Текст книги "Мнимая смерть"

Автор книги: Томас Энгер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

Глава 20

Сны. Ему хотелось, чтобы существовала кнопка, на которую можно было бы нажать, чтобы отключить канал, дающий по ночам доступ к подсознанию. Хеннинг только что проснулся, лежит неподвижно, чтобы дать глазам возможность привыкнуть к темноте, и делает быстрые вдохи. Он разгорячен. День еще не начался. Но он уже полностью проснулся. И ему снова снились сны.

Ему снилось, что они на игровой площадке в парке Софиенберг, он и Юнас. Стоял морозный зимний день. Хеннинг сидел на скамейке, свободной от снега и льда, пил горячий вкусный кофе из пластмассовой кружки, смотрел на белые зубы, не исчезающие с лица сына благодаря улыбке, на румяные щеки, на пар, идущий от голубой шапки, слишком низко надвинутой на лоб, на глаза, которые все время искали его. И он видел, как Юнас забирается на самые высокие этажи игровой конструкции. Он был так занят поисками своего отца, что не смотрел вниз и провалился ногой в сеть, натянутую между двумя пластмассовыми туннелями, потерял опору, упал вперед и вбок и ударился лбом и губой о решетку. Хеннинг вскочил, подбежал к нему, повернул его голову, чтобы оценить масштаб повреждений, но все, что он увидел, – это почерневшее от копоти лицо. Рта на нем не было. Зубов тоже.

Единственное, что не было черным, – это горящие глаза.

Хеннинг проснулся от того, что дул и дул в эти глаза, чтобы погасить пламя. Но оно не гасло. Глаза Юнаса похожи на свечи, которыми украшают торт, – дуешь на них, дуешь, а пламя не гаснет.

Этот сон всегда выводит его из равновесия. Хеннинг просыпается с учащенным пульсом, закрывает глаза, пытается заблокировать картинку, от которой ему становится плохо. Он думает о море, потому что этому его научил доктор Хельге: когда оказываешься в ситуации, пробуждающей дурные мысли или чувства, думай о чем-то приятном или о том, что доставляет радость.

Хеннингу нравится вода. У него много приятных воспоминаний, связанных с соленым морем. И море помогает ему снова открыть глаза. Он поворачивается на бок, смотрит на часы в мобильнике и выясняет, что проспал почти три часа. Не так уж и плохо в его случае. И он думает, что этого вполне достаточно.

По крайней мере сейчас.

Не так уж много Хеннинг может сделать посреди ночи. Он встает, не прикасаясь к спичкам, тащится в гостиную, смотрит на свое пианино, но проходит мимо. Бедро начинает побаливать, но для таблеток еще слишком рано.

Он усаживается на кухне. Сидит и прислушивается к холодильнику, который то свистит, то гудит. Хеннинг думает, что скоро этот аппарат развалится к чертям собачьим. И он тоже.

Постоянное ворчание холодильника напоминает ему о семейной даче, на которой он не бывал долгие годы. Она находится недалеко от города Ставерн, около кемпинга в Анвикстранде, и представляет собой небольшое спартанское строение площадью около 30 квадратных метров. Гостиная и две тесные спальни. Кухня с маленькой плитой. Потрясающий вид на море. Множество гадюк.

Дачу построил его дед сразу после войны с минимальными затратами, и с тех самых времен там стоит холодильник. Насколько известно Хеннингу, его никогда не меняли. И он ноет и плачет почти как его собственный холодильник сейчас.

С тех пор как Хеннинг стал взрослым, он не бывал на даче. Он думает, что Трине наведывается туда время от времени, но не знает наверняка. Может быть, тот холодильник все еще там. Высотой он был не больше метра. Им всегда приходилось придерживать ногой дверцу холодильника после закрытия, потому что в противном случае она снова открывалась. У встроенной морозилки не было крышки. Полочки на дверце расшатались и потрескались, из-за чего тяжелые предметы вроде пакета молока или бутылки приходилось класть в сам холодильник.

Но он работал. Хеннинг до сих пор помнит, каким холодным могло стать в нем молоко. И он задумывается о том, что можно состариться, но оставаться в рабочем состоянии. Он никогда не пил более холодного молока, никогда не морозил так часто мозг, как во время летнего отпуска на их тесной даче. Но там было хорошо. Там было уютно. Они ловили крабов, купались, играли в футбол на широкой равнине у кемпинга, ходили в походы по горам, учились плавать, а по вечерам жарили сосиски на костре на пляже.

Пора невинности. Если бы всегда было так.

Ему интересно, помнит ли Трине те летние каникулы.

Хеннинг снова задумывается о шариате. Аллах-у-акбар. И он вспоминает слова Захида Мухтара, руководителя Исламского совета Осло, произнесенные в 2004-м: «Будучи мусульманином, человек подчиняется законам ислама, а для мусульман законы шариата главенствуют над всеми другими законами. И никакое иное толкование ислама невозможно».

Сразу после этого выступления Хеннинг брал интервью у социоантрополога из Института Кристиана Микельсена, [7]7
  Институт Кристиана Микельсена в Бергене – один из ведущих скандинавских независимых институтов, занимающийся изучением развивающихся стран и вопросами соблюдения прав человека.


[Закрыть]и та объяснила, что у большинства людей, живущих на Западе, сложилось искаженное представление об исламе. Несмотря на то что существуют тысячелетние традиции и определенное согласие относительно того, как следует толковать Закон Божий, нет такого понятия, как однозначно толкуемое шариатское законодательство. В каждом случае религиозные мудрецы, толкующие Коран и тексты хадиса, определяют, что правильно, а что нет. Толкования их разнятся в зависимости от того, какая культура оказала на них влияние. Большинство людей, во всяком случае в Норвегии, вспоминают о шариате, когда слышат о вынесении смертных приговоров в мусульманских странах. И это незнание сознательно используется.

Социоантрополог, имени которой он не помнит, показала ему норвежскоязычный сайт, где якобы законы шариата были перечислены пункт за пунктом, и там же указывалось наказание за несоблюдение этих законов. «Это так маргинально, – сказала она, указывая на монитор. – Только единицы смогут понять, что такое шариат, прочитав это. Только людям, которых не учили,что такое шариат, может прийти в голову мысль создать такую страницу. Они пользуются столь растяжимым понятием, чтобы добиться власти и влияния. А вот то, чего многие не знают: худуду и упомянутым в нем наказаниям в Коране придается не слишком большое значение, и именно поэтому многие ученые мудрецы полагают, что о худуде и наказаниях следует вообще забыть».

Хеннинг помнит, что интервью произвело на него огромное впечатление, поскольку основы его собственных предрассудков в отношении мусульман вообще и шариата в частности были подорваны. Но тем не менее когда он думает о наказаниях худуда и проводит связь с убийством Хенриэтте Хагерюп, то не все концы сходятся. Потому что она не была мусульманкой. Она не была замужем, и, насколько ему известно, она ничего не крала, хотя ей отрубили руку.

Хеннинг качает головой. Возможно, ему удалось бы увидеть разумную связь между всем этим пару лет назад, но сейчас его уверенность в том, что все это лишено смысла, крепнет и крепнет. В этом и заключается проблема. Смысл естьвсегда. Надо только найти общий знаменатель.

Глава 21

Его квартира наводит на мысли о гаражной распродаже. Он не любит гаражи. Неизвестно почему, но они напоминают ему об автомобилях на холостом ходу, запертых дверях, кричащих семьях.

В гараже семьи Юль в Клефте лежали покрышки, которые давным-давно следовало выкинуть, старинные сломанные велосипеды, ржавые садовые инструменты, дырявые шланги, мешки с отдельными предметами из лыжной экипировки, которыми никто не пользовался, на полках стояли банки с краской, лежали кисточки, а у стены были сложены дрова. И хотя отец Хеннинга никогда не возился ни с одной из своих машин, в гараже всегда пахло ремонтной мастерской. Пахло маслом.

Хеннинг вспоминает отца каждый раз, когда чувствует запах машинного масла. Он не так много помнит о нем, но хорошо помнит его запах. Хеннингу было 15 лет, когда его отец совершенно неожиданно умер. Не проснулся однажды утром. Хеннинг помнит, что сам встал рано, потому что в тот день у него должна была быть контрольная по английскому. И он собирался освежить знания до того, как встанут все остальные, но оказалось, что Трине уже проснулась. Она сидела на полу в ванной, подогнув ноги. А потом сказала:

Он умер.

И показала на стену, отделявшую ванную от родительской спальни. Она не плакала, просто повторила еще раз:

Он умер.

Он помнит, как стучался в дверь, хотя она была раскрыта нараспашку. Дверь в родительскую спальню обычно была закрыта. А сейчас нараспашку. Отец лежал на кровати с руками поверх одеяла. Глаза закрыты. Он выглядел очень умиротворенно. Мама все еще спала. Хеннинг подошел к кровати со стороны отца и посмотрел на него. Казалось, что он спит. Когда Хеннинг дотронулся до него, он не пошевелился. Хеннинг еще раз дотронулся, на этот раз настойчивее.

Проснулась мама. Сначала она испугалась и спросила, чем это он занимается в их комнате. А потом посмотрела на своего мужа – и закричала.

Что было после этого, Хеннинг помнит плохо. Только помнит запах машинного масла. Даже после смерти Якоб Юль пах маслом.

После завтрака, состоящего из двух чашек кофе с тремя ложками сахара, он решает поехать на работу. Времени всего половина шестого, но Хеннинг считает, что нет никакого смысла сидеть и предаваться воспоминаниям.

Выходя на улицу Уртегата, он думает о море. Он должен бы чувствовать усталость, но благодаря кофе Хеннинг окончательно проснулся. Сельви еще не пришла, но она стоит перед его мысленным взором, когда он открывает двери при помощи карточки.

Он заходит в помещение редакции и видит, что там находится всего один человек. Дежурный ночной смены сидит, согнувшись над компьютерной клавиатурой, и потягивает кофе. Хеннинг кивает, поймав его взгляд, но дежурный быстро возвращается глазами к монитору.

Хеннинг усаживается на свое место, погрузившись в скрипящее кресло. Он начинает размышлять о том, когда Ивер Гундерсен обычно приходит на работу, сексуально удовлетворенный и красивый, и о том, можно ли будет прочитать по его лицу, что старания Норы он станет вспоминать весь день.

Хеннинг не успевает отогнать от себя эти мысли, но уже готов поклясться, что чует в помещении ее запах. Аромат кокоса на теплой коже. Он не помнит названия крема, который она любила. А он любил, когда она им пользовалась. Но сейчас вокруг него пахнет кокосом. Он поворачивается, приподнимается с кресла и оглядывается по сторонам. В помещении находятся только он сам и дежурный редактор. И тем не менее пахнет кокосом. Нюх-нюх. Ну как же он мог забыть название этого крема!

Запах исчез так же быстро, как и появился. Хеннинг опускается в кресло.

Море, Хеннинг, говорит он сам себе. Подумай о море.

Глава 22

Поиск – хорошее слово. Существует даже такое название профессии. Поисковик. Он есть в любом телесериале. В любой телевизионной редакции он есть, и может быть, даже не один.

Хеннинг использует время, оставшееся до того, как остальные проснутся, для поиска. Поиск – важное дело, возможно, самое важное дело, которым журналист может заняться, когда ему, в общем-то, заняться больше нечем. Искать, искать, искать. И часто удивительные, а порой важнейшие детали всплывают во время чтения газетных статей и обзоров.

Хеннинг вспоминает дело, которым занимался много лет назад. Он был довольно неопытен, успел написать примерно про десять убийств, и вот один священник, Улав Йерстад, пропал в море на юге Норвегии. Все знали, что Йерстад любил рыбачить, что он в море не новичок и никогда не выходит на промысел при неблагоприятном прогнозе погоды.

В один прекрасный день была обнаружена его перевернутая лодка. Самого Йерстада так и не нашли. Никакие обстоятельства не противоречили предположению о несчастном случае. Вполне вероятно, тело священника унесло течением в бескрайние синие дали.

В то время Хеннинг писал об этом происшествии для газеты «Афтенпостен». Он собрал стандартный материал: интервью с соседями и друзьями, с прихожанами, почти со всеми клириками. С согласия начальства Хеннинг решил задержаться на месте происшествия на лишний день, поскольку ему показалось, что в портрете Йерстада, нарисованном людьми, с которыми он общался, было что-то не так. В глазах людей он был выдающимся священником, отличным пастырем, обладал даром красноречия, кое-кто даже утверждал, что он их исцелил, но об этом Хеннинг нигде не написал. Ему показалось, что кое-кому просто очень хотелось попасть на страницы газет.

Но вот об одной стороне деятельности Йерстада собеседники Хеннинга старались особенно не упоминать, а именно о его работе руководителем и дирижером хора. В церкви поют все. Священников обучают певческому искусству. Улав Йерстад был человеком, который любил дисциплину. У него был хороший хор. Спустя несколько дней после исчезновения, когда интерес других СМИ к произошедшему пошел на убыль, Хеннинг побеседовал с сыном Йерстада Лукасом. Совершенно случайно они заговорили о хоре его отца. Хеннинг спросил, пел ли Лукас в хоре. Лукас ответил отрицательно.

Через несколько недель Хеннинг попытался связаться с одной из хористок, дамой по имени Сюсанне Упсет, поскольку говорили, что она была в числе последних, кто видел Улава Йерстада живым. Хеннинг стал искать информацию о ней и нашел массу статей. В одной из них, написанных в начале 1990-х, еще до эпохи интернета, он обнаружил фотографию хора: она пела, а Йерстад-старший дирижировал. А вот чего Хеннинг сразу не заметил, но разглядел при внимательном изучении снимка, так это того, что в заднем ряду хора стоял Лукас.

Получалось, что Лукас соврал, заявив, что не пел в хоре. И тогда Хеннинг задал самому себе вопрос: зачем врать о таком тривиальном факте? Ответ был прост. Лукас не хотел, чтобы Хеннинг узнал или раскопал что-то о хоре.

Он решил углубиться в изучение этой проблемы, проинтервьюировал остальных хористов и довольно скоро выяснил, что Лукас ушел из хора, чтобы выразить свой протест отцу, нанести ему удар при свидетелях. Потому что Улав Йерстад требовал дисциплины не только от хора. Это выражалось в том, что он установил железный распорядок дня и строгие правила поведения, заставлял сына зубрить отрывки из Библии и никак не проявлял отеческую любовь. И это отразилось на зарождающихся романтических отношениях Лукаса с девушкой его возраста. Агнес. Улав не любил ее, не хотел, чтобы сын тратил на нее время.

И Лукас, как выяснилось позже на допросе в полиции, дал выход своему многолетнему отчаянию и притеснению в тот вечер, когда отец взял его с собой в море ставить сети. Лукас взял весло и ударил отца по голове, после чего тот выпал за борт. Затем Лукас перевернул лодку и вплавь добрался до берега.

Лукас хорошо плавал. В тот момент он был готов отвечать за последствия. Он был готов сделать все что угодно, чтобы избавиться от железной хватки отца. Но Лукасу повезло. Тела его отца так и не нашли. Хеннинг сотрудничал с местной полицией и поэтому смог описать дело во всех деталях в тот же день, когда полиция задержала Лукаса.

Он не проверял, но, насколько ему известно, Лукас все еще находится за решеткой. И все из-за фотографии в местной газете, опубликованной много-много лет назад.

Поиск. Даже легчайшее дыхание может опрокинуть карточный домик.

Хеннингу нравится заниматься поисками, он любит узнавать разные подробности о людях. Особенно если эти люди его интересуют или совершили нечто, удивившее его. Интернет – гениальное изобретение для поиска. Поначалу Хеннингу не понравился интернет, он был категорически против него, но сейчас он не может представить жизни без интернета. Если человек начал водить «мерседес», он уже никогда не вернется к самокату.

Поиск, который он ведет сейчас, не позволит немедленно посмотреть под другим углом на то, чем он собирался заняться сегодня. Хеннинг не успевает разработать стратегию до того, как в редакцию одновременно входят Хейди Хюс и Ивер Гундерсен. Хеннинг не слышит, о чем они разговаривают, но чувствует, как у него учащается пульс. Гундерсен улыбается, выглядит вполне довольным, как кажется Хеннингу, а Хейди серьезна, как всегда. От нее за версту разит этим сегодня-мы-будем-делать-газету.

Хейди редко позволяет себе улыбаться, поскольку считает это признаком слабости. Когда она только начинала работать в газете «Неттависен», то часто ходила с коллегами пить пиво по пятницам, общалась с ними, была милой, но никогда не напивалась. Сейчас же он совершенно не может представить Хейди Хюс сидящей в баре. Потому что теперь она Начальник. А начальник должен руководить. Если в один из дней она почувствует себя уставшей, то ни за что этого не покажет. Она подавит смех, если рядом кто-то пошутит. Веселиться и юморить в рабочее время неприлично, это отвлекает.

Вот Хейди, не прекращая разговора с Гундерсеном, замечает Хеннинга. Она активно жестикулирует. Гундерсен кивает. Хеннинг видит, что в лице Гундерсена что-то меняется, когда он видит Хеннинга на рабочем месте: как если бы самоуверенный, высокомерный и довольный гражданин мира помолодел лет на 15 и превратился в прыщавого подростка.

– Ранняя пташка? – говорит Гундерсен, глядя на Хеннинга. Тот кивает не отвечая и смотрит, как Хейди молча усаживается за стол.

– Ну как все прошло вчера? – спрашивает Гундерсен. Хеннинг переводит взгляд на него. Вот идиот, думает он. Ты что, не читал мою статью?

– Хорошо.

– Со многими удалось поговорить?

Гундерсен садится и включает компьютер.

– Со многими.

Гундерсен криво улыбается и бросает взгляд на Хейди. Хеннинг знает, что она слушает, но притворяется, что не делает этого. Он снова смотрит в монитор.

Соленые волны, Хеннинг.

Дальше наверняка будет еще веселее.

Чуть позже Хейди своим Начальственным Голосом заявляет, что настало время для летучки. Ни Гундерсен, ни Хеннинг ничего не говорят, а просто встают и идут вслед за ней. Гундерсен пристраивается в очередь и 29 секунд ждет возможности прихватить чашку свежего кофе, по причине чего Хеннинг на несколько коротких мгновений остается наедине с Начальницей. Он готовится отразить новую порцию негодования. Вместо этого он слышит:

– Хороший получился материал, Хеннинг.

Он и так это знает. Но не догадывался, что в жилах Хейди течет кровь. У него появляется желание пообещать, что в следующий раз он сдаст статью быстрее, но он решает промолчать. Может быть, она – Пожиратель смерти. Может быть, ей станет хуже через день-два, когда наступит полнолуние. И, черт возьми, в последний раз, когда они сидели с Хейди в зале для совещаний, онразбирал с ней еематериалы. А не наоборот. А что, если бы Криштиану Роналду научил восьмилетнего паренька играть в футбол, а через несколько лет получил бы от него одобрительное похлопывание по плечу за прекрасный пас?

Ладно, плохое сравнение, но какая разница. Хеннинг уверен, что Хейди читает его мысли, но его спасает появление Гундерсена.

– Кроме нас, никого не будет? – спрашивает он.

– Да.

– А Йорген с Ритой?

– Йорген сегодня дежурит, а Рита работает в вечернюю смену.

Гундерсен кивает. Хейди усаживается с короткой стороны стола и берет лист бумаги. Она перечисляет сегодняшние события. Это не занимает много времени. И Хеннингу известно, что дежурный редактор и ребята, мониторящие новости и выкладывающие в Сеть информацию о текущих событиях, справятся с большей частью перечисленного. Они здесь сидят по другой причине. Хейди должна показать им, что она Начальник и владеет ситуацией.

И вот звучит истинная причина, по которой они собрались:

– Что у нас с делом забитой камнями девочки? Мы сможем сегодня продолжить эту тему?

Хеннинг смотрит на Гундерсена. Гундерсен смотрит на Хеннинга. Он вернулся к роли неопытного новичка и ждет убойного выстрела. Гундерсен делает глоток горячего кофе и склоняется над столом.

– Кажется, полиция совершенно уверена в том, что это сделал Мархони. У меня есть хороший источник, который, может быть, даст мне выдержки из стенограммы допросов подозреваемого.

Хейди кивает и делает пометку на своем листе бумаги.

– Что-нибудь еще?

– Пока нет. Поговорю со своими источниками и посмотрю, не всплывет ли что-нибудь интересное.

Хейди снова кивает. А потом переводит взгляд на Хеннинга.

– Хеннинг, а у тебя что на сегодня?

Хейди держит в руках ручку, она готова записывать. Хеннинг не привык отчитываться, поэтому, помедлив секунду, откашливается и говорит:

– Пока еще не знаю.

Хейди собирается писать, но рука ее замирает.

– Пока еще не знаешь?

– Нет. У меня есть пара идей, но я не знаю, к чему они приведут.

Дело в том, что он не уверен, удастся ли ему застать дома тех, кого он собирается навестить, как не уверен и в том, смогут ли они рассказать что-нибудь настолько ценное, чтобы он поделился своими идеями с коллегами на летучке. Поэтому он ничего больше не говорит.

– А что за идеи, Хеннинг? – спрашивает она. Он слышит скептические нотки в ее голосе. И замечает, как Хейди бросает быстрый взгляд на Гундерсена.

– Я должен поговорить поподробнее с парой человек из колледжа, где училась Хагерюп, если застану их там сегодня.

– Мы уже завершили работу с чувственным аспектом.

– Речь идет не о чувствах. Здесь совершенно другое.

– Что же?

Он снова медлит, хочет рассказать о глазах Анетте, о связях с предписанными худудом наказаниями, в которых не слишком много смысла, но он еще не доверяет ни одному из них. Пока нет. Хеннинг знает, что они его коллеги и что он в принципе должен с ними сотрудничать, но сначала им надо завоевать его доверие. И это никак не связано ни с желанием поставить свою подпись под статьей, ни с размерами пениса.

– Я думаю, что в прошлом Хагерюп и в ее окружении есть вещи, имеющие значение для этого дела, – говорит он. – Источники из колледжа могут пролить свет на то, кем она была и почему некто решил обездвижить ее «СтанГаном» и бросать ей в голову тяжелые камни, пока она не умерла.

Хеннинг доволен тем, как сформулировал свои мысли, пока до него не доходит, что на самом деле он сейчас произнес.

– «СтанГан»?

Гундерсен смотрит на него. Хеннинг ругается про себя. Он говорит:

– Хм?

Неудачная попытка выиграть время.

– Не помню, чтобы читал где-нибудь про «СтанГан».

Хеннинг ничего не отвечает, чувствуя, как его буравят две пары глаз. Щеки его начинают гореть.

– Откуда ты это взял, Хеннинг? – спрашивает Хейди.

– Да слышал где-то, что в деле фигурирует «СтанГан», – говорит он и в тот же миг понимает, как жалко и неправдоподобно звучит его объяснение. По лицам коллег он видит, что они ему не верят. Но ничего не говорят. Просто смотрят на него.

Пенные волны, бьющие о соленые скалы, тебе сейчас не помогут, Хеннинг. Он делает глубокий вдох. И говорит:

– Мы закончили?

Он не смотрит на коллег, поднимается и, стараясь не встречаться с ними взглядом, идет к двери, ожидая в любую секунду услышать строгий голос Хейди, приказывающий ему вернуться на место, лабрадор Хеннинг, назад, на место. Но он уже взялся за ручку двери, а ничего подобного не происходит, он поворачивает ручку вниз, тянет дверь на себя и выходит из зала заседаний.

Тишина, которая осталась позади, громом отдается в его голове. Хеннинг может только воображать, что Гундерсен и Хейди скажут о нем после его ухода. Но это неважно.

Он рад, что вышел оттуда.