Текст книги "Трое за те же деньги (сборник)"

Автор книги: Уильям Макгиверн

Соавторы: Уиллис Т. Баллард
сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 32 страниц)

Глава двадцатая

В восемь часов Ингрэм спустился вниз; он озяб и ежился, кутаясь в плащ Эрла. Внизу долго тер руки и скорчился возле небольшого огонька, который Лорен развела в камине. Не глядя на него, Эрл буркнул:

– Ты должен что–нибудь выпить. А то замерзнешь насмерть.

– Со мной все в порядке, просто очень холодно, – выдавил Ингрэм, едва ощущая свои руки, ставшие сухими и твердыми, как выветрившиеся кости.

Старика вернули на его обычное место, он слегка похрапывал под грудой грязных одеял. Под кроватью рядом с ночным горшком, издававшим омерзительный запах, расходившийся по всей комнате, лежала потрепанная библия.

Лорен стояла у огня, крепко обхватив себя руками; она умылась холодной водой и теперь лицо горело огнем, кожа натянулась, жилки бились на лбу и висках.

– Может быть, вам лучше на какое–то время подняться наверх, – сказал Ингрэм. – Придется делать это по–очереди. Слишком холодно, чтобы проторчать там целый день.

– Конечно.

– Я поднимусь, когда согреюсь. Мы должны держать… – Он остановился и взглянул на разбитый корпус радиоприемника. – Что случилось?

– Я подвернула лодыжку и споткнулась о стол, – сказала Лорен, наблюдая за помрачневшим лицом Эрла. – Мы слушали новости в семь тридцать и только что выключили приемник.

– Ну, это очень плохо, – протянул Ингрэм. – По крайней мере новости вам удалось услышать?

– Да, – буркнул Эрл, не глядя на него. – Я говорил тебе, что слышал, забыл, что ли?

– Да–да, все правильно, – сказал Ингрэм, удивляясь, что Эрл так расстроился; тот смотрел в пол, лицо его напряглось и застыло. Может быть, снова стала мучить рана?

Лорен пошла в сторону кухни, но остановилась и оглянулась на Эрла.

– Расскажи ему, что мы услышали, – напомнила она.

– Да, конечно, – кивнул Ингрэм, удивленный настойчивостью её тона и беспокойством на лице Эрла.

– Тебе везет, – буркнул тот, ковыляя к окну.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебя не ищут, вот что. Полиции нужен только я.

" – Так вот что его беспокоит», – подумал Ингрэм и оглянулся на Лорен, но когда Эрл заговорил, она уже выскользнула из комнаты.

– Ну, рассчитывать на это не приходится – сказал он. – Полиция могла поначалу ошибаться. Но достаточно быстро выяснится, как все было на самом деле.

– Это просто везение, вот и все.

Эрл смотрел на широкий луг, тянувшийся до небольшой тополиной рощицы в четверти мили от дома. Повсюду было холодно и сыро; казалось, что сама земля забыта и заброшена. В сером тумане на голых деревьях рассаживались вороны, бессмысленным карканием оглашая окрестности. Звук его усиливал болезненное ощущение пустоты в желудке и заставлял горло судорожно сжиматься в приступе тошноты.

" – Скажи и покончи с этим, – подумал он. – Лорен права. Кто он такой, черт возьми? Кто он им? Абсолютно никто. Чернокожий парень, которого они никогда прежде не видели. Просто большеротый нахальный малый. Отшвырни его прочь, как кусок грязи…» Эрл попытался разжечь свою злость, но чувствовал себя слишком слабым и больным…

– Ты уверен, что правильно понял? – с сомнением в голосе переспросил Ингрэм.

– Да, я сам все слышал, – буркнул Эрл. – После попытки ограбления посыльный из аптеки исчез. – Наспех сочиненная ложь жгла ему язык. – У него уже были приводы в полицию. Отсиживается где–нибудь. Думаю, он испугался, что полицейские решат, что он тоже был замешан в этом деле.

– Бедный щенок, – сказал Ингрэм. – Теперь–то они точно так решат.

– Не трать своих симпатий понапрасну и, ради Бога, беспокойся за меня. – Эрл отвернулся от окна, но не мог взглянуть Ингрэму в глаза. – Я ведь не посторонний, верно?

– Да, конечно, – кивнул Ингрэм. – Тебя нужно вытаскивать. Но что слышно о докторе? Ты хочешь сказать, что в передаче о нем не упоминали?

– Ни звука. Видно, твой эффектный жест окупился. Ты же стал в их глазах героем, спас доктора и дочку от меня. Очень умный ход, Самбо.

– Я поступил правильно, ты сам прекрасно знаешь. Оставь мы их здесь, вся округа сейчас кишела бы полицейскими. И они не стали бы просто ждать нас на постах, а роились повсюду, как шершни.

– Да, так бы и было, – устало согласился Эрл и вернулся к дивану. – Но это спасло и твою шею. Доктор тебя не выдал.

Ингрэм поднял приемник и повертел его в руках.

– Все как–то странно. Я ограбил банк, совершил похищение – и ничего! Дома задержись я на стоянке сверх срока, тотчас подвалила бы куча полицейских. Странно… – Он извлек из кармана перочинный нож и сел, изучая приемник. – Пожалуй, лучше нам разделиться, когда уедем отсюда. Как думаешь, это имеет смысл?

– Конечно, ты же чист, – с горечью сказал Эрл. – И вполне сможешь скрыться.

От злости мысли его путались; им так хотелось, чтобы Ингрэм сам это предложил, верно? Теперь можно представить дело так, что он сам хочет воспользоваться предоставившимся шансом и отделиться. Но зачем тогда осуждать его за это?

– Черт возьми, я останусь, если ты хочешь, – сказал Ингрэм, отвинчивая заднюю крышку радиоприемника. – Но когда белый с чернокожим едут вместе, это привлекает внимание. Сам понимаешь. Ваши с приятельницей шансы без меня только возрастут.

– Ладно – ладно, – коротко бросил Эрл. – Разделимся.

– Я могу пойти пешком, – продолжал Ингрэм. – На шоссе поймаю автобус и поеду себе. А у вас с девушкой не будет никаких проблем уехать на машине.

– Хорошо, черт возьми, мы разделимся.

– Мы ведь собирались встретиться на Всемирной Серии, (серия бейсбольных матчей в финале сезона – прим. пер.) с бледной улыбкой напомнил Ингрэм.

– Разумеется, – заверил Эрл, потирая лоб. – Выпьем пива, и я расскажу тебе, на что обратить внимание.

" – Зачем я это сказал, – подумал Эрл. – Зачем громоздить ложь?»

– Какого черта ты делаешь с радиоприемником? – неожиданно спросил он.

Ингрэм разложил детали на краю стола.

– Может быть, мне удастся его наладить, – сказал он.

– Да? А что ты понимаешь в радиоприемниках?

– Попытка – не пытка, верно? Эти старые приемники делались на совесть. Как те старые часы марки «Ингерсол» ценой в один доллар. Вы роняли их на пол – и обычно они начинали ходить куда лучше.

Он внимательно вглядывался в нутро приемника, сложив губы трубочкой.

– Не получается, да?

Эрл внимательно наблюдал за ним, почувствовав себя больным и усталым от нового страха; ему не хотелось, чтобы Ингрэм узнал, что его обманули. Пусть поймет, когда полицейские его схватят. Но не здесь…

– Слишком много повреждений? – Эрл не смог скрыть надежду, прозвучавшую в его голосе.

Ингрэм покосился на него и вновь вернулся к работе.

– Может быть да, а может быть и нет. Если закоротило выпрямитель, тогда никаких шансов. Но могли просто отвалиться контакты на динамике. Или что–нибудь в этом роде.

– Где ты научился разбираться в радио?

– В армии. Я был связистом.

– Связистом? – Эрл сунул в рот сигарету и о ноготь большого пальца зажег спичку. – Думаю, служба не из тяжелых.

– Ну… Нам приходилось дежурить по четыре часа, потом четыре часа отдыха, и так без перерыва три дня подряд. Хотя это было за границей. В США не так плохо.

– А где ты был за границей?

– В Англии. Дольше всего я прослужил неподалеку от городка, который назывался Веймут. Но мы регулярно ездили в Лондон.

Эрл сухо бросил:

– И ты называешь Лондон заграницей?

Ингрэм усмехнулся.

– Можешь показать, как добраться туда по суше?

Эрл встал и опять проковылял к окну, стараясь не растерять такую неожиданную и необходимую злость; это чувство сразу смыло прочь все сомнения, так его раздражавшие. Вызвало её саркастическое замечание по поводу армии; вот так все они себя ведут, когда забывают свое место. Надуваются самодовольством, хлопают вас по спине и предлагают выпить из их бутылки. И вообще всячески стремятся стать запанибрата… Эрл знал все это, но сейчас вдруг неожиданно понял главное: у него есть все основания ненавидеть Ингрэма. Это его обязанность, ставшая вдвое важнее после того, как Ингрэм оказал ему услугу. Самое главное, с людьми нужно обходиться так, как они заслуживают – независимо от того, как ведут себя по отношению к вам. Только так и следует поступать.

Эти мысли радостно бились у него в голове, укрепляя чувство собственной правоты и уверенности. Правильно, что он лгал Ингрэму; это его долг. Эрл сам не знал, как пришел к такому выводу, но справедливость его отрицать было невозможно; убежденность растекалась по всему его телу, заглушая слабые отзвуки сомнения и вины.

– Ну и как было за границей? – тихо спросил он, стоя спиной к Ингрэму, весь напрягшись и выпрямившись. – Как шли дела в Англии, Самбо?

– Мы довольно неплохо там жили. – Ингрэм, хмурясь, склонился над приемником. – Жили мы в казармах, и особых строгостей насчет увольнительных не было.

– Звучит неплохо, – буркнул Эрл.

– Армия есть армия, – пожал плечами Ингрэм. – Хорошо или плохо идут дела, она все равно остается армией. Не мне тебе объяснять.

Эрл сузившимися глазами наблюдал за ним. – Тебе должна была понравиться Англия. Я слышал, там за вами просто бегали.

– Да, люди там действительно приятные, – рассмеялся Ингрэм. Спрашиваешь у них дорогу, так тебя берут за руку и ведут полпути, непрестанно повторяя: " – Вы не смошете заплудиться, приятель, вы на самом деле не смошете.» Они в самом деле так говорят, я не шучу.

– Неплохо ты передаешь английское произношение. Кто–то научил?

– Я слишком часто слышал, как они говорят.

Эрл вновь приковылял к дивану и уставился на склоненную голову Ингрэма.

– Неплохо время проводил, а?

– Большинство к солдатам относилось дружелюбно. Сам знаешь, как это бывает. Показывали фотографии сыновей, служивших в Бирме или где–нибудь еще, расспрашивали про Америку.

– Должно быть, здорово ты заливал, – заметил Эрл.

Ингрэм пожал плечами и попытался улыбнуться. Он чувствовал, что злость так и прет из Эрла, как жар из печки. Какого черта с ним случилось? Что так разозлило?

– А что ты скажешь о людях, Самбо? – не унимался Эрл. – Мне бы хотелось знать. Сам я никогда не встречал никого, кроме лягушатников и немцев.

– Ну, я же говорил, они очень приятны и дружелюбны. – Он понял, что так разозлило Эрла, и насторожился. – Я никого не знал близко, но к нам все хорошо относились.

– Ты никого не знал, да?

– Ну, я одного я знал довольно хорошо, – сознался Ингрэм. – Правда не очень долго, но это не имеет значения. Из тех людей, с которыми сразу находишь общий язык… Если ты понимаешь, что я имею в виду.

– Я тупой, Самбо. Я не понимаю.

– Встретил я его однажды вечером в Лондоне, – продолжал Ингрэм. – Он просто сидел в баре с кружкой пива, и мы разговорились.

– Ты ходил с ними в бары, да?

Ингрэм пристально посмотрел на него.

– Верно. И ещё мы пользовались общими туалетами. Это именно то, за что мы боролись. Демократия. Общие сортиры.

– Так что насчет этого человека? – Глаза Эрла угрожающе сузились. Что насчет него, Самбо?

– Он был из Шотландии, – сказал Ингрэм, пристально вглядываясь в искаженное яростью лицо Эрла. – Лет шестидесяти. Любитель музыки. Спросил, не хочу ли я пойти с ним завтра на концерт. Я конечно ответил, что с удовольствием. И мы отправились. Потом он повозил нас с приятелем по Лондону. По пригородам, где стояли ровные ряды маленьких кирпичных домиков с цветами в палисадниках. Провез по Пикадилли, отвез в Истэнд, где люди так бедны, что им не удается даже выпить. А потом показал маленькие английские пабы, где подавали джин и виски. Он здорово знал историю и говорил, что англичанин по имени Дизраэли однажды сказал: " – Хорошее существует в жизни только для немногих – для очень немногих». Мысль эта шотландцу не нравилась. Потом он отвез нас на вокзал Паддингтон и мы вернулись в свою часть. – Ингрэм уронил нож на стол. – Вот и вся история про англичан.

– А почему он выбрал вас? В нем было что–то странное?

– Я не могу сказать.

– А как насчет девочек? Как насчет баловства со шлюхами, Самбо?

Ингрэм отвел взгляд: он не в силах был видеть бессмысленной ярости, залившей лицо Эрла. " – Почему? – горько подумал он. – Почему я должен оправдываться за грехи десятилетней давности?»

– Я рассказал достаточно, – отрезал он, неожиданно почувствовав презрение к самому себе и к Эрлу. – Я никогда не брал в Англии ничего, если мне не предлагали. На блюдечке с голубой каемочкой.

– Тебе удалось избежать настоящей войны. Ты служил не в армии, а в раю.

– На меня надели солдатскую форму и посадили на корабль. Что я должен был делать? Выпрыгнуть за борт и плыть на фронт с ружьем в зубах?

Эрл встал и вернулся к окну, снедаемый беспричинной злостью.

– Ты должен был оказаться рядом со мной, Самбо, – сказал он. – Чтобы увидеть войну. Я покинул штаты рядовым. А четыре года спустя стал сержантом. Только дюжина ребят из нашей части прошла всю войну. Остальные погибли – либо в Африке, либо во Франции, либо в Германии. Каждый раз, когда возникал избыток Пурпурных Сердец (американский орден – прим. пер.), нас посылали на передовую.

– Ты служил в Первой дивизии?

– Ты о ней слышал, да?

– Конечно. Эта часть прославилась по–праву.

– Ты правильно думаешь. – Он хромал взад–вперед по комнате, распираемый воинственной гордостью. – В нашей части собрали лучших в мире парней, а потом половину из них угробили, чтобы её прославить. Представляешь, все офицеры, которые плыли вместе с нами из Штатов, погибли в боях. Командир, начальник штаба, четверо вторых лейтенантов. Все погибли в бою. – Эрл двинулся к дивану, неожиданно ощутив растерянность и усталость. Его настроение изменилось и смягчилось; казалось, что холодный клубок злости в груди растаял. – Один из наших вторых лейтенантов был совсем мальчишкой, – он медленно покачав головой. – Парня звали Мердок. Он играл в футбол в Санта Кларе. Боже мой, он был настоящим атлетом. Природа дала ему все. Прекрасная внешность, дивная улыбка. Его никогда ничто не обескураживало. Думаю, его можно было назвать настоящим оптимистом. Он постоянно всех подбадривал. И погиб во Франции. Пуля прошла прямо через каску, вошла сзади и вышла спереди. Когда мы его перевернули, парни стали богохульствовать – так ужасно было видеть его жутко изуродованным.

Эрл забыл про Ингрэма, забыл про холодную комнату с отвратительной больничной вонью, забыл о том, что придется умереть, если полиция его поймает; все это вытеснили гордые и болезненные армейские воспоминания. Никаких сомнений, это были лучшие дни в его жизни. При всей грязи и мерзости войны лучшего времени он не знал.

Эрл уже тогда это понимал, как и все вокруг, хотя стыдился признаться в том, что испытывает на самом деле. Даже бои он воспринимал не так, как остальные. Схватки делали его лихим и отчаянным, но страха не было; было скорее ощущение, как во время катания на американских горках, причем настолько сильное, что почти непереносимое. Вот почему временами он кричал и вопил, как безумный. Просто для того, чтобы отвести душу…

Они провели вместе пять долгих лет, отметив их могилами, протянувшимися вдоль всего пути от самой Африки. Они составляли воинскую часть, которой они что–то отдавали и что–то от неё брали, – нечто большее чем просто сто пятьдесят пехотинцев. Затем часть расформировали, и бойцы рассыпались по всей стране. И ни от кого он не дождался ни открытки, ни звонка, ничего, что могло бы оживить воспоминания. Словно никогда ничего и не было.

Однажды в Давенпорте, в штате Айова, Эрл встретил парня из своей части – Хильстуттера, крепкого сообразительного парня, хорошего солдата. Хильстуттер не изменился, просто чуточку растолстел, и все. Они стояли на тротуаре и разговаривали, Хильстуттер в ответ на слова Эрла кивал и поддакивал: – Да, это была ужасная ночь, – или – Интересно, а что случилось с этим–как–его? – и продолжал кивать, пока Эрл горячо вспоминал золотые армейские денечки. Потом Хильстуттер сказал: – Ты совсем не изменился, сержант. И прекрасно выглядишь, – пожал ему руку и взглянул на часы. – Пора домой, к жене…

И все. Эрл смотрел ему вслед, наблюдая, как невысокий крепыш спешит по улице, точно так же, как тысячи людей в этом городе. После того, как они прослужили вместе пять долгих лет, все свелось для Хильстуттера к самому простому: привет, рукопожатие, прощай.

" – Наша часть мертва, – мрачно подумал Эрл. – И только мертвые стоят в строю – молчаливом мертвом строю старой первой дивизии.» Странно, но только мертвые помогали хранить воспоминания. Остальные были просто не в счет. Остальные рассеялись по всей стране, поливали лужайки, толстели и лысели, позабыв обо всем в тот момент, когда получили на руки документы об увольнении.

Руки Ингрэма замерли; он следил, как боль и растерянность терзают лицо Эрла, и не мог понять, что с ним случилось. Наконец он спросил:

– А как ты получил свою Серебряную звезду?

Эрл с любопытством посмотрел на него.

– Откуда ты знаешь?

Ингрэм пошарил в кармане плаща и достал ключи от машины Лорен. Серебряная звезда ярко сверкнула на шоколадной ладони.

– Я решил, это твоя.

– Правильно решил, – кивнул Эрл. Несколько минут он помолчал, невеселая улыбка искривила губы. Потом пожал плечами и потянулся за сигаретами.

– В ту ночь нас застали врасплох в подвале на немецкой ферме, – начал он. – Нас было шестеро, и мы решили, что это подходящее место, чтобы отсидеться. Но немцы вернулись с танками и нас отрезали. Прямо в этом доме расположился штаб соединения. Мы слышали, как наверху они разговаривают, едят, что–то обсуждают. Я не знал, что делать. Мы переговорили и решили дождаться рассвета, а там выскользнуть из подвала и пробраться мимо фрицев к своим.

Эрл закурил и вспомнил запах мокрой брюквы в подвале, скользкий грязный пол и голоса немцев над головой. Потом рассмеялся.

– Все получилось, мы выбрались через окно, пересекли двор и сад. Выбирались по–одному, с интервалами в полминуты. Как на учениях с перебежками. Но собрались в саду только пятеро – одного не хватало, такого здоровенного неуклюжего парня, только из пополнения, он и в части провел меньше недели. Я даже не знал, как его зовут, черт бы его взял. Монро, или Морган, или что–то в этом роде. Он вечно сморкался и топал ногами. – Эрл покачал головой. – Ты таких парней знаешь. Толку от них никакого. Но я должен был вернуться и найти его. И нашел – примерно в десяти футах от дома, скорчившегося на земле и слишком перепуганного, чтобы двигаться дальше. Он лежал там, как большая куча дерьма. Я был вынужден тащить его обратно. Но на этот раз нам не повезло. Часовой услышал и поднял тревогу. Поднялся дикий крик, повсюду принялись светить фонарями – ты же знаешь, фрицы поднимают шум до небес, если удается захватить их врасплох. Это лучшие солдаты в мире, когда все идет строго по расписанию. Но когда порядок нарушается, они превращаются в толпу обезумевших баб. Как бы там ни было, дотащил я этого Моргана до сада и давай отстреливаться. За деревьями было довольно приличное укрытие. Морган, или Монро, или как там, черт возьми, его звали, попытался бежать и его подстрелили. Я перебегал от дерева к дереву и стрелял, так что фрицы не решились атаковать. Не иначе решили, что нас целый взвод. Я подхватил Моргана, кажется так его звали, и дотащил до наших окопов. Вот и все.

– Эрл глубоко затянулся, а потом швырнул сигарету в камин. – Вот за это мне и дали медаль. – Он встал, одновременно испытывая горечь и чувствуя себя сконфуженно. – Вот это, да ещё гроши, разве что на чашку кофе. Сам знаешь.

Ингрэм улыбнулся и посмотрел на Серебряную звезду.

– Я получил медаль «За примерную службу». Тоже кое–что, верно?

– Все медали – просто куча железа, – сказал Эрл.

– Я так не думаю.

– В любом случае, к черту все это. Ты выполнял приказ, правильно? Сам говорил. Ты не просил посылать тебя в Англию – я не просил посылать меня в Африку, Францию и Германию. Нам приказали, вот и все. Ты выполнял приказ это все, что мог сделать каждый. Так что теперь говорить об этом? – Ковыляя мимо Ингрэма, он схватил его за плечо. – Забудь это, Самбо. Ты можешь гордиться собой не меньше, чем человек, на шее которого висит медаль Славы.

– Ну, думаю, можно и так смотреть на эти вещи. – Ингрэм усмехнулся с каким–то глуповатым удовольствием; прикосновение руки Эрла к плечу заставило его затрепетать. – Может быть, в конце концов ты и прав.

– Конечно, я прав, – Стоя позади Ингрэма, Эрл с любопытством посмотрел на свою руку, нахмурился. Потом перевел взгляд на Ингрэма, злясь на самого себя. – Ну, и как дела с приемником? – спросил он. – Ты же связист. Что–то получается?

– Бесполезно, – покачал головой Ингрэм, продолжая улыбаться. Разлетелся вдребезги.

– Я тебе говорил.

Ингрэм вздохнул и повернулся, чтобы взглянуть на Эрла.

– Знаешь, я тебя не понимаю.

– Ну и что? Какое это имеет значение?

– Может быть, ты последний человек, которого я вижу на свете, – сказал Ингрэм. – Ты как роман, который печатают в журнале с продолжением, и который у меня не будет возможности дочитать.

– Что же ты во мне не понимаешь? – Эрл ковылял взад – вперед перед камином, напряженно и зло глядя на Ингрэма. – Что, я какой–то ненормальный? Может быть, у меня две головы или что–то еще?

– Почему же ты не смог ничего добиться в жизни, – вот что я никак не понимаю. В тебе столько хороших качеств… Почему ты их не использовал?

– Что ты понимаешь! Ты совсем меня не знаешь, Самбо.

– У меня есть глаза и уши, – улыбнулся Ингрэм. – Конечно, ты не самый смышленый парень на свете, но это не так важно.

– Я просто жил и всегда старался поступать правильно.

– Да не нужно тебе прикидываться. Все равно не одурачишь, даже если и захочешь.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы с тобой через кое–что прошли, вот и все. У меня был шанс достаточно хорошо тебя узнать.

– Ты про меня вообще ни черта не знаешь. Вбей себе это в башку. – Эрл в ярости повысил голос. – Хватит обо мне беспокоиться.

– Ты же меня знаешь, верно? Почему же это не сработает в обратном направлении?

– Какого черта я о тебе знаю?

– Знаешь, что мне можно доверять. Много ли людей ты знаешь так же хорошо? Я имею в виду так хорошо, чтобы доверять им?

– У меня не было выбора, – буркнул Эрл, не глядя на Ингрэма. – Я был вынужден тебе доверять.

– Конечно. И все получилось хорошо. Сам знаешь. Неплохо, если бы существовал закон, по которому людей обязали бы друг другу доверять. Все бы удивились, увидев, как здорово пойдут дела.

– Ты – сумасшедший.

– Очень хорошо, я – сумасшедший. Но почему тебе не удалось найти приличную работу? С твоими армейскими характеристиками и всем прочим ты вполне мог чего–то добиться.

– Не знаю, черт возьми, – нетерпеливо отмахнулся Эрл. – Никто не знает, как все получается. – Он снова начал ковылять взад–вперед перед камином, чувствуя как его неожиданно охватывает отчаяние. – Просто ничего не вышло, вот и все. Я пытался устроиться. Так уж получилось. Посмотри на любую улицу. Ты увидишь людей, которые бредут со стеклянными глазами. Что с ними случилось? Думаешь, они знают? – Эрл остановился и ударил кулаком по столу. – Ни черта они не знают! Они станут рассказывать тебе про мать или отца, может быть про девушку, но ничего не смогут рассказать про себя. Они не знают, что случилось, просто не знают. Вот почему в рассказах и фильмах речь всегда идет о героях. Жизнь лодыря и бездельника не имеет смысла и никого не интересует. Это просто… – В бессильной ярости он покачал головой. – Это просто никому не нужно.

– Но ты же не какой–то сломавшийся и всеми покинутый отщепенец. Ты сильный здоровый человек. Мог бы стать строительным рабочим, водителем тяжелого грузовика, лесорубом или кем–то еще… Или работать в организации ветеранов, с такими данными вполне мог бы служить в качестве примера.

– А, брось ты, – устало буркнул Эрл. – Я оказался непригоден к мирной жизни, вот и все. И я это знаю. Самое печальное, что я это знаю.

– Многие думают о себе точно так же. Загляни в бар, где хандрят, слушая блюзы, и увидишь множество таких людей. Вот почему блюзы так популярны. Они не для героев и крутых парней. Они для тех, кто потерял себя и запутался.

– Нет, ты не понимаешь…

Эрл с беспокойством пытался облечь свои чувства в слова. Он понимал, что сейчас важно быть честным: предоставлялся шанс сыграть в открытую. Никогда прежде он не пытался этого сделать; чувство страха и вины всегда его останавливало.

– Вот послушай! Я знаю, что из меня ничего не вышло, – медленно и спокойно произнес он. – Я не имею в виду, что оказался пьяницей или бездельником, или ещё кем–то в этом роде. Все, что я делал, не имело с этим ничего общего. Все, что я делал, могло сложиться и хорошо, но у меня ничего не получилось.

Эрл выругался про себя, взбешенный тщетностью своих слов.

– Не знаю, как сказать, – покачал он головой. Найти подходящие слова оказалось также трудно, как в перчатках поднять булавку – задача тщетная и безнадежная.

– Ты понимаешь? – в отчаянии воскликнул он. – Видимо, материал, из которого я сделан, оказался непригодным. Вот что я пытаюсь сказать. У меня такое чувство, что меня собрали из частей, купленных на свалке. И я никогда не мог от него отделаться. Неужели ты не понимаешь, что я имею в виду?

– Это бессмыслица. Почему ты так думаешь?

– Ты не понимаешь. Ты меня не слушаешь. – Эрл сел на край дивана и с беспокойством посмотрел на Ингрэма. – Возьми автомобиль, который собрали из дешевых поношенных частей. И заправили разбавленным водой бензином и грязным маслом. Что с ним произойдет? Он наверняка сломается, рассыплется на части. Можно сколько угодно с ним возиться, мыть и полировать, все равно проку не будет. Вот и я вроде такого автомобиля, и всегда про себя это знал. – Эрл тяжело дышал. – Я знал это. Иногда я смотрел на свои руки и думал об этом. Я видел кожу, вены, волосы и понимал, что все это никуда не годится.

Он смотрел на Ингрэма в тишине, прерываемой только слабым храпом старика, спавшего в углу. Холод и вонь в большой пустой комнате, казалось, заставляли их стать ближе друг другу, сжимая в единую человеческую ячейку. Страх и напряжение Эрла немного ослабели; неожиданно он почувствовал себя с Ингрэмом свободнее, понял его, и теперь захотел, чтобы тот тоже его понял. Он осознал, что они оба оказались в одинаково безвыходной ситуации. Не просто в беде… тут было нечто большее. Он подумал, что они живы и одиноки, и что–то помогло ему понять, что оба этих слова в известной мере означают одно и тоже; одно вытекает из другого. Это понимание не вызывало ужаса; настоящий ужас возникает, если не знаешь, что каждый человек сталкивается с той же проблемой. Что каждый одинок. Не только ты…

– Видишь ли, Самбо… – Эрл немного поколебался. – Ты не возражаешь, что я постоянно называю тебя Самбо?

– Это такое же имя, как любое другое.

– Ну… – Эрл взглянул на свои грязные руки, на грязные ногти и завитушки волос на смуглой коже. – Я всегда знал, что от меня мало проку. Потому что знал, откуда я взялся. Знал своего старика. – В этом признании слышалась боль, но не стыд; просто констатация очевидного горького факта.

– Это груз, который нужно нести, – сказал Ингрэм. – Но, черт возьми, вы и ваш старик – это два разных человека. Он есть он, а ты есть ты.

– Я знаю, – задумчиво протянул Эрл. – Я так себе это и представлял. И ты сказал мне, что я глуп.

– Не глуп, – сказал Ингрэм, покачав головой. – А просто не слишком сообразителен. Большая разница. Давай выпьем по этому поводу, хорошо?

Пока он разыскивал стакан Эрла, с кухни вошла Крейзибоун, тихонько что–то напевая про себя.

– Идут охотники за лисами, – радостно заявила она. – Я только что видела на лугу одну из их собак. О, какое интересное зрелище. – Она медленно сделала легкий пируэт, заложив обе руки за голову. – Джентльмены в красных камзолах и такие спокойные и красивые леди, и лошади прыгают через изгороди. – Она пронзительно рассмеялась. – Иногда случается так, что леди падают на свои симпатичные круглые зады. О, честное слово, это великолепное зрелище.

Старик заворочался под одеялами.

– Ты меня разбудила, – раздраженно проворчал он.

– Пожалуй, я предложу Лорен спуститься вниз, – сказал Ингрэм. – Мы заболтались и продержали её там больше часа.

Крейзибоун посмотрела на детали, которые Ингрэм извлек из радиоприемника.

– И не пытайтесь собрать его, – сказала она, решительно покачав головой. – Она снова разобьет.

– Кто? – спросил Ингрэм.

– Женщина. Она плохо воспитана и вредная, этого вы не найдете у настоящих леди. Леди должны быть нежными и мягкими.

– О чем она? – спросил Ингрэм Эрла.

– Она – сумасшедшая. Лори просто споткнулась и ударилась о стол.

– Ха – ха, – весело рассмеялась Крейзибоун. – Это она так рассказывает. А сама подняла приемник и швырнула его на пол. И я знаю, почему она так сделала.

Ингрэм посмотрел на разбитый корпус приемника. В самом деле, уж слишком он раскололся для простого падения со стола… У него зародилась легкая тень сомнения.

– И почему она его разбила? – медленно спросил он.

– Ей не нравилась музыка, – охотно и искренне заявила Крейзибоун. Она не мягкая и не нежная. Вот уж несчастье для настоящего мужчины!

Ингрэм вздохнул, глуповато улыбнувшись Эрлу; подозрение, которое уже почти сложилось, заставило его почувствовать себя очень неловко.

– Ну и дает, – сказал он. – Она бы неплохо смотрелась в армии.

Но Эрл на него не смотрел; он пристально вглядывался в окно, за которым волны белесого тумана тянулись по размокшим полям.

– Тебе лучше подняться наверх, – медленно произнес он. – Присмотри за этими охотниками.

– Конечно, Эрл. Хорошо.