Текст книги "Душитель"

Автор книги: Уильям Лэндей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

26

Во время приступов мигрени Майкл нередко испытывал подобные галлюцинации – он видел нечто вроде мозаики, как будто все вокруг было нарисовано на потрескавшемся стекле. Картинку пронизывали трещины и расколы, образы множились и набегали друг на друга. Мир Пикассо – расколотый, пятнистый. Незыблемая доселе реальность представала такой, какая она есть на самом деле, – многослойной и крайне сложной.

Именно так Майкл увидел место убийства Эми Райан. Сознание сделало картинку расплывчатой.

Растрепанные рыжие волосы, закрытые глаза, голова, упавшая на обнаженное плечо.

Раскинутые руки, привязанные к столбикам в изголовье кровати.

Чулки, скрученные в жгут и столь туго обвязанные вокруг шеи, что она приобрела форму песочных часов. Удавка, завязанная большим бантом – «подпись» Душителя.

Лицо, покрытое синяками и кровью.

Слизь – возможно, сперма, – стекающая изо рта на обнаженную грудь.

Бледный мускулистый живот.

Каштановые волосы на лобке. Ручка швабры, воткнутая во влагалище, лужа крови на простыне между ног.

Испачканные кровью трусики на полу у кровати.

Перевернутый столик, разбросанные по полу бумаги.

Фотография в серебристой рамке – Эми и Рики целуются.

Майкл стоял в дверях спальни – ошеломленный, застывший. Полицейские, медэксперты и фотограф суетились вокруг. Время от времени если он оказывался на пути, его отодвигали в сторону.

– О Господи… – прошептал Майкл. – О Господи, Господи, Господи…

Он прикрыл лицо одной рукой, как будто заслонялся от солнца.

– Уведите его отсюда, – с раздражением произнес кто-то.

– Идем, Микки.

Майкл ощутил тяжесть руки Джо на своем плече.

– Пойдем, братик. Не надо, чтоб тебя таким видели, – повторил Джо.

– Это я виноват, Джо.

– Какого черта ты плетешь?

– Я рассказал ей о де Сальво. Она пришла ко мне, мы поговорили. Я не думал…

– Ты ни в чем не виноват, Микки, слышишь?

– Джо, это моя вина, – упрямо твердил Майкл.

– Нет, ты меня послушай. Кто бы это ни сделал, мы его найдем. В свое время мы об этом позаботимся. Сделаем то, что должны. Но сейчас, Микки, крепись, ты должен держаться. Сейчас у нас есть важные дела.

– Господи, Джо…

– Думаешь, ты единственный, с кем общалась Эми? Она выполняла свою работу, а ты – свою. Вот и все.

Майкл уставился на труп. Распятый, обнаженный, непристойный.

– Не смотри, Микки. Давай-ка я тебя выведу отсюда.

Но Майкл не в силах был двигаться. Он привалился к Джо. До него дошло, что он очень редко прикасался к брату – разве что когда они дрались и Джо проводил свой фирменный захват.

– Ну же, держись. Надо найти Рики. Не смотри на нее. Смотри в другую сторону. Ты можешь идти? – Джо опустил руку ему на плечо и повторил, обращаясь не только к Майклу, но и к себе: – Надо найти Рики.

Они ехали через Кембридж по Восемьдесят восьмой улице. Майкл смутно сознавал, что они едут слишком быстро, что это опасно, но поездка была частью сна – нестись вперед, с трудом сохраняя контроль над машиной и в то же время неподвижно находясь в самом центре этого безумного движения, как Джон Гленн в космической капсуле. А если машина соскользнет с дороги и врежется в дерево или во встречный грузовик? «Не важно», – подумал Майкл. Голова у него моталась от тряски. Там, перед изувеченным телом Эми, он ощутил странную дрожь, пробравшую его насквозь, – идея, ощущение, некое понимание. Но тогда он не смог распознать сигнал. А теперь так и не состоявшееся прозрение окончательно его покинуло, все случившееся утратило смысл. Глупое, бессмысленное убийство, и ничего больше. Он подумал: «Ну же, Джо, рули в дерево. Мне любопытно…»

Новость подкосила Рики. На мгновение он не поверил. Возможно, братья решили сыграть с ним идиотскую, абсолютно несмешную шутку. Или это какая-то ошибка. Должно быть, они ошиблись. Но потом он не стал ни протестовать, ни плакать, ни падать в обморок. Рики сначала напрягся, а потом покачнулся, точно боксер, получивший удар в подбородок, и побрел в глубь квартиры по узкому коридору, соединявшему гостиную со спальней. Он был в старых брюках и пожелтевшей майке, обвисавшей на плечах, и шел, держась за стенку. Спортивная, танцевальная гибкость движений, всегда присущая ему, исчезла. Он скрылся в спальне.

– Парень, ты там как? – позвал Джо.

– Нормально.

– Нужно съездить к маме.

– Собирай вещи, Рики. Можешь несколько дней пожить у меня, – предложил Майкл.

– Нет, спасибо, Майк. Я… – Рики снова вышел в гостиную. – Ты был у нее, Майкл? Ты ее видел?

– Да.

Рики смотрел в пол, как будто что-то искал.

– Господи… мне страшно жаль, Рик, – произнес Майкл, смущаясь этой банальности.

Рики кивнул. Он вернулся в спальню и вышел, застегивая рубашку.

– Я пойду, – рассеянно, извиняющимся тоном пробормотал он, взял с дивана куртку и направился к двери.

Джо попытался его остановить:

– Эй…

– Оставь меня в покое, Джо. Я скоро вернусь.

– Мы пойдем с тобой, – возразил тот. – Мы все пойдем.

– Нет. Я прогуляюсь один.

– Все в порядке, Джо, пусть идет, – сказал Майкл.

– Мы должны держаться вместе, – возразил Джо.

– Мы и так вместе, – устало проговорил Майкл.

Вернувшись, Рики вошел в гостиную, отшвырнул куртку и повалился на кушетку рядом с Майклом.

– Где Джо?

– Поехал рассказать маме.

Рики кивнул.

– Знаешь, почему убили Кеннеди?

– Почему?

– Потому что пришлось. Он нажил себе слишком много врагов. Науськивал своего брата на бандитов, атаковал кубинцев, разозлил русских, начал заварушку с неграми в Алабаме. От него нужно было избавиться. A Линдон Джонсон доживет до ста, потому что умеет идти на компромисс. Незачем убивать человека, если с ним можно договориться. Понимаешь меня?

– Нет. Не особо.

– Именно поэтому убили Эми. Это был единственный способ ее заткнуть.

– А как насчет Душителя?

Рики внимательно взглянул на брата.

– Думаю, у нас появился персональный Душитель. И я выясню кто.

– Она рассказывала тебе что-нибудь? Говорила, что беспокоится?

– Нет. Она зналась с прорвой подозрительных личностей, часто о них писала и ни о чем не беспокоилась. Никто никогда ей не вредил. По крайней мере она ни на кого не жаловалась.

– Именно я рассказал ей о де Сальво, когда она ко мне заглянула, – осторожно признался Майкл.

– Знаю. Не переживай, Микки. Если бы не ты, Эми рассказал бы об этом кто-нибудь другой. Она не понимала слова «нет». И потом, у нее наверняка имелись и другие информаторы.

Майкл сделал выразительную гримасу.

– Хотелось бы мне, чтоб этого разговора не было.

Рики пошел на кухню и принес бутылку виски.

– Вот. Нет лучшего средства от депрессии. – Он протянул брату стакан.

– Это я должен тебя подбадривать.

– Меня не подбодрить, Микки.

– Сомневаюсь.

– Нет.

– Ты оживешь. Просто нужно время.

– Исключено. Я не хочу. Не хочу об этом забывать. Поэтому просто… Пей, братец!

Рики отхлебнул, отвернулся и уставился в никуда. Точка.

Лицо младшего брата в профиль казалось Майклу постаревшим. В уголках глаз появились первые тонкие морщинки. Рики Дэйли действительно старился. Как странно. Майкл раньше не замечал изменений. Для него брат всегда оставался юным, с гладкой кожей – это был Рики времен его детства.

И память о нем была сильна. Когда Майкл впервые осознал, что все люди обречены на одиночество, он тем не менее не утратил связи с Рики. Теперь до него дошло, что стена стала еще выше и что он совсем не знает брата. А самое главное, Рики не знает его. Да, такова человеческая природа, ну и что? Какой смысл об этом беспокоиться? Внутренний мир дан человеку не без причины – на случай таких вот минут, когда теряешь тех, к кому привязан. Мы созданы для того, чтобы переживать потери. Дэйли переживут гибель Эми. А что еще они могут сделать? Они-то ведь еще живы.

Майкл инстинктивно взял Рики за руку. Их руки рядом выглядели странно, словно спаривающиеся животные. Некий давний запрет, а то и не один, внушил Майклу желание убрать руку, но все-таки он этого не сделал.

Рики опустил глаза. На его лице отразилась неуверенность. Но руку он не отвел.

Часть 2

27

Пайкл приоткрыл левый, здоровый, глаз (правый заплыл от мигрени). Ресницы слиплись, и он потер веко пальцем. В комнате было темно. Он лежал, не поднимая головы, и видел лишь очертания подушки и контур окна. Мать шепотом молилась, перебирая четки. Бусины слегка пощелкивали в ее руке. Даже теперь, когда мозг у него как будто давил на череп изнутри, так что хрустели кости, Майкл осознавал нелепость происходящего. Маргарет лечила его от мигрени при помощи древних фокусов. Полдесятка таблеток эпинефрина не помогли – возможно, поможет порция молитв. Однажды он видел в журнале рисунок – колдун в юбке из травы танцует вокруг сломавшейся машины. Маргарет была на него похожа. Ее шепот приводил Майкла в ярость. Свистящий звук, похожий на мышиное царапанье. Почему бы просто не помолчать?

Майклу показалось, что его сейчас вырвет. Он осторожно приподнял голову, нащупал металлическую миску на полу у постели и втащил ее на кровать.

Мать шепнула:

– Майкл?..

Он закрыл глаза и снова поплыл…

Приступы обычно начинались справа, словно в правой глазнице поселялся злой дух. По мере того как давление усиливалось, боль становилась все ощутимее и реальнее, она проникала в кости и плоть, в капилляры, которые пронизывали и питали мозг. Временами казалось, что вся внутренность черепа освещена. Майкл представлял себе ровную впадину глазницы, нарастающее в артериях давление и ядовитую жидкость, которая копится под скальпом. В худшем случае – когда ему казалось, что кожа головы буквально растягивается, – он отчетливо сознавал вес собственного мозга, этой мягкой массы. Мысленным взглядом он рассматривал свой мозг – невероятно сложный электрохимический двигатель. Если он сломается, врачи не сумеют его починить. Они хорошо изучили сущность мигрени. Майкл тоже – он читал литературу и, даже не будучи специалистом, мог проследить подъемы и спады – растяжение артериол, питающих мозг, перемежающееся электрической активностью, возрастающее внутричерепное давление, которое, в свою очередь, вело к мучительному нарастанию количества жидкости под скальпом. Неврологи могут объяснить ход приступа, но не знают причины. Что провоцирует мигрень, что является первопричиной? Где-то в стволовой части мозга есть изъян. Нарушена та самая электрохимическая реакция, которая порождает мышление.

Маргарет приглушенным шепотом продолжала взывать к универсальному доктору – Иисусу, который либо не слышал ее мольб, либо не хотел отвечать. В конце концов, он не помог ни Эми, ни Джо-старшему. Как же Маргарет может сохранять детскую веру в старые католические сказки и трюки? Чем миф об Иисусе достовернее тысяч других, если люди по всему миру распевают песни во славу Христову? Что отделяет Христа, например, от легиона заброшенных христов на острове Пасхи? Лишь тем, что Иисусу посчастливилось попасть к европейцам? Нет смысла расспрашивать мать. Вера Маргарет сама по себе является ответом. Майкл воспринимал ее религиозность как еще один знак непритязательности. Жизнь, проведенная в вакууме домашнего быта, заставила Маргарет отупеть.

Он с силой вжал голову в подушку. Иногда удавалось облегчить муки, вдавив кулак в глазницу, нажав на сонную артерию или стиснув виски руками, но это облегчение доставалось дорогой ценой: как только ослабевало давление, поток освободившейся жидкости причинял немыслимую боль. Экспериментальным путем Майкл нашел компромисс: он лежал на правом боку и несильно вдавливал голову в подушку – такую позу можно было сохранять долго. И теперь, по привычке, он занял знакомое положение. Ему показалось, что приступ проходит, – кульминация минула почти незаметно. Боль обрела иной оттенок – она стала тупой, подавленной, туманной, как застоявшаяся вода. Майкл начал рисовать себе, как он вновь обретает контроль над собственным телом. Эти мысли уже сами по себе были признаком выздоровления – боль лишает способности мыслить, а теперь он мыслил, приходил в себя. Скоро он оживет. Еще час-другой…

В голове Майкла как будто шел фильм: его отец, Джо-старший, совсем как в жизни – пятидесяти восьми лет, худой и жилистый, как Рики, с очками в кармане рубашки, в неизменной черной рабочей куртке. Он бежал. Быстро. Он находился в удивительно хорошей форме для своего возраста. Так трудно позабыть о том, что Джо-старший не всегда был стар. Братья считали своего отца стариком, одряхлевшим от выпивки и тяжелой работы. Но когда он бежал, наступало откровение – это и был настоящий Джо-старший, юный душой. Он бежал по дороге – не по шоссе, а по тропке вдоль реки, слева – краснокирпичные стены домов, справа – бетонная дамба. Впереди улепетывал какой-то мальчишка. Возможно, повинуясь рефлексу: увидел полицейского – беги. В доках Восточного Бостона ошивались целые стаи таких пацанов. Портовые крысы.

(В «Бриджуотере», делая свое заявление, Альберт де Сальво признался, что в детстве частенько околачивался в доках Восточного Бостона. По его словам, только там ему удавалось укрыться от свирепого отца. Доки его ожесточили. Именно там де Сальво понял, что должен сам позаботиться о себе. Что у него крепкие кулаки. Он вовсе не ненавидел полицейских и все время это подчеркивал, втираясь в доверие. Но другие крысята их ненавидели. Один из местных копов принуждал живших в доках мальчишек к оральному сексу. Все они ненавидели этого типа, но де Сальво ни к кому не испытывал ненависти. Просто помнил об этом – и все.)

Майкл соединял воспоминания. Когда Джо-старший бежал по проулку в 1962 году, никто еще не слышал ни об Альберте де Сальво, ни о Душителе, ни о Ли Харви Освальде. Все это ждало впереди. Майкл снова вдавил голову в подушку, пытаясь думать о другом. Ему пришлось замедлить течение мыслей, чтобы кино продолжалось.

Мальчишка нырнул за угол и исчез. Он был там – и его не было. Черные кроссовки, синие джинсы, белая футболка, синяя куртка – Джо-старший перечислял это на бегу, мысленно он уже составлял отчет. Его подошвы слегка щелкали по твердой земле. Позади слышались тяжелые шаги напарника, Брэндана Конроя, он громко пыхтел, стараясь не отставать.

– Это он! – заорал Брэндан. – Это он!

Конрой и Дэйли расследовали убийство. Они хотели поговорить с мальчишкой. Когда тот исчез за углом, Джо-старший принялся набирать скорость, что-то в нем открылось, и он бросился вперед еще быстрее – он спешил, летел. (Майкл теперь как будто смотрел глазами отца, глазами своего старика, слышал собственными ушами его дыхание. Он вслед за ним крикнул: «Стоять! Полиция!») Джо-старший устремился за угол, в проулок между двумя домами. Ему пришлось сбавить скорость, чтобы вписаться в поворот. Хороший полицейский не кидается за угол очертя голову. Никогда. Но ведь это же мальчик тринадцати-четырнадцати лет, не подозреваемый, а всего лишь свидетель, с которым они хотят поговорить. Джо-старший обогнул угол и свернул налево, в то время как инерция тянула в другую сторону, словно невидимая нить, – верхней частью тела он подался направо, ухватился левой рукой за кирпичную стену, чтобы удержать равновесие…

Мальчик.

Секундное замешательство…

Нет…

Мальчик с крупнокалиберным пистолетом, который дрожит в детской руке…

В последний момент Джо испытал соблазн взглянуть на пистолет, но вместо этого посмотрел на мальчишку, в глаза ему…

Джо-старший хотел крикнуть: «Нет», – он уже коснулся языком нёба, выговаривая первый звук…

Мать, по-прежнему возле кровати, все шептала и шептала молитвы, умоляя Иисуса Христа, и святого Антония, и Господа собственной персоной снизойти с небес и убрать некий изъян в центральной нервной системе Майкла, «даровать ему покой и облегчение». Она обращалась к Иисусу, который не удосужился прийти на помощь Эми Райан, когда она истекала кровью, или остановить пулю, пронзившую грудь Джо-старшего. К Иисусу, который в первую очередь и был виноват в нынешних страданиях Майкла. Дура. Чертова дура.

– Уйди!

Он проговорил это в подушку и ощутил собственное горячее дыхание.

Маргарет замолчала.

Он неосторожно обернулся, под черепом забурлило, голова закружилась, и Майкл пришел в ярость. Он видел лицо Маргарет – изумленное, с расширенными глазами – и понимал, каким он кажется матери сейчас. Но ему было все равно. Он хрипло повторил:

– Уйди!

28

Шар раскачивался туда-сюда, лениво набирая скорость.

На тротуаре перед заградительным барьером собралась небольшая толпа – шеи вытянуты, лица напряжены. Какая-то женщина проговорила: «Началось…» Хозяин магазина Мо Вассерман стоял в толпе, в переднем ряду, наблюдая, как гибнет его дом. Джо Дэйли – тоже.

Шар с легкостью проломил кирпичную стену, угодив в спальню на втором этаже. Комнаты наполнились пылью, которая поднялась столбом, точно дым. Из спальни вынесли не всю мебель, там остались кровать с матрасом и маленькое бюро. В стенах одна за другой появлялись дыры, открывая взглядам публики внутренность дома. Экскаваторщик, раскачивая шар, зацепил кровать и подтащил ее к краю пролома.

Дом рухнул. Тридцать пять минут. Облако штукатурки долго не рассеивалось, пыль оседала, точно пепел, на стеклах машин.

Потом толпа взглянула поверх кучи мусора на церковь Святого Иосифа, в полумиле от развалин. Церковь, точно крепость, стояла на пустыре, оставшемся от Уэст-Энда. Джо попытался припомнить, как именно выглядел дом Мо Вассермана, но уже было трудно восстановить точную картину. Кажется, на крыше имелись выступы, похожие на ступеньки. Или нет?

Несколько часов спустя – после заката, хотя и трудно было понять: могло быть шесть часов, а могло и десять – Джо отправился в «Помпеи», свою любимую забегаловку вблизи Хэймаркет-сквер. У хозяина были особые отношения с полицейским департаментом, поэтому «Помпеи» не закрывались круглые сутки. Очень удобно. Случались вечера, когда Джо не хотелось идти домой после поздней смены, когда в нем еще бурлила энергия, а дома было темно и тихо, ребенок и жена спали.

Он жил на холме в Брайтоне, в небольшом коттедже на заросшей деревьями улочке, позади церкви Святого Себастьяна. Дом ему не нравился, это был не его район. Пытаясь освоиться в пригороде, он чувствовал себя не в своей тарелке. Когда он думал о доме, то обычно представлял там только Кэт и Малыша Джо. Иногда, когда приезжали гости, Джо чувствовал себя одним из них. А по ночам… Господи! На улице стояла мгла, и тишину нарушали только пение цикад, шум в зарослях и далекие звуки города.

Поэтому поздно вечером Джо обычно куда-нибудь отправлялся, чтобы слегка остыть. Это не всегда было легко. Порой ему так и не удавалось сбросить газ, энергия бралась неизвестно откуда, и он ощущал неисчерпаемую способность работать, пить, смеяться и так далее. Он мог развлекаться всю ночь. Сегодня, впрочем, было не так. После смерти Эми в нем угнездилась непривычная усталость, похожая на гниль. Его сильное тело размягчалось изнутри, точно больное дерево. Может быть, именно так чувствуют себя, когда стареют. Тело дряхлеет. Старость – это болезнь, причем смертельная. Зрелище разрушаемого дома отлично вписывалось в эту картину, хоть Джо и не мог внятно объяснить, как именно.

В баре рядами, точно солдаты в строю, стояли бутылки, в зеркальной стене за стойкой Джо увидел собственное некрасивое лицо. По крайней мере оно ничего не выдавало, внешне он оставался все таким же.

В зеркале отражалась и его соседка, крупная, рыжая, неряшливая, изрядно потрепанная жизнью, но не такая уж дурнушка, если приглядеться. Помпейская тематика бара только подчеркивала неестественный, не по возрасту яркий, цвет ее волос, но Джо не возмутился, а посочувствовал. Он живо вообразил дерзкую рыжеголовую девицу, какой она некогда была. Двумя пальцами женщина держала сигарету и той же рукой поправляла вырез платья.

Джо повернулся, чтобы взглянуть на нее, и они обменялись слабыми добродушными улыбками в знак благих намерений. Вблизи рыжеволосая оказалась еще более загрубевшей и крупной, чем в зеркале. Слишком стара для Джо, но в ней определенно что-то было. Ему понравилось, как она садится на табурет – точь-в-точь как наседка на яйца.

– Привет, – сказала она.

– Привет, – ответил Джо. Впервые за несколько недель он ощутил себя счастливым. Беспричинная, детская радость.

Господи, Джо Дэйли обожал женщин. Он не только любил спать с ними, хотя, несомненно, и это тоже. Он наслаждался женским обществом, был счастлив в их присутствии. Ужимки, запах, макияж, одежда, обаяние их тел, грудь, изгиб бедер под платьем, намек на наготу в вырезе блузки: Джо наслаждался. Он приходил в ужас, когда окружающие, особенно мужчины – братец Майкл был здесь особенно красноречив, – намекали, что в распутстве Джо есть нечто бесчестное, что это – неуважение к женщинам. Джо готов был поклясться, что уважает женщин больше всех на свете. Но разве можно всерьез говорить о моногамии в браке? Джо волей-неволей мирился с такими пережитками католицизма, как церковная латынь, безбрачие священников и швейцарская гвардия. Но каким образом влечение к другим женщинам отражается на его искренней любви к Кэт? Это же абсолютно никак не связано. Возможно, умный человек сумел бы его понять. Но даже если так, Джо предпочел бы, чтобы этот умник оставил свое открытие при себе. Ему не хотелось видеть мир без женщин.

Джо поднял пустой бокал и погремел льдом. Бармен не обратил на него внимания. Джо окликнул его, но тот сделал вид, что не слышит, – он тащил на кухню грязную посуду.

– Оглох он, что ли! – Рыжая пожала плечами.

– Наверное.

Когда бармен вернулся, Джо потребовал еще виски со льдом.

– За тобой и так немалый должок, Джо.

– Да я только что пришел.

– Не только за сегодня.

– Просто налей мне выпить. Ты бармен, а не… бухгалтер. Что? Чего ты качаешь головой? Налей мне выпить.

– Если бы это зависело от меня, Джо…

Тот раздраженно и с легкой тревогой взглянул на бармена.

– Слушай, Джо, если бы это зависело от меня, я бы не возражал.

– Не дури мне голову.

– Дай пару баксов, и все будет в порядке.

– У меня нет денег, банки закрыты. Чего ты хочешь?

Бармен покачал головой:

– Ну, извини.

– «Извини»? Какого черта – «извини»? Я что, первый раз здесь сижу?

– Нет.

– Вот именно. Разве так обращаются с постоянным клиентом?

– Не обижайся, Джо, будь ты просто постоянным клиентом, я бы уже давно закрыл тебе кредит. Мы из-за тебя разоримся.

– Думаешь, я не расплачусь?

Бармен забрал у Джо бокал и выбросил лед в раковину. Джо счел это провокацией и начал подниматься. События могли обернуться к худшему, не вмешайся рыжая.

– Эй, я его угощаю.

Бармен, хоть и рад был избежать ссоры с Джо, многозначительно взглянул на нее.

– Ты знаешь, что он коп?

– Ну и что? Ничего не имею против.

Получив свою порцию, Джо поднял бокал.

– Спасибо.

– А говорят, полицейского никогда не бывает на месте, когда он нужен.

– Тебе нужен полицейский?

– Конечно.

Через несколько часов Джо лежал в ее постели. Подушка пропахла женскими духами. Рыжая спала рядом, укрытая тонким одеялом, и он чувствовал прохладу ее тела. Она слегка похрапывала.

Комната была тускло озарена светом с улицы.

Джо рассматривал обои с вылинявшим цветочным рисунком. Они отставали по краям. Должно быть, комната Мо Вассермана выглядела точно так же. Возможно, там были такие же обои. Наверняка в Уэст-Энде прорва таких комнат. Люди жили в этих коробочках, спали, рождались и умирали. Теперь они все исчезли. Комнаты перестали существовать, стали воздухом, фрагментами неба. Та, в которой лежал Джо, тоже была частью воздуха, пока кто-то не построил четыре стены, пол и потолок. Он лежал в постели, в тридцати футах над землей. Город – это миллионы таких коробочек.

Коробочка Эми была забрызгана ее кровью. Теперь, наверное, кровь уже отмыли, стены перекрасили. Комнату сдадут новому жильцу, как только все позабудут о случившемся. Люди быстро забывают. Смерть Эми ничего не значит. Жизнь идет своим чередом, люди заняты делом. Не стоит так удивляться. Скольких человек Джо убил на войне? Немцев, итальянцев. Пятьдесят, сто? Кто знает. И зачем считать? Плевать он на них хотел. Что тогда, что теперь. Он убил бы и больше, если бы мог. Человек – это ничто. Мешок с костями, и Джо Дэйли не исключение.