Текст книги "Душитель"

Автор книги: Уильям Лэндей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 23 страниц)

41

Маргарет Дэйли вышла из ванной после душа. Она насухо вытирала волосы, одновременно локтями прижимая к бокам полотенце, обернутое вокруг тела. Закончив, она встала перед зеркалом. На пороге возник мужчина. Маргарет вздрогнула.

– Майкл!

Он стоял, опираясь о косяк, в костюме – видимо, завернул к матери по пути на работу. Он похудел, под глазами от переутомления появились мешки.

– Что ты тут делаешь? Как ты вошел?

– Твой любовник, выходя, оставил дверь незапертой.

– Мой любовник? Майкл, ты с ума сошел? В чем дело?

– Что, он не твой любовник?

– Я слишком стара для любовников. И потом, не твое дело, какие у нас отношения.

– Ты его любишь?

– Господи, Майкл, для такого разговора сейчас слишком ранний час. Я даже одеться не успела. – Маргарет мелкими шажками вошла в ванную, неуклюже подражая грациозной девичьей походке. Майкл не знал, идет она так по привычке или просто стесняется своей наготы. Маргарет вернулась в махровом халате с бахромой.

– Это главное, что тебя беспокоит? Что я живу с Брэнданом?

– Ты его любишь?

– Майкл, я не стану отвечать на подобные вопросы. Это совершенно не твое дело. Ты с ума сошел – появляться вот так, с утра пораньше? Ты что, слонялся вокруг дома, пока Брэндан не уехал?

– Да.

– А позвонить ты не мог?

– Я подумал, что лучше поговорить с глазу на глаз.

– Майкл, сядь. – Маргарет набросила на неубранную постель покрывало и присела на край. – Садись.

Он хмуро взглянул на кровать.

– Я лучше постою.

– Майкл, ты здоров? Все говорят, что после случившегося ты повредился в уме…

– Я в порядке.

– Ты запил?

– Нет.

– Употребляешь… наркотики?

– Пока нет.

– Тогда в чем дело? Ты похож на сумасшедшего. Что с тобой творится?

– Мне не нравится твой любовник, вот и все.

– Прекрати называть его моим любовником, это глупо.

– А как мне его звать? Папа?

– Зови его Брэндан. Ты ведь звал его так тридцать лет. И разговаривай со мной как положено. Я по-прежнему имею право на некоторое уважение, даже если отец и перестал держать вас в ежовых рукавицах.

– Не стоит беспокоиться, теперь для этого существует Брэндан.

– Майкл, поди сюда. Сядь.

Он сел на кровать рядом с матерью. Ночной столик – столик Джо-старшего – был завален мусором. На нем лежали смятые салфетки и любовный роман толщиной с кирпич, стоял полупустой стакан воды.

– Майкл, прекрати. Что бы ты ни имел против Брэндана, пора успокоиться, слышишь? Я этого не потерплю. Я тебя не узнаю, ты стал чужим. Где мой маленький Майкл?

– Ты любишь Конроя?

– Какая разница?

– Большая. Именно в этом все и дело.

– Почему? Не понимаю. Почему?

– Потому что у тебя был муж.

– Был. Он умер, Майкл. А я жива. Ты бы предпочел, чтобы я легла в гроб рядом с ним и чтобы нас закопали вместе?

– Я хочу, чтобы… Чтобы ты его уважала.

– Разумеется, я его уважаю. Мы прожили тридцать шесть лет. Как же можно его не уважать?

– Тогда зачем тебе эта… свинья?

– «Свинья»! Майкл!

– Ты права, это нечестно. Свиньи не заслуживают такого сравнения.

– Майкл, откуда все это? Твоя ненависть… Ты всю жизнь знаешь Брэндана. Твой отец… который, по-твоему, святой…

– Я этого не говорил. Он не святой. Не святой. Просто достойный человек. Работал каждый день, никогда тебе не изменял, старался ради семьи – вот что я о нем скажу. И после сорока лет жизни с ним ты подпустила к себе Брэндана? Конрой и вполовину не стоит отца, и ты это знаешь. Их невозможно сравнить. Все равно что… свинья и апельсины.

– Брэндан – хороший человек.

– Да брось. Он просто назойливый хвастун. И даже хуже, мама, поверь.

– Хуже?

– Есть вещи, которых ты не знаешь.

– Прекрати, теперь ты действительно заговорил как псих.

– Тебя не беспокоит то, что Брэндан был там, когда папа погиб?

– Нет.

– Что человек, с которым ты спишь и который прикасается к тебе, был последним, кто видел твоего мужа живым?

– Майкл, прекрати!

– Он рассказал какую-то нелепую историю о мальчишке-убийце, которого так и не поймали. Твой муж убит, Брэндан был там, а преступника не нашли. Это тебя не волнует?

Майкл подошел к бюро и увидел всякие мелочи, которые лежали на крашеном жестяном подносе, – статуэтка, заколки для волос, четки, монеты. В среднем, открытом, ящике среди чулок и подвязок виднелась коричневая рукоятка пистолета Джо-старшего. Майкл взглянул на мать, которая по-прежнему сидела на постели. Простыни были сбиты. Она повернулась к сыну. На стене, в углу, висела фотография братьев Дэйли в возрасте пятнадцати, тринадцати и девяти лет, а рядом – изображение Иисуса с молитвенно сложенными ладонями. Майкл подумал о церкви и о…

– Вы… вы с ним…

– Что?

– Вы предохраняетесь?

– О Господи, Майкл! Да как ты смеешь! Все, разговор окончен. И это, по-твоему, Брэндан свинья?

– Ну ладно, ладно.

– Это ты свинья! Свинья! Свинья! – Маргарет дрожала всем телом. – О Боже!

Майкл промолчал.

– О Боже! – повторила мать.

– Есть вещи, которых ты не знаешь, мама. Я сомневаюсь, что тебе следует видеться с Брэнданом.

– Да? Надо же, как обидно. Но я уже взрослая. Я сама решу, с кем мне видеться, а с кем нет.

– Я серьезно. Об этих вещах знала Эми…

– О каких вещах, Майкл? О чем ты говоришь?

– Эми думала… – Майкл остановился. Мать решит, что он спятил, даже если приписать всю историю Эми. Она решит, что он спятил, если поверил этому. Поэтому Майкл уклонился. Он не стал напрямую обвинять Брэндана Конроя. – Эми думала, что Брэндан знает об убийстве отца больше, чем говорит. Вот что.

– Так считала Эми?

– Да.

– Знаешь, я это слышу не впервые. Брэндан передал мне ваш разговор. Он тоже думает, что ты ненормальный. Я защищала тебя, но знаешь что? Возможно, Брэндан прав. Тебе действительно нужна помощь, Майкл.

– Ну так помоги мне.

– Как? Отвезти тебя в клинику и запереть?

– Не встречайся с Брэнданом, хотя бы какое-то время. Ради меня. Сделай это ради меня.

– Не могу. И ты сам знаешь, что я не могу так поступить.

– Почему? Скажи, что ты больна, что тебе нужно подумать, что он слишком торопится, что у тебя рак, наконец… Мама, поверь, все женщины так отговариваются. Он тебя правильно поймет.

– Но я не хочу порывать с Брэнданом.

– Значит, ты его любишь.

Маргарет сердито вздохнула.

– Люблю, не люблю… Почему мне обязательно любить или не любить его? Я даже не знаю, что это такое. Люблю ли я его, как любила твоего отца? Нет, потому что нам с Брэнданом не восемнадцать лет. Что значит для меня это чувство, Майкл? Почему я сама не вправе решить? Почему я не могу найти себе мужчину? Ведь это не грех – кого-нибудь найти. Я просто не хочу быть одна – разве это такой уж грех?

– Нет, не грех. Всего лишь ошибка.

42

Стол Клэр Дауни в редакции «Обсервера» стоял в углу отдела новостей, где грохот телетайпов смешивался с общим шумом – неритмичным щелканьем пишущих машинок и громкими голосами людей в смятых белых сорочках (в редакции все перекрикивались, точно матросы во время шторма). На столе Клэр стояла огромная машинка, на ней фломастером было написано «Иди и ищи». Вокруг лежали бумаги, сложенные газеты, пачка из-под сигарет, превращенная в подставку для карандашей, зловещего вида дырокол. Все это, казалось, было собрано случайно, как будто вещи швырнул на стол пролетавший мимо ураган.

Майкл маячил в углу, пока не появилась Клэр, одетая в белую блузку и простую серую юбку. Ее широкое лицо, довольно симпатичное, было готово расплыться в улыбке, каштановые волосы разделены пробором и заколоты сбоку, как у школьницы. Майкл был разочарован. Он ожидал встретить Кэтрин Хепберн.

– Вы Клэр?

– Да.

– Я Майкл Дэйли. Мой брат Рик и Эми Райан…

– Эми, Эми…

– Не знаю, говорила ли она…

– Конечно.

– Они с Риком…

Клэр улыбнулась:

– Я знаю, кто вы такой, Майкл. Эми рассказывала. Я видела вас на похоронах.

– Не найдется для меня минутка?

Клэр взглянула на часы: четверть третьего.

– Минутка, но не больше, у нас аврал. Делаем вечерний выпуск.

– Всего несколько вопросов про Эми.

– Пять секунд уже прошло.

– Вы с ней писали о деле Душителя?

– Да.

– Под статьями стояли ваши имена. Это значит, что вы писали их вместе?

– По большей части – да. Это были наши репортажи. Мы работали вдвоем.

– Почему вы перестали?

– Мы не перестали. Все остановилось само собой. Де Сальво признался, и расследование прекратили. Когда начнется суд, мы напишем об этом… То есть я напишу.

– А как насчет убийств?

– Наши статьи в основном касались расследования. Мы с Эми не расследовали убийства, мы освещали ход следствия.

– Значит, вы не задумывались о других подозреваемых? Об Артуре Нэсте? Курте Линдстроме? Не общались с ними? Не задавали им вопросов?

– Нет. Мы не сумасшедшие. То есть Эми, возможно, и была сумасшедшей. Но не я.

– Нэст и Линдстром не угрожали ей?

– Насколько я знаю, она никогда с ними не общалась.

– А у нее были с кем-нибудь проблемы? Кто-нибудь ей угрожал?

– Нет.

– Она когда-нибудь говорила о Брэндане Конрое?

– О Конрое? А в связи с чем?

– В связи с расследованием.

– У Конроя она черпала информацию.

– По поводу дела Душителя?

– И не только.

– А как насчет убийства моего отца? Эми когда-нибудь говорила об этом?

– Не со мной.

– Она никогда не заговаривала о том, как погиб напарник Конроя?

– Возможно, и заговаривала, это громкое дело. Но ничего особенного я не припомню. – Клэр положила руку на плечо Майкла. – Примите мои соболезнования.

Майкл заметил на ее пальце обручальное кольцо.

– Так над чем же работала Эми?

– Насколько мне известно, она занималась двумя вещами – делом Душителя и уэст-эндскими крысами.

– Крысами? При чем здесь расследование?

– Двуногими крысами.

– А! И в чем там дело?

– Не знаю. Но могу догадываться. В Уэст-Энде можно сделать уйму денег. Это тот сыр, который так любят крысы. Деньги. Хотите узнать, в чем дело? Найдите сыр.

– Как?

Клэр указала на надпись на своей машинке.

– Знаете, что это такое? Это написала Эми. Своего рода девиз. Это значит: оторви свою задницу от стула и постучись в двери. Вот чем мы тут занимаемся. Поэтому ступайте в Уэст-Энд и постучитесь в двери.

– Но в Уэст-Энде больше не осталось дверей.

– Наша работа не так проста, как кажется. Минута истекла. – Клэр села, сунула копирку меж двух листков бумаги и заправила их в машинку. – Идите. Если что-нибудь узнаете, сообщите мне. Идите же. Удачи.

Майкл помедлил, чтобы взглянуть на нее с порога. Клэр сидела очень прямо и быстро печатала, не сводя глаз со своих заметок. Она была единственной женщиной в редакции и, несомненно, лучшей машинисткой. Мужчины стучали по клавишам двумя пальцами, они сжимали карандаши в зубах или совали их за ухо и забывали там. Все нервно поглядывали на стенные часы.

Майклу понравилась Клэр, невзирая на обручальное кольцо – или именно благодаря ему. Он никогда не отказывался от небольшого флирта и ничего не мог с собой поделать. Он считал женщин неотразимо привлекательными. В том, как он завязывал и разрывал отношения, была некоторая неразборчивость. Но теперь романы стали реже. Любовь – это разновидность надежды, а в последнее время Майкл редко надеялся…

43

Сидя в кресле без подлокотников, всего в футе от пола, Джо рассматривал дежурную за столом – светловолосую девицу с вихром на лбу, похожим на взбитые сливки. Джо не отказался бы нагнуть ее прямо здесь и сейчас. Он попытался выбраться из кресла, но безуспешно: спинка была откинута назад, и ему никак не удавалось нащупать пол. На коленях у Джо как будто лежал мешок. Он не мог встать.

Дежурная понимающе улыбнулась.

Джо решил не барахтаться на ее глазах, как перевернутый жук, а подождать, пока она отвернется. Он принялся воображать ее обнаженной. Интересно, во что обойдется освободить ее от одежды – время, деньги, риск, что эта бабенка станет последней каплей, которая переполнит чашу терпения Кэт. Возможно, блондинка всего этого стоила, в зависимости от того, какая у нее задница, это способно изменить все расчеты. Джо пока что не видел ее со спины. Возможно, ее зад походил на гигантский персик, вполне в его вкусе. Но вдруг окажется, что ягодицы у нее совсем плоские, аж юбка провисает, или, наоборот, слишком пышные, как перезрелый фрукт? От задницы многое зависит.

Дежурная возилась с бумагами. Перед ней стоял белый блестящий телефон, похожий на спящую кошку. Джо восхитился им. Наверное, дорогая штука. Телефон зазвонил, и девушка немедленно ответила:

– Офис мистера Зонненшайна, Ингрид слушает.

Интересно, каково это – приложить такую трубку к собственному уху? Наверняка она легкая, легче довоенных моделей в участке, сделанных из тяжелой черной пластмассы, с гуттаперчевыми шнурами. И разумеется, трубка еще будет хранить интимную теплоту уха Ингрид.

Чтобы трахнуть ее надлежащим образом, нужно было позвать ее на свидание – а для этого нужны деньги. И потом, ужин в ресторане или баре требует времени, которого у него опять-таки нет, потому что Джо вкалывал сверхурочно, а вдобавок отрабатывал долг. И потом, он почти не видел сына. Нужно как-то искупить свою вину перед Малышом Джо, когда все это закончится. Ингрид казалась недостижимой. Но она была рядом, и Джо с логикой безумца подумал: «Если голоден – так ешь…»

– Вы когда-нибудь сидели в этом кресле? – поинтересовался он.

– Нет.

– Самое неудобное кресло на свете. Попробуйте.

– Зачем же мне садиться в самое неудобное кресло на свете?

– Потому что это в своем роде совершенство.

– Дурное?

– Да, но совершенство есть совершенство.

Джо наконец выбрался из кресла, как будто выкатился из гамака. Обретя почву под ногами, он взглянул на дежурную – та посмотрела в ответ, и он ощутил знакомое щекотание в промежности, несомненное пробуждение.

– Вам нравится эта работа? Сидеть здесь, отвечать на звонки?

– Конечно.

– Вы, наверное, встречаете интересных людей. Больших шишек.

– Да, наверное.

Он протянул ей визитку.

– Если что-нибудь будет нужно… какая-нибудь помощь… позвоните. Иногда бывает полезно иметь друга.

Она держала карточку за угол, как что-то мокрое.

– Друга?

– Да. Почему бы порой не прибегнуть к дружеской помощи?

– Чтобы избавиться от проблем?

– Ну да. Например.

Что-то мелькнуло между ними – взгляд, который Джо счел своего рода согласием.

Послышались шаги, атмосфера в комнате ощутимо изменилась, словно упал столбик барометра, как это бывает перед бурей. Из кабинета, протягивая руку, вышел Фарли Зонненшайн.

– Детектив… Простите, что заставил ждать.

– Спасибо, что согласились увидеться, сэр.

– Заходите, заходите. Ингрид уже предложила вам кофе?

– Да. Я отказался.

– Полицейский, который не пьет кофе? Хм…

Зонненшайн был высоким, примерно шести футов трех дюймов, и довольно красивым, притом ничуть не смазливым. Он почти облысел, а оставшиеся волосы очень коротко стриг, отчего трудно было определить его подлинный возраст. Ему могло быть от пятидесяти до шестидесяти пяти.

Он провел Джо в кабинет, обставленный в том же стиле, что и холл, – сталь и светлое дерево. На полках и на стенах стояли трофеи – лопатки с церемоний закладки первого камня, каски, архитектурные наброски, фотографии (в том числе снимок Зонненшайна с президентом Кеннеди).

Застройщик предложил Джо сесть так, чтобы их не разделял стол. Джо сел и немедленно закинул ногу на ногу. Зонненшайн сделал то же самое, но более элегантно. Джо попытался скопировать его позу, но бедра у него были слишком массивны, и в результате он больно прижал себе яички, а потому пришлось занять исходную позицию.

Зонненшайн был евреем, но напоминал скорее классического янки, отчего казался еще более чужим. Человек, в котором смешалась экзотическая кровь двух народов, даже трех, если считать богачей отдельным суперэтносом, – Джо, например, так всегда считал. Люди типа Фарли Зонненшайна прижимали ирландцев еще сотню лет назад. К черту совместную фотографию Зонненшайна и Кеннеди, ирландского мученика. Джо прекрасно знал, как богатые янки и евреи смотрели на Кеннеди. Президент сбросил с себя всякую ирландскость и превратился в настоящего янки. А еще Джо знал, как богачи относятся к людям вроде Дэйли – дорчестерским пэдди, праху земному. Джо прекрасно понимал, что ему не подняться из канавы. Ощущая тошноту от негодования, он мечтал уйти немедленно.

– Итак, – сказал Зонненшайн, – чем могу помочь?

Он, кажется, не испытывал никаких дурных предчувствий по поводу визита из полиции.

Джо рассказал о проникновении в магазин Мо Вассермана, о четверых громилах в темном седане, с бейсбольными битами, об их равнодушии к деньгам, о том, что Вассерман впоследствии опознал одного из парней на стройке в Уэст-Энде.

– Понятно, – проговорил Зонненшайн. – Значит, вы хотите знать, не я ли послал бандитов, чтобы выкинуть старика из его лавочки? Нет, не я.

– Тогда каким образом этот парень, Пол Маролла, получил работу на вашей стройке?

– Понятия не имею. Я не отслеживаю отдельных рабочих. Работая над проектом подобного масштаба, мы пользуемся услугами многочисленных субподрядчиков. Большинство рабочих на стройке наняты именно таким образом. Вы когда-нибудь занимались строительством, детектив?

– Да.

– Тогда вы меня поймете. У меня есть свои люди, но, помимо прочего, я посредник, объединяю людей, необходимых для успешного завершения проекта.

– А как насчет Вассермана? Что вы помните об этом доме, о маленьком старике, который отказывался уезжать?

– Я вижу, вы читаете газеты, Джо – можно называть вас Джо? – а потому понимаете, что в Уэст-Энде огромное количество подобных случаев. Множество маленьких старичков и старушек. Помните миссис Блад? Она даже вроде как прославилась. И разумеется, меня сочли злодеем. Не важно. Швыряйте в меня камни, да будет так. Если вы хотите знать, помню ли я Вассермана с такой-то улицы, я скажу «нет». Если вы спросите, помню ли я такое-то здание, которое затормозило ход работ, я скажу «да». Конечно, помню. Ничего личного, Джо. Не знаю, что наговорил вам этот человек, и не сомневаюсь, что он обижен – как же иначе? – но бизнес есть бизнес. Наш проект жизненно необходим городу, Джо. Необходим во имя будущего. Нельзя забывать: на каждого несговорчивого старика или старуху найдется сотня, тысяча человек, которые, так или иначе, выиграют. Если помните, Кеннеди говорил: «Править – значит выбирать». Иногда приходится делать выбор. И никому это не по нраву, уверяю вас. Здесь нет преступников, Джо.

– Но кто-то вломился к нему в магазин…

– Вы решительный человек, Джо, настоящий детектив, и я это ценю. Но прошу вас хотя бы на мгновение взглянуть шире, увидеть картину целиком. Вы знаете, что после Первой мировой войны Бостон был четвертым по величине городом Америки? Знаете его нынешний статус? Он тринадцатый, и падение продолжается. За последние двадцать лет, пока страна развивалась, один из крупнейших городов вымирал. Понимаете, о чем речь, Джо? Нам жаль маленьких людей, которым пришлось нелегко, но город борется за жизнь. Мне жаль Мо Как-его-там и его магазинчик, но еще сильнее меня беспокоит вопрос, выживет Бостон или умрет.

– Послушайте, я всего лишь спрашиваю, кто вломился к Вассерману.

– Не знаю.

– Не обижайтесь, но самый весомый мотив был у вас.

– Никаких мотивов, Джо. Мы получаем эту недвижимость абсолютно легально, город и правительство отчуждают ее по закону. Зачем нам ввязываться в сомнительные авантюры? Мы не действуем такими способами, в этом просто нет нужды.

– Мистер Вассерман говорит, вы не заплатили ему полную стоимость дома.

– А какова стоимость дома? Сколько вздумается владельцу? – Зонненшайн заговорщицки улыбнулся. – Здесь есть очаровательный местный обычай, Джо: когда через город проезжает фургон, все пытаются его ограбить.

– Не понимаю…

– Я этого и не жду. – Зонненшайн кивнул. – Поверьте, я ничего не знаю о вашем обиженном владельце магазина. Ничего об этом не знаю. Я бы никогда не стал делать то, что может поставить под угрозу успех проекта. Слишком многое на кону. Полагаю, я дал ответ на все ваши вопросы. Есть что-нибудь еще, детектив?

– Э… наверное, нет. – Джо кивнул, ощутив свое поражение. – Простите, что побеспокоил вас. Если я что-нибудь вспомню…

– Никакого беспокойства, отнюдь. Если вспомните что-нибудь, сразу звоните, Джо. Мне неприятно, что меня пытаются выставить бандитом.

44

Рики стоял в дальнем углу зала, когда до него вдруг дошло, когда связь стала очевидной. Он скользнул вдоль стены к первому ряду, где журналисты, склонив головы набок, царапали что-то в записных книжках, а две единственные среди публики женщины сидели, зажав в коленях сумочки. Рики пытался увидеть де Сальво на скамье подсудимых – тот слушал, как адвокат произносит заключительное слово, обращаясь к присяжным. Альберт де Сальво не страдал от недостатка внимания в течение этих восьми дней. Разумеется, он не давал показаний – разыгранная им комедия не выдержала бы серьезного перекрестного допроса, – поэтому он старался извлечь максимум из своих появлений на публике, а в промежутке – вызвать сочувствие, сидя на скамье подсудимых. Но даже в этих рамках де Сальво умудрился создать грандиозный образ. Он был вполне удовлетворен работой, которую здесь проделывали. Он пришел, чтобы расставить все акценты, – открытый и прямой, в общем, неплохой человек, который вовсе не собирается отрицать очевидное. Рики видел, как де Сальво смотрит на адвоката. Леланд Блум славился своими концовками, и теперь он начинал набирать силу и скорость – это должно было воодушевить как присяжных, так и самого Блума.

– Если бы речь шла не о том, что подзащитный невиновен в силу умопомешательства, то ничего подобного бы не произошло. Давайте сотрем это со страниц истории, потому что слова сами по себе утратят значение… Давайте вырвем эту страницу…

Рики рассматривал лицо де Сальво – обвислый нос, волосы, обильно смазанные бриллиантином, густая щетина. Он подумал: «Освальд». Сходство было не физическое. Благодаря тем немногим фотографиям, которые появились в газетах – особенно знаменитому размытому снимку Освальда, с винтовкой на коленях, – его образ уже сделался своего рода символом, метафорой, которая проясняет все, что нужно. Всем известно даже, что винтовка, которую он держит на коленях, – это знаменитый карабин «манлихер-каркано», что он стрелял с шестого этажа Техасского склада учебных пособий. Освальд казался тоньше, изысканнее, чем де Сальво. В чем же тогда дело?

Де Сальво повернулся – возможно, ощутив взгляд Рики или просто заметив, что кто-то выдвинулся из толпы. Ему уже грозили смертью, и Леланду тоже, и в итоге продолжения суда днем не последовало. Лицо де Сальво на мгновение тревожно напряглось, потом вновь расслабилось, когда он убедился, что Рики не опасен – всего лишь еще один человек, привлеченный зрелищем того, как творится История. Он слегка кивнул Рики и снова обернулся послушать адвоката, который провозглашал его подлинным Бостонским Душителем.

– Эй, парень, ты тут весь день будешь торчать?

Рики мельком оглянулся:

– Простите.

Зал суда был переполнен. Здание мидлсексского Высшего суда представляло собой кирпичный мавзолей. Помещения были недостаточно велики, чтобы вместить такую толпу. Суд над Альбертом де Сальво занимал все городские умы. Репортеры прибыли пораньше, чтобы занять лучшие места. В зал суда были направлены дополнительные приставы, кембриджские полицейские дежурили в коридорах и на улице. Появился Алван Байрон, следом – Уомсли. Мэр Коллинз, по слухам, каждый день проводил совещания. Знаменитый певец Конни Фрэнсис однажды лично пришел понаблюдать за происходящим. Но общее внимание было сосредоточено на де Сальво и его элегантном и плутоватом адвокате, на развязке этой жуткой, чудовищной истории, которая случилась в тяжелом 1963 году и по-прежнему оставалась весьма туманной.

Суд, казалось, не собирался ничего раскрывать. Де Сальво даже не допрашивали по поводу удушений. Сенсационное признание в тринадцати убийствах не могло быть использовано против подсудимого. Не существовало никаких улик, которые позволили бы обвинить де Сальво. Фактически вопрос о том, был ли он настоящим Душителем, по-прежнему оставался предметом споров между полицейскими и обвинителями. Основную проблему представлял сам де Сальво. Он упорно настаивал на своем.

Де Сальво находился под судом по так называемому делу Зеленого Человека – четыре инцидента, в ходе которых преступник вламывался в квартиры и нападал на женщин. Дело получило такое название потому, что незадолго до убийств в Бостоне полицейские получили по телетайпу известие о сходной серии происшествий в Коннектикуте, где преступник был одет в зеленое – возможно, что-то вроде рабочей униформы. Но дело Зеленого Человека не касалось удушений, речь вообще не шла об убийствах. В одном случае произошло самое заурядное изнасилование – нападавший вынудил женщину сделать ему минет, – а все остальные нападения получились неудавшимися, неубедительными (преступник связывал женщин и щупал их, после чего отказывался от своих намерений из опасений или от сострадания). Последней жертве он, убегая, сказал: «Только не рассказывайте моей матери». Обвинения представляли собой хаос юридических терминов. Взлом и проникновение с намерением совершить тяжкое преступление; распутные и противоестественные действия, применение оружия. Ничего драматического, кровавого, ужасного, как в деле Душителя. Это был заурядный суд, о таких не пишут журналисты – такими пробавляется генеральный прокурор в ожидании чего-то действительно крупного…

Так почему Альберту де Сальво приписывали столь незначительное дело? Если верить Леланду Блуму, причина проста: де Сальво – действительно Бостонский Душитель и, следовательно, несомненно безумен. Доказав, что он Душитель, де Сальво тем самым доказывает собственную невиновность по делу Зеленого Человека и далее в любом ином преступлении по причине невменяемости. По расчетам Блума, клиенту так или иначе грозила тюрьма за Зеленого Человека, поэтому терять нечего. Это была настолько бредовая юридическая стратегия, что никто не принял бы ее всерьез, если бы не один факт: ее автором был сам Леланд Блум, этот бостонский Перри Мэйсон, богатый адвокат, который добивался оправдательных приговоров в куда более блистательных местах, нежели захудалый Бостон. Это был коренной бостонец, который перерос свой город, но не смог изгнать его из души, поэтому никто не заикался о том, что Зеленый Человек, обвиненный в столь смехотворных деяниях, непременно будет освобожден досрочно. Двадцать, максимум двадцать пять лет тюрьмы, через десять лет – досрочное освобождение. А самое главное – если де Сальво сумеет убедить присяжных в том, что он и есть Бостонский Душитель, его ни за что не оправдают, безумен он или нет. Какой присяжный, вернувшись домой, сможет сказать жене и дочери, что освободил Душителя, следуя формальной процедуре? Это юридическое харакири. Разумеется, было множество теорий, объясняющих странное признание де Сальво. Он захотел денег – вознаграждения, обещанного губернатором, и доходов от книг и фильмов. Он патологический лжец – признался не только в тринадцати убийствах, но и в нескольких других, и, если верить Блуму, поток признаний на этом не прекратился – де Сальво якобы совершил две тысячи изнасилований за восемь-девять лет. Для полицейских, юристов и психиатров, знавших его, ответ был ясен: Альберт де Сальво хочет прославиться.

Но были и неприятные факты. Алван Байрон метил в губернаторское кресло, и Леланду Блуму предстояло до скончания века оставаться адвокатом, представляющим интересы Бостонского Душителя. Наконец-то город может спать спокойно. И не важно, что финал получится неубедительным, – это вполне соответствовало общему настроению. Джек Руби уже обеспечил неубедительным финалом убийство Кеннеди, а это был местный аналог – более мелкая и грубая развязка национальной драмы. Население Бостона получило свою порцию. Люди были счастливы поскорее забыть о Душителе и одобрили принятое решение. Они дописали собственную концовку: негласно постановили, что Блум, позволяя своему клиенту признаваться в удушениях, выполняет гражданский долг. Он вел процесс к верному завершению. И потом, даже бостонский Перри Мэйсон не смог бы реабилитировать человека, который не умолкая признается в убийствах. Де Сальво убийца – значит, быть посему.

Рики не проглотил наживку. Он вернулся в дальний угол, как никогда убежденный в том, что Альберт де Сальво такой же Душитель, как Освальд – одинокий псих с винтовкой. Это старая шутка, которая неизменно срабатывает: история часто порождает придурков вроде де Сальво и Освальда, с их непредсказуемыми поступками. Мы предпочитаем верить, потому что это просто – загадочное и непонятное внезапно становится вполне удобоваримым: «Столько шума и беспокойства – а виноват был один-единственный псих». Рики сомневался. В ночь убийства Эми Альберт де Сальво сидел под замком в «Бриджуотере». Что, если Майкл прав? Что, если душителей несколько? Не одно чудовище – но чудовища вокруг? Но что, если город тоже прав? Есть вещи, слишком жуткие, чтобы жить с ними и дальше. Нельзя вечно бояться Душителя.

Никто не удивился тому, что присяжные быстро вынесли вердикт. Они вышли в три часа сорок пять минут и вернулись в четверть шестого. Виновен по всем пунктам. Судья немедленно приговорил де Сальво к пожизненному тюремному заключению по той простой причине, что он и есть Бостонский Душитель де-факто, если не де-юре. На следующее утро «Обсервер» вышел с заголовком «Де Сальво – Душитель!», и это было правдой, де Сальво стал Душителем, и с каждым днем это казалось все достовернее, а в конце концов никому уже и в голову бы не пришло усомниться.