Текст книги "Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды"

Автор книги: Том Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 45 страниц)

– Бог ты мой! – воскликнул я.– По-вашему, они вроде диких зверей?

– Да,– подтвердил Элиот,– именно так в основном к ним и относятся здешние туземцы – как к смертельным врагам. И я, исходя из собственных наблюдений двух упомянутых мною случаев, считаю, что местные жители имеют веские причины для страха, поскольку болезнь воистину смертоносна – она заразна и разрушает разум Вот почему я хочу вам помочь. Присутствие здесь русских в высшей степени опасно. Если они задержатся... Бог знает, насколько быстро способна распространяться инфекция.

– И лекарств от нее нет? – в ужасе спросил я.

– Насколько я знаю, нет,– пожал плечами Элиот.– Но те двое больных, которых я лечил, пробыли у меня недолго – неделю или около того,– и это была борьба против процесса атрофации. В конце концов я потерпел поражение – болезнь добралась до головного мозга, после чего оба больных исчезли.

– Исчезли?

– Вернулись туда, откуда пришли,– Элиот повернулся и показал на лес и горные вершины вдали.– Знаете легенду? Там живут демоны.

– Вы это серьезно?

И снова Элиот прикрыл глаза.

– Не знаю,– сказал он наконец.– Но чем выше в горы, тем чаще встречаются случаи этой болезни. Согласно моей теории, местные жители не раз наблюдали этот феномен в прошлом и для его объяснения создали целую мифологию.

– Вы имеете в виду разговоры о демонах и прочую чушь?

– Именно так.

Элиот помедлил и открыл глаза. Он взглянул через плечо, и я невольно тоже оглянулся. Луна, призрачная и бледная, как горные вершины, была почти полной, а джунгли за нами казались сотканными из синих лоскутков.

– Ветала-панча-Виншати,– вдруг промолвил Элиот.– Когда брамин произнес эти слова, вы ведь их узнали?

Я кивнул.

– Откуда они вам известны?

– Мне их растолковал профессор санскрита,– ответил я.

– А,– медленно кивнул Элиот.– Так вы познакомились с Хури?

Я попытался вспомнить, так ли звали бабу.

– Он был толстый,– сказал я.– И чертовски грубый.

– Да, это Хури,– улыбнулся Элиот.

– Так вы, стало быть, тоже его знаете? – спросил я.

Глаза Элиота сузились:

– Он иногда появляется здесь.

– В горах? – хмыкнул я.– Но он же жуткий толстяк! Как ему удается взобраться сюда, черт возьми?

– О, когда дело касается его исследований, он готов пойти на любые муки.– Он полез в карман.– Вот,– сказал он, вытаскивая ворох сложенных бумаг,– статьи, о которых я говорил, те, что побудили меня приехать сюда... Их написал профессор.– Он передал мне бумаги.– А вот эту он прислал мне всего месяц тому назад.

Я взглянул на статью: «Демоны Каликшутры. Исследование по современной этнографии». А ниже мелким шрифтом шел подзаголовок: «Санскритский эпос, гималайские культы и традиция насыщения кровью». Я помрачнел.

– Простите, это должно меня заинтересовать?

Во взгляде Элиота, казалось, мелькнула насмешка.

– Так Хури вам не сказал, что означает «Ветала-панча-Виншати»?

– Сказал конечно. Так называют демона.

– По правде говоря, в здешних местах это означает нечто иное.

– Да неужто?

– Да,– кивнул Элиот.– Нечто такое, что меня всегда интриговало. На Востоке миф зачастую связан с медицинским фактом...

– Знаю, знаю,– закивал я.– Но скажите же наконец, что означают эти проклятые слова?

Элиот вновь повернулся и осмотрел джунгли.

– Это означает «кровопийца», капитан,– проговорил он.– Теперь вы понимаете? Вот почему горцы мажут свои статуи козьей кровью. Они боятся, что иначе демоны придут и выпьют их кровь.

Он тихо рассмеялся, и смех его звучал очень странно.

– Ветала-панча-Виншати,– прошептал он себе под нос и взглянул на меня.– В нашем языке есть одно обозначение, гораздо более точное, чем «демон». Это «вампир», капитан. Вот что это значит!

Я молчал, вглядываясь в его лицо, омываемое серебряным светом луны. Спустя некоторое время я было раскрыл рот, чтобы спросить, неужели он в самом деле считает, что местные племена пьют кровь, однако в этот миг до нас донеслись возгласы часовых. Я оглянулся и вскочил на ноги. Внезапно раздался выстрел из ружья. Вот и конец разговору, подумал я. Такова судьба солдата. Зов боевой тревоги – и все. Я бросился к часовым и увидел, что они стоят у края тропы.

– Русские, сэр,– отрапортовал один их них, указывая винтовкой.– Вон там, трое или четверо. Думаю, одной сволочи я в спину попал.

Я выхватил револьвер и осторожно двинулся по тропе туда, где начинались джунгли.

– Вон там они были, сэр,– заявил часовой, тыча оружием в густую тень.

Я прошел через подлесок – никого не видно. Раздвигая вьющиеся растения, я осмотрелся. В джунглях по-прежнему тишина и покой. Я шагнул вперед и... вдруг почувствовал, как чьи-то пальцы схватили меня за ногу.

Я глянул вниз и тут же выстрелил. Помню бледное лицо, широко раскрытый рот и холодный, мертвый взгляд. Пуля разнесла неизвестному череп – он разлетелся на куски, и в лицо мне ударил фонтан крови и костей. Неприятно, но, странное дело, я был абсолютно спокоен. Я отер с глаз мерзкое месиво и всмотрелся в труп у моих ног; все вокруг было забрызгано кровью. Склонившись над телом, я увидел круглое отверстие от пули в спине – один из моих солдат всадил ему пулю прямо в позвоночник.

– Да его давно убили, еще до того как вы пальнули в него, сэр,– сказал часовой, рассматривая дырку от пули.

Не обращая внимания на его слова, я перевернул труп. На мертвом была местная одежда, но, пошарив у него в карманах, я нашел смятую рублевую бумажку.

Я разогнулся и всмотрелся в темную гущу лиан и деревьев. Черт их дери, они же там, наверху.

Разведданные Роулинсона подтвердились: в Каликшутре действительно появились русские. Кровь моя чуть не вскипела от этой мысли. Бог знает, какие пакости они там готовят! Бог знает, какие дьявольские заговоры чинят против британской власти в Индии! Я вновь бросил взгляд на труп у своих ног.

– Похороните его,– отдал я приказ, пиная мертвеца.– А когда сменитесь, хорошенько отоспитесь – хотя бы несколько часов. Впереди долгий день – выступаем завтра, как только забрезжит рассвет.

Письмо д-ра Джона Элиота

профессору Хури Джъоти Навалкару

6 июня 1887 г.

Любезный Хури!

Выхожу завтра с Мурфилдом и его людьми. Сегодня ночью один из часовых застрелил русского солдата, и Мурфилд хочет удостовериться в присутствии здесь противника. Пойду с ним до Калибарского перевала.

Оставляю вам эту записку, ибо, возможно, буду сопровождать его дальше. Если так случится, то в равной степени возможно, что я уже никогда не вернусь. За два года, прожитые среди обитателей предгорий, я стал почти одним из них. Все это время я держал свое обещание и не пытался проникнуть за перевал, в саму Каликшутру. Если найду в себе силы, то сдержу это обещание и сейчас, ибо не хочу предавать тех, кто проявил по отношению ко мне такие радушие и щедрость. Но то, чего боялись местные жители, уже началось: с перевала воистину спускается хаос. Хури, этот русский, которого убили сегодня ночью... Я провел вскрытие. Сомнений нет: все его белые клетки заражены.

Я очень боюсь, что болезнь станет распространяться и дальше. Еще слишком рано говорить об эпидемии, но присутствие русских солдат в Каликшутре отменяет запрет на проникновение за Калибарский перевал. Если мы засвидетельствуем другие случаи заболевания, я сочту своим врачебным долгом более подробно исследовать его сущность. Надеюсь, если я смогу найти лекарство, местные жители меня простят. Козья кровь и золото могут оказаться недостаточной защитой.

Не стану отрицать: при мысли о том, что наконец-то мне удастся проникнуть в Каликшутру, меня охватило определенное возбуждение. Болезнь, что властвует там, очень и очень необычна Если я смогу определить ее природу, вся программа моих исследований будет, возможно, успешно завершена. И ваша теория, Хури, состоящая в том, что это заболевание объясняет миф о вампирах, также может получить подтверждение.

Надеюсь, нам представится возможность обсудить все это.

Так что до встречи.

С наилучшими пожеланиями

Джек.

 Выдержки из «С винтовками в Радже»

(продолжение)

В КАЛИКШУТРУ

Экспедиция в джунгли • Первая кровь • Странный сон • Дурга • Кошмарная смерть солдата • Каликшутра • Ужасный ритуал

Я знал, что мои люди без труда вынесут марш-бросок, и на следующее утро мы выступили в путь в хорошем расположении духа. Однако я не забыл позаботиться о прикрытии тыла Самый быстроногий из моих солдат был послан назад с депешей Памперу и его полку, где им предписывалось продвигаться как можно быстрее. Еще двум людям я поручил охранять верхнюю часть дороги. Оставшиеся семь солдат сопровождали меня, и с нами был доктор Элиот. Он сказал, что нам понадобится проводник, ибо путь трудный, и что он доведет нас до Калибарского перевала, то есть до ворот в саму Каликшутру. Я выдал ему армейский револьвер. Он вначале отказался, заявив, что никогда им не воспользуется, но в конце концов внял моим настояниям. Я был рад его обществу, ибо он крепкий мужик, а тропа воистину оказалась очень коварной. Как я уже упоминал, я слыл довольно хорошим охотником и в свое время мне довелось повидать джунгли, но ничто не могло сравниться с теми лесами, через которые нам пришлось прорубаться. Природа не могла создать более действенной преграды, и мной стало овладевать очень странное чувство, что обычному человеку просто не место здесь. Назовите это солдатским суеверием, назовите чем хотите, но у меня вдруг возникло дурное предчувствие касательно того, что лежит впереди. Естественно, я не показывал вида, но все равно что-то меня тревожило – опасность я нюхом чуял, поскольку немало поохотился на тигров и другую крупную дичь и научился доверять своим инстинктам. А сейчас мы вышли на самую опасную дичь – на человека! – поэтому в любое время удача могла отвернуться от нас, и мы из охотников превратились бы в добычу.

Весь день мы провели в трудном походе. И лишь к ночи джунгли стали реже. Наконец, когда я устало взобрался на очередной уступ, Элиот, стоявший рядом, указал вперед.

– Видите вон тот утес? – прошептал он.– С него открывается отличный вид на Калибарский перевал.

Взглянув в указанную им сторону, я увидел дорогу, круто вьющуюся вверх по склону горы. Она была открыта и, следовательно, опасна, но именно по ней нам предстояло идти дальше, ибо с другой стороны перевала горы вздымались к небесам сплошной скалистой стеной высотой в сотни футов. А на самом верху этого скального образования, очевидно, находилось плато.

Элиот тоже смотрел туда.

– Каликшутра за вершиной,– сказал он.

– Господи, неужели? – проговорил я.– Тогда мы вляпались. Более подходящего места для засады я в жизни не видел.

И действительно, в гот же миг тишину джунглей разорвал выстрел. Я повернулся и нырнул в подлесок – впереди замаячили какие-то фигуры, словно духи, среди деревьев. Мои люди открыли огонь, и фигуры стали падать. Наша стрельба была быстра и смертоносна. Вскоре русские исчезли из поля нашего зрения – были убиты или бежали. Джунгли вновь замерли в безмолвии.

Мы продолжали продвигаться вперед, к дороге на Каликшутру, но не прошли и полумили, как на нас опять напали. Правда, мы снова успешно отбили налет и двинулись дальше. Вскоре мы добрались до плоской и открытой площадки, где горная дорога подходила вплотную к джунглям, и я понял, что если мы посмеем сделать еще хоть один шаг, то угодим прямо в западню. Я осмотрелся. По обочинам дороги высились обломки скал, и я приказал своим людям занять позицию за ними. Но не успели солдаты выполнить мой приказ, как воздух прорезал нечеловеческий вопль.

– Боже мой,– пробормотал Элиот.

Из тьмы, словно из-под земли, возникла цепь людей – лица их были бледны, а глаза ярко горели. Я привел в готовность свое войско и рявкнул: «Огонь!». Раздалась смертельная трескотня, и семеро противников упали навзничь в пыль.

– Огонь! – повторил я, и мы пробили еще одну брешь в их рядах.

Но они шли и шли. Было видно, как из темноты поднимаются все новые и новые фигуры: положение становилось весьма напряженным. Я бегло окинул взглядом противника и заметил, что позади всех стоит русский в чалме и принюхивается к воздуху. Он ничего не говорил, но солдаты безоговорочно подчинялись каждому его жесту, и я сразу понял, что это командир. Я склонился вперед и заговорил с рядовым Хаггардом, лучшим стрелком среди нас. Хаггард прицелился, среди скал эхом прокатился звук выстрела, и русский в чалме, зашатавшись, упал. Нападающие мгновенно утратили всю свою уверенность.

– Пальни в него еще разок,– приказал я Хаггарду, вскакивая на ноги.– Бей их, ребята!

С криками мы бросились в атаку. Противник дрогнул и моментально рассеялся, оставив после себя лишь трупы. И снова воцарилась тишина. Дорога принадлежала нам.

Я знал, что передышка будет лишь временной, а поэтому первой моей задачей было выставить часовых. Тем временем Элиот ходил среди убитых, убеждаясь, что среди них не осталось тех, кто мог бы нуждаться в его помощи. Вдруг он замер на месте и подозвал меня.

– Этот еще жив,– сказал он,– хотя и не знаю каким образом.

Я подошел к доктору. Тот стоял на коленях над стройным человеком в чалме, командиром. Русский был дважды ранен в живот, и кровь фонтанчиками хлестала из жутких ран. В руках Элиота тело офицера выглядело чрезвычайно хрупким, и я тоже сначала не поверил, что этот человек еще жив. Я наклонился ниже и заглянул раненому в лицо. И тут же присвистнул, вскричав:

– Боже мой!

Передо лшой лежал не мужчина, а женщина, и к тому же хорошенькая. Лицо ее было бледным, оно казалось почти прозрачным, и до меня вдруг дошло, что я никогда не видел женщины и наполовину столь прекрасной. Даже Элиот, которого я считал довольно хладнокровным типом, похоже, был восхищен ее красотой, но все же в ней присутствовало что-то отталкивающее, что-то неописуемое, отвратительное. Красота и ужас смешались, так что сквозь ее привлекательность проглядывало нечто адское. Прочитав это, вы решите, что я просто перегрелся на солнце... Что ж, было действительно очень жарко, но думаю, что моим инстинктам, проверенным в боях, все же можно доверять. Я сдвинул чалму женщины, и длинные черные волосы рассыпались по моей руке. Увидев блеск разных побрякушек, я отшатнулся, потому что сразу узнал их – они были точь-в-точь похожи на украшения на шее идола Я нагнулся пониже и вгляделся, но тут наша пленница открыла глаза, глубокие и большие,– такие глаза считаются эталоном красоты на Востоке. Однако взгляд их обжигал как огонь, и я почувствовал, что меня бросило в дрожь: столь полны они были ненависти и дьявольской силы.

– Спросите, кто она,– приказал я, вскакивая на ноги.

Элиот что-то прошептал, но женщина ничего не ответила, и глаза ее вновь закрылись.

Я взглянул на рваные раны, зиявшие на ее теле.

– Вы можете спасти ее?

Элиот покачал головой:

– Повторяю, я не могу ничего сделать. Эта женщина должна была умереть сразу же.

– Так почему ж она не умерла? Может, это как-то связано с теми самыми белыми кровяными клетками?

Он пожал плечами:

– Возможно. Однако, заметьте, на ее лице нет признаков слабоумия, которые я бы обязательно увидел, будь у нее эта болезнь, и которые, кстати, явственно проступают на лицах других солдат... Не знаю, как и поступить. Дам ей опиума – что еще можно сделать?.. Чувствую себя довольно беспомощным, должен вам признаться.

Я оставил его за врачебными хлопотами и, обеспокоенный словами Элиота, задумчиво побрел среди тел убитых, всматриваясь в лица мертвецов. В отличие от своего командира солдаты были явно русские, но чересчур рыхлого сложения, с кожей, бледной как воск. Я вспомнил человека, который схватил меня за ногу позапрошлой ночью и которому я вдребезги разнес череп,– его лицо было таким же белым. О, сколь мертвен был взгляд его глаз! Элиот прав: у русских были лица слабоумных, у всех до единого, кроме, конечно, проклятой бабы с прожигающим насквозь взглядом. Я начал размышлять об этой болезни, о том, сколь заразной она может оказаться на деле. Но я не мог позволить себе погружаться в раздумья и присоединился к своим солдатам, чтобы поговорить с ними и выпить кружку чаю. Они заслужили передышку – день был жестокий, и один лишь Господь ведает, что ждет завтра. Я взглянул на вьющуюся впереди дорогу. Чем больше я ее изучал, тем меньше она мне нравилась. Двинувшись дальше, я проявлю глупую, никому не нужную браваду. Я подумал., может быть, нам стоит подождать Пампера и его людей, однако мне не терпелось разведать лежащие впереди земли и еще раз как следует потрепать засевших там русских. Вспомнил я и о нашей пленнице. Кем бы или чем бы она ни была, женщина может оказаться полезной заложницей... Я поднялся и, пожелав своим людям доброй ночи, вернулся к Элиоту, который все еще сидел возле необычной пациентки.

– Ну так что? – спросил я.– Жить будет?

По его лицу, казалось, пробежала тень.

– Взгляните,– ответил он и откинул одеяло.

Глаза пленницы были по-прежнему закрыты, но на губах ее играла слабая улыбка, а щеки налились румянцем. Элиот поправил одеяло, встал и перешел на другую сторону от костра, где, как я заметил, неподвижно лежало второе тело.

– Кто это? – поинтересовался я.

Элиот нагнулся, отбросил одеяло, и я узнал рядового Комптона, хорошего парня, который всегда мог служить олицетворением крепкого здоровья. Но сейчас кожа его невероятно побелела, прямо как у русских, а взгляд открытых глаз казался остекленевшим и мертвым.

– Взгляните-ка.– Элиот начал расстегивать рубашку пациента.

На груди Комптона набухли и вздулись царапины.

– Что это с ним? – спросил я.– Что?

– Не знаю.

– А это оцепенение... взгляд его глаз? Черт побери, Элиот, это же ваша зараза!

Он поглядел на меня и медленно кивнул головой.

– Где он ее подцепил?

– Говорю же вам – не знаю.

Признание в собственном невежестве, похоже, причиняло ему боль. Сквозь пламя костра он смотрел на тело пленницы.

– Я полагаю, она, возможно, тоже заражена,– сказал он, махнув рукой в сторону женщины.– Кожа ее очень холодная, довольно бледная, но все первичные признаки болезни отсутствуют. Может быть, она – носитель, передает болезнь, но сама остается незараженной. Хотя проблема в том, что я даже не знаю, как распространяется заболевание.

Элиот вздохнул и взглянул на раны на груди бедняги Комптона. Казалось, он готов был сказать что-то, но, передумал и вновь уставился на пленницу.

– Буду следить за ней. За ней и за Комптоном. Не беспокойтесь, капитан. Оставьте меня с пациентами, а если что-нибудь случится, я сразу поставлю вас в известность.

– Но ради Бога, прошу,– проговорил я,– не дайте ей умереть. Если бы мы только смогли заставить ее заговорить... А что, если ей известен другой путь на этот чертов утес?

Элиот кивнул. Снова он вроде бы хотел что-то сказать, но слова и во второй раз словно застряли у него в горле. Я пожелал доктору доброй ночи и оставил его за осмотром лица Комптона и вытиранием испарины со лба бедняги-солдата.

Нам обоим было над чем поразмыслить. Я почувствовал необходимость в доброй трубочке, сел и закурил. Но, видимо, я устал больше, чем мне казалось, ибо даже с трубкой из верескового корня в зубах почувствовал, что мои веки опускаются. Не успел я подумать об этом, как сознание мое погасло.

Мне снился очень странный сон. Это было необычно для меня – я снов не вижу. Но этот сон весьма смахивал па явь. Мне привиделось, что женщина, наша пленница, находится рядом со мной. Я стоял словно в трансе, пригвожденный к месту, и сжимал в руке револьвер, но в то же время, глядя ей в лицо, чувствовал, как мои пальцы на рукоятке револьвера медленно разжимаются. Револьвер упал на землю, и это бряканье вывело меня из транса. Я огляделся и понял, что нахожусь на бруствере, а противник волнами прорывается сквозь наш огонь. Мои люди падали один за другим, и было ясно, что скоро их окончательно растопчут. Я должен им помочь, расставить их у стен, иначе нас сметут и уничтожат весь полк! Но я не мог пошевелиться, и это было ужаснее всего – меня буквально заморозил взгляд женщины, поймал, как муху в паутину. Она засмеялась. Я снова огляделся и увидел, что все мертвы... мои люди... противник... все, кроме меня. Даже женщина рядом со мной была мертва, и все же она двигалась, обходя меня, как голодная пантера. Со всех сторон ко мне тянулись мертвецы. Глаза их были идиотски вытаращены, и тела., белые, холодные, как могила Я почувствовал, как легкие холодные руки тащат меня вниз. Я увидел Комптона Его лицо прижалось к моему. Он открыл рот, и в глазах его вдруг вспыхнула чудовищная жадность, а губы задвигались, как присасывающаяся к чему-то пара голодных улиток. Я знал, что он собирается насытиться мною. Губы коснулись моей щеки, и... я проснулся от того, что Элиот тряс меня.

– Мурфилд,– в отчаянии вскричал он,– вставайте. Они ушли!

– Кто? – вскочил я.– Женщина?

– Да,– сказал Элиот, странно поглядев на меня.– Вам она приснилась?

Я в изумлении уставился на него:

– Что за черт, откуда вы знаете?

– Потому что мне она тоже приснилась. Но это не самое худшее,– добавил он.– Комптон тоже ушел.

– Комптон? – переспросил я, не веря своим ушам и пристально глядя на Элиота.

Шок от услышанного оказался столь велик, что я наорал на беднягу доктора. Он же, выслушивая мои гневные тирады, молча изучал меня внимательным взглядом, склонив голову набок, отчего стал еще больше похож на ястреба.

– Вы закончили орать? – уточнил он, когда мой гнев в конце концов иссяк.

Прежде чем ответить, я обвел взглядом горные вершины и дорогу, ведущую к ним сквозь гималайскую ночь.

– Пропал британский солдат,– медленно проговорил я, сжимая кулаки,– один из моих солдат, Элиот. Черт побери, теперь я точно не отступлюсь. Они не заставят меня поджать лапки.

Элиот воззрился на меня и долгое время ничего не отвечал

– Вы понимаете,– сказал он наконец,– что если мы продолжим движение по этой дороге, то нас просто-на-просто сметут?

– А у нас есть какой-то иной выбор?

Элиот без слов повернулся и пошел к утесу. Я последовал за ним. Создавалось впечатление, что он борется со своей совестью, и я был не так уж расстроен, чтобы не заметить этого. Вскоре он остановился и повернулся ко мне.

– Мне не следовало говорить вам это, капитан...

– Но вы собираетесь?

– Да. Потому что иначе вам не избежать гибели.

– Я не боюсь смерти.

Элиот слабо улыбнулся:

– Не беспокойтесь, вы, скорее всего, все равно погибнете.

Улыбка его тут же погасла, и он указал на стену гор за перевалом. Вершины их вздымались так высоко, что разглядеть их было практически невозможно.

– Вон там лежит еще один путь наверх,– пояснил он.

Этот путь был, по-видимому, тропой паломников.

– Тропу называют Дурга. Это одно из имен богини Кали, и переводится оно как «трудный подступ». Очень верное название. Брамины говорят, что человек, который сможет преодолеть эту тропу, достоин взглянуть на саму Кали. Только величайшие из аскетов взбираются здесь, только те, кто очистился за десятилетия покаяния и медитации. Когда они достигают совершенства, то восходят на утес. Многим это не удается, и они возвращаются – именно от них я узнал о трудности этого пути. Но немногим, очень немногим, это удается. И когда они достигают вершины...– Он помедлил.– Им открывается Истина.

– Истина? А это что за чертовщина?

– Мы не знаем.

– Что ж, если браминам удается добыть Истину, то почему бы и нам не попробовать?

Элиот еле уловимо улыбнулся:

– Потому что, капитан, они никогда не возвращаются.

– Что? Никогда?

– Никогда.– Улыбка Элиота погасла, и он снова обратился к вздыбившимся горам.– Так что, вы все еще хотите идти туда?

Воистину излишний вопрос! Естественно, я сразу же принялся готовиться к походу. Я выбрал самого опытного из своих людей, рядового Хаггарда, и самого крепкого силача, старшего сержанта Каффа; остальным поручил следить за проходом и ждать старину Пампера, который, как я надеялся, должен был довольно скоро появиться здесь со своим войском. За несколько часов до рассвета мой маленький отряд выступил из лагеря. Мы пробирались к дальней стороне перевала – сначала по скалам, а потом, когда утес стал круче, по ступенькам, вырубленным в голом камне.

– Брамины говорят,– сказал Элиот,– что эти ступеньки составляют примерно четверть пути. Дальше будет проще.

С трудом мы полезли вверх. Ступеньки были вырублены грубо и зачастую представляли собой всего-навсего зацепки в скале, а иногда и совершенно исчезали. Икры мои сводило судорогами, и после пары часов такого пути мне подумалось, что из браминов, наверное, вышли бы отличные солдаты, ибо таких тренировок не пожелаешь никому! Я остановился перевести дух, и Элиот указал на лежащий впереди уступ, по которому вились ступеньки.

– Последний рубеж,– крикнул он.– Считайте, худшее позади. Дальше к плато ведет пологий подъем.

Но ради всех святых, до этого пологого подъема надо было еще добраться. Здесь, на унылом открытом месте, ветер рвал и метал, намереваясь скинуть нас в бездонную пропасть, разверзшую свою темную пасть под нашими подгибающимися ногами. Это было весьма суровое испытание, и только я подумал, что хуже, пожалуй, и быть не может, как вдруг услышал крик. Он был очень слаб и вскоре утонул в свисте ветра. Я напрягся, и Элиот, шедший следом, тоже приник к скале. Ветер утих, и до нас донесся второй крик со стороны перевала. Но разглядеть, что там творится, мы не смогли – мешал выход скальных пород, который мы пересекали. Кровь во мне заледенела; продолжать путь, думая только о том, за что зацепиться, куда поставить носки сапог, думать о себе, а не о своих людях – все это было наихудшим из мучений. Хотя, надо признать, раздавшиеся внизу крики подстегнули меня, и я стал двигаться быстрее. Достигнув безопасного места, я вышел на тропу, вьющуюся по скале, и глянул в ущелье. Дно его было не настолько далеко, чтобы не увидеть наши палатки. Кроме того, близился рассвет, с каждой минутой становилось все светлее. Можете представить мое волнение, когда я обнаружил, что внизу нет ни одного из моих солдат. Никакого намека на движение. Ни единого признака человеческого присутствия.

Я продолжал всматриваться, насколько мне позволяло зрение, но такое впечатление, что, мои люди просто растаяли в воздухе. Я вспомнил о недавних криках и, признаюсь, заподозрил самое худшее. Такие же опасения терзали и рядового Хаггарда. К этому времени мои три спутника присоединились ко мне и тоже принялись рассматривать опустевший лагерь.

– Они, наверное, ушли разведать окрестности, сэр,– невозмутимо сказал старший сержант и показал на Хаггарда. – Получше присматривайте за ним, сэр,– прошептал он.

И рассказал мне то, о чем я даже не подозревал.

Оказывается, Хаггард входил в ту экспедицию, которая потеряла леди Весткот,– он бывал в здешних местах раньше и видел довольно странные вещи. Он был весьма храбрым, но в то же время суеверным парнем. Рядовой английский солдат не колеблясь схватится один на один с зулусом, но стоит при нем упомянуть вуду, глядь, а нашего бравого вояки и след простыл. Сейчас мы шагали по ровной земле, и я уже начинал жалеть об этом – уж лучше бы мы и дальше карабкались по скалам, Хаггард хоть отвлекся бы...

Плато, которое мы пересекали, было шириной с милю. Двигались мы осторожно и вскоре вышли на вьющуюся между скал тропу, на которой заметили свежие следы босых ног. Спустя некоторое время мы очутились у подножия еще одной стены гор, казавшейся куда более неприступной, чем утес, на который мы только что взобрались. Элиот остановился и всмотрелся в скалы.

– Вон там,– вдруг показал он вдаль.– Вон там, где тропа подходит к горам...

Я увидел ярко раскрашенную часовню, вырубленную в скале, и стал оглядываться по сторонам, пытаясь отыскать способ незаметно ее миновать. Но стоило мне приподняться с места, где я лежал, как на мое плечо легла твердая рука Элиота.

– Подождите,– прошептал он.– Страдающие этой болезнью чувствительны к свету...

Он махнул рукой на восток. Я увидел, как зарозовели горные вершины. Элиот был прав – до восхода солнца оставалось совсем немного.

– Сэр,– зашептал Хаггард.– Чего мы ждем?

Я жестом приказал ему замолчать, но Хаггард лишь покачал головой.

– Все было точно так же, когда похитили несчастных Весткотов,– забормотал он,– леди с дочкой, похитили их и охрану, растворились в ночи, растаяли в воздухе...– Он вскочил и принялся одичало озираться вокруг.– А теперь они охотятся на нас!

Отчаянным рывком я повалил его обратно на землю и услышал, как Элиот зашипел, чтобы мы лежали тихо. Я взглянул на тропу. В подлеске что-то зашевелилось, и оттуда появилась группа людей в русских мундирах. Лиц их не было видно, ибо люди стояли спинами к нам. Затем один из них повернулся и стал вроде бы принюхиваться. Словно уверившись в чем-то, он уставился на скалу, у которой мы все лежали, и рядовой Хаггард громко застонал. Глянув вперед, я почувствовал, как что-то кольнуло меня в сердце: передо мной на тропе стоял человек, которому позапрошлой ночью я прострелил голову! Рану его – месиво из крови и костей – было трудно не узнать, но как стервец умудрился выжить, уму непостижимо. И все-таки он выжил! Глаза его сверкали яростным огнем.

– Нет! – вскричал вдруг Хаггард.– Чур меня! Чур!

Он прицелился из винтовки и одним выстрелом вдребезги разнес лицо русского, затем вырвался из рук пытающегося удержать его старшего сержанта и начал карабкаться по скалам к часовне.

– Быстрей! – выругавшись, заорал Элиот.– Нам тоже надо бежать!

– Бежать? От противника? Никогда! – крикнул я.

– Они же заразные. Вы что, не видите?

Он показал вперед, и, повернув голову, я, к своему ужасу, обнаружил, что русский, уложенный Хаггардом, медленно поднимается на ноги! Челюсть его была отстрелена и свисала с черепа на тонкой жилке; в горле пенилась кровь, оно сжималось и раскрывалось, словно голодный рот в ожидании пищи. Русский шагнул в нашу сторону. Его товарищи, сгрудившиеся за ним, тоже стали всей стаей медленно подбираться к нам.

– Прошу вас,– принялся умолять Элиот.– Ради Бога, бежим!

Он резко повернулся и дернул меня за руку. От неожиданности я поскользнулся, но удержал равновесие. Тем временем один из русских оторвался от стаи и заковылял прямо на меня, как голодный дикий зверь. Я вскинул револьвер, приготовившись стрелять, но рука моя превратилась в свинец. Я взглянул в глаза русского – в них горела поистине ужасающая жажда, и в то же время они оставались, как и прежде, холодными, что в целом создавало впечатление непередаваемого кошмара. Невольно я отшатнулся – узрев это, мои противники издали некий странный шелестящий звук, который, не будь он столь зловещим, можно было бы принять за смех. Вдруг русский оскалил зубы и буквально ринулся на нас, видимо намереваясь разорвать мне глотку. Я было поднял руки, чтобы оттолкнуть его, как вдруг за моей спиной раздался револьверный выстрел, и русский рухнул замертво – пуля попала ему точно между глаз. Я обернулся – сзади стоял Элиот с дымящимся револьвером в руке.