Текст книги "Проклятый меч"

Автор книги: убийцы Средневековые

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 26 страниц)

– Надлежащим образом избранный дож остается на своем посту до конца жизни или пока сам не решит уйти в отставку. Разве можно себе представить, что его нужно насильно вынудить к этому? – Он влил в себя еще одну большую порцию хорошего красного вина и по-дружески похлопал меня по плечу. – Ну, что ты думаешь на этот счет, старина Николо? Ты честный парень. Как полагаешь, что мы должны делать?

Покрываясь холодным потом при мысли, что Вальер может опустошить все мои и без того скромные запасы вина еще до того, как я заставлю его расстаться с частью денег, я с грустью уставился в его мутные глаза. Отвечая на его вопрос, я вдруг обнаружил, что неожиданно заговорил столь же протяжно.

– Это возмутительно, старина Паскуале. Если не сказать больше. Все это может заставить какого-нибудь человека поскорее сделать деньги и бежать из города, пока не начала распадаться тонкая ткань общества.

Он одобрительно кивнул, и на его одутловатом лице медленно проявилась озабоченность.

– Сделать деньги… и бежать?

Этот опухший от постоянного пьянства человек явно попался на крючок. И я немного отпустил леску, чтобы он заглотнул наверняка.

– Так случилось, старина, что именно сейчас у меня есть к тебе весьма заманчивое предложение. Здесь не может быть никакого провала…

Позже, той же ночью, у меня в доме произошла странная вещь. Выпроводив Паскуале Вальера и распрощавшись с ним у парадной двери, выходившей на улицу, я вдруг услышал слабый стук в другую дверь в противоположном конце дома. Мне понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить, что кто-то стучится ко мне со стороны канала. Как и Вальер, я принял немалую дозу прекрасного «Каскона», но при этом неплохо закусил, что помогало удержаться на ногах. Но тем не менее я заметно покачивался и чуть было не упал в канал, открыв дверь незнакомому гостю. Я недоумевал, кто мог потревожить мой покой в столь поздний час, теша себя слабой надеждой, что это моя дорогая Кэт решила провести со мной чудесную ночь, и мое сердце уже заныло от приятного ожидания встречи, хотя затуманенная вином голова и рассеянное сознание невольно протестовали.

Покачнувшись на ступеньках, сбегающих к воде, я вдруг ощутил поддержку тонкой, но при этом весьма крепкой руки. Незваный гость поддержал меня как раз в ту минуту, когда я мог свалиться в воду, хотя при этом и сам рисковал потерять равновесие, поскольку стоял в небольшой лодке, покачивающейся под его ногами. Справившись с неустойчивым положением, он отвесил мне низкий поклон. Я не мог разглядеть его лицо, закрытое плотным черным капюшоном от накидки. Все, что я успел заметить, – это карие глаза с сеточкой мелких морщин в уголках, которые еще больше обозначились из-за слабой улыбки на тонких губах.

– Что вам угодно, милостивый господин? – спросил я, все еще не избавившись от протяжного и сочного акцента Вальера.

Незнакомец молчал, но его глаза еще ярче сверкнули в лунном свете. Он вынул из-под накидки какой-то длинный предмет, завернутый в тряпки и туго перевязанный толстой веревкой, и протянул его мне, удерживая обеими руками, словно тот был для него слишком тяжелым. При этом я успел заметить, что его руки были в перчатках. Приняв от незнакомца этот предмет, я сам ощутил его тяжесть, хотя и не чрезмерную для взрослого мужчины. Стало быть, передо мной стоял либо физически слабый человек, либо старик, с трудом удерживавший в руках этот сверток. Поблагодарив незнакомца за неожиданный подарок, я так и не получил от него вразумительного ответа. Он просто молча кивнул и отвернулся, опустив в воду длинный шест гондолы. Через некоторое время он исчез в густом тумане ночи, а я еще долго смотрел ему вслед, взвешивая в руке полученный предмет. Тяжесть свертка обещала некую ценность, и я, сгорая от нетерпения, стал быстро его разворачивать.

Сначала показался толстый металлический диск простой формы, затем появилась часть деревянной рукояти, крепко перетянутой проволокой. Судя по всему, меч, причем очень старый. Крестообразный конец рукояти был выполнен в виде двух собачьих голов, а сам клинок находился в простых деревянных ножнах. На глаз я прикинул, что лезвие составляло не менее тридцати дюймов. Немного вытянув его из ножен, я обнаружил небольшой знак в конце клинка, на котором виднелась серебряная надпись «де ла Помрой», но мне это имя ничего не говорило. Когда был снят последний слой обертки, на пол упал небольшой кусок пергамента. Я поднял его и увидел, что это записка, выполненная аккуратным почерком.

«Мой храбрый предприниматель, я не хочу, чтобы твое авантюрное приключение закончилось провалом на первом же серьезном препятствии. Прими от меня это старое оружие и продай его за любую цену при удобном случае. Моей семье этот клинок достался от одного крестоносца по имени Реналф де Серне, заглянувшего в наш дом много лет назад. Он оставил нам его в качестве погашения долгов. Но будь осторожен – этот меч оброс множеством легенд. Со всеми его обладателями происходили странные вещи. Так что поскорее продай его и возвращайся целым и невредимым».

Под этим посланием не было никакой подписи, и только потом я разглядел странный рисунок, который поначалу не смог расшифровать. Повернувшись к свету, я увидел, что на рисунке изображена небольшая кошка с закрученным кверху хвостом. Должно быть, записку вместе с клинком прислала моя любимая Кэт – Катерина Дольфин. Мне даже показалось в тот момент, что неподалеку от канала раздался ее веселый смех. Я полностью вынул меч из ножен и впервые увидел надпись на сверкающем лезвии. Однако вся эта чушь насчет чести, достоинства и души меня мало интересовала. В чем я был абсолютно убежден в тот момент, так это в том, что ни за что на свете не продам этот меч. В особенности после того, как получил у Паскуале Вальера нужную сумму для успешного продолжения своего предприятия.

Месяц спустя я стоял на набережной канала Джудекка с мечом на поясе, деньгами в кошельке и окладистой рыжей бородой, выросшей у меня во время путешествия в Сирию и обратно, и надеялся, что она прибавит мне загадочности и сделает неотразимым для женщин. Я знал, что привлеку их внимание копной огненных кудрей, загорелым лицом и зелеными глазами. Галера «Провиденца» гордо стояла на якоре передо мной, хотя и выглядела сейчас более потрепанной и изношенной, чем прежде. Чтобы привести ее в полный порядок, потребуется немного денег да умелые руки мастеров Арсенала, которые быстро излечат судно от морской болезни. К этому времени я уже успел продать хлопок одному светловолосому немцу по имени Брэдасон, оставалось лишь рассчитаться с инвесторами. После чего в моем распоряжении окажется не так уж много денег. Я соскучился по Кэт и жаждал как можно скорее повидаться с ней, но прежде требовалось избавиться от пропахшей потом, изрядно потрепанной одежды и принарядиться во что-нибудь более приличное. Как и моя галера «Провиденца», я нуждался в хорошем уходе и вполне мог истратить на это часть доходов своих компаньонов, настолько значительных, что вполне выдержат эти крохотные потери.

В Мерсерии я отыскал хорошего портного и приобрел у него красную рубашку и синие брюки, потом нацепил на ремень свой меч и вышел на улицу. Теперь Катерина Дольфин не устоит передо мной! С этой приятной мыслью я бодро зашагал по Спадерии – довольно оживленной улице, населенной преимущественно мастерами-оружейниками. Затем пересек ее в районе Риальто и вышел на Рио-дей-Баретери, где заметил мастерскую по пошиву головных уборов. В глаза бросилась широкополая шляпа зеленого цвета, которая, как мне казалось, будет прекрасно смотреться на моей рыжей голове. Не долго думая я купил ее у хозяина мастерской, загнул поля кверху и набекрень нацепил на свою густую копну. Дворец Дольфин находился на противоположной стороне Большого канала, и я направился к мосту из лодок под названием Квартароло, который приметил еще от Риальто. Однако не успел я добраться до него и заплатить за переправу, как меня остановил чей-то громкий крик:

– Джулиани! Это ты? Я уже слышал, что ты вернулся.

Я простонал себе под нос и обернулся. Это был Паскуале Вальер, готовый потребовать у меня свою долю дохода от торговли. А я-то надеялся, что его деньги полежат в моем кошельке некоторое время, пока я не приведу в порядок свои дела. Приятно ощущать на ремне тяжесть тугого кошелька, даже если основная часть его содержимого принадлежит другим людям. Но мне не стоило волноваться, поскольку Вальера больше озаботила возможность приятно провести время, а не возврат собственных денег.

– Я иду на встречу с Джакопо и другими друзьями, чтобы хорошенько отметить свою удачу. Как мне повезло, что я наткнулся на тебя, Джулиани! Ты должен присоединиться к нашей компании.

Он, вероятно, имел в виду Джакопо Сельво, который, будучи отпрыском знатного венецианского рода, предпочитал проводить время в компании верных друзей-собутыльников. Я провел немало ночей в его обществе и решил отложить свои восторги с Катериной до лучших времен. Тем более что получал прекрасную возможность похвастаться своими путешествиями перед двумя или тремя юными аристократами, у которых гораздо больше денег в кармане, чем здравого смысла в голове. Мы медленно побрели по набережной в сторону Арсенала, где встретились с друзьями Вальера – Витале Орсеоло и Марино Микиелем. Таверну обычно посещали угрюмые судостроители, а не представители знати, но Вальер заверил, что как только там увидят мой тяжелый кошелек, то откроют нам самое лучшее апулийское вино. И он был прав, вино действительно оказалось превосходным и потекло рекой, опустошая мои запасы. Наше веселье закончилось поздно ночью, когда колокол пробил комендантский час, и к тому времени мой кошелек на ремне стал намного легче.

Из таверны, как мне кажется, мы направились прямо к Ка д'Орсеоло, хотя мои мозги были так затуманены вином, что полной уверенности в этом нет. Там Витале Орсеоло открыл для нас бочонок мальвазии, а Паскуале и Джакопо стали щедро угощать меня прекрасным вином. Несмотря на огромное количество выпитого, я все еще помнил про Катерину и уже под утро решил распрощаться с этой компанией, с трудом удерживая кружку нетвердой рукой.

– Сейчас я должен идти во дворец Дольфин. Я обещал Катерине по возвращении искупать ее в своих богатствах.

Джакопо Сельво захихикал и положил руку мне на плечо, пролив красное вино на новую накидку. Впрочем, тогда на это никто не обратил никакого внимания. Он дыхнул мне в лицо перегаром и громко икнул.

– Позже, Джулиани, не сейчас. Ты же знаешь – чем дольше женщина ждет, тем более сладкой становится. Оставь ее на потом. А лучше всего не появляйся еще несколько дней. Вот тогда-то она точно созреет и будет готова к… ну, ты знаешь… к…

Он сжал пальцы в кулак, прижал его к животу и сделал несколько движений вверх и вниз, смеясь мне в лицо. Мне следовало бы врезать ему по роже за столь оскорбительное для моей Кэт обращение, но по какой-то странной причине его пошлая шутка меня развеселила. Я тоже захихикал, схватил бутылку и влил в себя изрядное количество вина.

– Будь осторожен, Джакопо Сельво! Ты говоришь о моей любимой женщине!

С этими словами я выхватил из ножен сверкающий меч и стал размахивать им, в шутку изображая поединок. Но поскольку был в стельку пьян, то едва не отрубил голову Орсеоло, который упал на пол и замер от страха. Все собрались вокруг меня и восхищенно уставились на клинок, ярко блестевший в тусклом свете свечей. Однако наибольшее впечатление мое оружие произвело на Вальера, который глаз не мог оторвать от прекрасного меча.

– Это мощное оружие, Джулиани. И очень старое. В свое время оно, должно быть, не раз искупалось в крови. Как оно попало к тебе?

Я продемонстрировал полное равнодушие к качеству клинка.

– Да, меч очень старый. Я получил его от… одного доброжелателя.

Я облокотился на меч, как заправский крестоносец, но не удержался на ногах и упал на пол, поранив себе руку. Таким образом, моя новая одежда оказалась испачканной не только вином, но и кровью. Вскоре три других приятеля впали в алкогольный ступор, а мы с Вальером продолжали пить, решив прикончить бочонок мальвазии. Потом уселись на огромный диван Орсеоло, и я стал неохотно отсчитывать долю прибыли Вальера. Глаза его тускло блестели, и он начал жаловаться мне на тяжелые времена, когда так трудно делать большие деньги.

– Ты отправился в свое путешествие, Джулиани, а Доменико Лазари стал с удвоенной энергией упрекать дожа Зено и фактически вынудил его согласиться на выборы. Говорят, Джираломо Фанези тоже надеется на победу. Уверяю тебя, это действительно так! А он даже не считается настоящим венецианцем. И все это из-за нашего фиаско в Византии.

Его слова доходили до меня с большим трудом.

– Какая Византия?.. Ах да, потеря Константинополя и титула господина полкварты и полторы кварты римского вина…

Паскуале захихикал над старой шуткой и ударил меня по руке своим слабым пухлым кулачком.

– Николо, будь серьезным хотя бы минуту. Знаешь, я тут подумал, что если ты способен хоть как-то влиять на людей, которые входят в Совет сорока, то, стало быть, можешь косвенно гарантировать выборы следующего дожа. И к тому же предотвратить победу Фанези.

Следует помнить, что выборы нового дожа являются чрезвычайно сложным и запутанным делом. В результате целой серии консультаций Большой совет выбирает из своих членов четверых наиболее достойных. Эта влиятельная четверка назначает сорок одного члена совета, каждый из которых должен пройти как минимум через три номинации и при этом представлять не более одного семейства. И не забывайте, что каждого из Совета сорока должны поддержать как минимум два представителя всех шести районов, из которых состоит Венеция. Поэтому, чтобы протолкнуть на пост дожа своего человека, требуется… ну да ладно, не хочу утомлять вас этими подробностями. Просто скажу, что эта чрезвычайно сложная система выборов воспроизводит себя из года в год, в течение нескольких раундов, пока наконец все сорок один человек не будут избраны на свои посты. А потом они избирают дожа. Откровенно говоря, я не понимаю, почему так легко согласился с Вальером.

– Полагаю, ты прав. И еще, если окажешь на выборы хоть какое-то влияние и добьешься избрания дожем нужного человека, получишь огромную сумму в придачу.

Эта мысль стала моим вкладом в наш пьяный обмен мнениями, хотя мне абсолютно все равно, кто из знатных семей Венеции и старой аристократии станет дожем. Моя фамилия упоминается в нашем городе так же давно, как и фамилии многих из них, и даже поговаривали, что кто-то из моих далеких предков помогал укреплять деревянными сваями песчаные берега моря, на которых триста пятьдесят лет назад был заложен этот город. Однако семейство Джулиани предпочитало зарабатывать на жизнь исключительно тяжким трудом, а это препятствовало проникновению моих предков в ряды правителей города. Нет, мне действительно наплевать, кто выиграет эти выборы и станет новым дожем – Тьеполо, Морозини или Зено. Просто понравилась идея, что я – единственный из рода Джулиани – оказался вовлеченным в эту сложную политическую игру.

– Но у нас нет никакой возможности влиять на столь сложный процесс, – простонал Вальер. – И у меня достаточно монет, чтобы поспорить с тобой на деньги.

Вальер сам был представителем старого аристократического рода, и именно поэтому ему постоянно приходилось тратить так много денег, включая только что полученную прибыль от моего торгового предприятия. Зато не хватало мозгов увидеть хорошую возможность обогатиться, когда она была совсем рядом. В конце концов почти все аристократы вырождались в результате кровосмесительных браков.

Я ухмыльнулся:

– Здесь должен быть какой-то выход, я в этом уверен. Даже если придется дать кому-то взятку.

Мелкое, похожее на крысиное лицо Вальера поначалу, как обычно, не выражало никаких эмоций, а потом стало изумленно вытягиваться.

– Это не поможет! Ты не посмеешь этого сделать!

Я плюнул в кулак и протянул ему руку, чтобы заключить пари. Дело в том, что в тот момент я не был таким пьяным, как бедняжка Паскуале Вальер, и неожиданно увидел возможность вернуть всю ту прибыль от торговой сделки, которую вынужден был отдать ему. Причем сделать это незамедлительно, едва он произнесет хотя бы слово. Кроме того, я всегда обожал бросать вызов судьбе и идти на риск, а большое количество выпитого вина лишь подстегивало мой энтузиазм.

– Верни мне монеты, которые уже прожигают дыру в твоем кошельке, и я покажу тебе, что на этом свете все возможно.

– Ладно, но я ставлю свои деньги против твоего прекрасного клинка.

Поначалу я чуть было не отказался от пари, поскольку не хотел рисковать мечом, подаренным мне моей любимой Кэт. Но я не был бы Джулиани, если бы стал раздумывать хотя бы секунду. Мы ударили по рукам.

Я проснулся от громких ударов колокола Марангона в Кампаниле. Рано утром он призывал людей к работе, поздно вечером напоминал о наступлении комендантского часа, а сейчас резонансом отдавался в моей голове, вызывая каждым ударом болезненные ощущения. С трудом разлепив глаза, я с ужасом посмотрел на учиненный нами разгром. Гора пустой посуды из-под вина свидетельствовала о бурной ночи, которую мы провели вместе с Вальером, Сельво, Микиелем и Орсеоло. Последние трое скрючились в дальнем конце длинной комнаты, стены которой украшали дорогие гобелены в духе изысканной обстановки верхнего этажа дворца Ка д'Орсеоло. Собутыльники не подавали никаких признаков жизни и не реагировали на громкий звон колокола. Я с трудом встал на ноги и, пошатываясь, медленно обошел комнату. У дальней стены я обнаружил длинный разрез на гобелене с изображением Саломеи, несущей на подносе отсеченную голову Иоанна Крестителя. Мне подумалось в тот момент, что справедливость восторжествовала и ее голова оказалась отделенной от тела так же, как и голова Крестителя, хотя и не натурально, а только на полотне. Я провел пальцами по длинному разрезу и вдруг смутно вспомнил, что ночью размахивал своим прекрасным мечом и угрожал покончить с каждым, кто посмеет встать между мной и Катериной Дольфин. Совершенно ясно, что встала между нами именно Саломея. Я судорожно попытался соединить разрезанные края гобелена, но безрезультатно. Как только я убрал пальцы, гобелен снова разделился на две части.

Полностью дезориентированный, я отправился на поиски Паскуале Вальера. Неужели я действительно заключил с ним на рассвете какое-то пари? Эта мысль не давала мне покоя, когда я дрожащими руками пытался натянуть на себя одежду. Туника была перепачкана и отдавала застоявшимся потом, а на накидке отчетливо виднелись следы грязных ботинок вперемешку с кроваво-красными пятнами вина и бурыми пятнами крови. После этого я стал искать свою широкополую шляпу с загнутыми вверх полями и обнаружил ее смятой в грязных руках Джакопо Сельво. Судя по всему, он использовал ее в качестве половой тряпки, чтобы вытереть с пола вонючую лужу собственной блевотины. Я понюхал шляпу, с отвращением поморщился, но все же нахлобучил на голову, подвернув края вверх. Сейчас она казалась мне не такой изящной, как вчера вечером.

Вскоре я понял, что Вальер исчез, как, впрочем, и мой славный меч, которым я так гордился. При этой мысли я запаниковал, не в силах представить, как появлюсь перед глазами Катерины без ее дорогого подарка. В поисках оружия я даже залез под большой обеденный стол, а потом под диван, на котором мы с Вальером заключили пари, но все впустую. И тут я вспомнил обстоятельства нашего спора. Мне следовало повлиять на выборы таким образом, чтобы не допустить к победе Фанези, а дожем должен был стать другой человек с любой знатной фамилией, о котором нам еще предстоит договориться в дальнейшем. Во время спора я был так уверен в своих возможностях, что заключил пари, а сейчас, при свете дня, не имел ни малейшего представления, как осуществить эту безумную идею. И к тому же я никак не мог отыскать свой меч.

Дворец Дольфин одним из последних был построен на набережной Большого канала. Его величественную сводчатую галерею, выложенную из красного кирпича, обрамлял белый истрийский камень. Такие же белые ступеньки вели к каналу. И все это величественное здание отражалось в гладкой поверхности воды, пока носовая часть моей лодки не разрушила прекрасную картинку. Я нервно поправил свою замызганную одежду и нахлобучил на голову грязную шляпу, пытаясь придать себе вид вполне порядочного посетителя. Мой кошелек по-прежнему висел на ремне, изрядно облегченный вчерашними возлияниями. Лодка ткнулась носом в нижний ряд каменных ступенек, и я спрыгнул на них, предварительно бросив лодочнику мелкую монету за услуги. Но когда он отчалил, я вдруг заметил, что парадные двери дворца закрыты. Нахмурившись, я постучал в них кулаком, но ответом мне была лишь оглушительная тишина. Это совсем не походило на торжественный прием по случаю предложение руки и сердца моей возлюбленной Катерине. Я постучал еще раз, но изнутри дома донеслось лишь гулкое эхо.

Потом над моей головой вдруг распахнулись ставни узкого окна и послышался хриплый женский голос с явным венецианским акцентом:

– Что тебе нужно?

Я спустился на несколько ступенек, чтобы разглядеть обладательницу этого голоса, задрал голову и в окне на верхнем этаже дворца увидел крупное красное лицо. Женщина повторила свой вопрос. Причем на этот раз голос ее прозвучал так презрительно, что я с трудом сдержался, чтобы не нагрубить в ответ.

– Послушай, женщина, я хочу поговорить с хозяином этого дома. Спустись вниз и открой мне дверь.

Я говорил с ней в обычной манере Паскуале Вальера, но служанку мой тон лишь рассмешил, и она ответила мне, передразнивая интонации:

– А больше ты ничего не хочешь, а? Ничего у тебя не выйдет. Они все уехали в Падую из-за лихорадки.

– Из-за лихорадки? Ты хочешь сказать, что Катерина больна?

– Пока не больна, но очень боится заразиться. Понятия не имею, когда они вернутся домой.

С этими словами она скрылась из вида и громко хлопнула ставнями. До сих пор я ничего не слышал об эпидемии лихорадки, но многие действительно опасались этой страшной болезни. Здесь, в Венеции, мы постоянно живем среди ила и грязи, что часто влечет самые разнообразные эпидемии. Значит, придется отложить свое намерение насчет Катерины, поскольку неизвестно, когда она вернется в город. Откровенно говоря, я испытал некоторое облегчение, потому что мне не придется общаться с ее отцом в таком ужасном виде. Может быть, женитьба вообще не вяжется с моей дальнейшей судьбой. Кроме того, продолжительное отсутствие Катерины даст мне временную передышку и позволит решить избирательные дела. Времени у меня осталось не так уж много, поскольку до выборов всего лишь несколько недель. Не долго думая я махнул рукой, останавливая проходившую мимо лодку, и погрузился в размышления насчет личности будущего кандидата на выборах.

В конце концов все оказалось на удивление просто. Странно, почему это не пришло мне в голову раньше. И тем не менее это так. Должно быть, я был столь ослеплен своей безграничной любовью к Катерине, что разумные мысли меня просто не посещали. Несколько дней я провел в своем сыром, затхлом и мрачном жилище, забившись в угол с листом пергамента и гусиным пером в руке. Вода в лагуне начала подниматься, что происходит здесь довольно часто, и вскоре стала просачиваться сквозь пол, образуя лужицы. Я часто поглядывал на отметку максимального подъема воды и думал, что на этот раз она может превзойти все ожидания и подняться выше, чем прежде. И за все это время я лишь однажды покинул жилище, чтобы окончательно рассчитаться со своими инвесторами. Некоторые из них были явно не в восторге от столь малой прибыли, но, с другой стороны, мне требовалось прежде всего рассчитаться с собственными долгами, к тому же изрядную сумму я потратил на пьянку в первый день своего возвращения. Наибольшее неудовольствие выразил серебряных дел мастер Себенико, который при виде горсти монет долго не мог обрести дар речи.

– Как это называется, Джулиани? – наконец-то пришел он в себя. – Я мог бы заработать гораздо больше, если бы ссудил эти деньги каким-нибудь евреям из Спиналунги.

Я пробормотал что-то о непредвиденных расходах, неожиданных обстоятельствах, пиратах вдоль побережья Далмации и поспешил прочь. Слава Богу, вдова Верчелли и старик ди Бетто не только не упрекнули меня в малых доходах, но и были счастливы, получив свои деньги с небольшим приростом. Вернувшись в свой сырой подвал, я надел всю имевшуюся у меня одежду и стал обдумывать перспективы предстоящих выборов.

Зародившись более ста лет назад, избирательная система претерпела с тех пор значительные изменения. Сначала Большой совет выдвигал из своих рядов одиннадцать выборщиков, которые и избирали следующего дожа, но потом эта система стала более изощренной и со временем выработала надежную защиту от дураков и мошенников. Было решено избирать четырех самых достойных жителей города, которые, в свою очередь, избирали сорок других представителей. Я начал обдумывать идею подкупа этих первых четырех выборщиков, поскольку это гораздо дешевле, нежели взятка сорока представителям. Точнее сказать – сорока одному. В прошлом какой-то гениальный политик неожиданно обнаружил, что равное количество выборщиков может привести к тупиковой ситуации. Так и случилось сорок лет назад. Именно поэтому было решено добавить еще одного выборщика, чтобы их общее количество стало нечетным. Деятельность сорока одного выборщика проходила в условиях строжайшей секретности и чем-то напоминала конклав кардиналов, избирающих папу римского. Каждый из них появлялся с листом бумаги, на котором была начертана фамилия одного человека. Повторяющиеся имена вычеркивались, и через некоторое время оставался лишь один человек на одном листе. Затем листы помещали в специальный сосуд и доставали каждый в отдельности. Кандидатуры ставились на голосование, и в конечном итоге побеждал кандидат, набравший не менее двадцати пяти голосов. Этот человек и становился дожем на следующий срок.

Именно поэтому поначалу я замыслил подкупить первую четверку, которая затем выдвинет сорок одного человека и склонит их к поддержке нужного кандидата. Однако, обдумав данную схему, решил, что это вряд ли получится. Никто не даст мне гарантии, что они изберут нужного человека. Нет, здесь слишком много ловушек, которые просто невозможно учесть. Что же касается подкупа сорока одного выборщика, то это вообще показалось мне нереальным. Даже если я получу доступ к каждому из них в запертом наглухо помещении, то вполне может оказаться, что представители некоторых знатных родов никогда и ни при каких обстоятельствах не берут взяток. Конечно, в сие трудно поверить, но это так.

В конце концов я пришел к заключению, что трюк нужно провернуть в самом механизме избирательной системы. Если я смогу обеспечить, чтобы в избирательную урну попала бумага с нужной фамилией, значит, выйду сухим из воды. Это сравнение явно не соответствовало моему нынешнему существованию, поскольку вода в лагуне давно достигла критической отметки и продолжала подниматься. Вскоре мои ноги насквозь промокли, и пришлось задрать их на противоположную скамью.

Но дабы гарантировать выход из урны нужного бюллетеня, требуется позаботиться, чтобы он туда попал. А это не так-то просто. И мои мысли вновь вернулись к подкупу. Казалось, неумолимая логика этого механизма неуклонно влекла меня обратно к центру, вместо того чтобы вывести на окраину, к свободе. Мои ноги становились все холоднее, а мозги закипали от напряжения. В конце концов я сдался и решил поделиться своими мыслями с кем-то посторонним. Мне очень хотелось, чтобы этим человеком стала Кэт. Но я знал, что вместо встречи с прекрасной девушкой мне опять придется общаться со старыми собутыльниками в таверне без названия. Натянув свою грязную широкополую шляпу, я решил немедленно отправиться в безымянную таверну, что неподалеку от Арсенала, где наверняка найдутся люди, готовые выпить и поделиться со мной своими мыслями. Осторожно пробираясь по узким улочкам под проливным дождем, я внимательно смотрел под ноги, чтобы не свалиться в канал. Во время высокого прилива практически невозможно определить грань, отделяющую каналы от залитых водой мостовых. Многие беспечные венецианцы уже стали жертвами такого прилива и попадали в канал, думая, что ставят ногу на мощеную твердь. В таверне я встретил только Марино Микиеля, мясистое лицо которого стало еще бледнее от такой погоды. Я сел рядом с ним и заказал кружку апулийского вина, а когда его принесли, мне показалось, будто высокий прилив достиг даже винных подвалов – так изрядно напиток разбавили водой.

– А где остальные? – спросил я угрюмо молчавшего Марино, но тот лишь слабо махнул рукой:

– Точно не знаю. Единственное, что мне известно наверняка, так это отъезд Вальера в Падую.

При упоминании города, где коротала время моя возлюбленная, я насторожился.

– О, тоже сбежал от лихорадки?

Микиель удивленно посмотрел на меня:

– От лихорадки? А кто говорит о лихорадке? Я ничего не слышал.

В этот момент для меня должен был прозвучать тревожный звонок, но я слишком увлекся проблемой выборов, чтобы обратить внимание на слова Микиеля. И вместо этого завел разговор о предстоящих заботах.

– Все делается в абсолютной тайне и только с наиболее знатными и богатыми людьми, как будто мы, народ, не имеем права голоса. Были времена, когда по этому поводу созывали народное собрание. А сейчас все превратилось в пустую формальность.

Я забыл, что Марино Микиель являлся представителем старинного аристократического рода, для которого совещание с народом равнялось правлению толпы. Именно поэтому он так решительно отстаивал справедливость существующего порядка.

– Не забывай, что вся система выборов находится под контролем, чтобы никто не смог навязать свою волю остальным и протащить на этот высокий пост нужного человека, – напомнил он. – На этот раз даже пытаются ввести новую систему, чтобы устранить любую попытку мошенничества.

При этих словах мое сердце заныло и чуть было не вырвалось из груди. Неужели Микиель знает о моих планах? Я надеялся, что Вальер будет держать язык за зубами и не проболтается своим друзьям.

– А что это за система? – спросил я дрогнувшим голосом.

– О, когда в избирательной урне останется последний бюллетень, они не будут выбирать человека из своей среды, а пригласят совершенно случайного мальчика с улицы, и именно он достанет бумажки с именами кандидатов.

Превосходно!

Последующие два дня я не мог успокоиться и все время улыбался во весь рот. В тот вечер я даже угостил обалдевшего Микиеля кружкой вина, а он и не подозревал, что сообщил мне самую приятную новость, которую я только мог ожидать. Узнай я тогда, что в город неожиданно возвращается Катерина, и то не был бы так счастлив. К сожалению, на этом фронте никаких приятных перемен не происходило, а все мои попытки навести справки относительно скоропалительного отъезда семейства Дольфин результатов не дали. Все семейные дела этого клана покрывала непроницаемая тайна. Кто-то повторял байки об их страхе перед эпидемией лихорадки, другие поговаривали о скоропостижной смерти богатого родственника в Вероне. И только немногие осторожно намекали на какой-то страшный позор, заставивший семейство так быстро покинуть Венецию. Я не верил ни одной из этих версий, но допускал мысль, что глава семьи, возможно, просто-напросто скрывает от меня Катерину. Или, что еще хуже, она сама почему-то избегает встречи со мной.