Текст книги "Меченый"

Автор книги: Уильям Лэшнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 26 страниц)

Глава 21

У судьи Систин, крупной женщины с медвежьими предплечьями, отсутствовало чувство юмора. Пока я задавал вопросы Терезе Уэллмен, она сидела с каменным лицом и делала заметки. Время от времени я украдкой поглядывал на судейскую скамью, чтобы понять, как Систин воспринимает нашу историю, но мадам была опытным юристом: ее лицо оставалось бесстрастным. Тем не менее, я почти не сомневался, что свидетельские показания Терезы достигают своей цели.

И в этом, скажу без ложной скромности, была моя заслуга. Именно мои вопросы создавали сюжетную кайму, поддерживали ритм рассказа, выделяли такие подробности, которые нельзя было не занести в протокол, и позволяли Терезе расплакаться, ибо ничто не размягчает сердце правосудия сильнее, чем слезы.

Это была классическая история невинной девушки, погубленной зрелым богатым человеком. Галликсен попробовал было испортить мне игру, заявив, что полудетские воспоминания истицы не относятся к рассматриваемому делу, но я возразил, что здесь каждая мелочь имеет исключительное значение, и судья согласилась со мной. Я настоял, чтобы протокол зафиксировал все: вечеринки, путешествия, дорогую одежду, роскошную квартиру, влиятельных людей, которые неожиданно начали обращать на Терезу внимание. Такая сказочная, экзотическая жизнь настолько очаровала юную простушку из западной Филадельфии, что она не заметила, как погрузилась в темный омут неравноправных сексуальных отношений.

– Давайте определим некоторые детали упомянутых вами вечеринок, Тереза, – сказал я. – Вам подавали спиртное?

– О да. В обед, конечно, вино, Брэдли любил вино. Часто пили шампанское. После обеда ликеры, опять шампанское или настоящее великолепное шотландское виски.

– Вы много пили до того, как познакомились с мистером Хьюиттом?

– Мои родители не увлекались спиртным.

– Но вы пили с мистером Хьюиттом?

– Он привил мне вкус к спиртному.

– На тех вечеринках были и другие одурманивающие сознание вещества?

– Да, марихуана. Часто кокаин. Таблетки.

– Вы принимали наркотики до того, как познакомились с мистером Хьюиттом?

– Нет.

– Вы выросли в западной Филадельфии, не так ли?

– Я ходила в католическую школу, мистер Карл. Монахини относились к нам очень строго.

– Брэдли принимал наркотики на этих вечеринках?

– Немного, но он поощрял остальных. А потом настаивал, чтобы принимала я. Заставлял принимать. Говорил, что ему нравится заниматься любовью, когда я нахожусь под действием наркотиков.

– И вы уступали его требованиям?

– Да.

Постепенно мы тщательно разобрали случаи насилия, обмана, унижения, словесного оскорбления. Я не задал ей вопроса об избиениях, поскольку свидетелей не было: Брэдли Хьюитт мог отмести эти случаи, да и я не слишком в них верил. Вместо этого мы сконцентрировались на периоде беременности, на требовании Брэдли Хьюитта, чтобы Тереза сделала аборт, на ее отказе и горьком разрыве отношений, положившем конец сказочной жизни. Рождение девочки, редкие подачки Хьюитта, полное отсутствие у него интереса к ребенку, нужда, просьбы, ответ, страх, решение отдать права на опекунство в обмен на финансовую поддержку.

– Почему вы это сделали, Тереза? Почему согласились передать Брэдли Хьюитту права на опекунство?

– Я думала, что у меня не было другого выбора.

– Выбор всегда есть, не так ли?

– Брэдли очень влиятельный. Мой адвокат сказал, что он все равно выиграет. Я сделала ошибку. Что сказать в свое оправдание, мистер Карл? Я думаю об этом каждый день. Наверное, я боялась.

– Чего боялись?

– Боялась того, что Брэдли сделает со мной, если я продолжу борьбу.

– Вы уверены, что это не был страх перед тем, что откроется на судебном слушании?

– Признаю, что в то время у меня были некоторые проблемы.

– Но это были не просто «некоторые проблемы», не так ли? – сказал я, открывая большую красную папку и заглядывая в документы.

– Я переживала трудный период, – сказала она.

– В чем он выражался?

– Я пила.

– Много?

– Слишком много.

– Как часто?

– Очень часто.

– Каждый день, правильно? Вы пили день и ночь и при этом ухаживали за дочерью.

– Я всегда за ней ухаживала.

– Одновременно с алкоголем вы принимали наркотики?

– Нет, наверное.

– Тереза, – сказал я, помахав большой красной папкой.

– Принимала немного.

– Сколько?

– Чего вы добиваетесь, мистер Карл?

– Я просто стараюсь вас понять. Не каждая мать согласится отдать права на опекунство своей дочери. Во время заключения этого соглашения у вас была зависимость от наркотиков?

– Не думаю.

– Что вы принимали?

– Ничего особенного.

– Марихуану?

– Да.

– Кокаин?

– Немного.

– Крэк?

– Прекратите, мистер Карл. Что вы делаете? Я лишь хочу вернуть свою дочь.

– Вы принимали крэк, когда подали ходатайство на алименты?

– Я попробовала его.

– Как часто вы его принимали?

– Не знаю.

– Знаете, Тереза. Вы стали наркоманкой, не так ли?

– Не знаю.

– Нет, знаете. Сколько стоит доза крэка? Пять баксов? Как часто вы его курили? Сколько раз в день, Тереза?

– Я переживала трудный период.

– Постоянно, да? Спуская на него все деньги, правильно?

– Это болезнь.

– Из каких же средств вы оплачивали жилье? На что покупали еду?

– Меня выселили из квартиры.

– Но не сразу. Некоторое время вы вносили арендную плату. Как вы расплачивались за все?

– У меня была работа.

– Пока вас не уволили за опоздания, так?

– Я была матерью-одиночкой.

– Как вы расплачивались за все, Тереза?

– Нашла способ.

Я заглянул в свою папку.

– Вы знаете человека по имени Герберт Спенсер?

– Нет.

– Вы знаете человека по имени Рудольф Уэйн? Вы знаете человека по имени Сэл Пуллата? Вы знаете человека по имени…

– Прекратите. Что вы делаете?

В этот момент потекли слезы.

– Вы же мой адвокат, – сказала она. – Что вы делаете? Они вас тоже купили?

– Вы продавались этим людям, не так ли?

– Прошу вас, прекратите, мистер Карл.

– Вы продавались не только этим людям, но и другим. Бесчисленное множество раз.

– Прекратите.

– Продавались, продолжая ухаживать за дочерью. Иногда она находилась в соседней комнате, не так ли? Когда вы пили со своими клиентами, принимали наркотики и продавали себя, она находилась в соседней комнате.

– Прошу, остановитесь. Умоляю вас.

– Как вы могли это делать, Тереза?

– Я не контролировала себя. Денег не было. Он оставил меня нищей.

– Вы знали, что подвергаете опасности свою дочь?

– Я делала все, что было в моих силах. Я была больна.

– Вы подписали отказ от опекунства, потому что против вас работала система, потому что ваш адвокат был подкуплен или просто из-за денег?

– Нет.

– Вы сделали это, потому что были запуганы.

– Мне нужна была помощь.

– Вы сделали это, потому что в то время не могли ухаживать за дочерью так, как она того заслуживала.

– Мистер Карл, я люблю мою Белль. Больше всего на свете.

– И передали опекунство Брэдли Хьюитту, потому что, попросту говоря, это был лучший выход для вашей дочери.

– Я была больна.

– Разумеется.

– Но это было раньше.

– А теперь вы хотите ее вернуть.

– Да.

– Почему?

– Потому что люблю ее.

– Но почему именно сейчас?

– Потому что я нужна ей.

– Но почему именно сейчас?

– Теперь я знаю, что могу по-настоящему о ней заботиться.

Я взглянул на судью. Ее лицо, обращенное к всхлипывающей Терезе, выражало что-то похожее на жалость.

– Что дальше, советник? – спросила судья.

– Я собираюсь рассказать о лечении, которое прошла мисс Уэллмен, о ее новой работе и о том, как она изменила свою жизнь, чтобы должным образом заботиться о дочери.

– Вам нужно время, чтобы успокоиться, прежде чем мы продолжим, мисс Уэллмен? – спросила судья.

Тереза Уэллмен кивнула.

– Перерыв пятнадцать минут, – объявила судья.

Когда я сел рядом с Бет, Тереза все еще плакала на свидетельском месте.

– Ты был с ней немного жесток, – тихо заметила Бет.

– Ты знала что-нибудь об этом?

– Нет, для меня это оказалось сюрпризом.

– Очень хорошо, что в свое время она отказалась от дочери. В глазах публики это выглядит чуть ли не благородно. Будет трудно доказать, что ребенка стоит передать ей, но я постараюсь сделать это после перерыва.

– Думаешь, у нас есть шанс?

– Если бы не я вытащил на свет все это дерьмо, это наверняка сделал бы Галликсен, и он был бы в десять раз жестче меня. А теперь что ему остается делать? Указать на нее пальцем и назвать плохой девочкой?

В этот момент Галликсен прошел мимо нас, направляясь в коридор. Он кивнул мне и показал на красную папку.

– Значит, она была не совсем пустой, – сказал он.

– Подождите. – Я расплылся в самой широкой улыбке, на какую был способен. – Подождите, пока не увидите другую папку, когда очередь дойдет до вашего клиента.

После того как Галликсен – ошеломленный, но не сломленный – вышел из зала суда, Бет посмотрела на меня с огромной надеждой:

– У тебя есть материалы на Брэдли Хьюитта?

– Пока нет, – ответил я. – Но еще не вечер.

Глава 22

Я откладывал это до последней возможности. И вот наступило время встретиться с самым темным из моих демонов и узнать ответы на вопросы, которые мучили меня с самого начала дела Чарли Калакоса. Пришла пора нанести визит папе.

Я не стал ему предварительно звонить. Зачем? Был воскресный полдень, а значит, отец сидел дома в мягком раскладном кресле перед телевизором и держал в одной руке банку пива, а в другой – пульт управления. И не важно, какой месяц показывал календарь. Осенью и зимой папа смотрел бейсбол, весной и летом – футбол. В мертвый сезон, в феврале и марте, когда бейсболисты и футболисты отдыхали, он смотрел что придется: пляжный волейбол, слалом, «Битву сетевых звезд». Все, что угодно, лишь бы сидеть и морщиться, пить пиво и ворчать на игроков. Именно для этого существовали воскресенья.

Когда я подошел к домику в испанском стиле в пригороде Голливуда, штат Пенсильвания, у меня екнуло сердце. Во-первых, перед домом стояло побитое желтое такси. Во-вторых, передняя дверь была слегка отворена. Это было не похоже на отца – оставлять открытой переднюю дверь. Обычно он держал дом крепко запертым, как и свою личную жизнь; он не желал подпускать к себе внешний мир. Но что было еще более странным – из маленькой убогой гостиной доносились чужие голоса. Я подумал, что это, должно быть, бубнит телевизор, но потом решил, что комментарии по поводу малоэффективной игры нападения «Филадельфии» звучат не так. Разговор в гостиной скорее напоминал дружескую беседу. «Бети у отца?»

– Папа, – позвал я. Открыл сетчатую дверь, постучался в приоткрытую входную. – Па, ты дома?

– Кто там? – раздалось рычание отца, что было довольно-таки приемлемым вопросом, если бы я не был единственным, кто навещал его время от времени.

– Па, это я.

– Что тебе нужно?

– Просто зашел.

– Почему не позвонил? Я занят.

– Па?

– Что?

– Я могу войти?

– Нет.

– Не будь таким негостеприимным, Джесс, – послышался другой голос, высокий, развязный. – Даже крокодил не прогоняет своих детей. Пригласи мальчика в дом. Это же неожиданная радость. Она скрасит наш разговор.

– Я вхожу, – сказал я, настораживаясь.

– Мальчик умеет настоять на своем, – послышался третий голос. – Мне это нравится.

Я открыл дверь, зашел в гостиную и увидел отца. В своем любимом мягком раскладном кресле он сидел с банкой пива в руке, как всегда по воскресеньям, но не смотрел телевизор, ящик был выключен. На лице отца читалось необычное беспокойство. А на диване бок о бок сидели два незнакомца, тоже с банками пива. Они были старше отца. Один был громадный, с большими руками, широким подбородком и седыми, плохо подстриженными космами. На голове второго, смуглого и худощавого, была надета набекрень синяя капитанская фуражка. Я почувствовал, что в комнате творится неладное.

– Дайте догадаться, – сказал худощавый старик в капитанской фуражке. – Ты тигренок, правильно? Тот самый Виктор, которого мы все видели по телевизору.

– Правильно, – сказал я. – А вы кто?

– Старые друзья твоего отца, – медленно произнес крупный старик низким голосом.

– Не знал, что у моего отца есть старые друзья.

– Как видишь, есть. – Худощавый сделал глоток пива. – Это мы.

– Приятно слышать. – Я снова поглядел на встревоженного отца. – Старые друзья собрались вместе выпить пива, вспомнить добрые прежние времена. А почему такси снаружи?

– Это мое, – сказал худощавый.

– Оно же желтое.

– Это фирма «Желтое такси», дурачок.

– Вы, ребята, не возражаете, если я возьму пива и присоединюсь к вам?

– Если пойдешь на кухню, – худощавый старик поднял банку, – захвати еще одну. Все эти воспоминания вызывают жажду.

Я опять взглянул украдкой на отца. У меня не было настроения пить, но я подумал, что нужно к ним присоединиться. Отец явно не обрадовался моему приходу. Мне очень хотелось выяснить почему. Кроме того, я догадался, кто эти люди.

– Итак, как вы, ребята, познакомились? – спросил я, достав из холодильника на кухне две банки пива и вернувшись в комнату.

– Мы вместе росли, – сообщил крупный старик.

– Твой папа был моложе нас, – подхватил худощавый. – Но мы все же помним, как он пошел в армию. Весь из себя аккуратненький, с начищенными перышками. Он жил на богатеньком конце города.

– Довольно, – сказал отец. – Хватит старых историй.

– Почему хватит? – возразил я. – Я люблю старые истории.

– Он зачесывал волосы назад, они были черные, блестящие, немного волнистые – это в нем сказывалась еврейская кровь. И он всегда носил с собой тюбик бриолина и расческу. Всегда следил за прической.

– И имел успех у девушек, – вставил крупный старик.

– Конечно, имел, – кивнул худощавый. – Учись, мальчик. Хорошие волосы и прическа – великая сила.

Мы посмеялись – все, кроме отца, чьи волосы уже не были ни черными, ни блестящими.

– Так что же привело вас сюда? – спросил я.

Старики на диване переглянулись.

– Просто зашли повидать дружка, – ответил крупный старик.

– Правда? Просто зашли? Ни с того ни с сего?

– Ну, у Джоуи были кое-какие дела, которые нужно обговорить.

– Мы сделали твоему отцу выгодное предложение, – сказал худощавый, которого, значит, звали Джоуи.

– Это же здорово, – улыбнулся я. – Разве это не здорово, папа?

– Я уже сказал им, чтобы они меня не вмешивали, – буркнул отец.

– Ну, Джесс просто не понимает своего счастья, – сказал Джоуи. – Он всегда был таким: задирал нос и не замечал монетки под ногами.

– Все я понимаю, – отозвался отец. – Просто не хочу иметь с этим ничего общего. И Виктор не хочет.

– Мой отец всегда был немного близоруким, когда дело доходило до денег, – сказал я, лишь теперь осознав, что всю жизнь неверно воспринимал отцовскую порядочность. – Зато я могу заинтересоваться.

– Что скажешь, Ральф? – спросил худощавый плотного. – Ты думаешь, нужно взять парня в долю?

– Наверное, у нас нет выбора, – пожал плечами Ральф.

– Действительно, нет, – вздохнул Джоуи. – Парень явился вовремя.

– Мне повезло, да? – сказал я с такой широкой ухмылкой, что стало больно щекам.

Джоуи сделал добрый глоток пива и кивнул.

– Дело вот в чем, Виктор. Мы получили предложение, заманчивое предложение. Оно может изменить нашу судьбу, а наша с Ральфом жизнь, поверь, нуждается в изменении.

– Моя тоже, – заверил я.

– Этой возможностью нельзя не воспользоваться, тебе не кажется?

– У него нет желания связываться с этим, – отрезал отец.

– Пусть мальчик сам решает. – Джоуи сдвинул на затылок фуражку и откинулся на спинку дивана. – Мы получили предложение продать одну вещицу. Условия более чем выгодные.

– О, условия всегда можно сделать более выгодными. Я в этом специалист. Скажите, с кем вы ведете переговоры, и я все устрою.

– Не нужно вести за нас переговоры, дурачок, – сказал Джоуи. – Я тридцать лет за баранкой такси – давно научился договариваться о плате за проезд.

– Если вам нравится сделка, как она есть, тогда продавайте сами свою чертову вещицу, и дело с концом. Вам не нужен ни я, ни мой отец. У нас капитализм.

– Да, ты прав. Совершенно прав.

– Тут есть одна проблема, – сказал крупный старик.

– Всегда есть проблема, не так ли, Ральф? Давайте угадаю. – Я закрыл глаза, потер руками лицо, словно стараясь поймать идею. – Почему-то мне кажется, что вы не знаете, где находится эта вещица.

– Джесс, почему ты не сказал нам, что твой мальчик – прямо-таки Эйнштейн? – спросил Джоуи. – Почему ты ни разу не похвалился? Если бы у меня был такой мальчик, о нем знал бы весь мир.

– Он не такой умный, как кажется, – проворчал отец.

– Вообще-то, Джоуи, поскольку мой отец не интересуется этим делом, нам не стоит обсуждать его с ним.

– Такая сделка бывает раз в жизни, и ты хочешь лишить отца возможности поучаствовать? – возмутился Джоуи. – Я тобой восхищаюсь.

– Мы с отцом научились не смешивать бизнес с родством. Почему бы нам не поговорить в другом месте?

– Как насчет бара? – Джоуи облизнулся. – Все эти разговоры о деньгах вызывают жажду.

– Бьюсь об заклад, что у вас тоже, – сказал я Ральфу.

– Нельзя доверять человеку, который не пьет или не смеется. Так говорил мой отец. А еще он говорил, что не следует доверять никому по имени Эрл. – Ральф допил пиво. – К несчастью, так звали его самого.

– Тогда поехали, – сказал я. – Я угощаю.

– Это благородно с вашей стороны, сэр. Очень благородно. Ну что ж, в путь. Уверен, что у твоего папы есть чем заняться, кроме как тратить время на болтовню со старыми друзьями.

– Убежден в этом. Дайте мне минутку поговорить с ним, обсудить семейные дела.

Как только они вышли, я подскочил к отцу, который остался сидеть в кресле. Он грубо схватил меня за рукав.

– Ты знаешь, кто это такие? – спросил он.

– Да, знаю. Это те парни, которые тридцать лет назад околачивались вместе с Греком Чарли.

– Тогда зачем ты с ними связываешься?

– Во-первых, чтобы убрать их из твоего дома. Они пришли к тебе, чтобы разыскать меня, и тебе это было не слишком приятно.

– Сегодня воскресенье. Показывают «Филадельфию».

– И тебе не хочется пропускать игру.

– Зачем ты пришел?

– Хотел повидать тебя. И заодно задать несколько вопросов. Например, почему ты в долгу у старой ведьмы Калакос.

Он отвернулся.

– Не твое дело.

– Теперь мое, потому что она использует это, чтобы затянуть меня в то дерьмо, в котором плавает ее сын. Тебе придется рассказать мне, прежде чем я погружусь с головой. Но не сейчас. Сейчас мне нужно поехать выпить с Дубиной Ральфом и Малышом Джоуи.

– Будь осторожен.

– Думаю, я смогу справиться с парой таких приятных стариков.

– Они не такие уж старые и совсем не приятные.

Я посмотрел через приоткрытую дверь на желтое такси.

– Подростками они рыскали по району как волки, – сказал отец. – Избили одного парня до полусмерти бейсбольной битой.

– Ты меня в это втянул.

– Я сделал ошибку.

– Не думаю, что теперь они позволят мне отказаться. Кроме того, у меня есть вопрос, на который они могут ответить.

– Какой вопрос?

– Кто знает так много об этом деле, чтобы сделать предложение двум старым ворюгам.

Глава 23

– Мы видели тебя по телевизору, ты представляешь Чарли Калакоса, – сказал Джоуи Прайд, слизнув с верхней губы пивную пену.

Мы сидели в задней кабинке бара «Голливуд», расположенного на той же улице, что и дом отца. Между нами стоял полупустой кувшин и тарелка с солеными крендельками, перед нами – кружки из толстого стекла. Я взял горсть крендельков, потряс, как игральные кости, и закинул один в рот.

– Да, я его представляю.

– Ты что-то говорил о картине какого-то мертвого парня, украденной из какого-то музея.

– Да, говорил.

– Так вот, нам стало интересно, – Джоуи бросил взгляд на Ральфа, – что этот Чарли собирается сделать с картиной.

– Вернуть музею, – сказал я.

– Вернуть, правда? – спросил Джоуи. – О, это доброе дело. Как по-твоему, Ральф?

Толстяк кивнул, но, судя по его лицу, бескорыстное намерение Чарли не вызвало у него одобрения.

– Это доброе дело, – сказал он.

– Люди недооценивают такие дела, – продолжил Джоуи Прайд. – Все хотят быть крутыми и жестокими, каждый мечтает стать царем горы. Но доброе дело – это доброе дело. Чарли – чертовски добрый парень.

– Вы, ребята, знакомы с Чарли? – спросил я с неукротимым лицемерием.

– С кем, с Чарли Калакосом? – переспросил Джоуи. – Конечно, мы знаем Чарли. Мы вместе выросли. Маленький Чарли, добренький Чарли, придурок Чарли, пытающийся обворовать своих старых и верных друзей.

– Что вы имеете в виду под словом «обворовать»?

– Ну, эта картина… она же не принадлежит Чарли, так ведь?

– Вы правы. С точки зрения закона она принадлежит музею.

– Но мы здесь разговариваем не с точки зрения закона. Правда, Виктор? Точка зрения закона хороша для адвокатов и копов, когда они собираются вместе, чтобы обнюхать друг друга, как собаки у пня. Мы здесь говорим о том, что правильно или неправильно. А правильно то, что те, кто много лет назад участвовал в этом деле с Чарли, должны получить свою долю.

– Возможно, – сказал я. – Но это будет трудно, потому что Чарли отказывается говорить об ограблении и о том, кто в нем был замешан.

– А я что тебе говорил, Ральф? Чарли хочет забрать все себе.

– Похоже на то, – согласился Ральф.

– Не все так просто, – сказал я. – Одна помощница федерального прокурора очень решительно настроена выяснить, кто еще, кроме Чарли, участвовал в этом ограблении. Она хочет, чтобы Чарли рассказал все подробности кражи, но он отказывается.

– За теми, кто провернул это дело, до сих пор охотится федеральный чиновник? – спросил Ральф. – Какой смысл?

– Вы правы, смысла нет, потому что срок давности уже истек. Тем не менее она охотится. Я думал, что она просто ищет картину, но дело, кажется, в другом. У нее есть какая-то причина расследовать это ограбление.

Старики переглянулись, как будто знали, что именно ищет Дженна Хатэуэй. «Интересно», – подумал я.

– Я хочу, чтобы вы, ребята, поняли: отказываясь называть подельников, Чарли пытается не обмануть их, а защитить.

– Защитить от денег, – мрачно заметил Ральф.

Я пригнулся, посмотрел сначала на одного, потом на второго.

– Хватит прикидываться. «Они» – это вы, правильно?

Джоуи быстро оглядел бар, прежде чем наклониться к столу и сказать, понизив голос:

– «Они» – это мы.

– Черт возьми, я так и думал. Наверное, это было дьявольски интересное дело.

– Самое замечательное дело из всех, которые мы провернули, – подтвердил Джоуи.

По самодовольным рожам и ухмылкам я понял, что стариков распирает желание предаться воспоминаниям.

– Но я не понимаю одного. По слухам, это была работа банды профессионалов.

– А кто распустил эти слухи? – спросил Джоуи.

– Мы, – ответил Ральф.

– Ну и как пятеро уличных мальчишек провернули крупнейшее в истории города ограбление?

Джоуи поднял кружку, осушил ее, снова наполнил из кувшина и посмотрел на Ральфа. Тот кивнул в ответ.

– Ты никому этого не расскажешь?

– Я адвокат, Джоуи. Если нельзя доверять адвокату, то кому можно?

– Как обычно, – сказал Джоуи, – все началось в баре.

Тридцать лет назад они сидели в точно таком же баре, как «Голливуд». Ральф с черными от въевшегося металла руками, и вечно озабоченный Хьюго Фарр с цементными пятнами на джинсах и рабочих ботинках, и чистюля Чарли Калакос, и Джоуи Прайд, который пришел раньше других и уже успел уговорить кувшин пива, отчего теперь начинал чувствовать сладкое забытье. Все четверо находились на том этапе жизни, когда она должна меняться. Но для них она будто остановилась.

В жизни есть некая линия, объяснил мне Джоуи, которую трудно разглядеть, поскольку она размыта. По одну ее сторону все мечты сбываются, по другую – так и остаются бесплодными фантазиями, в которые веришь только для того, чтобы не умереть с тоски (Джоуи назвал их «мечтами идиотов»). Все четверо никак не могли перейти эту черту.

Ральф гнул металлические заготовки на заводе Карлова, русского сукина сына. Ему хотелось открыть мастерскую – ничего особенного, не «Стандарт пресс стил», просто что-то свое. Но Ральф был бабником, и всегда находилась женщина, на которую он спускал деньги. Его мечта о том, чтобы стать самому себе хозяином, была такой же пустой, как его банковский счет.

Хьюго тоже мечтал о собственном бизнесе. Хотел заделаться магнатом. Он поступил в колледж, но взял академический отпуск, когда его отец заболел. Он думал, что заработает немного денег, поможет матери и вернется к учебе. По какой-то причине план не удался. Хьюго так и остался на стройке. Он укладывал бетон, брал у подрядчика авансы и засиживался допоздна в барах, стремясь забыть о колледже и о стройке.

Все, что хотел Чарли, – это сбежать от матери, найти себе девушку, купить дом и зажить самостоятельно. Это была его «мечта идиота». Она представлялась ему такой грандиозной, что он боялся ее осуществить. И вот вечерами он сидел с приятелями в баре, дул пиво и не замечал, как проходят годы.

Джоуи был самым здравомыслящим в этой компании, хотя официально его признали ненормальным. У него было две судимости. В первый раз его арестовали за угон машины, а второй – несколько лет спустя – за то, что он на улице, размахивая пистолетом и огромным деревянным крестом, внушал прохожим, будто Джимми Хендрикса распяли за грехи. Он всегда любил мощные автомобили, мечтал собирать их и с ревом носиться по бульварам. Но когда его в конце концов выпустили из психиатрической больницы штата, он смог найти только одну работу – водителем такси. Он уверял всех, что занимается извозом временно, однако это «временно» тянулось уже дольше его тюремного срока. Для Джоуи жизнь тоже как бы остановилась.

И вот они сидели в баре, проклинали судьбу, с которой тем не менее смирились, как с изношенными, но удобными джинсами, и гадали, заглянет ли к ним Тедди Правитц.

Тедди был ловким парнем – он сумел вырваться из повседневной суеты. Уехав из Филадельфии на Западное побережье, он стал для них чем-то вроде легенды – не столько человеком из плоти и крови, сколько воплощением успеха, не выпавшего на их долю. Они не пытались выяснить, чем он промышляет на западе, но были уверены, что у него жизнь сложилась куда лучше, чем у них. И вдруг он вернулся. Все четверо думали, что Тедди приехал домой, дабы поздороваться со старыми друзьями, опрокинуть стаканчик, выпить пива и немного поболтать. Но они ошибались.

Он вошел в бар как иностранный властелин. Его встретили громкие приветствия, веселые возгласы, шлепки по спине и плеск разлитого пива. Он пару раз угостил всех выпивкой, сверкая улыбкой и будто невзначай демонстрируя толстую пачку денег. Он гордился собой. В его манерах проскальзывала какая-то шероховатость, что-то калифорнийское, словно солнце Западного побережья выжгло в нем все приметы родной местности. Казалось, что через минуту он оседлает доску для серфинга и помчится на ней по Броуд-стрит, сияя улыбкой и яркой жилеткой под хиппи. Он словно явился из другого измерения, радостного, светлого и таинственного. Он был ослепителен.

Друзья расположились в задней кабинке. Четверо закидали вопросами пятого, но тот отвечал лаконично.

«Где ты был, Тедди?» – «То здесь, то там». – «Женился?» – «Не-е». – «Работаешь?» – «От случая к случаю». – «Много зарабатываешь?» – «Более чем достаточно». – «Вернулся навсегда?» – «На время». – «Почему?» – «Есть причина». – «Закажем еще, Тедди?» – «Конечно. Я угощаю». – «Ну, давай рассказывай, зачем вернулся?»

«Ребята, – сказал он наконец, сияя глазами. – Я вернулся только по одной причине: чтобы дать вам шанс выбраться из этой дыры. Последний шанс на освобождение».

– Интересно, – сказал я, – что-то вы, ребята, не похожи на освобожденных.

– В том-то и дело, – вздохнул Джоуи. – Тридцать лет спустя мы по-прежнему бедны как монастырские крысы и все еще пытаемся изменить свою жизнь.

– Но картина была только частью добычи. В фонде Рандольфа взяли много другого – драгоценные камни, золото и даже кое-какую наличность. Вы чертовски хорошо поживились.

Они не ответили. Малыш Джоуи и Дубина Ральф хмуро уставились на свои кружки. Джоуи поспешно допил пиво, схватил кувшин, вылил себе остатки и залпом проглотил.

– Что случилось с добычей? – спросил я.

– Мы кое-что получили, – сказал Джоуи. – Свою долю наличных.

– А остальное?

– Исчезло, – сказал Ральф.

– Как?

– Разве это важно?

– Мы сейчас толкуем о том, как бы все это вернуть, – сказал Джоуи. – К нам подходил один тип. Он знает, что мы давно знакомы с Чарли и что можем на него повлиять, поскольку мы старые закадычные друзья и в свое время были в одной компании.

– Кто сделал вам предложение? – спросил я.

– Это не важно, – ответил Ральф.

– Нет, важно.

– Он вроде как крутой и хочет сохранить все в тайне. Но предлагает достаточно, чтобы мы заинтересовались. Скажу больше: этот тип дает достаточно, чтобы мы немного рассердились, если не получится так, как он хочет.

– Немного рассердились?

– Да. Вот и вся история. Передай Чарли, что уловом надо делиться по справедливости. Передай, что бейсбольных бит не будет.

– Это угроза, Джоуи? – спросил я.

– Нет-нет, ты меня неправильно понял. Я такой же добрый, как Чарли. Разве я недобрый, Ральф?

– Он добрый, – подтвердил толстяк.

– Просто мы давно не играли в бейсбол и хотим поиграть в другую игру. Как в старые времена. Передай Чарли насчет бейсбольных бит, и он поймет.

– Хорошо, передам, – сказал я. – А вы, если снова появится ваш крутой, дайте мне знать. – Я вручил каждому свою визитную карточку. – Вы говорили кому-нибудь об этом предложении?

– Да, людям, которых оно могло бы заинтересовать.

– Например?

– Твоему отцу.

– Ладно. Впредь не трогайте его. Кому-нибудь еще?

– Матери Чарли.

Я закрыл глаза, покачал головой:

– Вы, ребята, еще глупее, чем я думал.

– Виктор, мы всего лишь подстраховываемся.

– Скорее, роете себе могилы. Вот что: прежде чем я что-то предприму, мне нужно знать – этот тип действительно крутой или только гнет пальцы.

– О, он действительно крутой, – сказал Джоуи.

– Откуда вы знаете?

– Он заплатил за знакомство. Дал по паре сотенных только за то, чтобы мы с ним поговорили.

– Не возражаете, если я взгляну?

– Я, к сожалению, уже истратил свои. Расходы и все прочее. У меня же счетчик в машине.

– Ну да, конечно. Как насчет вас, Ральф? Остались эти сотенные?

Ральф полез в карман брюк, достал золотой зажим для денег с каким-то медальоном, вынул пачку денег и развернул их.

– Ну, ты даешь, – сказал Джоуи. – Утаиваешь от меня деньги. Я же просил одолжить червонец.

– Я не говорил, что его у меня нет. – Ральф вытянул из пачки две стодолларовые купюры.

Они были новыми и хрустящими, как будто только что вышли из-под печатного пресса. Я поднес их к носу, втянул свежий запах типографской краски. И ощутил кое-что еще. Понюхал снова, на этот раз придирчивее. Какой-то дорогой цветочный запах. «Сукин ты сын!»

Лавендер Хилл.