Текст книги "Проклятый меч"

Автор книги: убийцы Средневековые

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 26 страниц)

Тем более что в этот момент из комнаты раздался голос, который, как я догадался, мог принадлежать только Элиасу, – тонкий, сиплый и вместе с тем пронзительный.

– Вы слишком долго шепчетесь! Марта, я тебя узнал, но кто там с тобой?

– Ну что ж, Николас Ревилл, теперь вам придется войти в комнату и поговорить с ним, – испуганно прошептала она. – Объясните ему, как перепутали фамилии Мэскилл и Хэскилл. Думаю, это позабавит старика.

Последнее предположение прозвучало не очень убедительно, но я понимал: это единственное, что я мог сейчас сделать для нее, а не для того, кто лежал в постели за дверью. Кроме того, мне стало интересно поговорить с человеком, которого все считают странным и своевольным и который сознательно преувеличил серьезность своей болезни, чтобы досадить потенциальным наследникам. Это было настолько необычно и неестественно, что могло случиться только в какой-нибудь забавной пьесе.

Она взяла меня за руку и повела к двери. Я переступил через порог и оказался в небольшом помещении, теплом и мрачном. Но поразило меня не это, а спертый воздух, обычный для душной, давно не проветриваемой комнаты. К этому времени мои глаза уже освоились с темнотой, хотя здесь было довольно светло.

Тусклый свет поступал из небольшого очага, расположенного в другом конце комнаты, обставленной пыльной мебелью: сундуки, столы, какие-то мягкие стулья, а также прочие предметы, небрежно сдвинутые в дальний угол. Окно на противоположной стене было занавешено такой плотной шторой, что вечерний свет сюда почти не проникал. Все здесь выглядело чрезвычайно древним, особенно широкая кровать с резными деревянными ножками, поддерживавшими ее массивное основание. Под ветхим цветным одеялом полусидел человек, опираясь на гору мягких подушек. Возле него суетилась огромная женщина в коричневом теплом халате. Я был крайне удивлен, увидев ее здесь, поскольку не слышал из коридора, чтобы они разговаривали. Остановившись возле кровати, я вдруг ощутил, что заговорщицкий тон, которым мы обменивались с Мартой, мгновенно исчез.

Элиас Хэскилл махнул худощавой рукой в сторону женщины, которая все поправляла его подушки:

– Довольно, Абигейл, мне так удобно.

– Спасибо, Абигейл, – поблагодарила ее Марта.

Женщина молча кивнула, забрала пустую бутылку со стола, потом бросила на меня косой взгляд и неохотно вышла из комнаты.

Когда за служанкой закрылась дверь, Марта Хэскилл подошла к кровати.

– Дядя, к нам пришел человек, который хочет поговорить с вами.

На голове Элиаса был белый ночной колпак, а на узком лице с длинным носом выделялись глубокие, как темные пруды, глаза. Две свечи ярко горели с обеих сторон его резной старомодной кровати. Картина напоминала древнюю гробницу.

– Что вы мне принесли? – спросил он.

– Ничего.

– Из ничего получится ничего.

– А мне ничего и не надо от вас, сэр, поскольку я оказался здесь… по недоразумению.

Его голос был тонким, зато ум поражал своей остротой и живостью. Элиас Хэскилл выглядел нездоровым, однако нельзя было сказать, что он на грани смерти.

– Это Николас Ревилл, дядя, – представила меня Марта. – Он актер. Поехал не по той дороге и заблудился.

Она быстро объяснила ему все обстоятельства, в силу которых я неожиданно оказался в доме Хэскиллов, а не Мэскиллов. Рассказ вновь напомнил мне о моем глупом положении, но я подумал, что вполне заслужил это. Оглядев комнату, я рассеянно подошел к очагу и заметил над ним большую букву «Х», выложенную фруктами и зелеными листьями. Она составляла центральную часть живописного орнамента и, по всей видимости, символизировала начальную букву фамилии хозяина дома. А чуть выше на стене висел большой меч, обрамленный с обеих сторон не менее живописными гобеленами. На одном из них была изображена Юдифь, приподнимающая руками отсеченную голову Олоферна, а на другом – святой Христофор, переносящий через реку на спине младенца Иисуса. Я оглянулся и увидел улыбающегося Элиаса.

– Актер, да? – спросил он. – Я помню старые лондонские театры. Помню даже Красного Льва.

– Это было задолго до меня, сэр, – вежливо сказал я, но уже с большей симпатией к этому человеку, помнившему таких знаменитостей.

– Актер оказывает громадное влияние на обычных людей, – произнес он благожелательным тоном, который разительно отличался от всего услышанного мной в этом доме.

Мне осталось лишь улыбнуться в знак благодарности, а также в подтверждение того, что я желаю ему хорошего здоровья. В этот момент я впервые почувствовал себя более или менее раскованно. Кто-то коснулся моего правого колена. Поначалу я решил, что это Марта, и весьма опечалился, что она остановилась на этом месте. Я посмотрел вниз и так резко отпрянул, что чуть было не угодил в самый центр домашнего очага. Прижавшись спиной к стене, вытянул вперед руки, словно изготовившись отразить внезапное нападение.

На полу лежало странное скрюченное существо и смотрело на меня невинными детскими глазами. Нет, это был не ребенок, а какой-то ужасный старик с испещренным мелкими морщинами лицом, чересчур длинными руками, совершенно лысой головой и огромными глазами.

Оказалось, что на самом деле это и не ребенок, и не старик, а существо, о котором я часто слышал, но видел лишь однажды. Это животное находилось не в зверинце Тауэра, как вы могли бы предположить, а на лондонской верфи, где гуляло в сопровождении матроса. Они оба, и матрос, и это животное, были очень хорошими друзьями и прекрасно ладили друг с другом. Поэтому, когда шок от увиденного прошел, я понял, кто передо мной.

– Вы заняли его место у огня, – пояснил Элиас Хэскилл.

Я был так потрясен увиденным, что какое-то время не находил слов для ответа и только заметил, что улыбка старика стала более широкой и доброжелательной. Даже Марта заулыбалась от этих слов.

– Грант не любит огня, – сказала она, – потому что однажды обжег себе шерсть. Однако до сих пор пребывает в уверенности, что место перед очагом по праву принадлежит ему. Он недоволен, когда кто-то занимает то место, на котором вы сейчас стоите.

Грант? Неужели толстяк в гостиной просил меня передать привет этому странному существу? Кто мог подумать, что господин Грант окажется самой обыкновенной обезьяной? Еще при входе в это поместье я подумал, не является ли это заведение каким-нибудь частным бедламом. Тогда это была довольно смелая мысль, а сейчас я уже не сомневался, что оказался в сумасшедшем доме. Или все это мне приснилось в кошмарном сне.

– Откуда он у вас появился? – спросил я, понимая, что должен хоть что-то сказать в этот момент.

Зверь продолжал таращить на меня свои огромные глаза, а я отвечал ему тем же. Грант сидел на коротких, покрытых густой шерстью задних лапах, упираясь в пол длинными передними. Мне стало страшно, что он может в любой момент сорваться с места, прыгнуть на меня и ухватить за шею. Именно такую сцену я видел на лондонской верфи, когда матрос шел с обезьяной на руках, обнявшей его за шею, как это делает маленький ребенок. Они были очень похожи друг на друга, обезьяна и матрос. Теперь я понял, откуда в доме этот странный затхлый запах. Он явно исходил не от больного человека, а от этого существа с коричневой шерстью, которое ползало у моих ног.

– Грант приехал к нам из Африки, – пояснил Элиас. – Сначала он принадлежал сотруднику колледжа в Кембридже, его тоже звали Грант. Незадолго до своей смерти он передал эту обезьянку мне.

– Но зачем, ради всего святого? – воскликнул я.

– Однажды я сказал ему, что это существо обладает гораздо большим умом, чем все человеческое сообщество, вместе взятое. Причем он не только умнее, но и добрее многих людей. Этот сотрудник, Грант, был чрезвычайно рад, что я согласился приютить у себя обезьяну, а я, в свою очередь, с удовольствием взял ее на попечение, когда мой друг умер. Вы только посмотрите, что он вытворяет.

Я взглянул на обезьяну и даже ахнул от удивления, когда она встала на задние лапы и замахала передними над парой перевернутых вверх дном горшков, предназначенных для хранения всяких домашних безделушек. Заметив, что я пристально слежу за ним, Грант поднял один из них, и я убедился, что он пуст. Потом он поднял второй горшок, и в нем что-то блеснуло. Я подался вперед и, увидев нечто знакомое, невольно полез в карман. Медной пряжки, которую я специально оторвал от сапога, чтобы не потерять в непогоду, там не оказалось. Не знаю, как это получилось. Может быть, я уронил ее, когда вошел в комнату, или животное каким-то чудом вытащило ее из моего кармана. Впрочем, сейчас меня это мало беспокоило. Я наклонился и протянул руку, чтобы вернуть свою вещь, но Грант, сердито ворча, завертелся волчком.

– Это игра, – успокоил меня Элиас Хэскилл. – Пусть поиграет.

Я отошел, стараясь скрыть свое удивление, смешанное со злостью и неудовольствием.

Обезьяна тем временем обошла горшки и остановилась неподалеку от меня, передвигая их по гладкому полу. Конечно, я сразу же понял, что она делает, поскольку не раз видел подобные трюки на улицах Лондона. Полагаю, вам тоже доводилось наблюдать эту игру под названием «поймай кролика». Правда, на улице этот трюк исполняется с помощью трех кружек, а не двух, но мы должны простить обезьяне сию вольность. Игрок обычно поджидает какого-нибудь деревенского неотесанного мужлана и уверяет его, что он ни за что не угадает, под какой кружкой или скорлупой кокоса находится какая-нибудь маленькая вещица. При этом он быстро передвигает их с места на место. Сначала деревенский мужик выигрывает несколько раз, и это вдохновляет его на новую и самую крупную ставку. И вот тогда он проигрывает, к своему несказанному удивлению.

Все подобные трюки на улицах Саутворка выполняли достаточно проворные люди, но я никогда не видел, чтобы это проделывала самая обыкновенная обезьяна. Обычно принято считать, что обезьяна не может быть такой хитрой и ловкой, как человек, поэтому я без труда проследил, под каким горшком находится моя пряжка. Когда Грант закончил передвигать горшки, я показал пальцем на один из них, но хитрое существо подняло совсем другой горшок. Марта громко рассмеялась, а я вдруг ощутил глубокую досаду на нее, на Гранта и больше всего на себя. Опасаясь, что игра может продолжаться всю ночь, я бросил отчаянный взгляд на Элиаса Хэскилла.

– Я знаю, актер, о чем вы подумали, – улыбнулся старик. – Но в отличие от людей Грант никогда не отнимает чужие вещи. Вот смотрите.

Элиас щелкнул тонкими пальцами. Обезьяна быстро повернула голову на звук, а затем оставила свои перевернутые вверх дном горшки и неохотно поплелась в другой конец комнаты с видом человека, который никак не может решить, как ему передвигаться – на двух ногах или на четвереньках. Только сейчас я обратил внимание на большую клетку из деревянных прутьев в дальнем конце комнаты. Обезьяна по имени Грант вошла в клетку и закрыла за собой дверцу. Это выглядело так, будто преступник вернулся в свою камеру после прогулки. Не долго думая я быстро подобрал с пола пряжку и сунул в карман камзола.

– Вы еще не ели с тех пор, как приехали к нам? – спросил старик и быстро добавил, не дожидаясь моего ответа: – Думаю, что нет. Эти стервятники в гостиной слишком заняты ожиданием моей смерти, чтобы проявить хотя бы элементарное гостеприимство. Марта, принеси пива нашему гостю актеру.

Все это время девушка снисходительно наблюдала за обезьяной и ее трюками, но, услышав просьбу дяди, безропотно вышла из комнаты. Элиас Хэскилл показал рукой на сундук у кровати, покрытый толстым одеялом. Я молча уселся на него и посмотрел на больного старика, не опасаясь больше показаться слишком назойливым и любопытным.

– Ну, актер, я действительно похож на притворщика?

– Не понимаю, какое притворство вы имеете в виду, мистер Хэскилл.

– Я слышал, как вы разговаривали за дверью с моей племянницей. Марта не одобряет мои игры, как она это называет. Не удивлюсь, если она уже сообщила вам, что я специально симулирую болезнь, дабы досадить этим стервятникам в гостиной.

Под стервятниками он, несомненно, имел в виду тех трех мужчин, с которыми я столкнулся в большой комнате. Мне показалось странным, что он называл своих двоюродных братьев хищными птицами, а с другой стороны, человек, который держит в спальне обезьяну, вероятно, так и должен относиться к другим людям, вне зависимости от того, родственники они ему или нет.

– Ваша племянница ничего не говорила о притворстве.

И действительно – сейчас, более внимательно посмотрев на старика, я увидел его нездоровый румянец. Кожа на его лице была испещрена мелкими морщинами, словно древний пергамент или хитрая мордочка обезьяны. Его глаза показались мне мрачными, как потемневшая от ила вода в пруду, правда, с некоторым налетом живости или злобы на самом дне.

– Нет, Николас Ревилл, я нисколько не притворяюсь, – грустно заметил старик. – Хотя, конечно, моя смерть не так близка, как все они надеются. Я отошлю их домой, словно паршивых псов с поджатыми хвостами, словно отстеганных кнутом дворняжек!

От стервятников он перешел к дворняжкам. Думаю, я выглядел ошарашенным от столь нелестных эпитетов, несмотря на мягкий тон, которым они были произнесены. А старик тем временем продолжал:

– Вам, наверное, интересно, почему я решил поиздеваться над этими стервятниками. На самом деле, актер, я над ними не издеваюсь. Они сами издеваются над собой, гнусные вороны-падальщики. Слетелись сюда, потому что боятся лишиться хоть каких-нибудь лакомых кусков наследства. Они больше боятся друг друга, чем собственной алчности. Именно так я их и называю – алчные, жадные вороны-стервятники, и это вполне соответствует их истинной сущности. Да, чуть не забыл про вальдшнепов. Эти птицы отличаются особой тупостью.

Он пристально посмотрел на меня, явно желая понять, какое впечатление произвели его слова. Слабый свет от свечей над его изголовьем стал настолько тусклым, что желтоватая кожа на лице преобразилась, и я подумал: возможно, старик действительно не так болен, как хочет показать. Иначе говоря, болен скорее душевно, чем физически. Однако потом он высказал несколько замечаний, вызвавших у меня серьезные сомнения относительно его душевной болезни. Это был совершенно здравомыслящий человек, прекрасно понимающий суть происходящих событий.

– Не надо смотреть на меня с таким подозрением, Николас. У вас есть своя публика для представлений, а у меня – своя. И эту публику нужно постоянно дразнить несбыточными мечтами.

– Мы дразним свою публику несуществующими надеждами, – заметил я, пораженный этим сравнением. – К тому же они не уходят домой с поджатыми, как у паршивых собак, хвостами. Напротив, идут воодушевленными или обнадеженными, а чаще всего и то и другое.

– Род Хэскиллов очень древний, – грустно сказал Элиас, проигнорировав мое замечание. – Обычно принято считать, что старые семьи обязательно должны быть богатыми, в особенности если с течением времени они сократились до нескольких человек. В данном случае она состоит из меня и Марты, а эти вороны, стервятники и псы с поджатыми хвостами все еще надеются на какие-то богатства. Богатства, ха!

Послышался звук открываемой двери, и в комнату вошла Марта с большой кружкой в руке. Я с благодарностью взял у нее кружку и почти сразу же осушил до дна. Это было первое питье, к которому я приложился после своего отъезда из Кембриджа рано утром.

– Дядя, господину Ревиллу придется остаться у нас на ночь, – сказала Марта. – Снегопад усилился, и сейчас даже днем вряд ли удастся найти дорогу к городу.

– Пусть остается, – охотно согласился старик. – А развлекать его будут наши гости. Мне интересно, какое мнение у него сложится об этих людях. Николас, приходите ко мне после ужина поговорить, а заодно расскажете о своих впечатлениях. Марта, отведи его в комнату на верхнем этаже. Ступайте. Я немного устал. Тем более скоро мне придется принимать парад кузенов, которые непременно придут пожелать мне спокойной ночи.

Элиас откинулся на подушки и закрыл глаза. Марта, с тонкой свечой в руке, вывела меня из комнаты. За дверью стояла толстая служанка, которая поправляла подушки больному.

– Мой дядя очень устал, Абигейл, – предупредила ее Марта. – Не думаю, что в данный момент он будет рад видеть кого бы то ни было.

Однако женщина осталась на прежнем месте, застыв, как часовой на посту. Я сказал об этом Марте, когда мы удалились на приличное расстояние.

– Да, Абигейл строго охраняет Элиаса. Вообще-то у нас в доме несколько слуг, но лишь ее можно назвать настоящей домоправительницей, если, конечно, не считать одну из Парсонсов, которая хозяйничает на кухне.

– Парсонсы?

– Да, это целая семья, вы их видели у ворот нашего поместья.

Мы прошли по коридору и свернули за угол.

– Вы думаете, что это слишком большой дом для такого малого количества прислуги? – спросила Марта и взглянула на меня через плечо, словно прочитав мои мысли.

– Да, иногда ваш дом напоминает мне пустой лабиринт, – улыбнулся я.

– Когда-то семейство Хэскилл было очень большим, с многочисленными детьми и родственниками, но сейчас остались лишь дядя да я. Ну и, конечно, все наши кузены.

Мы подошли к старой деревянной лестнице, под скрип ступенек поднялись на второй этаж и остановились у низкой двери. Марта открыла защелку, и дверь со скрипом отворилась. Она осветила свечой небольшую комнату с простой кроватью и узким окном.

– Я прикажу служанке принести еще несколько одеял, – пообещала Марта и зажгла от своего огня свечу в канделябре, стоявшем на полу в грязной миске.

– Ничего, я привык к холоду, – успокоил я.

– Знаете, в графстве Кембриджшир особый холод, – сказала она. – Говорят, сильный ветер и снег приходят сюда прямо из Московии.

– Если бы вы видели мою квартиру в Лондоне и пожили в ней хотя бы немного, то узнали бы, что такое настоящий холод и настоящая сырость.

– У вас нет своего дома, господин Ревилл? – удивилась она.

– Пока нет. Я арендую квартиру.

Она, казалось, хотела задать мне еще какие-то вопросы – возможно, женат ли я и есть ли у меня дети (на что я ответил бы отрицательно), но сказала совсем другое:

– Я никогда не была в Лондоне.

– Вы должны посетить нас. Это большой город.

– Я нужна здесь дяде. Когда меня нет в доме хотя бы полдня, он становится раздражительным и капризным. Я живу с ним с тех пор, как умер мой отец.

– Вы очень преданная племянница.

– Он хороший человек, хотя, конечно, со своими причудами. У вас нет с собой вещей, господин Ревилл?

– Давайте отбросим формальности. Зовите меня просто Николас. Я не предполагал ночевать в доме Мэскиллов, и уж тем более в доме Хэскиллов. Когда я выехал сюда рано утром, снега не было и в помине, и я рассчитывал вернуться домой засветло в тот же день. Все, что у меня есть, – это рекомендательное письмо от моих акционеров, остальные вещи остались в гостинице в Кембридже.

– Я попрошу Абигейл подыскать ночную рубашку. В этом доме есть практически все, но так надежно спрятано, что нужно хорошо знать, где искать.

– Может, по этой причине ваши кузены и приехали сюда? Думают, что здесь спрятаны сокровища?

– Возможно, – улыбнулась она. – Николас, мне пора позаботиться об ужине. Спускайтесь вниз, если хотите.

– Постойте, – остановил я ее. – А какую причину мы с вами придумаем, чтобы объяснить другим людям мое присутствие в этом доме? Надеюсь, вы не станете рассказывать историю о моем непростительном промахе с дорогой? О том, что я сбился с пути и вместо Мэскиллов попал к Хэскиллам?

Это может показаться странным, но если за ужином она перескажет присутствующим мое глупое объяснение насчет блуждания по снежной дороге, я сразу покину этот дом и отправлюсь в обратный путь, несмотря на темноту ночи и жуткий снегопад. Смерть лучше унижения.

– Не волнуйтесь, Николас, – успокоила она меня. – Я придумаю какой-нибудь благовидный предлог, объясняющий ваше присутствие. В конце концов, все гости находятся здесь под надуманными предлогами.

С этими словами она вышла из комнаты, а я подошел к окну (для чего требовалась всего пара шагов – именно такой ширины было мое жилище) и протер стекло, чтобы посмотреть во двор. Толстое стекло сильно искажало открывшийся вид. Только сейчас я сообразил, что мы обошли дом по периметру и я находился в комнате, которая располагалась над парадным входом и выходила на передний двор поместья. Снег был настолько густым и плотным, что я ничего не мог разобрать, кроме больших ворот и сторожки, куда вошел некоторое время назад. В этот момент я вспомнил о своем верном коне Раунсе и понадеялся, что о нем как следует позаботятся в конюшне. Правда, для этого девушка Мег и конюх Эндрю должны оторваться друг от друга хотя бы на минуту, чтобы напоить и накормить коня, а также осмотреть его копыто. Несмотря на мою глупую ошибку и еще более глупое объяснение, меня приняли здесь довольно хорошо, во всяком случае Марта и Элиас Хэскилл. Конечно, это странное место, и я вдруг вспомнил слова толстушки Мег, которые она сказала мне во дворе: «Сюда приходят только дураки».

Как я уже сообщил Марте, весь мой багаж составляла одежда, в которой я приехал, поэтому не было никакого резона оставаться в пустой комнате. Не долго думая я поднял с пола тонкую свечу, спустился вниз по скрипучей лестнице и двинулся по длинному коридору, по которому мы с Мартой прошли некоторое время назад. Проходя мимо кухни, я увидел там склонившуюся над столом толстую женщину, энергично орудовавшую ступой, и остановился. Она подняла голову и посмотрела на меня. Это была домоправительница Абигейл, по всей видимости, оставившая на какое-то время свой сторожевой пост у двери Элиаса. Очаг и несколько свечей ярко освещали кухню, и я без труда заметил на ее лице признаки удивления, если не сказать раздражения и даже некоторой подозрительности. Правда, потом она узнала меня и немного успокоилась.

– Вы остаетесь здесь на ночь, господин?

– Похоже, что так.

– Значит, вам понадобятся дополнительные одеяла?

– Обойдусь, – ответил я. – Не стоит беспокоиться.

Она равнодушно фыркнула и вернулась к своей работе. За ее спиной громыхала кастрюлями и сковородками какая-то девушка.

Я продолжил путь по коридору и, совершив несколько ложных поворотов, наконец-то добрался до гостиной, где за большим столом, уже подготовленным к ужину, сидели знакомые мне люди.

Мне понадобилось немало времени и усилий, чтобы оценить сложившуюся ситуацию и понять, что здесь происходит. Наконец-то я догадался, почему Элиас сравнил своих гостей с хищными птицами – стервятниками, воронами и так далее. Это было связано не только с их хищными намерениями относительно возможного наследства, ради которого они слетелись в этот дом при первых же слухах о смертельной болезни хозяина. Прозвища непосредственным образом вытекали из внешности этих людей. При довольно хорошем освещении за обеденным столом я получил возможность изучить своих сотрапезников. По всему было видно, что это представители одной большеносой семьи, отличающейся характерными орлиными признаками. Только сейчас я понял, почему парень по имени Дэйви Парсонс при первой встрече назвал меня безносым. У него действительно имелись основания подумать, что у меня нет носа. По крайней мере по сравнению с орлиными профилями этих мужчин. Правда, Элиас тоже отличатся выдающимся носом, да и у Марты он был несколько длиннее, чем требовалось для ее миловидного лица.

Все трое мужчин, с которыми я столкнулся при первой встрече, уже сидели за столом. Самый древний из них, по имени Валентайн, не расставался с тростью и очками, шамкал старческим ртом и глотал слова с такой же скоростью, с какой жадно поглощал еду. К счастью, говорил он мало, но с нескрываемой злостью. Мне показалось, что он гораздо ближе к смерти, нежели приговоренный ими Элиас Хэскилл, лежавший в постели в другом конце дома. По некоторым замечаниям и репликам я понял, что он прибыл из Кембриджа, и усомнился, мог ли он самостоятельно совершить столь далекое путешествие, чтобы просто навестить своего «умирающего» кузена. Этот старик никогда ничем не занимался, намеренно устраняясь от всякого рода полезной деятельности.

Рядом с ним сидел толстяк средних лет, с прилизанными седыми волосами, которые я поначалу принял за серую шапочку. Это был Катберт – адвокат, приехавший, насколько я мог судить, из Питерборо. Третьим из них оказался тот самый мужчина, который при моем появлении стоял у домашнего очага, – Роуланд, торговец из Хантингтона. Все трое носили фамилию Хэскилл, и, по-моему, это обстоятельство значительно упрощало дело.

Однако Элиас Хэскилл упомянул четырех хищных стервятников, а здесь было только трое. Одно свободное место указывало на то, что ожидался кто-то четвертый. Мне стало интересно, кто именно. Вряд ли можно было ожидать, что этот человек приедет в такую пургу, да еще ночью. Между тем я наслаждался едой, по-деревенски простой, но при этом необыкновенно вкусной. На стол подали парную говядину, хлеб домашней выпечки, большие кружки пива. Обслуживала нас тоже по-деревенски просто та самая девушка, которую я мельком видел на кухне. Судя по тонким губам, она приходилась сестрой молодой особе, встреченной мной во дворе поместья. Гости за столом бросали на меня косые взгляды, и по некоторым репликам я понял, что Марта рассказала им о желании Элиаса насладиться актерским мастерством человека, случайно оказавшегося в их деревне. Вполне возможно, они сделали из этого весьма печальный для себя вывод, будто старик решил оставить значительную часть наследства какой-то актерской труппе.

Они осторожно осведомились о самочувствии Элиаса, сделав особый акцент на его болезни, и я заметил, что Марта изобразила его состояние намного хуже, чем оно было на самом деле. Правда, я не знал, сделала она это по собственной инициативе или же исполнила просьбу старика, продолжавшего свою хитроумную игру. Кузены едва сумели скрыть удовлетворение от такого сообщения, хотя старательно делали вид, будто весьма озабочены здоровьем своего дорогого родственника. Гораздо больший интерес у них вызвал предмет моего разговора со стариком.

– О том о сем, – уклончиво ответил я. – Он показал мне забавную обезьянку по имени Грант.

– А он показывал вам свой меч? – спросил Роуланд Хэскилл.

– Этот ржавый клинок? – добавил Катберт.

– Элиас до сих пор верит, что у него есть крылья, – сказал Роуланд.

– Да! Он считает, будто этот меч наделен сверхъестественной силой! – продолжил Катберт.

– Здесь произошла довольно странная вещь, – прервал их старик Валентайн.

После непродолжительной паузы, связанной со сменой блюд, ко мне повернулся Роуланд:

– Этот Уильям Шекспир работает в вашей труппе, не так ли?

– Он является одним из акционеров театра «Глобус», – пояснил я. – Иногда играет на сцене, но чаще занят написанием пьес.

– Я видел его пьесу о каком-то сумасшедшем датчанине, который убил своего дядю.

– Да, это «Гамлет», – подтвердил я. – Но принца спровоцировали на этот поступок. Так что его вряд ли можно считать убийцей. Сначала дядя убил его отца.

– В любом случае речь идет об убийстве, – возразил Роуланд. – И потом – все это происходит на фоне каких-то глупых разговоров насчет ястребов, ручных пил и диких яблонь.

– Я смотрел одну из его пьес в Лондоне, – сказал адвокат Катберт, презрительно сузив глаза, словно наблюдал за мной в зале суда. – И даже запомнил одну фразу. Знаете какую?

– Нет, сэр, но надеюсь, вы напомните мне о ней.

– Эта реплика заканчивалась следующими словами: «Первое, что мы сделаем, – убьем всех адвокатов».

– Убьем всех адвокатов, – эхом повторил я.

Должен откровенно признаться, что в данной компании я произнес эти слова с огромным удовольствием, совершенно не пытаясь скрыть их тайный смысл.

– Хорошо сказано, – неожиданно согласился со мной Валентайн. – Убить всех адвокатов. Хотя бы только для начала. – Очки старика злобно сверкнули в тусклом свете свечей.

– Как вы думаете, господин Ревилл, это искреннее мнение господина Шекспира? – спросил Катберт. – Он действительно считает, что мир станет лучше, если всех адвокатов… если их больше не будет?

На самом деле это утверждение вполне могло соответствовать мнению Шекспира, как, впрочем, и многих других жителей нашего острова, однако я решил возразить:

– Не думаю, сэр. Это всего лишь слова, вложенные в уста одного из героев пьесы, не более того.

– А я верю словам, – сказал Катберт.

– Ты всего лишь дубильщик, – заметил старик Валентайн с ехидной ухмылкой. – Имеешь дело с овечьими и телячьими шкурами, на которых и царапаешь свои двусмысленные слова.

– Вы не любите юристов, сэр? – спросил я.

– Мой отец был адвокатом, сэр, – ответил Валентайн, хотя и выглядел настолько древним, что его отцом мог быть кто угодно, кроме, разумеется, самого Адама.

Катберт проигнорировал его замечание, вероятно, посчитав досужим ворчанием озлобленного старика. Он лишь что-то невнятно пробормотал и потянулся за новым куском соленого мяса. Наступил черед Роуланда упрекнуть меня, а заодно и всех моих друзей актеров.

– Но вы же не станете отрицать, что все актеры так или иначе выступают против существующей власти? Именно поэтому к вам тянутся тысячи зрителей. Те, кто посещает ваши представления, не могут считаться благонадежными и уважаемыми людьми.

– В таком случае вам придется признать неблагонадежными и не вполне уважаемыми короля и королеву, – не без ехидства заметил я. – Король Яков является нашим поклонником и патроном, а королева Анна часто выступает у нас под маской.

– Ну конечно, он же шотландец… – хмыкнул Катберт.

– А она датчанка, – поспешил добавить Роуланд. – Они оба иностранцы.

После этих слов Катберт и Роуланд заметно смутились, словно в комнату сквозь деревянные стены неожиданно проник правительственный агент с явным намерением арестовать их за преступную измену. Я же, напротив, искренне приветствовал бы его появление.

– Дядя Элиас любит смотреть спектакли, – попыталась Марта разрядить напряженную обстановку. – Он помнит все старые театры в Лондоне.

Не знаю, что еще она могла сказать, чтобы придать нашему разговору хоть какую-то благожелательную окраску, поскольку в это время он был прерван неожиданным появлением новой персоны, которая буквально влетела в комнату и заняла свое место за столом, нервно поеживаясь и не скрывая озабоченности. Вопреки моим ожиданиям, недостающим членом этой компании оказалась грозного вида женщина, внешность которой заставила меня вздрогнуть. Она очень походила на нашу покойную королеву, я имею в виду великую Елизавету, – такое же узкое лицо, орлиный нос и надменные манеры. (А я не мог ошибиться, поскольку однажды не менее четверти часа лично беседовал с королевой Елизаветой.) Однако форма ее носа ясно подсказывала, что новоприбывшая особа имеет непосредственное отношение к уже присутствующим членам семейства Хэскилл. Об этом же свидетельствовала и нервозность, с которой все трое мужчин среагировали на ее появление.