Текст книги "Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды"

Автор книги: Том Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 45 страниц)

– Какая очаровательная готика,– пробормотал он, протягивая бутылку мне.– За ваше доброе здоровье!

Я взял пробу крови и у Гайдэ. Вена ее оказалась толще, чем у лорда Рутвена. Мне не удалось проткнуть ее с первой попытки. Я извинился перед Гайдэ, но она будто не почувствовала никакой боли, а просто улыбнулась – как мне показалось, печально. Со второй попытки мне удалось взять кровь, которая оказалась до невозможности густой, темной и клейкой.

Я хранил обе пробы отдельно и каждую из них, в свою очередь, разделил еще на две части. Две пробирки я поставил на лед. А еще две сейчас предо мной, на конторке, в то время как я наговариваю это на фонограф. Хочу проверить утверждение лорда Рутвена, что его кровь не свертывается. Пусть постоит при комнатной температуре до утра. А сейчас уже поздно, пора ложиться спать.

16 мая. Лорд Рутвен оказался совершенно прав. Такое кажется невозможным, но все пробы крови – и те, что стояли в холоде, и те, что хранились при комнатной температуре,– остались жидкими. Хочу их изучить повнимательнее. Займусь этим после утреннего обхода

1 час дня. Разделение красных кровяных клеток и плазмы ярко выражено. Удивительно быстрый процесс – он занял, по моим подсчетам, 13—14 часов вместо обычных суток. Что бы это значило?

2 часа дня. Чрезвычайные результаты. Красные кровяные тельца – как в осадке на дне пробирок, так и в плазме на поверхности – мертвы. Диагноз лорда Рутвена совершенно верен, ибо количество красных телец крайне низко, около 20—15% гемоглобина, по моим оценкам. Ввиду хорошего в остальных отношениях здоровья моих пациентов, это показание весьма озадачивает, но еще больший сюрприз преподнес анализ белых кровяных телец, которые, когда я взглянул на них в микроскоп, оказались еще живы. И не только живы – их концентрация увеличилась, а протоплазменная деятельность повысилась. Не укладывается в голове, как красные кровяные тельца могут быть мертвы, а лейкоциты – живы. Но именно это и произошло.

Поместил различные пробы лейкоцитов в различные температуры. Интересно, при какой начнется отмирание? Получу результаты – вернусь к лорду Рутвену.

Поздно ночью. Читал свои записки по Каликшутре. Примечательно, что многое соответствует рассматриваемому мною случаю. Не знаю, что и думать.

Почему Хури не написал мне?

18 мая. Прошло два дня. Лейкоциты по-прежнему живы во всех четырех пробах. Никакого признака вырождения.

19 мая. Пробы – как и ранее. В Каликшутре лейкоциты умирали через два дня после извлечения из вен. Тогда я думал, что это невозможно, но, видно, я не осознавал, что такое невозможность.

Дополнение. Послал телеграмму в Калькутту. Хури, наверное, на конференции в Берлине. В этом деле есть аспекты, которые он может счесть интересными. Посмотрим, как пойдут мои исследования.

20 мая. Все чаще отвлекаюсь от работы в клинике, все мысли – о пробах крови, что стоят у меня в комнате. До сих пор белые тельца не выродились. Не уверен, что делать дальше.

Обнадеживающий разговор с Мэри Келли. С некоторым колебанием могу отметить, что она вроде на пути к полному выздоровлению. Она рассказала мне историю своей жизни. История печальная, как я и предполагал. Ужасно жаль, ибо женщина она достаточно смышленая. Она думает о том, чтобы вернуться к себе домой. Хотел бы помочь ей в чем-то большем, чем комнатка в доме-развалюхе. По крайней мере, сейчас, с помощью лорда Рутвена, могу позволить провести полный курс нужного ей лечения.

Поздно вечером. Записка от Джорджа. Он явно был пьян, когда писал ее. Он опять хочет навестить Лайлу, спрашивает, не поеду ли я с ним. Ответил ему сразу же, настаивал, чтобы он ни под каким предлогом не ездил в Ротерхит.

21 мая. Еду к Джорджу в Уайтхолл. К моему удивлению, меня впускают. Джордж; какой-то квелый и как с похмелья, объясняет, что написал записку, потому что хочет откровенно поговорить с Лайлой о Каликшутре, но соглашается со мной: лучше не будить лихо, пока оно тихо. Снова дает мне слово. Утешаю его, восхищаясь его столом.

По возвращении в клинику Ллевелин сообщает мне, что Мэри Келли хочет о чем-то поговорить со мной. Когда же навещаю ее, она нервничает, расстраивается, говорит о каких-то пустяках. Но что-то ее тревожит, это видно.

Записка мисс Мэри Джейн Келли

доктору Дикону Элиоту

Увожаемый доктор Элиот, это ужасно. Хатела вам сказать раньше, но не могла, а то она узнает что со мной. Она затихла сейчас. Долго не слышала ее голоса. Но она была там в начале моей крови почему боюсь патаму что не знаю что со мной и что она можит знать или слышать чего говорю или еще чего. Надеюсь вы понимаете.

Но, говорю, сейчас лучше. Хотя иногда хочу вернуть кровь что она у меня взяла. Чувствую голова кружется и не знаю что делаю. Когда увидела пса так почуствовала не могу справится с собой. Всегда животные. И я очень боюсь патаму что не понимаю. Почему у меня такие приступы? Очень сильные и я не могу им сапративлятся патаму что всю мою кровь отдали животным и знаю что заменили, а я хочу ее обратно. Иногда как такое приходит думаю что я беснаватая и ничего не сделать.

Но сейчас эти приступы затихают. Думаю мне лучше сэр. Большое вам спасибо.

С почтением,

Мэри Джейн Келли (мисс).

 Дневник доктора Элиота

23 мая. Любопытная записка от Мэри Келли. Ссылается на таинственную «ее» – ясно, что на негритянку, которая порезала ей запястья. Последующий опрос пациентки подтверждает это предположение. Келли очень неохотно говорит о напавшей на нее, а если и говорит, то еле слышным шепотом, все время вздрагивая. Бедная женщина! Она явно напугана, а я ничем не могу успокоить ее.

Меня сейчас отвлекают нерациональные страхи. Отказываюсь точнее определить их, пусть остаются на краю моего сознания. Вспоминаю, что случилось со мной в прошлый раз, когда я поддался суеверию. Не должен позволить, чтобы такое повторилось. Состояние проб крови – без изменений. Лейкоциты по-прежнему живы.

26 мая. Мэри Келли говорит о выписке. Позднее узнаю, что рано утром ее навестил мужчина, некий Джозеф Барнетт, впервые со дня ее помещения в клинику. Заявлял, что он ей муж. Несомненно, он нечто худшее. Можно предположить, что у него кончились деньги.

Состояние лейкоцитов – без изменений.

30 мая. Мэри Келли выписана Прибыл Джозеф Барнетт забрать ее домой. Я страшно опечалился из-за того, что она выписывается. Непрофессионально, конечно, принимать близко к сердцу судьбу какой-то одной пациентки, но она словно воплощает собой все растраченные впустую возможности – вот до чего доведены миллионы моих соотечественников. Она и все такие, как она, заслуживают гораздо большего.

Состояние лейкоцитов – без изменений.

В течение дня во мне нарастает какое-то странное, нервирующее беспокойство.

4 июня. Мне передали, что, пока меня не было в клинике, заходил Джордж. Записки не оставил, но могу догадаться, в чем дело. Ллевелин говорит, что он зайдет завтра.

1 час ночи. Около полуночи испытал странное покалывание в затылке. Обернулся. У меня за креслом стоял лорд Рутвен. Не слышал, как он вошел. Он весьма холодно пожелал мне доброго вечера, по одному его виду я понял, зачем он пришел. Я оглянулся на пробирки на конторке и вдруг содрогнулся при мысли о болезни лорда Рутвена. Сама мысль о живой крови, текущей в его венах, наполнила меня ужасом. Труднообъяснимое ощущение, но вполне реальное.

Лорд Рутвен был исключительно холоден, сдержан и вместе с тем зол – чувствовалась какая-то буря под коркой льда. Он тихо поинтересовался, как продвигается моя работа Объяснил ему, как веду исследования клеток его крови, но гнев его не унялся.

– Чему вы удивляетесь, доктор? – холодно спросил он.– Я уже сказал вам, что наша кровь никогда не свертывается, а что касается кровяных телец...– Он помедлил и впервые за эту ночь улыбнулся.– Вы же видели такое в Каликшутре, не так ли?

Я с удивлением взглянул на него и спросил, откуда он это знает.

– Прочел все ваши работы, даже самые малоизвестные.

Полагаю, мне должно было это польстить. Статья была опубликована только в Индии. Лорду Рутвену, видимо, пришлось затратить немало усилий, чтобы достать ее.

– Итак, доктор,– допытывался он, снимая сюртук и расстегивая жилет,– вы начали работу по лечению этой болезни?

– Болезни, милорд?

– Да-да,– нетерпеливо сказал он,– той самой болезни, которую вы описали в своей статье.– Внезапно он пристально посмотрел на меня с каким-то недоверием.– Что? – вскричал он.– За все это время вы не распознали ее в пробах нашей крови? Почему, как вы думаете, я вообще связался с вами?

– Но болезнь, описанная мною в статье, не существует нигде, кроме Каликшутры.

Лорд Рутвен поднял брови:

– Неужели?

– Если вы читали мою статью о типе крови, который я изучал там, то должны знать, что в Индии лейкоциты жили лишь сорок восемь часов. Ваши же сохраняют активность уже более двух'недель.

– Стало быть, в моем лице вы имеете гораздо более запущенный случай.

– Милорд,– произнес я, стараясь говорить как можно внятнее,– ваши клетки совершенно иного порядка, чем я видел раньше. Да, признаю, есть определенное сходство с тем, что я изучал в Гималаях. Но есть и весьма важное различие: ваши клетки не вырождаются. Они не влияют на вашу внешность и умственное здоровье, которое обычно ухудшается. Короче, ваши клетки не проявляют ни малейших признаков умирания.

Лорд Рутвен бросил на меня взгляд, похожий на тяжелый блеск драгоценных камней.

– Вы не понимаете,– настаивал я,– что я имею в виду?

Он слабо усмехнулся:

– Мне это достаточно понятно.

– Тогда, милорд...

– Довольно.

– Но разве вы не понимаете... здесь можно говорить о фактическом бессмертии!

Лорд Рутвен ничего на это не ответил. Но когда я открыл рот, чтобы повторить свои слова, то почувствовал, что язык мой высох и прилип к гортани. Смешно, но меня вновь охватил ужас. А лорд Рутвен улыбнулся и протянул мне руку. Ужас отхлынул.

– Я вам заплатил,– промолвил он,– чтобы вы провели программу исследований. Вам понадобится свежая проба моей крови. Возьмите ее.

Я повиновался. Пробу поставил на лед. Завтра надо провести анализы. Передам лорду Рутвену полученные мною результаты как можно скорее, ибо понимаю, что всяческими отсрочками настроил его враждебно. Но откуда моя неохота? Откуда мой, должен признаться себе, страх? Поведение клеток его крови из рядя вон выходящее, но должно же существовать рациональное объяснение их состоянию. Что может быть более волнующим в медицине, чем задача по выявлению такого объяснения? Кто знает, какие тайны удастся раскрыть?

Продолжу работу над сангвигенами завтра после полудня.

Телеграмма доктора Джона Элиота

профессору Хури Джьоти Навалкару

Приезжайте как можно скорее. Замечательные разработки. Нужен ваш срочный совет. Больше не к кому обратиться.

Джек.

Дневник доктора Элиота

5 мая. Позвольте мне напомнить самому себе о собственных методах. Это крайне важно, ибо боюсь погрязнуть в диких и нелогичных выводах. Нужно очистить голову от всего воображаемого, от лихорадочных эмоций, добычей которых я стал в последнее время, и подойти к данным с холодным безразличием ученого. Да, это действительно исключительное дело, но, судя по моему опыту, именно исключительное оказывалось наиболее многообещающим при внимательном рассмотрении. Мне следует отбросить все мысли о фантастическом, иметь дело лишь с фактами, голыми фактами. Дедукция – ничто, если она перестает быть точной.

Ну что ж... Сегодня утром начал делать анализ крови лорда Рутвена, стараясь определить его сангвиген. Взял мазок и поместил на стеклышко под микроскопом. Как и ранее, заметил, что красные кровяные тельца мертвы, а белые еще живы. Затем взял пробу своей собственной крови и добавил к мазку. Результаты незамедлительны. Фагоцитоз типа, выявленного Мечниковым: мои собственные кровяные тельца – как красные, так и белые – были атакованы белыми тельцами крови лорда Рутвена, поглощены и разрушены. Затем проба словно запульсировала, будто создавался какой-то заряд. Далее невооруженным глазом было видно, как мазок вздрагивает, расползаясь по стеклышку. Мои клетки были полностью подавлены и разрушены.

Повторил эксперимент с пробами недельной давности лейкоцитов лорда Рутвена и Гайдэ – те же результаты. Тогда я взял пробы у Ллевелина и двух медсестер, чьи типы крови, по моему определению, взаимно отличались, но у всех трех сангвигенов клетки также были атакованы и поглощены, а когда процесс закончился, все приняло такой вид, будто ничего не произошло. Однако красные тельца в крови лорда Рутвена вдруг ожили – результат столь необычный, противоречащий медицинской, да и вообще всей науке, что я в него едва могу поверить. Но доказательство неопровержимо: я продолжил опыты, беря кровь у всех добровольцев, кого только мог привлечь,– и результаты оказались теми же, что и ранее.

Вывод? По-видимому, у лорда Рутвена болезнь, никогда ранее не встречавшаяся в медицинской науке, а его тип крови представляется мне весьма странным. Но кроме этого, не могу и не хочу делать выводов.

Вспомнил о замечании своего старого профессора в Эдинбурге, доктора Джозефа Белла. «Исключите невозможное,– постоянно говорил он мне,– и оставшееся, как бы оно ни было неправдоподобно, всегда будет правдой».

Но если ничего не остается? Тогда нужно невозможное признать за правду?

6 вечера. Надо бросить это направление исследований. Возможно, существует то, что человек не должен пытаться познать. Вспомнил Каликшутру и распоротое тело мальчика. Если невозможное устанавливается как реальность, то какие же рамки и границы остаются? И куда мы можем зайти?

11 вечера. Поехал, несмотря на то что вначале решил не ехать. Лорд Рутвен принял меня в кабинете. Стоял погожий вечер, но шторы были задернуты, и лишь одна свеча освещала комнату. Однако я сразу заметил, что по обеим сторонам от лорда Рутвена сидят мужчины и женщины, их лица и руки отсвечивали в темноте. Когда я вошел, они улыбнулись – зубы у них были белые, как слоновая кость, и острые, а в облике этих людей проглядывало что-то хищное. Я ждал, что лорд Рутвен предложит им уйти, но он не предложил, и я едва ли этому удивился, ибо понял, что лорд Рутвен не один страдает от загадочной болезни. Всех присутствующих отличала одна и та же бледная красота в сочетании со странным выражением какого-то ужасного распада, зла. Лорд Рутвен жестом попросил меня придвинуть кресло. Я так и сделал и по его просьбе принялся рассказывать об опытах, которые проводил весь день.

– Короче говоря,– подвел я итог,– я не уверен, что ваша болезнь – анемия. Такой ее формы я прежде не наблюдал. Далее, она поддается...– здесь я прервался и взглянул в ждущие моего ответа глаза.

Они смотрели на меня, не мигая.

– Продолжайте,– приказал лорд Рутвен.

– Я хотел сказать, что ваша болезнь, представляющая собой нехватку гемоглобина в крови, поддается определенному лечению.

– То есть?

– Так ли уж необходимо говорить об этом?

– Говорите,– велела одна из его спутниц, кривя губы в усмешке.

Я опер подбородок о кончики пальцев.

– Кровь! – сказал я ей.– Ее можно вылечить свежей человеческой кровью...

Я вновь взглянул в глаза лорда Рутвена. Они были холодны, как и раньше, но уже не так непроницаемы: в них читались печаль и самоупрек, и я понял, что мои подозрения оказались верны. Но все же в этот момент я не мог принять их за правду. Я всмотрелся в лица сидящих предо мною, ища какие-нибудь признаки отрицания, но лица застыли, словно маски мертвецов, а от наступившей в комнате тишины у меня мурашки поползли по коже.

Один из собравшихся вдруг рассмеялся:

– Боюсь, милорд, этот малый подтверждает мое мнение, что доктора ужасающе тупы. Вы им платите деньги, а они приходят сообщить вам то, что вы уже знаете.– Он зевнул.– Черт меня дери, с каким же нетерпением я жду настоящего сюрприза.

Лорд Рутвен жестом руки велел ему замолчать и наклонился ко мне.

– Доктор Элиот,– проговорил он,– полагаю, вы согласитесь, что жажда крови уже сама по себе болезнь?

Я постарался сохранить бесстрастность:

– Согласен.

– Тогда, может быть, существует лечение от такой жажды? Кровь такого типа, который бы не поглощали наши клетки?

– Если она и существует,– медленно сказал я,– то ее еще надо найти.

– Но вы справитесь с этим? Если продолжите ваши исследования?

– Тогда мне нужно узнать нечто большее, чем вы готовы сообщить мне. Мне потребуется правда, милорд.

Ответа не было. И вновь от наступившей тишины у меня мурашки пробежали по коже.

– Он ничем не может нам помочь,– заявила одна из женщин, а другая кивнула.– Это несправедливо.

– Да? – вскинул бровь лорд Рутвен.

– Он смертен. Что он может знать? – проговорила женщина.– Лечения нет!

– Но мы еще толком не искали,– холодно возразил лорд Рутвен.

Женщина пожала плечами:

– Вы уже искали, милорд. Помните того, другого, доктора...

– Там все было по-другому.

– Почему же?

Тень пробежала по лицу лорда Рутвена. Не отвечая, он заглянул мне в лицо, и вдруг блеск его глаз поглотил меня. Как и раньше, я почувствовал, что рассудок мой охватывает ужас. Я сдался, как наркоман – дыму опиума, и предо мной предстали все мои мечты: перспектива завершения крупной работы, революция в медицине, изменение хода биологии и науки... Если только я смогу помочь ему, если только найду исцеление. И внезапно я почувствовал гнев, поняв, что он искушает меня, тряхнул головой и попытался освободиться.

– Лечение? – вскричал, я, обретя голос и вскакивая.– Лечение чего, милорд? – Я уставился на него, застывшего в своем кресле.– Что это за болезнь, на которую можно только намекать? Это жажда крови, в которую я бы никогда не поверил, если бы не разглядел ее в мазке под микроскопом?

Молчание. И вновь блеск глаз, которые нельзя было назвать человеческими. Тут я внезапно рассмеялся, глядя на них, на этих чудовищ, родившихся из тьмы фольклора и мифов, выявленных наконец-то современной наукой. Ирония эта позабавила меня.

– Вы правы,– сказал я, склоняя голову к обругавшей мою работу женщине.– Я не могу вам помочь. Извините.– Оглянувшись на лорда Рутвена, я направился прочь из комнаты.

– Постойте!

Я замер.

– Подождите!

Я обернулся. Лорд Рутвен привстал из кресла.

– Прошу... прошу вас,– прошептал он.

И вдруг его красивое лицо исказила ужасающая ярость, в которой смешались бушевавшие в его душе гордость, отчаяние и стыд. Он содрогнулся, крепко сжал подлокотники, но потом черты лица его приобрели прежнее спокойствие, а когда он заговорил, зубы его ощерились, как клыки зверя.

– Я не привык просить,– прошептал он. Холод в его глазах парализовал.– Не сомневайтесь, доктор, я мог бы довести вас, если бы захотел, до сумасшествия или смерти. Или до чего-нибудь... более худшего.– Он улыбнулся.– Не дерзите мне

Одна из женщин взяла его за руку.

– Милорд, прошу вас,– слегка испуганно пролепетала она.– Отпустите его или убейте, и дело с концом.

Во взгляде лорда Рутвена все еще светилась ярость.

– Милорд,– снова потянула она его за рукав.– Не забывайте...

– Не забывать чего? – нахмурился он.

– Наши тайны всегда ошарашивают смертных, приобщившихся к ним. Вы же знаете... Вспомните Полидори.

Полидори... При звуке этого имени я вздрогнул. Лорд Рутвен, видимо, заметил гримасу моего удивления и фыркнул:

– Нет, Полидори жаден, он все хочет заграбастать. Этот человек другой, он не похож на Полидори.

– Так вы лгали,– тихо промолвил я.– Вы знали его.

Лорд Рутвен пожал плечами:

– Меня волновала ваша безопасность, доктор Элиот.

– Каким образом? '

– Полидори опасен и совершенно выжил из ума... Да вы знаете, вы же встречались...

По собравшимся прошел ропот:

– Они встречались? Где?

– В Ротерхите. Не так ли, доктор Элиот?

Я медленно кивнул

– Видите ли, доктор Элиот – великий сыщик,– указал он на меня.– Вы были правы, доктор Элиот, это Полидори послал мне программку на первое выступление Люси. Я теперь уверен в этом. И Полидори же заманил моего двоюродного брата Артура Рутвена в объятия смерти. Вот почему я предупреждаю вас: держитесь от него подальше.

– Ваши намеки,– наконец произнес я, взвесив его слова,– очень интригуют.

Лорд Рутвен повел бровью:

– Неужели?

– Смерть Артура Рутвена, например... Я считал, что она связана с его работой в Индийском кабинете. И в то же время вы говорите, что он погиб из-за родства с вами?

– А вы не думали, что обе теории могут оказаться правильными?

– Как?

– У вас свои секреты,– пробормотал лорд Рутвен,– а у меня – свои.

– Так вы мне скажете?

Он еле заметно кивнул:

– Может быть. В свое время.

– А программка, которую вам прислал Полидори... Вы не расскажете, в чем здесь опасность?

Лорд Рутвен покачал головой.

– Тогда скажите, в опасности ли Люси?

Как только я произнес это, лорд Рутвен вздрогнул Но лицо его осталось застывшим, и он ничего не ответил.

– Она же ваша двоюродная сестра,– настаивал я.– Если вражда к вам со стороны Полидори уже убила брата Люси, то не полагаете ли вы, что обязаны обеспечить безопасность девушки?

– Благодарю вас,– холодно отозвался лорд Рутвен,– за напоминание о моих обязанностях.

– Мне очень нравится Люси,– признался я, отчего лорд Рутвен скривил губы, но я проигнорировал его усмешку.– Если в Ротерхите действительно плетется какой-то заговор...

– То вам. лучше не вмешиваться в него,– прервал меня лорд Рутвен.– Доктор Элиот, это вам искренний совет. Несмотря на ваш сегодняшний отказ, мое восхищение вами остается непоколебимым. Вы предпочитаете оставаться в стороне. Что ж, будьте верны вашему решению. Не вступайте в борьбу с Полидори.– Он взял мою руку и пожал ее.– И не ездите в Ротерхит.

Прикосновение его пальцев было столь холодным, что я невольно содрогнулся. Лорд Рутвен улыбнулся и выпустил мою руку.– Прошу вас,– прошептал он, отступая.– Предоставьте Полидори мне.

Я продолжал смотреть на него, чувствуя, что наша беседа подходит к концу, а потом повернулся и направился к двери. На этот раз лорд Рутвен не пытался остановить меня. Но у двери я задержался и обернулся.

– Против вас выступает не Полидори,– бросил я.– В Ротерхите, вниз по Темзе, есть кто-то – что-то – гораздо сильнее его... гораздо сильнее вас, милорд.

Лорд Рутвен пристально посмотрел на меня, долго ничего не отвечая, и я испугался, что мои слова разозлили его. Наконец он вежливо кивнул, словно признавая мою правоту, и я понял, что они его почти не удивили. Я повернулся, вышел и заспешил прочь от его дома.

Направляясь к Оксфорд-стрит, я прошел мимо парадного подъезда дома семьи Моуберли. На первом этаже еще горели огни, и, вспомнив, что днем ранее Джордж заходил ко мне, я позвонил в дверной звонок и спросил, дома ли он. Его не было. Я уже было отошел от двери, как услышал доносящийся из ближайшей комнаты голос Люси. Я попросил привратника впустить меня и, войдя в гостиную, увидел, к своей радости и изумлению, что там сидят рядышком Люси и леди Моуберли. Они обе встали, приветствуя меня.

– Наш миротворец! – воскликнула леди Моуберли, пожимая руку Люси.– Видите, доктор Элиот, мы отлично подружились...

Они стали уговаривать меня остаться, но я не был настроен на беседу и не принял их предложение, согласившись, однако, как-нибудь отправиться с ними на прогулку.

Я спросил у леди Моуберли, где Джордж.

– Он работает допоздна у себя в конторе,– ответила она.

Я постарался не выдать беспокойства, но она, видимо, почувствовала что-то, ибо по лицу ее пробежала тень. Однако она не стала расспрашивать и предоставила Люси возможность проводить меня до дверей.

– Она в порядке? – шепнул я Люси.

Девушка кивнула.

– Да, спасибо, Джек, в полном порядке...– Она быстро поцеловала меня в гцеку и улыбнулась.– Вы такой ркас-но деловой,– махнула она рукой в сторону гостиной,– но все же вы увидели плоды вашей работы.

– Да,– задумчиво промолвил я, задерживаясь у двери.– Люси...

Я был в нерешительности, не зная, что сказать ей. Она ждала, вопросительно подняв брови, а я невольно вспомнил о лорде Рутвене, и кровь, должно быть, отхлынула от моего лица, ибо я вдруг заметил, что Люси встревоженно смотрит на меня.

– Джек,– удивилась она,– что с вами? Вы ркасно выглядите.

Я собрался с силами.

– Люси,– прошептал я,– будьте осторожны. Ради Бога, будьте осторожны! Предупредите Нэда и берегите сына и себя. И прежде всего... не доверяйте лорду Рутвену! Не подпускайте его к вашему ребенку...

Она нахмурилась и открыла было рот, чтобы расспросить меня, но я не стал ждать, ибо что еще я мог ей сказать? Я сам не осознаю величину угрозы. И все же, понимая всю серьезность ситуации, я знал, что никогда не смогу покинуть Люси.

И даже теперь, когда я могу оценить свое поведение более здраво, я все равно уверен, что сделал правильный выбор – я не могу свернуть со своего пути, несмотря на то что обещал лорду Рутвену не вмешиваться в его мир. Бог знает, во что я ввязался, но столь многое поставлено на карту, столькие жизни. И если мне еще раз придется очутиться за пределами науки, значит, быть тому. И прошу, Боже, не дай мне повторить прежние ошибки.

Для памяти. Надо как можно скорее переговорить с Хури.

12.30 ночи. Ллевелин вернулся поздно. Передал мне записку, оставленную Джорджем сегодня утром. Я лихорадочно раскрыл ее и прочел следующее: «Уехал в Ротерхит. Не беспокойтесь, старина. Думал, вы поедете со мной, но, черт подери, вас не было. Ну, ладно. Всего хорошего, старик! Джордж».

Он идиот и всегда был таковым. Не знаю, что делать. Все это втягивает меня в гонку, в которой я не думал участвовать.

Но ведь ему грозит опасность...

1 час ночи. Выбора нет. Надо ехать. Иду ловить кэб.

Телеграмма профессора Хури Джьоти Навалкара

доктору Джону Элиоту

Организован ряд лекций Париже. Ситуация критическая? Если нет, приеду окончании.

 Хури.

 Дневник доктора Элиота

6 июня. На конторке у меня телеграмма от Хури. Критическая ли ситуация? Не уверен. Не уверен больше ни в чем. Навещая в тот вечер лорда Рутвена, я еще мог быть в чем-то уверен, но все изменилось. Даже моя решимость встретиться лицом к лицу с невозможным кажется сейчас комичной и совершенно ненркной. И все же мне нужна уверенность. Через что же я прошел? Мне надо очистить свой рассудок. Забыть означает сдаться. Надо применить разум, вспомнить. Именно сейчас нельзя отказываться от моих методов.

Итак, около часа ночи я отправился в Ротерхит. Сидя в кэбе, я боялся, что поездка будет обескураживающей или бесполезной. Вначале первый вариант казался более вероятным, ибо, как только мы въехали в паутину улиц, я почувствовал, что безнадежно заблудился, а когда кэбмен стал проявлять нетерпение, пришлось заплатить ему и проводить его взглядом. Продолжил свои поиски пешком, но без особого везения. Странно, ибо у меня превосходное чувство направления и я был уверен, что запомнил место, где стоял склад. Не без труда нашел главную улицу; улицы, отходящие от нее, словно растаяли. Искал вход в склад почти с полчаса, а тем временем сгустился туман, и переулки стали еще более незнакомыми, приобрели странный вид. Наконец, бросив поиски, вернулся на главную улицу, оттуда прошел на Колдлэйр-лейн. Нашел без труда.

Витрина лавки была погружена во тьму, но дверь на улицу была приоткрыта. Внутри – никого. Приблизившись к лестнице, я вновь почувствовал вонь опиума и, поднимаясь по ступеням, услышал кашель наркомана, вдыхающего одуряющий дым. Отодвинув занавеску, я увидел, что комната, как и прежде, полна – из темноты проступили скрюченные, скорченные тела, большинство лиц казались знакомыми. Я вгляделся сквозь дым в угол. Там, скрючившись у жаровни, сидела старуха-малайка. Я шагнул к ней, и, заслышав меня, она вдруг подняла голову и оскалила зубы. На губах ее выступила желтая слюна, старуха втянула ее в себя, и, словно по сигналу, другие наркоманы зашевелились, зашипели, и общий шум стал весьма неприятен, будто доносился из ямы, кишащей разозленными змеями. Человек у моих ног забормотал что-то, застонал и потянулся ко мне, а когда я пнул его, другой попытался схватить меня за ногу, потом еще один... и еще...

Я отбивался тростью, и несколько секунд мне удавалось держать оборону, но боль для этих доходяг ничего не значила, столь полна была их приверженность к наркотику. Вскоре меня почти повалили на пол. Мягкие белые пальцы обхватили мое горло, подняли голову, и я увидел перед собой старуху-малайку. В руках у нее была трубка, и она протягивала ее мне. Я крикнул, чтобы она убиралась, но взгляд ее совершенно остекленел, и слова мои не возымели никакого действия. Когда чубук трубки коснулся моих губ, я крепко сжал зубы и почувствовал, как чьи-то пальцы стараются разжать мне челюсти. Пальцы наркоманов были влажны от пота и скользили, когда они пытались ухватить меня за щеки.

Вдруг старуха-малайка затряслась, и на губах ее появилась отвратительная ухмылка. Она вдохнула из трубки и склонилась надо мною. Ее слюна закапала мне на лицо, и я почти задохнулся, когда ее губы коснулись моих. Каким-то образом мне удалось не разжать зубы, я старался вздохнуть и не мог, ибо губы малайки припечатались к моим, и густой бурый дым наполнил мне рот. Я начал дергаться, но чьи-то руки прижали меня к полу, а малайка все держала меня, все длился ее поцелуй, и я понял, что вскоре мне придется сделать вдох. Я почувствовал, что комната завертелась вокруг меня, но все-таки не вдохнул. Глаза малайки закатились, лицо ее набрякло, рывок... и наконец я мог вздохнуть. Я ожидал почувствовать вкус дыма в горле, но он не появился. Я задышал, ощущая, как вкус опиума разбавляется воздухом, открыл глаза и осмотрелся. На меня с улыбкой на губах уставился Полидори.

– Зачастили к нам, доктор. Польщен. А их извините,– указал он на корчащиеся тела у его ног,– за то, что из-за опиума у них возникают не те мысли.

Медленно я поднялся, вздохнул поглубже.

Полидори насмешливо рассматривал меня.

– Зачем приехали? – наконец спросил он.

– Боюсь, за тем же, что и в прошлый раз.

– Ах,– Полидори потер руки.– Так у вас появляются привычки наркомана! Прошу сюда!

Он открыл дверь за жаровней, и я последовал за ним через мостик.

– Какой вы внимательный и преданный друг,– сказал он, открывая предо мною двери склада.– Все-то вы охотитесь за сэром Джорджем, все-то его спасаете.– Он осклабился.– Тоже мне, ангел-хранитель.

– Так с Джорджем все в порядке? – поинтересовался я.

– Как никогда лучше. Супружеская неверность укрепляет его здоровье, не находите?

– Вы не навредили ему?

Полидори напустил на себя вид, будто его жестоко оклеветали.

– Я?! – вскричал он.– Навредил сэру Джорджу? Чего ради должен я ему вредить? Кроме того,– забормотал он мне на ухо,– я бы не отважился... Ведь он любовник ее сиятельства...

Полидори приблизил свое лицо к моему, бледные глаза расширились, внезапно он разразился смехом и пинком распахнул дверь.