Текст книги "Меченый"

Автор книги: Уильям Лэшнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 26 страниц)

Глава 69

– Я привел его к вам, миссис Калакос, – сказал я.

– Ты хороший мальчик, Виктор, – ответила она. – Я знала, что ты сделаешь точно так, как я просила.

– Спасибо за доверие, – поклонился я.

В комнате было темно, воздух загустел от благовоний, я опять сидел в кресле рядом с постелью, в которой, как обычно, лежала миссис Калакос. Тем не менее старуха выглядела совершенно иначе. Волосы, прежде растрепанные, были красиво уложены с помощью тонких заколок. Щеки рдели от румян, губы были ярко накрашены сердечком, на лифе халата белели кружева. Черт побери!

– Так где же он? Где мой мальчик? – спросила она.

– Ждет за дверями, пока я поговорю с вами.

– Не заставляй меня ждать, Виктор. Я старая женщина, мои дни сочтены. Приведи его ко мне. Сейчас же.

– Чарли тоже очень хочет вас видеть, миссис Калакос. Он взволнован и одновременно испуган.

– Разве можно бояться жалкого мешка с костями?

– Вы его мать, – сказал я. – Этого достаточно, чтобы испугать любого, а Чарли и подавно – он слишком хорошо вас знает.

– Ты пытаешься польстить старой женщине, Виктор?

– Это не входит в мои намерения, мэм. Просто хочу сказать, что ваш сын многое испытал за последние пару недель, особенно сегодня. Несколько часов назад его опять чуть не укокошили. И что очень важно, сегодня ему пришлось откопать нечто крайне темное из своего прошлого. Нечто, связанное с ограблением, случившимся тридцать лет назад.

– Что ты хочешь сказать, Виктор? Не томи меня.

– Была убита девочка.

– Какая девочка?

– Дочка Эдеров, та, что числилась пропавшей.

– Помню.

– Ее убил Тедди, потому что она видела награбленное добро. Чарли в этом не участвовал, но знал об убийстве. Именно поэтому у вашего сына не сложилась жизнь, именно поэтому он оказался в банде Уорриков и в конце концов ударился в бега. И именно поэтому ему придется отсидеть небольшой срок в тюрьме.

– Из-за убитой девочки мой сын Чарли поломал себе жизнь?

– Так точно, мэм.

– Он даже больший дурак, чем я думала.

– Прошу вас, миссис Калакос, будьте помягче с вашим сыном.

– Вы что, думаете, я чудовище, Виктор?

– Нет, мэм, просто мать.

– Ладно, вы меня предупредили. А теперь, Виктор, не будем откладывать. Дай мне взглянуть на моего мальчика.

Я встал с кресла, подошел к двери, открыл ее и кивнул.

Первой напряженно вошла седовласая Таласса.

– Мама…

Миссис Калакос неподвижно распростерлась на постели с закрытыми глазами, как будто несколько дней лежала без сознания, а не говорила со мной всего минуту назад.

– Мама, проснись. Мама. Ты жива?

– Да, – ответила миссис Калакос голосом слабым, но трагическим, словно откликнулась из загробного мира. – Я еще жива. Что ты хочешь мне сказать, дитя мое?

– Пришел Чарлз, – громко и отчетливо оповестила Таласса, словно обращаясь к далекому собеседнику. – Мой брат и ваш сын, Чарлз. Он пришел домой попрощаться с вами.

– Чарли? Здесь? Мой Чарли? Мой сыночек? Приведи его, Таласса, приведи его ко мне, дорогая.

Таласса отступила в сторону, и в комнату вошли Чарли Калакос в наручниках и Макдейсс. Чарли опустился на колени перед матерью и положил закованные руки на постель.

– Мама.

Не открывая глаз, миссис Калакос пальцами коснулась его лысой макушки, опустила ладонь и повела ее вниз по лбу, носу, рту и подбородку.

– Это ты, Чарли?

– Да, мама.

– Ты вернулся ко мне?

– Да, мама.

– Чтобы попрощаться, как я просила?

– Да, мама.

– Наклонись ко мне, дитя мое.

– Да, мама.

Чарли привстал и чуть не уткнулся губами в щеку матери.

Правая рука миссис Калакос резко взмыла вверх и ударила Чарли по щеке. Раздался звук, похожий на выстрел.

– Какой же ты страшный дурак! – сказала миссис Калакос и устремила взгляд на сына. – Как ты мог сбежать от меня так надолго? Как ты мог оставить нас с Талассой в нищете? Как ты мог позволить своему другу убить эту девочку? Ты слабый человек и всегда был слабым. Когда ты встанешь на ноги, Чарли, и будешь мужчиной?

– Мама, – сказал он, вытирая слезы скованными руками.

– Зачем было ждать, чтобы они тебя убили? Лучше бы я убила тебя сама.

– Мама. Я пришел попрощаться.

Она приподнялась в постели.

– Почему «попрощаться»? Разве я куда-нибудь уезжаю? Ты всегда был неудачником, Чарли, вот в чем проблема. Всегда недостаточно умным, всегда недостаточно сильным.

– Мама…

– Твоя жизнь – это сплошная полоса неудач.

– Прости меня, мама, – сказал Чарли и разрыдался.

– Теперь ты оплакиваешь все, что не сделал для меня? Теперь ты плачешь? Думаешь, слезы помогут? Иди сюда, маленький никчемный дурачок. – Она протянула к нему обе руки. – Иди ко мне, сынуля, обними свою мамочку.

– Я виноват, – сказал Чарли.

– Я знаю.

– Мамочка.

– Да, сынуля. Да. Тише, не плачь, иди ко мне.

И Чарли, уже не стесняясь слез, положил голову на ее плоскую, высохшую грудь, а мать накрыла его руками и крепко прижала к себе.

Плакал Чарли, плакала стоявшая в сторонке Таласса, и миссис Калакос, прижимая к груди сына, тоже плакала.

Вся эта история началась с горячей просьбы матери привести сына домой, и теперь семья Калакос снова в сборе – старуха, обладающая мерзкой, всеподавляющей силой, старик, так и не сумевший стать самостоятельным человеком, и его сестра, увядшая в тени матери. Я свел их вместе и был рад этому. Несмотря на пафос разыгравшейся драмы, я не мог сдержать слез. В ходе этой истории мне открылись поведенческие линии разных людей, развернулись ниточки привязанностей, неприязней и предательств, в которых запутался бы сам Фрейд. Не знаю, существует ли в мире искупление, но если такая грязная история способна дать начало чему-то чистому, значит, у человечества есть надежда на светлое будущее.

Глава 70

Шанталь Эдер хоронили ясным летним днем. Газеты сообщали, что семья хочет устроить скромную церемонию прощания, что на кладбище будут только близкие родственники погибшей. Но народ пожелание Эдеров во внимание не принял. На похороны явились делегации от северо-восточных районов: Фрэнкфорда и Мейфэра, Брайдсберга и Оксфорда, Ронхерста и Тэкони, – представители всех рас и религий, молодежь, которая не знала об этой истории, и старики, которые ее успели забыть. Все пришли похоронить дитя города.

В Филадельфии всегда больше оплакивали детей, чем заботились о них.

Я стоял в задних рядах толпы. Сначала говорил священник, потом какой-то парень, похожий на генерала времен Гражданской войны, потом Моника Эдер. Я был слишком далеко, чтобы услышать каждое слово, но уловил общий смысл, интонацию выступлений. Он сводился к тому, что Шанталь была подарком небес, ее убийство – это преступление против всего человечества, а Господь столь милосерден, что, приняв невинную душу в свои божественные объятия, вернул тело домой, семье.

Наверное, в речах вскользь упоминался убийца, но большего и не требовалось. Фотографии, где полиция выводит из голливудского дома в наручниках Теодора Перселла, напечатали все серьезные и несерьезные газеты. Продюсер «Влюбленного Тони» и «Танцевальных туфелек» нанял известного адвоката и наслаждался публичностью судебного процесса. Представитель Перселла, некий Реджинальд Уинтерс, заявил, что не сомневается в оправдательном приговоре и что вскоре великий человек приступит к съемкам фильма по гениальному сценарию, права на который недавно приобрел. Я воочию представлял ликующую улыбку на лице Тедди, в то время как папарацци щелкали фотоаппаратами. Ожидали ли его крупные неприятности? Естественно, ожидали. Тем не менее он опять был в игре.

Чарли Калакос не присутствовал на похоронах: он находился под арестом. Джоуи Прайд сам решил не ходить: после всего содеянного он посчитал, что не имеет права оплакивать ребенка вместе с семьей. Но я был не один, когда маленький гробик опускали в землю. Занита Калакос настояла, чтобы я взял ее с собой. Она, словно восставший дух, покинула постель, на удивление сильная дочь отнесла ее вниз, и вот теперь она сидела в инвалидном кресле рядом со мной.

– Отвези меня к ее семье, – попросила миссис Калакос, когда похороны закончились.

Я взглянул на часы.

– Не могу, я опаздываю. Похороны заняли больше времени, чем я рассчитывал.

– Будь хорошим мальчиком и отвези меня сейчас же. Мне нужно поговорить с семьей этой девочки. Я им обязана.

Я начал было протестовать, но она отмела все мои возражения небрежным движением руки, и я медленно повез ее к полотняному навесу около еще не засыпанной могилы.

Разумеется, там выстроилась очередь. Я снова посмотрел на часы и попытался протолкаться вперед – мол, дайте дорогу инвалиду. Тщетно. Нам пришлось ждать, пока свои соболезнования не выразили все пришедшие на похороны – молодые и старые, незнакомцы и друзья.

Наконец мы очутились под навесом. Я ожидал увидеть покрасневшие глаза и распухшие носы, но ошибся. Вся семья казалась спокойной и даже почти веселой, как будто с нее сняли покров печали и неопределенности, под которым она прожила более четверти века.

– О, Виктор, а вот и вы, – сказала миссис Эдер, вставая, чтобы поприветствовать и тепло обнять меня. – Мы так рады, что вы пришли. Спасибо за все. Моника только о вас и рассказывает.

– Да уж, – смутился я.

– Наверное, трудно поддерживать отношения на большом расстоянии, – сказал мистер Эдер, пожимая мне руку. – Но я уверен: вы, дети, что-нибудь придумаете.

– Какие отношения на большом расстоянии?

– Представь меня, – прервала наш разговор миссис Калакос.

Я послушался.

– Миссис Эдер, мистер Эдер, – начал я. – Позвольте представить Заниту Калакос, мать Чарли.

Миссис Эдер посмотрела на сморщенную старуху в инвалидном кресле, и на ее лице отразилась нерешительность: она не знала, как себя вести. После долгих колебаний она радушно улыбнулась и нагнулась, чтобы пожать руку старухи.

– Я очень сожалею, – произнесла миссис Калакос, – что мой сын оказался замешан в этой истории. Он отчасти виноват в случившемся с вашей прелестной дочуркой.

– Сколько лет вашего сына не было дома, миссис Калакос?

– Пятнадцать лет я не видела своего мальчика.

– Понимаю, как это тяжело.

– Спасибо, моя дорогая.

– Я рада, что он вернулся.

– Да, вижу. Но хочу, чтобы вы знали: часть души сына – может быть, лучшая часть – лежит в могиле вместе с вашей дочерью.

– Думаю, что понимаю вас, – сказала миссис Эдер. – Спасибо за то, что пришли, – это значит для нас больше, чем вы можете себе представить.

– Живите в мире, – сказала миссис Калакос.

Когда разговор закончился, я повез ее вдоль ряда родственников. Ричард Эдер сидел рядом с отцом, его лицо ничего не выражало, зато зрачки прыгали из стороны в сторону, как мячики для пинг-понга. Он был бледен и выглядел нелепо в тесном костюме, но Ричард вышел из дома, что, по-моему, было хорошим знаком.

– Ричард, – кивнул я.

– Привет, Виктор.

– Как дела?

– А как вы думаете?

– Понемногу становится легче.

Когда мы поравнялись с Моникой, она обняла меня и прошептала в ухо:

– Спасибо, спасибо, спасибо.

В тот день она была одета скромно, под старшеклассницу, и должен сказать, что ее приветствие было для меня необыкновенно приятным.

– Это миссис Калакос, – сказал я – Мама Чарли.

– Спасибо, что пришли, – улыбнулась ей Моника.

– Я не могла не прийти, дорогая. – Старуха смерила ее взглядом. – Ты хорошенькая. У тебя в доме есть место для Виктора?

– Нет, мэм. Только для собаки.

– Жаль, хотя это значит, что у Талассы еще есть шанс.

– Выходит, наши так и не начавшиеся личные отношения мы будем поддерживать на большом расстоянии? – спросил я у Моники.

– Да. Я переезжаю. На Западное побережье.

– В Голливуд?

– Почему бы и нет? Ты все время повторяешь, что мне нужно сменить обстановку. Может, так оно и есть.

– Где остановишься?

– Лена сказала, что я могу некоторое время пожить с ней и Брайс.

– Лена?

– Да. Понимаю, что это странно, но мы с ней подружились. Мы почувствовали себя родными, как сестры. Кроме того, Лена обещала помочь мне с работой. Может быть, даже в настоящей юридической фирме. А может быть, я устроюсь кем-нибудь еще.

– Танцовщицей?

– Актрисой. Рекламные ролики и все прочее.

– Ты собираешься сниматься в кино?

– Почему бы нет? Ты же знаешь, я не стесняюсь выступать на людях. При этом ощущаю такую легкость, как будто могу летать и делать все, что вздумается. Знаешь, Виктор, похоже, что все – ты, татуировка, поездка в Лос-Анджелес, где я познакомилась с Леной, Чарли и та ужасная женщина с пистолетом – было предопределено. Шанталь хотела, чтобы я узнала правду. Когда нашли сестру, с меня как бы упали тяжелые цепи. Что делать, когда исчезает цель жизни?

– Лететь в Лос-Анджелес и сниматься в рекламе, – сказал я. – Ты будешь иметь потрясающий успех, Моника, я в этом уверен. Как сказал Тедди, для человека из Филадельфии нет ничего невозможного, нужно только выбраться из города.

– Будешь мне звонить?

– Конечно, буду.

– Виктор, ты знаком с дядей Рупертом и моей двоюродной сестрой Ронни?

Она показала на «генерала времен Гражданской войны». Но не дядя Руперт привлек мое внимание, а женщина, которая ранее сидела рядом с ним, а теперь торопливо уходила. Она с беспокойством оглянулась, и мое сердце дрогнуло.

Я встречался с ней прежде, угощал выпивкой и даже пытался приударить за ней. Черт возьми, это была женщина из бара «У Чосера», с которой я познакомился в ту ночь, когда у меня появилась татуировка. Блондинка на мотоцикле оказалась двоюродной сестрой Моники, Ронни.

– Черт возьми, – пробормотал я.

– Что? – спросила Моника.

– Сейчас вернусь. – Я оставил миссис Калакос на краю могилы и бросился вслед за Ронни.

Заметив, что я иду следом, Ронни прибавила шагу, а потом остановилась и решительно повернулась. Она была милой, носила юбку, но взгляд у нее оказался неожиданно жесткий. Я не сомневался, что она может сбить меня с ног одной левой.

– Как вы это сделали? – спросил я ее. – Подмешали снотворного в выпивку, а потом отволокли в татуировочный салон, чтобы начертать имя кузины на моей груди?

– Да, примерно так.

– Зачем?

– Чтобы хоть кто-то помнил. Детектив Хатэуэй давным-давно сказал отцу, что, по его мнению, между этими пятью парнями и Шанталь есть связь. А тут вы выступаете по телевизору, весь из себя ловкий и умный, и говорите, что пытаетесь выторговать сделку для Чарли Грека. Я подумала, что кто-то должен запомнить навек маленькую пропавшую девочку. У моего друга Тима есть татуировочный салон. Он согласился мне помочь.

– А вы не могли просто послать мне письмо?

На ее красивом лице появилась улыбка.

– Мне казалось, что так будет эффективнее. А увидев по телевизору вашу самодовольную ухмылку, я подумала, что вы этого заслуживаете. – Она опустила голову. – Однако Моника хорошо о вас отзывается, поэтому мне вроде как стыдно.

– И поделом. Я могу добиться вашего ареста за физическое насилие.

– Знаю.

– И предъявить огромный счет по суду.

– Все, что у меня есть, – это мотоцикл.

– «Харлей»?

– Думаете, у вас хватит духу ездить на нем?

– Это была отвратительная идея.

– Знаю. Если хотите, я заплачу за лазерное удаление татуировки.

– Обязательно заплатите. – Я оглянулся на семью Эдер, сидевшую под тентом, около маленькой ямы, в которую опустили крохотный гробик. – Если я буду ее удалять.

Она вопросительно наклонила голову.

– Ну, ваш приятель хорошо поработал, – объяснил я. – Кроме того, я вроде как привык к ней.

– Мне всегда нравились мужчины с татуировками, – сказала Ронни.

Я посмотрел на приятное лицо, на плечи гимнастки.

– Хотите как-нибудь встретиться и поговорить об этом?

Да-да, я знаю, что иногда становлюсь таким слюнтяем, что самому противно.

Глава 71

Из-за похорон я опоздал на подписание документов, и опоздал намного. Ворвавшись в наш кабинет для переговоров с клиентами, ожидая увидеть продавца, риелтора и нотариуса с пошлинными марками и печатями, я увидел лишь Бет, сидевшую перед грудой бумаг.

– Я все пропустил?

– Пропустил, но не много, – ответила Бет.

– Как прошло подписание?

– Никак. Я отказалась.

– Не понял.

– Я отказалась. Не стала покупать дом. Теперь я не обременена долгами и закладными, а также какой бы то ни было недвижимостью.

– Дом тебе разонравился?

– Нет, он мне очень нравится, правда. Он идеально мне подходит.

Я сел за стол и заглянул ей в глаза. Думал, что она расстроена, огорчена или еще что-нибудь в этом духе, но Бет оказалась легкомысленно счастлива.

– Почему же тогда, Бет?

– Считаешь, люди действительно могут измениться?

– Не знаю. Чарли решил вернуть картину в музей, все было по справедливости. Наверное, он действительно изменился. А Тереза Уэллмен опять вернулась к прошлому, так ведь?

– Я пришла в ужас, когда обнаружила ее, накачанную наркотиками. Ей было просто наплевать, что дочь находится в соседней комнате. Мне не нужно было браться за ее дело.

– Ты увидела в ней человека, который нуждается в помощи, и попыталась помочь.

– Я попытался помочь себе в первую очередь. Обнаружив ее, совершенно бесчувственную, я вдруг поняла, в чем моя ошибка.

– И в чем?

– Последнюю пару лет я вела себя как зануда, так ведь?

– Немного.

– Больше, чем немного. Я ныла, жаловалась и была всем недовольна – стала тем, кем всегда боялась стать. А выплата кредита, обустройство дома вообще доконали бы меня. Кроме того, Виктор, мне очень нравится быть твоим партнером, но не слишком нравятся дела, которыми занимается фирма. По-моему, мне нужно отдохнуть.

– Возьми на пару недель отпуск.

– Мне требуется больше.

– Я откажусь от уголовных дел.

– Но тебе нравится заниматься уголовными делами, и ты стал настоящим профессионалом. Ты нашел свое место в жизни, а я все еще ищу свое.

– Мы найдем его вместе.

– Не думаю. Я давно говорила, что хочу объездить мир. Хартум, Пномпень, Катманду…

– Мне казалось, что это просто разговоры.

– Были разговорами, но теперь я решила уехать. Мне всегда хотелось побывать в Катманду. Возможно, я стану другой женщиной, как только сойду с трапа самолета в Непале.

– Значит, на самом деле уезжаешь?

– Не могу дождаться этого момента.

– Когда вернешься?

– Наверное, когда кончатся деньги.

– У меня лежит гонорар за дело Калакоса. Дай мне немного времени, и я отдам тебе твою долю.

– Немного времени? Это что, чек, датированный определенным числом?

– Ну, не совсем чек. Мы работали по бартеру.

– Виктор.

– Не волнуйся, я знаю одного парня, который возьмет все сразу. По-моему, этот товар достаточно дорог.

– Оставь все себе, мне пока хватит. Больше всего меня беспокоит, что я бросаю тебя в тяжелой ситуации. Пусти мою долю на то, чтобы фирма осталась на плаву.

– «Дерринджер и Карл».

– Тебе придется убрать мою фамилию с бланка.

– Ни за что. Ты будешь нашим зарубежным представителем.

– Мне правда жаль уезжать – я влюбилась в тот дом.

– Там есть привидение. Шейла говорила, что там произошло самоубийство и с тех пор по дому бродит привидение.

– Она мне не сказала об этом.

– Не хотела пугать.

– Но я обожаю привидения.

Мы помолчали, размышляя о наших расходящихся судьбах. Потом я рассмеялся.

– Что такое? – спросила Бет.

– Представляю лицо Шейлы, когда ты сказала ей, что раздумала заключать сделку.

– Она была недовольна.

– Еще бы. Я даже вижу, как она тебя душит.

– Шейла не такая. На прощание она даже сказала, что понимает меня, что сама думала отказаться от сделки.

Я снова рассмеялся.

Вот так, в одночасье, я стал одиноким практикующим юристом. Я давно боялся такого поворота событий, боялся остаться предоставленным самому себе. Тем не менее, когда Бет сообщила новость, я почувствовал себя не так уж плохо. У меня была своя фирма, передо мной открывались новые горизонты, а в ящике стола лежала куча краденого добра, которое не нужно ни с кем делить. Естественно, я собирался скучать по Бет, но рассчитывал, что наличные, вырученные за продажу драгоценностей, меня утешат.

Но не утешили.

– Подделка, – сказал Брендан Ларуш.

Мы сидели в его офисе на улице Ювелиров, и он разгребал кучу камней и цепочек, которую я вывалил ему на стол.

– Подделка, подделка, подделка.

– О чем ты говоришь?

– А как ты думаешь, о чем я говорю, Виктор? Это все подделки, и притом не второсортные. Ты их рассматривал как следует?

– Я не силен в этом деле, поэтому не знаю, как их нужно рассматривать.

– Цепочки слишком тяжелые для золота. Скорее всего это свинец с гальваническим медным покрытием. Вместо бриллиантов – стекло. Нет ни искрения, ни глубины. Мне даже не нужна лупа, чтобы это определить. Кроме того, посмотри на цвет рубинов и сапфиров. При современных технологиях можно создавать такие цвета, что только опытный ювелир сможет отличить природный камень от искусственного, но здесь даже не нужен специалист. Подделка, подделка и еще раз подделка.

– Сколько они стоят?

– Такие безделушки продаются на вес.

– Вот это да.

– Ты разочарован?

– Мягко сказано.

– Откуда ты взял эти побрякушки?

– У одной хищной гречанки.

– Может, познакомишь? Люблю иметь дело с крутыми бабами.

– Брендан, даже при твоей крутизне эта женщина тебе не по зубам.

Вернувшись на Двадцать вторую улицу, в неряшливый маленький кабинет, я подвел итог своим приключениям, начиная с того момента, как напился до беспамятства в кабачке «У Чосера». Гонорар за дело Чарли Грека в пересчете на наличные оказался равен стоимости хорошего обеда в ресторане. Партнерство с Бет развалилось. Платить за аренду офиса и ксерокса, за воду и электричество, за услуги секретаря и за право пребывать в коллегии адвокатов нечем. «Похоже, – подумал я, глядя в лицо мрачному будущему, – придется закрыть фирму».

И тут раздался стук в дверь.

В кабинет вошел высокий печальный мужчина в черном костюме и черной шляпе с узкими полями.

Мужчина представился как Сэмюель Бьюрегард.

– Мне стыдно в этом признаться, мистер Карл, – сказал он, – но я нуждаюсь в услугах адвоката.

Я спросил, какие неприятности его преследуют.

– Пока никакие. Но возможно, операции, к которым я причастен, привлекут внимание властей.

Я спросил, какого рода операции и где.

– Об этом я предпочту умолчать. Скажу только, что они отвратительны, хотя способны доставить удовольствие человеку моего темперамента.

Я сказал, что не сомневаюсь в этом.

– Мне нужен надежный человек в этом городе, – продолжил Бьюрегард. – Человек, который знает правила игры и игроков, человек, к которому я могу обратиться в любое время дня и ночи. Человек, который немедленно займется моей ситуацией, если в том возникнет необходимость.

Я спросил, нужны ли ему мои рекомендации.

– О нет, мистер Карл. Мне нужны только вы. Я навел о вас справки и понял, что вы именно тот человек, которого я ищу.

Я сказал, что польщен.

– Значит, вы согласны?

– Возможно.

– Тогда позвольте выдать вам аванс. – Бьюрегард полез в карман длинного черного пиджака, вынул чековую книжку и заполнил бланк. – Надеюсь, этого достаточно за весьма деликатные услуги.

Я взял чек, изучил его и чуть не поперхнулся.

Не нужно было иметь семи пядей во лбу, чтобы догадаться о смысле происходящего. Лавендер Хилл, этот по-своему благородный человек, сдержал свое слово, хотя я не давал ему своего. Это были комиссионные за Рембрандта, которого он выкрал из дома Дубины Ральфи и продал частному коллекционеру. Чтобы принять комиссионные за подобную сделку, требовалось нарушить все правила коллегии адвокатов, а заодно и уйму статей Уголовного кодекса штата Пенсильвания. Бет была совестью нашей фирмы, и я знал, как бы она поступила, но Бет покинула меня. Решать, что делать, предстояло мне, здесь и сейчас.

Вся история Чарли, Шанталь, Моники и моей татуировки касалась изменений в судьбе. После путешествия в Голливуд я считал, что понял, в какого человека хочу превратиться. Думал, что стану безжалостным Сэмми Гликом и схвачу за хвост птицу удачи. Но такое превращение не закончилось добром ни для Тедди Правитца, ни для Хьюго Фарра, ни для Чарли с Джоуи и Дубиной Ральфи. Ни даже для моей бабушки Гильды. Не могло оно кончиться добром и для меня. Урок, наверное, состоит в том, что изменить жизнь можно, но с одним предостережением: способ изменения заранее определяет, в кого ты превратишься.

Поэтому я решил, что, наверное, стоит поискать другой путь к благоденствию. Может быть, последовать примеру Чарли и стать человеком более простым, таким, которому можно доверять. Или стать образцом добродетели. Мне понравилось, как это звучит – образец добродетели. Я могу им стать. Могу. Правда. Почему бы и нет? И кто знает – возможно, это изменит мою жизнь так, как я никогда не предполагал. Может быть, меня подтолкнут к самосовершенствованию вибрации добра, а может, законы кармы. Нужно меняться к лучшему – вот в чем дело.

Я внимательно прочитал чек.

Обналичил ли я его?

Догадайтесь сами.