Текст книги "Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды"

Автор книги: Том Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 45 страниц)

– Сюда! – рявкнул он, не оглядываясь.

Я последовал за ним через холл и вторую дверь.

Перед нами простирался коридор...

Для памяти. Странный эффект в наш предыдущий визит – несколько минут, как быстро мы со Стокером ни шли, мы не могли подойти к двери в конце коридора. Из разговора со Стокером стало ясно, что эта иллюзия посетила нас обоих. Тогда я предположил, что она могла быть вызвана испарениями опиума, но сейчас, следуя по коридору во второй раз, я считал, что избежал воздействия дурманящего дыма, и поэтому без труда дошел до дальней двери. Я даже поздравил себя, ибо сегодня вдохнул гораздо больше испарений, но ничего не почувствовал. Однако, взглянув на комнату за дверью, я сразу ощутил, что пары опиума все же оказали на меня какое-то воздействие.

Детской тут не было и в помине. Мои способности к наблюдению явно покинули меня, ибо меня провели в совершенно другой коридор, и теперь я стоял на чугунной лестнице, спиралью уходящей вниз, с черными перилами и замечательным орнаментом. Подо мной находилась комната, сам воздух которой, казалось, был насыщен различными оттенками света, и все же сказать, что это была комната, значило бы охарактеризовать ее в корне неверно. Это было нечто за пределами мастерства архитектора, нечто вроде фантазии, извлеченной из декадентских снов. Сейчас я, конечно, понимаю, что звучит это неправдоподобно, но иначе не могу передать свое впечатление – очень сильное и в то же время неизбежно реальное. Частично допускаю, что это был всего лишь сон, вызванный из подсознания опиатами. Но комната была совсем не галлюцинацией, хотя перед моим взором происходило нечто странное. Размеры ускользали от моего взгляда, и даже цвет стен менялся. Я не хочу сказать, что все струилось как в мираже. Наоборот, краски казались такими глубокими, сочными, прекрасными, что я не мог представить ничего более совершенного, но, отведя взгляд на секунду и взглянув вновь, я осознал, что раньше был слеп, ибо красота стала еще более насыщенной. Алый цвет занавесей, золото лакировки, детали гобеленов и предметов искусства – все красовалось предо мною, словно суля какое-то смутное наслаждение, тая находящийся вне моего понимания, дразнящий секрет.

Конечно, все это звучит смешно. И я ошарашен, прослушав фонограмму,– чувствуется, что в те минуты я утратил ясность мысли. И все же я считаю своим долгом с клинической точки зрения описать все то, что ощущал и видел, чтобы судить, до какой степени мое восприятие было одурманено или совращено красотой комнаты. С самого начала я обнаружил, что мои чувства явно отказывают мне, ибо во мне обычно преобладает рассудок. И стоя здесь, рядом с Полидори, я вдруг почувствовал себя в осаде. Но потом настороженность и чувство тревоги улетучились, а их место заняли странная возбуждающая эйфория и предвкушение еще более великих удовольствий и открытий. Меня охватила самая чудесная боль, которую я когда-либо испытывал Я начал понимать то, чего никогда не понимал ранее: каким образом человек может потерять рассудок и самоконтроль. Мне сразу стало ясно, что надо бороться, бороться против удовольствия и красоты комнаты, ибо они стали неразличимы для меня, в равной степени опасны. И тогда, помню, я собрался с силами и остался самим собой. Я начал медленно спускаться по лестнице.

Я подумал о том, что за сила скрывается в этой комнате, если она так взволновала и очаровала меня. Да, здесь царило почти сказочное богатство. Пол покрывали ковры, по кромкам расшитые шелком; стены были отделаны с потрясающим мастерством; мебель – из ценного, благоухающего дерева... Аромат сирени наполнял воздух, а из золотых треножников поднимался легкий дымок благовоний, волнующий и усыпляющий мои мысли. Я приостановился и, как и раньше, попытался прийти в себя, зная, сколь восприимчив человеческий мозг к увиденному и ощущаемому органами чувств. В таком месте, как это, мой рассудок нужно было охранять от неизвестных угроз, ибо он был единственным оружием, которым я располагал. Наконец я подошел к занавесу, разделяющему комнату. Собравшись раздвинуть его, я содрогнулся, чувствуя, что приближаюсь к какой-то великой тайне.

– Проходите же,– прошептал Полидори мне на ухо.

Я обернулся. Совсем забыв о его присутствии, я теперь почему-то не считал его опасным. Вместо этого мои мысли занял какой-то более значительный источник страха, который, словно бог в древней святыне, ждал меня по другую сторону.

Я зашел за полог. Если предыдущая комната была прекрасна, то эта – во сто крат прекраснее. Я сжал кулаки, намереваясь не поддаваться ее великолепию, сохранять рассудок и свои аналитические способности. Пред собою за столом я увидел девочку, сосредоточенно замершую над шахматной доской. Я узнал ее по нашему предыдущему посещению вместе со Стокером. Девочка вдруг взглянула на меня.

– Привет! – сказала она без тени удивления на лице и вновь вернулась к шахматной доске, сделав ход ферзем, сняв с доски короля и осторожно положив его в ряд с другими фигурами. Затем она одернула юбочку и, улыбаясь, повернулась на стуле.

Я проследил за ее взглядом и обнаружил, что на диване сидит Джордж, изучая какую-то карту. Я сделал шаг к нему, он поднял голову и уставился на меня.

– Боже! – вскричал он,– Джек! Все-таки вы приехали сюда!

Он поднялся было поприветствовать меня, но его словно что-то остановило.

И Джордж, и девочка смотрели на что-то. Что именно – я не мог различить: то ли на тени, отбрасываемые алыми язычками газа, то ли на тяжелые испарения ладана, курившегося в воздухе комнаты. На секунду мне показалось, что я стал жертвой оптического обмана. Мне почудилось, будто я вижу золото и красный, густо-красный цвет крови, кипящей, словно вода на большом огне. Я поморгал, потер глаза, и иллюзия исчезла. Вместо этого появилась женщина с золотым ожерельем на шее, в длинном красном платье. И хотя она оставалась в тени, я различал ее довольно отчетливо. У меня перехватило дыхание. Внешность женщины была ослепительна и необычна – никогда раньше я не видел такой красоты. Незнакомка подошла к свету и заглянула мне в глаза... И я примерз к полу.

Я сразу понял, что это Лайла, вспомнив, как Джордж писал мне: «...у вас бы тоже голова пошла кругом». Он писал это, опасаясь, что я ему не поверю, и вот я сам стою здесь, буквально остолбенев. Я боролся с ее привлекательностью, зная, что поддаваться ей нельзя, поэтому принялся изучать Лайлу аналитически. Было на что посмотреть! Она была одета по самой последней парижской моде: руки и плечи обнажены, красное платье плотно облегает талию и бедра. Двигалась она с прирожденной грацией. И все же, несмотря на то что она с легкостью носила европейскую одежду, это лишь еще больше подчеркивало ее иностранное, какое-то неземное происхождение. «Экзотичной» назвал ее Джордж, и такой она была – особенно здесь, в самом мрачном районе Лондона, среди сумятицы доков и складов, протянувшихся вдоль грязных вод Темзы.

Волосы ее были черны как вороново крыло, густые, с вплетенными золотыми нитями; кожа – коричневого цвета; черты лица тонкие, но примечательно твердые, а в носу у нее переливался аметист. Она напомнила мне ту разбойницу, которую Мурфилд взял в плен на перевале по дороге в Каликшутру. Правда, эта женщина выглядела в тысячу раз красивее и опаснее. Я сразу почувствовал недоверие к ней по причинам, которые объяснить не берусь, ибо мой метод – сопротивляться зову инстинктов, чтобы они не оказали влияния на процесс дедукции. И в то же время, признаюсь, я ощутил, что только инстинкты и остались во мне, ибо моя способность к анализу исчезла. Видимо, сама красота Лайлы вывела меня из равновесия, ибо дева лучилась, как солнце, и мне никак не удавалось рассмотреть ее. А может быть, сказалось воспоминание о старых страхах, темная память о Каликшутре, виденной мною статуе, измазанной кровью, легенды об ужасной Кали.

Я, конечно, был смешон – мое воображение чрезмерно разыгралось. Эта Лайла смогла оказать подобное воздействие даже на разум такого хладнокровного и устойчивого к сексуальным искушениям человека, как я, что говорило о ее способности вызывать всеобщее восхищение, и я теперь понял, почему Джордж столь безнадежно в нее влюбился. И не только первоначальные мысли о Каликшутре внушали суеверный страх, ибо мне стало ясно, что мои подозрения насчет Лайлы очень близки к истине. Сам Джордж – я даже рта открыть не успел – начал уверять меня, мол, дело совсем не в том, что он принес все к Лайле и спросил, интересуется ли она границами, она сказала, что это не так, и все пошло хорошо, он принялся работать над законопроектом, потому что именно здесь ему работается лучше всего,– в общем, не надо беспокоиться, все отлично. Временами он обращался к Лайле, и она поддакивала ему. Голос ее – как и ее лицо – был очарователен и совращал, напоминая голос лорда Рутвена – мягкий, звонкий и музыкальный. Естественно, мои мрачные подозрения вновь ожили, и я подумал.: что же она за человек, если пробудила во мне сомнения еще большие, чем лорд Рутвен? Я начал прокручивать в памяти все, что слышал о ней от Люси, Розамунды и Джорджа. И вдруг увидел, что Лайла улыбается, глядя на меня, будто читая мои мысли. Легким движением руки она остановила Джорджа и принялась расспрашивать меня о том, как я в первый раз нашел ее обитель. Я не хотел говорить с ней, но оказалось, что Джордж ей и так все рассказал, и у меня появилось ощущение, что она играет мной. Время от времени она бросала взгляд на девочку за шахматной доской, и, когда Джордж похвалил мои способности к дедукции, Лайла улыбнулась девочке, а девочка серьезно и внимательно посмотрела на меня и Джорджа. Я увидел, что Джордж как-то съежился под ее взглядом и резко прервался.

Лайла положила руку на голову девочки:

– Видишь, Сюзетта, доктор – настоящий сыщик. Он разгадывает тайны.

Сюзетта обдумала это, внимательно изучая меня.

– Но когда перед вами встает тайна,– спросила она меня,– как вы узнаете, что она закончилась?

Я взглянул на Лайлу и Полидори. Полидори осклабился, обнажая зубы.

– Это очень трудно,– признался я, повернувшись к Сюзетте.– Иногда тайны не кончаются.

– Это нечестно,– заявила она, покачивая ножками.– Если вы не знаете, когда закончится тайна, то вы можете сильно ошибиться и с ее началом. Вы даже можете оказаться в совершенно другой тайне и не заметить этого – что тогда?

– Трудности или что-либо похуже,– ответил я, бросив взгляд на Лайлу.

На лице ее застыла полнейшая безмятежность.

– Посмотрите-ка,– дернула меня за рукав Сюзетта. В руках у нее был журнал.– Мой любимый,– сообщила она, передавая журнал мне.

Я рассмотрел обложку... «Битонский рождественский ежегодник». Девочка улыбнулась и взяла журнал обратно, открыв на какой-то захватанной пальцами странице.

– В рассказах,– сказала она,– сыщики всегда знают, где кончается тайна.– Она прочитала заглавие вслух: – «Этюд в багровых тонах. Тайна Шерлока Холмса». Вы читали?

Я покачал головой:

– У меня не очень много времени на чтение.

– Но эту повесть вам надо прочесть. Сыщик очень хороший. Он мог бы помочь вам понять некоторые правила.

– Правила?

– Конечно,– терпеливо промолвила она.– Когда кого-нибудь убивают.– Она вновь посмотрела в журнал и медленно, смакуя, повторила название: – «Этюд в багровых тонах»... Это означает «этюд о крови»... А когда кровь проливают, то должны быть правила. Все это знают. Как вы справитесь, если не знаете этого?

– Но кровь еще не пролита.

– Пока.

– А будет?

– Ради Бога,– пробормотал Джордж, отворачиваясь.

Но Сюзетта игнорировала его протест и продолжала пристально и торжествующе смотреть на меня огромными глазами.

– Вы должны надеяться на это,– произнесла она– Иначе какой смысл быть сыщиком? Ничего захватывающего не останется...– Она взяла журнал, слезла со стула и оправила платьице.– Будем надеяться, это вопрос времени.

Взор ее был крайне холоден. Крепко пожав мне руку, она добавила:

– Всего-навсего вопрос времени.

Наступило молчание, и вдруг Полидори расхохотался. Джордж посмотрел на него с нескрываемым отвращением, потом с явным содроганием взглянул на Сюзетту.

– Все это дурной вкус,– процедил он.

– Дурной? – уточнила Лайла.

Она сидела в бархатном шезлонге и курила сигарету, тонкую и длинную. Дым выписывал волнующие кривые, повторяя изгибы тела Лайлы.

– Ну да, черт возьми! – вдруг яростно взорвался Джордж.– Это дурно, чертовски дурно! Только поглядите на нее... Ей нельзя читать рассказы про убийства! Куклы, пони – вот что должно нравиться маленьким девочкам... магические представления, нечто вроде... А не эта кровавая чушь. Лайла, это же, черт подери, ненормально!

Сюзетта продолжала невозмутимо изучать его. Джордж сунул руки в карманы и отвернулся.

– Действует мне на нервы,– буркнул он мне.– Сидит тут все время, нагло глазеет и несет ужасную белиберду. Хуже лорда-канцлера.

– Пожалуйста,– изящно повела рукой Лайла,– не расстраивай ребенка.

– Ее расстроишь! – фыркнул Джордж.– Да ее ничем не прошибешь. Лайла, это ты портишь ребенка, вот что я тебе скажу. Только посмотри на нее!

Сюзетта наблюдала за ним столь же бесстрастно, как и раньше.

– Где, черт возьми, ее уважение?

– К тебе?

– Да, конечно, ко мне!

– Может быть, ты должен его заслужить,– предположила Лайла ледяным голосом, потушила сигарету и встала.

Джордж игнорировал ее, словно вообще не слышал.

– Черт подери, я знаю, она сирота,– хмыкнул он.– И чертовски мило с твоей стороны, что ты о ней заботишься. Бог видит, я хорошо отношусь к благотворительности, отлично, Лайла, говорю, отлично, но...– Глаза его сузились.– Факт остается фактом: она маленький звереныш.

Лайла слегка пожала плечами:

– И что ты предлагаешь?

– Самое простое,– сказал Джордж.– Прибрать ее к рукам.

Смех Лайлы был очаровывающим, каким-то нечеловеческим.

– И ты намереваешься справиться с этим?

– Я? – нахмурился Джордж.– Боже, нет, какая забавная идея! Я имел в виду няню! То, о чем мы говорим,– женское дело. Вот чего тебе не хватает, дорогая,– чертовски хорошей няни, которая возьмет мисс Сюзетту в детскую и научит ее всему, что должны знать маленькие девочки. Некоторым женским добродетелям, мягкости, доброте...

Лайла повернулась, словно ей наскучил этот разговор, и поправила волосы.

– Что ж, может, я последую твоему совету. Есть определенные возможности.

– Приятно слышать,– ответил Джордж.

– Но не сейчас... Я должна полагаться только на себя.– Лайла протянула руку.– Пойдем, Сюзетта. Ты раздражаешь сэра Джорджа. Пора спать.

Сюзетта подошла ко мне и крепко сжала мою руку.

– Я хочу, чтобы вы проводили меня,– попросила она.

Я взглянул на Джорджа и пошел за ней.

– Она никогда не видела сыщика,– прошептала Лайла мне на ухо, когда я проходил мимо.– У вас появилась поклонница!

Мы вышли в коридор. Там было темно. Я услышал постукивание каблучков Лайлы, когда она последовала за нами, и затем, когда закрылась дверь, все погрузилось в темноту. Вдруг позади что-то слабо засветилось. Через секунду я понял, что это светится кожа Лайлы. Она хлопнула в ладоши, и сразу бледные колеблющиеся лучики света прорезали темноту, а передо мной замаячило нечто похожее на массивную колонну, за которой виднелись арки и еще какие-то проходы, освещаемые тонкими лучиками, пробивающимися, словно плющ, сквозь камень. Освещение было не очень хорошим, и прошло некоторое время, прежде чем я, хоть и обладаю хорошим зрением, смог привыкнуть к нему. Я обнаружил, что стою у массивной лестницы, а увиденная мною колонна, поддерживающая ее спираль, была, по моей оценке, около пятнадцати футов толщиной, причем каждая ступень лестницы насчитывала в ширину более двадцати футов. Я предположил, что эта иллюзия либо подстроена, либо вызвана опиумом, ибо казалось невозможным, что в каком-то складе может существовать такое. Но только я начал подниматься по лестнице, Лайла и Сюзетта – рядом со мной, как под нашими ногами камни отозвались эхом шагов, и я потрясенно осознал, что все это происходит наяву. Вся конструкция была сделана из темно-пурпурной породы вулканического происхождения, кристаллической и отшлифованной до такой степени, что фигуры наши отражались в ее угрюмых глубинах. Мое отражение, вздрагивающее и искаженное полусветом, следовало за мной, словно какой-то отблеск, пойманный между стеклами. От этого эффекта становилось не по себе, и, вне сомнения, это тоже было подстроено.

Я взглянул на Лайлу. Она поднималась несколько впереди, но вдруг приостановилась и наклонилась, протягивая руку к чему-то в темноте.

– Разве она не прекрасна? – восхитилась она.

Я нахмурился. На меня уставилась пара немигающих зеленых глаз, и я узнал пантеру, которую видел раньше. Пантера зевнула, потянулась и неслышно стала спускаться по лестнице.

– Ручная? – спросил я.

– Не совсем,– прошептала Лайла, почему-то рассмеявшись.– Но очень красивая.

– И вам будет очень приятно, когда она порвет кого-нибудь на куски?

Лайла слегка улыбнулась.

– Не надо мрачных прогнозов.– Она проследила взглядом за пантерой.– Я люблю своих животных... Больше, чем людей. Им меньше нужно, и потому их зависимость более полная. Правда, Сюзетта?

– Да, Лайла,– ответила девочка.

– Смотрите,– Лайла подняла руку.

Я повернулся и обомлел. К тому времени я уже должен был закалиться и не удивляться сюрпризам, но ничто, даже события прошедших недель, не подготовили меня к тому, что я узрел. Предо мною простирался гигантский проход, весь заполненный животными и стаями птиц. Я различил льва, нескольких свиней, дремлющую змею. Рядом были еще какие-то звери, и этот проход уходил все дальше и дальше во тьму... Совершенно невозможное зрелище. Я повернулся к Лайле, чтобы спросить ее, в чем суть этой галлюцинации, но она подняла руку и прижала палец к моим губам. Я подумал, что Лайла собирается поцеловать меня, ибо ее губы полуоткрылись и оказались вблизи моих. Я даже почувствовал исходивший от нее аромат. Но она улыбнулась, отвернулась и встала на колени перед Сюзеттой, похлопав девочку по щечкам.

– Ну все, беги,– шепнула она.– Мне надо поговорить с доктором.

Сюзетта не ответила, на мгновение прильнула к Лайле, а потом повернулась и побежала по проходу. Вспорхнули и закружились у нее над головой испуганные птицы. Звери отпрянули к стенам, а Сюзетта бежала, и звук ее шагов эхом отдавался среди голых камней и наполнял все вокруг, даже когда девочка исчезла из вида. Издалека, как туман, начала наползать темнота. Вскоре животные превратились в смутные силуэты, а коридор стал зияющей черной дырой.

– Мне, наверное, надо прочистить мозги,– повернулся я к Лайле.

Она протянула руку, коснувшись меня, как несколькими мгновениями ранее, и улыбнулась:

– Пострадали от опиума у Полидори? – поинтересовалась она.

Глаза ее, как и у лорда Рутвена, были на удивление глубоки. Я нашел в себе силы увернуться от ее взгляда.

– Может быть.

– Пойдемте со мной,– кивнула Лайла.

Она взяла меня за руку. Мы опять двинулись вверх по лестнице, и я заметил, что свет на стенах как-то тускнеет. Я поднял голову. Надо мной навис огромный стеклянный купол, а за ним в безоблачном небе сверкали звезды.

– В Лондоне такой скверный воздух,– сообщила Лайла,– и так загрязнен газовым освещением. Но, как видите, при помощи оптики это можно свести к нулю.

– Замечательно! – воскликнул я.– Никогда не думал, что такое возможно.

– И тем не менее...

Я продолжал глядеть сквозь купол на небо, чувствуя на себе взгляд Лайлы и зная, что он крайне холоден, холоден, как звезды. И все же я не обернулся.

– Это напоминает мне,– нарочито медленно проговорил я,– напоминает чистое небо, простирающееся над горами в Каликшутре...

– Вот как?

Вопрос повис в воздухе. Лайла, подняв голову, смотрела теперь на звезды. И вновь я ощутил мощный прилив влечения к ней. В равной мере во мне поднялись страх и желание, борясь друг с другом, и, когда она потянулась ко мне, я чуть ли не с яростью отбросил ее руку.

– Вы не доверяете мне,– прошептала она, словно удивляясь этому.

Я почти засмеялся. Она почувствовала это и улыбнулась сама.

– Но почему? – проговорила она.– Вы вините меня в том, что я обманула вашего друга?

– И я прав,– холодно ответил я.– Вы обманываете его.

– Ну да, конечно,– пожала плечами Лайла– Это очевидно.

Я с удивлением взглянул на нее, ибо не ожидал такой откровенности.

– Не делайте вид, будто вас громом поразило,– продолжала она. – Уж перед вами я бы не отважилась это отрицать.

– Вы мне льстите.

– Думаете?

– Конечно. Вы же ничего не рассказываете Джорджу.

– Верно. Но Джордж – идиот.

– И мой друг... Почему бы мне не передать ему ваши слова?

Глаза ее блеснули, она покачала головой и стала подниматься по лестнице к стеклянному куполу. Спустя некоторое время она остановилась, вглядываясь во что-то, чего мне не было видно.

– Насколько я понимаю,– сказала она наконец, поворачиваясь ко мне,– вы работаете в Уайтчепеле, в самых ужасных трущобах.

– Да, я работаю в Уайтчепеле.

– Тогда вы, должно быть, сочувствуете бедным, неустроенным, угнетенным, доктор Элиот. Можете не отвечать, я знаю, мне рассказывал Джордж... Он называет вас святым Ист-Энда... Святой Ист-Энда... Он считает, что это шутка.

– Наверняка. Но что вы хотите этим сказать?

– То, что Джордж все считает замечательной шуткой. Например, свою работу в Индийском кабинете... А его отношение к людям, на чьи жизни он хочет повлиять,– небрежно, так небрежно, один росчерк пера, одна строка... Сама мысль о том, что он может ворочать жизнями миллионов – такой человек, как он... Шутка... Он считает это шуткой? И иногда, доктор Элиот...– Она прервала свою речь, вновь вглядываясь сквозь стекло.– Я тоже так считаю.

Я наблюдал за ней. Она была ужасающе прекрасна. Я подумал, что же со мной происходит, если в такой критический момент мной овладевает физическое влечение.

«Придерживайся своих методов,– велел я себе.– Будь верен им, иначе ты – ничто, иначе ты – труп».

Я медленно поднялся к стеклу, за которым величаво раскинулся Лондон. Мы находились на какой-то невозможной высоте, ибо город простирался подо мною скопищем красных и черных пятен, а сердце его, точно длинная кишка, прорезала река

– Я злюсь оттого,– промолвила она,– что приходится впадать в блуд с таким человеком, как Джордж.

Она не обернулась ко мне, и, посмотрев на нее в профиль, я вспомнил другой профиль... статуи богини, вознесенной среди джунглей и горных вершин.

– Вы... вы...– тихо прошептал я.

Голос мой прервался. Лайла медленно повернулась ко мне.

– Я должен знать,– сказал я.– В Каликшутре о богине Кали говорят так, словно она на самом деле существует...

– Она действительно существует – в душах, поклоняющихся ей, в великом потоке мира...

– Это не то, что я имел в виду.

– Знаю,– Лайла широко открыла глаза в притворной невинности.

– Кто вы?

– Вы имеете в виду, что я – Кали? – рассмеялась Лайла.

Она вдруг притянула меня к себе, открывая мою шею для поцелуев... три... четыре... пять раз целуя меня словно в беспамятстве, и затем вновь засмеялась.

– Вы не так меня поняли,– сердито проговорил я, отстраняясь.

– Не смущайтесь. Вы же жили в Индии и знаете, что тамошние боги часто ходят по земле.

– И Кали тоже? – спросил я, пытаясь поймать ее взгляд.

– В Каликшутре – вероятно,– пожала плечами Лайла и отвернулась.– Ну да, я вас поддразниваю,– тихо призналась она, глядя в ночь.– Но не совсем. Каликшутра – место призраков, не от мира сего... Вы и сами это знаете, доктор. Фантазия и реальность переплетаются там. Тамошние места – особые.

– Да,– холодно произнес я,– я это заметил.

– Рада слышать,– в голосе Лайлы не было иронии.– Потому что, доктор, я и сама часть мифа В Гималаях обосновались не только индуистские боги. Там есть и другие верования, обычаи, сохраняющиеся в тех местах, где еще жив буддизм, в Тибете и Ладахе, вдоль крыши мира Они верят, что божество существует в человеческом облике, передается от наследника к наследнику, так что, когда носитель умирает, дух его возрождается в крохотном младенце. Младенца находят, о нем возвещают жрецы и воспитывают его как воплощение Бога В должное время он возглавит и защитит свой народ... Такое верование существует и в Каликшутре.

– Но оболочка,– сказал я,– скорее всего меняется...

Лайла вопросительно взглянула на меня.

– Ребенок,– продолжал я,– которого ищут жрецы... в Каликшутре ищут не мальчика.

Лайла склонила голову:

– Очевидно.

– Так вы их королева?

– Королева... Может быть... а может, больше чем королева

– Это видно.

– Неужели, доктор Элиот?

Я нахмурился, ибо в ее словах прозвучала горечь, которой я раньше не замечал. Мне вдруг подумалось, что, может быть, я напрасно рисовал ее в своих страхах зловещими красками, и я почувствовал угрызения совести и замешательство.

– Как вы можете винить меня,– вдруг заговорила она,– вы, доктор Элиот, с вашим сочувствием слабым и угнетенным? Я должна была попытаться одурачить вашего друга, ведь речь идет о судьбе моего народа.

Я не ответил, заметив, что по лицу ее пробежала тень гнева

– Когда-нибудь,– продолжала она,– сэр Джордж поймет, что значит быть слабым, быть предметом чьего-то небрежного бездушия. Может, тогда он перестанет распоряжаться судьбами людей с такой... бездумностью...

Мне стало стыдно за своего друга и за себя.

– Он добрый человек,– еле слышно проговорил я.

– И это служит ему оправданием?

– Вы должны сами принять решение.

– Нет,– заявила Лайла.– Это вы должны принять решение. Так вы передадите ему то, что я рассказала вам сегодня ночью? Разоблачите меня? Сейчас, когда вы узнали, кто я?

– Узнал, кто вы...– машинально повторил я.

Я отвернулся, посмотрел на небо и увидел, что на востоке уже занимается заря. Мне вспомнились слова Хури: «Они слабеют с приходом света».

Я вспомнил, как мы с Мурфилдом карабкались на утес, как ждали у часовни восхода солнца... Я вновь взглянул на Лайлу, изучая ее лицо. Она показалась мне еще милей, гораздо милей, чем прежде, гордой, сверкающей.

– Вы утверждаете,– медленно произнес я,– что я знаю, кто вы. Но я не знаю. И то, что я видел сегодня ночью... Опиум здесь ни при чем. Я не могу объяснить происшедшего, и это,– я выдержал ее взгляд,– признаюсь, приводит меня в замешательство.

– Да ну? Джордж мне рассказывал, что вы были в Каликшутре, но побоялись остаться там.

Я пропустил ее шпильку мимо ушей.

– Тут то же самое,– признался я.

– То же самое?

– То, что я видел в горах,– я замялся, подыскивая подходящее слово,– те же колдовские трюки.

– Колдовские трюки? – переспросила Лайла, удивленно вскинув брови, и вдруг рассмеялась.– Никакой магии здесь нет, доктор. Есть силы, которых вы не понимаете, силы, которые ваша наука не может объяснить. Но от этого они не становятся колдовскими трюками.– Она пожала плечами и вновь засмеялась.– Вы ревнуете.

– Может быть.

– Я могла бы научить вас кое-чему.

В ее предложении мне почудился отзвук слов лорда Рутвена.

– Опять боитесь? – нажимала она.

– Ваших сил?

– Ну что вы! Своего невежества. – Она взяла меня за руки и тихо зашептала мне на ухо: – Своего неумения понять природу...

Она отступила, и глаза ее сверкнули, заискрились. Они притягивали меня, как свет лампы притягивает мотыльков. Я погрузился туда, как в огромную бездну. За ними, вдруг понял я, находятся странные измерения, невозможные истины, которые надо постичь и поведать ничего не подозревающему миру, причем сам я выступлю как Галилей, а может быть, и как второй Ньютон. Искушение затягивало меня, влекло, и я осознал, что обязан противостоять ему.

С большим трудом я оторвался от взгляда Лайлы, переведя взор на Лондон в оранжевом сиянии рассвета. Я увидел, как Темза меж темных берегов окрасилась алым, увидел, как она течет, разглядел ее цвет, цвет гемоглобина. Я узрел лейкоциты, плывущие в плазме, которые качало гигантское невидимое сердце. Весь Лондон казался живым организмом, с которого содрали кожу. Я рассмотрел красные потоки улиц, беспредельную сеть капилляров и понял, что если еще немного подожду, то видение это откроет мне какую-то замечательную истину, я совершу потрясающее открытие в гематологии, надо лишь подождать... крохотный миг. Я взглянул прямо вниз, где текла Темза, плещась о верфи, и подумал, что будет, если те, кто работает на реке, вдруг поймут, что воды вокруг превратились в кровь. Я подумал о множестве утопленников, о трупах, кровь из которых вытекла в воды реки. И тогда я вспомнил Артура Рутвена. Я закрыл глаза и приказал видению исчезнуть.

Когда я вновь открыл их, то увидел лицо Лайлы.

– Я не убивала его,– сказала она.

Я ничуть не удивился тому, что она прочла мои мысли.

– Но вы заманили его сюда.

– Нет. Это Полидори.

– По вашему приказу.

Лайла пожала плечами:

– Не совсем.

– И что? Когда вы узнали, что Артур здесь, то...

– Он ушел. Он пробыл у меня всего час. Я сразу поняла, что он не годится.

– Но труп Артура нашли лишь через неделю.

– Я сказала вам, доктор Элиот, это не я. Зачем мне убивать его? Мне бы это не помогло. Помню, я боялась, что убийство Артура Рутвена может спугнуть сэра Джорджа. Повторяю, доктор Элиот, я не желала ему смерти. Скорее наоборот.

Я нахмурился, понимая, что ее доводы убедительны. Это беспокоило меня и ранее. Но мог ли я ей доверять? Ей или кому-нибудь еще?

– А что насчет Полидори? – спросил я.

– Полидори?

– Тело Артура было совершенно обескровлено... Ответьте, или, клянусь, мне не останется иного выбора, кроме как рассказать Джорджу все, что я знаю.

Глаза Лайлы сузились, голова ее слегка склонилась.

– Это был не Полидори.

– Откуда вы знаете?

– Я его сразу спросила, когда услышала о смерти Артура Рутвена. Он яростно отверг все обвинения... Он не лгал,– улыбнулась она,– я умею распознавать ложь.

– Не сомневаюсь, но, простите меня, это не доказательство.

– Вы считаете? Тогда поговорите с ним сами.

Я кивнул:

– Поговорю!

– Ну и хорошо.– Лайла потянулась к моим рукам.– Жду не дождусь, когда вы оставите это дело в покое. Хочу почувствовать, что вы доверяете мне.– Она прижалась щекой к моей щеке.– Понимаете, доктор? Ничто не мешает нам стать друзьями.– Она легко поцеловала меня в губы.– Ничто.

Не ответив, я повернулся и зашагал вниз по лестнице. Лайла взяла меня за руку, и, не говоря ни слова, мы спустились в комнату, где Джордж корпел над своими картами и изучал планы, разрабатывая пограничную политику в Индии. Полидори не было. Я взглянул на Лайлу. Она вывела меня из комнаты на мостик. Вскоре мы очутились в грязной лавке, где и обнаружили Полидори.

Я спросил, что ему известно о смерти Рутвена, и он, конечно же, принялся отрицать, что убил его.

– Почему вы обвиняете меня? – возмутился он.– Где у вас доказательства?

Разумеется, я не стал рассказывать ему о своем расследовании. Однако упомянул лорда Рутвена, чтобы посмотреть на его реакцию. Полидори заметно дернулся и бросил взгляд на Лайлу, словно раскрылся какой-то секрет, связывающий их обоих. Лайла, впрочем, осталась совершенно бесстрастной, и он, отвернувшись от нее, принялся потирать костяшки пальцев.