Текст книги "Проклятый меч"

Автор книги: убийцы Средневековые

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Я скользил мимо массивных зданий, волны от моей лодки шумно бились об их стены, но меня никто не видел, поскольку жилые дома и мастерские со стороны канала не имели ни окон, ни дверей. И все же я плыл с большой осторожностью, пока наконец не добрался до высокой стены здания, больше напоминавшего фортификационное сооружение. Это была задняя стена Дворца дожей, в подвальных помещениях которого располагались тюремные камеры. Я очень надеялся найти в одной из них бедного Маламокко.

Несмотря на свое намерение уйти в глубокое подполье и на время затаиться, Алимпато все же не мог исчезнуть бесследно. К тому же он хорошо знал, что рано или поздно я все равно попытаюсь отыскать парня. К счастью, тот действительно находился в тюрьме дожа, где быстрая или медленная смерть была ему обеспечена. К счастью, дож придерживался старых правил, не меняя их в зависимости от обстоятельств. Это давало мне надежду на спасение мальчика, хотя Алимпато счел меня сумасшедшим, когда я предложил ему свой вариант действий.

– Я всегда знал, Ник, что ты страстный игрок, но никто еще не доходил до такого безумия.

Помимо Кэт, Алимпато был единственным человеком, называвшим меня на английский манер. Правда, до этого так называла меня мать, но делала это редко и только если рядом не было моего отца. Поэтому можно представить, как приятно мне было слышать это имя. Моя мать родилась в Англии, в городе Солсбери, и никогда не сожалела о том, что вышла замуж за моего отца. И это несмотря на все обиды и страдания, которых натерпелась от него. Сейчас она свободна от всего этого, да упокоит Господь ее бедную душу. Я грустно улыбнулся и похлопал Алимпато по костлявой спине.

– Такое безумное предприятие и такое скромное вознаграждение, – сказал я, показывая рукой малый рост Маламокко, едва доходившего мне до пояса. – Такой маленький пацаненок – и такой большой аппетит.

Алимпато весело рассмеялся, хорошо понимая, что у меня не было другого выхода, кроме как пойти на страшный риск. В конце концов, именно по моей вине этот парень оказался в застенках дожа, а его короткая жизнь могла прерваться в любую минуту. Ничего другого он и не ожидал от меня. Слава Богу, он решил помочь мне в этом деле и предложил свой план операции:

– Я поговорю с тюремщиком, который женат на моей двоюродной сестре, и тот переведет парня в одну из камер, выходящих на канал. Они находятся ниже уровня воды, в них всегда сыро, грязно и зловонно, и именно поэтому там держат самых злостных врагов дожа. Но для малыша это почти те же условия, в которых он жил до заключения в тюрьму. А после этого, Ник, тебе и карты в руки.

Вот почему я сейчас плыл на лодке вдоль тюремной стены, слегка касаясь мокрых камней, и тихо окликал его в каждое зарешеченное окно, едва возвышавшееся над водой:

– Маламокко, ты здесь?

Из первых двух камер доносился лишь слабый шорох, который могли издавать либо изголодавшиеся крысы, либо обессиленные неволей и голодом заключенные, а из третьего окна послышался долгожданный ответ.

– Кто это? – донесся до меня приглушенный голос парня, от голода и страха мало напоминавший того беззаботного Маламокко, которого я так долго обучал различным фокусам.

– Это я, Баратьери. Пришел, чтобы вытащить тебя отсюда.

За металлической решеткой показалось удивленное лицо парня, поразившее меня своей бледностью. Но по блеску в глазах я понял, что он еще не до конца утратил врожденную задиристость и смелость. Я воткнул шест в илистое дно канала, чтобы закрепить лодку, и вынул из ножен меч. Парень с ужасом смотрел на меня из-за решетки.

– Баратьери! Что вы собираетесь делать? Изрубить меня на мелкие куски, чтобы потом протащить сквозь решетку?

– Давай без глупых шуток, а то я все брошу и уйду к чертям собачьим.

Я достал из кармана пару перчаток из толстой грубой кожи, взялся обеими руками за острое лезвие, причем правая находилась у самого острия, и мысленно повинился за то, что собираюсь использовать это грозное оружие таким неподобающим образом: «Кто бы ты ни был, славный мастер-оружейник, прости меня за столь пренебрежительное отношение к твоему клинку».

И я стал долбить рыхлый от воды камень в том месте, где крепился один из металлических прутьев решетки. Лодка раскачивалась от моих ударов, и в результате этот процесс оказался намного более трудным и неудобным, чем я предполагал. Но постепенно дыра вокруг прута увеличивалась, а вместе с ней росла надежда. И вот уже мы с Маламокко принялись расшатывать прут с обеих сторон. При этом я так громко кряхтел, что испугался, как бы кто не услышал. В конце концов мы вырвали прут, и образовалась дыра, вполне достаточная, чтобы Маламокко мог протиснуть сквозь нее свое истощенное голодом тело. А я в это время благодарил Бога, что мальчишка не успел поправиться за то время, когда я обильно откармливал его за свой счет. Я сунул меч в ножны, пообещав себе непременно наточить клинок при более благоприятных обстоятельствах, и помог парню покинуть темницу. Оказавшись на свободе, тот улегся на дно лодки, дрожа всем телом, пока я не доставил его к дому дядюшки. Там он наконец-то почувствовал себя в безопасности и немного успокоился.

Через несколько часов я пожалел, что освободил его из тюрьмы. Едва придя в нормальное состояние, он стал без умолку болтать, останавливаясь лишь затем, чтобы проглотить очередную порцию мяса из кладовки моего дядюшки. А рассказывал он сказки о своей безумной храбрости во время ареста. Это была всего лишь бравада маленького мальчика, изрядно меня утомившая.

– Между прочим, Баратьери, я им ничего не сказал. Все время твердил, что не знаю никакого Лазари и уж тем более Джулиани. Но я же вас действительно не знал!

И он отправил в рот очередную порцию лучшего копченого мяса из запасов моего дядюшки. Я шутливо погрозил ему пальцем, и он весело рассмеялся. Он действительно много натерпелся в тюрьме, и поэтому я позволил ему немного расслабиться и похвастаться своими подвигами.

А он продолжал тараторить:

– Но что самое интересное, я совершенно случайно узнал имя человека, который выдал вас «властелинам ночи».

Эти слова заставили меня насторожиться. Если я действительно намеревался отыскать истинного убийцу Лазари, то лучше всего было начать с человека, толкнувшего меня в это дерьмо. Я почти не сомневался, что он назовет имя Паскуале Вальера, но ошибся.

– Они думали, что я ничего не слышу, но когда меня допрашивали, то шептались о каком-то человеке по имени Себенико.

Я мог бы войти в мастерскую серебряных дел мастера Себенико, что в Мерсерии, прямо с порога дядюшкиного дома, но в этом случае он бы меня заметил и скрылся. Поэтому в ту ночь я еще раз проскользнул через черный ход, прыгнул в лодку и поплыл по узкому каналу в противоположном направлении. Я миновал Мерсерию, обогнул задние дворы мастерских и жилых домов и подошел к дому Себенико с другой стороны. Неподалеку от него канал пересекала небольшая улочка, образуя арочный проход, пролегавший под зданиями. Я тихо причалил возле этого подземного перехода и ступил на сухую поверхность. Слева возвышалось здание мастерской и жилые помещения мастера Себенико, выдавшего меня полиции. Вряд ли он собственноручно убил Доменико Лазари, но я ни минуты не сомневался, что это один из моих заклятых врагов, не простивших мне слишком маленький доход от моего сирийского торгового предприятия. И это объясняло его действия.

Зная, какое количество серебра хранится в его мастерской, можно было предположить толщину дверей его дома и крепость засовов. Но деревянные перекрытия арочного свода часто были тонкими и быстро сгнивали от воды и сырости. Я взобрался на бочки, которыми был забит узкий проход, и уцепился за деревянные балки перекрытия над моей головой. Надо мной мог быть коридор или даже жилая комната в доме Себенико, но узнать этого я не мог. Какое-то время я прислушивался, но не услышал ни звука. Конечно, это было рискованно, но другого выхода не существовало.

Я снова вынул из ножен меч и решил еще раз использовать его не по назначению. Создатель этого чудесного оружия, должно быть, в гробу перевернулся от такого надругательства над своим творением. Не долго думая я просунул острие клинка, немного погнувшегося от долбежки камня в тюремном окне, в щель между двумя досками в том самом месте, где кончалось бревно, и сильно нажал. Я боялся сломать лезвие, но все обошлось. Доска не выдержала и, громко скрипнув, отделилась от бревна. Спрятав меч обратно в ножны, я надавил снизу, стараясь отодвинуть ее в сторону. Иногда мои необдуманные поступки не поддавались разумному объяснению, и это был один из таких случаев. Получив доступ к жилищу Себенико, я не знал, что буду делать дальше, но почему-то не слишком волновался об этом.

Не успел я как следует отодвинуть напольную доску, как на меня сверху уставилось слабо освещенное масляной лампой и перекошенное страхом лицо хозяина дома. Судя по всему, Себенико проснулся от скрипа оторванной доски и решил посмотреть, кто осмелился вторгнуться в его жилище. Хотя, если быть точным, я просто не успел этого сделать. Но теперь надо было завершить начатое. Я схватил опешившего от неожиданности серебряных дел мастера за воротник его домашнего халата и рванул вниз, так что его голова оказалась в недавно образовавшемся проеме. Повиснув надо мной, он не имел никакой возможности сопротивляться.

– Джулиани! – выдохнул он, и его крупное мясистое лицо побагровело то ли от напряжения, то ли от ярости. – Я позову синьоров, если ты немедленно не отпустишь меня!

– Мне кажется, Себенико, ты уже сделал это немного раньше. А поскольку я сейчас все равно в бегах, то больше не боюсь твоих ищеек. Можешь орать сколько угодно – я все равно уйду отсюда раньше, чем они прибегут.

Я слышал, как он сучит ногами над моей головой, но держал его крепко, а судорожные движения лишь усиливали приток крови к его и без того покрасневшему лицу.

– Итак, господин хороший, скажи мне, почему ты выдал меня властям и что тебе известно о смерти Доменико Лазари. Причем сделай это немедленно, а то я могу поддаться великому искушению вынуть меч и поупражняться с твоей головой.

Когда Себенико понял, что мне известно о его гнусных проделках, его губы перекосились от ужаса, а в уголках рта показалась слюна. Я почти физически ощущал, как он лихорадочно прикидывает, что именно я знаю о его тайне. Я резко дернул за воротник, и он застонал, ударившись плечами о деревянные доски пола.

– Аааа! Отпусти меня! Да, да, я донес на тебя за убийство Лазари. Но это была не моя идея. Я просто хотел отомстить тебе за то, что ты надул нас с Сирией. Мы оба хотели наказать тебя как следует. Но потом он сказал, что лучше пришить тебе более серьезное дело, поскольку ты уже и так плохо относишься к Лазари. Поэтому Совет сорока легко поверит в обвинения, предъявленные тебе по поводу убийства. Еще он добавил, что тебя в любом случае обвинят в его смерти, даже если это никто не докажет. Потому я должен был лишь подтвердить этот слух. Я ничего не слышал о смерти Лазари, пока он не сообщил мне об этом, клянусь.

– Он? О ком ты говоришь?

– О Лоренцо, сыне старика ди Бетто. Это была его идея. От начала до конца, клянусь.

Я оставил Себенико висеть в дыре вниз головой, а для пущей гарантии сунул ему в рот комок скрученного халата. Конечно, ему понадобится немного времени, чтобы освободиться, но мне этого будет вполне достаточно, чтобы вернуться к своей лодке и исчезнуть в ночной темноте. Однако, когда я проплывал мимо Мерсерии, до меня из темноты ночи донеслись громкие крики синьоров. Значит, Себенико оказался проворнее, чем я ожидал. Остановив лодку под корявым деревянным мостом, нависшим над каналом, я сжался в комок и слился с сумраком ночи. Вскоре над моей головой послышались шаги одного из полицейских, а за ним проследовали остальные.

Сначала я подумал, что синьоры побежали на мост, и еще крепче сжал рукоять меча, стараясь унять нервную дрожь в руке. Сердце гулко колотилось в груди, и надежда оставалась только на клинок Катерины. Затем я услышал какой-то странный крик, за которым послышался гулкий топот. Я затаился и сидел не шелохнувшись, опасаясь разоблачения. Через некоторое время шум затих и лишь приглушенные стоны свидетельствовали, что над моей головой идет борьба не на жизнь, а на смерть. Я всегда представлял себе, что подобное сражение должно быть шумным и драматичным, но когда эта борьба наконец-то закончилась, ее завершением стало непонятное утробное бульканье.

Я еще крепче прижался к внутренней стороне моста и всеми силами удерживал под собой лодку, чтобы та не выскользнула. И все это время моя голова находилась прямо под краем моста. И вдруг перед моими глазами оказалось чье-то перекошенное от боли лицо, перевернутое, как незадолго до этого у Себенико. Я замер от неожиданности и приготовился к худшему. Мне показалось в тот момент, что меня обнаружили и сейчас вытащат из укрытия. Но в следующую секунду я с ужасом понял, что глаза этого человека лишены каких бы то ни было признаков жизни. Из его носа и рта тонкой струйкой стекала кровь, окропляя курчавые черные волосы и падая на грязную поверхность воды, где расплывалась маленькими розовыми кругами. Он булькнул еще раз и окончательно затих. Голова безжизненно покачивалась взад-вперед, а лицо было так близко, что я без труда разглядел старый шрам внизу подбородка и золотую серьгу в правом ухе. В следующее мгновение лицо внезапно исчезло над кромкой моста – синьоры устраняли свидетельство преступления.

Через некоторое время их шаги стихли вдали, и только тогда я рискнул высунуть голову и посмотреть на мост, но смог разглядеть в темноте лишь группу людей, тащивших что-то вроде большого мешка. Вскоре их смутные тени исчезли в ночной темноте. Вокруг было так тихо, будто ничего не случилось и все это мне приснилось. Но я был уверен, что среди черных фигур мелькала коренастая тень Лоренцо Градениго. Мои руки дрожали от волнения, когда я изо всех сил отталкивался шестом от илистого дна канала, с ужасом понимая, что вместо окровавленного лица незнакомца вполне могло оказаться мое собственное, попади я в руки Градениго.

Однако это был другой Лоренцо – сын старика ди Бетто, которого я должен был отыскать с наступлением темноты. Но сначала мне предстояло провести день в тесном общении с неутомимым и неугомонным Маламокко.

– Баратьери, покажите мне еще раз, как нужно тасовать карты, используя трюк «ласточкин хвост».

Я вздохнул и снова продемонстрировал парню все премудрости карточного шулерства, начиная с подбора колоды карт и заканчивая их тасованием по принципу «ласточкиного хвоста». Трюк заключался в том, чтобы приметить одну-единственную карту и не выпускать ее из виду. На самом деле это вовсе не тасование, а просто классический прием фиксации карты. Маламокко попытался проделать то же самое и как ребенок радовался своей необыкновенной сноровке. Он действительно был хорош в этом деле, причем настолько, что я поклялся про себя в будущем никогда не играть с ним в азартные игры. Если, конечно, у каждого из нас будет это будущее.

– Так на кого, вы сказали, указал серебряных дел мастер?

В этот момент я снова погрузился в грустные размышления, и вопрос Маламокко подстегнул мои мысли в нужном направлении.

– Я этого не говорил. Его зовут ди Бетто. Лоренцо ди Бетто. Я выудил у его отца некоторую сумму, и хотя вернул ему деньги с некоторой прибылью, сын, видимо, рассчитывал на большее. Думаю, что именно поэтому он обозлился на меня и решил посадить в…

– Лоренцо ди Бетто? – взволнованно переспросил парень и рассыпал карты по столу.

– Эй, так тебе не удастся одурачить своего противника! Никогда не показывай ему рассыпанную колоду. Он может обнаружить твой трюк.

– Что? Ах да, но сейчас это не имеет никакого значения. Вы назвали человека… который является главным свидетелем. Это он сообщил, что видел, как убивали Лазари. Я должен был сказать вам об этом раньше.

– Откуда тебе это известно?

– Маэстро Алимпато приходил сюда вчера ночью, когда вас не было дома. Он сумел прочитать свидетельские показания, данные этим человеком перед Советом сорока.

Меня это нисколько не удивило. Я уже давно понял, что Алимпато имеет гораздо более эффективную агентурную есть, чем даже сам дож. Поэтому нет ничего странного, что он мог прочитать личную корреспонденцию дожа.

– Почему ты не сказал об этом раньше?! – возмутился я.

– Потому что, вернувшись домой, вы сразу же бросились к бутылке, – недовольно проворчал он. – А потом велели не мешать вам.

Он был прав. Меня пугало, что могут сделать со мной «властелины ночи», получив соответствующий приказ. Но если Маламокко намерен стать моим верным помощником, то должен понимать, когда можно проигнорировать мой приказ.

– Алимпато рассказал, что было написано в тех бумагах?

– Этот парень, ди Бетто, клялся и божился, что было темно и он не сумел разглядеть человека, убившего Лазари. Но заверил, что у него рыжие волосы, и подробно описал оружие – старый меч с редкой крестовиной на рукояти, выполненной в виде двух собачьих голов с раскрытыми пастями и странной надписью на лезвии. Он поклялся, что хорошо рассмотрел ее в лунном свете, когда убийца поднял меч, чтобы ударить Лазари.

И Маламокко уставился на мой меч, лежавший в ножнах на другом конце стола. При этом все его внимание сосредоточилось как раз на крестовине с двумя собачьими головами. Их пасти были широко открыты, как у сумасшедших псов, воющих на луну. Затем он восхищенно посмотрел на меня:

– Вы действительно сделали это? Боже, готов поспорить, что таким мечом можно отрубить голову любому человеку. Там было много крови?

Я схватил его за шею и сильно тряхнул.

– Послушай, парень, заруби себе на носу раз и навсегда – я не делал этого! Даже волоска не тронул на голове Доменико Лазари!

Упоминание волоска заставило меня вспомнить незнакомца, которого я видел ночью под мостом. Кровь стекала по его слипшимся волосам, капала в грязную воду канала и уплывала в лагуну, унося с собой последние признаки жизни этого бедолаги. Интересно, как Лазари встретил свой конец? Может быть, ди Бетто видел его смерть, а может, и нет. Как бы то ни было, надо любой ценой отыскать его и выяснить подробности. Маламокко тем временем расправил свою новую, но уже изрядно помятую одежду, которую я специально приобрел для успешного исполнения его миссии.

– Ладно, ладно, не кипятитесь, – понимающе улыбнулся он и стал собирать разложенные на столе карты. – Я просто хотел узнать, как это – убить человека.

– Это очень плохо, столь большое зло вызывает у нормальных людей приступ тошноты. Даже во время войны. Поэтому будем надеяться, что тебе никогда не придется испытать подобное чувство. – Я попытался поднять ему настроение. – Гораздо лучше лишать их накопленного богатства и оставлять в живых, чтобы встретиться в следующий раз. Ладно, а теперь покажи свое умение делать «ласточкин хвост».

Вскоре я оставил Маламокко отрабатывать свое мастерство, а сам направился к дому старика ди Бетто, чтобы встретиться с его сыном, который, похоже, действительно уговорил Себенико донести на меня, а потом заверил, будто был свидетелем убийства Лазари. По пути к его дому мне требовалось пересечь Большой канал, но чтобы меня не заметили на лодке после наступления комендантского часа, я решил добраться туда пешком поздно вечером, а для пущей предосторожности облачился в коричневую робу францисканского братства. Когда-то я не раз пользовался этим облачением, чтобы избежать нежелательной встречи с разъяренными игроками, которых постоянно надувал во время игры в карты, и теперь оно снова сослужило мне хорошую службу. Я предпочитал это одеяние черной мантии доминиканских братьев, поскольку оно больше соответствовало моему внешнему виду и привлекало меньше внимания к моей персоне. Доминиканцы предпочитали селиться в заболоченной местности на восточных окраинах Венеции, что было для меня крайне неудобным, а францисканское братство располагалось почти в центре города. Сейчас это сыграло мне на руку, поскольку их церковь находилась почти рядом с домом ди Бетто. Так что мое появление здесь не вызывало никаких подозрений.

Переход по плавучему мосту в районе Риальто представлял собой определенный риск – стражники дожа охраняли все мосты и могли меня задержать. К счастью, в этот момент какой-то торговец ожесточенно спорил со стражником насчет платы за переход по мосту, и я решил этим воспользоваться. Проходя мимо стражника, я надвинул на глаза капюшон и стал истово креститься, что окончательно ввело его в заблуждение. Он бесплатно пропустил меня, вероятно, надеясь получить двойную цену с незадачливого торговца. Оказавшись на другой стороне, я старался избегать шумных улиц, отдавая предпочтение безлюдным аллеям, садам и огородам. Мне даже пришлось пройти по грязному свинарнику, где в луже копошились несколько свиней. Увы, в Венеции далеко не все районы отличались элегантной архитектурой и изысканным стилем жизни.

Выбравшись наконец из свинарника, я вытер ноги о торчащие из канала бревна, оставив на них куски навоза, и зашагал к дому ди Бетто. Он стоял напротив церкви Святого Панталона, внутри которой наблюдалось необычное для такого времени оживление. На улице уже стемнело, и в церкви мерцало множество свечей, отбрасывая тусклые тени на вытоптанное прихожанами церковное подворье. Еще больше меня удивили открытые настежь двери дома ди Бетто. Для Венеции это недопустимое легкомыслие, поскольку, вернувшись домой, можно было недосчитаться многих ценных вещей. Все эти странные обстоятельства заставили меня держаться крайне осторожно, и я заглянул в открытую дверь, чтобы посмотреть, что там происходит. У подножия винтовой лестницы плакала служанка. Я отпрянул, но она успела меня заметить.

– О, святой отец, вы пришли на похороны? Служба проходит в церкви Святого Панталона напротив нашего дома. Ваше присутствие будет хорошим утешением для нашего хозяина, хотя, по правде говоря, он вряд ли понимает, что происходит…

Я подошел и положил руку на ее плечо, надеясь в душе, что именно таким должен быть жест отцовского сочувствия и скорби. Кроме того, я поспешил выразить соболезнование по поводу безвременной кончины старика ди Бетто, а про себя выругался насчет очередного невезения. Со смертью старика все мои попытки допросить его сына могут оказаться тщетными. А служанка тем временем продолжала горестно причитать по поводу случившейся трагедии.

– Да, святой отец, это так жестоко, когда сын уходит на небеса раньше своих родителей.

– Сын?..

– Да, святой отец, кто мог подумать, что наш маленький Лоренцо покинет нас так рано?

Я быстро осенил служанку крестным знамением и поспешил через улицу в церковь Святого Панталона. Множество свечей все еще отбрасывали смутные тени на стены и ниши церкви, слабо освещая группу людей, сидящих перед алтарем в позе невыразимой скорби по усопшему. А перед ними на высоком столе стоял траурно украшенный гроб, открытый для последней церемонии прощания. Я испытал внезапное желание подбежать к гробу и посмотреть на покойника, но все же сдержал свой порыв и медленно засеменил по гладкому полу к алтарю. Но вскоре незаметно для себя ускорил шаг, вызвав недоуменные взгляды присутствующих. Перед гробом я набрал побольше воздуха и бросил быстрый взгляд на мертвенно-бледное лицо покойника.

– Проклятие!

Это действительно был не старик, которого я хорошо знал, а его сын Лоренцо ди Бетто. Тот самый Лоренцо, который обвинил меня в убийстве, и это обстоятельство было самым худшим для меня в данный момент. Теперь я не смогу получить от него нужные доказательства своей невиновности и вряд ли когда-нибудь узнаю, кто стоял за этим убийством.

– Отец? Почему вы наложили на него проклятие?

Это был дрожащий голос старика ди Бетто. Бедный бастард повредился умом еще в свои лучшие времена, и сейчас было не время бросать тень на жизнь его единственного сына. Я склонил голову, чтобы он не узнал меня, и заговорил низким голосом с нарочито подчеркнутым падуанским акцентом:

– Я проклял человека, повинного в смерти вашего сына. Ведь он был убит, насколько я могу судить?

В этот момент от группы отделился грузный мужчина с редкими седеющими волосами, подхватил меня под руку и потащил в сторону. Отец Лоренцо остался стоять у гроба с открытым ртом, из уголков которого на длинную мантию стекала слюна, а в глазах застыло полное непонимание происходящего.

– Я Карло ди Бетто, – представился грузный человек. – Дядя Лоренцо. Давайте отойдем в сторону. Будет лучше, если мой старший брат ничего не услышит.

Мы пошли в глубь церкви к нефу, и я вдруг почувствовал, что в отличие от первых минут пребывания здесь мои шаги стали твердыми и уверенными. В конце концов, мне теперь некуда спешить. Карло ди Бетто глубоко вдохнул и стал неторопливо объяснять, что случилось с его племянником, поскольку больше никто из родственников не мог этого сделать.

– Насколько я знаю, пару дней назад Лоренцо получил какую-то записку, приведшую его в крайнее замешательство. Но о ее содержании он никому не сказал ни слова. И даже сейчас мы не смогли обнаружить ее в его комнате. Однако можно предположить, что в ней содержалось требование прийти на встречу, так как поздно вечером он вышел из дома совершенно один и куда-то отправился. Поскольку на следующее утро его постель оставалась неразобранной, мы предположили, что домой он больше не возвращался. А вчера около полудня на соломенном тюфяке к дому моего брата привезли его тело. Он был задушен, а потом зарезан длинным кинжалом. Похоже, человек, который это сделал, хотел быть уверенным, что он мертв.

– Кому-нибудь известно, кто этот злодей?

Мужчина горестно засмеялся:

– Это и так очевидно. Если бы Лоренцо не стал случайным свидетелем убийства Доменико Лазари, он был бы жив. И если бы мой брат не потратил деньги на эту глупую торговую сделку, то Лоренцо тоже был бы жив. Нет, святой отец, для меня имя его убийцы совершенно очевидно.

Я инстинктивно прикрыл лицо краем одежды, теряясь в догадках, что будет дальше.

– Моего племянника убил тот самый человек, который обманул отца Лоренцо. Тот самый человек, который поощрял преступные замыслы Лазари, а потом убил его. Этого человека зовут Николо Джулиани.

С этими словами ди Бетто повернулся и вошел в церковь, оставив меня на ступеньках крыльца, выходившего на безлюдную площадь. Дверь дома ди Бетто все еще была распахнута настежь, и я видел, что за ней по-прежнему царит темнота, пустота и печаль. Такая же примерно пустота воцарилась и в моей душе. Последняя надежда отыскать истинного убийцу растаяла, как догорающая свеча.

Пребывая в полной растерянности относительно того, что делать дальше, я медленно побрел по улице, стараясь держаться в тени, чтобы кто-нибудь ненароком не узнал меня. И мои опасения были далеко не напрасны, поскольку именно в это время из церкви Святого Панталона вынырнула до боли знакомая фигура с рыбьим лицом – Паскуале Вальер. Я даже представить себе не мог, что он был знаком с Лоренцо ди Бетто или с кем-нибудь из его многочисленного торгового семейства. Разумеется, мне стало очень интересно, почему он пришел сюда. Может быть, всему виной слабый свет луны, окрасивший окрестности в холодные серебристые тона, но я мог поклясться, что его лицо выглядело слишком бледным и как будто каменным. Да и во всех движениях сквозило нечто загадочно-мистическое. Я боялся быть узнанным, хотя и прятался в тени, закрыв лицо полами длинной одежды францисканского монаха.

Проходя мимо меня, он пробормотал что-то насчет благословения, а я низко наклонил голову, чтобы он не видел моего лица, и торопливо перекрестил его. Он пересек площадь и направился к каналу, но потом сообразил, что идет в противоположном направлении от дома своего отца. Подчиняясь минутному озарению, я решил последовать за ним. Тем более что другого плана действий у меня все равно не было.

Когда мы проходили мимо здания францисканского братства, он с тревогой обернулся и посмотрел на меня. Поэтому я вынужден был свернуть к ступенькам еще не достроенного здания и пройти через арку. Сделав несколько шагов, я возвратился и выглянул из-за грубо отделанной колонны, успев заметить, что Вальер подошел к дверям одного из самых красивых дворцов, парадный вход которого выходил на Большой канал. Решив, что сейчас мой францисканский наряд неуместен, я сбросил с себя монашеское одеяние, швырнул его на кучу камней, но все же продвигался в тени, чтобы не привлекать внимания. Приблизившись к дворцу, я попытался выяснить, в чью дверь он постучал, и, узнав это, долго не мог оправиться от шока.

Я привык видеть этот дворец со стороны канала, но когда дверь отворилась и я услышал знакомый тягучий акцент, до меня наконец дошло, что Вальер вошел в палаццо Дольфин. В моем воспаленном мозгу сразу же завертелись сотни вопросов, на которые я не мог дать ответа. Неужели Катерина и ее семейство уже вернулись в город втайне от меня? А может быть, они вообще никуда не уезжали? Но если это не так, то какие дела могут быть у Вальера с одинокой служанкой, оставленной здесь для присмотра за домом?

Я стоял на другом конце небольшой площади и наблюдал издалека, как служанка и Вальер быстро поднялись по каменным ступенькам и вошли в дом. Ставни на окнах по-прежнему оставались закрытыми, но через старые и рассохшиеся доски по мерцанию свечей можно было судить о передвижениях в доме. Тени остановились у комнаты на верхнем этаже, где ставни были открыты, но в помещении царила темнота. Служанка зажгла свечи, и я увидел человека, который выглянул в окно и осмотрел окрестности. Я сразу понял, что это женщина с большим животом. И еще больше удивился, поскольку хорошо знал, что в семействе Дольфин некому было находиться в таком пикантном положении. Затем женщина повернулась к свечам и людям, вошедшим в ее комнату. Теперь уже не оставалось сомнений, что это Катерина. Пока я стоял, оторопев от неожиданности, она подошла к Вальеру и обняла его.

Всю ночь я беспокойно ворочался и вскрикивал в постели, а на рассвете мне почудилось, будто надо мной склонилась Катерина Дольфин и стала поглаживать мои густые брови.

– Катерина! Как ты здесь оказалась?

Она ничего не ответила, и я вдруг увидел, что она сильно изменилась. Ее красивые черты лица огрубели, щеки распухли, длинные волосы свисали спутанными прядями, а когда она встала на ноги, то из-за беременности показалась мне раздутой, как перезревший арбуз.

– Катерина! – в ужасе протянул я к ней руку.

Но едва прикоснувшись к ее огромному животу, вдруг ощутил, как он пульсирует под моими пальцами. Ее губы растянулись в злорадной ухмылке, и я увидел два ряда черных зубов. Потом она подняла юбку, широко расставила ноги, и из ее живота бодрым маршем вышла колонна маленьких Паскуале Вальеров, каждый из которых держал в руке большой нож. Они стали быстро взбираться на меня и колоть ножами. А я судорожно пытался встать, но тело уже не подчинялось моей воле, и не было никаких сил сбросить их на пол. Затем они добрались до моего лица и перекрыли дыхание. Меня душила целая армия этих маленьких Вальеров, вырвавшихся из раздутого живота Катерины, и я ничего не мог с ними поделать. В какой-то момент я попытался позвать на помощь, но мои онемевшие губы издавали лишь немощный писк. А когда пришла смерть и меня накрыла плотная пелена тьмы, я вдруг ощутил долгожданное облегчение.