Текст книги "Меченый"

Автор книги: Уильям Лэшнер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 26 страниц)

Глава 12

– Ты выглядишь как побитая собака, – сказал Фил Скинк, взирая на меня, распростертого на старом кожаном диване в его пыльной приемной.

– А чувствую себя еще хуже, – сказал я.

– Это невозможно, приятель. Если ты чувствуешь себя хуже, чем выглядишь, значит, ты мертвец. Я вчера ел баранину, которая выглядела более живой. Чем ты, черт возьми, занимался вчера вечером?

– Не знаю.

– Похоже на неприятности. Замешана дама?

– Кажется.

– Похоже на крупные неприятности. В следующий раз позвони мне, прежде чем ситуация выйдет из-под контроля.

– И ты меня выручишь?

– Не будь идиотом, – сказал Скинк. – Я присоединюсь. С какой стати тебе одному должны доставаться все прелести жизни?

Зайдите в магазин и попросите продать все хрящи и кости, которые мясник уронил на пол; сложите их кучкой в высокую кастрюлю, наденьте на нее аккуратный коричневый костюм в узкую светлую полоску, коричневую шляпу с маленькими полями и яркий галстук; наделите все это ослепительно белыми зубами, мозгом математика, безотчетным страхом перед собаками и слабостью к женщинам, возникающей в состоянии подпития; добавьте немножко склонности к насилию, чуточку шарма, приправьте морской солью, сварите вкрутую – и получите стопроцентное сходство с Филом Скинком, частным детективом.

Я прибыл к нему, прихрамывая, много позже назначенного времени и теперь демонстрировал покрасневшие глаза и пересохшие губы.

– Голова трещит? – спросил он.

– В твоем офисе гремит гроза?

– Нет.

– Тогда трещит.

– Таблетки принимал?

– Две, от головной боли. Бесполезно – как стрелять в сибирского мамонта из духового ружья.

– Подожди минутку, – сказал он. – Я о тебе позабочусь.

Я на секунду закрыл глаза, а когда открыл, передо мной стоял Скинк со стаканом густой коричневой пузырящейся жижи в одной руке и длинным маринованным огурцом в другой.

– Сядь, – сказал он. – Это приказ.

Я подчинился и почувствовал, что меня покидает сознание.

– Пей и закусывай, – сказал Скинк. – Глоток – укус, глоток – укус. Ну, ты понимаешь, что нужно делать.

– Не совсем, Фил.

– Делай что говорю, и будешь как новенький.

– Вообще-то я в порядке.

– Послушай, приятель, мне больно от одного взгляда на тебя. Пей лекарство, или я вылью его тебе в глотку и заткну ее огурцом.

– Чертовски вежливое обращение.

Я взял стакан и огурец. С закрытыми глазами сделал глоток. Питье оказалось не столь ужасно, сколь выглядело, – пряно-кисловатое на вкус, а вкупе с маринованным огурцом даже вкусное.

– Это что, похмельное снадобье?

– Единственное, что теряешь, когда вышибаешь алкоголь алкоголем, – это трезвость, а у тебя она и так отсутствует. Допивай.

– Все?

– Ну, мне опохмеляться не нужно.

– А что, если меня вырвет на ковер?

– Постарайся не попасть мне на туфли.

Я допил, закрыл глаза, громко рыгнул, вспомнил вкус и дважды подавил рвоту. Зато открыв глаза, я почувствовал себя гораздо лучше.

– Что это было? – спросил я.

– Коктейль по рецепту Карлотты. Она была хозяйкой гостиницы. Мы встречались с ней в Салинасе.

– Хм, Карлотта?

– Она кое-что умела.

– Не сомневаюсь.

– Эй, я имел в виду только исполнение служебных обязанностей. Итак, что привело тебя ко мне? Та проблема, о которой твердят в «Новостях», Грек Чарли и его картина?

– Точно.

Я отдал ему визитную карточку Лавендера Хилла. Скинк посмотрел на нее, поднес к носу, понюхал и поднял брови.

– Он предложил мне посодействовать в продаже картины, и знал достаточно много, чтобы я почувствовал себя неуютно. Разузнай, кто он и на кого работает.

– Лавендер Хилл.

– Друзья называют его Лав.

Скинк еще раз понюхал карточку.

– Милый парень?

– Очевидно, если малиновый костюм тебе о чем-то говорит, хотя у меня сложилось впечатление, что к нему нельзя относиться легкомысленно.

– У него телефонный код города Саванны. – Скинк вынул из одного кармана записную книжку, из другого ручку и начал писать. – Есть что-нибудь еще?

– Пока это все.

– Ладно, приятель. – Скинк постучал кончиком ручки по записной книжке. – Расценки обычные. Возможно, придется прогуляться в Джорджию, в Саванну, чтобы его отследить.

– Делай все, что потребуется. И кстати, Фил. Он должен знать, что мы собираем сведения о нем. Не слишком осторожничай. Давай подергаем его за поводок и посмотрим, как он отреагирует.

– Я буду слоном в посудной лавке. Это все?

– Есть еще кое-что, – сказал я. – Мне нужно, чтобы ты разузнал о парне по имени Брэдли Хьюитт, своего рода посреднике. Он близок к мэру и использует это в коммерческих целях. Найди о нем все, что сможешь.

Скинк черкнул в записной книжке.

– Есть какие-нибудь подробности? Адреса? Телефонные номера?

– Нет, но его нетрудно отследить. Также собери информацию о женщине по имени Тереза Уэллмен. Она была замужем за Хьюиттом. У них есть ребенок.

– Чьи интересы ты представляешь?

– Женщины.

– У нее есть деньги?

– Нет.

– Почему тебе всегда достаются неправильные клиенты?

Я пожал плечами:

– Это все Бет.

– А, тогда понятно. – Он снова постучал по записной книжке ручкой и, щелкнув, закрыл ее. – Теперь все?

Я некоторое время посидел, размышляя, это действительно все или нужно попросить сыщика еще об одной услуге. Коричневая жижа и маринованный огурец успокоили головную боль, но не уняли жжение под левым соском.

Прежде чем прихромать к Скинку, я на скорую руку проверил городскую телефонную книгу. Там было много имен, но не оказалось нужного. Я мог бы позвонить по каждому номеру, принадлежащему Эдер, и спросить, нет ли в семье Шанталь. Но это вызвало бы подозрения, тем более что я не собирался объяснять, зачем звоню. А правда, зачем? Затем, что готов был влюбиться, если бы вспомнил, кто она такая? А вдруг мне ответили бы: «Да, в семье есть Шанталь Эдер», – и я бы с ней встретился, а у нее не хватало бы половины зубов во рту, и выглядела бы она как ведьма из диснеевского мультфильма, – что тогда?

Я немного подумал и решился. Скинк был не только моим детективом, наемным служащим, но также и другом, преданным, как лабрадор.

– Есть нечто еще, – сказал я. – Очень личное.

– Личное?

– Ты пришлешь счет мне домой, а не в офис.

– Ладно, – сказал Скинк, – понимаю. Расценки обычные?

– Разве я не имею права на скидку для постоянных клиентов?

– Даже моя мать не получает скидку для постоянных клиентов. Давай дальше.

– Вчера ночью кое-что случилось.

– Что?

– Не помню.

Скинк вопросительно наклонил голову.

– Но что-то случилось, поэтому я хочу, чтобы ты нашел для меня одного человека. Действуя очень осторожно, понимаешь?

– Это женщина, так ведь?

– Она не должна знать, что я ее ищу. Как только найдешь, сообщи мне, где она и чем занимается. Если удастся, сфотографируй ее. А там уж я решу, что делать дальше.

– Знаешь, приятель, это плохая идея – позволять частному сыщику вмешиваться в свою личную жизнь. Это не приведет ни к чему хорошему. В конце концов, тебе не понравится то, что я обнаружу.

– Просто сделай это для меня, Фил.

– Ладно, хорошо. Что ты о ней знаешь?

– По-моему, она плотная блондинка и ездит на мотоцикле.

– По-твоему? Ты точно не знаешь?

– Если б знал, ты бы мне не понадобился.

– Где ты с ней встретился?

– Наверное, «У Чосера», но многое я не помню.

– «Многое» – это сколько?

– Большую часть ночи.

– Ты последнее время много пил, приятель?

– Ну пил.

– Очень много?

– Сколько это «очень много»?

– В вопросе заключен ответ. Итак, если ты ничего не помнишь, то откуда знаешь, что что-то случилось? Откуда знаешь, что она не просто девчонка, на которую ты положил глаз в баре и которая тебя отшила?

– Потому что знаю, черт возьми.

– Ладно, не злись. Сделаю что смогу. У тебя есть ее имя?

– Да, у меня есть ее имя.

– Ну и?..

Я встал, снял пиджак, развязал галстук. Скинк с растущим ужасом на лице смотрел на меня, будто я собирался устроить стриптиз под гремящую музыку и тамтамы прямо посреди его офиса. Клянусь Богом, сама мысль об этом тоже наполнила бы меня ужасом. Но все закончилось на рубашке. Я расстегнул ее до живота и обнажил левую сторону груди.

Скинк пристально посмотрел на татуировку, поднял на меня взгляд и снова принялся рассматривать грудь.

– Наколота прошлой ночью?

– Вчера утром ее не было.

– Теперь понимаю.

Он подошел ко мне вплотную, чтобы получше рассмотреть татуировку.

– Прекрасная работа, классический рисунок.

– Мне не нужны рецензии, Фил. Просто найди эту женщину.

Он достал ручку.

– Шанталь Эдер, – произнес он, записал имя и постучал кончиком ручки по записной книжке. – Пустячное дело.

Он ошибался.

Глава 13

О юристе многое можно сказать по тому, как он ведет дело в суде. Дженну Хатэуэй отличало круглое ангельское личико, обрамленное светло-каштановыми волосами, голубые глаза, гибкая фигура и длинные ноги. Высокая и грациозная, она казалась той женщиной, с которой приятно поесть мороженого во время долгой прогулки в восхитительных летних сумерках, или поужинать в ресторане, или поболтать на веранде, держа высокий стакан с лимонадом в руке. Но в зале суда милая Дженна Хатэуэй выглядела настоящей террористкой.

Я сидел в зале федерального суда и наблюдал, как она подвергает перекрестному допросу бухгалтера – свидетеля по делу об отмывании денег. Бухгалтер был безукоризненно одет, остатки волос безупречно подстрижены. Сначала он чувствовал себя важным человеком с богатой клиентурой и искусно оперировал разными цифрами. Но потом, под напором Дженны Хатэуэй, он превратился в жалкое существо. Это было похоже на ярмарочное шоу с показом уродцев. Действие разворачивалось таким образом: обвинительный вопрос Хатэуэй, невнятное возражение чувствующего свою слабость адвоката, насмешливый ответ Хатэуэй, замечание запуганного судьи, бормотание свидетеля. Мы с отвращением наблюдали, как бухгалтер сникает подобно выброшенной на берег рыбе.

– Боже мой, – сказал я Слокуму, сидевшему рядом со мной на задней скамье. – Судя по тому, как она без ножа режет этого парня, ей нужно работать хилером.

– А ведь он даже не обвиняемый, – отозвался Слокум.

– Что она собой представляет?

– Прирожденный обвинитель. Никогда не заигрывает с защитой. Ее отец был копом.

– Здесь?

– В Управлении полиции Филадельфии. Служил в убойном отделе, сейчас в отставке. Дочь приняла эстафету от отца.

– Не хотел бы оказаться у нее на мушке.

– Ты уже на мушке, – отозвался Слокум.

Наверное, мы разговаривали слишком громко, потому что Хатэуэй остановилась прямо на середине вопроса и повернулась в нашу сторону. Взгляд голубых глаз уперся в меня, и я съежился, словно упал в бассейн с ледяной водой. И она не сразу отвела взгляд. Хатэуэй пристально смотрела на меня, пока все присутствующие в зале – судья, судебный пристав, обвиняемый, свидетель, присяжные – не повернулись в мою сторону. Это было невыносимо само по себе, а тут еще и Слокум засмеялся.

К. Лоренс Слокум был плотным мужчиной в толстых очках, обладавшим заносчивым характером и громким утробным смехом. Он явно получал необыкновенное удовольствие от моего унижения. Мы не были ни друзьями, ни врагами – просто коллегами, наши офисы находились на одной и той же улице. Я был уверен в том, что Ларри не придерживается самых высоких профессиональных стандартов, а он – в том, что мне лень притворяться, будто я следую его примеру, и это взаимопонимание помогало нам удивительно плодотворно сотрудничать. Он договорился о моей встрече с наводящей ужас Дженной Хатэуэй, помощником федерального прокурора, которая проявляла странный, неугасающий интерес к Чарли Калакосу. Хатэуэй попросила нас подойти к ней после суда – так мы и очутились в зале.

После того как судья объявил перерыв, Хатэуэй собрала документы в огромный портфель и двинулась по проходу к двери. Не говоря ни слова, одним движением головы она приказала нам следовать за ней. Стуча каблуками по линолеуму, она провела нас по коридору в комнату для свидания с адвокатами – мрачное место без окон, где стояли металлические стулья и покрытый коричневым пластиком стол.

Когда она вновь изучающе посмотрела на меня, я изобразил самую подобострастную улыбку и протянул руку:

– Виктор Карл.

Дженна Хатэуэй не обратила внимания на протянутую руку и процедила сквозь зубы:

– Я знаю, кто вы.

– Это хорошо. Я действительно рад возможности встретиться с вами и обсудить соглашение относительно бедняги Чарли. Уверен, что мы все ищем способ, который позволил бы свершиться правосудию и вернул бы чудесное произведение искусства на принадлежащее ему…

– Сделайте одолжение, Виктор, – перебила она меня, – заткнитесь. Не только здесь, в этой комнате, где ваш голос раздражает меня сверх всякой меры, но и перед микрофонами репортеров. Я понимаю, вы обожаете выступать, но разрешите напомнить, что вы не Карузо. Молчание, поверьте, послужит вашим собственным интересам.

Немного ошарашенный, я взглянул на Ларри, который с трудом сдерживал смех, а потом снова на Дженну Хатэуэй.

– Это невежливо, – сказал я.

– А я не стараюсь быть вежливой.

– Поздравляю, вам это удается. Тем не менее мои выступления в прессе привлекли ваше внимание.

– Что нужно сделать, чтобы вы заткнулись?

– Сразу переходите к делу? Я восхищен. Берете быка за рога. Очень часто юристы ведут длительные, бессмысленные разговоры, не затрагивая суть вопроса. Они могут говорить бесконечно, и это…

– Опять? – спросила она.

– Что «опять»?

– Слишком много болтаете. Делаете это нарочно, чтобы меня разозлить?

– Вообще-то да, – признался я.

Она повернулась к Ларри:

– Он клинический болтун или просто полный идиот?

– О, в нем уживается и то и другое, но сегодня он больше похож на полного идиота.

Хатэуэй смерила меня взглядом. Приметив поношенные туфли, двойные складки на брюках, мятую рубашку, таинственно сияющий красный галстук, она закатила глаза, громко вздохнула и опустилась на стул. Я сел напротив.

– Что мне нужно сделать, – спросила Хатэуэй, – чтобы вы исчезли из моей жизни?

– Договориться о сделке.

– На каких условиях?

– Мы возвращаем картину на ее законное место, в фонд Рандольфа, а вы снимаете все обвинения.

– Мы не снимем все обвинения, – сказала она. – Это невозможно. И что насчет его свидетельских показаний? Ему придется заговорить.

– При освобождении от уголовного преследования?

– Это несерьезно.

– Сколько лет вы гоняетесь за бандой братьев Уоррик? – обратился я к Ларри.

– Много, – ответил он.

– С какими результатами?

– Нулевыми.

– Какова продолжительность жизни тех, кто соглашается дать показания против бандитов?

– Короткая.

– Нас уже пытались запугать, моему клиенту и мне угрожает прямая опасность. Первое – в порядке вещей, но второе я воспринимаю очень серьезно. И все же Чарли даст показания о пребывании в банде Уорриков, если вы гарантируете ему неприкосновенность. Он подпадает под программу защиты свидетелей.

– Разумеется, подпадает, – согласилась Хатэуэй. – Он имеет все шансы провести остатки дней в кондоминиуме рядом с полем для гольфа за государственный счет.

– Кстати, он что-то говорил о плазменном телевизоре.

– Он настоящий клоун или только косит под него? – спросила Хатэуэй у Слокума.

– К сожалению, настоящий, – ответил тот.

– Тогда нам не о чем больше разговаривать, – заявила Хатэуэй. – ФБР вот-вот найдет вашего клиента. Пока мы тут сидим, ребята проверяют сведения из надежных источников.

– Даже если так, это не означает, что ФБР найдет картину, – сказал я. – Разве я не упоминал, что мы вернем картину? Разве не ради нее вы охотитесь за Чарли все это время? Разве не ради нее ФБР установило пост рядом с домом его матери?

Она холодно взглянула на меня:

– Мне наплевать на автопортрет какого-то мертвого голландца.

Я в недоумении уставился на нее. Я ничего не понимал. Если она искала не картину, то что? Я вопросительно посмотрел на Ларри. Он лишь пожал плечами.

– Тогда что же вам нужно?

– Я хочу знать, как к нему попала эта картина.

– Она была украдена, – сказал я. – Тридцать лет назад. Что еще вас беспокоит? Вам уже нечего предъявить похитителям. Срок давности истек. Кража сошла им с рук. Иногда случаются несправедливые триумфы. Давайте двигаться дальше.

– Я не желаю двигаться дальше – отрезала Хатэуэй. – Если он явится с повинной, ему придется говорить не только об участии в банде, но и об ограблении фонда Рандольфа. Обо всем. И ему придется назвать соучастников.

– Чарлз не будет этого делать. Он уже заявлял об этом.

– Тогда прощайте. Хотите сделку, заключайте ее с Ларри.

– Но в его юрисдикции только обвинения со стороны штата, а против моего клиента существует федеральный обвинительный акт.

– Правильно.

– Что вам нужно на самом деле?

– Ваш клиент знает.

– Чарли знает?

– Конечно. Вот мои условия. Если он явится с повинной и расскажет правду обо всем – обо всем без исключения, – мы что-нибудь придумаем.

– Я поговорю с ним.

– Хорошо. – Хатэуэй встала, подняла с пола свой гигантский портфель и стукнула им о стол. – Мне нужно идти. Я содрала с бухгалтера не всю кожу. Но вот что, Виктор. Если я еще раз увижу вашу отвратительную физиономию на экране телевизора или прочитаю ваши глумливые интервью, то следующая прямая угроза вашей жизни будет исходить от меня.

– Могу я задать один личный вопрос?

Она наклонила голову и поджала губы.

– Вам нравятся долгие прогулки в полях, застеленных туманом, среди летних сумерек?

– Только с собакой, – сказала она и вышла, стукнув портфелем по дверному косяку. Я остался сидеть за столом со Слокумом.

– Ты имеешь хоть какое-нибудь представление о том, что она ищет? – спросил я.

– Ни малейшего.

– Не думаешь, что тебе нужно это узнать? Может быть, достучаться до начальства, чтобы понять, что происходит на самом деле.

– Хочешь услышать нечто удивительное, Карл? Генеральный прокурор Соединенных Штатов почему-то не отвечает на мои звонки.

– Возмутительное нарушение приличий.

– Да, ты прав. Я бы на него пожаловался вице-президенту, но он тоже не отвечает на мои звонки.

– Ей что-то нужно.

– Несомненно.

– Ты заметил: когда она разговаривает, то почти не двигает губами. Как чревовещательница.

– Заметил.

– Это немножко пугает, – сказал я.

– Да, этой молодой женщины можно испугаться.

– А знаешь, издали она выглядит такой беззащитной.

Глава 14

Ронда Харрис со своим блокнотиком ждала меня у выхода из суда. Откуда она узнала, что я буду в суде, было для меня загадкой, но вид этой длинноногой женщины в темных брюках, белой блузке, с зеленым шарфом и зачесанными назад рыжими волосами оставил этот мелочный вопрос в стороне. Она так напоминала Кэтрин Хепберн, что я почти настроился на то, что сей момент она с подрагивающим новоанглийским акцентом назовет меня своим рыцарем в сияющих доспехах.

– Мистер Карл, простите, что беспокою вас.

– Пустяки, – ответил я. – Так приятно убедиться, что наша пресса хорошо работает. Но к сожалению, сейчас и в обозримом будущем у меня не будет никаких комментариев.

– Правда? Это так на вас не похоже.

– Времена меняются, и мы должны меняться вместе с ними. Понимаю, что это серьезное разочарование.

– Не совсем. Отсутствие комментариев не остановит печатные станки.

Я посмотрел на часы.

– Мне нужно идти. Должен присутствовать на жилищном разбирательстве.

– Можно вас немного проводить?

– Только если наш разговор не появится в печати.

Она убрала блокнот и подняла руки, как фокусник, демонстрирующий, что ни в ладонях, ни в рукавах ничего нет.

– Тогда пойдемте, – сказал я. – Как продвигается статья?

– Вроде неплохо. Редактор говорит, что ему нужны подробности и человеческая заинтересованность.

– Я не вызываю таковой у вашего редактора?

– Он сказал, что нужно интервью с Чарли.

– Надо же, какая досада! А мне так понравился ваш подход с Томасом Вульфом.

– Как мы можем устроить интервью?

– Никак.

– Бросьте, ведь обо всем можно договориться.

– Но не в этом случае.

– Дайте мне шанс, Виктор. Я напишу о Чарли только самое хорошее. И если хотите, дам вам статью на редактирование. Я убеждена, что читатели найдут историю Чарли захватывающей.

– Вы правы, она действительно захватывающая. Но с сегодняшнего дня медиамашина «Виктор Карл – Чарли Калакос» остановлена. И я в любом случае не дал бы интервьюировать Чарли.

– Но разве он не имеет права на собственный голос?

– Естественно, имеет, но всему свое время. Оно пока не наступило.

– Знаете, Виктор, если бы я взяла эксклюзивное интервью у Чарли, оно появилось бы на первой странице «Ньюсдей». Очерки «Ньюсдей» перепечатывают газеты всей страны. Вы безмерно прославились бы. Вам бы звонили из утренних телешоу. Вы могли бы стать вторым Джонни Кохраном.[4]4
  Джонни Кохран-младший (1937–2005) – адвокат, защищавший знаменитого убийцу О. Дж. Симпсона и поп-звезду Майкла Джексона. Приобрел известность благодаря мастерской защите жертв полицейского произвола.


[Закрыть]

– Я всегда восхищался Джонни. Вряд ли кто-то другой выглядел столь привлекательно в черной вязаной шапочке, но ему это удавалось без усилий.

– Возможно, после публикации моей статьи вы могли бы просить такие же гонорары, как он.

– Теперь вы взываете к моей душераздирающей жажде славы и моей продажности.

– Ну и как, успешно?

– Могу я задать вам вопрос? О человеке, с которым вы встретились в моем офисе. Вы его знаете?

– Этого гнома? Нет, слава Богу.

– Почему «слава Богу»?

– Разве вы не почувствовали, как он жесток? Я почувствовала. Я много встречала подобных типов. Чего он хотел?

– Он тоже апеллировал к моей продажности. Такая закономерность начинает меня расстраивать.

– Может быть, мне следует воззвать к чему-то другому?

– Ронда, вы делаете конкретное предложение?

– О, Виктор, не говорите глупости. Это всего лишь статья.

– Жаль.

– Я имела в виду, что, возможно, мне следует апеллировать к вашему милосердию. Я пытаюсь завоевать признание в редакции. Я поздно начала работать в этом бизнесе, а быть внештатным корреспондентом очень трудно. Редактор обещает взять меня в штат, если статья удастся. Для этого мне нужно поговорить с Чарли. Если можно, то лично, если нет, то по телефону. Пожалуйста, помогите мне пробиться наверх.

– У вас, Ронда, своя задача, а у меня своя.

Она мягко взяла меня под руку и чуть потянула на себя.

– Прошу вас, Виктор. Мне действительно это нужно.

Я остановился, повернулся к ней, увидел надежду в зеленых глазах и почувствовал боль, которая напугала меня, – боль желания. Ронда была репортером – формой жизни, более низкой, чем хорек и даже адвокат. Кроме того, у меня не было сомнений, что она пытается манипулировать мною в собственных целях, и тем не менее я почувствовал боль. Да, Ронда была хорошенькой, да, мне нравились ее развязные манеры, да, она не заискивала передо мной, что вызывало симпатию, и все равно я понимал, что мои чувства мало связаны с ее истинной сущностью, что мне их диктует мое жалкое вожделение.

Я чувствовал ту же боль при виде велосипедистки с длинными светлыми волосами, обутой в симпатичные розовые тапочки, которая спросила у меня дорогу. А перед этим – к тетке в короткой черной юбке, которую увидел на другой стороне улицы и которая нагнулась, чтобы завязать шнурки на массивных черных ботинках. Вне офиса во время обеденного перерыва я испытывал эту боль всякий раз, когда женщина проходила мимо меня. Та же боль, несомненно, побудила меня напиться до бесчувствия и вытатуировать на груди имя незнакомки.

Или я отличался дикой влюбчивостью и простодушием, или у меня были серьезные проблемы с психикой. К сожалению, о первом не могло быть и речи. А что касается второго…

Даже если я страдал каким-то экзистенциальным психозом, то кто поручится, что мои чувства к женщине с ослепительно рыжими волосами и веснушчатым лицом не были настоящими?

– Ронда, – сказал я, слегка заикаясь, – может быть, вечером куда-нибудь сходим и выпьем?

Она лукаво улыбнулась:

– Означает ли это, что?..

– Поговорим об этом за выпивкой. И возможно, если все будет хорошо и позволят обстоятельства, я поговорю с клиентом относительно вас и вашей статьи.

– Это было бы замечательно, Виктор, – сказала она. – Спасибо вам огромное. Когда?

– Договоримся позднее. – Я посмотрел на часы. – Сейчас я должен оспорить выселение из квартиры.