Текст книги "Не святой (ЛП)"

Автор книги: Уайльд Риа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Глава 6

Амелия

Он прижимается ко мне всем телом, глядя мне в лицо, в его глазах кипит ярость. Я сомневалась, что он привык к тому, что люди перечат в ответ, особенно после того, как он, в буквальном смысле, похитил меня. Его рука угрожающе обхватывает мое горло, пальцы сжимаются, но не перекрывают доступ воздуха.

Моя грудь сдавливается, сердце бьется о грудную клетку с такой силой, что я уверена, он почувствует, как пульс бьется у меня на шее.

Мой сын был где-то в этом доме, с этими незнакомыми людьми.

Кто следил за ним?

Один из его грубиянов, которых он нанял?

Я должна была придумать, как добраться до него и вытащить нас отсюда.

Я знала, что отец Линкольна был Сэйнтом. Я знала это и все равно переспала с ним. Это была одна ночь, и после того, как я так долго не была с мужчиной, я решила пойти на это. Он был искренним, даже добрым, несмотря на свою репутацию и кровь на руках. Он ничего не навязывал и не брал того, что я не хотела отдавать. Потом мы расстались, и больше я его не видела.

Я была на третьем месяце беременности, когда узнала, что ношу его ребенка. Я никому не сказала. Когда люди спрашивают об отце Линка, я отвечаю, что это был секс на одну ночь, и мы никогда больше не встречались. Грязные взгляды были лучше, чем рассказ о том, кем он был на самом деле.

Сэйнты были правителями Редхилла не просто так, и они добились своего положения не по доброте душевной. Они убивали, воровали и манипулировали, прокладывая себе путь к трону, развращая всех на своем пути.

Я не хотела быть частью такой жизни и не хотела, чтобы она была у моего сына. Поэтому я никогда не говорила ему об этом. Не то чтобы у меня был шанс, я никогда больше не видела его после той единственной ночи секса.

Откуда эти люди знают о нас с Линкольном, я не знаю. Я недооценивала их, и, увидев Габриэля прошлой ночью, даже если я не сразу узнала известного младшего Сэйнта, я поняла, что его присутствие здесь гораздо хуже, чем присутствие моего отчима или любого из его дружков.

Я никак не ожидала, что Сэйнты узнают о Линкольне.

Я бесполезно сопротивляюсь под телом Габриэля, веревки, привязывающие меня к кровати, все сильнее врезались в кожу, а моя плоть уже влажная и скользкая от крови, которая окрасила мои запястья и лодыжки, пачкала простыни под ними.

Я не хотела умирать, я не хотела, чтобы мой сын рос без матери, но это был единственный способ, которым эти люди могли помешать мне добраться до него. Я буду бороться. Я убью, если придется. Они не заберут его у меня.

– Ты продолжаешь бороться со мной, leonessa, – рычит он, сжимая пальцы. – Ты хочешь умереть?

– Ты не удержишь меня от него!

Мой голос напрягся под его рукой. Он мог бы легко покончить со мной, и мое имя стало бы одним из многих, которые эти руки стерли с лица земли. Я была никем. Никем. Ему нужен был мой сын, потому что в нем течет общая кровь.

– Где Лукас? – спросила я, сузив глаза. – Он сейчас с моим сыном?

– Тебе дорог мой брат? – вместо ответа он задает вопрос.

Мужчина все еще лежит на мне, хотя его тело немного сместилось, и он уже не такой тяжелый, как раньше, но это облегчение было недолгим, поскольку он все еще обхватывает мою шею.

– Нет.

– Поэтому ты скрывала от него его сына?

Я хмыкнула.

– Не думаю, что ему было бы до этого дело, – огрызаюсь я. – Но даже если бы я хотела ему рассказать, то не смогла бы, мы не обменялись номерами, и я больше никогда его не видела. Было бы глупо искать его.

Он отпускает мою шею и поднимается.

– Так вот в чем дело? – спрашиваю я, дергая за веревки. – Он хочет меня убить, потому что я не рассказала ему о Линкольне?

– Лукас мертв.

Вдох, который я делала, застрял у меня в горле.

– Ч-что? – я заикнулась.

– Он мертв, и я претендую на то, что он должен был получить давным-давно. Этот мальчик принадлежит Сэйнтам, Амелия, ты достаточно долго скрывала его от нас.

– Он ребенок, а не собственность, и ты не имеешь на него права!

– Ты думаешь, Лукас не знал? – он спрашивает, его губы резко искривляются в усмешке. – Думаешь, тебе удалось бы его скрыть?

– Тогда где он был? – бросаю я.

– Лукас знал все о Линкольне, имел досье на тебя и на ребенка, следил за вами, ждал. В конце концов, он бы забрал ребенка, разве ты его остановила бы?

– Я бы его убила, – вру я.

Он насмехается.

– Правда, leonessa?

Он называл меня так уже несколько раз, хотя я не знала, что это значит.

– Пожалуйста, – умоляю я. – Пожалуйста, просто приведи мне моего сына.

Он с любопытством наблюдает за мной, переводя взгляд с моего лица на запястья, а затем обратно. Он ничего не говорит, поворачивается и уходит, захлопнув за собой дверь.

Слезы застилают мне глаза, и вокруг воцаряется тишина. Сердце бешено колотится в груди, кровь грохочет в ушах. Первые слезы падают, стекая по вискам и в волосы, и вот уже адреналин выветривается, я чувствую боль в теле, жжение от порезов на запястьях и пульсацию в голове от того места, куда он меня ударил.

Мои мысли заняты Линкольном.

Что, если я больше никогда его не увижу?

Что, если они меня убьют, а он обо мне забудет?

Расскажут ли они ему обо мне?

О матери, которая старалась изо всех сил, но не была достаточно хороша.

О женщине, которая пыталась оградить его от своего прошлого и такого образа жизни. Я хотела оградить его от этого, но, видимо, это было безнадежно. Я надеялась, что стать Сэйнтом – не самое худшее, что может случиться. О нем будут заботиться. У него будет постель и тепло, и он не будет задаваться вопросом, откуда возьмется его следующая еда или придет кто-то из моего прошлого, чтобы убить.

Но все равно было больно осознавать, что он будет расти без меня. Что я не увижу его взросления.

Я быстро поворачиваю голову, когда открывается дверь, чтобы они не видели моих слез.

Кто бы это ни был, он замирает на месте, но я продолжаю отворачиваться, желая остановить слезы, остановить боль.

Не говоря ни слова, человек пересекает пространство между нами, замирает на краю кровати и, наклонившись, развязывает веревку на моем запястье. Я вскидываю голову и вижу, что рядом с кроватью стоит мужчина. Он был молод, но в его серых глазах было много знаний.

– Они выглядят болезненными, – говорит он мне, бросая взгляд на мои глаза, прежде чем проследить за слезами на моем лице.

– Кто вы?

– Девон Кросс, – отвечает он.

– Вы работаете на него, – обвиняю я.

– Работаю.

Он открывает ящик, стоящий у кровати, и крепко держит меня за запястье, пока достает принадлежности. Я пытаюсь вырвать у него руку, готовая ударить его изо всех сил, но он держит ее крепко, до боли, пальцы впиваются в кожу на моем запястье. Он пристально смотрит на меня, в его челюсти дрожит мускул.

– Может быть, я и врач, мисс Дойл, но эти руки забрали столько жизней, сколько спасли. Не провоцируйте на меня.

Я замираю, морщась, когда он давит на мою ушибленную кожу.

– Я хочу видеть своего сына, – требую я, а он лишь ухмыляется. – Ты меня слышишь, придурок?

– Вы довольно грубы, учитывая, что я единственный, кто здесь обучен снимать вашу боль.

Я насмехаюсь, говоря: —Мне не нужна твоя помощь

– Ну, вы получите ее в любом случае.

Он крепко прижимает меня к себе, пока достает все необходимое, затем кладет сумку и садится на кровать, держа мою руку перед собой так, чтобы я не могла видеть, что он делает.

Я жую внутреннюю сторону щеки, чтобы не дать себе разинуть рот, а затем шиплю сквозь зубы, когда он прикладывает к моей коже что-то холодное и влажное, как будто только что поднес к ней огонь.

Он продолжает, как будто я не издавала ни звука, втирать что-то в рану на моем запястье. Он тоже груб.

Я стиснула зубы и промолчала. Он заканчивает, и я чувствую, как он начинает обматывать мое запястье тканью, которая, как я вскоре понимаю, является белой повязкой, скрывающей под собой раны.

– Я бы рекомендовал успокоится и не сопротивляться, – продолжает врач.

– Тебя когда-нибудь привязывали к кровати и угрожали? – я огрызаюсь.

– Да

Я покачала головой.

– И ты думаешь, что я не буду сопротивляться при каждом удобном случае?

Край его рта приподнимается, прежде чем перейти к моему следующему запястью. На этот раз я не издаю ни звука, стиснув зубы, даже когда жжение становится невыносимым.

– Вы будете жить, – говорит Девон, убирая медицинские принадлежности.

– Пока, – ворчу я.

– Если бы Габриэль хотел, чтобы вы умерли, мисс Дойл, вы бы уже были мертвы.

– Тогда чего же он хочет?

Он окидывает взглядом мое тело, теперь прикованное к этой чертовой кровати.

– Ваша догадка также хороша, как и моя.

– Вы не можете скрывать от меня моего сына, – шиплю я.

– Мы можем сделать практически все, – он направляется к двери. – Приятного отдыха, Амелия.

Его мрачный смех задерживается надолго после того, как он выходит и закрывает за собой дверь.

Я лежу посреди кровати в полной тишине, и не слышу ничего из остальной части дома, ни голосов, ни музыки, ни шагов. Я не слышала ни смеха моего сына, ни топота его ног. Мое сердце трещало. Я чувствовала это. И быть отделенной от него, зная, что он с ним, было хуже, чем смерть.

Я не могу спать.

Еда меня не интересует.

Мне нужен был мой сын.

Глава 7

Габриэль

Я стою у двери и наблюдаю за ребенком в гостиной. Он носится по комнате, вытаскивая подушки из кресел и запуская игрушки, а его хихиканье эхом разносится по тихому дому.

Он был самым громким за последние годы. Звук шагов притягивают мой взгляд к лестнице, и я вижу Девона, который спускается вниз, покачивая сумкой. При виде меня он вскидывает бровь.

– Может быть, ты теперь объяснишь, почему ты запер мать мальчика в комнате?

Я не отвечаю, предпочитая снова наблюдать за мальчиком. Мой племянник и последний кусочек Лукаса.

Моя мать была в восторге от мальчика.

– Ты обработал ей раны? – спрашиваю я.

– Обработал, – Девон скрестил руки на груди. – Габриэль, ты не можешь держать ее взаперти.

– Почему я не могу? – огрызаюсь я.

Он поднимает брови.

– Это твой план? По какой причине?

– Мальчику нужна мать, – я лгу.

У меня были намерения убить ее и забрать мальчика. В конце концов, он бы забыл о ней, и мы бы его вырастили. Все было очень просто, и все же я этого не сделал, и хотя в большинстве случаев мне не хватало элементарного сострадания, держать ее взаперти и вдали от сына было неоправданно жестоко.

Девон насмехается.

– Конечно, нужна.

– Осторожно, Кросс, – предупреждаю я. – Я не спрашивал твоего мнения по этому вопросу, и, честно говоря, у меня не хватает терпения разбираться с этим.

Он поднимает руки вверх и вскидывает бровь.

– На кону твой член, – он пожимает плечами. – Не мой.

Значит, она показала ему свою боевую сторону. Почему это вызвало во мне чувство жара и злости? Конечно, она будет драться с ним и с любым другим, кто войдет в эту комнату, ее гнев был направлен не только на меня, хотя мне и нравилось наблюдать за тем, как она раздражается.

Я должен был принять решение.

***

Уже стемнело, когда я решился подняться в эту комнату. Мои шаги были тихие, я осторожно открываю дверь и на мгновение замираю.

Мальчик на моих руках вздрагивает, но через секунду снова успокаивается.

На меня мгновенно смотрят красные от слез глаза Амелии, под которыми уже появились темные круги от усталости.

– Линкольн, – вздохнула она, не обращая на меня внимания и не отрывая взгляда от спящего ребенка.

Я подхожу к ней. Она, кажется, затаила дыхание, как будто не уверена, что это реально.

– Привет, leonessa, – говорю я, останавливаясь на таком расстоянии, чтобы она не могла до меня дотянуться.

– С ним все в порядке? – спрашивает она.

– С ним все в порядке.

Ее глаза перескакивают на меня, и она смотрит, как я кладу спящего ребенка на матрас. Она мгновенно бросается к нему, но путы удерживают ее руки над головой и тело в основном прижатым. Она вскрикивает, когда путы впиваются в чувствительную, израненную кожу ее запястий. Но она продолжает бороться, продолжает тянуть, да так сильно, что открываются старые раны и кровь просачивается сквозь белую марлю.

Оставив ребенка там, где он есть, свернувшегося калачиком и спящего, я подхожу к Амелию, заставляя ее лечь нормально и не дать ей разорвать кожу на запястьях. Я сомневался, что она остановится.

Она смотрит на меня с огнем в глазах.

– Я убью тебя, – клянется она.

– Сейчас, сейчас, leonessa, – шепчу я, потянувшись к одному из узлов на веревке. Я медленно развязываю его, удерживая ее запястье, а затем перехожу к другому. Она не сводит с меня глаз, пока я развязываю, наклоняясь над ней так, что мы оказываемся нос к носу. Мышцы ее челюсти напрягаются, когда она скрежещет зубами и дергается, пытаясь освободиться.

– Если ты будешь плохо себя вести, я просто снова свяжу тебя, – обещаю я. – И я заберу его. Я имею в виду ребенка, – она затихает. – Хорошая девочка.

Я медленно ослабляю хватку, ладони влажные от ее крови, но она не сразу пытается схватить меня за горло. Я отступаю назад, давая ей свободу действий, и она не теряет ни минуты. Она хватает мальчика, осторожно поднимает его и прижимает к своей груди. Она делает это, уткнувшись лицом в его макушку. Он ерзает и вздыхает, но вцепляется в нее руками, обнимая ее также крепко, даже во сне. Она обхватывает его всем телом, защищая от меня и используя свое собственное тело как барьер.

Это была женщина, готовая пожертвовать всем.

– Уходи, – шепчет она.

Я не собирался спорить.

С окровавленными ладонями я ухожу от них, не оглядываясь, и впервые за все время сомневаюсь в каждом своем шаге, который привел меня сюда.

Привлекать посторонних было рискованно. Мы не стали этого делать. Это была семья и те, кто работал с нами на протяжении многих поколений. Мы не доверяли никому другому, а предательство случается слишком часто, чтобы она могла просто остаться.

Достаточно одного промаха, одного секрета, переданного не тому человеку, и мы можем потерять все.

Но были способы остановить это.

Два способа не дать ей заговорить, если представится такая возможность.

Первый я уже доказал, что не способен на это по причинам, которые я не собираюсь оценивать, а второй… о втором я никогда не собирался думать. До сих пор.

Передернув плечами, я направился в кабинет, а не в спальню, открыл ноутбук, чтобы набросать письма, которые нужно было отправить, и приступить к работе. Выбора не было. Другой альтернативы не было, и Амелия Дойл больше не должна была быть ничьей проблемой, кроме моей.

***

Амелия

Я крепко обнимаю Линкольна, вдыхая его знакомый, согревающий запах. Это был дом. Мое сердце. Моя душа. Он крепко спит, его легкое похрапывание похоже на музыку, а ровный стук его сердца отражается от моей груди. Он был в полном порядке, никаких травм, никаких признаков пренебрежения или жестокого обращения, о которых я беспокоилась.

Как я могла поверить, что эти люди знают, как заботиться о ребенке, которого они только что украли?

Кровотечение на запястьях остановилось, но они болели, я чувствовала, как кожа под ними горит, как бинты натирают больную плоть. Мне нужно было выбираться отсюда. Я должна была взять Линкольна и бежать. Убежать далеко-далеко, чтобы они никогда больше не смогли нас найти.

Мне не придется беспокоиться ни о Сэйнтах, ни о своей собственной семье.

Мы могли бы просто исчезнуть. Уехать из страны и начать все с чистого листа.

Я прижимаю Линкольна к себе чуть крепче, моя душа успокаивается, когда он рядом, но я не могла ждать. Мы должны были уехать как можно скорее.

Но после того, как я сплю. Я сворачиваюсь калачиком вокруг своего мальчика, прижимаясь к нему так крепко, как только возможно. И хотя сон мой беспокоен, мне удается вернуть часть энергии, которую высосали из меня последние двадцать четыре часа, и если я хочу, чтобы побег был успешным, мне нужен любой отдых.

Я просыпаюсь от яркого солнечного света, бьющего в окно, тепло лучей заставляет пот выступать на моем лбу. Линкольн сидит рядом со мной, его ухмылка мгновенно расплывается, когда он видит, что я проснулась. Он тычет палец мне в лицо, на его щеках появляются ямочки, и он улыбается еще шире.

– Привет, малыш, – шепчу я, привлекая его к себе. Я не была настолько глупа, чтобы поверить, что все будет легко, моя жизнь была сплошной чередой плохих событий, но не более.

Мой желудок громко заурчал, и я поняла, что Линкольну тоже скоро понадобится еда. Я не могла определить, сколько сейчас времени, но, должно быть, еще рано, и нас окружала тишина. Медленно поднявшись с кровати, я на цыпочках подошла к двери. Она, конечно, была заперта, но я прижался к ней ухом. За ней слышатся приглушенные шаги, но голосов нет.

– Эй? – зову я, и шаги прекращаются. – Ау? – кричу я снова, когда проходит минута.

Тихий шепот доносится до меня, прежде чем эти шаги удаляются, все дальше от меня.

Я потягиваюсь и оглядываюсь на Линкольна, который играет с перышком, выпавшим из подушки.

Дверь внезапно открывается, и я с воплем отпрыгиваю назад, обнаружив вошедшего доктора.

Он оглядывает меня, затем Линкольна.

– Кажется, я просил вас успокоится.

– Как будто я буду тебя слушать.

Он ухмыляется.

– Я принесу поесть.

– Пожалуйста, – киваю я.

Он мягко улыбается и снова уходит, закрыв дверь на ключ.

Я вздыхаю: еда, лечение, побег. Мы можем это сделать.

Еду приносит не Девон, а женщина, которая, как я предполагаю, работает у Габриэля. Она вносит поднос с едой и быстро уходит, после чего дверь снова запирается.

Я беру еду и несу ее Линкольну, убирая тосты и джем от каши и передавая ему неоново-зеленую пластиковую ложку. Он поглощает ее вместе с молоком, а я медленно ем тост и потягивая апельсиновый сок, который они предоставили.

Уже после того, как мы закончили, снова появляется Девон с аптечкой в руках.

– Хорошо, что у тебя появился аппетит, – комментирует он, ставя набор на край кровати. Я молчу, даже когда он поднимает мои забинтованные запястья и начинает разворачивать марлю. Я шиплю, когда материал цепляется за кожу и сдирает ее.

Девон не морщится и не говорит, просто вытирает следы крови, а после втирает в порезы мазь и крем.

– Он выглядит немного покрасневшим, – тихо говорит Девон, работая над другим запястьем. – Можно ли мне его осмотреть?

Я нахмурила брови.

– Прости?

– Мальчик. У него красные щеки, но он немного бледный, – продолжает он.

Я бросаю взгляд на Линкольна. Свободной рукой я прижимаю ладонь к его щеке, а затем тыльной стороной ладони ощупываю его лоб. Его кожа была горячей на ощупь. Несколько минут назад он был в порядке.

– Да, ты можешь его проверить.

Я кладу только что забинтованные руки на колени и смотрю, как врач обходит кровать и подходит к Линкольну. Я встаю, убирая поднос с пустыми тарелками, и мне в голову приходит идея. Дверь была слегка приоткрыта, в коридоре за ней было тихо.

Когда Девон повернулся ко мне спиной, я быстро нагнулась и схватила пустую тарелку, на которой лежал мой тост.

– С ним все в порядке? – спрашиваю я, подходя к тому месту, где он стоит, нависая над моим сыном.

– Может быть, просто легкая лихорадка, – тихо говорит Девон, прежде чем встать и повернуться. Я не даю ему шанса отреагировать, когда замахиваюсь тарелкой, разбивая ее о его голову.

Он тяжело падает, а я хватаю Линкольна, притягиваю его к себе, хватаю ножницы из аптечки и бегу к двери. В коридоре пусто, но я не останавливаюсь, а бегу, крепко держа сына, пока ноги несут меня вниз по лестнице. Где-то на нижнем этаже я теряюсь.

Я слышу знакомые звуки работающей кухни, оживленно переговаривающихся голосов, поэтому избегаю их, сворачиваю в другой коридор и выхожу в большое фойе, где мои ноги скрипят по полированному мраморному полу. Передо мной – стеклянная стена, выходящая в круглый двор, уставленный дорогими автомобилями и пышным зеленым газоном. Я почти замираю, когда вижу открывающийся вид. Бесконечные мили океана, солнечные лучи падают на его поверхность.

Дверь находится прямо впереди.

– Стой!

Раздается рокочущий голос, не Габриэля, как я поняла. За последние двадцать четыре часа я как-то привыкла к его глубокому баритону. Это был другой голос, тот, который можно узнать сразу, с легким акцентом, который говорит о том, что человек родился не здесь. Я не могла понять откуда он, поскольку это был недостаточно сильный звук, чтобы определить его национальность.

Я не останавливаюсь, моя рука обхватывает ручку двери, и я дергаю ее, благодарная за то, что она поддается, но незнакомый человек успевает схватить мое тело, и моя первая мысль – защитить Линкольна.

Я обхватываю сына покрепче, и кто бы это ни был, он оттаскивает меня от двери.

Я сопротивляюсь изо всех сил, поднимаю ножницы, которые украла у Девона, и ударяю ими вперед. Они прорезают плоть, но я не вижу, куда попала.

Мужчина шипит от боли и отпускает меня.

Я чувствую кровь на своей руке, но у меня нет времени что-либо проверять. Я бегу к двери.

– Амелия!

Это был Габриэль.

Меня снова останавливают и крепко держат, когда что-то твердое упирается мне в голову. Пистолет.

– Не двигайся, – говорит уже другой незнакомец.

Я сглатываю, от страха сердце колотится в груди, как загнанный в угол зверь.

– Если вы собираетесь убить меня… – шепчу я. – Позаботьтесь о том, чтобы кто-нибудь поймал моего сына, когда я буду падать.

– Двигайся, – приказывает он, сильно вдавливая дуло пистолета в мою голову, чтобы запугать меня. Я поворачиваюсь и вижу, как по лестнице спускается Габриэль, а за ним – очень взбешенный Девон, по лицу которого стекает кровь от полученного удара. Он пристально смотрит на меня.

Я перевела взгляд налево и увидела мужчину, который держал оружие. Темные волосы, темные глаза, но он не выглядел рассерженным. Он выглядел заинтересованным.

– Атлас, – приказывает Габриэль громким, властным тоном. – Убери пистолет от ее головы.

Он только сильнее прижимает его ко мне.

– Атлас!

Я чувствую, как человек, которого я теперь знаю как Атласа, придвигается к моему уху.

– Ходи и оглядывайся, – он говорит это так тихо, что никто его не слышит, но предупреждение звучит громко и отчетливо.

Этот человек был опасен. Смертельно опасен. Я не шевелюсь, пока пистолет не убирают от моей головы. Когда это происходит, Атлас быстро отходит в сторону, и устремляется к тому, кого я порезала.

– Я в порядке, брат, – говорит он Атласу, не сводя с меня глаз.

– Девон, – приказывает Габриэль. – Присмотри за Ашером. Атлас, убирайся к чертовой матери.

Я начинаю отступать, на цыпочках пробираясь к двери.

– Думаешь, тебе удастся сбежать? – Габриэль замечает движение. – Ты окружена, leonessa, тебе некуда бежать. Некуда.

– Я ненавижу тебя, – я сплюнула.

Его рот кривится, когда он говорит: —Я это вижу, – его взгляд падает на моего сына.

– Держись от него подальше.

Я смотрю на Ашера, теперь уже без Атласа. Он с любопытством наблюдает за мной, не обращая внимания на рану, которую я нанесла ему. Он бросает на меня взгляд и улыбается уголками губ. Это заставляет нервничать.

Он был привлекательным, разрушительно привлекательным, с густыми темными волосами и карими глазами, с загорелой кожей, и чисто выбритым лицом. Он был немного похож на Габриэля, едва уловимо, но это было так. Вот так я и поняла, что они как-то связаны.

Его взгляд скользнул к чему-то позади меня, прежде чем рука легла на мой позвоночник, подталкивая меня вперед.

– Отстань от меня! – я взвизгнула, делая шаг в сторону, но тут же была схвачена за руку.

– Причини ей боль этой рукой… – рычит Габриэль. – И ты потеряешь ее.

Он обращается к тому, кто меня держит. Человек тут же ослабляют хватку, но толкает меня вперед, когда Габриэль встречает меня на полпути.

Я напряжена, горячая и потная, адреналин заставляет мое сердце биться в горле, кровь шумит в ушах. Я вздрагиваю, когда он поднимает руку – инстинктивная реакция на то, что мужчины поднимают на меня руки. Он делает паузу, нахмурив брови, прежде чем продолжить, и я готовлюсь к боли, которая так и не наступает.

Его палец проходит под моим подбородком, заставляя меня поднять голову.

– Ты не можешь бежать, Амелия.

– Я ненавижу тебя.

Кто-то хихикает, но я не смею отвести взгляд от огненно-ореховых глаз, стоящих передо мной.

Красота может обезоружить, и если бы я позволила себе это, то красота Габриэля погубила бы меня. Он был создан для развращения одной только внешностью: высокие скулы с глубокими впадинами и твердая линия челюсти, которая казалась достаточно острой. Низко посаженные брови над ореховыми глазами, которые казались больше золотыми, чем какими-либо другими, цвета бурбона, и обрамленные густыми черными ресницами. Он обладал жестокой красотой.

– Тогда, полагаю, наше время вместе будет интересным, – мягко размышляет он, надавливая большим пальцем на мою нижнюю губу, когда я отворачиваю лицо. – Отведи ее в ее комнату, – приказывает он, опуская руку. – И я серьезно сказал: если ты причинишь ей боль, то лишишься руки.

Девон ждал в стороне от фойе, наблюдая за мной. Я чувствую себя немного виноватой за нанесенную ему травму, но не настолько, чтобы сожалеть об этом.

Ашер следит за мной глазами, и я чувствую, как Габриэль прожигает дыру в моем позвоночнике.

Я прижимаю Линкольна к себе, чувствуя, как он пытается вырваться.

Я не успела далеко уйти, поскольку сразу потерпела неудачу.

Но у меня был мой сын, и я никогда не перестану пытаться.