Текст книги "Меченый"

Автор книги: Уильям Лэшнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 26 страниц)

Глава 8

Казалось, что это был достаточно простой план. У меня имелись одни намерения относительно моего клиента, а у помощника федерального прокурора США Дженны Хатэуэй – другие. Самый простой способ согласовать наши намерения – привлечь посредника, отсюда и мой визит в фонд Рандольфа. Несколько осторожных звонков от влиятельных членов совета директоров по поводу похищенного Рембрандта заставят ФБР плясать под мою дудку.

Я был так уверен в своем плане, что даже не задумался о некоторых странных нюансах визита. Например, почему миссис Лекомт была так озабочена моей встречей со Спурлоком? Или почему Стэнфорд Куик смешался, услышав имя похитителя? Или – самый странный вопрос – как великий неудачник вроде Чарлза Калакоса и остальная шушера из местной банды смогли безупречно спланировать и профессионально осуществить ограбление? Я отмахнулся от этих нюансов. Мне всего лишь нужно было договориться о сделке, и на первый взгляд я добился своего.

Пока кто-то не вывесил напоказ грязное белье, а заодно поставил под угрозу жизнь моего клиента. И не только его.

– Я вас знаю, – сказал мужчина с явным филадельфийским акцентом. – Вы Виктор Карл.

Он остановил меня неподалеку от моего офиса. Я задержался на работе допоздна. Шел уже восьмой час. Двадцать первая улица была пустынна, мастерская по ремонту обуви закрыта, а корейская бакалейная лавка закрывалась. На Честнат-авеню всегда оживленное движение, но я направился в противоположную сторону и миновал переулок в конце дома, когда дорогу мне преградил этот мужчина.

– Точно, – сказал я. – А вы кто?

Он поднял маленькую цифровую фотокамеру и сделал снимок, на какой-то момент ослепив меня вспышкой.

– Ух ты, – сказал я, моргая. – Вы кто, репортер?

– Не совсем, – ответил мужчина.

Действительно, он не был одет как репортер: ни поношенной спортивной куртки, ни неглаженой рубашки, ни пятен от горчицы на галстуке – и на лице не лежала печать разочарования в жизни. Вместо репортерского наряда он имел отглаженные джинсы, до блеска вычищенные белые туфли, свитер в стиле семидесятых годов поверх белой футболки, серебряные цепочки на шее и белую бейсболку с логотипом «Сиксерс» на кремовом фоне. Одежда выглядела странно – тем более на седоволосом женоподобном типе.

– Поверните, пожалуйста, голову, Виктор, чтобы я смог сфотографировать вас в профиль.

– Какого черта вам нужно?

– Приятель, я просто хочу сделать несколько снимков. Зачем злиться? Будьте паинькой и поверните голову.

– Пошел к черту, – сказал я и тут же почувствовав, как кто-то крепко схватил меня за голову сзади, не давая дернуться.

Я завел руку за голову и наткнулся на узловатую ладонь с удивительно толстым запястьем. Эта рука повернула мое лицо вбок. Благодаря этому я увидел, кто меня держит, – мужчина помоложе мнимого репортера и одетый так же, как он, за тем исключением, что свитер был зеленым, а цепи золотыми. Он был на голову ниже меня, но в два раза шире и сильнее.

Парень с камерой сделал еще одну фотографию и проверил результат на заднем экранчике.

– Господи, надеюсь, это не лучший ваш ракурс, – сказал он. – Разверни его, Луи.

Луи пошевелил запястьем и развернул меня на сто восемьдесят градусов, словно мы танцевали кадриль.

Парень с фотокамерой снял меня еще раз.

– По-моему, достаточно, – сказал он. – Благодарю вас, Виктор, за тесное сотрудничество.

Луи меня отпустил. Я потряс головой, поправил пиджак, стараясь хоть немного восстановить чувство собственного достоинства.

– Что происходит? – полюбопытствовал я.

– Мы с Луи пришли, чтобы передать сообщение.

– От кого, от мэра?

– От мэра? С какой стати мэр будет передавать сообщение такому, как вы?

– Ради своего приятеля Брэдли. Чтобы мы не занимались делом Терезы Уэллмен.

Парень с фотоаппаратом печально приподнял бровь и покачал головой.

– Разве дело не в этом? – спросил я.

– К несчастью для вас, нет, – ответил он. – Нас послал не городской совет. Но позвольте мне кое-что передать вам, Виктор. Если мэр тоже вами недоволен, возможно, вам придется в корне изменить свою судьбу. Нет, у нас сообщение для вашего приятеля Чарли.

– Чарли?

– Да, Чарли. Для Грека Чарли. А вот и само сообщение. Вы скажете этому лысому куску дерьма, что мы не забыли, как он нас продал, когда последний раз сел в тюрьму. Для нас пятнадцать лет – всего лишь мгновение. Передайте: если он покажется в этом городе, я лично оторву ему башку, и наплевать на картину.

– Оторвем ему башку, – подтвердил Луи голосом тихим и хриплым, как хруст костей под ногами.

– Мы уже подобрали ему болото. Он поймет. Скажите, что он будет гадить клюквой до скончания веков.

– Клюквой, – сказал Луи.

– Еще передайте Чарли: где бы он ни был сейчас, пусть улепетывает сломя голову, потому что мы вызвали нашего друга из Аллентауна.

– Вашего друга из Аллентауна? – переспросил я.

– Из Аллентауна, – кивнул Луи.

– Чарли знает, о ком мы говорим, – сказал человек с фотокамерой. – Знает достаточно, чтобы принять это всерьез.

– Кто вы такие, ребята?

– Меня зовут Фред. Чарли меня помнит, потому что я тот парень, от которого он удирал пятнадцать лет назад. А вы, Виктор, уясните себе следующее. Если появится Чарли, вам тоже не поздоровится.

– Почему вы думаете, что я представляю этого Чарли?

– Вы утверждаете, что не знакомы с ним?

– Я просто говорю, что…

Фред толкнул меня в грудь. Я отступил и упал, потому что Луи, согнувшись пополам, стоял за моей спиной. Я не попадался на эту уловку с младших классов школы.

– Вы болван, – сказал Фред, стоя над моим распростертым телом. – Новости про вас, Чарли и эту картину передают по всем телеканалам.

Я остался лежать, а они бок о бок направились к Уолнат-авеню. Полежав немного, я сел, вытянув ноги и опираясь на руки.

– Эй, ребята! – крикнул я.

Фред и Луи повернулись как по команде. В своей одинаковой одежде они были похожи на облагороженных танцоров хип-хопа.

– Зачем вам фотографии?

Фред сделал несколько шагов вперед.

– Для нашего друга из Аллентауна, – сказал он. – После того, что как-то раз случилось в западной Филадельфии, он приказал нам делать фотографии. Это избавляет от ошибки. Он очень дотошный, наш друг из Аллентауна.

– Почему-то это меня не утешает, – признался я.

Фред не солгал, я действительно оказался болваном: историю Чарли передавали по всем телеканалам.

Глава 9

Я пропустил первую волну вечерних новостных программ. Когда я в одиннадцать часов включил телевизор, по всем трем федеральным каналам передавали историю украденной картины. На каждом канале распинался собственный корреспондент – на фоне здания фонда Рандольфа, фотографии самой картины (молодой Рембрандт с длинным носом и острыми глазами, в смешной шляпе), старых полицейских снимков Чарли Калакоса и кадров, на которых я цветисто объяснял прессе подробности одного из моих прошлых дел.

И все это в самое удобное время для охотника за славой, каковым я, с бесстыдной откровенностью говоря, являюсь, но в самое неудобное время для адвоката, стремящегося сохранить в тайне некоторые переговоры. Что и доказал телефонный звонок.

– Карл, ты меня достал, – сказал Слокум.

– Это не я.

– Во-первых, утром мне позвонил какой-то нервный адвокат, представляющий фонд Рандольфа, – все твердил о каком-то пропавшем Рембрандте. Потом позвонила разгневанная помощница федерального прокурора Хатэуэй и пожаловалась на внезапное давление начальства из-за этой самой картины. И как ни странно, в обоих разговорах упоминалось твое имя.

– Да, я имею к этому кое-какое отношение.

– Было нелегко успокоить Хатэуэй. Берегись ее, Виктор, с ней шутки плохи. Но я с ней поладил, да, поладил, и только собрался договориться о встрече, как ты все испортил. Какого черта ты все разболтал прессе? Тебе нужно посильней на нее надавить?

– Разболтал не я.

– Ты не разговаривал с прессой?

– Нет, не разговаривал.

– Но ты обожаешь выступать перед публикой.

– Это правда, но на сей раз я воздержался. Кроме того, все, с кем я разговаривал, понимают, что в их интересах хранить договоренности в тайне.

– Очевидно, не все.

– Так мы встречаемся, чтобы договориться о сделке, или нет?

– Не сейчас. Хатэуэй позвонила и сказала, что сейчас сделка будет выглядеть как подкуп правосудия с помощью украденного произведения искусства.

– Что на самом деле будет правдой.

– Естественно. За маленьким исключением. Если договариваются за закрытыми дверями – это одно, а если сообщение о договоренности появляется в теленовостях – совсем другое. Тебе нужно было держать все в секрете.

– Я так и делал.

– Так кто же сболтнул лишнее?

– Не знаю. Этот фонд Рандольфа – осиное гнездо, где каждый преследует собственные интересы. Там есть одна старушка, которая не участвовала в переговорах, но я не сомневаюсь, что она знает здание как свои пять пальцев. Наверняка она нашла удобное местечко и все подслушала. К тому же наша подруга в офисе федерального прокурора могла слить информацию прессе, чтобы не допустить сделку.

– Ты обвиняешь чиновника федеральной правоохранительной системы в использовании прессы в собственных интересах?

– Это случалось и раньше.

– Да, случалось. Почему ты сразу не сказал мне о картине?

– Думал, что давление со стороны поубавит пыл ФБР.

– Ну, насчет этого ты был почти прав. Поиски Грека Чарли набирают обороты. Теперь за ним охотятся все оперативные отделы в штатах Нью-Йорк, Нью-Джерси, Делавэр и Мэриленд.

– Вот дерьмо!

– Я так и думал, что ты в него вляпаешься.

– Ларри, ты слышал что-нибудь насчет наемного убийцы из Аллентауна?

Пауза.

– Откуда ты о нем узнал?

– Услышал где-то на улице.

– Ну да, конечно. Помнишь эти убийства, которые мы много лет пытаемся связать с бандой братьев Уоррик?

– Да.

– Говорят, что киллер – какой-то старый профессионал из Аллентауна.

– Вот как.

– Да.

– Это нехорошо, так ведь?

– Да, нехорошо. Хорошенько выспись, Виктор, потому что тебе понадобится свежая голова.

Мне потребовалось некоторое время, чтобы придумать, как доставить моего клиента домой, дать ему возможность попрощаться с умирающей матерью, а мне – перевести кучу драгоценностей в наличные. Все это должно было позволить нам с Чарли пережить трудное время не за решеткой, а на свободе, не получив при этом серьезных телесных повреждений. Требовалось заставить фэбээровцев пойти на сделку и заключить ее как можно быстрее. В противном случае закроет вопрос профи из Аллентауна. Обычно при поиске решения трудной проблемы приходится идти на жертвы, отступать от базовых инстинктов и действовать дерзко, сообразно обстоятельствам. Но сейчас следовало проявить осторожность.

Мне не понравилась шумиха, поднятая прессой; она внесла сумятицу в и без того запутанную жизнь Чарли. Однако остановить ее было не в моих силах, и я решил, что воспользуюсь ею по полной программе. Пришло время узнать помощнице федерального прокурора Дженне Хатэуэй, как низко я могу пасть.

На следующее утро я не переставая отвечал на телефонные звонки. Телерепортеры выстроились у моего офиса, как самолеты на взлетно-посадочной полосе, ожидая эксклюзивных интервью.

– Шестой канал, заходите, ваша очередь. Двадцать девятый канал следующий, а потом – Третий. Однако я могу отвлечься, когда позвонят из «Нью-Йорк таймс», – не хочу заставлять ждать солидное издание. А в два у меня назначена фотосессия с «Инкуайрер». Мы успеем?

В каждом интервью, говоря о картине и ее местонахождении, поскольку именно об этом спрашивали журналисты, я упоминал своего клиента Чарли, который просто хотел вернуться домой и попрощаться с умирающей матерью, но этому мешали бессердечные деспоты из ФБР.

– Мой клиент хочет вернуть картину не ради собственного блага и даже не ради фонда Рандольфа, а для блага всех людей нашей великой страны и всех последующих поколений. Он хочет вернуть ее для детей, которые обогатят свою жизнь, глядя на этот шедевр. Если бы только ФБР вело себя немного разумнее. Если бы только оно перестало действовать в своих собственных интересах и подумало о детях. Ведь главное в жизни – это дети.

И разумеется, во всех интервью я делал важное заявление.

Глава 10

– Моя фамилия Карл, – представился я журналистке, которая сидела передо мной с раскрытым блокнотом и ручкой наготове.

– Вы уже говорили, – сказала она. – Дважды. Расскажите мне о своем клиенте.

– Прекрасный старик, – сообщил я. – На самом деле очень даже безобидный. Господи, ему за шестьдесят, и росту в нем меньше полутора метров. – Я выдавил смешок. – Вряд ли такого можно назвать угрозой для общества.

– Где он сейчас?

– Скрывается. Это настоящий позор: его мать умирает и молит Бога, чтобы последний раз перед смертью увидеть сына. По-моему, правительство действует неразумно.

– Похоже на то.

– Хотите пить? Может быть, воды?

– Нет, спасибо.

Дело происходило в моем кабинете. Я был при пиджаке и галстуке, ноги стояли на полу, а не лежали на письменном столе. Я вел интервью в нарочито задумчивой, озабоченной манере, выслушивая вопросы так, будто не слышал их раньше, и формулируя ответы, как будто действительно беспокоился за исход. Мой безупречный этикет объяснялся не камерами, так как их не было, а тем, что сидевшая передо мной журналистка была удивительно привлекательной. Волосы – как полированная медь, зеленые глаза, бледная веснушчатая кожа, возраст где-то около тридцати. Звали ее Ронда Харрис. На ней был обтягивающий синий свитер и зеленый шарф. Время от времени, когда она старательно записывала в блокноте, в уголке рта показывался розовый кончик языка.

– Я могу поговорить с Чарли? – спросила она.

– Нет, извините. Это невозможно.

– Но встреча с ним помогла бы мне выбрать правильный тон статьи. В ней я хочу сфокусироваться на его возвращении, несмотря на то, что написал Томас Вульф.

– А, оригинал от литературы. Похвально. Вам нравится Вульф?

– Я его обожаю.

– На мой взгляд, слишком многословен.

– Но именно за это я его люблю. Мне нравятся выдержанные излишества, я получаю чувственное удовольствие от его длинных тяжеловесных предложений. Иногда его проза приводит в истинный восторг.

– Я тоже порой болтаю без умолку.

– Прошу вас, позвольте мне встретиться с Чарли или хотя бы поговорить по телефону. Мне это очень поможет. По-моему, в основе истории его жизни лежит идея изгнанничества. Чарли Калакос, как Джордж Вебер, пытается вернуться домой, во враждебный ему город.

– Звучит очень интересно, Ронда. Я могу называть вас так?

– Конечно. – Лицо осветила искренняя улыбка, глаза потеплели, губы приоткрылись, как у котенка, обнажив белые, очень ровные зубы.

– Пожалуйста, называйте меня Виктор. Как вы, безусловно, понимаете, Ронда, Чарли разыскивают многие, более или менее опасные люди. Его местоположение должно оставаться в тайне. Даже мне неизвестно, где он и как с ним связаться.

– Но вы же с ним встречаетесь, не так ли?

– Да.

– Где вы это делаете?

– Ну-ну, Ронда. Я не могу этого раскрыть.

– Как часто вы с ним встречаетесь?

– В каком издании, говорите, вы работаете?

– В «Ньюсдей».

– Вы репортер уголовной хроники?

– Я сообщаю о событиях в мире искусства в качестве внештатного корреспондента.

– А, Рембрандт.

– Да, знаменитый Рембрандт. – Она подалась вперед, похлопывая ручкой по губам, широко открыв красивые глаза. – Вы видели эту картину?

– Только фотографии по телевизору.

– Сказочное полотно. Будет чудесно получить ее обратно после стольких лет. Я отдала бы все, только чтобы посмотреть на нее вблизи.

– Мы надеемся, что очень скоро вы получите такую возможность. – Пауза. – В фонде Рандольфа.

– Разумеется, – сказала она, отклоняясь на спинку стула и разочарованно постукивая ручкой по блокноту. – Могу я задать еще один вопрос, Виктор?

– Давайте.

– Я всего лишь специалист по искусству, поэтому могу кое-что не понимать в этом деле. Как по-вашему, сделка справедлива? Вы действительно считаете, что Чарли заслуживает снисхождения лишь потому, что в его распоряжении каким-то образом оказался краденый шедевр? Разве это не безнравственно? Словно богач откупается от обвинительного заключения.

– Извините, Ронда, у меня очень мало времени. Может быть, как-нибудь в другой раз мы углубимся в вопрос о справедливости правосудия. У меня есть несколько очень интересных теорий по этому поводу. – Вкрадчивая улыбка. – Возможно, за чашкой кофе.

– Мне нравится ваше предложение, Виктор. Очень нравится.

Я тактично воздержался от победного жеста и возгласа.

Провожая Ронду по коридору к лестнице, я уловил в воздухе драгоценный запах дорогих духов.

– У вас новые духи, Элли? – спросил я секретаршу, когда мы остановились у ее стола. – Должен признаться, они восхитительны.

Она не ответила, она даже не улыбнулась на комплимент. Вместо этого просто повела глазами налево. Я проследил за ее взглядом.

В коридоре стоял мелкий мужчина в начищенных черных туфлях очень маленького размера и малиновом пиджаке, из-под которого выглядывали кружевные манжеты рубашки.

– Мистер Карл, не так ли? – спросил он, растягивая слова с привычкой уроженца южных штатов.

– Совершенно верно.

– Сэр, не могли бы вы уделить мне немного времени?

Я покосился на Элли – та изо всех сил старалась не улыбаться.

– Сейчас я немного занят, – ответил я. – Вы журналист?

– О бог мой, нет! Неужели я похож на пресмыкающееся? Если увидите меня в коричневом вельветовом костюме, прошу вас, немедленно пристрелите меня. Я не отниму у вас много времени. Смею вас заверить, наша встреча окажется очень полезной. Очень, очень полезной.

– Вы так думаете?

– Несомненно.

Я попытался угадать причину визита, но не смог и повернулся к Ронде Харрис. С ее лица, как ни удивительно, исчезла улыбка. Наверное, у некоторых людей отсутствует чувство юмора, когда дело касается их профессии.

– Спасибо, что зашли, Ронда, – сказал я. – Надеюсь, мы еще увидимся.

– Можете на это рассчитывать, Виктор, – откликнулась она.

Проходя мимо малинового человечка, Ронда Харрис посмотрела на него сверху вниз, но он не отвел взгляда, и я почувствовал, что между ними возникло своеобразное напряжение, как между двумя собаками, нацелившимися на кость. Мне даже показалось, что я слышу утробное рычание. Ронда направилась к дверям, а мы с мужчиной проводили ее глазами. Юбка на ней плотно обтягивала упругий зад.

– Вы ее знаете? – спросил я у человечка, когда Ронда исчезла за дверью.

– Впервые вижу.

– Мне показалось, она вам знакома.

– Мне знаком ее тип.

– И что же это за тип?

– Расчетливый убийца.

Я внимательно посмотрел на него, затем на часы.

– Извините, у меня действительно не много…

– Мне много и не потребуется, – перебил он, и его голос взлетел на втором слове, как испуганная белка. – Лишь самую чуточку.

– О чем конкретно вы хотите поговорить?

– Предположим, я хочу поговорить на тему искусства, как один знаток с другим.

– Вообще-то я не знаток искусств.

– О, мистер Карл. Не умаляйте своих достоинств.

Я на секунду задумался.

– Хорошо, мистер…

– Хилл, – сказал он. – Лавендер Хилл.

– Да, конечно. Давайте зайдем в кабинет.

– Отлично, – сказал он. – Просто отлично.

Я указал на кабинет, и он засеменил впереди меня к двери. Его походка мало чем отличалась от походки Ронды. Я наклонился к Элли и прошептал:

– Случайно не знаете, кто он?

– Не имею ни малейшего понятия, – ответила она.

– Он оставил визитку?

Она взяла визитную карточку со стола, провела ею под носом и передала мне. Визитка пахла так, будто ее окунули в духи. Я скользнул взглядом по буквам. На визитке витиеватым шрифтом было написано его имя, номер телефона с кодом округа, который я не узнал, и «Поставщик возвышенного».

– Что такое «Поставщик возвышенного»?

– Не знаю, мистер Карл, – пожала плечами Элли. – Хотите, я останусь?

– Нет, можете идти. Увидимся завтра.

– Спасибо. Можете сделать мне одолжение?

– Какое?

– Узнайте, какие у него духи, – попросила она. – Мне они нравятся больше, чем мои.

Глава 11

– Какой восхитительный кабинет, мистер Карл! – промурлыкал Лавендер Хилл, усаживаясь в кресло передо мной.

Малообещающее начало разговора – первая фраза, первая ложь. Мой кабинет представлял собой свалку: потертые кресла, скрипучий коричневый шкаф, поцарапанный письменный стол, заваленный бумагами, – все это следовало выбросить еще несколько недель назад. Возможно, он устраивал меня такой, какой есть: не носящий отпечатка индивидуальности владельца; возможно, он подходил мне как дешевый, плохо сидящий, но удобный костюм, – тем не менее восхитительным его никак нельзя было назвать.

– Благодарю. Я стараюсь.

Моя ответная ложь рассмешила его. Карие глаза заискрились весельем. Надо признаться, выглядел он потрясающе: ноги, изящно положенные одна на другую, клетчатый шелковый шарф вокруг шеи, черные волосы с пробором слева, подстриженные так, словно он выписал парикмахера из 1978 года. Заостренными, хищными чертами очень худого лица он напоминал жокея. Лавендер Хилл.

– Вы такой милый человек, согласились принять меня без предварительной договоренности, – сказал он. – Обычно я не вламываюсь к людям подобно варвару, но чрезвычайные обстоятельства понудили меня пренебречь приличиями. Уверен, что тема разговора будет близка вашему сердцу.

– Какая конкретно тема?

– Искусство.

– Значит, мы будем говорить об эстетике, я правильно понял?

– И о деньгах, – ответил он, теребя рукой малиновый лацкан.

– Теперь понимаю, мистер Хилл.

– О, называйте меня Лав, как все. Вы знакомы со Спенсерами из Сесайти-Хилл? Очаровательные люди. Они много лет называют меня Лав.

– Нет, я не знаком со Спенсерами. Очевидно, мы вращаемся в разных кругах.

– Ну да, конечно. Они увлекаются лошадьми.

– Надо же, до чего могут дойти люди в наше время!

– Один взгляд на них скажет вам все, Виктор. Ведь я могу называть вас Виктором?

– Раз речь зашла о деньгах, можете называть меня как хотите, Лав.

– Очень хорошо. У вас приятная манера быть откровенным, я нахожу это достаточно… многообещающим. Итак, давайте перейдем к делу. У вас есть клиент, Чарлз Калакос.

– Верно.

– Мне сообщили, что он может получить доступ к некоей картине.

– Да, вроде бы ходят такие слухи. Ну и что?

– Виктор, я представляю одного коллекционера, человека с безупречным вкусом и изысканной коллекцией произведений искусства.

– Произведений искусства?

– О, вы правы. Похвально, Виктор. Зачем ходить вокруг да около и манерничать! Этот человек коллекционирует вещи, достаточно ценные, – предметы, которые покупают, когда имеют все. Подобная страсть к коллекционированию может принести недурную прибыль тому, кто способен ее удовлетворить. Таким образом, мы подошли к сути дела.

– Ему нужна картина.

– Конечно же, вы правильно догадались. Автопортрет Рембрандта – предел его мечтаний. Он намерен увенчать им свою коллекцию и настроен весьма решительно.

– Простите, Лав, но продажа украденного полотна является незаконной операцией. Я не могу участвовать в таких действиях.

– О, Виктор, я ни в коем случае не предложил бы вам нарушить закон. Вы адвокат, связанный этическими нормами своей профессии. Разумеется, никто не предлагает вам продавать картину, это было бы в высшей степени неправильно. И тем не менее, – он лукаво улыбнулся, – вы, обещая вернуть эту картину, а также используя средства массовой информации, пытаетесь оказать давление на правосудие, не так ли? Пытаетесь выторговать лучшие условия для своего клиента.

– Это совсем разные вещи.

– Так уж и разные? Может быть, лучшей сделкой для вашего клиента будет не сдаваться на милость прокурору и не подвергать свою жизнь опасности со стороны бывших подельников?

– Откуда вам все известно?

– О, Виктор, вы очень обаятельный человек. Возможно, гораздо большую пользу вашему клиенту принесет совсем другая сделка? Новый дом, новое имя, новый – и крупный, заметьте, – счет в банке. Он будет выглядеть белым и пушистым до конца своих дней. Все это можно устроить.

– В обмен на картину?

– Похоже, Виктор, те отрицательные отзывы о вашем интеллекте, которые до меня доходили, не соответствуют действительности. Вы весьма проницательны для адвоката. Я это приветствую. Заверяю вас, Виктор, мы, посредники, будем щедро вознаграждены. Не исключено, что вы сможете позволить себе купить банку краски для своего кабинета. У Ральфа Лорена есть цвета, которые творят чудеса. Например светло-зеленый.

– Вам не нравится бежевый?

– Цвет дешевых гробов. Итак, вот что мы имеем, Виктор. Вы получили предложение. Ваш интерес к нему очевиден. Давайте обсудим детали.

– О каких деньгах мы говорим?

– Да, это один из вопросов.

– И о каких же деньгах мы говорим?

– Мы начинаем переговоры?

– Нет. Я не могу обсуждать продажу краденой картины.

– Я подозревал, что вы так скажете. Но зачем обсуждать денежные вопросы, если мы не ведем переговоры? Это лишь предварительная встреча. Позвольте объяснить, как, с моей точки зрения, нужно действовать далее. Вы расскажете своему клиенту о нашей встрече, раскроете перед ним все нюансы этого дела, как того требуют правила коллегии адвокатов. Он заинтересуется, потому что у него есть здоровая страсть к деньгам. Вы дадите ему мой телефонный номер. Он позвонит. Я упомяну сумму, выражающуюся шестизначным числом. И если сделка состоится, мы проведем ее без вашего участия. Но вы тем не менее получите комиссионные в размере, скажем, пятнадцати процентов. Это ведь так просто.

– Я не имею права принимать комиссионное вознаграждение.

– Конечно, нет, это ведь так неприлично. Но вы можете принять задаток от нового клиента. А если дело не дойдет до суда или будет продлено на пару лет, то это не ваша вина. Так поступают все лучшие юридические фирмы. У вас есть моя визитная карточка?

– Да, у меня есть ваша карточка.

– Великолепно. Итак, мы закончили?

– Не совсем, Лав. Прежде чем что-то сделать, мне нужно знать, кого вы представляете.

– Я представляю человека со средствами, который живет далеко отсюда. Вам не нужно знать ничего больше. Коллекция произведений искусства, происхождение которых сомнительно, может существовать только в обстановке абсолютной секретности.

– Все, что вы мне скажете, будет храниться в глубокой тайне.

– Ваши тайны его не волнуют. Все переговоры буду вести я.

– Мне нужно имя.

– Ничего такого вам не нужно, – сказал он, и веселые искорки в его глазах погасли. – Вам предстоит работа, вы ее сделаете, и вам за нее заплатят. Это все, что должно вас заботить. Я убежден, что вы позвоните своему клиенту.

– Почему вы так уверены?

– Потому что вы представляете Чарлза Калакоса не только как адвокат. Он сын друга вашей семьи. Есть долги, которые нужно уважать. Вы обязаны дать человеку возможность начать жизнь заново.

– Не понимаю, о чем вы говорите.

– Спросите у отца.

– У моего отца?

– Приятно было побеседовать с вами, – сказал Лавендер Хилл, вставая с кресла. – Думаю, мы еще встретимся. Возможно, за коктейлем. Обожаю крепкие коктейли.

– Почему это не вызывает у меня удивления?

– Не нужно меня провожать, Виктор. Спасибо за гостеприимство.

В тот момент, когда он выходил из кабинета, я сказал:

– Шестизначной суммы недостаточно.

Он остановился, повернулся ко мне и выразил удивление:

– Мы начинаем переговоры?

– Нет, – ответил я. – Я не могу договариваться о продаже краденого. Но, зная цену картины, я не могу посоветовать своему клиенту согласиться на сумму из шести цифр.

– Значит, мы оба выполнили домашнее задание.

– Очень хорошо. Я обсужу это со своим клиентом.

– Кстати, адвокаты обычно получают треть.

– Да, но аукционеры – только десятую часть.

– Средняя цифра кажется мне более чем справедливой. Однако ваши слова звучат многообещающе. Я сделал предложение, вы выдвинули контрпредложение, мы торгуемся относительно процентов. Я знаю, что вы не можете участвовать в переговорах, Виктор, но мне кажется, что мы их уже начали. Чао, дорогой мой. Буду ждать звонка. Не заставляйте меня ждать слишком долго.

Когда он исчез за дверью, я остался наедине с запахом его духов и учащенным пульсом – обещание больших денег всегда вызывало у меня сильное сердцебиение. Лав даже не моргнул глазом, услышав, что шестизначной суммы недостаточно. Даже не моргнул глазом.

Я сел за стол и, потирая руки, принялся обдумывать создавшееся положение.

Продажа краденой картины является противозаконной, адвокат не может ей содействовать.

Это так.

Тем не менее, Лав был прав, говоря, что его предложение выгодно для Чарли и, возможно, для Заниты Калакос.

Я вообразил душещипательную сцену воссоединения семьи на каком-нибудь коралловом рифе у берегов Венесуэлы: мать и сын в обнимку под ярким небом над Карибским морем.

Передав Чарли бумажку с обычным телефонным номером, я не нарушу клятву адвоката. Это точно. А как насчет закона «или – или»? Если я не смогу превратить драгоценности в наличные, то по крайней мере получу что-то от этого дела, разве не так? Или так, или так.

Услуга отцу с каждым часом становилась для меня все более выгодной и – все более опасной.

Кого представлял Лавендер Хилл и откуда он так много знает о Чарли Калакосе и его положении? И какое, к дьяволу, отношение имеет к этому мой отец?

Мне нужны были ответы, и я знал, кто мог их дать. Фил Скинк, частный детектив. Я позвонил ему и назначил встречу на завтрашнее утро, затем вышел из кабинета.

В сумерках офис выглядел печально. Но и мысль о разгромленной квартире не вызывала веселья. Я решил, что идеальным временным пристанищем будет кабачок «У Чосера». Туда я и направился, не ведая, что меня ждет та еще ночь.