Текст книги "Меченый"

Автор книги: Уильям Лэшнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 26 страниц)

Глава 43

Расследование буксовало, потому что отсутствовал ключевой свидетель. Иногда бывает трудно найти человека, а иногда – легче легкого.

– Что вы здесь делаете? – крикнул он.

В душной и грязной комнате царил жуткий беспорядок. На полу валялась одежда и остатки еды, постель была скомкана. Пахло нездоровым, кислым потом. На экране компьютера, перед которым он сидел, мертвенно-бледные и красноватые тона человеческой плоти неожиданно сменились фотографией покатого зеленого холма под голубым небом с редкими облаками.

– Сюда никому не разрешается входить, – сказал он. – Убирайтесь к черту! Оба.

На нем была грязная футболка, рваные трусы, черные носки. На носу сидели очки. Руки дряблые, лицо небритое, ноги, покрытые черными волосами. Когда он повернулся к нам, на его лице отражалось испуганное негодование святого имама, в чью мечеть ворвались мрачные крестоносцы.

– Привет, Ричард, – сказал я. – Как порнушка?

– Моника, – захныкал он, – убери его из моей комнаты.

Она посмотрела на беспорядок, покачала головой, подняла с пола мятые тренировочные штаны и бросила их брату.

– Надень.

Он прикрылся штанами.

– Уходите. Прошу вас.

– Это вряд ли, – сказал я. – Нам нужно поговорить о деле.

– Моника.

– Надень брюки, Ричард, – попросила она.

Он посмотрел на сестру, потом на меня, опять на сестру, встал и повернулся к нам спиной. Кожа цвета крутого яйца обвисала на пояснице, шею покрывали прыщи. Я вдруг осознал, насколько свежий воздух полезен для здоровья. Ричард натянул тренировочные штаны и повернулся к нам лицом.

– Теперь уйдете?

Я подошел к столу, заваленному объедками, банками из-под содовой, обрывками бумаги, журналами, свернутыми колготками. «Колготки?» Я поработал мышкой, и зеленеющий холм сменился мертвенно-бледной плотью. Склонив голову, я подождал, и на экране восстановились конечности, груди, губы и мужские орудия любви.

– Вот это да, – сказал я. – Ищете материалы для своего веб-сайта, Ричард?

Он нажал кнопку на мониторе, и экран опустел.

– Чего вы хотите?

– Как я уже говорил, нам нужно обсудить одно дело.

– Какое дело?

Я указал на опустевший компьютерный экран. Ричард посмотрел на него, потом перевел взгляд на сестру. Она пожала плечами.

– Мы обсудили этот вопрос, – ответила она. – Я готова тебя выслушать.

– Хорошо. Отлично. – Ричард потер руки. – Я знал, что могу на тебя рассчитывать, Виктор. Я уверен, что у нас все получится. Присаживайтесь.

– Куда? – спросил я, обводя взглядом комнату.

– Сюда. – Он бросил покрывало поверх вороха простыней и одеял. – Садитесь сюда.

Я посмотрел на грязное покрывало, покачал головой и прислонился к дверному косяку.

– Я постою.

– Присаживайся, Моника.

Ричард указал на постель.

Моника неуверенно примостилась на краешке кровати, сложив руки на коленях.

– Хорошо. – Ричард развернул кресло, сел в него и наклонился вперед, словно заключающий сделку коммивояжер. – У меня есть опыт работы с такими сайтами, поэтому я знаю, что нас ждет успех. Начнем с фотографий и небольшого чата. Вести его буду я, потому что знаю, что хотят услышать парни и как уговорить их расстаться с деньгами. Кроме того, я буду отвечать на электронные письма. Возможно, потом мы установим веб-камеру, но только потом, когда ты освоишься. А пока хочу начать с малого. Несколько фотографий, немного объявлений, минимальная плата за разговор с Моникой по Интернету и немного предметов на продажу.

– Каких предметов? – спросил я.

– Ну, нижнее белье, которое носила Моника.

– Ричард, тебя не смущает, что мои фотографии окажутся на таком сайте? – спросила Моника.

– Это всего лишь цифровые фотографии. Все виртуально. Положись на меня, Моника. По сравнению с тобой половина девочек на сайтах, которые приносят большие деньги, – настоящие чучела. Все дело в отношении. Тебе просто придется немного поработать.

– Что насчет фотографий? – спросил я.

– Я буду снимать сам. У меня есть фотокамера. Мы можем устроить студию в подвале, натянуть пару простыней для фона. Или снимать можешь ты, Виктор, если захочешь.

– Какого рода будут снимки?

– Послушайте, я не говорю о жестком порно. Пока. Всего лишь немного задницы, немного груди. Длинные ноги, надутые губки. Можно поднять рубашку. Это просто приманка, чтобы заставить аудиторию раскошелиться.

– И ты действительно хочешь, чтобы я это делала? – спросила Моника.

– Мы говорим только о фотографиях, – ответил Ричард. – А деньги придут большие, намного больше, чем ты зарабатываешь рабским трудом у этих дурацких адвокатов. Не будем делать ничего, что тебе не понравилось бы, Моника. Если хочешь, даже подберем новое имя.

– Например, Шанталь, – сказал я.

Он вздрогнул, словно получил пощечину. Выражение восторженности на его лице поблекло.

– Я имею в виду, что нужно быть последовательным, Ричард. Вы собираетесь торговать одной сестрой. Так почему бы не использовать имя другой сестры, той, которую вы уже продали?

– О чем ты? О чем он говорит, Моника?

– Мы говорим о Тедди, – объяснил я. – Мы говорим о том, как ваш дорогой друг Тедди покончил с Шанталь.

– Моника?

– Я тебя не виню, Ричард. Ты был такой же жертвой, как она. Просто нам нужно знать, что произошло.

У Ричарда задрожали губы.

– Я ничего не знаю. Я говорил тебе раньше. Я всем уже говорил. Ничего.

– О, Ричард! – Моника встала с кровати, подошла к брату, опустилась перед ним на колени и прижалась головой к его ляжкам. – И ты все время держал это в себе… Как ты страдал!

Губы у Ричарда дрожали сильнее, на глазах появились слезы.

– Моника, – с трудом выдавил он.

– Оглянись вокруг, Ричард. Посмотри, что случилось с тобой. Посмотри на эту комнату. Ты мой старший брат, мой герой. Взгляни на себя. Держать все в себе и жить так, как живешь ты, тяжелее, чем рассказать правду о том, что произошло.

– А как же насчет веб-сайта? – спросил он.

– К черту веб-сайт, – ответил я. – Расскажите о Шанталь.

Крупные слезы потекли по его щекам.

– Но я не знаю, что произошло, – сказал он сквозь рыдания. – Не знаю.

Моника поднялась с колен, взяла в руки его уродливое мокрое лицо, прижала к груди и тоже расплакалась.

– Расскажи нам что знаешь.

– Нет.

– Все будет хорошо. Все будет хорошо.

– Нет, не хорошо.

– Все образуется, – пообещала Моника. – Мы найдем ее. Я знаю, что найдем, я чувствую – она говорила со мной. Но нам нужна твоя помощь.

– Я не могу.

– Можешь, дорогой, можешь. Расскажи что знаешь.

И затем, всхлипывая и плача, сквозь рыдания о загубленной жизни он начал говорить.

Рикки Эдер был по натуре одиноким бродяжкой. Он любил шляться по улицам и переулкам и бегать по узким дорожкам Дисстон-парка за белками. Двадцать восемь лет назад район был безопасным, поэтому матери отпускали детей на прогулку без присмотра. «Пойди поиграй», «Пойди подыши свежим воздухом». Осваивая городской ландшафт, Рикки фантазировал: на Дитман-стрит у него стоял дом с привидениями; на Олгард-стрит жил тролль-террорист; на Тьюлип-стрит, над храмом Девы Марии, обитала ведьма, которая дожидалась темноты, чтобы вместе с летучими мышами вознестись в темном небе. В одно из своих путешествий Ричард повстречался с волшебником – тот сидел на лавочке и курил сигарету.

– Эй, малыш, – позвал волшебник. – Ты здесь живешь?

– Недалеко отсюда, – сказал Рикки, не приближаясь, потому что раньше не видел этого человека.

– Хочешь сигарету? Конечно, хочешь.

Рикки отступил на шаг. Мать и отец курили, и он не прочь был попробовать, однако без разрешения родителей боялся. Ему было девять лет.

– Нет, спасибо.

– А как насчет жевательной резинки?

– Хочу.

– Подойди, – сказал человек, запуская пятерню в карман.

Рикки приблизился. Незнакомец поманил его ближе и приказал вытянуть руку. Мальчик сделал так, как его просили, и человек шлепнул ладонью о ладонь Рикки, ненадолго задержав движение, как будто исполнял фокус. Когда волшебник убрал свою руку, на ладони у Ричарда лежала пластинка жевательной резинки в серебристо-зеленой обертке и сигарета.

– Никому не говори, – сказал человек с ласковым смешком. – Это будет наш секрет.

– Ладно.

– Возвращайся завтра, и я вытяну коробок спичек из твоего уха.

– Мне запрещают играть со спичками.

– Не волнуйся, малыш. Я никому не скажу.

– Заметано, – сказал Рикки и убежал от незнакомца.

Назавтра он вернулся и получил коробок со спичками, а также огромный желтый леденец. Он сунул конфету в рот и только к вечеру добрался до пряной красной начинки. На другой день волшебник подарил ему шоколадку и таинственное стекло, под которым исчезала двадцатипятицентовая монета. Он проделал этот фокус дважды, прежде чем объяснил, в чем дело. На третий день он подарил Рикки шоколадку «Три мушкетера» и свисток.

На этот раз волшебник был не один. Вместе с ним на лавочке сидели его друзья – огромный парень с сильно выпяченным подбородком, маленький чернокожий толстячок и симпатичный юноша в джинсах.

– Эй, малыш, а у тебя есть друзья? – спросил волшебник.

– Нет.

И это было грустной правдой. Рикки не был ни спортсменом, ни музыкантом, ни зачинщиком, поэтому у него не было друзей.

– Но у меня есть сестра.

– Правда? Сколько ей лет?

– Шесть.

Волшебник криво ухмыльнулся:

– Приведи ее завтра, и я ей тоже что-нибудь подарю.

На следующий день Рикки привел Шанталь. Он все тщательно продумал. Идея показалась ему блестящей – ведь Шанталь согласилась отдать ему половину конфеты, которую получит от добряка.

Рикки был уверен, что ничего страшного не произойдет. Он обладал обостренным инстинктом самосохранения – это была его особенность. Например, он чувствовал повышенный интерес к нему седовласого мужчины в библиотеке или агрессивный настрой собаки, трусящей на хозяйском поводке. Он интуитивно ощущал опасность, но не уловил ее со стороны волшебника.

– Привет, малыш, – сказал волшебник, вставая с лавочки и глядя не на Рикки, а на маленькую девочку рядом с ним. – Кто это?

– Моя сестра, – ответил Рикки. – Шанталь.

– Какое красивое имя! – Волшебник погладил ее по голове. – Шанталь. Привет, Шанталь. Меня зовут Тедди, я очень рад с тобой познакомиться. Чем занимаешься, Шанталь?

– Я танцую, – сказала она.

– Не сомневаюсь.

– Меня показывали по телевизору.

– Это здорово.

– Ты человек, который дает конфеты? – спросила Шанталь.

– Он самый, – ухмыльнулся Тедди. – Какие тебе нравятся больше всего, Шанталь? Шоколадки? С орехами? Суфле?

– Нуга, – сказала она.

– Нуга? Я даже не знаю, что такое нуга. – Тедди рассмеялся.

– Я тоже, – сказала Шанталь, – но в рекламе говорят, что она вкусная.

– Значит, в следующий раз будет нуга. Ты ведь придешь в следующий раз, правда?

Девочка пожала плечами.

– Протяни руку, – попросил Тедди.

Шанталь выполнила просьбу. Тедди ладонями прикрыл ее ладошку, долго подержал так, а когда отпустил, в ладошке остался шоколадный батончик и доллар. Глаза Шанталь засветились восторгом.

– Вот так, малыш, – сказал Тедди, бросая Рикки такой же батончик.

Деньги Ричарду не достались.

По дороге домой он напомнил сестре:

– Мне причитается половина.

– Я согласилась поделиться только конфетой, – возразила хитрая Шанталь.

– Это нечестно.

– Ты тоже получил шоколадку. А доллар… – На хорошеньком личике Шанталь появилась самодовольная улыбка. – Сам заработай.

Это было так похоже на Шанталь.

Она была эгоистичным ребенком, обожавшим только красные туфельки. Милая Шанталь. Обворожительная Шанталь. Всеобщая любимица, танцующая куколка Шанталь. Она была звездой семьи. Она покоряла любого элегантным шажком и очаровательной улыбкой. В присутствии взрослых она была идеальным ребенком, вежливым, послушным, готовым угодить. «Да, мамочка». «Нет, мамочка». «Пожалуйста, мамочка». «Ты так добра, мамочка». Но, оставаясь наедине с братом, Шанталь превращалась в самую подлую ведьму на Земле. Она крала у него игрушки и не делилась тем, что ей дарили. Он завидовал успеху сестры, ее умению так обходиться со взрослыми, что на его долю не выпадало ничего, кроме раздражения. «Успокойся, Ричард, и сиди тихо, Шанталь танцует. Продолжай, Шанталь, дорогая. Попробуй еще раз».

А теперь на ее очарование купился волшебник. Это было уже слишком. Досада заглушила внутренний радар Рикки. Он не почувствовал опасности в том, что волшебник снова и снова повторял имя сестры, в том, что назвал ей себя, хотя не открывался перед ним, в том, что долго-долго держал ее руку в своих ладонях. И в том, что дал ей доллар. Рикки должен был почувствовать опасность, но не почувствовал ничего. А может быть, почувствовал приближение беды, но не захотел ее предотвратить.

– Почему-то, – сказал Ричард, вытирая глаза рукой, – мне расхотелось ходить к волшебнику. Но Шанталь настаивала, и я отводил ее. А однажды он позвал ее в подвал, чтобы показать что-то. Когда Шанталь вернулась, она сияла, словно получила самый дорогой подарок в мире. Я спросил: «Что он тебе дал?» – но она не ответила. Она никогда, никогда, никогда не хотела делиться подарками.

– Что он ей дал? – спросил я.

– Зажигалку. Тяжелую, золотую. Она спрятала ее в ящике с игрушками, но я нашел. После этого у меня совсем пропало желание ходить к волшебнику.

– Но Шанталь продолжала бывать у него?

– Да. Она показывала конфеты, которые он ей дарил, и смеялась надо мной, потому что я к нему больше не ходил.

– Что случилось с Шанталь?

– Не знаю. Но как только она пропала, я понял, что виноват волшебник, этот Тедди.

– Вы кому-нибудь сказали об этом?

– Не сразу. Как я мог? Ведь это я отвел ее к волшебнику. Я был в ответе. Мама с папой убили бы меня, выбросили на улицу.

– Тебе было девять лет, – сказала Моника. – Ты не понимал, что делал.

– Нет, я все понимал. Когда Шанталь исчезла, родители изменились ко мне. Они больше не кричали: «Успокойся, Ричард. Сиди тихо, потому что Шанталь танцует». Они говорили: «О, наш милый Ричард, оставайся дома, Ричард, береги себя». Меня обнимали, целовали и баловали. Меня больше не выпускали на улицу, что меня вполне устраивало, потому что я боялся Тедди. Нет, я не хотел, чтобы Шанталь вернулась.

– Неужели ты так ее ненавидел? – спросила Моника.

– Нет. Да. Не знаю.

– Кому ты рассказал о волшебнике?

– Детективу. Он пообещал, что ничего не скажет папе с мамой, и я ему все рассказал.

– Детективу Хатэуэю? – спросил я.

– Да, точно. И он сдержал обещание. Никогда не говорил, что во всем виноват я. Он сказал, что найдет волшебника, но так и не смог это сделать.

– Хорошо, Ричард, – сказал я. – Думаю, достаточно.

– Это все? – спросил он.

– Это все. Спасибо.

Он посмотрел на Монику, и на его лице отразился отчаянный страх.

– Ты расскажешь об этом маме?

– О, дорогой, – сказала она, утирая слезы. – Тебе было всего девять лет.

– Не говори маме.

– Жить, как ты жил до сих пор, невозможно, просто невозможно. Нам нужно как следует убраться в этой комнате, нам нужно вытащить тебя из дома.

– Мне и здесь нравится.

– Так жить нельзя. Это просто невозможно.

– Я хочу так жить.

– О, Ричард, дорогой! Посмотри, что волшебник сделал с тобой. Посмотри, что он сделал со всеми нами.

Я покинул брата и сестру, агорафоба и танцовщицу, подражающую пропавшей девочке. Я оставил их в растрепанных чувствах. Моника была права: Тедди действительно виноват перед ними. Перед своей семьей, включая Шанталь. Я должен найти этого ублюдка.

И я знал, откуда начать поиски.

Но прежде следовало оставить кое-кому сообщение.

Глава 44

Для этого я выбрал самое непривлекательное место из всех возможных. «У грязного Фрэнка». Название говорило само за себя. А что делалось в туалетах! Такая гадость!

Забегаловка «У грязного Фрэнка», расположившаяся на углу Тринадцатой улицы и Пайн-стрит, официально именовалась притоном. В этом прибежище бородатых байкеров и хрупких, непрерывно курящих студентов-художников стояли замусоренные кабинки с низким потолком, имелась постоянная, не отличавшаяся вежливостью клиентура и играл великолепный музыкальный автомат, на котором крутились старые классические сорокапятки – маленькие виниловые пластинки. В этой забегаловке всегда висел густой сигаретный дым и царил запах немытого тела и пролитого пива.

Я нарочно опоздал, чтобы окружающая обстановка осела на его бледную мягкую кожу. Я нашел его в баре, он сидел между двумя пьяными байкерами перед стаканом вина.

– Я не знал, что в этом притоне подают красное вино, – сказал я.

Лавендер Хилл в бордовом вельветовом костюме с отвращением понюхал вино в стакане.

– Нет, не подают, – сказал он. – Это не вино, а кошачья моча, разбавленная кровью ягненка и приправленная йодной настойкой.

– Фирменный напиток.

– Хорошенькое же место вы выбрали.

– Для вас только лучшее, Лав. Я подумал, что это будет прекрасным местом для наших тайных переговоров.

– Тайных? Да, Виктор, в этом костюме – мешочная ткань, не так ли? – вы похожи на местную шантрапу. Но я не совсем подхожу для подобных мест, или вы не заметили? Если бы вы намекнули на тип заведения, в которое меня направили, я бы надел черный кожаный комбинезон.

– Не хочется признаваться, но мне жаль, что я упустил это из виду.

– О, я уверен, вы были бы очарованы моим костюмом. Тем временем я пью это ужасное пойло, из-за дыма глаза слезятся, что плохо сказывается на гриме, а неандертальцы по обе стороны от меня готовятся устроить соревнование по пуканию.

Байкер, сидящий за спиной Лава, при этих словах оторвал голову от стойки бара.

– Что ты сказал?

– Я адресовал свой комментарий не вам, сэр, – сказал Лавендер Хилл. – Будьте добры, займитесь своим пивом. Единственное, чем может привлечь это заведение, Виктор, – очень вероятная возможность пьяной драки. Ничто так не возбуждает кровь, как хорошая пьяная драка.

– Я не любитель пьяных драк.

– Я это уже понял.

– И вас не принял бы за драчуна.

– Поверьте, что вы вообще неправильно меня принимаете. Может быть, найдем более укромное место для разговора? А вот пустая кабинка. – Он соскользнул с сиденья у стойки. – Закажем пару пива? Боюсь, что пойло, которое здесь называют вином, слишком вредно для пищеварения.

Он засеменил к выгородке с грязным столом и рваной обшивкой сидений. Подошла барменша и стала наблюдать за ним вместе со мной. Это было то еще зрелище. Подойдя к кабинке, Лав заглянул внутрь, грустно покачал головой, вытащил платок и расстелил его на стуле, прежде чем усесться.

– Ваш друг? – спросила барменша, красивая женщина в черной рубашке.

– Деловой партнер.

Она посмотрела на нетронутый стакан вина.

– Оно ему не понравилось?

– Не очень.

– Не представляю почему. Я только что открыла ящик.

– Его вкусы слишком утонченны.

– Наверное, вы правы – от него очень хорошо пахнет.

– Кувшин китайского пива и два стакана, – сказал я, положив десятку на стойку.

Лавендер сидел в кабинке, пытаясь найти достаточно чистый кусочек стола, чтобы опереться локтями, но его усилия были напрасны. Он взглянул на меня с явным раздражением и уронил маленькие ручки на колени. Я сел напротив и наклонился над столом.

– Как я понимаю, вы связывались с моим клиентом.

– Мы разговаривали. Не знаю, откуда ваш клиент получил мой номер, – он подмигнул, – но что было, то было, и последнее время мы часто общаемся. Он поделился с вами содержанием наших бесед?

– Нет.

– Тогда как вы узнали?

– От Джоуи Прайда.

– Ах да, от непокорного мистера Прайда. После того, что случилось с его другом, отыскать Джоуи было нелегко.

– Как вы его нашли?

– У меня есть свои способы.

– Вы говорили с ним лично или по телефону?

– Он не пожелал встретиться со мной лицом к лицу. Наверное, его огорчила смерть друга.

– Убийство, – уточнил я.

– Полиция в этом уверена?

– Он был убит выстрелом в голову.

– О, довольно страшная смерть. Случаем, не самоубийство?

– Ему дважды выстрелили в голову. После того как ранили в колено. На месте преступления оружие не найдено.

– А, понимаю. Небрежная работа, но ведь и обучают в наши дни просто отвратительно. Итак, полагаю, причиной смерти действительно является убийство. Да, это достойно сожаления, хотя не такого, как это заведение.

– Джоуи сказал, что его не устраивают условия, которые предлагает Чарли. Он хочет не одну пятую, а половину.

– Ничего удивительного. Но боюсь, он может остаться ни с чем. Первоначальная восторженность вашего клиента от моего предложения, похоже, пошла на убыль.

– Он колеблется?

– Да, к сожалению. Это могла бы быть такая чистая сделка, такая выгодная для всех заинтересованных сторон, но этот жалкий олух не перестает лепетать о своей матери.

– Он к ней привязан.

– Состояние, достойное сожаления. Вы близки со своей матерью, Виктор?

– Не совсем.

– Это означает, что вы все еще слишком близки, чтобы приобрести душевный комфорт. Возвращайтесь ко мне, когда возненавидите ее с той убийственной страстью, которая будет кипеть в крови спустя десятилетия после того, как ее похоронят в грешной и грязной земле, и тогда мы поговорим. О Боже, у нас незваный гость!

– Где? – Я повернул голову, но увидел всего лишь подходившую к нам барменшу с подносом и кувшином пива.

– Не в зале, а на столе.

И действительно, «гость» стремительно мчался к моему локтю. Я отдернул руку, и жирный коричневый таракан пронесся к краю стола, покружил и застыл, пошевеливая усиками. Потом побежал в ту сторону, откуда явился, и опять замер, теперь уже навек, потому что на него опустился графин с пивом. Две пенящиеся капли, как две слезы, упали на стол.

– Вот ваш «Юн-лу», – сказала барменша и поставила рядом с кувшином два стакана. – Захотите еще, крикните.

Лавендер Хилл некоторое время смотрел на меня с веселой искоркой в глазах. Цвет его радужки вполне гармонировал с цветом твари, только что сновавшей по столу. Лав засмеялся, взял кувшин с пивом и доверху наполнил стаканы. Когда он наклонил кувшин, я увидел безжизненное пятно, прилипшее к стеклянному дну.

– Иногда приходится выступать в роли кувшина, – сказал Лав, – а иногда – в роли таракана. Поговорите от моего имени с вашим клиентом. Убедите, что эта сделка в его интересах.

– Вы хотите сказать: «Убедите его совершить преступление». Нет, спасибо.

Я несколько раз приложился к стакану. Странно, но на вкус пиво оказалось великолепным – прохладным и терпким. Может быть, причиной тому был раздавленный таракан – ведь кладут же червяка в бутылку с текилой.

– У меня есть идея, – сказал Лав с лицемерной искренностью в голосе, как будто идея только что пришла ему в голову. – Вам нужно поговорить с его матерью. Как я понимаю, вы с ней общаетесь. Посоветуйте ей выбрать тот путь, который вы считаете самым выгодным и безопасным для сына. Вы не будете уговаривать Чарли нарушать закон, но сделаете то, что, вполне возможно, спасет ему жизнь.

– Если хотите встать на сторону матери Чарли, то ради Бога, но это вряд ли поможет. Ей нужно, чтобы сын вернулся домой, – ради этого все и затевалось. Поверьте мне, Лав, не стоит вставать у нее на пути.

– Вот как. – На его полных губах заиграла улыбка. – Думаю, что смогу с ней справиться.

– Тогда захватите с собой армию. – Я допил пиво, поставил стакан на стол и сказал, понизив голос: – На кого вы работаете?

– Вам следовало бы знать, что мне платят не только за работу, но и за благоразумие.

– О, я тоже могу быть благоразумным, когда захочу, но меня удивляют некоторые обстоятельства. Из фонда Рандольфа похитили две картины, Рембрандта и Моне. Вы же говорили только о Рембрандте. Почему так?

– В «Новостях» упоминали только Рембрандта.

– Такой умный человек, как вы, Лав, человек, который, по вашему утверждению, всегда готовит домашние задания, наверняка спросил бы о двух картинах.

– Моего коллекционера не интересует вторая картина.

– Верится с трудом. Если он такой, каким вы его описывали, то ничто не доставит ему большее наслаждение, чем приобрести два шедевра в процессе одной незаконной сделки.

– Кто может познать непостижимый разум непристойно богатых? Фицджеральд прав: они отличаются от обычных людей – от вас и меня.

– Конечно, отличаются – они платят меньше налогов. Но немного настораживает то, что вы не спросили о второй картине. Словно ваш коллекционер уже знал, что Чарли доступен только Рембрандт. Как он узнал об этом?

– Как он узнал, меня не касается.

– А как вы догадались, что нужно связаться с Ральфом и Джоуи, когда решили, что не договорились со мной? Почему вы выбрали именно их?

– Они старые друзья Чарли.

– Но они были больше чем друзьями, не так ли? Они хотели получить долю с картины, и вы об этом знали. И каким-то образом узнали также о моем отце.

– К чему вы клоните?

– Мне кажется, вы работаете на того, кто участвовал в происшествии, имевшем место тридцать лет назад. Мне кажется, вы работаете на человека, которому наплевать на картину, – он просто хочет купить молчание. И не только Чарли, но и остальных. Ральфа он уже с вашей помощью заставил замолчать. Такая же участь ждет и Джоуи, если вам удастся встретиться с ним лично.

Лав насмешливо зааплодировал:

– Ну разве вы не смышленый мальчик? Довольно остроумная версия, если исключить, что она полностью и чудовищно неверна. Если бы я убил Ральфа, его смерь быстро списали бы на самоубийство, можете мне поверить. Что касается того, что картина не важна для моего клиента, это ложь, ложь и еще раз ложь. Уверяю: все, что мне нужно, – это приобрести Рембрандта. Мне платят только на этих условиях, и я намерен получить свои деньги. И наконец, по поводу предположения, что основной целью моего клиента является молчание свидетелей. Мне неизвестны его истинные намерения, но позвольте спросить: зачем ему это? Я не адвокат, но знаю, что срок давности по этому ограблению истек. Зачем губить человеческие жизни, если история уже закончилась?

Из кармана пиджака я вынул фотографию и бросил ему. Он поднял ее, посмотрел, прищурившись.

– Никогда не любил детей.

– Ее зовут Шанталь Эдер. Это снимок тридцатилетней давности. Она исчезла одновременно с картиной Рембрандта. С тех пор от нее ни слуху ни духу.

Он опять посмотрел на фотографию, закусил нижнюю губу, пытаясь понять, что мне нужно.

– Именно историю с девочкой не хочет предавать огласке ваш клиент, – сказал я.

– Она мертва?

– Возможно. А может быть, ее незаконно удерживают, как украденную картину. Держат где-нибудь взаперти, изредка навещают. Кто знает.

– И вы намерены заняться ее поисками, я правильно понял?

– Правильно.

– И будете искать ее до тех пор, пока вам не заплатят хорошие деньги.

– На свете нет таких денег.

– Хорошие деньги всегда есть и будут, Виктор, и вы это должны знать.

– Не думаю, – ответил я, развязал галстук и начал расстегивать рубашку.

Глаза Лавендера Хилла метнулись в сторону бара, чтобы проверить, не наблюдают ли за нами, потом он наклонился ко мне. Он смотрел, как каждая пуговка выскальзывает из петли. Увидев татуировку, он широко открыл глаза, прочитал имя и расплылся в улыбке:

– Вот это сюрприз!

– Почему бы нам с вами не договориться, Лав?

– О да, конечно. – Он с удовольствием потер руки. – Я как раз гадал, когда же мы приступим к нашим деликатным переговорам. По-моему, мы одинаково мыслим. Я почувствовал это с самого начала. Итак, Виктор, каковы ваши условия?

– Я передам ваше предложение миссис Калакос – это все, что я могу сделать. Она достаточно умна, чтобы понять выгоду сделки, и достаточно независима, чтобы при любом исходе принять собственное решение.

– Прекрасно. Вы приведете Чарлза с картиной ко мне, если соглашение в конце концов будет достигнуто.

– Я могу отвести его с картиной только в полицию.

– Я ему не верю. Почему-то я больше доверяю вам. Если мы достигнем соглашения, вы гарантируете, что картина попадет ко мне. И разумеется, тем самым вы защитите своего клиента от моих смертоносных замыслов.

Я немного подумал. Как бы Чарли ни решил распорядиться картиной, понял я, мне придется быть участником событий. Шансы Чарли получить пулю в голову были примерно равны шансам остаться в живых и получить деньги. Я обещал миссис Калакос, что доставлю его домой в целости и сохранности, и не мог изменять своему слову – отчасти потому, что боялся ее, а отчасти из-за семейных обязательств.

– Ладно, – сказал я. – Если он решит, я помогу осуществить передачу имущества, но только в целях защиты Чарли.

– Великолепно. А что попросите взамен?

– Вы немедленно пойдете к своему клиенту и передадите ему сообщение от меня.

– Каким же будет это сообщение, Виктор?

– Вы скажете, что я приду за ним.

Лавендер Хилл на мгновение склонил голову набок, а потом громко захохотал. В его смехе звучало и предупреждение и настоящий восторг, он был настолько громким, что мог привлечь внимание, но, казалось, Хилла это не беспокоило. В конце концов хохот стих, но осталась улыбка на лице. Он покачал головой, словно я был шаловливым мальчиком, а он снисходительным педагогом.

– Я в вас полностью ошибся, – сказал Лавендер Хилл. – Все-таки вы любитель подраться.