Текст книги "Душитель"

Автор книги: Уильям Лэндей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

35

Симфони-Холл. Среда, половина четвертого, последняя закрытая репетиция перед представлением

Что-то произошло в музыке, нечто волнующее. Музыканты это ощутили. Они глубоко дышали, будто пытаясь наполнить легкие новой аурой. Оркестр расширили за счет внештатных – репетировали пьесу Респиджи «Римские сосны», и сцена была переполнена музыкантами и инструментами. Стало больше духовых, прибавился органист. Некоторые оркестранты стояли на балконах вокруг сцены и выжидающе смотрели поверх позолоченных решетчатых перил. Дирижер был изящный лысый мужчина в элегантном черном кардигане, похожем на гардемаринскую куртку. Верхняя часть его туловища подергивалась в такт движениям руки. Он отрывисто, с немецким акцентом, выкрикивал инструкции: «Так! Громче! Да!»

В задней части зала в тени прятался Рики. Ему не особенно нравилась пьеса: музыка напоминала сентиментальное оркестровое сопровождение к диснеевским мультфильмам, в одних местах оживленное и яркое, в других – претенциозно-торжественное. Возможно, он просто не понимает классическую музыку. Но во время четвертой, и последней, части Рики тоже почувствовал нечто странное…

Музыка набирала мощь. В середине тихого, робкого пассажа пианиссимо вдруг выступили трубы и начали греметь, музыка вернулась в основную тональность («Так!» – воскликнул дирижер), духовые повели за собой весь оркестр к нарастающему крещендо, подъем длился две минуты – трубы на балконах заревели над пустым залом, и дирижер крикнул: «Громче!» В этом грохоте органист играл, откинув голову назад, с разинутым ртом, как будто в экстазе. Это был Курт Линдстром.

После репетиции Линдстром спустился со сцены вместе с несколькими музыкантами постарше. Они поговорили, один из них сказал нечто вызвавшее у Линдстрома громкий хохот. Потом Курт вышел. Он брел по Сент-Стивен-стрит, покачиваясь на каблуках, грудь вперед.

Отстав на полквартала, по противоположной стороне улицы шел Рики. Ему уже доводилось отслеживать простаков, и к этой части своей работы он относился педантично. Он не сомневался в своей способности здраво оценивать людей. Всякий толковый вор способен разузнать основные факты, необходимые для осуществления взлома: рабочее расписание жертвы, тип замков на двери, предполагаемый размер добычи. Рики, как ему казалось, отличался от прочих редкой способностью к эмпатии. Он полагал, что способен понять человека, которого грабит. Если позволяли обстоятельства, он задерживался в квартире, изучал книжные шкафы, коллекцию пластинок, аптечку, холодильник, ища подтверждения своим мыслям. Как и всякий вор, Рики высокомерно посмеивался над своими жертвами, которые оказывались не такими умными, осторожными и проворными, как он сам, иначе бы они не стали такой легкой добычей. В то же самое время он не одобрял второсортных взломщиков, которым требовалось выбить окно или выломать дверь, – по большей части это были приспособленцы и наркоманы, полностью игнорировавшие человеческий фактор. Они не удосуживались изучить жертву, не говоря уже о том, чтобы достичь вершин мастерства. Они не готовились, а потому подвергали себя неоправданному риску. Идиоты. Трудно сказать, кого Рики презирал сильнее – богатых идиотов, которых грабил, или бедных идиотов, которые занимали нижние ярусы его профессии.

Видимо, все же богатых. Изучая их поведение – ведь именно богачи, в конце концов, интересовали Рики, – он всякий раз бывал поражен заурядностью верхних классов городского общества. Всякому, кто начинал плести старую сказку об Америке – стране равных возможностей, Рики предложил бы взглянуть на богатство с точки зрения вора. Существуют ли более тупые и беспечные люди, нежели богатые старые янки? Они оставляют наследственные драгоценности в ящиках комодов и выходят из дому, не заперев двери, – и в то же время бросают официантке десять центов на чай. Если таков правящий класс, то самое время захватить власть. Правительство, составленное из воров, по крайней мере заставит поезда приходить вовремя.

Курт Линдстром брел по Сент-Стивен-стрит, точно мультяшный персонаж. Что-то в его упругой походке, точно у нелетучей, быстроногой птицы, в упрямой пряди светлых волос на лбу, в наклоне головы говорило Рики, что это типичный бостонский простофиля – пижон и неженка. Невозможно даже предположить, что он мог убить Эми. Музыкант и безработный актер, который произносит шекспировские монологи на Гарвард-сквер, где околачивался студентом. Да Эми бы его пополам переломила. Но Майкл верил в причастность Линдстрома, и полицейские тоже, поэтому Рики отправился на задание.

Линдстром свернул на Симфони-роуд и вошел в дом двумя кварталами дальше – четырехэтажное здание без лифта. Большинство домов на этой улице были такими же – фасад из красного кирпича, никаких украшений, не считая грубых гранитных фронтонов над дверьми и окнами. Здесь в основном жили студенты, и улочка выглядела убого: дома давно нужно было покрасить, маленькие дворики заросли сорняками. Но в этих жалких домах, в изгибах улицы, в форме окон ощущалось нечто несомненно викторианское.

Рики стоял на противоположной стороне и смотрел на свет, пробивающийся из окна Линдстрома. Через несколько минут он поднялся на крыльцо и запомнил номер квартиры.

Он ушел не сразу – обогнул здание, окинул взглядом черный ход, мусорные баки, парковку.

Проулок – достаточно широкий для того, чтобы по нему мог проехать грузовик, – вел через весь квартал позади домов. Затем он пересекался с Гейнсборо-стрит – улицей, очень похожей на ту, где обитал Линдстром. Елена Джалакян, первая жертва Душителя, жила в маленькой квартирке на этой улице. Ее убили 14 июня 1962 года. В начале того жуткого лета.

Пятидесятишестилетняя Елена была швеей, из первого поколения армянских эмигрантов, и любительницей классической музыки. Она сняла эту квартиру отчасти потому, что отсюда недалеко было до Симфони-Холла. Она посещала открытые репетиции Бостонского симфонического оркестра и выстаивала очереди за дешевыми билетами. Она любила Брамса, недолюбливала Малера, и ей не нравился новый немец-дирижер, который, на ее вкус, был чересчур резок. Елена блаженствовала в Симфони-Холле, роскошь концертного зала казалась ей запредельной. Может быть, она познакомилась с молодым музыкантом, который жил поблизости и возвращался домой той же дорогой? Она увидела его на сцене? Однажды они поболтали за кулисами? Она охотно и добровольно открыла ему дверь? Повернулась, чтобы пойти в спальню и переодеться, а потом предложить гостю чаю с печеньем? Елену Джалакян оглушили ударом по затылку, изнасиловали, видимо, при помощи какого-то предмета – его так и не нашли, – избили и удушили пояском от халата, который затем завязали бантом. Первый выход убийцы.

Вернувшись домой, Рики обнаружил, что дверь выбита, а ручка вырвана с корнем. Он осторожно приотворил дверь, но за ней что-то валялось, поэтому пришлось толкнуть сильнее.

В квартире царил такой хаос, что она весьма отдаленно напоминала то место, откуда Рики вышел всего пару часов назад. Ящики комода валяются на полу, обивка на кушетке ободрана, подушки распороты, и их содержимое разбросано по ковру. Шкаф опрокинут, большая часть пластинок разбита. Больше всего Рики сожалел об этом. Он коллекционировал записи несколько лет и любовно расставлял в алфавитном порядке. Очень жаль. Видимо, здесь поработал Гаргано со своими головорезами – никакой грабитель не станет устраивать подобный беспорядок, никакой полицейский не будет проводить обыск столь безжалостно. Люди Гаргано уничтожили его великолепную коллекцию безо всякого повода: Рики ведь сказал, что никаких бриллиантов у него нет.

36

– Микки, дай-ка мне это… – Рики кивком указал на булочки, и Майкл передал ему тарелку.

Они ели молча. Ножи и вилки позвякивали, челюсти двигались. Все молчали.

За воскресным столом семья чувствовала себя особенно опустошенной. На работе было нетрудно позабыть о том, как они измучились. Но не сейчас. Джо снова работал сверхурочно, количество обедающих сократилось вдвое, и расстояние между стульями было слишком большим. Чересчур много свободного пространства за столом. Кэт, Рики и Маргарет как будто уменьшились в отсутствие своих словоохотливых спутников. Они не привыкли поддерживать разговор. В течение многих лет они отбивали атаки, предпочитая отвечать, острить, обмениваться острыми репликами – а потом замолкать. За этим столом никогда не произносили длинных речей. Здесь разговаривали слишком быстро, перебивая друг друга, кричали, ругались, дразнились, болтали. Коротко, громко и язвительно – таков был стиль Дэйли. Теперь же остался лишь один обеденный забияка, Брэндан Конрой, но сегодня вечером его реплики звучали неуместно. Майкл и Рики обменивались сердитыми гримасами – этот жирный клоун рядом с матерью приводил их в ярость, – и вскоре Конрой замолчал. Даже Кэт, невозмутимая, как слон, погрузилась в собственные мысли.

Они сидели за столом двадцать минут. Казалось – час.

После ужина Майкл растянулся на кушетке и уставился в телевизор.

Родственники один за другим расходились. Кэт помогла убрать со стола и перед уходом поцеловала Майкла в лоб. Малыш Джо послушно помахал рукой: «До свидания, дядя Майкл». Рики сначала сидел в кресле, потом быстро встал и тоже отправился домой. По пути к двери он похлопал брата по плечу:

– До встречи, Майк.

Маргарет отправилась наверх почитать и заснула.

В результате Майкл остался в гостиной наедине с Брэнданом Конроем, к их обоюдному неудовольствию. Майкл ушел бы, но из упрямства решил утвердить свои права на территорию. Здесь по-прежнему был его дом – дом братьев Дэйли, – хотя вскоре Брэндану предстояло их сменить. Эта розовая туша уляжется в постель Джо-старшего, точно так же, как она уже утвердилась в отцовском кресле за обеденным столом и в гостиной. Но пока что, покуда Майкл лежал на кушетке, он держал Конроя на расстоянии. Он мог бы, как ребенок, заявить, что никуда отсюда не уйдет, и Конрой ничего не сумел бы сказать или сделать, чтобы выдворить его отсюда. Может, он будет дурачить Брэндана до тех пор, пока тот не отправится домой, вместо того чтобы подняться наверх и лечь рядом с Маргарет.

Если Конрой и был этим обеспокоен, то не подавал виду. Он смотрел телевизор, надев очки в черной оправе, неловко сидевшие у него на носу, точно маска. Когда он с большим усилием сбросил обувь, Майкл произнес:

– Чувствуйте себя как дома, Конрой.

В девять Майкл настоял на том, чтобы посмотреть «Шоу Джуди Гарланд» вместо «Бонанцы». [7]7
  Известный в Америке телесериал-вестерн.


[Закрыть]

– Но «Бонанца» цветная.

– Знаю. – Майкл бы и сам предпочел «Бонанцу», но ничего не мог поделать.

– А ты зараза, сынок.

Майкл промолчал. Он лежал плашмя, положив голову на подлокотник кушетки, и прекрасно понимал, как выглядит со стороны эта фривольная поза. Байрон в Дорчестере. К черту. Майкл будет лежать, как ему вздумается. Это его кушетка. Он назло пролежит здесь всю ночь. Нет ничего приятнее маленьких шпилек.

– И долго это будет продолжаться?

– Что, Брэндан?

– Твоя хандра.

– Я бы назвал это печалью.

– Печалью? И долго ты еще будешь ей предаваться?

– Эми умерла совсем недавно. Куда вы торопитесь?

– Да брось! Ты начал хандрить задолго до того, парень.

– Правда? Наверное, утратил счет времени.

– Ты грустишь по отцу.

– Наверняка он бы на моем месте делал то же самое.

– Не так долго. Знаешь, иногда наступает время, Майкл… Нельзя скорбеть вечно. Жизнь – для живых.

– Хм. Да вы открываете мне новые грани. Я бы сказал, что время – для живых. Но у папы больше не осталось времени. Как и жизни. Его, так сказать, выселили из этого здания, беднягу.

– Я пытаюсь говорить серьезно, как мужчина с мужчиной, а ты шутишь. Не понимаю тебя, Майкл.

– Неудивительно. Разве в семьях не всегда так? Отцы и сыновья…

– Ты винишь меня в смерти отца?

– А должен?

– Нет, конечно.

– Тогда почему вы спрашиваете?

– Потому что я страшно тебя раздражаю и никакие могу понять, в чем, черт возьми, причина.

– Просто мы разные, Брэндан. Как слои в ирландском салате. И не берите в голову.

– Я и не беру в голову. Совершенно не беру.

– Не похоже.

– Это меня ничуть не волнует.

– Ладно, Брэндан, давайте помолчим и посмотрим Джуди Гарланд.

– К черту Джуди Гарланд.

Майкл иронически закатил глаза.

– Если хочешь что-то мне сказать – так скажи. Хватит шуток и ехидных словечек, вы с Рики ведете себя как дети. Будь мужчиной, ради Бога.

– Я пытаюсь. Ради Бога.

– Господи, как добиться от тебя прямого ответа? Ты думаешь, твой отец погиб по моей вине?

Майкл пожал плечами.

– Ответь, Майкл, да или нет? Ты думаешь, что твой отец погиб из-за меня?

– Да.

– Да?

– Ответ утвердительный. Так точно. Вот именно. Ага.

– Но как?

– Не знаю.

– Он не знает… А ты нахал, сынок, вот что. Нравятся мне эти кабинетные детективы. А что, по-твоему, я должен был сделать?

– Бежать быстрее.

– Быстрее?

– Да, быстрее.

– И что тогда? Меня бы застрелили вместо него? Если помнишь, я и так получил пулю в брюхо и чуть не умер. Ты знаешь, что я до сих пор мочусь кровью?

– Нет, не знаю.

– Так вот учти, я мочусь кровью. Что ты на это скажешь?

– Не пейте что попало.

– Давай, шути. Ты позабыл, что меня подстрелили, потому что тебе нравится жалеть самого себя.

– О да, на это уходит много времени.

– Если бы я умер, ты бы успокоился?

– Вероятно, это было бы неплохое начало.

– Прекрасно. Возможно, я туповат, я крепколобый старый ирландец, но я все понимаю. Хватит. Ты меня слышишь? Ты собираешься и дальше так себя вести? Ладно. Но учти, я понимаю, в чем тут дело. Это и кошке ясно. Мальчику не нравится, что его мамочка нашла себе другого мужчину. Поэтому ты винишь меня во всех грехах. Как это…

– Банально?

– Да. И кстати, ты ошибаешься. Я страшно переживаю из-за смерти твоего отца. Я готов сделать что угодно, лишь бы найти того пацана.

– Правда? А что вы реально сделали для того, чтобы его найти? Расскажите, что вы сделали? Где же этот пацан, Брэндан?

– А я откуда знаю?! Если бы я знал, то перевернул бы небо и землю, чтобы его достать!

– Что-то я не вижу, как вы переворачиваете небо и землю.

– А что ты посоветуешь?

Майкл пожал плечами:

– Я не полицейский, как и Эми.

– Это не ответ. Скажи, парень, что мне делать? Как тебя успокоить?

– Хватит, – произнес женский голос.

Майкл обернулся и увидел мать. Та стояла на нижней ступеньке лестницы, в голубом халате, скрестив руки на груди. Он сел.

– Вам придется примириться друг с другом. Вот что я хотела сказать. Майкл, веди себя поуважительнее. Брэндан, пора спать.

– Брэндан, пора спать, – издевательски повторил Майкл.

Конрой отыскал ботинки и зашлепал к лестнице. Маргарет посторонилась, чтобы разминуться с ним в узком проеме – им двоим едва хватило места. Пробираясь мимо нее, Конрой случайно сорвал деревянный шарик со столбика перил. Этот шарик, размером с апельсин, уже лет тридцать держался на честном слове. Конрой с удивлением взглянул на него, точно шарик прилип к ладони. Он вернул его на место и невозмутимо зашагал дальше. Рука Брэндана цеплялась за шаткую балюстраду – неуместно большая на деревянных планках, до блеска отполированных детскими ладошками.

Майкл чувствовал, как его собственная рука хватается за эти перила, за их узкий закругленный верх, он вспомнил крошечную шершавую зарубку, которая вечно царапала большой палец и обозначала поворот на последнюю площадку.

– И ты ступай домой… – Маргарет вздохнула. – Утром тебе на работу. – Не дожидаясь ответа, она повернулась и пошла наверх.

37

Стройка в Уэст-Энде была окружена восьмифутовой фанерной стеной. Там и сям ее расписали слоганами: «Новый Бостон грядет!», «Будущее здесь и сейчас». Бостонцы воспринимали эти обещания с долей скепсиса. Политики и прочие болтуны говорили о Новом Бостоне достаточно долго, чтобы все задумались, а что это такое, точно так же, как обитатели Старого Света, наверное, однажды задались вопросом, где находится Новый. Поэтому кое-где забор, что вполне предсказуемо, был изукрашен самым непристойным и антиправительственным образом. Один из провозвестников Нового Бостона, впрочем, почему-то остался нетронутым – это был лист эмалированной стали, очень большой, который висел на углу Кембридж-стрит и Чарльз-стрит, неподалеку от тюрьмы. На нем был пастельный набросок – четыре белые башни посреди зеленого парка, невероятно современные, похожие на сон. Никаких машин – видимо, обитатели этих зданий добирались домой на космических кораблях. Пешеходы обычно замедляли шаг перед рисунком и благоговейно глазели. Такие дома просто не существовали в Бостоне, они были слишком хороши для него, слишком хороши для бостонцев. Картинка привлекала всех, кто проходил мимо, – тонкогубых женщин с покупками и серолицых мужчин в синих костюмах. Они останавливались и неодобрительно качали головами – их раздражала хвастливость, неприкрытая, безвкусная амбициозность. Под рисунком значилось предварительное название проекта: «Парк Кеннеди» – и длинный список благодарностей, похожий на титры в конце фильма: Зонненшайн… Бостон… мэр Джон Коллинз… отдел перепланировки… реставрационный департамент… «Зонненшайн констракшн»… Первый национальный банк… трест «Новый Бостон»…

Мо Вассерман договорился встретиться с Джо под этим щитом. Стоял необычайно теплый для начала апреля день – предвестник весны. Вассерман был возбужден. Когда Джо появился, старик выкрикнул:

– Вот и вы! Идемте!

Он повлек Джо по Чарльз-стрит, вдоль стройки, к воротам, где десяток мужчин суетились вокруг грузовика. На стройке кишела целая армия рабочих, площадка занимала около четверти прежнего Уэст-Энда, но Вассерман каким-то образом нашел нужного человека.

– Вон!

– Который?

– В красной куртке. Пьет кофе и делает вид, что не видит меня. Он там был. Это не тот, который командовал, но он был там.

– Уверены?

– Конечно, уверен.

– До какой степени уверены?

– Послушайте-ка этого человека! «До какой степени». Не будь я уверен, то не привел бы вас сюда.

– Ладно, мне ведь нужно удостовериться.

– Детектив, я ведь не прошу его пристрелить, просто поговорите с ним. Какая степень уверенности вам нужна?

Джо зашел на стройку с видом человека, которому открыты все пути.

Мужчина поднял взгляд. Чуть за двадцать. Густые волосы, блестящие от геля, глаза-щелки. Приземистый, коренастый. Белая майка обнажает мускулистые плечи и руки, на правом бицепсе – татуировка с изображением дьявола в боксерских перчатках и букв КМП. [8]8
  Корпус морской пехоты.


[Закрыть]Увидев Джо, парень поставил стаканчик с кофе на землю, чтобы руки были свободны.

– Надо поговорить, – сказал Джо.

– Да? А ты кто такой?

Джо заколебался, как будто эти слова каким-то образом его смутили, потом попытался собраться с силами. Он твердо верил в одно: в бою наилучшая стратегия – это нападение и еще раз нападение, выпяти грудь и пошли противника на хрен, будь готов ударить первым и любой ценой удержаться на ногах. Он знал правила игры. Парень рассматривал Джо и оценивал его реакцию, упрямо и презрительно выпятив губы. Единственным адекватным ответом могло стать лишь применение силы… Джо подумал, что сейчас удавит этого чертова итальяшку пожарным гидрантом, этого долбаного маленького… Нет, в этом никакого смысла. Он не готов, ему не хватит энергии. Джо вытащил значок и показал парню.

– Следи за языком, – сурово предупредил он.

Парень ощутил свою победу.

– Простите, офицер, – сказал он, не меняя выражения лица. – Я и не знал. Вас за кого угодно можно было принять.

Они отошли в дальний конец площадки, и парень всячески постарался продемонстрировать неуважение. Не выпуская стаканчика с кофе, он согнул правую руку, так что дьявол в перчатках весь затрепетал. У Джо была похожая татуировка – боксирующий лепрекон – на том же месте. Это только усугубило ощущение провала.

– Ты где был вечером десятого января, часов в одиннадцать?

– Понятия не имею. А вы где были?

– Следи за языком, тебе говорят.

– Простите. Не помню, где я был. А что? Что-то случилось?

– Возле Гэдена был магазинчик, сейчас его снесли…

– Вы что, хотите повесить на меня какой-нибудь долбаный взлом?..

– Язык!..

– Прошу прощения. Вам что, заняться нечем?

– Сегодня – нет. У тебя есть машина?

– А что?

– У кого из местных есть черный седан?

– При чем тут черный седан?

– Четверо парней с бейсбольными битами прикатили на черном седане и разнесли магазинчик.

– Какие парни? Да о чем речь-то? Вы сами не знаете…

– Я знаю. Я все прекрасно знаю. У меня есть свидетель, который сказал, что среди этих четырех придурков был и ты.

Парень напрягся.

– Кто? Этот старый хрен, с которым ты сюда пришел? Да он же слепой…

– Этот слепой старый хрен высмотрел тебя среди всех, кто здесь работает. Более того, поручусь, что он и в участке тебя опознает десять раз из десяти. Если дойдет до суда, ты отправишься за решетку.

– Ну давай, арестуй меня! Давай!

– Не сегодня.

– Конечно, не сегодня. Я так и думал. У тебя на меня ничего нет, и ты сам это знаешь.

– Как тебя зовут?

– Пол.

– А дальше?

– Пол Маролла.

– Покажи-ка водительские права. Где ты живешь, Пол Маролла?

– В Линне.

Джо записал имя, адрес и дату рождения, потом вернул парню права.

– Рад был с тобой пообщаться.

– Пошел ты!

– Еще увидимся.

– Пошел ты!

– Хочешь загреметь в участок и слегка остыть?

– За что?

– Ты подозрительный тип. Нарушаешь порядок. Я что-нибудь придумаю.

– Пошел ты!

Джо покачал головой. Ему удалось сохранить самообладание, он чувствовал себя умнее Пола – по крайней мере Джо считал, что он оказался умнее. Он не наговорил лишнего. Не желая портить эту чудесную минуту, он решил просто уйти, хотя и сомневался, что ему удалось добиться каких-нибудь результатов.

– Тебе говорят, следи за языком.

– Пошел! Ты!