Текст книги "Сказочные повести"

Автор книги: Турмуд Хауген

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)

Лидия встала. Я возьму с собой два чемодана. Надо все-таки понемногу складывать вещи. Хотя бы мелочи…

Она принесла с чердака два чемодана. Положила их на кровать, открыла. От вида пустых чемоданов ее опять затрясло.

– Нет! – сказала она и вышла на галерею.

Дверь в комнату Николая была открыта.

– Закрывай дверь, Николай! Следи за порядком! – громко сказала она и решительным шагом подошла к его комнате.

В комнате никого не было. Она оглядела кровать, письменный стол, кресло возле торшера. «Наверное, Николай в школе», – подумала она.

Лидия прислушалась. Но и внизу не было слышно его шагов.

В этот день ей было трудно удерживаться от слез. Смутные картины детства то и дело вставали перед глазами. Вот отец подбрасывает ее высоко в воздух. В животе у нее ёкает, она не боится, но кричит. Кричит от удовольствия.

И снова Николай и Флоринда сидели друг против друга за кухонным столом и пили чай. Всю дорогу домой они молчали и не знали теперь, что им делать. Флоринда всегда говорила, что чай помогает думать.

Она выглянула в окно. Ранние сумерки. Плотные, черные облака. Чуть-чуть света давал летящий снег.

Флоринда вздрогнула и поежилась. А вдруг больше никогда не взойдет луна? Она повернулась к Николаю, и ее захлестнула любовь к нему.

– Я собираюсь купить самовар. Ты знаешь, что это такое?

Он удивился и отрицательно покачал головой.

– У меня на родине в самоварах кипятили воду для чая, – объяснила она. – j Самовар, он… Нет, мне трудно его описать. Ты сам увидишь, когда-нибудь я покажу тебе фотографии.

Флоринда обхватила кружку обеими руками.

– Максим не любит меня, и я его понимаю, – сказала она. – Я помню, в каком отчаянии он уезжал отсюда, чтобы жить у чужих людей. Ему было восемь лет, я виновата перед ним. Нет, я его не шлепала, не наказывала, но я не сумела стать ему близким человеком. Я не брала его на колени, не гладила по голове, не читала ему книг, не пела. Я только была при нем, готовила еду, следила за его одеждой, встречала из школы. Бог свидетель, я пыталась перебороть себя, но не могла. Каждый раз, когда я прикасалась к Максиму, я видела Идун. Когда я начинала читать ему, мне вспоминалось, какой она была непоседой, и становилось нестерпимо больно…

Я никогда не говорила об этом Максиму.

Флоринда подняла чашку, осторожно пригубила чай и продолжала:

– Дома, на берегу Ладоги, постоянно звучали песни, песни ветра, дождя и снега, песни озера во время непогоды, песни вёсел и даже песни лунного света, игравшего на мелкой ряби. Часто пели и отец с матерью. Они читали мне вслух, а я сидела у них на коленях. Мама рассказывала мне о своем детстве, о прошлых временах, о наших родственниках в Монголии и о неведомых силах. Она умела сама передвигать вещи усилием воли и могла заставить любого человека прийти к ней, когда ей этого хотелось. Я получила все, чего сама не могла дать Максиму.

– Ты никогда не рассказывала мне о своем детстве, – заметил Николай.

– Да.

– Я… Мне кажется… – Николай с трудом подыскивал нужные слова, Флоринда взглядом помогала ему. – Мне кажется, отец с матерью не очень любят меня, – наконец проговорил он, но вообще-то ему хотелось сказать, что они слишком редко бывают дома. Собственные слова испугали его.

Флоринда заметила у него на глазах слезы. Она молча пила чай, поглядывая на Николая из-за чашки.

Николай тоже молчал, он и так сказал уже слишком много.

– Думаю, им хватает своих забот, – вздохнула Флоринда. – Так было и со мной, когда Максим жил у меня.

– Что же будет дальше? – спросил Николай.

– Этого никто не знает. Но каждый должен делать то, что от него зависит.

Они помолчали.

– Мы найдем эти камни? – вдруг спросил Николай.

Флоринда пожала плечами.

– Ты уверена, что их у тебя нет?

– В последнее время я ни в чем не уверена. Да, я была у царя. Правда, мне тогда было всего восемь лет и никто не давал мне никаких драгоценных камней. Мы были там вместе с отцом, но, по-моему, и он тоже ничего не получил.

– А ты хорошо помнишь, как это было?

– Нет. – Флоринда опять вздохнула. – Попробую рассказать тебе то, что помню.

Она подлила себе чаю и начала рассказывать:

– Мы с отцом должны были прожить несколько дней в Петербурге. Он был столицей, и в нем жил царь. Не помню, что задержало отца, наверное, какие-нибудь дела. Я очень радовалась этому. Было начало лета, стояла теплая, ясная погода. На мне было новое белое платье, черные туфельки и бант в волосах.

Мы встретили в городе знакомого врача, тот очень обрадовался встрече и так крепко погладил меня по голове, что мне стало больно. Как же его звали?.. Вспомнила! Его фамилия была Боткин. Он был домашним врачом царя Николая II. Боткин сказал отцу, что больна великая княжна Анастасия. У нее уже давно держится жар, и Боткин никакими средствами не может его сбить. Утром температура немного падает, но вечером поднимается опять. Боткин попросил отца приехать и осмотреть великую княжну. С царем он об этом уже договорился.

Помню, в Царское Село мы ехали на поезде. Царь со своей семьей жил там большую часть года. От станции мы шли по широкой улице, которая вела прямо к воротам Дворцового парка. Потом мы узнали, что за нами была послана карета, но мы приехали слишком рано.

Что же было дальше?.. Перед воротами ходили солдаты в черных меховых шапках. Отец с кем-то поговорил, и нас пропустили. Помню, что в парке сильно пахло сиренью, кругом висели светло-фиолетовые и белые кисти. Казалось, сирень парит в воздухе.

В саду кто-то катался на пони. Вдали блеснула вода. Мне казалось, мы попали в заколдованное царство. Среди зелени стояли застывшие люди, отец сказал, что это статуи. Остальное я помню совсем смутно… Мы вошли в какую-то залу, я таких никогда не видела ни до, ни после. Все было как во сне. Особенно меня поразили люди, их одежда. У одной двери стояли два черных человека. Я думала, их покрасили, ведь я тогда еще не видела негров. Это были стражи, охранявшие покои царицы. Мы поднялись по лестнице. Нас вел Боткин, он встретил нас внизу. Мы пришли в полутемную комнату, там стояли две узкие кровати. На одной лежала девочка с черными волосами и большими голубыми глазами. Она стонала, это я хорошо помню. Было видно, что ей холодно, несмотря на теплые одеяла. В комнате было очень жарко, и за окном стоял летний погожий день. Отец и Боткин подошли к кровати. Они о чем-то говорили, но я этого не понимала. Я озиралась по сторонам, увидела стол с игрушками и подошла к нему.

Флоринда вдруг замолчала.

– Что ты? – Николай с интересом слушал ее рассказ.

– Не знаю, – прошептала Флоринда. – Почему-то мне сейчас показалось, что с этими игрушками связано что-то очень неприятное…

Флоринда опять замолчала.

– А что твой отец? И великая княжна?

– Анастасия?.. На другой день мы снова приехали туда. Отец посоветовал Боткину приготовить для великой княжны особый травяной чай. От своей бабушки он знал, что такой чай снимает лихорадку. Отец говорил, что Боткин не поверил ему, но все-таки решил попробовать. На другой день больная почти поправилась, и царь пришел, чтобы поблагодарить отца. Мы вернулись на поезде в Петербург и назавтра уехали домой.

– И ты не помнишь никаких драгоценных камней?

– Нет, не помню.

– А почему тебе показалось, что с игрушками связано что-то неприятное?

– Не знаю. – Флоринда покачала головой. – Не помню даже, какие там были игрушки. Вроде бы кукла, даже две, и какая-то игра – доска с фишками…

– Мне тоже было неприятно, когда я увидел ангела и черного зверя, – признался Николай.

– Если ты увидишь их еще раз, не убегай, а послушай, что они тебе скажут, – посоветовала Флоринда. – Я не уверена, что они так уж опасны. Ты испугался от неожиданности. Мало кто видел ангелов.

Николай недоверчиво посмотрел на нее.

– Попробую не струсить, – пообещал он.

– Ну, а что нам делать с Владимиром и Анной Ульсен? – встрепенулась Флоринда.

Но этого они не знали.

Максим бесцельно кружил по городу. Огромная сумма, лежавшая на его счету в Швейцарии, сперва ошеломила его, потом заставила задуматься.

Сидя в Театральном кафе, где он обедал, Максим решил сейчас же вернуться в магазин и снова позвонить в банк.

Помощник Максима удивился, когда тот, придя, отпустил его домой, но промолчал, потому что Максим грозно поглядел на него.

Оставшись один, Максим запер дверь и повесил в окне табличку, гласившую, что магазин закрыт.

Дрожащими руками он набрал номер банка. Его быстро соединили с директором Шнайдером.

– Простите, что я снова беспокою вас, но, боюсь, сумма, которую вы мне назвали, не совсем соответствует действительности.

– Не соответствует? – Директор встревожился. – Вы полагаете, что сумма должна быть больше? Неужели мы ошиблись?..

– Нет, нет! Но вы, кажется, сказали, что мои деньги лежат на четырех счетах?

– Совершенно верно.

– Этого не может быть! У меня в вашем банке только три счета!

– Вы в этом уверены? – помолчав, спросил директор.

– Конечно, уверен. – Максим был даже задет.

– Хорошо, – быстро сказал директор. – Сейчас я еще раз все проверю и через пятнадцать минут позвоню вам. Договорились?

Максим согласился.

Директор банка позвонил только через полчаса.

– Я очень сожалею, но произошло маленькое недоразумение, – сказал он.

– Я так и знал, потому что у меня только три счета.

– Нет, дело не в этом. Даже не знаю, как вам объяснить. Мы обязаны хранить тайну, но раз уж вы узнали об этом… У вас в нашем банке действительно четыре счета, однако четвертый счет предусматривает одно условие…

– Какое условие? – Максим почувствовал дурноту.

– Четвертый счет не должен упоминаться, когда вы запросите сведения о своих сбережениях. Он должен держаться в тайне… В том числе и от вас.

– От меня? – Максим почти кричал. – Почему же мой собственный счет должен держаться от меня в тайне? Как это объяснить?

– Не знаю, господин Сверд.

– Значит, это все-таки недоразумение.

– Нет, все нормально, господин Сверд.

– Ничего не понимаю. Так сколько же у меня счетов, четыре или три? – у Максима сорвался голос.

– Четыре, господин Сверд.

– Вы в своем уме?

– В своем, господин Сверд.

– Если вы сейчас же не признаете, что банк допустил ошибку, я немедленно сниму со счетов все свои деньги.

– Извольте, господин Сверд, я от имени банка с сожалением признаю, что мы допустили ошибку.

Максим опять положил трубку, не попрощавшись.

Домой он пришел совершенно измученный. В центре он попал в автомобильную пробку. Вечер еще не начался, но было уже темно, и в каком бы направлении он ни ехал, снег летел ему в лобовое стекло. Глаза начали слезиться. Дорожка к дому была вся в снегу. Максим окончательно расстроился – он боялся, что зима будет слишком долгой.

– Лидия! – с порога крикнул он.

Ему никто не ответил.

Максим попытался подавить раздражение – все-таки он вернулся домой раньше обычного. В его кабинете царил беспорядок, и он туда не пошел.

В комнате Лидии он с недоумением уставился на два открытых чемодана, стоявших на кровати. Лидия собирается уезжать? Он не помнил, чтобы она говорила об этом. Но…

Зазвонил телефон. Максиму не хотелось разговаривать из комнаты Лидии, где на него смотрели пустые чемоданы, и он пошел к себе.

– Сверд слушает. Ты? Мы же договорились не звонить домой, кто угодно может… Случилось? С тобой? Ты с ума сошел!.. Да, да, понимаю. Как, у тебя? Разве можно, в собственном доме… Следят?.. И за моим тоже? Ладно… хорошо… приеду, но не раньше семи. Да, я знаю, что ты живешь на Вангсвейен. Дом шестнадцать? Хорошо. Впрочем, хорошего мало. Конечно, приеду… А ты ничего не слышал о?.. Впрочем…

Максим положил трубку. Следят. Кто-то следит за их домом.

Спускаясь по лестнице, он ждал, что сейчас откуда ни возьмись появится человек в плаще, шляпе и с пистолетом. Он вспомнил утреннюю кассету с угрозами. Больше этот таинственный незнакомец не подавал признаков жизни.

Максим был уже измучен всеми этими неожиданностями, а ведь он до сих пор еще ничего не узнал о царских камнях.

На телефонном столике лежала записка. Почерк Лидии. Значит, она действительно уехала – вот первое, о чем подумал Максим. Он прочитал записку:

Сегодня семейная встреча не состоится. Дитер не может вернуться из Парижа. У Патрика неотложные дела. Звонила Эллен. Привет.

Лидия.

– Не может приехать, – проворчал Максим. – Неотложные дела. Они даже не потрудились спросить, о чем пойдет речь. От близких помощи не дождешься!

Максим растерянно повертел головой, пожал плечами. Направился было к выходу, но остановился и обернулся.

– Николай! – тихо окликнул он, но ему никто не ответил.

Максим вышел из дома. Он толком не знал, что ему делать до семи вечера, однако оставаться дома ему тоже было тяжело.

Лидия ехала на предельной скорости, какую позволял снегопад и ставшие скользкими мостовые. Машины укатали нападавший снег, и он стал скользкий, как лед.

На Лидии снова был надет парик, платок и темные очки. И она снова держала путь на Веттаколлен.

Она плотно сжала губы. Руки вцепились в руль. Она сосредоточенно следила за движением, не упускала из виду состояние дороги и учитывала густо валивший снег. Даже обратила внимание на то, что правая фара светит слабее, чем левая.

Нельзя сказать, чтобы в машине было темно, но и этот полумрак действовал ей на нервы. А вот в детстве она никогда не боялась темноты.

Стоило Лидии прикрыть глаза, как перед ней возникали два пустых чемодана, брошенные на ее постели.

«Нет, мне это не под силу», – подумала она и наклонилась вперед, чтобы отбросить все лишние мысли, чтобы ее вниманием владели только машина и дорога.

Неожиданно рядом с машиной вынырнул человек. Лидия вовремя не заметила его, не затормозила. Ей стало страшно.

Оставив машину там же, где утром, она, утопая в снегу, стала подниматься к кирпичной вилле, окна которой излучали теплый свет. «Вот бы и нам такие окна», – грустно подумала Лидия, ускоряя шаг. Она нагибала голову, потому что ветер и снег били прямо в лицо.

У ограды она остановилась, отыскала почтовый ящик и после недолгого колебания опустила в него пластиковый пакет с украденными драгоценностями.

«Зачем я это сделала? Я ненормальная, они так легко мне достались», – пронеслось у нее в голове. Потом она вспомнила свой дом, тяжесть одиночества, давившую ее там. А скоро она станет еще более одинокой…

Лидия вернулась в центр и оставила машину недалеко от магазина Максима. Еще издали она увидела, что магазин закрыт. Странно. Ведь всего половина пятого. Лидия даже встревожилась.

Она прошла к задней двери магазина, открыла ее и начала обыскивать кабинет Максима. Сперва шкафы, потом все остальное. Она работала методично и соблюдала осторожность, чтобы Максим не заметил вторжения, но постепенно в ней поднималась досада оттого, что она не находила алмазов и не понимала, где они могут лежать.

В конце концов она вышла из себя и начала переворачивать все вверх дном. Бумаги разлетелись, лампа опрокинулась, телефон упал на пол. Лидия выбрасывала из ящиков папки, раскрывала те, что уже валялись на полу, но не находила ничего заслуживающего внимания.

После кабинета Лидия принялась за магазин. Она выдвигала ящики, опустошала шкафы, обстукивала мебель, ища тайники, и даже разломала задние стенки у двух шкафов, потому что звук вызвал у нее подозрение. Она снимала со стен полочки, ломала ручки экзотических метелок, разбивала керамические кувшины и вазы.

С каждой минутой она все больше и больше убеждалась в том, что Максим обманул ее, что он собирается исчезнуть и оставить ее с Николаем без средств.

Ну уж нет! Она опередит его. Тайник с алмазами, наверное, где-то здесь. И она будет искать его, пока не найдет.

Прошло два часа, но Лидия не нашла ни одного алмаза. Магазин выглядел; как после землетрясения. Повсюду валялись глиняные черепки, от хрупких деревянных фигурок остались одни обломки, у массивных деревянных слонов были расколоты головы, отломаны хоботы и бивни. Пол был покрыт щепками, опилками и пылью.

Тщетно обыскав все, Лидия вдруг увидела камешек, блеснувший между бумагами и пепельницами, разбросанными по полу.

Это был алмаз.

Лидия подняла его и заплакала от отчаяния и злости.

«Ничего у меня не получится, – думала она, – мне отсюда не вырваться. Все, что я накопила, слишком мало, чтобы прожить в чужой стране до конца жизни».

Николай вернулся домой от Флоринды и сидел у себя в комнате. Он слышал, как пришел Максим, как он дважды громко позвал Лидию.

Николай знал, что его отец звать не станет, и все-таки в нем теплилась надежда.

Отец поднялся на второй этаж. Николай затаил дыхание, готовый юркнуть под кровать, если отец подойдет к его комнате.

Зазвонил телефон, отец долго не снимал трубку. Наконец он ответил, и Николай, осмелев, подбежал по галерее к его комнате. Это было безопасно, в случае чего он всегда успел бы спрятаться в комнате Лидии. Правда, и его тоже неприятно поразили стоявшие там пустые чемоданы, однако другого места, чтобы спрятаться, у него не было.

Он хорошо слышал голос отца, но о чем говорил отец и с кем, Николай не понял. Он только узнал, что в семь вечера на Вангсвейен, 16, должно что-то произойти, и решил отправиться туда.

Отец снова спустился вниз.

– Николай? – вдруг окликнул он.

Николай теснее прижался к стене, у него перехватило дыхание. Ответить он не мог.

Входная дверь захлопнулась. Отец ушел.

Через час Николай вышел из дому. На улице он остановился. Пространство между невидимыми в темноте облаками и побелевшей землей было заполнено снегом. Ветер усилился. Он стучал обледеневшими ветками и свистел в голых кронах. Иногда снег валил так густо, что освещенные окна на другой стороне улицы казались далекими огоньками.

Вангсвейен находилась примерно посередине между домами Николая и Флоринды. Пятнадцать минут ходу.

Николай заметил встречного, когда столкнулся с ним нос к носу.

– Ой! – Николай хотел отскочить в сторону, но поскользнулся и упал.

– Ушибся? – Над ним склонилась девочка. Из-под вязаной, натянутой до бровей, шапки торчали волосы. Лицо было мокрое от снега, на носу виднелись веснушки.

– Да вроде нет…

Голос! Он уже слышал этот голос! Это она звонила ему по телефону, и ее он видел в подъезде.

– Я тебя знаю! – Николай вскочил. Они были одного роста.

Девочка кивнула.

– Кто ты?

– Меня зовут Терри. Вообще-то мое имя Тереза, но все зовут меня Терри. А ты – Николай!

– Откуда ты знаешь?

– Пока это секрет, но мне нужно поговорить с тобой. Я уже очень давно жду тебя здесь. Думала, так и не дождусь.

– Меня не было дома.

– Я пришла, потому что не могла позвонить тебе. Убежала от брата…

Она испуганно замолчала. Николай не понял, чего она испугалась. Ему было холодно.

– Мне надо бежать, – сказал он. – Я тороплюсь. Сейчас у меня нет времени. Она схватила его за руку.

– Но это очень важно! Я должна рассказать тебе о царских камнях!

– О царских камнях? – Голос Николая чуть не сорвался. – Тебе что-нибудь известно о них?

Терри покачала головой.

– Ничего. Я знаю только, что ты имеешь к ним какое-то отношение. Николай с ужасом посмотрел на нее.

Он подумал об отце, у которого была назначена тайная встреча. Скоро семь, опаздывать нельзя. А тут эта Терри и царские камни… Что же делать?

– Я правда очень тороплюсь.

– Это недолго.

– Ровно в семь мне нужно быть в одном месте. – Николай решил все-таки пойти туда, куда собирался отец.

– Можно я провожу тебя? Я все расскажу тебе по пути.

Но снег, ветер, натянутые на уши шапки и скользкая дорога мешали им вести серьезный разговор.

Дом шестнадцать на Вангсвейен оказался белой виллой. Она стояла в глубине сада, в котором росли старые, развесистые яблони. Грозные тени кустов падали на белевшие в сумерках дорожки.

В одном из окон первого этажа в щелку между занавесками пробивался слабый свет. В остальных окнах было темно.

Николай остановился.

– Тебе сюда? – спросила Терри у него за спиной.

– Да.

– Что тебе здесь надо?

– Пока не знаю, но…

Ему не хотелось рассказывать ей слишком много, он совсем не знал ее.

Было похоже, что в доме никого нет, но ведь отец ясно сказал, что придет сюда к семи. По дорожке, идущей от ворот, судя по всему, недавно проехала машина. Может, отцовская?

Николай направился к воротам, но Терри удержала его.

– Осторожней! К воротам может быть подключена сигнализация.

– Откуда ты знаешь?

– Об этом часто пишут в детективах. Безопасней перелезть через изгородь. Она пошла вдоль изгороди, и Николаю было уже не до вопросов, он побежал за ней. Чуть дальше, там, где над изгородью навис большой куст, Терри и Николай перелезли в сад.

В саду они остановились и прислушались. Вой ветра здесь казался жалобнее, чем на улице, снег больше слепил глаза.

– Что ты собираешься делать? – снова спросила Терри. – Будешь отсюда шпионить за домом или хочешь пробраться внутрь?

– Хочу узнать, что тут происходит.

– Тогда иди сюда. Не подходи слишком близко к дому. Ты даже не заметишь, если тебя увидят.

Она стала приближаться к дому по извилистой дорожке, перебегая от куста к дереву, от дерева к кусту. Светлая щель между занавесками постепенно становилась ярче. Николай не отставал от нее. Вскоре она остановилась.

– Если снег скоро прекратится, то сегодня вечером или завтра утром они обнаружат наши следы. Ты подумал об этом?

Сейчас Николаю это было неважно. У него была одна цель – окно. Надо в него заглянуть. Он был уверен, что увидит в этой освещенной комнате своего отца.

Николай не ответил Терри и пошел дальше. За спиной у него послышался тяжелый вздох, но, может быть, это вздохнул ветер в кустах.

Николай был уже почти рядом с окном, когда в темноте раздалось рычание, и он увидел какое-то животное, приготовившееся к прыжку. Он решил, что это уже знакомый ему зверь из темноты, но Терри присела на корточки и позвала:

– Сонни, иди ко мне, это я! – Она протянула руку..

Рычание стало глуше. Николай затаил дыхание, он боялся собак, особенно больших, а это был ротвейлер – самая свирепая из всех собак! Он их много видел в кино.

Ротвейлер бросился к Терри. Николай ждал своей очереди, но раздался тихий смех – Терри лежала в снегу на спине, и собака лизала ей лицо.

– Ну ладно, ладно, Сонни, это я и мой друг. Пожалуйста, не рычи на нас!

Терри встала и подошла к Николаю.

– Иди сюда, Сонни! – позвала она, и собака послушно подошла к ней. – Поздоровайся с Николаем.

Собака села и протянула Николаю лапу.

– И ты тоже поздоровайся с Сонни, – прошептала Терри.

Николай пожал собаке лапу и чуть не сказал ей: «Добрый вечер».

– Ты ее знаешь? – подозрительно спросил он.

– Нет. Просто я люблю собак, и они любят меня.

– Но ты знаешь, как ее зовут!

– Не знаю. Может, ее зовут как-нибудь иначе.

Она пошла к дому, и собака рысцой побежала за ней. Николай замыкал шествие. Что-то в отношениях Терри и Сонни вызывало у него подозрение.

Окно оказалось высоко, и они не могли заглянуть в него, стоя на земле.

– Обожди-ка! – Терри скрылась в темноте, Сонни побежала за ней..

Вскоре Терри вернулась, таща небольшую лестницу, вокруг нее весело прыгала Сонни.

– Где ты ее нашла? – удивился Николай.

– Мне пришло в голову, что здесь под террасой должна лежать лестница, – ответила Терри. – Помоги-ка, давай прислоним ее к стене, только потише, чтобы нас не услышали.

Вдвоем они приставили лестницу к стене. Николай сразу же хотел влезть на нее, но Терри остановила его.

– Нет, первой полезу я, – сказала она и, прежде чем Николай успел возразить, стала карабкаться по перекладинам. Сонни жалобно поскуливала, глядя на Терри.

– Тихо, Сонни! – приказала Терри собаке, которая тут же замолчала и села; рядом с Николаем. Ему это не понравилось.

Наконец голова Терри поравнялась с окном, и Терри заглянула в щель. Время; шло, Терри не двигалась. Николай рассердился. Ведь это он должен был узнать, что делает здесь его отец!

– Спускайся! – Он начал трясти лестницу.

Сонни тихонько зарычала. Терри спустилась и уступила ему место.

Сперва Николай видел только спину, загородившую всю комнату. Но вот спина отодвинулась, занавеска приоткрылась и щель стала шире. Там на стуле сидел человек. Руки у него были связаны за спиной, на глазах чернела повязка. От страха: Николай чуть не свалился с лестницы. Он никогда в жизни не видел связанного человека. Это было страшно. Он невольно отвел глаза.

– Ну что, увидел то, что хотел? – спросила Терри.

Николай не ответил.

В комнате были еще два человека, Николай их не знал. Но вот тот, что стоял раньше спиной к окну, подошел к двери и обернулся. Это был отец!

Господи, что он здесь делает? Отец стоял, засунув руки в карманы, и смотрел I на пленника.

«Может, отец спасет его?» – подумал Николай. Впрочем, надежды на это было I мало. Отец явно знал двух других. Николай видел, что они разговаривают, но не слышал, о чем.

Терри качнула лестницу.

– Спускайся! – шепнула она. – Сонни убежала. Значит, сейчас кто-нибудь выйдет из дома. Бежим!

Она была так напугана, что Николай кубарем скатился с лестницы и упал в снег. Она помогла ему встать, и он, хромая, побежал за ней через сад.

– Подожди, а лестница? – остановил он Терри. – Ее же увидят!

– Хочешь, чтобы они схватили тебя? – бросила она через плечо. – Ну и увидят, они же не знают, кто здесь был. И когда.

Они перелезли через изгородь и побежали по улице. Только на перекрестке они перевели дух.

– Там был мой отец! – запыхавшись, проговорил Николай. – Он стоял возле двери и смотрел на пленника. И, по-моему, не спешил ему помочь.

– А других ты знаешь? – вдруг испуганно спросила Терри.

Николай покачал головой, но она, видно, не заметила этого, потому что схватила его за руку и крикнула:

– А других ты знаешь?

Николай отпрянул от нее, но она не отпускала его руку и ему пришлось выдернуть ее силой.

– Нет, – сказал он. – Никого не знаю. Но как подумаю, что мой отец…

Терри, не оборачиваясь, пошла по улице. Николай растерянно смотрел ей вслед.

– Подожди! Куда ты? – Он побежал за ней.

– Домой.

– Но ты мне так ничего и не объяснила!

Она обернулась. – Увидев ее глаза, Николай застыл на месте.

– Я передумала.

– Но ведь это очень важно!

– Теперь я в этом не уверена. – Терри пошла дальше.

– Подожди! – опять крикнул Николай, но она не остановилась.

Он снова побежал за ней.

– Я уверен, что ты знаешь эту собаку. Скажи, где мы были? Кто там живет?

Терри нагнула голову, разбежалась и со всей силой боднула его в грудь. Николай упал, третий раз за этот вечер. Он больно ушибся.

А Терри уже шла дальше.

– Ты с ума сошла! – Николай вскочил на ноги.

Она не отозвалась.

– Не уходи! Постой! – крикнул он, но Терри не останавливалась. – Да постой же ты, черт бы тебя побрал! – заорал он во все горло.

Наконец Терри остановилась.

– Проводить тебя? – спросил Николай.

– Нет.

– Я все равно пойду за тобой.

– Иди, – подумав, сказала она.

Они шли молча. У Николая на языке вертелось много вопросов, но вид у Терри был неприступный, и он не решился их задавать.

Терри подошла к красивому дому, который был отделен от улицы открытой площадкой. Николай представил себе, что летом здесь зеленеет трава, у стены растут яркие цветы.

– Я здесь живу, – сказала Терри. – Но ко мне нельзя. Уже поздно.

– Где твои окна?

Терри оглядела дом и показала на окна четвертого этажа слева от подъезда.

– Там, где горит свет, моя комната.

– Ясно.

Они постояли, ветер щипал им щеки. Николай замерз.

– Я тебе завтра позвоню, – пообещала Терри.

Он промолчал. Она открыла дверь подъезда и ушла, даже не оглянувшись.

Перед тем как уйти, Николай прочел фамилии жильцов возле кнопок звонков. «Б. Страссер» было написано возле квартиры на четвертом этаже слева. Терри Страссер. Теперь он знает ее фамилию.

Когда он добрался до дому, было уже почти половина одиннадцатого. Никто за ним не следил, в этом он был уверен. Дорожка к дому была покрыта нетронутым снегом.

Уже на пороге понял, что дома никого нет. Впрочем, он давно привык к этому. В холле горел свет точно так же, как и перед его уходом.

– Есть тут кто? – спросил он. – Есть тут кто? – Он повысил голос.

Куртку Николай бросил на пол. Вскоре вокруг нее собрались небольшие лужицы талого снега. Ему было холодно, спина у него промокла.

– Есть кто-нибудь дома? – крикнул он, но его голос не достиг даже лестницы. – Есть тут хоть кто-нибудь?

– Нет, – шепотом ответили издалека.

«А как же я?» – подумал Николай.

Близилась полночь. Отца все еще не было. Матери тоже. Хорошо бы знать, где она. Николай не нашел от нее записки.

Он очень устал. Ему хотелось есть, но в то же время его тошнило. Он устроился в старинном кресле. «Буду дожидаться их здесь», – подумал он. Но вскоре встал и пошел к себе, потому что не знал, что сказать родителям, когда они вернутся.

Дай-Ши долго ждал светловолосого. Наконец тот торопливо вошел в палатку. Весь день из лагеря доносились тревожные звуки, Дай-Ши заметил, что в лагере появилось больше стражей, чем было накануне.

Светловолосый сел в свое кресло. Как всегда, перед ним стояло вино.

Тут же он молча встал и открыл прорезь в потолке палатки. Луна светила прямо в лицо Дай-Ши.

Светловолосый сел и, не наливая себе вина, бросил:

– Рассказывай!

Дай-Ши удивился. Он думал, что светловолосый опять начнет его обвинять, что в лагере усилилась тревога и страх. Или начнет спорить, про какой камень Дай-Ши следует рассказывать. И вдруг этот короткий приказ.

Дай-Ши посмотрел на луну, закрыл глаза, наклонил голову и глубоко вздохнул.

– Могущественные жрецы выслали Тутанхамона и его супругу Анхесенпаатон в Фивы. И супруга поняла, что жить им осталось совсем немного. Впрочем, она еще и не начала…

– Когда это было? – прервал его светловолосый.

– Примерно в 1350 году до рождения Христа, по твоему летосчислению, – ответил Дай-Ши и продолжал с того места, на котором был прерван:

– «… жить. Я еще слишком молода, – думала она. – Неужели жизнь не принесет мне никакой радости?» – Она с грустью смотрела на своего мужа, с которым жила в Фивах под надзором жрецов, которые наконец-то нашли возможность расправиться с его учением и восстановить культ истинных богов.

Анхесенпаатон стояла у окна в огромном дворце, больше походившем на тюрьму. Перед ней раскинулась плодородная долина, зеленый цвет дрожал в лучах солнца, казалось, будто трава и деревья парят в воздухе.

«Мой муж по-прежнему считается фараоном, но мы – ничто. Вся власть теперь у жрецов», – думала она.

Несмотря на жару, ей было холодно.

– О Амон, Бог солнца, дай мне почувствовать на себе прикосновение твоих теплых рук! – воскликнула Анхесенпаатон.

Но Амон был теперь под запретом. Истинные властители, жрецы, уже начали вытравливать любое воспоминание о нем.

«Мне всегда хотелось уметь летать, быть свободной», – думала Анхесенпаатон. Амон больше всех богов ценил любовь и наслаждение жизнью.

– Тутанхамон! – позвала она и повернулась к трону, на котором сидел ее супруг. Но он не поднял головы. Она позвала еще раз. Он по-прежнему не шевелился. Она пошла к нему, и ее скорбь росла с каждым шагом. «Это тюрьма, – думала она, – это лишь временная отсрочка смерти».