Текст книги "Русская идея: иное видение человека"
Автор книги: Томас Шпидлик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 29 страниц)
Связи между Россией и Западной Европой породили множество проблем, в том числе и связанных с мессианизмом[937]937
GOERDT, I. S. 27; Ibid.. S. 767, Index: Russland und Europa; см. также: В. ЗЕНЬКОВСКИЙ, Русские мыслители и Европа. Критика европейской культуры у русских мыслителей. Париж, 1955.
[Закрыть]. И в этом контексте возникает следующий вопрос: принадлежит ли Россия к семье европейских народов? Ни на Западе, ни в самой России не могли ответить на него. Макс Шелер остерегался даже ставить его[938]938
GOERDT, I. S. 27.
[Закрыть]. Немецкий ориенталист К. Онаш (Onasch) признавался, что он не может понять русский мир и не обладает необходимым запасом слов, который позволил бы ему постичь и выразить идеи этого мира[939]939
Geist und Geschichte der russischen Ostkirche. Berlin, 1947. S. 5.
[Закрыть]. Гердт (Goerdt) же, напротив, на основании четырех аргументов доказал изначальное единство европейского Востока и Запада[940]940
GOERDT, I. S. 33–35.
[Закрыть]: 1) христианство по своей природе универсально; 2) византийская культура является синтезом эллинизма и римского права; 3) западные влияния в России были очень значительными; 4) границы между Западом и царской Империей не были жестко закрепленными. Католический мыслитель Франц фон Баадер считал Россию посредницей между Востоком и Западом. И его мысли о вере, сохраненной православием, были очень близки идеям славянофилов и Вл. Соловьева[941]941
W. LAMBERT, Franz von Baaders Philosophie des Gebetes. Ein Grundriss seines Denkens// Innsbruckertheologische Studien, 2. Innsbruck; Wien; Miinchen, 1978.
[Закрыть].
Что же касается мнения русских о самих себе, то они всегда ощущали разницу между собой и остальной Европой, но после наполеоновских войн русская интеллектуальная элита стремилась понять, объяснить и осмыслить это различие[942]942
A. KOYRE, La phllosophie et le probleme national en Russie.., Paris, 1929.P. 208.
[Закрыть]. А поколение двадцатых годов XIX века начало с утверждения того, что различие это только количественное и потому Россия должна лишь преодолеть некоторое отставание, чтобы сравняться с Западом[943]943
Ibid. P. 209.
[Закрыть].
Однако, согласно более часто встречающейся точке зрения, между Россией и Западом существуют сущностные различия. Например, Н. Данилевский, один из последних славянофилов, считает, что Россия не принадлежит к Европе, и не имеет с ней ничего общего. Он добавляет, что, в конце концов, это «приведет к ужасному столкновению»[944]944
Россия и Европа. Санкт–Петербург, 1871.
[Закрыть].
Превосходство?
Какой же вывод можно сделать из этих сопоставлений? Коль скоро признать различия, соотнеся их с ценностями обоих миров, то возможно ли не вынести какого–то суждения и не иметь каких–то предпочтений?
Мы говорили о движении, называемом «западническим», которое объединяло тех, кто восхищался превосходством Запада. Для представителей этого движения Запад был конкретным обозначением идеальной мечты. Достаточно вспомнить жесткую критику России со стороны Чаадаева в первом из его Философических писем[945]945
Издано Ф. РУЛО. Париж, 1970.
[Закрыть] критику, в которой ощущалась определенная симпатия сначала к католичеству, а позднее и к социализму. Очевидно, что такое восхищение Западом содержало в себе изрядную толику утопизма.
Но то же самое можно сказать и о движении, приверженцы которого, вдохновленные наивным патриотизмом и хвастливой ксенофобией, патетически восклицали: «Кто из нас не вспоминает с любовью те времена, когда русские были русскими, одевались по–русски, шествовали по своему собственному пути, ревностно соблюдали свои древние обычаи…»[946]946
Н. М. КАРАМЗИН, Сочинения. Санкт–Петербург, 1835. Т. VI (переведено с фр. – Прим. Пер.). С. 86; ср.: Е. BRYNNER, N. М. Karamzin, eine kirchen–und frommigkeitsgeschichtische Studie. Erlangen, 1974.
[Закрыть].
Наиболее ревностные патриоты группировались вокруг журнала Русский Вестник, где Н. С. Глинка писал: «Уже в эпоху Рюрика и первых варяжских князей ни одна европейская страна своими моральными и политическими устоями не возвышалась над Россией… Добродетели Марка Аврелия были добродетелями князей наших… И предки наши не уступали Сократу»[947]947
Русский Вестник. III. С. 41 и сл. (пер. с фр. – Прим. Пер.); ср.: А. КОЙРЕ, Философская и национальная проблема в России начала XIX века. Москва, 2003. С. 17.
[Закрыть].
Разумеется, не все были такими экзальтированными. Более сдержанную позицию занимал Н. Михайловский, проводивший «важное различие между типом цивилизации и ее степенью. Он думает, что в России есть высокий тип развития, но на низкой ступени развития; высокая же степень развития европейских капиталистических обществ связана с низким типом развития. Эту же идею по–иному выражали славянофилы; это была и идея Герцена»[948]948
Н. БЕРДЯЕВ, Русская идея. С. 118.
[Закрыть].
Понятно, что Запад представлялся опасным, особенно для некоторых церковно мыслящих людей. И моралист Е. Попов, например, считает грехами против пятой заповеди «относиться лучше к западным государствам, чем к своему собственному Отечеству; предоставлять преимущественное право при занятии различных административных должностей иностранцам; во время бесед стараться говорить на иностранных языках; без особой нужды долго жить за границей, что влечет за собой нанесение ущерба государственным финансам, и неучастие в православной службе в течение долгого времени»[949]949
Е. ПОПОВ, Общественные чтения по православно–нравственному богословию. Санкт–Петербург, 1901. С. 378 (пер. с фр. – Прим. Пер.); TYSZKIE–WICZ, Moralistes. Р. 166.
[Закрыть].
Развивать западную культуру
Практическим результатом этих многочисленных споров была выработка принципиального согласия между западниками и русофилами о необходимости усваивать западную культуру при условии обязательного ее развития. «Герцен говорил о западниках и славянофилах того времени: «У нас была одна любовь, но не одинаковая». Он назвал их «двуликим Янусом»… И те и другие любили Россию, славянофилы, как мать, западники, как дитя»[950]950
Н. БЕРДЯЕВ, Русская идея. С. 40.
[Закрыть]. И те и другие любили Запад. Возвратившись в Россию после своего путешествия за границу, Иван Киреевский основал журнал Европеец, само название которого уже свидетельствовало о том, какой важной для развития самой России он считал задачу усвоения основ европейской цивилизации. Ю. Самарин, наиболее точный истолкователь идей Хомякова, писал: «Германия представляет наибольшую опасность, угрожающую будущему моей страны, и, тем не менее, я не могу без глубокой скорби думать об этом распаде, который совершается под личиной политической власти, достигшей своего наивысшего могущества»[951]951
Цит. по: A. GRATIEUX, A. S. Khomiakov et le mouvement Slavophile. Paris, 1939. P. 27 (цитата переведена с фр. – Прим. Пер.).
[Закрыть]. Даже полемические антизападные брошюры Хомякова всегда были лишь ответом на провокации противников. В действительности Хомяков «не отрицал оправданности и благотворности реформ Петра Великого: он только хотел уравновесить эту европеизацию и предохранить Россию от потери корней, которую эта европеизация вызывала. Он знал и любил Запад, «страну святых чудес», закат которой, он, может быть и ошибочно, предсказывал. У него было интуитивное ощущение того, что забытые идеалы Древней Руси находятся под угрозой исчезновения»[952]952
N. STRUVE, Alexis Khomiakov//Mille ans. P. 230.
[Закрыть].
Обычно говорят, что богословы более недавнего времени чаще всего относятся к числу антизападников. Это мнение нуждается в пересмотре. Так, о. Г. Флоровский вовсе не считал, что нужно повернуться спиной к Западу; напротив, он советовал использовать «вековой опыт католического Запада», «великих систем высокой схоластики, опыт католических мистиков и богословский опыт позднейшего католицизма», поскольку «богословие есть по существу кафолическая задача»[953]953
Г. ФЛОРОВСКИЙ, Пути русского богословия. С. 514–515.
[Закрыть]. Согласно Вл. Лос–скому, «благодаря глубинной встрече между христианским Западом и Востоком, Франция стала очагом возрождения дехристианизированной Европы, землей новой христианской миссии, землей Апостолов последних времен, о которых Пресвятая Богородица возвестила Мелании на Салеттском холме»[954]954
См.: V. LOSSKY, Sept jours sur les routes de France. Неопубл. рукопись. P. 60–61; О. CLEMENT. Orient – Occident… Geneve, 1985. P. 32.
[Закрыть].
Миссия будущего
«Как же сочетать, – пишет А. Карташев, – нашу красивую «веру в Россию» с ужасающе безобразной действительностью? Наше теперешнее физическое бессилие с силой торжествующего зла?»[955]955
В сб. под ред. С. ВЕРХОВСКОГО, Православие в жизни. С. 203.
[Закрыть] Все идеалисты считали свое время грустным и ставящим в тупик «мессианистов». Совокупность противоречий – такова «нынешняя» Россия Батюшкова, который писал: «Странное смешение древнего и новейшего зодчества, нищеты и богатства, нравов европейских с нравами и обычаями восточными! Дивное, непостижимое слияние суетности, тщеславия и истинной славы и великолепия, невежества и просвещения, людскости и варварства. Не удивляйся, мой друг, Москва есть вывеска или живая картина нашего Отечества»[956]956
БАТЮШКОВ, Прогулка по Москве//Русский Архив. 1860. С. 1191;
[Закрыть].
Можно ли сказать, что Россия переживала период упадка во второй половине XIX века? Это маловероятно, если, как утверждает большинство мыслителей, «силы русского народа оставались потенциальными, еще не реализованными», что позволяло предполагать, что его будущее не было еще полностью выявленным.
В завершение своего исследования о русском романе граф де Вог пишет: «Славянская нация еще не сказала своего главного слова в истории, а главное слово, которое может сказать нация, – это всегда слово религиозное»[957]957
Е. М. DE VOGUE, Le roman russe. Paris, 1888//Е. PORRET, Berdiaeff. P. 9.
[Закрыть].
Это утверждение повторяли и другие: Чаадаев, Герцен, Тютчев, Вл. Соловьев и многие другие. Бердяев делает из этого следующий вывод: «Русские размышления над историософической темой привели к сознанию, что путь России – особый. Россия есть Великий Восток–Запад, она есть целый огромный мир, и в русском народе заключены великие силы. Русский народ есть народ будущего. Он разрешит вопросы, которые Запад уже не в силах разрешить, которые он даже не ставит во всей их глубине. Но это сознание всегда сопровождается пессимистическим чувством русских грехов и русской тьмы, иногда сознанием, что Россия летит в бездну. И всегда ставится проблема конечная, не срединная. Русское сознание соприкасается с сознанием эсхатологическим»[958]958
H. БЕРДЯЕВ, Русская идея. С. 72–73.
[Закрыть].
Миссия объединения
Надежда может основываться на мечте, на обетованиях, на естественных основаниях, которые еще не получили своего развития, однако само их наличие можно расценивать как обетование. Жизненно важный элемент русского склада ума, который проявляет себя на самых различных уровнях, – это идея всеединства. В области гносеологии она уже принесла добрые плоды. Нужно ли удивляться тому, что русские мыслители верят в то, что она принесет их и в практической жизни? Мысль Достоевского движется в этом направлении: «Я верю в это, мы, то есть, конечно, не мы, а будущие грядущие русские люди поймут уже все до единого, что стать настоящим русским и будет именно значить: стремиться внести примирение в европейские противоречия уже окончательно, указать исход европейской тоске в своей русской душе, всечеловеческой и всесо–единяющей, вместить в нее с братской любовию всех наших братьев, а в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой, общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону!»[959]959
Ф. ДОСТОЕВСКИЙ, Дневник писателя. Август 1880//Собр. соч. Т. 26. С. 148.
[Закрыть]
Жизнь полна противоречий. Запад всегда стремился преодолеть их с помощью компромиссов, в России же, наоборот, пытались примирить их в их целостности, веря в возможность достичь этого благодаря русскому православию, способному «согласовать разум и веру» (И. Киреевский)[960]960
Е. PORRET, Berdiaeff. P. 51.
[Закрыть], диалектическое мышление, логику и свободу (А. Хомяков)[961]961
Ibid. P. 53.
[Закрыть], языческие радости и христианское Откровение (Д. Мережковский)[962]962
G. GUARIGLIA, II messianismo russo. Roma, 1956. P. 173 ff.
[Закрыть], три ветви познания – эмпирического, метафизического и мистического (Вл. Соловьев)[963]963
См. выше с. 88 наст, издания.
[Закрыть].
Религиозный универсализм
Объединить мир и разрешить все его проблемы – это вечная мечта человечества. И России принад лежит особая роль в осуществлении этого идеала. Но какая же? Состоит ли она в том, чтобы воздвигнуть еще одну Вавилонскую башню? Вл. Соловьев утверждал, что это сделает Антихрист[964]964
Вл. СОЛОВЬЕВ, Краткая повесть об Антихристе//Собр. соч. Т. VIII. С. – Петербург, 1903. С. 556–582.
[Закрыть]. Самые достойные апостолы русского универсализма сознавали опасности и иллюзии, сокрытые в этом порыве ко спасению. И они неустанно повторяли, что для того чтобы избежать этих опасностей и иллюзий, необходимо, чтобы основания общечеловеческого здания были непременно духовными, более того, христианскими.
Чтобы понять это утверждение, следует напомнить о том, что русские мыслители ощущали себя непосредственно ответственными за все человечество. Истинный смысл этой ответственности был христологическим, кенотическим: Христос спас людей, став одним из них, «истощив Самого Себя»[965]965
См. выше с. 57–58 наст, издания.
[Закрыть]. Достоевский был убежден, что русские способны к такому кено–зису. Версилов, чьими устами Достоевский высказывает многие свои мысли, говорит, что европейцы «несвободны, а мы [русские] свободны. Только я один в Европе, с моей русской тоской, тогда был свободен… Всякий француз может служить не только своей Франции, но даже и человечеству, единственно под тем лишь условием, что останется наиболее французом; равно англичанин и немец. Один лишь русский, даже в наше время, то есть гораздо еще раньше, чем будет подведен всеобщий итог, получил уже способность становиться наиболее русским именно лишь тогда, когда он наиболее европеец. Это и есть самое существенное национальное различие наше от всех… Я во Франции – француз, с немцем – немец, с древним греком – грек и тем самым наиболее русский. Тем самым я – настоящий русский и наиболее служу для России, ибо выставляю ее главную мысль»[966]966
Подросток. Ч. III, гл. 7, Ш//Собр. соч. Т. 13. С. 377.
[Закрыть]. Вот почему в другой работе, говоря о Пушкине, Достоевский даже утверждает, что русский человек – всечеловек, что ему свойственна всемирная отзывчивость. В соответствии с этой характеристикой русский народ – это народ–богоносец, поскольку он восприимчив ко всему[967]967
Н. БЕРДЯЕВ, Русская идея. С. 70.
[Закрыть].
Итак, установлены нравственные основания универсальной миссии. Но существуют и другие основания «гносеологически религиозного» порядка. Русское богословие стремится к снятию противоречий не в совокупности добродетелей или абстрактных принципов, но в личности Христа, Который ввел нас в тайну Св. Троииы и Который Сам есть принцип Всеединства[968]968
См. выше с. 64 наст, издания.
[Закрыть].
В заключение можно привести слова Вл. Соловьева: ««Не добро человеку быть одному». То же можно сказать и о всякой нации. Девятьсот лет тому назад мы были крещены Святым Владимиром во имя Животворящей Троицы, а не во имя бесплодного единства. Русская идея не может заключаться в отречении от нашего крещения. Русская идея, исторический долг России требует от нас признания нашей неразрывной связи с вселенским семейством Христа и обращения всех наших национальных дарований, всей мощи нашей Империи на окончательное осуществление социальной троицы, где каждое из трех главных органических единств, Церковь, государство и общество, безусловно, свободно и державно, не в отъединении от двух других, поглощая или истребляя их, но в утверждении безусловной внутренней связи с ними. Восстановить на земле этот верный образ божественной Троицы – вот в чем русская идея. И в том, что эта идея не имеет в себе ничего исключительного и партикуляристи–ческого, что она представляет лишь новый аспект самой христианской идеи, что для осуществления этого национального призвания нам не нужно действовать против других наций, но с ними и для них, – в этом лежит великое доказательство, что эта идея есть идея истинная. Ибо истина есть лишь форма Добра, а Добру неведома зависть»[969]969
Вл. СОЛОВЬЕВ, Русская идея//О христианском единстве. С. 245–246.
[Закрыть].
Глава пятая. Человек и космос
I. Человек перед лицом космоса и в космосе
«Естественное» созерцаниеКогда говорят о связи человека с космосом, то нередко смешивают два отношения: человек может ощущать себя как бы перед лицом той реальности, которая предстает перед его взором, или же он может чувствовать себя включенным в эту реальность, которую он воспринимает как органическое всеединство. Из первого отношения родилась древняя «физика», наука de rerum natura (о природе вещей). Святые Отцу, одухотворив эту науку, превратили ее в theoria physike, «естественное созерцание»[970]970
La spirituality. P. 323; La priere. P. 146, 197.
[Закрыть]. Хотя греки и разработали принципы этой «космической молитвы», они сравнительно редко прибегали к ней из–за интеллектуального характера своего мышления, которое больше было сосредоточено на «природе» космоса, а не на конкретном космосе, да к тому же, скорее, в контексте эстетическом. Однако такое отношение весьма часто встречалось у русских аскетов в эпоху Кирилла Туровского[971]971
Слово о небесных силах, приписываемое преп. Кириллу; ср.: PODSKAL–SKY, Christentum. S. 102.
[Закрыть] и было частью молитвенной практики «паломников». Архимандрит монастыря Митрофана Воронежского Прокофий Коропцев однажды произнес большую речь на эту тему, которую заключил следующими словами: «Несомненно, что видимая природа – это книга, насыщенная разнообразными сведениями о земной и загробной жизни. Надо только научиться использовать их…»[972]972
ПРОКОФИЙ КОРОПЦЕВ, Публичные чтения… Воронеж, 1878. С. 65.
[Закрыть].
Практические наставления о том, как можно прилагать природу к молитве, можно найти у св. Тихона Задонского в его книге Сокровище духовное, от мира собираемоеВ ней он обучает аллегорическому истолкованию, в соответствии с которым каждая видимая вещь является символом невидимой реальности. Богословское обоснование такого «естественного созерцания», содержащееся у о. П. Флоренского, имеет ту же аргументацию, что и Беседы, на Шестоднев св. Василия Великого[973]973
Т. SPIDLIK, La sophiologie de S. Basile//ОСА 162, Roma, 1961. P. 25 ff.
[Закрыть].
Первые слова книги Бытия – это рассказ о творении. Господь сотворил небо и землю (Быт. 1,1). Патристическая традиция всегда истолковывала это место как напоминание о двух мирах – видимом и невидимом, существующих «неслиянно и нераздельно». Эта формула содержит узловой пункт онтологии и находится в согласии с утверждением Флоренского о том, что «онтологизм» того или иного явления означает его принадлежность к двум мирам – видимому и невидимому – и, следовательно, способность мира невидимого символическим образом «являть себя» в мире видимом, так и способность видимого мира таким же символическим образом открывать для себя мир невидимый[974]974
Свящ. П. ФЛОРЕНСКИЙ, Собрание сочинений. Т. I. Статьи по искусству. Париж, 1985. С. 193.
[Закрыть]. В личностном плане степень истолкования двух миров зависит от веры каждого, от степени его духовной аскезы, от степени достигнутой святости. Подвижник, достигший святости, становится живым свидетелем невидимого мира в этом мире, свидетелем «взаимопроникновения» двух миров друг в друга (а эта способность даруется Христом) и потенциальной «открытости» невидимого мира для каждого из нас[975]975
Там же. С. 204–205; ср.; V. LEPAKHINE, L’ontologisme de I’icone dans I’interpretation de Paul Florenskij//Mille arts. P. 278: «Чем больше усилий прилагает личность для того, чтобы приблизиться к Богу, тем сильнее действует благодать, которая дается ей для того, чтобы помочь в этом, и тем в большей степени открывается ей мир невидимый и сбрасывает свои покровы, так что и она сама раскрывается для воздействия на нее божественных энергий, чтобы преобразившись, стать наконец способной (по мысли Флоренского) к непосредственному созерцанию идей вещей, ноуменов».
[Закрыть].
Учение св. Василия Великого и Оригена о Логосе, воплотившемся в космосе, можно найти и в произведениях Г. Сковороды[976]976
Ср.: Т. SPIDUK, Les grands mystiques russes. Paris, 1979. P. 352.
[Закрыть], Ломоносова[977]977
GOERDT, I. S. 197–202.
[Закрыть], Арсеньева[978]978
О жизни преизбыточествующей. С. 105.
[Закрыть] и других мыслителей. Лосев пишет, что весь мир есть слово, лестница различных степеней «словесности». «Человек – слово, животное – слово, неодушевленный предмет – слово. Ибо все это – смысл и его выражение»[979]979
А. Ф. ЛОСЕВ, Философия имени. Москва, 1927; Н. ЛОССКИЙ, История русской философии. С. 376.
[Закрыть].
Аллегорический метод истолкования космоса включает в себя размышления, способные изнурить наш дух. Чтобы облегчить восхождение духа к Богу, считает Василий Великий, достаточно любоваться красотой мироздания[980]980
La sophiologie de S. Basile. P. 227 ff.
[Закрыть]. Говоря о природе, русские философы переходят от языка абстрактного к воскрешению в памяти живого личного опыта встречи с Богом. Поразительные описания таких «экстазов» можно встретить у Вл. Соловьева, Н. Трубецкого, о. Павла Флоренского, о. Сергия Булгакова[981]981
См. замечательные автобиографические тексты о. С. Булгакова, цитируемые Н. Лосским в его Истории русской философии. С. 250–253.
[Закрыть].
Достоевский описывает подобное отношение устами старца Зосимы в Братьях Карамазовых. «Люби повергаться на землю и лобызать ее. Землю целуй и неустанно, ненасытимо люби, всех люби, все люби, ищи восторга и исступления сего… Любите все создание Божие, и целое и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч Божий любите. Любите животных, любите растения, любите всякую вещь. Будешь любить всякую вещь – и тайну Божию постигнешь в вещах»[982]982
Братья Карамазовы. Ч. II, кн. 6, III//Собр. соч. Т. 14. С. 289, 292.
[Закрыть].
Красота мироздания ведет нас к познанию Бога. Но можно подойти к этому вопросу и с другой стороны: тот, кто познает Бога, раскрывает для себя истинную красоту мироздания как Откровение. Чтобы понять истинную красоту мироздания, пишет С. Франк, необходимо размышлять о том, как Бог вызвал мир к существованию, тем самым придав творению ценность и смысл[983]983
Ср.: COPLESTON, Philosophy. Р. 360.
[Закрыть].
В соответствии с такой логикой, учение о сотворении мира из ничто не может быть понято буквально. Прежде всего, «ничто», из которого должен был возникнуть мир, есть «просто слово, ничего не обозначающее»; далее, возникновение мира «уже предполагает время, тогда как само время может осмысленно мыслиться лишь как момент или измерение мирового бытия». «Если мир именно в своем «мирском» начале резко отличается от всего «осмысленного», т. е. от самого Первоначала как «Смысла»…, то, с другой стороны, в его связи с Богом, в его отражении Бога… он все же есть некое отдаленное подобие Бога. Мы это непосредственно чувствуем всякий раз, как воспринимаем его красоту». Мир есть все же явление Бога, теофания, самораскрытие Бога. И значит, что «наряду с богочеловечностью или богочеловечеством… нам одновременно открывается и «богомирность», теокосмизм мира»[984]984
С. Л. ФРАНК, Непостижимое//Сочинения. Москва, 1990. С. 519, 523, 527; Н. ЛОССКИЙ, История русской философии. С. 350 (Семен Франк).
[Закрыть].
Следовательно, важно решить вопрос относительно «основания мира» не как метафизическую проблему о его причине, проблему, которую Франк считает беспредметной, но как проблему о «смысле мирового бытия», которое «имеет свое основание в реальности иного порядка, чем оно само», что мир возник из «Первоосновы или первоначала как «Божества»»[985]985
С. Л. ФРАНК, Непостижимое//Сочинения. С. 517 и сл.; Н. ЛОССКИЙ, История русской философии. С. 350; В. ЗЕНЬКОВСКИЙ, История русской философии. Т. II. Ч. 2. С. 168; Е. ТРУБЕЦКОЙ, Смысл жизни//Смысл жизни. Антология. Вып. II. Москва, 1994. С. 350 и сл.
[Закрыть].
Вл. Соловьев сводит эти рассуждения о космосе к двум золотым правилам. Первое из них: «Имей в себе Бога. Кто имеет в себе Бога, тот ко всему относится по мысли Божией, или «с точки зрения абсолютного»». Второе правило таково: «Относись ко всему по–Божьи»[986]986
Оправдание добра. Ч. II, гл. 8, VII//Собр. соч. Т. VII. С. 188.
[Закрыть]. П. Евдокимов напоминает, что такое отношение полностью совпадает с традицией греческих Отцов: «Для западного сознания мир реален, а Бог есть нечто призрачное, гипотетическое, побуждающее к выработке доказательств Его существования. Для Востока же иллюзорным и призрачным является мир, и единственным подтверждением его реальности является самоочевидное существование Бога»[987]987
P. EVDOKIMOV, Uamour fou deDieu. P. 130–131.
[Закрыть].
В своей книге О началах Лев Карсавин развивает учение о тварях: творение мира есть не что иное, как теофания; Бога можно увидеть во всем. Каждая из наших мыслей, каждое из наших чувств, каждое из наших желаний, каждый из наших поступков есть не что иное, как Бог, и в самих себе мы не можем видеть ничего иного, кроме Бога[988]988
О началах. С. 50–51.
[Закрыть].
