Текст книги "Не святой (ЛП)"

Автор книги: Уайльд Риа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)

Глава 18

Амелия

Я почувствовала на себе взгляд, а может быть, это был просто сон. Я не была уверена.

Но я почувствовала их, лесные глаза, горящие адским огнем, который одновременно обжигал и искушал. Я знала, кому они принадлежат, даже не видя всего остального. На свете был только один человек, который был настолько интригующим, насколько и смертельно опасным.

Габриэль Сэйнт был ходячим кошмаром, и я застряла с ним.

Я проснулась от шума океана, приглушенного оконными стеклами, но тем не менее присутствующего. Моя комната залита тусклым серебристым светом сегодняшнего полнолуния. В бархатно-черном небе мерцают звезды, огни города достаточно далеко, чтобы они могли светить.

Я вздыхаю и прижимаю к себе спящего Линкольна. Почему я проснулась?

Впервые за все время пребывания здесь я быстро заснула, и это было спокойно, пока не перестало быть таковым.

Теперь я была неспокойна, мой мозг бодрствовал, и в этот час я уже не могла заснуть, даже если бы город, который, казалось, находится за много миль отсюда, спал.

Мои мысли вернулись к коробке, в которой лежали все эти вещи.

Никто и никогда не делал этого для меня. Мне никогда не дарили подарков, которые были бы только моими. Что-то тщательно подобранное, потому что они знали, что мне нравится. Конечно, во время учебы я получала маленькие безделушки и открытки, но этот подарок, с этюдником, который я никогда не смогу себе позволить, и всеми принадлежностями, – это было что-то, выбранное исключительно для меня.

От этой мысли у меня заслезились глаза. Габриэль не знал меня, и все же он знал меня лучше, чем кто-либо другой. Это было грустно.

Чувство вины за то, как я отреагировала на его подарок, засело в моем нутре. Но осознание того, что он нашел его, что он разгадал одну часть моей загадки и хочет сделать больше, пугало меня. Я не хотела думать о нем иначе, чем сейчас.

То, что он стал монстром, было самым простым и безопасным вариантом. То, что он сделал, было непростительно. То, что он отнял у меня, невозможно искупить.

Да, моя прежняя жизнь не была шикарной, у меня ничего не было, и я знала, что если захочу сейчас что-то, то получу это, но взять у него – это как заключить сделку с дьяволом.

Но ведь это был всего лишь подарок, верно? Всего лишь маленький знак внимания.

Мне не нужно было идти на курсы, которые он предлагал, не нужно было соглашаться на шанс построить свое будущее на его деньги, но я могла принять подарок. В конце концов, после всего, что он у меня отнял, – мою свободу, мою жизнь, мое имя, – это было самое меньшее, что он мог сделать. Медленно поднимаюсь с кровати, прижимая Линкольна к груди, чтобы не разбудить. Ноги касаются ковра, когда я пересекаю комнату и опускаю его в кроватку. Я не хотела, чтобы он засыпал один.

Когда я осторожно укладываю его, он на минуту вздрагивает, но тут же погружается в спокойный сон, посасывая кончик большого пальца. Убедившись, что он не проснется, я крадучись выхожу из комнаты, бросив на него короткий взгляд, и встречаю охранника по ту сторону двери.

– Мисси Сэйнт? Вы в порядке? – спросил он. У него было знакомое лицо – мужчина, которого я уже видела в этом доме. Он был злой, мускулистый, сложенный как кирпичная стена, с руками размером с мое бедро и лысой головой, но в последнее время он улыбался и был добр.

– Я в порядке, иду за водой, – вру я.

– Давайте я, – предлагает он.

– Нет, все в порядке, я все равно не могу уснуть.

– Хорошо, – он соглашается. – Хотите, я вас провожу?

– А ты можешь просто остаться здесь? – я оглядываюсь на дверь. – Линкольн еще спит.

Он кивает.

– Конечно.

Это был странный опыт общения с этими людьми. Конечно, большинство из них были ворчливыми и жестокими, их глаза оценивали, а рот выдавал, что они чувствуют, но некоторые из них были другими. Как будто у них было два разных характера: один – жестокий и смертоносный, а другой – более мягкий, даже добрый.

Я дохожу до конца коридора и оборачиваюсь:

– Как тебя зовут?

Он вскидывает голову, опускает брови.

– Меня? – я киваю. – Нейт, миссис Сэйнт, – говорит он. – Меня зовут Нейт.

– Можешь называть меня Амелией, – говорю я ему.

– Мистер Сэйнт будет против.

Я ухмыляюсь.

– Мне плевать, чего хочет Габриэль.

Я оставляю его с улыбкой и спускаюсь по лестнице, помещение темное, но я знаю, что здесь есть охранники, которые спрятаны, окутаны тенью в углах или за закрытыми дверями.

Ноги шлепают по мраморному полу, когда я прохожу в столовую и нахожу коробку там же, где она была оставлена несколько часов назад, только теперь сверху лежит любимая игрушка моего сына. Это был кролик с большими висячими ушами и светло-лиловым мехом, я купила его на распродаже, когда ему было около шести месяцев, и с тех пор он спал с ним. Габриэль, должно быть, стащил его, когда решил порыться в моей квартире, и от одного его вида у меня замирает сердце.

Я убираю мягкую игрушку с дороги и снова открываю крышку. Я слишком давно не заглядывала в свой этюдник и гораздо дольше не чувствовала вибрации карандаша, царапающего поверхность страницы. Я перебираю листы, и на сердце становится легко, когда я узнаю свои собственные наброски, знакомые изгибы юбок и платьев, которые я создавала, и сложные детали, которые я наносила на кружевное белье.

Мои пальцы проводят по дорогой коже книги, которую купил Габриэль.

Мне это было нужно.

Я хотела снова рисовать, я хотела дать волю всем этим идеям, поэтому я складываю все это, кладу сверху кролика и поднимаю его со стола, унося из столовой в свою комнату.

Нейт улыбается и открывает мою дверь, закрывая ее за мной с мягким щелчком.

Я знала, что не смогу уснуть этой ночью, меня переполняло возбуждение от перспективы снова творить, позволить всем этим идеям, которые рождались у меня бог знает сколько времени, выйти из моего мозга.

Я включаю лампу у кровати, проверяя Линкольна, чтобы убедиться, что он не проснулся от внезапного света, и когда он не двигается, открываю первую страницу нового этюдника и выбираю карандаш из набора, подаренного Габриэлем.

Мои идеи несутся с огромной скоростью, образ в моей голове появляется прямо на бумаге, линия за линией, я творю, вырезая фигуру, а затем одеваю ее в самое потрясающее платье, которое я когда-либо создавала. Оно длиной в пол, глубокого черного цвета, но украшено серебряными бриллиантами, которые скрываются под прозрачной подкладкой, которой я манипулирую поверх основного платья. У него глубокий V-образный вырез, который заканчивается чуть выше пупка, и тонкие бретельки, которые спускаются вниз к низкой спинке. Юбка платья имеет два разреза, почти скрытых количеством материала на нижней половине, но я представляю себе модель, идущую в нем, ее ноги выглядывают из аккуратно расположенных разрезов на юбке. При каждом шаге она будет складываться между ними, защищая ее и дразня женственные изгибы бедер.

Цвета, которые я выбираю, подчеркивают каждую изюминку платья, каждый блеск вставных драгоценных камней, некоторые из которых никогда не будут видны в одно и тоже время. Я рисую платье в разных ракурсах, сзади и сбоку, показывая тонкие и в тоже время удивительные линии его падения.

К тому времени, когда я закончила работу над первоначальным эскизом, солнце уже взошло, огненные оранжевые и розовые цвета прорезали утреннее небо, над спокойным океаном образовались туманные облака.

Я опустила взгляд на платье, рука болела от работы, и улыбнулась, чувствуя себя немного свободнее, чем накануне. В каком-то смысле это был груз, снятый с моей души. Я подавила свою страсть, задвинула ее куда подальше и позволила времени пройти мимо. Линкольн навсегда останется моим главным делом, но в спокойные минуты не было причин, по которым я не могла бы наслаждаться чем-то подобным только для себя.

Как раз в тот момент, когда я убираю оборудование, Линкольн начинает шевелиться, и я не успеваю все убрать, как он начинает плакать, требуя внимания.

Я оставляю все на кровати, чтобы заняться сыном, провожу его в ванную комнату, чтобы умыть и подготовить к этому дню. Через двадцать минут я выхожу и застаю Габриэля, который смотрит на созданное мной платье.

– У тебя необыкновенный талант, Амелия, – говорит он мне, не отрываясь от платья. – Он пропадает зря, если ты ничего с ним не сделаешь.

Я вздыхаю

– Спасибо за комплимент, – говорю я, держа Линкольна.

Он переводит взгляд своих темных глаз на мое лицо.

Он хорошо выглядел сегодня, одетый в черный костюм и простую белую рубашку, расстегнутую в верхней части и открывающую пик твердой мускулистой груди. Его рот обрамляла ухоженная темная борода, а волосы были уложены так, что казалось, будто по ним провели пальцами.

Я сглотнула, злясь на его жестокую красоту.

– Пожалуйста, пересмотри мое предложение, leonessa.

Я сузила глаза.

– Я предлагаю сделку.

Он ухмыляется и подходит ко мне ближе. Я прижимаю Линкольна к себе чуть крепче, но мальчик извивается, пытаясь вырваться, пискляво предупреждая, что вот-вот закатит истерику, если я его не отпущу. Я замечаю закрытую дверь и решаю так и сделать. Он уползает, отвлекаясь на оставленные на полу игрушки.

Габриэль смотрит ему вслед, а потом снова обращается ко мне.

– Что за сделка?

Он уже ближе, так близко, что я чувствую его пряный и кожаный запах, опьяняющий чувства и затуманивающий разум. Я откидываю голову назад, чтобы не отводить взгляд от его лица.

– Ты скажешь мне, что значит “leonessa”, – вздыхаю я. – И я рассмотрю твое предложение.

Он усмехается, демонстрируя свои белые зубы. У него была красивая улыбка.

Черт. Я мысленно ругаю себя за то, что обратила внимание на такой незначительный момент.

Он был Габриэлем Сэйнтом, и неважно, что у него была чертовски красивая улыбка.

Он изучает мое лицо, как будто может прочитать все мысли в моей голове, и я не знаю, какое божественное существо я должна благодарить, но я рада, что он не может. Он подносит руку к моему лицу, и мне удается сдержать вздрагивание, даже если я сильно прикусываю язык, чтобы почувствовать вкус крови.

– Leonessa, – повторяет он слово, которым называет меня с самого первого дня. Его теплый палец заправляет прядь волос мне за ухо. – Львица, – его рука приостанавливается. – Это значит Львица, Амелия.

– Почему ты меня так называешь?

– Ты храбрая, – говорит он мне, пересекая еще немного пространства между нами. Я чувствую его тепло, этот проклятый аромат теперь наполняет мой воздух, просачиваясь в мои легкие. Его рука перемещается от моего уха к щеке, обхватывает ее, большой палец нежно проводит по ней. Это было успокаивающее давление, успокаивающее и желанное ощущение. Как давно ко мне не прикасались? Как давно никто не заботился обо мне?

– Бесстрашная. Твоя независимость движет тобой, это дает тебе силы. И все же в глубине души у тебя есть нежность, часть тебя, которая доминирует, даже подсознательно. Твоя потребность лелеять и защищать то, что важнее всего, заставляет тебя делать каждый шаг.

– Ты меня не знаешь, – шепчу я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.

– Пока нет, но я знаю достаточно, чтобы понять это. Я понял это, как только переступил порог твоей квартиры.

Его большой палец надавливает на мою нижнюю губу, слегка оттягивая ее вниз, а затем ослабляет давление и прослеживает ее изгиб. По моей коже пробегают мурашки, желудок сводит, сердцебиение учащается.

– Моя репутация опережает меня, Амелия, ты знаешь о том, что я делаю, какой вред я причиняю. И все же, зная об этом, зная о моих намерениях в тот день, ты продолжала сражаться. Ты сражалась изо всех сил и продолжаешь сражаться. Я видел, как люди мочились в моем присутствии, но ты обладаешь мужеством тысячи.

Я не чувствую в его словах никакого обмана, только правду, сказанную человеком, который, я не сомневаюсь, видел самых разных людей, всевозможные ужасы и насилие. Я застыла на месте и уставилась на него, его глаза прыгали между моими.

Он был так близко, что я чувствовала запах мяты в его дыхании, видела крупинки золота в его глазах. Я поднялась на носочки и потянулась к нему, когда он наклонился, а затем его губы коснулись моих, и в моем сознании вспыхивают искры. Теплые, мягкие губы, слишком приятные для такого мужчины, как он, и этот поцелуй не похож на поцелуй в день нашей свадьбы, который был сплошным наказанием. Этот был вопросом, просьбой о большем.

Его рука скользнула к моему затылку, пальцы запутались в волосах, и когда он углубил поцелуй, мои губы разошлись, в ушах зазвенели предупреждающие звоночки.

Неправильно. Неправильно.

Он забрал твою свободу.

Он похитил тебя.

Позволить ему завладеть любой частью тебя – значит проиграть.

Я отстраняюсь от него, разрывая поцелуй. Его голова опускается, и он громко вздыхает. Я обошла его, отойдя в противоположный конец комнаты, чтобы оставить между нами расстояние.

– Спасибо, я подумаю, – я ненавижу себя за то, как слабо звучит мой голос, за то, как сильно горит мое тело и покалывают губы.

– Амелия… – начинает он, но его прерывают, когда дверь распахивается и Атлас заполняет пространство.

– Габриэль, – рычит он, яростно хмурясь. – Нам пора.

В этот момент что-то происходит с Габриэлем, его плечи становятся квадратными, а челюсть напрягается. Он еще раз смотрит на меня, прежде чем выбежать из комнаты и закрыть ее за собой, оставив меня наедине с томительным шепотом его поцелуя и буйством мыслей, которые грозили затянуть меня в глубокую темную яму, из которой я никогда не выберусь.

Глава 19

Габриэль

Машина останавливается у склада, и, когда я вылезаю, в нос бьет вонь горелой плоти и волос, здание все еще дымится и пускает черный дым в голубое небо. На земле перед большим зданием лежат тела, некоторые из них прикрыты, другие нет, их черты теперь неузнаваемы под волдырями и оплавленной кожей. В одном конце склада еще горит огонь, но основная часть здания уже потушена, хотя от нее мало что осталось. Крыша обрушилась, окна разбились, а внутри находилось еще больше тел.

– Как?

Атлас передает мне планшет, который держит в руке, и нажимает на экран, воспроизводя записи с камер наблюдения, сделанные около шести утра. Три часа назад.

Склад находится в промышленном районе на окраине города, достаточно далеко, чтобы пожар такого размера оставался незамеченным в течение нескольких часов, прежде чем либо рабочие придут на смену, либо будет замечен дым.

Охранники постоянно патрулировали территорию, некоторые из них были моими сотрудниками, некоторые нет, но все они были убиты, застрелены или зарезаны, чтобы никто не смог сообщить о пожаре до того, как он станет неконтролируемым.

Я смотрю на запись, где трое мужчин, одетых в ту черную одежду, которую я видел раньше на судне, входят в склад, находятся там всего десять минут, а когда выходят, один из них зажигает спичку и бросает ее в открытую дверь. Пламя мгновенно разгорается и затем распространяется как лесной пожар.

– Запись с полуночи была стерта, – говорит мне Атлас. – Только с шести утра началась новая запись.

Я продолжаю смотреть. Человек, бросивший спичку, поворачивается к камере, наклоняет голову и смотрит прямо на нее. Из-за закрытого лица и мерцания бушующего огня невозможно понять, кто это.

И тогда он уходит вместе с остальными, оставляя гореть склад и все, что в нем находится.

Впереди пожарные борются со случайными возгораниями, другие ищут выживших в здании. Их не будет.

Если бы огонь не убил их, то это сделали бы эти люди.

– Черт! – прорычал я.

На мой город напали. Это была война, но я сражался вслепую. Я ничего не знал о противнике, не знал мотивов, и я проиграю, если не разберусь в этом. Сначала судно, теперь мои запасы. Они забирали все!

Кто-то хотел заполучить мой город себе, но сначала им придется убить меня.

Редхиллом управляют Сэйнты, и так было на протяжении многих поколений, поэтому мы не потеряем его во время моего правления.

– Выясни, есть ли там какие-нибудь пригодные для спасения запасы, – приказываю я Атласу. – И утройте охрану на других наших объектах. Я найду, кто это делает.

Атлас кивает и направляется в сторону склада и людей, выходящих и выезжающих из здания. От злости у меня закипает кровь, сердце набирает скорость ударов. Я забираюсь в машину, руки сжимаются в кулаки на бедрах, я откидываю голову назад и закрываю глаза, чтобы утихомирить огонь внутри себя.

За веками мелькает лицо Амелии, ее мягкие волосы и то, как моя рука перебирает пряди, когда я глажу ее по затылку. Вкус ее губ задерживается у меня во рту, мягкость ее тела сохраняется в моей памяти.

Воспоминания о поцелуе успокаивают мои эмоции. Я позволяю им заполнить мой разум.

Я никогда не думаю ясно в гневе, да и кто думает? И то, что она контролирует эту сторону меня, даже просто в воспоминаниях, достаточно, чтобы сдержать ярость.

Эхо ее вздоха – как музыка для моих ушей, в тот момент, когда мои губы коснулись ее губ, и она прильнула ко мне, впуская меня в себя, позволяя мне владеть собой, это не было похоже ни на что, что я когда-либо испытывал прежде.

Я хотел большего. Я хотел поглощать ее, хотел пробовать ее вкус, кусать ее губы, погружать пальцы в ее податливую плоть, исследовать, дразнить…

Но тут она вернулась в свою реальность.

Я почувствовал это сразу: ее тело напряглось, рот застыл на моем, но я знал, что если бы в ее маленькой хорошенькой головке не шла война, она бы покорилась мне. Она позволила бы себе попасть в мои сети, и я бы овладел ею.

Но моя жена была слишком упряма и боязлива. Боялась меня и других вещей, о которых мне еще предстояло узнать. Но я узнаю.

От меня она не сможет скрыть никаких секретов.

Но прежде всего мне нужно было сделать этот город безопасным для нее и для нас.

Теперь уже спокойнее, чем несколько минут назад, я нажал на кнопку, чтобы завести машину, отъехал от дымящихся обломков здания и направился через весь город. Все было по-прежнему: люди занимались своими повседневными делами, толпились у торговых центров и многочисленных забегаловок и ресторанов, разбросанных по всему Редхиллу. Поскольку город находится недалеко от океана и знаменитых пейзажей, окружающих его, туристы были обычным явлением. Они были полезны для экономики, и, прокачивая деньги через многочисленные предприятия, Сэйнты всегда поддерживали их. Никого не волнует, откуда берутся деньги, ведь если они попадают на банковский счет, то это крыша над головой и еда на столе. Благодаря им открываются двери предприятий и движется транспорт. Если деньги приходят от мертвых или от не совсем законных действий, то пусть так и будет.

Я направляюсь к пристани, простаивая в пробках на дорогах, и тяжелое эхо гудков и сирен заполняет тихую пустоту в салоне автомобиля. Я смотрю на причал, наблюдая, как два судна заходят в порт. В Редхилле не было огромного порта, но он был достаточно большим, чтобы им могли пользоваться поставщики с Дальнего Востока, Европы и всей Америки. Он был построен много лет назад, чтобы помочь решить проблему перегруженности других портов на Западном побережье, но как только он был введен в эксплуатацию, мы, Сэйнты, стали его владельцами.

Мы получаем долю с каждого судна и контейнера, приходящего в город и выходящего из него, и используем их для перевозки наших товаров по всей стране, доставляя их из Мексики, России и Дальнего Востока. Ни одно судно, независимо от того, кто владеет судоходной линией, не может уйти без уплаты налога. Когда у меня в руках сидят государственные чиновники, легко было задерживать грузы на неопределенное время, заставляя грузоотправителей и грузополучателей потеть, чтобы они гнулись и ломались под моей волей. Налог был уплачен, карманы заполнены, груз освобожден.

Сейчас я видел, как мои люди патрулируют доки, как несколько человек разговаривают с чиновниками, как между ними передаются конверты, слишком толстые, чтобы быть просто транспортными документами.

Конечно, у нас был свой законный бизнес: казино, которое доминировало в районе Феста, недалеко от Южного пляжа, и было пристанищем как для туристов, так и для горожан. Самый большой игорный зал в городе, в котором каждый мог найти себе развлечение по вкусу. Живая музыка и покерные столы, темные уголки, где все незаметно, и отель, расположенный над ним. Это был самый большой и самый старый бизнес Сэйтов, который приносил нам больше всего денег, уступая темной стороне этого образа жизни.

Проезжая мимо пристани, я направился в ту самую часть города, свернул за угол и обнаружил, что прямо передо мной стоит большое стеклянное здание, закрывающее вид на Саут-Бич и его песчаный берег, скалы, вздымающиеся ввысь. Мой дом стоял на вершине этих самых скал, но отсюда его не было видно.

На этих скалах была Амелия.

Моя жена.

Я не заезжаю в казино, но слегка улыбаюсь, когда вижу длинную, процветающую очередь, вытекающую из дверей.

Этот город был для меня домом. Я знал эти улицы лучше, чем тыльную сторону своей ладони, мог рассказать, как пахнет каждый район – соленым морским воздухом на Рыбацкой набережной, свежим ароматом кофе и выпечки на Плазе в центре города, или как пахнет Вэлли-Парк цветами вишни и сирени летом, землей и дождем зимой. Этот город впечатался в мою кровь, в мою душу. Лето было жарким, зима холодной, но он был моим.

Перед тем как отправиться домой по обрывистой дороге, я съезжаю на обочину, позволяя колесам медленно двигаться по улице. С каждой сотней ярдов дома становились все более запущенными. Неважно, сколько денег я выкачивал через эти улицы, многие из этих ублюдков прикарманивали деньги и оставляли свои дома – и их жильцов – гнить.

Это было на той же улице, где раньше жила Амелия, хотя, может быть, и не такой ветхой, как в этом районе города.

Хотя мне не нравился этот образ, и я ненавидел то, как обращались с этими жильцами, здесь жили очень важные люди.

Машина останавливается перед ветхим домом, фасад которого осыпается от старости и непогоды, двор зарос и стал коричневым от солнца и отсутствия воды.

Старый велосипед, проржавевший и разваливающийся, лежит, наполовину утопая в дикой траве, старые разбитые бутылки, осколки которых сверкают на свету, устилают гравийную дорожку, ведущую к крыльцу.

Мне не нужно стучать.

Дверь со скрипом открывается в тот момент, когда носок моих ботинок наступает на прогнившую первую ступеньку.

– Мистер Сэйнт, – Тэлон переступает порог.

– Пройдись со мной.

Тэлон был молод, он заканчивал последний год обучения в университете Редхилла, за который платил я. Я нашел его, когда ему было шестнадцать, он воровал в местном супермаркете, чтобы прокормить семью, и продавал наркотики в подворотнях возле казино.

После того как я взял его к себе, я узнал немного больше, и мне стало ясно, что этот парень гораздо умнее, чем он сам о себе думал. В то время он боялся меня, возможно, боится и сейчас, но страх в моем подчинении – это хорошо, но я старался не позволять ему управлять собой.

Больше всего на свете мне нужна была преданность, а преданность не рождается из страха.

У Тэлона был дар, как и у Амелии с ее рисунками. Но мужчина прекрасно управлялся с компьютером и всем, что с ним связано. Системы и программы, Интернет и все эти темные, грязные места, которые находятся внутри. У меня в команде были хорошие люди, но Тэлон был необыкновенным.

Поэтому я предложил ему работу и полное финансирование в колледже.

Он не сомневался в своем решении принять предложение.

Я хотел оплатить новое жилье, квартиру в городе для его младшей на три года сестры и пожилой матери, но он отказался, понимая, что женщины не пойдут на это, если узнают, откуда берутся деньги.

У Сэйнтов была репутация, и большинство знало, кто мы такие и чем мы занимались.

Он остался здесь, в своем маленьком разбитом доме, но у него была еда на столе, он оплачивал счета, и у него оставалось еще много денег. Мне стало интересно, почему он до сих пор не отремонтировал дом, но я не стал задавать вопросов.

– Я уверен, что ты видел, что за последние несколько месяцев мы несколько раз оказались в опасности.

– Об этом говорили в новостях.

Я хмыкнул в ответ.

– Последние два были самыми сильными.

– Два? – он спрашивает, опустив свои темные брови. – Я слышал только о грузовом судне.

– Склад был атакован в промышленном районе, все здание уничтожено.

– Черт, – шипит он. – Что от меня нужно?

– Ты теперь часть моей семьи, Тэлон, – говорю я ему. – Я увидел в тебе то, чего не видел уже давно, – он кивает. – Что ж, то, что мне нужно от тебя, должно остаться между нами. Никто не должен знать.

Его глаза загораются, как на чертовом параде четвертого июля.

– Что это?

В моем проклятом городе появился предатель, раскрывающий мои секреты. Я понятия не имел, кто это может быть, и все были под подозрением, даже члены семьи. Я не мог без риска обратиться к своим собственным парням, так что Тэлон был моим единственным вариантом, хотя приводить мальчика, пока он не был готов, было рискованно само по себе.

– Мне нужен доступ к каждой камере в этом городе, – сказал я ему, когда его глаза расширились. – Я хочу иметь возможность просматривать записи за последние шесть месяцев и хочу, чтобы ты проверил моих людей.

– Проверил? – он сглотнул.

Я киваю, засунув руки в карманы брюк своего костюма.

– Все, что на них есть, мне нужно. Даже если ты считаешь это мелочью, мне нужны папки со всеми их делами, деньгами, которые они потратили и заработали. Где они были и когда. Ты можешь это сделать?

– Конечно, но это займет время.

– Я знаю, – соглашаюсь я и достаю из кармана конверт, протягивая ему. – Это семьдесят пять тысяч. Половина того, что я отдам после выполнения работы.

Его глаза чуть ли не выпадают от такого заявления.

– Мистер Сэйнт, я не могу… – замялся он.

Я хлопаю его по плечу и поворачиваюсь назад, в ту сторону, откуда мы пришли. Он медленно следует за мной.

– Я пришлю тебе личные дела сотрудников, – говорю я ему. – Остальное на тебе.

Мы возвращаемся к его дому, и я смотрю на него, качая головой.

– И, Тэлон, начни с нового листа. Сейчас ты можешь себе это позволить.

– Я… я не могу, – заикается он. – Что я им скажу?

Я пожимаю плечами:

– Не моя проблема, но твои женщины заслуживают лучшего, и ты можешь их обеспечить.

Я оставляю его возле дома и уезжаю. По правде говоря, Тэлон мне нравился, и я считал, что он заслуживает этого. Женщины, о которых он заботился после смерти отца, заслуживали лучшего. Сейчас он был застенчив, но у него был талант и ум.

И я бы использовал его не только для себя, но и для него.

***

По дороге к дому я смотрю в окно: солнце отражается от волн, расходящихся далеко внизу по дороге, уходящей к вершине скалы. Повернув обратно, я еду дальше, пока не упираюсь в ворота, ведущие к дому, а за ними – к Амелии.

Только замедлив ход, я понимаю, что ворота были открыты, что на территории было слишком тихо.

Я оставляю машину во дворе, солнце бьет мне в спину, но не от этого моя кожа начинает гореть.

В таком опасном мире, как мой, было вредно учиться тому, когда и как доверять своему инстинкту. В любой момент это могло означать жизнь или смерть, и это чувство, когда ты понимаешь, что за тобой наблюдают, было почти всегда реальным. Я не останавливаюсь, но незаметно сую руку за пояс, снимаю оружие с предохранителя и держу его перед собой. Когда я подхожу к двери, она оказывается слегка приоткрытой.

Скрежеща зубами, я открываю ее и обнаруживаю внутри кровавую бойню.