Текст книги "Душитель"

Автор книги: Уильям Лэндей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц)

13

– Тебя искал Винсент Гаргано.

Бармен облокотился на стойку и подался вперед, чтобы сообщить эту новость. Видимо, он ожидал, что Рики с перепугу наложит в штаны, но тот выслушал не моргнув и глазом, и бармен выпрямился, одновременно с облегчением и разочарованием.

– Зачем?

– Он не сказал, а я не спрашивал.

– И когда?

– Пару дней назад.

– И что ты ему ответил?

– Что я тебя не видел.

– Спасибо.

– Что мне делать, если он опять придет?

– Скажи ему правду, Сэл. Не лезь, куда не надо.

– Может, и вообще все в порядке, э?

– Ну да. Просто дела.

– Может, все хорошо?

– Именно.

Бармен повертел в руках тряпку и решил сменить тему. Кивком он указал на вечерний выпуск «Глоуб»: «Полицейский отражает атаку Душителя».

Большая фотография Джо, с мрачной ухмылкой и в грязной форме. Бесчувственная девица у него на руках.

– Что стряслось с твоим братом? В последнее время его рожа то и дело в газетах.

– А, Элвис!

– Ну да, Элвис Дэйли. – Бармен фыркнул, но он был явно встревожен. – Слушай, Рик, не обижайся, но если у тебя проблемы с Винсентом Гаргано, не притаскивай их сюда – ты меня понял?

– Никаких проблем, я же сказал.

– Все равно.

Они обменялись взглядами. Разумеется, проблемы были. Винсент Гаргано, по прозвищу Зверь, работал на Карло Капобьянко, заправилу Норт-Энда, который неустанно пытался объединить под своей властью бесчисленные маленькие букмекерские конторы города, – и эта кампания двигалась к кровавой развязке.

До сих пор организованная преступность в Бостоне не заслуживала такого названия. Никто не преуспел в попытках объединить город – и никто даже не пытался. В Бостоне никогда не было своих Аль Капоне и Счастливчиков Лучано, поэтому городские банды оставались разрозненными и небольшими. Бостон отнюдь не был колыбелью новоанглийской мафии. В Провиденсе мощная итальянская диаспора создала куда более выгодные условия для этого, нежели в Бостоне, где преобладали ирландцы. Именно из Провиденса Раймонд Патриарка заправлял Новой Англией в начале 50-х годов с благословения нью-йоркских кланов Коломбо и Дженовезе. Бостон был тихой заводью.

Но теперь в городе нашелся свой Цезарь – задиристый, драчливый выходец из Норт-Энда, сын итальянских эмигрантов, чей талант расцвел на самой благодатной ниве – на азартных играх. Карло Капобьянко, по прозвищу Чарли, был прирожденным букмекером. Он вернулся из армии в 1947 году, а через три года уже промышлял букмекерством под началом Джо Ломбардо. Но это, по мнению Капобьянко, были мелочи. Букмекеры, которых он видел, оставались дилетантами, они принимали ставки в задних помещениях баров и бакалейных магазинов, считая свое занятие «подработкой». Большинство сохраняли независимость – они платили мафии условленную сумму в обмен на защиту от полиции и рэкетиров и за доступ к беговой информации. Никто за ними не следил, никто не знал, сколько они зарабатывают и сколько в состоянии заплатить на самом деле. Царил сущий хаос, которым пытался заправлять старик Ломбардо, не понимавший ни сути дела, ни всех плюсов централизованной игровой системы.

Капобьянко вознамерился прибрать дело к своим рукам – отныне не останется независимых букмекеров, все будут работать на него и платить ему, отдавать кесарю кесарево. Налог с доходов. Налог на телефон – на линию жизни. Налог на позволение заниматься своим делом. Чарли Капобьянко хотел свою долю с каждого пятицентовика.

Его не интересовало ничего, кроме букмекерства и прибылей. Капобьянко не лез в другие сферы влияния банд – профсоюзы, доки, угоны, порнографию, наркотики, – потому что настоящие деньги искать надо было не там. Азартные игры – вот верное богатство. С концом «сухого закона» азартные игры стали крупнейшим источником доходов для мафии. Остальное было делом второстепенным, для тупых ирландцев и завидущих ньюйоркцев. Капобьянко намеревался твердо держать свои позиции.

Он руководил всей операцией. Его бизнес ширился. В конторах по всему Норт-Энду телефоны буквально сходили с ума, десятки человек в каждой комнате были к его услугам. Скачки вечером, собачьи бега ночью, ставки целый день. Дэнни Капобьянко, младший брат Чарли, пригоршнями приносил полудолларовые монеты, чтобы расплатиться с телефонными операторами – по пятьдесят центов за принятую ставку.

Но в одиночку Капобьянко не добился бы многого, его положение оставалось слишком непрочным. Он не мог бороться с бригадами Раймонда Патриарки или выколачивать деньги у чужого должника. Он даже не мог защититься от прочих акул бостонского криминального мира. Когда они подступились к Капобьянко, когда обложили налогами его самого, Чарли сделал то, что должен был сделать.

Он отправился в Провиденс к Главному. Капобьянко привез Рею Патриарке конверт с пятьюдесятью тысячами долларов наличными и предложил ему сделку: пятьдесят штук на руки и еще как минимум сто ежегодно в обмен на букмекерскую монополию в Бостоне. Патриарка согласился.

Все изменилось. Капобьянко начал действовать в масштабах города, и в начале 60-х годов Бостон был залит кровью. Капобьянко развязал руки своим подручным – теперь под началом у него находился целый батальон, сотни профессиональных громил, которым был дан приказ привести букмекеров к повиновению. Громилы конфисковали половину букмекерских доходов. Деньги, в свою очередь, питали акулий промысел – ростовщики ссужали их под три-четыре процента в неделю. Губительная формула: мафиози приказывали своим подчиненным выжимать деньги, позабыв о милосердии. Все кругом были в долгу – букмекеры, неспособные платить налог, бедолаги, которым было не под силу вернуть кредиторам сумму в трех-четырехкратном размере… Начались убийства, особенно в трущобном Саут-Энде. Воистину Новый Бостон.

В этом хаосе процветало новое поколение мафиози, жестоких и беспощадных. В их кругу насилие было нормой. Они курсировали по городу, как акулы.

И во главе этой молодой поросли стоял Зверь – Винсент Гаргано. Теперь он охотился за Рики.

14

Эми установила на дверь квартиры новый замок, на вид весьма устрашающий, которому самое место было где-нибудь в подвале банка. Это успокоило ее и дало возможность спать по ночам. Ей неприятно было думать о том, что похождения Душителя так волновали ее: до сих пор она не считала себя истеричкой. Но трудно было не замечать всеобщую панику. Иногда казалось, что Душитель – единственный предмет разговоров.

В косметическом салоне Эми жадно прислушивалась, как полдесятка женщин обсуждают тактику.

– Даже не знаю, что и делать, когда возвращаюсь домой. Сначала оставляю дверь открытой и осматриваюсь – если Душитель уже в квартире, то я по крайней мере не останусь с ним взаперти. Потом мне приходит в голову: а вдруг он на лестнице? Тогда я побыстрее запираю дверь…

– Даже если ты сидишь дома, за запертой дверью, никто не поручится, что ты в безопасности. Всех этих женщин, даже молоденьких, он убил, пробравшись в дом.

– Когда я ложусь спать, то ставлю возле двери пустые бутылки – если он заберется ко мне ночью, я услышу шум. Возможно, он тогда испугается и уйдет.

– Он не взламывает замок! Женщины сами его впускают, он их уговаривает, он хитрый. Просто не подходите к двери…

Люди говорили и говорили. Никто ничего не знал. В газетах убийцу называли «призраком» и «чудовищем», но никто понятия не имел, как он выглядит на самом деле. Все твердили о «беспощадном садизме», «сексуальном отклонении», намекали, что Душитель удовлетворяет свои «извращенные пристрастия». Но о деталях умалчивали – никто в точности не знал, что именно случилось с тринадцатью погибшими. Люди рисовали себе убийства на основании собственных страхов. Жертвы, с другой стороны, были абсолютно реальными. В таком небольшом городе, как Бостон, жители друг друга знают хотя бы понаслышке. А даже если и нет – среди тринадцати погибших, молодых и старых, белых и цветных, студенток и почтенных матрон, не так уж трудно найти якобы знакомое лицо.

Убийство Кеннеди лишь подлило масла в огонь, оно затронуло ту же струну. Душитель также был внутренним врагом – загадочный недруг, который ничем не отличается от окружающих. Если бы в конце концов выяснилось, что это чудовище – очередной Освальд, горожане бы слегка разочаровались, но не удивились.

Так все и шло: священники с кафедры просили женщин держать двери на замке, истерички непрестанно звонили в полицию с рассказами о соседях, которые «занимаются чем-то странным», о мужчинах, которые пытались познакомиться с ними на улице, и так далее. Одинокие женщины входили по вечерам в свои квартиры с замиранием сердца. Страх перед Душителем стал нормой жизни.

Эми старалась не поддаваться панике. Газеты говорили правду: теоретически больше шансов погибнуть от удара молнии, чем от рук Душителя. Так или иначе, она всегда была сильной, потому что не трусила. А теперь что-то изменилось. Она поставила новый замок и только после этого смогла спать спокойно.

Она тыкала ключом в скважину, одновременно балансируя сумочкой, газетами и сумкой с покупками. Наконец девушка открыла дверь, вошла, включила свет – и взвизгнула…

В противоположном углу комнаты в кресле сидел Рики.

– Господи! Не смей больше так делать!

– У меня не было ключа.

– Вот именно.

– Мне надо с тобой поговорить.

– Нормальные люди обычно стучат!

– Да, но тебя не было дома, поэтому…

Эми испепелила его взглядом и взгромоздила покупки на маленький столик. Рики подошел и поцеловал девушку в губы.

– Ты пьян. Где ты был? Нет, подожди, я сама угадаю. У Макгрейла?

– Откуда ты знаешь?

– Ты верен своим привычкам. Удивительно, что тебе еще не доставляют почту прямо туда.

– Меня оттуда выгнали.

– От Макгрейла? Да они без тебя разорятся.

– Точно.

– Что ты натворил?

– Связался с криминальным элементом.

– Ты сам и есть криминальный элемент.

– Я имею в виду, с настоящим бандюгой. Этот тип меня разыскивал, поэтому я и хотел с тобой поговорить. Мне придется на какое-то время исчезнуть, чтобы все уладить.

– Кто тебя искал?

– Эми, тебе не нужно этого знать.

– Нужно.

Лицо у него было бесстрастное. Вот что бесило ее в Рики – таинственность. То, как он умел замыкаться в себе.

– Что происходит, Рики?

Он промолчал.

– Ну же. Это совсем не сложно. Ты что, внезапно онемел?

– Эми…

– Умница, Рики. Дальше.

– Эми, все в порядке. Я все улажу. Но давай лучше не будем об этом говорить. Поверь, на это есть причины.

– Какие? Расскажи.

– Эми, пожалуйста. Забудь.

Эми рассматривала его. Она хорошо, слишком хорошо, знала, что именно натворил Рики, но если он предпочитает молчать – значит, тема под запретом – таково неписаное правило. Иногда, впрочем, Эми страшно от этого страдала. Ее темперамент, привычки, работа – все это приказывало ей докопаться до истины. Она была прирожденным следопытом. Но Господи, как она любила этого мужчину! Любила в нем буквально все. Лицо, запах, голос, тело. Чем дольше Эми смотрела на него, тем более наслаждалась. Не исключено, что она обожала его за соблазнительные тайны. Он был загадкой, которую она не могла разгадать до конца, и не было смысла требовать у него ответа – Рики бы просто не стал говорить.

Но в следующее мгновение девичье преклонение было позабыто. Как можно по-настоящему узнать человека, если нельзя обсуждать с ним его работу? Что это за отношения? К чему это ведет? Они вместе не первый год… К черту секреты! Они пара или нет? Он ее любит или нет?

– Рики, это нечестно. Нельзя просто прийти и заявить, что ты собираешься исчезнуть, даже не объяснив причин. Это…

– Ну вот опять. Что «это»?

– Это нечестно.

– Нечестно? А откуда тебе знать? Может быть, я ради тебя стараюсь?

– Я сама могу решить, что мне нужно. Я уже взрослая.

– Короче говоря – нет. Я ничего не скажу. Лучше тебе не знать. Придется поверить на слово. Ты мне веришь или нет?

У Эми отвисла челюсть. Доверять ему? «Рики, ну и лицемер же ты!» Она вскинула руку, намереваясь его стукнуть, на сей раз нешуточно, потому что больше ничего не оставалось.

Рики перехватил ее за запястье, прежде чем Эми успела его ударить. Он удержал ее руку и с невозмутимым лицом сильно стиснул. Было ясно и без слов: не лезь.

– Рики, перестань, мне больно.

Он отпустил ее и покачал головой, расстроенный и безмолвный.

– Прости.

– Мне больно.

15

Джо был героем дня. Он спас девушку от рук безумного Душителя, сразился с настоящим чудовищем, и по невероятно счастливой случайности рядом оказался фотограф, чтобы запечатлеть его в минуту славы (стычка произошла в нескольких кварталах от Вашингтон-стрит, где располагались редакции нескольких газет). Еще предстояло узнать имя преступника и отыскать его, но теперь по крайней мере у полиции было его описание. Джо получил благодарность от полицейского комиссара – того самого, который публично унизил его несколько недель назад. Но нынешний случай перечеркнул прошлое. Джо полагал, что его реабилитируют. Он сообщил Брэндану Конрою, что охотно пойдет в убойный отдел или же к Алвану Байрону, но ни того ни другого ему не предложили.

Однажды вечером Конрой заглянул в участок перед началом ночной смены и сказал Джо: «Тебя восстановили». Правда, восстановление было неполным, Джо снова стал детективом, но в первом участке. В этот округ входят деловые районы, Норт-Энд и Уэст-Энд. Но Уэст-Энд уже по большей части превратился в сплошную стройплощадку, а Норт-Энд был маленьким и замкнутым, там предпочитали наводить порядок самостоятельно, без вмешательства посторонних. Джо сказал Конрою, что не желает такого назначения. Это шаг назад.

– Не упрямься, парень, – посоветовал старик. – Это детективное бюро. Верный способ вернуться на круги своя. Соглашайся.

И вот Джо, снова в штатском, стоял перед узкой витриной в Уэст-Энде, неподалеку от вокзала. Зеркальная витрина была разбита, дыра заделана фанерой. Только надпись на фрамуге, золотыми буквами, помогала опознать это место: «Моррис Вассерман, 26. Бакалея. Закуски».

Маленькая закусочная Мо Вассермана находилась на первом этаже одного из немногих уцелевших зданий в этом районе, на одной из немногих уцелевших улиц. Джо знал это место. Он помнил выбитую витрину, украшенную золотыми надписями на английском и идиш, а возле двери – картонные таблички с рекламой фирменных блюд. Но Джо не разбирался в еврейской кухне – и зачем вообще она ему была нужна? И потом, он подозревал, что, зайдя, может увидеть нечто неподобающее, поэтому он никогда не заходил. Вот Рики наверняка бы не отказался попробовать. Он забрел бы сюда – и вышел, болтая на идиш и жуя кошерные пикули. Его вполне могли бы даже избрать мэром Иерусалима, потому что у Рики всегда было так. Но только не у Джо, Джо приходилось всего добиваться тяжким трудом.

Магазин был закрыт, и Мо Вассерману собственной персоной пришлось отпереть дверь и впустить Джо. Вассерман, худой старик шестидесяти пяти лет, выглядел усталым. Он был красив, но неопрятен. Мо понравился Джо еще до того, как успел открыть дверь. Джо подумал, что любит евреев. Двадцать лет назад, будучи молодым солдатом, он пересек Францию в составе Четвертой бронетанковой дивизии и многое повидал. Да, повидал. Он думал, что уже увидел все возможное во Франции, где они сражались в лесах, и что отныне ничто не в силах его шокировать. Оказавшись в Германии, он увидел, что творили немцы. Ему было неприятно об этом вспоминать. Джо подумал, что каждая страна нуждается в своих нефах, с той лишь разницей, что в Европе негры – белые. Для всех Дэйли было непреложной истиной, что ирландцы – это негры для англичан. От подобной семейной позиции недалеко и до юдофильства. Еще до войны Джо открыто восхищался еврейскими боксерами, гангстерами, местными бутлегерами вроде Лу Фокса и Чарли по кличке Царь Соломон. Разве еврейские гангстеры не заботились о своих точно так же, как банда Гастина об ирландцах? Разве Гитлер, наконец, не преподал всем нефам человечества урок, что нужно объединяться и давать сдачи? А потому Джо охотно пускал в ход кулаки. Младший брат Майкл возбуждал в нем сходные чувства. Есть люди, которые просто не любят драться, и те, кто посильнее, обязаны делать это за них – в противном случае если ты стоишь и смотришь, то тоже становишься виноват. В мире, где убивают негров, человек вынужден сделать выбор.

Со своей стороны, Мо Вассерман не особенно заботился о том, что этот здоровяк-детектив думает о евреях, о войне и так далее. Он впустил Джо и зашаркал, включая свет. Магазин был разорен сильнее, чем ожидал Джо, – все разбито, пол усыпан осколками стекла и посуды, обломками мебели. Старик тоже пострадал – марля и пластырь на правой скуле, лиловые синяки на лице. Кто-то разгреб мусор на полу, расчистив дорожку от входной двери до черного хода.

Вассерман проследил взгляд полицейского и пожал плечами:

– Я еще не прибирался. Только подобрал с пола еду, вот и все. Что толку стирать носки, если собираешься их выкинуть!

– Может быть, расскажете, что случилось? Всю историю от начала до конца?

– Историю? Какую историю? Вот она, история. Смотрите сами.

– Вы ничего не можете нам сообщить, мистер Вассерман?

– Вы их все равно не поймаете. Между нами… – Он сделал извиняющийся жест – помахал рукой, как бы говоря: «Простите за такие слова, но…» – Я вообще удивлен, что вы здесь.

– Почему?

– Вы ведь не из Уэст-Энда, детектив…

– Дэйли. Джо.

– …детектив Дэйли. Вы не местный.

– Я из Дорчестера.

– И вы не служили в этом районе.

– Я пятнадцать лет как полицейский.

– Но не здесь.

Джо нахмурился. Таков Бостон: слово «здесь» не обозначает город, оно обозначает район, квартал. Для жителя Уэст-Энда Дорчестер – все равно что Гренландия.

– Нет, – признал Джо, – не здесь.

– Конечно, потому что иначе я бы вас знал. Тогда позвольте кое-что сказать вам, детектив. Здесь уже давно нет полицейских. Мусорщиков тоже, так что отбросы гниют на улицах. Почему? Потому что Уэст-Энд – это гетто, трущобы. Что в таком случае делает правительство? Перестает убирать улицы, отзывает копов, не чинит дороги. Так сказать, оно сажает кролика в шляпу. Создает гетто, а потом говорит: «Глядите, гетто! Надо его уничтожить!» Это бизнес. Я все понимаю. Я тоже занимаюсь бизнесом. Но давайте будем честны.

– Я полицейский. И я здесь.

– Да. Понимаю. – Старик пренебрежительно вздохнул: «Наверное, ты редкостный олух, если тебя назначили сюда».

– Послушайте, я, во всяком случае, могу попытаться. Обещаю, что попытаюсь. Но я ничего не смогу сделать, если вы даже не желаете со мной говорить.

– Честный полицейский, э? Хорошо, друг мой, давай попытаемся. Вот слушай. Две недели назад, второго декабря, я у себя дома лежал в постели. Времени было часов одиннадцать, ну, или полночь. Слышу – подъезжает машина. Вокруг тишина, ночью здесь пусто, звуки разносятся далеко. Значит, слышу я машину…

– Какая это была машина?

– Не знаю. Я посмотрел из окна спальни, со второго этажа. Я живу над магазином. Машина четырехдверная, темная, может, синяя, может, черная, не разглядел. Вышли четверо парней, здоровых таких, с битами. Они встали на тротуаре, один размахнулся и выбил мне витрину.

– Вы вызвали полицию?

– Конечно, вызвал, а что еще было делать? Только какая разница? Все равно никто не приехал, о чем и речь. Эти парни разбили витрину, залезли в магазин, прошлись по нему со своими битами и все переломали. Все. Конечно, магазин застрахован, но… Знаете, сколько ему лет? Тридцать – сорок. Им владел еще мой отец. Я оделся и побежал вниз, потому что подумал: если им нужны деньги – ладно, я их отдам, но по крайней мере они не разнесут магазин. Красть тут нечего. Вряд ли они возьмут солонину. Я спустился и сказал: «Возьмите деньги, вот они, чего вам еще надо?» Но деньги им были не нужны, они просто хотели все тут разгромить – и разгромили. Вот что они натворили. И меня тоже побили – слава Богу, не битами. Выручка валялась прямо на полу, они перевернули кассу, но не взяли ни цента. Стоило лишь наклониться и собрать деньги. Но они даже не подумали…

– Четверо?

– Да.

– Можете описать их?

– Да все как всегда. Здоровые парни, чуть пониже вас. Большие, сильные. Главный смахивает на итальянца – смуглый, волосы темные, густые, шрам на лице, вот так. – Он провел пальцем по щеке. – Волки.

– Что?

– Вот кто они такие. Волки.

– Они что-нибудь сказали?

– Ну да. «Убирайся отсюда! Еврей то, еврей се! Ублюдок, жид» – ну и так далее, но главное – «убирайся».

– И что это значит? Вы понимаете?

– Конечно, понимаю. Думаете, эти парни просто так, шутки ради явились сюда и разнесли магазинчик старого еврея? Да ничего подобного, кто-то им заплатил. Это дешевле, чем нанимать адвоката. Хотя у них, конечно, и адвокаты есть.

– Кто, по-вашему, им заплатил?

– Фарли Зонненшайн. Департамент перепланировки. Город. Все это одно и то же. Мой дом внезапно стал ценной недвижимостью. Слишком ценной для какого-то там шнука. Дом принадлежит мне, поэтому они не могут так просто меня выгнать. И я в отличие от остальных не продам его за бесценок. Я борюсь. Я для них заноза в заднице. Вот в чем дело, детектив. Я – заноза в заднице Фарли Зонненшайна, и он хочет от меня избавиться. Но знаете что? Никуда я не уйду.

– И что вы будете делать?

– Что я буду делать? Сидеть у него в заднице почище геморроя, пока он не помрет или не заплатит по полной.

Джо шел по безлюдному Уэст-Энду в сторону Кембридж-стрит. Он миновал заброшенные дома, опустевшие грязные кварталы, потом закончились и мостовые – под ногами была утоптанная грязь пополам с песком. День стоял довольно теплый – второй по счету настоящий декабрьский день. Повсюду валялся строительный мусор, куски кирпича, железа, цемента. Слякоть. Снег таял, и среди городского шума слышалась капель, похожая на звук текущего крана в соседней комнате.

«Волки» – вот как назвал их старик. Волки.

Джо видел волков. В Германии, когда освободили концентрационный лагерь Ордруф, у него что-то хрустнуло под ногой – он решил, что это, должно быть, веточка. Он нагнулся посмотреть и увидел человеческий палец, наполовину вдавленный в землю весом солдатского ботинка. Джо подумал: все немцы – волки, все до единого. Он поклялся, что никогда не будет их жалеть.

Потом Джо оказался в Берлине, где жил несколько месяцев, пока не сел на корабль, чтобы ехать домой. Он помнил тысячи объявлений, которые трепетали по всему городу, словно птичьи перья, облепляя дома, деревья, огромные цилиндрические колонны на углах улиц, – это были объявления о пропавших людях. Он помнил трубы и радиаторы, которые лепились, точно виноградные лозы, к стенам разбомбленных зданий. Он помнил летнюю ночь, которую провел со своими приятелями в клубе с названием «Рио-Рита». Все напились. По пути они встретили группу русских солдат, коренастых загорелых монголов в грязной мешковатой форме, которые стояли над какой-то женщиной и дожидались своей очереди. Женщина, лежа на земле, повернула голову и посмотрела на американцев в просветы между сапогами. Лицо у нее было бесстрастное – маска, которая сотрясалась от ритмичных движений насиловавшего ее мужчины. Джо шагнул вперед, но друзья его оттащили: «Оставь, Джо, это не наше дело… Вот ублюдки… Уже поздно, здесь каждый день такое случается…» Они просто стояли и смотрели, оставив все как есть. Они находились в британском секторе и лишь недавно увильнули от военной полиции на выходе из «запрещенного» клуба, им были не нужны проблемы – только не накануне отправки домой. И все-таки они могли вмешаться. Может быть, тогда они решили, что это своего рода возмездие – кто теперь волк и кто «негр»? Но Джо думал иначе. Он оставался сыном полицейского – решил, что Берлин – это место, где ты видишь изнанку вещей, жизнь вне закона. Больше всего на свете ему хотелось оттуда убраться.

Почти двадцать лет спустя Джо видел лицо этой женщины все столь же отчетливо, и ему по-прежнему было стыдно.

– Эй, коп! – На углу Кембридж-стрит слонялись полдесятка подростков.

К северу от полицейского участка несколько кварталов уцелели, здесь город вновь обретал свои права и возвращался к жизни.

Утренние события слегка ошеломили Джо – разгромленный магазин, намеки на то, что полицейские замешаны в предательстве, туман военных воспоминаний… Но эти пацаны и их слова «эй, коп» вернули его к реальности.

– Кто это сказал? – рыкнул он.

Парни заухмылялись. Все они были в джинсах и коротких куртках, двое – с сигаретами.

– Кто это сказал?

– Ну я, – развязно отозвался тот, что постарше. – А что, уже нельзя с копом поздороваться, что ли?

– Вы крутые парни, да? – Джо был больше любого из них, но зато они превосходили числом и потому чувствовали себя в безопасности. – Вы тут все крутые парни?

Тишина.

– Кто тут самый крутой?

После беззвучного обсуждения все одновременно кивнули в сторону старшего.

– Ты? – Джо вытащил пистолет и аккуратно поднес его к носу паренька. – Нет, я.

У парня глаза полезли на лоб.

– Так вот, я не коп. Отныне и впредь ты будешь звать меня детектив Дэйли, или лейтенант Дэйли, или сэр. Понятно?

Кивок.

– Отвечай.

– Да.

– Знаешь Mo Вассермана, который держит закусочную возле парка?

– Да.

– Это мой друг. Кто-то вломился к нему. И я хочу знать кто.

Парень скосил глаза на пистолет.

– Э… я не знаю.

– Ну так узнай.

– Ладно.

Джо отвел пистолет.

– Дай-ка свой бумажник.

Парень вытащил из заднего кармана бумажник, теплый и смятый, и протянул полицейскому. Джо очень странно себя почувствовал. Он нашел в бумажнике водительские права и прочел фамилию парня – просто на всякий случай.

– Так как меня зовут?

– Дэйли.

Парень охнул и согнулся пополам от удара. Джо взглянул на него с облегчением: наконец-то он дал сдачи. Джо не позволил парню упасть, он держал его, продолжая вжимать кулак ему в живот, и чувствовал, как у того судорожно сокращаются легкие.

– Дыши, – посоветовал Джо. – Дыши.

Парень висел у него на руке, точно плащ фокусника, из-под которого вот-вот появится букет или кролик.

– Как меня зовут?

– Детектив Дэйли.

Вот как надо обращаться с волками.