Текст книги "Проклятый меч"

Автор книги: убийцы Средневековые

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 26 страниц)

А в это время сэр Уильям сделал выпад и занес над женой сверкающий меч. Саймон оторопел от неожиданности и не мог двинуться с места, когда Денис неумело взмахнул мечом и ударил по голове хозяина дома. Судя по всему, его меч был не очень острым, поскольку скользнул по верхней части шеи, содрал кожу и нанес не слишком глубокую рану на плече. Не успели они опомниться, как Денис снова занес меч и на этот раз раскроил хозяину череп.

Голова сэра Уильяма взорвалась брызгами крови, и Болдуин услышал крик мадам Элис, лицо которой покрылось кроваво-красными пятнами. В следующую секунду Болдуин набросился на Дениса и взмахнул синим, как хвост павлина, лезвием меча, нанося удар рукоятью ему по голове чуть выше левого уха. Денис застыл на мгновение, потом глубоко вдохнул и рухнул на колени. Затем он медленно повалился на правый бок, накрыв все еще дергавшиеся в предсмертной судороге ноги сэра Уильяма.

– Немедленно пошлите всадника за сэром Ричардом де Уэллесом, – приказал Болдуин. – А вы принесите вина и кувшин теплой воды. Да поживее!

Он сунул свой меч в ножны и направился в дальний угол, где на стуле сидела обезумевшая от горя мадам Элис. На ее бледном лице все еще ярко краснели пятна крови.

– Мадам, я очень сожалею о том, что здесь произошло, – учтиво поклонился Болдуин. – Но только так можно было вынудить вашего мужа признаться в этих преступлениях. Я понятия не имел, что за шторой скрывается Денис.

Непростительная ошибка: он действительно не знал о присутствии адвоката, но должен был предвидеть нечто подобное.

– Будет лучше, мадам, если вы уйдете отсюда до прибытия коронера и начала расследования. Нет никакой необходимости сидеть возле трупа.

– Я… я пойду в свою комнату, – слабым голосом прошептала Элис и попыталась встать, но тут же упала на стул, будто полностью лишившись жизненных сил.

– Где служанки этой леди? – громко закричал Болдуин, и вскоре две женщины помогли Элис встать и выйти из комнаты.

На пороге она остановилась и бросила последний взгляд на пол, где в луже крови лежало бездыханное тело мужа. Потом закашлялась или, может быть, зарыдала и вышла из комнаты, опираясь на руки служанок.

– Вы все слышите меня?

Болдуин заморгал от громоподобного голоса коронера. Сэр Ричард де Уэллес оглушил всех присутствующих.

– Они слышат вас, сэр Ричард.

– Очень хорошо. В таком случае призываю засвидетельствовать…

После стольких лет службы королевским надзирателем Болдуин давно привык к рутинной процедуре расследования и был занят своими мыслями, пока его не вызвали в качестве свидетеля. Он должен был рассказать, что увидел в тот вечер, когда убили сэра Уильяма.

– Полагаю, сэр Уильям намеревался убить свою жену на наших глазах.

– Почему вы так считаете? – прогрохотал коронер.

– Сэр Уильям терзался виной за преступление, совершенное много лет назад. Чтобы получить руку и сердце этой прекрасной леди, он убил своего лучшего друга, который был обручен с ней. С тех пор раскаяние за это преступление неотступно преследовало его. Каждый раз при взгляде на нее он вспоминал, что убил человека, чтобы жениться на ней. Думаю, в конце концов он убедил себя, что она сама виновата в этом преступлении. Таким образом, его сознание помутилось от неизбывной вины и стыда.

– Доказательства?

– Он сам признался в этом преступлении передо мной и моим другом – бейлифом Паттоком, – коротко ответил Болдуин. – Я намеренно способствовал тому, чтобы он признался в содеянном и получил отпущение грехов. Когда-то его отец приобрел этот меч, с помощью которого, по мнению сэра Уильяма, его далекий предок убил святого Томаса. Ему казалось, будто через этот меч Господь выражает свое возмущение убийством и возвращение оружия, поразившего Беккета, стало доказательством гнева Господня. Отправив меч в Кентербери, он надеялся, что кафедральный собор распорядится им по своему усмотрению. И одновременно рассчитывал получить отпущение грехов, отправившись в монастырь в Тэвистоке.

– Все ясно, – прогудел коронер. – А потом меч украли.

– Не совсем так! Он заплатил Коулу, чтобы тот забрал у него меч и отвез в Кентербери. Коул получил разрешение на паломничество у своего хозяина, и поначалу все шло по плану. Однако Роджер увидел, как Коул торопливо покидает замок брата и при этом что-то прячет под плащом. Он решил напасть на него и вернуть краденое. Коул пытался убежать и скрыться в доме мельника, но ему это не удалось.

Разумеется, Роджер понятия не имел, что сэр Уильям сам отдал меч, поэтому убил Коула как вора, похитившего ценную семейную реликвию. Но потом, я думаю, вдруг осознал, что если этот меч навсегда исчезнет из замка, то его брат покинет поместье и отправится в монастырь. Это было бы ему на руку, и Роджер, спрятав оружие, стал ждать.

Сэр Уильям был в отчаянии. Все его планы рухнули, и он увидел в этом еще одно доказательство гнева Господня – его попытка искупить вину была отвергнута… Но потом он понял, что больше не обязан хранить оружие, и начал планировать уход от этого мира.

– И тут снова появился меч, – прогремел коронер.

– Именно так, сэр. Он сам обнаружил его. После убийства Коула замок тщательно обыскали; правда, Роджер сообщил мне, что сам организовал этот обыск. Похоже, к этому времени сэр Уильям стал подозревать его. Когда Роджер выразил желание приехать ко мне, сэр Уильям не стал препятствовать этому. Но в отсутствие брата отыскал меч среди его вещей и окончательно убедился, что брат и жена вступили в преступный сговор и замышляют погубить его.

Сэр Уильям был очень ревнивым и всегда опасался, что жена может кого-нибудь соблазнить точно так же как когда-то соблазнила его. Он прекрасно знал, что мадам Элис не желает уединяться в монастыре, а значит, если она действительно намеревалась избежать этой печальной участи, то должна каким-то образом устранить его. Разумеется, самым легким и доступным способом решить эту проблему являлось убийство. Но для осуществления коварного плана, по его мнению, ей требовался сообщник. Именно в этом заключалась логика его размышлений.

Сэр Уильям знал, что меч находится в комнате Роджера, потому и решил убить его. Исполнив задуманное, он вдруг обнаружил меч на теле покойного брата, поскольку тот пытался избавиться от него. Сэр Уильям вернул меч домой и надежно спрятал.

– Он убил собственного брата? – прорычал сэр Ричард так громко, что даже тарелки задрожали на соседнем столике.

– Полагаю, в его глазах это выглядело самозащитой. С таким же успехом он мог убить свою жену, поскольку пребывал в уверенности, что она изменяет ему и вместе с сообщником намерена избавиться от него любой ценой.

– Вполне понятные мотивы, – проворчал коронер.

– А последним доказательством своей правоты он посчитал очередное возвращение меча мельником Хобом, – продолжал Болдуин.

Мадам Элис даже вздрогнула от подобного предположения.

– Это было глупо с моей стороны! Я была уверена, что меч находится у Роджера, обыскала его комнату и в конце концов нашла в сундуке. Роджер хотел во что бы то ни стало завладеть поместьем, и ему было совершенно наплевать, что станет со мной. Поэтому он с такой радостью спрятал меч. Во всяком случае, тогда мне так казалось. Я послала Дениса к Хобу, чтобы тот заявил, будто нашел меч на месте преступления.

– Но сэр Уильям в спешке спрятал его после убийства Роджера, – добавил Болдуин. – Причем в том же самом месте, где раньше его прятал Роджер. Поэтому, когда Хоб пришел с якобы найденным мечом, он счел это еще одним доказательством преступного сговора между женой и покойным братом.

– А что вы можете сказать в свою защиту? – строго спросил коронер, обращаясь к побитому адвокату.

Денис закрыл глаза и потрогал раскалывавшуюся от боли голову. Королевский надзиратель, возможно, в самом деле спас ему жизнь, но мог бы для этого приложить чуть меньше силы. Дениса подташнивало, и он очень боялся, что его вырвет во время допроса.

– Сэр, я видел, что сэр Уильям готов наброситься на свою жену, и испугался за ее жизнь.

– И вы считали себя вправе заботиться о ее безопасности?

– Думаю, да, господин коронер. Полагаю, любой мужчина должен защищать слабых и беспомощных, тем более когда им угрожает выживший из ума.

– Значит, в тот день вы специально спрятались от сэра Уильяма? – настойчиво допытывался Болдуин.

– Да, но только чтобы спасти ее.

Болдуин снова повернулся к коронеру:

– Теперь вам понятно? Сэр Уильям действительно думал, что жена спрятала меч в замке. Пока оружие оставалось там, он не мог уйти в монастырь. Он просто должен был отправить его в Кентербери. Узнав, что брат скрывает этот меч, он пришел в ярость, в особенности убедив себя, будто жена организовала заговор, пытаясь избежать монастырской жизни. Вероятно, ему казалось, что она хочет сделать это за счет бессмертия его души.

– Стало быть, адвокат защитил мадам Элис, убив ее мужа?

– Именно так, сэр. Денис действительно спас ей жизнь, а я спас его, свалив на пол ударом рукояти меча. В противном случае он мог стать жертвой разъяренной толпы.

– Да, на этом мече, похоже, действительно лежит печать проклятия. Сперва убили святого Томаса, а потом многих других… Это ли не доказательство воплощенного в нем зла? Полагаю, сэр Уильям имел все основания считать это оружие источником всех бед. Думаю, меч надо немедленно отправить в Кентербери, где с него снимут эту порчу.

Болдуин нахмурился:

– Вы хотите предъявить обвинение мечу? Это всего лишь кусок металла, коронер, не более того!

– Но вы же сами сказали, что этим оружием были убиты…

– Сэр Уильям де Трэйси убил Беккета своим собственным мечом; Роджер убил Коула своим оружием; сам Роджер пал жертвой походного меча сэра Уильяма; наконец, сэр Уильям был убит мечом Дениса. Никто из них не стал жертвой этого меча.

– А святой…

Болдуин прервал коронера с нескрываемым раздражением:

– Это величайшее заблуждение. Святого Томаса убили не этим мечом. То оружие находилось с сэром Уильямом, когда он стал рыцарем-тамплиером в результате наложенной на него епитимьи, а потом отправился в Святую землю и умер где-то по дороге. Я видел его могилу на Сицилии, и мне сообщил один священник, что в этой могиле лежит и тот самый меч, которым когда-то убили святого Томаса. Поэтому, когда он предстанет перед Богом в Судный день, ему непременно напомнят о совершенном преступлении. Но этот меч здесь ни при чем.

– Тогда чей же он? – недоуменно прорычал коронер.

– На рукояти меча есть надпись, – сказал Болдуин, показывая оружие коронеру. – Здесь изображено что-то вроде щита, а ниже, как мне кажется, написано имя «де ла Помрой».

Сэр Ричард пристально осмотрел рукоять.

– Вполне возможно… Но если это не меч де Трэйси, то почему он здесь?

– Мне кажется, сэр Хэмфри совершенно не думал об этом, покупая его, – пожал плечами Болдуин. – Он не считал меч фамильным оружием де Трэйси. Я немного знал сэра Хэмфри. Он был довольно циничным парнем. Не сомневаюсь, что он любил рассказывать байки и уверять всех, что это тот самый легендарный клинок, но на самом деле приобрел его по более прозаической причине.

– Какой именно?

– А вы попробуйте взмахнуть им, – предложил Болдуин. – В нем есть собственная жизнь. Он легок, красив, удобен и прекрасно сбалансирован. Думаю, сэр Хэмфри купил его как прекрасное произведение оружейных дел мастера.

Расследование не отняло слишком много времени. Когда присяжные покинули замок, а клирик стал усердно записывать результаты опроса, сэр Ричард поднял со стола меч и протянул его мадам Элис:

– Это ваша вещь, леди.

Она вздрогнула и отпрянула.

– Я не хочу иметь ничего общего с этим предметом! Бросьте его в реку. Или, еще лучше, выполните последнюю волю моего мужа и уничтожьте его. Я не позволю, чтобы он снова оказался в этом доме. Не хочу его больше видеть.

– Насколько я знаю, Роджер предложил его сэру Джону, – рассудительно заметил Болдуин. – Если вы действительно не хотите его больше видеть, я могу отдать его вашему соседу.

– Пожалуйста, делайте что хотите, только уберите его с моих глаз. У меня такое чувство, что, пока этот меч в замке, надо мной тоже тяготеет проклятие!

Когда сэру Джону вручили меч, он рассмеялся над иронией судьбы, преподнесшей ему столь странный подарок. Взяв его в руки, он вдруг ощутил некое подобие жизни в этом клинке. То, как он рассекал воздух, свидетельствовало об изумительной конструкции, в которой отразились лучшие качества мастерства выдающегося оружейника – острота лезвия, прочность стали и легкость деревянной рукояти. Во все это он, несомненно, вложил свою душу.

– Теперь это наше оружие, Мэттью, – сказал он сыну, ковыляющему к нему нетвердой детской походкой. Какое-то время малыш стоял возле отца без посторонней помощи, потом протянул ручонку к оружию и прикоснулся к эфесу.

Сэр Джон весело засмеялся и опустил меч пониже, чтобы мальчик мог провести пальцами по острому лезвию. Но едва сделал это, как малыш покачнулся на слабых ножках и подался вперед. Его маленькая ручонка скользнула по лезвию, и этого оказалось вполне достаточно, чтобы рассечь крохотную ладошку.

Сэр Джон тут же отбросил меч в сторону и подхватил сына на руки, чувствуя, как тревожно забилось сердце. Он подозрительно зыркнул на клинок, невинно лежавший в траве у его ног, и громко позвал няню, чтобы та принесла немного теплой воды и чистую материю: омыть и перевязать рану.

«Нет, это всего лишь меч, – подумал он. – Самый обыкновенный меч».

АКТ ЧЕТВЕРТЫЙ

I

Пуатье, Франция, сентябрь 1356 г.

Мэттью де Куртене лежал под изгородью из кустов вблизи Ноэль-Вуда и молил Бога, чтобы его не заметили. Он закрыл уши руками, тщетно пытаясь заглушить шум боя, звон металла и душераздирающие крики раненых. Более того, он даже зажмурился, чтобы не видеть поле битвы, превратившееся в кровавую липкую грязь под ногами многочисленных воинов. Когда Черный Принц бросил клич всем мужчинам вступить в борьбу с французами, Куртене гордился тем, что нашел в себе силы пойти в армию, достал старый меч из-под кровати в своем доме в Даун-Сент-Мэри и даже продал фамильное серебро, чтобы приобрести рыцарские доспехи и лошадь. Он знал, что храбрые мужчины испытывают свою судьбу на войне, и надеялся вернуться домой не только живым, но и состоятельным.

Однако эта кампания оказалась для них сущим бедствием, состоявшим из беспрерывных дождей, испепеляющей жары, постоянной нехватки провианта и жутких болезней. И вот теперь войска Черного Принца окружили под Пуатье превосходящие силы французов, которых он явно недооценил. Куртене отполз назад, когда пара отчаянных стрелков подошла слишком близко, и даже поднял меч, чтобы защитить себя в крайнем случае. А когда те удалились, тупо уставился на лезвие клинка и две собачьих головы на крестовине. Ненавистный меч вселил в него ложную уверенность в своих силах и породил представление, будто он, Куртене, настоящий воин. Хотя он избегал любых конфликтов, а при виде крови его просто выворачивало наизнанку. Конечно, во всем виноват этот проклятый меч. Еще в раннем детстве он нанес ему глубокую рану, от которой на ладони так и остался шрам. Этот неприятный инцидент породил в сознании страх перед оружием, что постоянно вызывало у его учителей не только раздражение, но и откровенное презрение.

Куртене посмотрел на клинок и вспомнил, как тот соблазнил его своей красотой, когда он несколько месяцев назад достал его из-под кровати, стряхнул пыль и взвесил в руке. Уже тогда следовало сообразить, что меч не принесет ему ничего, кроме несчастья, и нужно было воспротивиться ложному позыву доказать на деле, будто он ошибался насчет своих страхов. Он снова затаился, когда неподалеку проскакал всадник на лошади, а в его боевой щит вонзилась туча острых стрел. Мэттью с трудом сдержал слезы и едва подавил желание отбросить подальше проклятый меч, без которого почувствует себя совершенно беззащитным. Вместо этого он свернулся тугим клубком и попытался представить холодные зеленые холмы родного графства Девоншир и умиротворяющее спокойствие родного дома.

И в тот момент, когда ему показалось, что английская армия уничтожена, враг стал отступать – сначала поодиночке, а потом скопом. Куртене вылез из своего укрытия, с трудом веря в собственную удачу. Он выжил, а англичане одержали убедительную победу над превосходящими силами противника! Его четверо друзей, с которыми он жил в одном лагере и сидел у одного костра в последние несколько месяцев, подошли к нему, усталые и окровавленные после ожесточенного боя. Первым был Элиас Эскил, красивое лицо которого сияло от дикой радости, а светлые волосы пропитались потом и грязью. За ним следовал Филипп Лимбери, самый старший из них. Утром он заявил, что плохо себя чувствует, но потом сражался с отвагой, какой Куртене и представить не мог. Позади Лимбери медленно шагал Джеффри Доул, все лицо которого было залито кровью. Куртене стало плохо, когда он увидел жуткие раны и почти полное отсутствие носа. Последним приблизился толстый и всегда веселый Уильям.

– Какая славная победа! – бодро воскликнул Эскил. – Такой день навсегда останется в истории, как и имена тех, кто храбро сражался в этой битве.

– В то время как имена тех, кто прятался в кустах, будут преданы забвению, – глухо проворчал Доул сквозь тряпку, которой прикрывал свое израненное лицо. – Нам нужна была твоя помощь, Куртене, а ты сбежал с поля боя и спрятался в кустах.

– О чем ты думал, парень? – строго спросил Лимбери, гневно сверкая глазами. – Из-за твоей трусости мы чуть было не погибли.

– А ведь в твоих руках такой замечательный меч, – добавил Уильям. Его обычно веселое лицо на этот раз было холодным и даже враждебным. – Ты разочаровал меня.

Они ушли прочь, а Куртене начал тихо всхлипывать, ощущая невыносимый стыд, сжигавший его изнутри, как смертельная рана. Спустя час он все еще плакал, когда позади послышались чьи-то тихие шаги. Куртене потянулся к мечу, но кто-то успел перехватить его, и в следующее мгновение он ощутил острую боль в спине между лопатками.

– Зарезан ударом в спину, – послышался тихий голос, показавшийся ему знакомым. Может быть, он принадлежал одному из четырех его друзей, но Куртене уже не соображал и не вспомнил имя этого человека. – Достойный конец для труса. Ты опозорил свой прекрасный меч, но я верну его добрую славу.

II

Иклтон, Кембридж, июль 1357 г.

Богатые нивы к югу от Кембриджа были выжжены летним солнцем. Вечерний ветерок чуть покачивал высокие стебли пшеницы, в близлежащем лесу весело щебетала малиновка. Копыта лошади мягко ступали по иссушенной солнцем пыльной тропинке, поскрипывала кожа, звенел металл. Мэттью Бартоломью, лекарь и сотрудник колледжа Майклхауз при Кембриджском университете, закрыл глаза, наслаждаясь тишиной и покоем после суматохи и нервозности только что закончившегося семестра.

– Отвратительное место, – проворчал его спутник брат Майкл, с презрением оглядывая окрестности. – Здесь только деревья, поля и луга, а за несколько часов езды мы не встретили ни одного нормального здания. Жаль, что господин Лэнгли послал нас в эту дыру. Рента, которую мы получаем из поместья под Иклтоном, не стоит всех этих неудобств, а мое личное время можно было бы использовать на другие цели.

– Да, – неохотно поддержал его Бартоломью.

Майкл повторял это с тех пор, как они отправились в путь на рассвете. Лично он был вполне доволен возможностью провести несколько дней вдали от университета в этой чудной сельской местности. Не только отдохнуть от мертвых тел – его обязанности в университете частично заключались в том, чтобы вскрывать тела студентов, скоропостижно скончавшихся естественной или насильственной смертью, – но и на время избавиться от невыносимой кембриджской жары. Приятно было сменить липкую влажность на свежий сельский воздух, насыщенный запахом созревающего зерна. Только сейчас, впервые за последние несколько месяцев, он почувствовал приятное расслабление. Прошедший семестр был на редкость загруженным, и теперь он наслаждался свободой от чересчур шумных и назойливых студентов.

– Не люблю трястись по этой местности на каком-то зачуханном мерине, – продолжал раздраженно ворчать монах-бенедиктинец, с презрением глядя на свою лошадь. – Возмутительно, что наезднику моего уровня и ранга дали такую паршивую лошаденку. Лэнгли не может думать ни о чем, кроме экономии средств.

– Да уж, – снова согласился с ним Бартоломью, с трудом подавляя желание возразить, что лошадь Майкла все же намного лучше его собственной.

Монах был очень толстым, и Бартоломью предоставил в его распоряжение более сильную из двух лошадей, поскольку другая его просто не выдержала бы. Ведь до поместья в Иклтоне им требовалось преодолеть расстояние в десять миль, а потом благополучно вернуться обратно. Слабая лошадь, не вынеся такого напряжения, упала бы на полпути.

– Наш колледж владеет поместьем Валенс на территории прихода в Иклтоне, – продолжал рассуждать Майкл. – А сэр Филипп Лимбери, который живет там уже много лет, выплачивал нам ренту каждую весну. Но в этом году мы не получили оттуда ни цента, лишь письмо о том, что отныне он будет направлять наши деньги на нужды приората Иклтона.

– Я знаю, – сказал Бартоломью, вспомнив, какой гнев вызвало у его коллег сообщение о прекращении арендной платы. Правда, сам он отнесся к этому более чем спокойно. Майклхауз имел в своем распоряжении значительную собственность, и суд мог обязать Лимбери погасить все долги по аренде, но услуги адвокатов стали непомерно дорогими и директор колледжа Лэнгли решил послать туда двух старших сотрудников, чтобы выяснить, в чем там дело и что замышляет этот Лимбери. Бартоломью и Майкл должны были забрать у приората или у самого Лимбери причитающиеся им десять марок и без промедления вернуться в колледж. Эти деньги уже выделили на оплату строительства новых отхожих мест, поэтому Лэнгли не пришлось долго уговаривать своих посланников. Ведь именно эти двое больше других жаловались на ужасное состояние старых уборных.

Майкл резко повернулся в седле.

– У тебя есть свое мнение на этот счет, или ты всегда будешь соглашаться со мной?

– Если я выскажу свое мнение, ты начнешь спорить, а я устал от дискуссий после студенческого диспута на прошлой неделе. Впереди есть брод глубиной не выше колена, а Лэнгли говорил, что наше поместье находится позади этого леса.

Майкл поехал по узкой тропинке, окруженной со всех сторон высокими старыми деревьями.

– Если ему верить, эта живописная роща тоже является частью нашего поместья.

Бартоломью уже собирался в очередной раз согласиться, когда из лесной чащи донесся крик, громкий хруст веток и топот копыт. Из леса прямо на них выскочил крупный олень, быстро развернулся и помчался в густой кустарник справа. Это было красивое животное с желтовато-коричневой шерстью. Через несколько минут вслед за ним из чащи вырвались три всадника, и первому из них пришлось резко осадить лошадь, чтобы не столкнуться с Бартоломью.

– Осторожно! – крикнул здоровенный мужчина с огромным синим шрамом на лице и изуродованным носом.

Бартоломью хотел ответить, что это не он мчится на лошади на дикой скорости, но его хилая кобылка так испугалась, что стала оседать на задние ноги. Он был плохим наездником, и попытки удержать животное отвлекли его внимание от происходящего.

– Осторожно, Доул! – заорал второй всадник, едва не наскочив на товарища. Он был облачен в рыцарские доспехи и скакал так, словно родился в седле и с тех пор больше никогда не покидал его; высокий, стройный, физически крепкий, а голубые глаза и копна золотистых волос делали его необыкновенно привлекательным. – Неужели ты не знаешь, что крестьяне Лимбери не умеют ездить верхом?

– Мы не крестьяне, – решительно возразил Майкл, поспешив на помощь своему другу, пока тот барахтался в седле, продолжая позорить его перед незнакомцами. – Мы ученые-медики Кембриджского университета.

– Вы видели здесь оленя? – спросил третий всадник, подъезжая к ним с добродушной улыбкой. Это был толстый священник в черной сутане. Широкополая шляпа прикрывала его глаза от солнечных лучей.

– Нет, – соврал Бартоломью и поспешно спрыгнул с лошади, когда Майклу наконец-то удалось остановить ее. На земле он чувствовал себя увереннее и спокойнее.

– Он бежал в этом направлении, – сказал толстый священник. – Я видел собственными глазами.

– Должно быть, умчался туда, – махнул Доул в сторону густого кустарника, обрамлявшего опушку леса. Он тоже был в черной одежде, свидетельствовавшей о принадлежности к какому-то священному ордену, но при этом в дорогих сапогах со шпорами. – Сейчас это уже совершенно не важно. Самец, которого мы добыли вчера, обеспечит нас мясом на несколько дней. Тем более сейчас слишком жарко, чтобы гоняться по всем этим лесам и полям. Может, вернемся домой?

– Так рано? – удивился второй всадник, в рыцарских доспехах. – Мы приехали сюда не только ради охоты, но и поупражняться с оружием, а пока только размахивали клинками, отпугивая пожирающих урожай Лимбери ворон.

– Нет, Уильям, мне не понравился наш вчерашний поединок с этим мечом в руках, – возразил толстому священнику Доул. – Он, конечно, отлично сбалансирован и хорошо ложится в ладонь, но показался мне слишком тяжелым.

– Это превосходное оружие, – не согласился Уильям. – Жаль, что мы не использовали его надлежащим образом прошлым летом. Битва могла бы закончиться намного раньше, если бы клинок оказался в руках настоящего воина, а не этого несчастного труса.

Пока клирики препирались, красивый рыцарь повернулся к университетским ученым.

– Мы трое, а также наш четвертый друг, Лимбери, участвовали в битве при Пуатье, – пояснил он.

– Он тоже там был, – обрадовался Майкл, кивая на скромно молчавшего Бартоломью, которого, судя по умению ездить верхом, нельзя было принять за храброго воина. Майкл заметил, что рыцарь недоверчиво усмехнулся, и тут же добавил: – Он сражался пешим.

– А что вы здесь делаете, вдали от университета? – поинтересовался Уильям, жестом прекращая спор с Доулом, что тому совсем не понравилось. – Заблудились?

Майкл изобразил вымученную улыбку.

– Нет, мы приехали осмотреть свое поместье. Эти поля и лес принадлежат нам, то есть колледжу Майклхауз.

Уильям покаянно кивнул:

– Вы должны извинить нас, брат. Конечно, нам известно, что Майклхауз владеет поместьем Валенс и наш друг Филипп Лимбери ежегодно платит вам ренту. Но мы так увлеклись охотой, что позабыли обо всем на свете. Мы немедленно проводим вас к Лимбери. Меня зовут Уильям, я викарий местной церкви в Иклтоне. А это мой друг сэр Элиас Эскил, посвященный в рыцари за свою необыкновенную храбрость в битве при Пуатье.

Красивый рыцарь вежливо поклонился в знак приветствия.

– Но я не думаю, что Лимбери ожидает вас сегодня. Во всяком случае, утром он ничего не говорил о вашем приезде.

– Вы не написали ему о своем посещении, – добавил Уильям, напряженно размышляя над этой новостью. – Я работаю не только приходским священником, но еще и клириком в его поместье и читаю всю корреспонденцию.

– А он написал нам, – не без ехидства заметил Майкл. – И сообщил, что намерен отдавать нашу ренту местному приорату.

Уильям удивленно вскинул брови.

– Он говорил мне, что собирается изменить платежи, чтобы обеспечить прощение своей грешной души, но не сказал, что уже сделал это. Возможно, продиктовал письмо капеллану монастыря. – Он рассеянно махнул рукой в сторону своего друга клирика.

– Это я, Джеффри Доул, – представился третий всадник, со шрамом во все лицо, и недовольно зыркнул на своего товарища, представившего его таким странным образом. – После того как мы вместе сражались в битве при Пуатье, Лимбери добился моего назначения капелланом приората в Иклтоне. Но я не писал это письмо. Возможно, это сделала одна из наших монахинь.

– Лимбери добился и моего назначения в Иклтон, – сказал Уильям Майклу. – Он относится к той редкой категории людей, которые никогда не забывают своих старых товарищей по оружию.

– А вот едет сестра Роуз, – воодушевился Доул, глядя поверх голов школяров. Из-за кустов к ним выехала женщина в одеянии монахини, и его лицо растянулось в широкой улыбке.

Бартоломью оглянулся и увидел перед собой женщину, сидевшую на лошади не боком, как обычно ездят дамы, а по-мужски раздвинув ноги, причем держалась она на зависть уверенно и ловко. Черная сутана монахини бенедиктинского монастыря была пошита таким образом, что прекрасно подчеркивала ее точеную фигуру, а голову вместо апостольника украшала симпатичная шапочка, поддерживавшая в порядке густые локоны шафранного цвета. У нее были черные глаза и смуглая кожа, свидетельствовавшие о том, что ее далекие предки приехали сюда со знойного юга. Позади нее на седле виднелась туша большого оленя с желтовато-красной шерстью, из шеи которого торчала стрела.

– Боже мой! – воскликнул Эскил, восторженно глядя на убитое животное. – Ведь мы так долго преследовали этого зверя. Я узнаю наши метки на его туше. Это ты застрелила его?

– Ну как тебе сказать… конечно, он не сам запрыгнул ко мне на лошадь, – кокетливо ответила сестра Роуз, но ее веселое лицо перекосилось от ужаса, когда она увидела рядом с ним Майкла. – Черт возьми! Бенедиктинец!

Бартоломью понял ее испуг, учитывая слишком фривольную для монахини одежду. Кроме того, вдали послышался звон церковного колокола, призывающий к дневной службе. Таким образом, Роуз нарушила сразу несколько строгих правил монашеского ордена.

Майкл угрюмо смотрел на нее, укоризненно качая годовой.

– Пять лет назад мой епископ сместил приорессу Иклтона только за то, что она допускала вольности в поведении монахинь. Похоже, ее преемница не слишком преуспела в соблюдении строгих моральных норм.

Роуз недовольно поджала губы.

– Сэр Филипп Лимбери пригласил меня поохотиться, то есть потренироваться в верховой езде, а заодно обеспечить своих сестер достаточным количеством свежего мяса. Что в этом плохого? Кроме того, в нашей охоте принимают участие капеллан Доул и викарий Уильям, так что с точки зрения морали здесь все в полном порядке.

По выражению лица Майкла можно было понять, что здесь не все так гладко, как бы ей хотелось, поскольку его не слишком убеждала добропорядочность клириков, о которых она говорила. Но он не успел ответить – послышался топот копыт, и из леса выехали еще две всадницы. Первой была крупная женщина в плотном зеленом платье. Ее волосы разлетелись на ветру, и она стала судорожно приводить их в порядок, увидев впереди Эскила. Вслед за ней на муле скакала недовольная пожилая монахиня. Казалось, верховая езда доставляет ей невыносимую боль.

– Ты должна была подождать нас! – сердито воскликнула женщина в зеленом, обращаясь к сестре Роуз. – Сначала попросила, чтобы мы положили оленя на твою лошадь, а потом ускакала, оставив нас далеко позади. Скажите ей, сэр Элиас.