Текст книги "Не святой (ЛП)"

Автор книги: Уайльд Риа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)

Глава 4

Габриэль

Я не планировал убивать кого-то еще сегодня, но выбор был невелик, так же как я не планировал забирать мальчика так скоро, но теперь, когда угроза стала совершенно очевидной, он уйдет со мной сегодня.

Я избавляюсь от тел, оставляя их за зданием, и набираю номер телефона, чтобы с ними разобрались. Хотя мне было совершенно наплевать, найдет ли их кто-нибудь, я понимал, что оставленные на улице тела могут привлечь нежелательное внимание. Достаточно было кому-то, не входящему в мой штат, сообщить об этом не тем властям, и у меня на руках оказалось бы целое чертово дело, а пачкать руки о федералов я не хотел.

Я следил за ней весь день, наблюдал за ее распорядком дня, видел ее в баре, на работе, а потом с сыном на парковке детского сада. Я проследил за ней до ее квартиры и сел в машину, наблюдая за ней в окнах второго этажа.

Она выглянула оттуда через несколько минут после возвращения домой, обыскивая парковку. Я собирался уехать, но что-то заставило меня остаться на месте, и только через пару часов приехали киллеры, чтобы убрать ее и мальчика.

Следователь продал информацию о женщине и ее сыне, и мои враги были здесь, чтобы не допустить появления нового поколения, которое будет держать их под своим контролем.

Они не заметили моего появления. Моя команда подтверждает, что люди уже на подходе, чтобы разобраться с беспорядком на улице, когда я вхожу в двери здания и бесшумно поднимаюсь по лестнице. Обычно я послал бы Атласа или Ашера разобраться с этим, убить девушку, забрать ребенка, все было просто, но я не собирался оставлять ее тут одну, и у меня не хватало терпения ждать одного из братьев-близнецов.

Я молча поднимаюсь по лестнице на ее этаж, пистолет зажат в руке, и я приостанавливаюсь, прислушиваясь к звукам на другой стороне.

Я слышу звук телевизора, но больше ничего, поэтому я опускаю пистолет, выбивая замок ногой, прежде чем попытаться открыть дверь. Она не сдвигается с места.

Через секунду раздается громкий крик ребенка.

Осмотрев дверь, я замечаю, что ее держит замок в верхнем углу. Я снова поднимаю пистолет и стреляю.

Дверь свободно распахивается, и я захожу внутрь, сначала я попадая в маленькую гостиную, где в темной комнате стояли только диван и манеж, наполненный детскими игрушками, и продолжал играть телевизор. Старый телевизор, треснувший с одной стороны, стоял на металлическом ящике, который, похоже, был найден в мусорном баке.

По крайней мере, здесь было чисто, но я все равно скривил губы. Обои отклеились от стен, а ковер был изношен в большей степени. Со своего места я вижу всю кухню, она пуста, тарелки, использованные несколько часов назад, стоят рядом с раковиной.

Медленно крадусь по единственному коридору, нажимаю на первую дверь и вижу, что она открывается в маленькую пустую ванную, оставляя только одну комнату, в которую можно зайти, прямо передо мной. Ребенок плачет, выдавая свое местоположение, хотя сейчас он уже спокойнее, скорее всего, на руках у матери, которая качает его, пытаясь убедить, что все будет хорошо.

Но это не так, по крайней мере, для нее.

Я поднял оружие, потянувшись к ручке двери. Я не мог стрелять вслепую, рискуя навредить ребенку. Рука медленно поворачивает ручку, и я со скрипом открываю последнюю дверь.

Темнота настигает меня как раз перед тем, как что-то… Нет, кто-то бросается на меня с битой. Я успеваю увернуться, чтобы избежать удара по голове, и тяжелая деревянная бита врезается в стену с такой силой, что в ней остается вмятина.

– Убирайтесь из моей квартиры, – кричит девушка. – Убирайтесь!

Она замахивается с силой всего своего тела, что не так уж и много, когда она, по крайней мере, вдвое меньше меня. Я снова уклоняюсь от удара, а когда она делает движение, чтобы замахнуться еще раз, я протягиваю свою руку и хватаю биту.

– Кто вы!? – кричит она, пытаясь вырвать вещь.

Я могу выстрелить сейчас, выстрелить ей в живот, но не делаю этого. Я вглядываюсь в ее красивое лицо, вижу эти широко раскрытые голубые глаза и пучок темных волос. В каждой черточке ее лица, в каждой линии ее тела был страх, но это было ничто по сравнению с яростной защитой и гневом, которые заставляли ее бороться со мной.

Более умная женщина встала бы на колени и взмолилась о пощаде.

Я выхватываю у нее биту и наступаю на нее, заставляя ее отступить, хотя она и не отходит далеко. Она делает один шаг в комнату, но потом кричит и толкает меня, заставляя вернуться на прежнее место. Это был танец силы и милосердия, когда она защищала своего сына, а я пытался его забрать.

– Ты действительно веришь, что сможешь победить меня? – тихо спрашиваю я, ее кулаки бьют меня в грудь. Она приостанавливается, пристально вглядываясь в мое лицо, прежде чем нанести удар в челюсть.

Моя мрачная усмешка останавливает ее от второго удара, и ее дыхание застревает в горле. Я вытираю маленькую струйку крови из уголка рта и с любопытством смотрю на пунцовую бусинку на конце пальца.

Она заставила меня истекать кровью.

Выйдя из ступора, она снова заводит кулак, но промахивается, а затем поворачивается и убегает, захлопнув перед моим носом дверь спальни, прежде чем я успеваю последовать за ней.

Вздохнув, я открываю ее, вхожу внутрь и включаю свет.

Она сидит в углу комнаты, обхватив ребенка руками и защищая его. Этот вид заставил меня остановиться.

Я многое повидал на своей жизни. Я видел, как матери и отцы жертвовали своими детьми, чтобы спасти себя, как они продавали их за деньги, предавали ради власти. В этой жизни, если не считать моей собственной семьи, я не видел настоящей преданности. Она умрет за своего сына, и не потому, что я уже заказал ее смерть, а потому, что это единственный способ, который позволит мне забрать его. Я не смогу уйти отсюда с этим ребенком, если она еще дышит.

– Пожалуйста, – голос ее дрогнул. – Он мой сын. Не делайте ему больно.

– Я здесь не для того, чтобы причинить ему вред, leonessa (прим. пер. – львица).

Leonessa – это было единственное слово, которым я мог описать эту огненную женщину.

– Отдай его.

– Только через мой труп, – прошипела она, прижимая ребенка еще ближе, несмотря на плач мальчика.

Я пересекаю пространство между нами, поднимаю пистолет и упираю ствол ей между глаз. Она задыхается, но не от страха, а от чистой ненависти, глядя на меня.

– La morte non viene per te oggi, Amelia (прим. пер. – Смерть не придет за тобой сегодня, Амелия), – я пробормотал эти слова, наблюдая за тем, как она в замешательстве поднимает брови и смотрит на пистолет. Она не успевает среагировать, так как я с размаху бью прикладом ей в висок, лишая сознания. – Смерть не придет за тобой сегодня.

Я повторяю по-английски, глядя на ее тело, распростертое на полу, а затем перевожу взгляд на ребенка. Он неудержимо плачет, глаза опухли, лицо красное и мокрое. Наклонившись, я поднимаю его с земли и беру на руки, изучая его лицо, замечая все черты Сэйнтов в его янтарных глазах и темных волосах. Теперь он принадлежал мне, а мать… теперь она тоже была моей.

Несколько минут я успокаиваю ребенка – крошечный человечек лежит у меня на руках, и я легонько покачиваю его взад-вперед. Он уже достаточно наплакался, чтобы устать, но был насторожен и неуверен. Даже такой маленький, как он, понимал опасность незнакомцев, что, по крайней мере, обнадеживало. У меня не было большого опыта общения с детьми, но я много раз видел, как с ними обращаются. Это было очень просто, особенно когда он успокоился настолько, что его глаза закрылись, и он расслабился, засыпая. Я укладываю его на маленькую кровать в центре комнаты, затем достаю телефон и звоню Ашеру. Он берет трубку с первого звонка.

– Да?

Первым делом я говорю ему адрес Амелии, а затем: – Приезжай сейчас же. У тебя есть десять минут.

Я положил трубку, не заботясь о том, занят он чем-то или нет. Он был бы лучшим вариантом из двух братьев, чтобы разобраться с этой неразберихой, если мать проснется. Атлас и в лучшие времена был бессердечным сукиным сыном.

В этом он был очень похож на меня, но если у меня, наверное, было какое-то сочувствие, то у моего сводного брата его не было.

Я приседаю рядом с Амелией, и убираю с ее лица темные волосы. Тонкая струйка крови скатывается по лицу в том месте, где я ее ударил, но она остается теплой, распростертой на полу. Осторожно сдвинув ее конечности, я ложу ее на спину, затем отхожу в сторону и роюсь в ящиках дома, пока не нахожу клейкую ленту. Я свожу ее запястья вокруг передней части тела, а затем обматываю скотчем ее руки, удерживая их вместе на животе. Тоже самое я делаю с ее лодыжками.

На ней были только короткие шорты и большая футболка, скрывавшая ее миниатюрную фигуру. Она была сногсшибательна, притягивала взгляд и удерживала его. Пухлые пыльно-розовые губы и кожа оливкового оттенка, глубокие брюнетистые локоны, волнами спадающие вокруг лица. На носу у нее была легкая россыпь веснушек, цвет которых почти совпадал с цветом ее кожи, но вблизи я мог разглядеть разные цвета на ее лице. Я осторожно беру ее за подбородок, заставляя поднять голову прямо и удерживая ее в таком положении, чтобы я мог изучить ее получше.

Очень красивая.

Кончики моих пальцев нажимают на ее нижнюю губу, вдавливаясь в теплую пухлую плоть, прежде чем я позволяю своей руке провести по передней части ее горла. Ее тонкие линии противоречат той женщине, с которой я только что столкнулся.

Вздохнув, я убираю руку и быстро осматриваю ребенка, а затем отхожу к окну, высматривая внедорожник, на котором приедет Ашер. Уже через пять минут я вижу, как фары машины прорезают дождь и останавливаются рядом с моей машиной, припаркованной сзади.

Он вылезает из машины, перебегает через площадку и исчезает в здании. Мне не нужно открывать ему дверь.

– Габриэль? – он зовет, его оружие находится перед ним, нацеленное в землю, но готовое к применению.

– Убери его, – приказываю я, становясь лицом к лицу с ним перед дверью, скрывающей два спящих тела внутри. Я уже нашел ключи от ее машины в миске на кухне, поэтому бросаю их ему. – Найди эту машину и возьми автокресло с заднего сиденья, установи его на заднее сиденье моей машины.

– Прости?

Я наморщил лоб, остатки терпения были уже на подходе.

– Какие-то проблемы?

Он поднимает руки, сдаваясь, и делает то, что я прошу, а затем возвращается, отряхивая воду с волос, как собака. Я киваю и открываю дверь, показывая сначала ребенка, который все еще спит на кровати.

– Собери сумку с вещами ребенка, одеждой, подгузниками, все, что найдешь.

– Черт, Габриэль, – вздохнул мужчина.

– Ашер… – требую я.

Он начинает выполнять поручение, а я подхожу и смотрю на женщину, все еще лежащую без сознания на полу. Когда Ашер заканчивает, я насмешливо кривлюсь, глядя на то, насколько маленькая эта сумка. Я передаю ему ребенка, и он отшатывается.

Я поднимаю бровь.

– Это ребенок, а не змея.

– Я не боюсь змей.

Я закатываю глаза, говоря: —Возьми его.

Скривив губы и повесив сумку на плечо, он забирает у меня ребенка, крепко прижимая его к себе.

– Где его ма… – его слова обрываются, когда я наклоняюсь, просовываю одну руку под колени девушки, а другую – под талию и поднимаю ее с земли. Ее голова запрокидывается назад, шея сгибается под неестественным углом, от которого утром будут болеть мышцы шеи.

Он не задает вопросов. Не спрашивает, почему она идет с нами. Он мог лишь догадываться, а я понятия не имел, какого черта мне с ней делать.

Остальные жители остаются в своих квартирах, понимая, что им лучше не вмешиваться. Я несу ее к машине и жду, пока Ашер пристегнет ребенка на заднем сиденье, а затем передаю женщину.

– Посади ее на заднее сиденье внедорожника. Убедись, что она остается пристегнутой, если она проснется, то у нее будут проблемы.

Он насмехается, но я качаю головой, надеясь, что он не станет свидетелем материнского гнева.

Ребенок спит, а я веду машину по темным и уже тихим улицам моего города, уверенно поднимаясь на холм к особняку на склоне скалы, Ашер следует за мной. Дождь наконец-то немного ослабел, ветер утих, хотя, если взглянуть налево, то можно увидеть, что море все также неспокойно, как и раньше, и бьется о берег и скалы, словно сердясь на весь мир.

Я останавливаю машину.

Моя мать все еще здесь, все еще одержимая папкой, которую я оставил ей раньше, и теперь я собирался дать ей что-то еще, чтобы облегчить боль, которая, как я знал, пожирала ее заживо.

Часть Лукаса, которая все еще жива.

Его сын.

Глава 5

Габриэль

Обустройство комнаты для ребенка не заняло много времени. Уже на следующее утро мне доставили мебель, кроватку и матрас, постельное белье, чтобы согреть ребенка, и одежду, которой хватило бы до его пятилетия. Моя мама взяла на себя все самое необходимое: подгузники, салфетки, медицинские принадлежности, и, имея опыт общения с детьми всю свою жизнь, она взяла на себя заботу о ребенке, как только я передал его ей.

Он полюбил ее гораздо быстрее, чем меня, ворковал и хихикал, когда она играла с ним на полу в гостиной на следующее утро, наблюдая, как облака начинают расходиться, открывая голубое небо. Я проинструктировал нашего врача-резидента дать Амелии успокоительное, чтобы она была в отключке по крайней мере двадцать четыре часа. У меня чертовски болела голова, и я не был готов выпустить ее в своем доме, потому что знал, что это произойдет.

Я должен был убить ее.

Это был более легкий вариант.

Я даже зашел в комнату, в которую ее поместили, приставил пистолет к ее голове, пока она оставалась без сознания, скотч, которым я ее сковывал, заменил веревкой, привязав ее руки и ноги к кровати.

Я держал ее так несколько секунд. Минут.

Гораздо дольше, чем мне когда-либо требовалось, чтобы нажать на курок. Она не шевелилась. Она не делала этого, но ее губы разошлись, и она вздохнула, и я убрал палец с оружия, а после опустил его и стал наблюдать. Я смотрел, как она спала в течение двух часов, видел, как ровно поднимается и опускается ее грудь, как трепещут ее темные ресницы, когда она видит сны.

Хотя я сомневаюсь, что они были приятными.

Я просидел в этой темной комнате до тех пор, пока не пришла мама и не нашла меня, заставив оставить спящую женщину и пойти с ней на кухню, а потом отправиться спать, вместо того чтобы снова сидеть в этой комнате, чего мне очень хотелось.

Меня тянуло к ней.

Я хотел увидеть этот огонь.

Эту вспыльчивость.

Я хотел, чтобы она проснулась и боролась, я хотел видеть ее.

Я привык к послушным женщинам, которые вставали на колени, когда их просили, и говорили правильные вещи. У меня было ощущение, что Амелия Дойл далека от скромности и невинности, и я хотел почувствовать это. Увидеть это.

***

Сон то приходил, то уходил, и когда я проснулся утром, девушка еще не пришла в сознание благодаря успокоительному средству в ее организме.

Тогда я обнаружил, что ребенок играет в гостиной, на полу разбросаны плюшевые и музыкальные игрушки, а на журнальном столике стоит недоеденная миска с кашей.

Когда я вошел, мама приветливо улыбнулась мне, протягивая руку, Линкольн играл с ее пальцами, касаясь сверкающих бриллиантов, украшающих ее руку и браслет, висящий на запястье.

Я оставляю их вдвоем, а сам ухожу на кухню пить кофе. Было еще рано, солнце только начало подниматься над горизонтом, заливая своим светом уже гораздо спокойный океан. Лодки плывут по воде, то приплывая к причалам, то отчаливая от них, а внизу просыпается город, готовясь к новому дню.

После нескольких минут созерцания за окном мой постоянный шеф-повар прерывает меня,

– Не хотите ли позавтракать, сэр?

Я покачал головой, но затем повернулся к нему.

– Ты можешь сделать полный континентальный³? – спрашиваю я.

– Могу.

– Сделай один. И миску свежих фруктов. С апельсиновым соком.

– Да, сэр.

Я оставляю его готовить, а сам быстро делаю разминку и принимаю душ, после чего одеваюсь в свой костюм на день, выпрямляя каждый неровный край и пряча оружие в отведенное для него место. Я никогда не выходил из дома без пистолета.

Выходя из спальни, я чувствую запах завтрака.

Внизу шеф-повар, как я и просил, накладывает еду на поднос и передает его мне. Я забираю его раньше, чем кто-либо из персонала, поднимаюсь на второй этаж и направляюсь в правое крыло дома, где я ее оставил.

Остановившись у двери, я жду любого звука, и когда слышу скрип кровати, движение ее тела, понимаю, что она либо проснулась, либо проснется с минуты на минуту.

Я нажимаю на дверь и открываю ее.

Она лежит в центре кровати, мои люди уже вошли и открыли шторы, зная, что не стоит обращать внимания на все, что они видят в этих комнатах, даже на бедных девушек, привязанных к кроватям.

Я ставлю поднос с едой на комод и поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, купающуюся в лучах утреннего солнца. Свет касается ее кожи, словно лаская, заставляя ее сверкать. В лучах солнца я вижу разные цвета ее волос: глубокие оттенки вперемешку с темными блондом, а веснушки ярко выделяются на свету. Она двигается, пытаясь пошевелить руками и ногами, но с трудом, и в полусонном состоянии не может понять, почему не может этого сделать.

Это было эротично так, как не должно было быть.

Видеть, как она зажата, как вздымается ее грудь, как учащается дыхание от паники, как двигаются ее ноги, как сжимаются бедра, как трепещут руки.

Я чувствовал, как напрягаюсь в штанах.

Медленно двигаясь по комнате, я останавливаюсь на краю кровати, опускаю руку и позволяю себе прикоснуться к ней. Мои пальцы скользят по ее обнаженному бедру, ощущая шелковистую мягкую кожу, теплую и манящую. Я продолжаю двигаться, следуя по изгибам ее ног до самой лодыжки, а затем поднимаюсь обратно, проводя рукой по животу, между грудей и вверх по горлу, следуя за твердой и резкой линией челюсти.

Если бы совершенство можно было олицетворить, то оно было бы передо мной.

Не знаю, как я не заметил этого раньше.

Она вздрагивает под моими прикосновениями, а затем эти небесно-голубые глаза распахиваются и сразу же находят мои.

На долгие секунды тишина заполняет пространство между нами, моя рука прижимается к ее щеке, и воспоминания о прошедшей ночи нахлынули на нее. Борьба, борьба…

Я уже готов, когда она поворачивает голову в сторону и щелкает зубами, пытаясь укусить мою руку.

– Ты немного одичала, – говорю я ей, держа пальцы у ее рта. – Но я уверен, что тебя можно приручить.

– Где мой сын!? – она кричит, дико бьется о свои путы, с такой силой, что волокна веревки врезаются в кожу, пуская кровь. Если ей и было больно, она этого не показала. Она двигается и дергается, пытаясь освободиться.

– Остановись, – приказываю я, видя, как кровь появляется на ее коже, размазываясь по плоти и стекая на простыни под ней.

Но она не останавливается. Она продолжает дергаться, пытаясь освободиться, как дикий зверь, запертый в клетке.

– Я убью тебя на хрен, – клянется она.

Я не сомневался, что если бы она могла, то подала бы мои яйца на тарелке и затолкала бы их мне в глотку.

– Где мой сын!? – требует она, глаза горят ненавистью и яростью.

Я беру ее за подбородок, не давая ей вцепиться зубами в мои пальцы.

– Он в безопасности.

– Отдай его! – она приказывает. – Сейчас же.

– Я не могу этого сделать, leonessa, – она кривит губы.

– Я убью тебя.

– Я уверен, что ты бы этого хотела.

– Кто ты!?

– Меня зовут Габриэль Сэйнт.

Она побледнела.

Итак, она поняла, где находится. Кто отец ее сына. Лукас держал ее и мальчика в секрете, и я хотел знать, почему.

– Объясни свои отношения с моим братом, – я требую, но она поджимает губы и хмурится. – Я нетерпеливый человек, Амелия. Я задал вопрос и жду ответ.

– Пошел ты, – она выплюнула.

Я чувствую, как мои губы растягиваются в жестокую улыбку.

– Есть способы заставить тебя говорить, – говорю я ей. – Хотя было бы очень жаль резать эту красивую кожу.

– Ты думаешь, что твои угрозы подействуют на меня? – смеется она. – Попробуй еще раз, придурок.

Она действительно была маленькой львицей. Красивой. Смертоносной.

Я качаю головой и иду через всю комнату к тарелке с едой, которую я заказал для нее.

– Я подозреваю, что ты голодна.

Она сужает свои красивые голубые глаза, пока я несу тарелку с фруктами и апельсиновым соком.

– Где мой сын? – снова потребовала она.

– В безопасности.

– Где!?

– В этом доме, прямо сейчас.

– Приведи его ко мне.

– Нет.

Она зарычала на меня.

Я улыбаюсь, возбуждение от того, что я уже наблюдаю за тем, как она бьется в путах, усиливается почти до боли.

– Как ты познакомилась с моим братом?

На самом деле не имело значение, как и почему. Он был мертв. Она – нет, а его сын играл в моей гостиной внизу. Насколько я мог судить, они не были вместе, хотя я сомневался, что это остановит меня, если я, поддавшись импульсу, трахну ее, как умолял мой член.

Я представлял, как она будет кричать. Как она будет стонать мое имя и молить о пощаде.

Я прочистил горло, ожидая ее ответа.

– В баре.

– Каком баре?

– Не знаю, – хмыкнула она, пытаясь скрестить руки, но потом поняла, что не может, – Был один внизу, возле пристани.

Я вонзаю вилку в кусок дыни и подношу его ко рту, прижимая плод к ее губам. Она не открывает рот и отдергивает голову.

– Принеси мне моего сына!

Я беру ее за подбородок.

– Ешь.

Не имея другого выхода, она открывает рот и смыкает губы вокруг фрукта, беря его с вилки, когда я подношу его. Я киваю в знак похвалы немного раньше, чем следовало бы, поскольку она с силой выплевывает его в мою сторону.

Он попадает мне в лицо.

У меня нет времени думать, мое тело движется быстрее, чем я осознаю, и я прижимаю ее к кровати, всем своим телом вдавливая в матрас.

– Это была ошибка, leonessa, большая ошибка.