Текст книги "Тайная история лорда Байрона, вампира. Раб своей жажды"

Автор книги: Том Холланд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 45 страниц)

Оно прозвучало так, как будто я никогда не слышал его прежде. Внезапно оно показалось мне странным, пугающим, незнакомым.

– Смерть! – ответили эхом горы на мой крик.

Я обернулся. Агасфер улыбался мне. Его лицо, как и прежде, было гладким. Медленно он преклонил колено.

– Ты достоин быть императором.

Я посмотрел на него и на то место, где он стоял, возле бьющего из земли потока.

– Паша..– сказал я и нахмурился. Меня начало трясти.– Ты – не он. Паша умер.

Выражение лица Агасфера не изменилось.

– Где бы он ни был... ты теперь император.– Он внезапно улыбнулся и отсалютовал мне.– Да здравствует император!

Я вспомнил крик на поле Ватерлоо.

– Все это время,– медленно произнес я,– с того момента как я покинул Англию, ты преследуешь меня, насмехаешься надо мной. Почему?

Агасфер пожал плечами и склонил голову в знак согласия.

– Мне скучно,– сказал он.– Эта вечность невыносима.

Агасфер взглянул на туман, который клубился подобно океану вдали.

– В мире существуют силы,– произнес он наконец,– полные необъяснимой власти и величия. Вы сами, милорд, являетесь подтверждением этого. В вас соединены два полюса – жизни и смерти; то, что люди ошибочно разделяют, вы объединяете. Вы великий, милорд, ужасающе великий, но есть силы и существа, которые могущественнее даже вас. Я говорю это, чтобы одновременно предостеречь и помочь вам в ваших страданиях.

Он погладил меня по щекам и поцеловал.

– О милорд,– сказал он,– ваши глаза так же глубоки, прекрасны и опасны, как и мои. Вы необыкновенный, удивительный.

Он взял мою руку и увлек на вершину скалы.

– Я иногда появляюсь перед людьми, чтобы мучить их мыслями о вечности, но перед вампирами, которые лучше понимают меня и испытывают большее благоговение,– никогда. Но вы, вы нечто особенное. До меня дошли слухи, что повелитель Смерти избрал себе нового императора. Ваша слава распространилась по всему миру. Лорд Байрон, лорд Байрон – ваше имя вертелось у всех на языке. Я был заинтригован. И явился к вам. Я испытал вас.

Агасфер замолчал и улыбнулся.

– Милорд, я могу обещать вам, что вы станете таким императором, какого еще не знали вампиры. И все же я предупреждаю вас. Если я и насмехался над вашими надеждами, то только чтобы напомнить вам, что вы не сможете убежать от своей природы. Мечтать о чем-то другом значит мучить себя. Не доверяйте науке смертных, милорд. Не в ее силах объяснить что-либо такому существу, как вы. Неужели вы действительно хотите спастись от собственной жажды? – Агасфер рассмеялся и повел рукой.– Если бы бездна смогла извергнуть свои секреты...

Он ждал. Пропасть под нами была такой же молчаливой, как и прежде. Агасфер снова рассмеялся.

– Настоящая правда невыразима, милорд. То, что знаю я, вам недоступно. Довольствуйтесь своим бессмертием.

– А вы пьете кровь?

Агасфер посмотрел на меня, но ничего не ответил.

– Вы пьете кровь? – с горечью повторил я.– Как вы можете говорить мне «довольствуйся»? Я проклят. Как вы не можете понять это?

Агасфер слабо улыбнулся. Мне показалось, что я увидел в его глазах отблеск насмешки.

– Любое бессмертие, милорд, есть проклятие.

Он помолчал и взял меня за руки.

– Примите его, примите его таким, какое оно есть, и оно станет для вас благословением.– Его глаза расширились.– Это шанс, милорд, пребывать среди богов.

Он поцеловал меня в щеку и прошептал:

– Проклятие не должно вызывать к себе ненависть у тех, на кого оно падает, не надо ненавидеть самого себя, не надо ненавидеть собственное бессмертие. Приветствуйте величие, которое вы готовы принять.

Он жестом указал на небо и горы.

– Вы достойны править, более достойны, чем кто-либо из вашей породы. Так правьте же, милорд! Будьте императором! Я могу помочь вам только тем, что буду уговаривать вас оставить свою смехотворную вину! Посмотрите – мир лежит у ваших ног! Тот, кто превосходит и подавляет человечество, должен быть выше ненависти черни. Не бойтесь того, кем вы являетесь. Восторжествуйте!

Под нами клубились белые и серые облака, подобно пене Стикса. Но когда я стал вглядываться, то увидел, что они начали расступаться, и моему взору открылась глубокая бездна. Мой дух, подобно свету, стрелой пронзил пространство. Я почувствовал пульс жизни, наполняющий небеса Сами горы, казалось, шевелятся и дышат, и я представил, что по их каменным венам течет кровь. Я так ярко представил это, что мне захотелось разорвать горы и напиться их крови, крови всего мира. Я подумал, что эта страсть, жажда бессмертия переполнит меня, и все же этого не случилось, ибо мое сознание расширилось до невероятных размеров под воздействием красоты гор и моих собственных мыслей. Я повернулся к Агасферу. Он изменился. Он вытянулся высоко над горами, прямо в небо – гигантской тенью на фоне рассвета, поднимавшегося над Монбланом. Я почувствовал, как поднимаюсь вместе с ним, летя на крыльях ветра. Я увидел Альпы, простирающиеся внизу.

– Кто ты? – спросил я снова. – Какова твоя природа?

Я почувствовал, как голос Агасфера рефреном звучит в моем сознании:

– Ты достоин править! Восторжествуй!

– Да! – закричал я, смеясь.– Да!

Затем я почувствовал под ногами землю. Я стоял на скале, и ветер, завывая, дул мне в спину. Ветер был холодным. Я был один. Агасфер исчез.

Я вернулся на дорогу и убил первого же крестьянина, которого встретил. Я обескровил его. И ощутил, каким чудовищем я был, ненасытным и одиноким. Позднее мы проезжали с Хобхаузом мимо тела моей жертвы. Вокруг собралась толпа. Какой-то человек склонился над мертвецом. Когда мы поравнялись с ним, человек поднял глаза и взглянул мне в лицо. Это был Полидори. Мы пристально смотрели друг на друга, пока он не отвел взгляд. Я дернул поводья и рассмеялся при мысли, что Полидори преследует меня. Я был вампиром, неужели этот глупец не понимает, что это значит? Я снова расхохотался.

– Ну,– сказал Хобхауз,– мне кажется, ты внезапно повеселел.

Мы спустились с Альп в Италию. На всем пути я безжалостно убивал и пил кровь. Однажды вечером в окрестностях Милана я захватил красивого мальчика-пастуха. Вкус его крови был такой же нежный, как и его губы. Едва насытившись, я почувствовал чье-то прикосновение сзади.

– Черт возьми, Байрон, у тебя всегда был отличный вкус. Где ты нашел такое прекрасное создание?

Я повернул голову и улыбнулся.

– Ловлас.

Я поцеловал, его. Он был таким же ослепительным и жестоким, как и прежде.

Мы рассмеялись и обнялись.

– Мы ожидали тебя, Байрон,– сказал он.– Добро пожаловать в Милан.

В городе собрались и другие вампиры. Они прибыли, как сказал мне Ловлас, чтобы выразить мне свое почтение. Я не нашел это странным. После всего, что случилось, они обязаны были воздавать мне почести. Их было двенадцать, двенадцать вампиров Италии. Все очень опасные и красивые. Их власть была велика, как власть Ловласа. Но все же я превосходил их, я хорошо чувствовал это, даже Ловлас, казалось, был обескуражен. Я поведал ему в сдержанных намеках о своей встрече с Агасфером. Он никогда не слышал о нем прежде. Это обрадовало меня. Когда-то он был моим учителем, теперь господствовал я. Он и другие вампиры не смели ослушаться моего приказа не трогать Хобхауза. Вместо этого мы охотились за другими жертвами, и на наших пиршествах кровь лилась рекой.

У нас стало обычаем перед каждой оргией посещать оперу. Однажды вечером мы с Ловласом и другим вампиром, прекрасным и жестоким, как мы все, с графиней Марианной Лукрецией Ченчи, отправились туда. Выйдя из экипажа и расправляя подол своего малинового платья, графиня вдруг принюхалась, ее зеленые глаза сузились, она повернулась ко мне.

– Здесь кто-то есть,– сказала она.– Он преследует нас.

Она провела перчатками вдоль руки, как кошка, которая вылизывает свою шерсть.

– Я убью его.

Я нахмурился. Я тоже ощутил запах крови нашего преследователя.

– После,– сказал Ловлас, беря Марианну под руку.– Поторопимся, или мы пропустим начало оперы.

Марианна бросила на меня взгляд. Я кивнул ей. Мы заняли места в нашей ложе. Этим вечером давали «Дон Жуана» – оперу про человека, который соблазнил и бросил тысячи женщин. Когда началась опера, у всех нас засверкали глаза, потому что казалось, что опера написана для нас. Ловлас обернулся ко мне и улыбнулся.

– Вы вскоре увидите, Байрон, как этого плута отчитывает жена. Он бросит ее, потому что он закоренелый злодей.

Он ухмыльнулся.

– Этот человек мне по сердцу,– ответил я.

Вошла жена, и Дон Жуан выбежал, оставив ее на попечении слуги. Тот начал петь ей, описывая подвиги своего хозяина по всему миру:

– В Германии – двести тридцать одна; сотня – во Франции; в Турции – девяносто одна.

Я сразу же узнал арию и повернулся к Ловласу.

– Это та самая мелодия, которую ты все время напевал,– сказал я,– когда мы охотились в Константинополе и Греции.

Ловлас кивнул.

– Да, сэр, но мой собственный список намного длиннее.

Марианна обернулась ко мне, оглаживая длинные черные волосы.

– Deo, это рождает во мне убийственную жажду.

В этот самый момент нас потревожили. Дверь в нашу ложу с шумом распахнулась. Я обернулся. Изможденный молодой человек пристально смотрел на меня. Это был Полидори.. Он поднял руку и указал на нас.

– Вампиры! – закричал он.– Они вампиры, я видел их, у меня есть доказательства!

Когда вся публика повернулась в нашу сторону, Марианна встала.

– Mi scusi, прошу прощения,– прошептала она

В ложу вошли солдаты. Она что-то прошептала им. Те кивнули, грубо схватили Полидори под руки и выволокли из ложи.

– Куда его? – спросил я.

– В темницу.

– За какое преступление?

– Один из солдат будет утверждать, что Полидори оскорбил его.– Марианна улыбнулась.– Так обычно делают, милорд.

Я кивнул Опера продолжалась. Я смотрел, как Дон Жуана поглотил ад.

– Покайся! – приказывали ему.

– Нет! – кричал он в ответ.

– Покайся!

– Нет!

Я восхищался его силой духа. Марианна и Ловлас испытывали то же.

Мы вышли в темноту улиц, их глаза загорелись от жажды.

– Ты идешь, Байрон? – спросил Ловлас.

Марианна покачала головой. Она улыбнулась мне и взяла Ловласа под руку.

– У милорда сегодня вечером другие дела.

Я кивнул и подозвал свой экипаж.

Полидори ждал меня.

– Я знал, что вы придете,– сказал он, содрогаясь, когда я вошел в камеру.– Вы собираетесь убить меня?

Я улыбнулся.

– Я обычно не убиваю своих знакомых.

– Вампир! – внезапно выкрикнул Полидори.– Вампир, вампир, вампир! Проклятый, отвратительный вампир!

Я зевнул

– Да, спасибо, наконец-то вы догадались.

– Кровопийца!

Я рассмеялся. Полидори вздрогнул от моего смеха. Он прижался к стене.

– Что вы собираетесь со мной сделать? – спросил он.

– Вы будете выдворены из Милана. Уедете завтра.

Я бросил ему мешочек с монетами.

– Вот, возьмите это и никогда не пытайтесь преследовать меня.

Полидори с недоверием уставился на монеты. И вдруг бросил их обратно.

– У вас есть все, не так ли? – выкрикнул он.– Здоровье, талант, власть – и теперь даже благородство. О, великолепно! Сатана, который был так добр... Ну и черт с вами, Байрон, катитесь в ад. Вы проклятый обманщик, вот вы кто, я ненавижу вас, ненавижу! Если бы я был вампиром, я бы стал господином всего!

Он тяжело упал и, всхлипывая, пополз к моим ногам. Я протянул к нему руку. Полидори отпрянул.

– Будьте вы прокляты! – снова закричал он.

Он снова пополз вперед и положил голову мне на колени. Я нежно гладил его волосы.

– Возьми деньги,– прошептал я,– и уходи.

Полидори поднял на меня глаза.

– Иди к черту.

– Уезжай.

Полидори молча стоял на коленях.

– Я был бы созданием ужасной силы,– произнес он наконец,– если бы стал вампиром.

Воцарилась тишина. Я смотрел на него со смешанным чувством жалости и презрения. Затем он внезапно захныкал. Я оттолкнул его ногой. Лунный свет лился через окно в камеру. Полидори упал на место, освещенное луной. Он заскулил, когда я начал срывать с него рубаху. Моя кровь разжигала меня. Я поставил ногу на грудь Полидори. Он лишь смотрел на меня. Я прокусил ему горло, затем полоснул по груди кинжалом. Я Ьил кровь, которая хлестала из раны, и разрывал кожу до костей, до тех пор пока не обнажил сердце. Оно все еще билось, слабо, но все слабее и слабее. Его нагота была ужасной. Когда-то и я так лежал обнаженный – лишенный достоинства, жизни, своей человеческой сущности. Сердце подергивалось, как рыба, выброшенная на берег реки, и вдруг затихло. Я прошел мимо тела. Я преподнес ему Дар.

Лорд Байрон замолчал. Он пристально смотрел на что-то, находящееся в темноте, чего Ребекка не могла видеть. Он пропустил пальцы через завитки своих волос.

– Дар,– сказала Ребекка.– Что это такое?

– Нечто ужасное.

Ребекка ждала.

– Неописуемое?

Лорд Байрон посмотрел на нее.

– Да, до тех пор пока вы не получите его.

Ребекка не обратила внимания на слова «до тех пор».

– А Полидори,– спросила она,– он... с ним было все в порядке?..

Она поняла, насколько глуп был ее вопрос.

Лорд Байрон выпил еще один бокал вина.

– Он очнулся от смерти, если вы это имеете в виду.

– Но как? Я имею в виду...

Лорд Байрон улыбнулся.

– Как? – переспросил он.– Его глаза раскрылись, он тяжело задышал, судорога пробежала по его конечностям. Он взглянул на меня. Челюсть его отвисла, он забормотал что-то невнятное, несмотря на то что от его оскала на щеках образовались складки. Возможно, он и говорил что-то, но я не слушал; он протянул руку, чтобы удержать меня, но мне невыносим был вид этого тела, этого отвратительного монстра, которому я даровал жизнь. Я повернулся и вышел. Я заплатал охране, чтобы они тотчас проводили Полидори до границы. Но все они были найдены мертвыми несколько дней спустя – разорванными на части, без единой капли крови. Все было сохранено в тайне.

– А Полидори?

– Что с ним стало?

– Вы видели его потом?

Лорд Байрон улыбнулся. Он уставился горящими глазами на Ребекку.

– Неужели вы не догадываетесь? – спросил он.

– Не догадываюсь?

– Тот самый человек, который прислал вас сюда этой ночью. Тот человек, который показал вам бумаги. Человек на мосту.– Лорд Байрон кивнул.– О да,– сказал он,– я еще не раз встречался потом с Полидори.

Глава 12

Не поднимайте тот покров, который

Зовут живые жизнью: пусть на нем

Лишь вымысел мерцает беглым сном,

Все то, чему хотели б верить взоры,—

Два духа, Страх и Чаянье, как воры,

Таятся там, во мраке роковом,

И тени ткут в провале снов глухом,

Над бездной создают свои узоры.

Был некто, кем покров приподнят был:

Любить хотел он,– но в широком мире

Он никого, увы, не полюбил.

Свет в тени, зрячий меж слепых на пире,

Ждал правды он, спасения от зол,

И, как Пророк в пустыне, не нашел.

Перси Биши Шелли. «Сонет» (перевод К. Д. Бальмонта)

– Полидори? Был... тем человеком?

Ребекка застыла в кресле.

Лорд Байрон улыбнулся.

– Почему это так вас удивляет? Я думал, вы догадались.

– Откуда мне было знать?

– Кто же еще был так заинтересован в том, чтобы прислать вас сюда?

Сердце Ребекки учащенно забилось; чтобы как-то успокоить себя, она начала оглаживать волосы.

– Я не понимаю, о чем вы говорите,– сказала она.

Улыбка лорда Байрона стала жесткой. Он рассмеялся и поднял бровь.

– Очень хорошо,– насмешливо произнес он,– значит, вы не понимаете.

Ребекка прислушивалась к биению сердца, биению своей крови, крови Рутвенов, крови Байрона. Она облизала пересохшие губы.

– Полидори, наверное, все еще ненавидит вас? – медленно спросила она.– Даже несмотря на то, что вы дали ему то, о чем он вас просил? Он не испытывает к вам благодарности?

– О, он любит меня.– Лорд Байрон скрестил руки на груди.– Да, он всегда любил меня. Но в Полидори любовь и ненависть переплелись чудовищным образом, и невозможно было отделить их друг от друга

– Вы боялись его?

– Боялся?

Лорд Байрон в удивлении посмотрел на нее. Он покачал. головой, и вдруг стало тихо. Ребекка закрыла лицо руками. Она увидела себя подвешенной на крюке, из сотни ран на ее теле фонтаном хлестала кровь. Она была мертва Ребекка открыла глаза

– Неужели вы не понимаете, какой властью я обладаю? – Лорд Байрон улыбнулся.– Я – боюсь? Нет.

Ребекка задрожала и попыталась встать.

– Сидите.

И вновь ее сознание парализовал страх. Она попыталась бороться с ним. Но он стал еще сильнее. От ее смелости не осталось и следа. Ноги ее подкосились, и она упала в кресло. И вдруг страх прошел. Взглянув невольно в глаза лорда Байрона, она почувствовала, как на нее снизошло необычное спокойствие.

– Нет-нет,– произнес он.– Страх? Я не испытывал его. Вину – да, но не страх. Я сделал с Полидори то, что когда-то сделал со мной паша. Ведь я поклялся, что никогда не сделаю это, а сам превратил Полидори в живого мертвеца. Какое-то время я даже испытывал раскаяние от содеянного и ничего не мог сказать своим друзьям После того, что произошло в тюрьме, я не желал больше видеть Полидори, но графиня Марианна, которая любила меня, нашла доктора. Он сидел в холле гостиницы и истерично смеялся, как сумасшедший. Однако, узнав в Марианне вампира, сразу же успокоился. Он рассказал, что его нанял австрийский граф.

– Он простудился и попросил меня.– Полидори опять одолел приступ хохота.– Он попросил меня, ха, ха, ха, он попросил меня пустить ему кровь! Ха, ха, ха, ха! Ну... я и сделал это. Он сейчас наверху. Мне пришлось объяснить ему, что у него начался рецидив!

Полидори охватил приступ безудержного веселья, затем он разрыдался, и его лицо застыло холодной маской.

– Скажите Байрону,– прошептал он,– после того, что он сделал со мной, мне нужны деньги. Он поймет.

Его глаза вылезли из орбит. Язык, как у бешеного пса, вывалился наружу, с него стекала слюна; все тело содрогалось от конвульсий. Он повернулся спиной к Марианне и выбежал на улицу. Она не стала преследовать его.

Ее совет, когда она рассказала мне о Полидори, был прост:

– Убейте его. Так будет лучше. Есть люди, милорд, которые не умеют принять Дар. Тем более от вас. Ваша кровь слишком могущественна. Она лишила его разума Его нужно уничтожить.

Я не мог пойти на это. Мне хотелось как-то загладить свою вину. Я послал ему деньги, о которых он просил, но с одним условием: Полидори должен был вернуться в Англию. Я решил поселиться в Венеции. Мне не хотелось, чтобы Полидори отправился вслед за мной.

– И он уехал?

– Да, когда получил деньги. До нас доходили слухи, что его наняли англичане в качестве доктора Все они умерли. Никто не заподозрил Полидори. Говорили лишь, что он переусердствовал с пиявками.– Лорд Байрон улыбнулся.– Наконец он вернулся в Англию. Я узнал об этом, потому что он начал досаждать моему издателю своими скучнейшими пьесами. Эта новость позабавила меня. Я предупредил издателя, чтобы он закрывал окна на ночь.

– И он действительно больше не преследовал вас?

Лорд Байрон помолчал.

– Он не осмеливался появиться мне на глаза, пока я был в Венеции.

– Но почему?

– Потому что Венеция была моим оплотом, пристанищем, моим двором. Там я был неуязвим.

– Да, но почему Венеция?

– Почему Венеция?

Лорд Байрон нежно улыбнулся.

– Я всегда мечтал о таком городе и, к счастью, не был разочарован в нем. Почему Венеция? Вы хотите знать? Ах да, я забыл, что все изменилось. Но когда я жил там...

Лорд Байрон снова улыбнулся.

– Очаровательный остров печали и смерти. Грязные дворцы, крысы, рыскающие в темных лабиринтах каналов, переполненных призраками. Политическая слава и власть в Венеции были пустым звуком, Венеция погрязла в удовольствиях и разврате. Все в ней было необычно и чудесно: роскошь и грязь, грациозность и жестокость. Она была как шлюха, чье любвеобилие скрывает болезни. В камне, воде и свете Венеции воплотились мои красота и порочность. Она была вампиром городов. И я провозгласил в ней свое владычество.

Я поселился в палаццо у Большого канала. Я был не один в Венеции. Со мной был Ловлас и другие вампиры, именно графиня Марианна первая убедила меня приехать. Она жила во дворце, расположенном на острове. Она показала мне темницы своего дворца. Они были сырыми, как могилы, со стен все еще свисали цепи. В былые времена, объяснила мне Марианна, на них поджаривали узников.

– Теперь все намного сложнее,– сказала она.– Все рассказывают об этом небылицы, droits.– Она произнесла слово по-французски, на языке Революции, которая свергла старый порядок в Венеции. Она рассмеялась.– Простате меня, милорд. Настоящие развлечения аристократов ушли в прошлое.

Но в самой Марианне сохранился жестокий дух Борд-жиа. Она тщательно отбирала свои жертвы или сама выращивала их. Графиня развлекалась с ними, украшая их, наряжая херувимами, устраивая с ними спектакли. На этих вечерах графине прислуживали ее рабы – бездумные существа, подобных которым я видел в замке паши.

Ловлас, когда напивался, язвительно говорил мне:

– Тебе повезло, Байрон, что ты познакомился с графиней, уже став императором. Посмотри на него,– он показал на одного из рабов,– когда-то он, как и ты, был рифмоплетом и осмелился написать стихи о графине. И что ты думаешь, он до сих пор пишет свои сатиры?

Но шутки Ловласа не вызывали во мне улыбки, я хмуро смотрел на этих истуканов, как они с оцепенелым безразличием подавали нам еду. Хотя Агасфер и наделил меня властью, мне не хотелось менять заведенный порядок. Жестокость Марианны была частью ее красоты, ее вкуса, ее любви к искусству, поэтому я не порицал ее. Но позднее, когда я возвращался домой, впечатления об увиденном во дворце графини вновь нахлынули на меня, давая пищу для размышлений.

Мысли о том, кем я стал, все еще продолжали терзать меня. Я садился в черную гондолу, окаймленную золотой полосой, и отправлялся на охоту. Я тенью скользил по каналам в поисках человеческих отбросов – проституток, сводников, убийц. Я выпивал их кровь и выбрасывал тела за борт, кормя ими крыс, затем плыл дальше по каналам из города в тихие лагуны. Там в полнейшей тишине я заново переживал то, что произошло со мной за ночь. Чувства мои притупились. В них исчезла новизна; чем больше крови я пил, тем быстрее умирала моя душа. Я был вампиром, более того – величайшим из вампиров. Агасфер преподал мне хороший урок. Я не мог отказаться от своего естества, но продолжал сожалеть о том, что утратил. Я вспоминал оперу «Дон Жуан» и занимался любовью так, как ее герой, подавляя в себе все человеческое. Я имел своих бесчисленных любовниц – графинь, проституток, крестьянок – на балах, в гондолах, на улицах у стен, на столах. Да, это была жизнь, это была жизнь, и все же...

Лорд Байрон замолчал. Он вздохнул и покачал головой.

– И все же даже в высочайшие моменты наслаждения и желания я испытывал печаль и сомнение. И эти чувства росли с каждым днем. Я ничего не чувствовал; занимаясь любовью, я уподобился постаревшему развратнику, у которого иссякли силы, но похоть осталась. Я был взбешен до отчаяния. Я думал об этом во время моих одиноких прогулок в гондоле. Кровь была моим единственным наслаждением, смертный человек умер во мне, теперь я едва мог вспомнить того юношу, каким был раньше. Мне приснилась Гайдэ. Мы были вместе с ней в пещере у озера Трихонис. Я хотел поцеловать ее, но вдруг увидел, что лицо Гайдэ превратилось в разлагающуюся зловонную массу, а когда она открыла рот, он был полон воды. Но ее глаза сочились упреком, я отвернулся от нее, и сон исчез. Проснувшись, я попытался вспомнить, каким я был в те времена, когда еще не повстречал пашу. Я начал писать поэму. Она называлась «Дон Жуан». Словно в насмешку над самим собой я выбрал этого героя. Он не был чудовищем – он не соблазнял, не грабил, не убивал, он просто жил. Я отобразил в поэме всю свою жизнь, когда был смертным. Таким образом я прощался со своим прошлым. Моя жизнь прошла, остались только воспоминания. Я продолжал писать мою великую историю жизни, не имея ни малейшей иллюзии, что что-то может спасти меня. Я был тем, кем был,– повелителем вампиров, демоном смерти.

Я снова стал чувствовать себя одиноким. Марианна, Ловлас и другие вампиры всегда были рядом со мной, но я был их императором и поэтому не позволял себе показывать им свою меланхолию. Они все равно не поняли бы меня, потому что были слишком бездушны, их ничто не интересовало, кроме крови. Я снова начал страстно мечтать о друге, родственной душе, с которой мог бы разделить бремя вечности. Это должна была быть исключительная личность. И мне приходилось ждать. Но если бы такой человек нашелся, я бы завладел им и сделал бы его таким же могущественным вампиром, как и я сам.

Через два года пребывания в Венеции я узнал, что Шелли едет в Италию. Вместе с ним путешествовала Клер, она была с моим ребенком, с моей дочерью. Мне недавно сообщили о ее рождении. Я пожелал, чтоб ее назвали Аллегрой, в честь одной проститутки, которой я какое-то время был увлечен. Теперь Аллегру должны были прислать ко мне. Она носила в себе драгоценный, роковой для меня, аромат крови.

Шелли приехал в Италию, и я написал ему письмо, в котором просил посетить меня в Венеции. Но он отказался. Это сильно обеспокоило меня. Я вспомнил Швейцарию, подозрения Шелли по поводу меня, его страхи. Затем он написал мне письмо, предлагая встретиться. Для меня это было большим искушением – увидеть Шелли и Аллегру, да, это было настоящее искушение. Но я боролся с ним, потому что боялся снова почувствовать золотистый аромат, потому что очень хотел увидеть Шелли. Я ждал и не уезжал из Венеции.

В начале апреля меня постиг большой удар. Я узнал, что умерла леди Мельбурн. Тем же вечером она появилась в моем палаццо. Ее очень позабавило мое удивление.

– Ты уехал из Англии,– сказала она.– Неужели ты думал, что я останусь там одна? Кроме того, поползли слухи, почему я не старею.

– А теперь? – спросил я.– Что ты собираешься делать?

– Все.– Леди Мельбурн улыбнулась.– Все, что заблагорассудится. Я стала истинным духом Смерти. Ты тоже, Байрон, можешь последовать моему примеру.

– Нет, не могу, я все еще купаюсь в лучах своей славы.

– Да.– Леди Мельбурн смотрела на воды Большого канала.– До нас в Лондоне дошли слухи о твоем распутстве.– Она мельком взглянула на меня.– Я стала ревнивой.

– Тогда оставайся здесь. Тебе понравится Венеция.

– Я знаю.

– Так ты останешься?

Леди Мельбурн пристально посмотрела мне в глаза, затем вздохнула и отвернулась.

– Здесь Ловлас.

– Да. Так что с того?

Леди Мельбурн дотронулась до морщин на своем лице.

– Мне было двадцать,– в задумчивости произнесла она,– когда он видел меня в последний раз.

– Ты все еще прекрасна,– сказал я.

– Нет.– Леди Мельбурн покачала головой.– Нет, я не вынесу этого.

Она дотронулась до моего лица. Провела рукой по волосам.

– И ты,– прошептала она.– Ты тоже стареешь, Байрон.

– Да.– Я легко рассмеялся.– Морщины в уголках глаз оставляют неизгладимые следы.

– Неизгладимые.– Леди Мельбурн помолчала.– Но не неизбежные.

– Нет,– медленно сказал я и отвернулся.

– Байрон.

– Что?

Леди Мельбурн многозначительно промолчала. Я подошел к столу, взял письмо Шелли и показал его леди Мельбурн. Она прочла и вернула обратно.

– Пошли за ней,– сказала она.

– Ты так думаешь?

– Ты выглядишь на все сорок, Байрон. Ты полнеешь.

Я пристально посмотрел на нее. Я знал, что она говорит правду.

– Хорошо,– сказал я.– Я сделаю так, как ты предлагаешь.

Мою дочь привезли ко мне. Я отказался видеть Клер, она все еще была без ума от меня, поэтому Аллегру привезли в сопровождении няни-швейцарки. Ее звали Элиза. От Шелли, к моему большому разочарованию, не было никаких вестей.

Леди Мельбурн осталась жить в моем палаццо, скрываясь от Ловласа. Она хотела удостовериться в том, что моя дочь действительно приедет.

– Убей ее,– сказала она в первый же вечер, когда увидела играющую на полу Аллегру.– У бей ее сейчас же, пока ты не успел привязаться к ней. Вспомни Августу. Вспомни Аду.

– Я сделаю это,– заверил я ее.– Но не теперь, когда ты рядом. Я должен быть один.

Леди Мельбурн склонила голову.

– Я понимаю,– сказала она.

– Ты не останешься здесь, в Венеции? – снова спросил я.

– Нет. Я пересеку океан и уеду в Америку. Теперь я мертвая. Лучшего момента для посещения Нового Света не придумаешь.

Я улыбнулся и поцеловал ее.

– Мы снова встретимся,– пообещал я.

– Конечно. В нашем распоряжении целая вечность.

Она отвернулась и вышла. Я наблюдал с балкона, как она села в гондолу, ее лицо скрывал капюшон. Я подождал, пока гондола исчезла из виду, затем отвернулся и внимательно изучил свое лицо в зеркале, отмечая следы старения. Я взглянул на Аллегру. Она улыбалась мне, протягивая игрушку.

– Папа,– сказала она.– Bon di, papa.

Она снова улыбнулась.

– Завтра,– пробормотал я.– Завтра.

Я вышел из дворца и нашел Ловласа. Всю ночь я убивал с особой жестокостью.

Наступил следующий день, и я не смог убить Аллегру. И на следующий день, и в день, который пришел вслед за ним. Но почему, хотите вы спросить? Разве нужно спрашивать? В ней было слишком много от Байронов, от меня и от Августы. Она так же, как мы, хмурилась и надувала губы. Глубоко посаженные глаза, ямочка на подбородке, насупленные брови, белоснежная кожа, сладкий голос, любовь к музыке, самостоятельность – все выдавало в ней нашу породу. Я брал ее на руки, раскрывал губы, и она улыбалась мне так же, как это всегда делала Августа. Нет. Я не мог это сделать.

И все же мучительная пытка становилась все невыносимее. Возможно, я забыл о силе тяготевшего надо мной проклятия? Я заметил, что Элиза стала более подозрительной, меня это не беспокоило, но я боялся, что она может написать Шелли. Она не отходила ни на минуту от Аллегры, и все это время моя любовь к моему маленькому Байрону становилась сильнее, и я знал, что в конце концов не смогу убить ее, не смогу увидеть, как ее глаза закроются в последний раз. Это была медленная агония – держать Аллегру рядом с собой. Поэтому я отослал ее в дом британского консула. Дворец вампира не лучшее место для воспитания ребенка.

Но некоторым показалось странным, что Аллегра находится под присмотром посторонних людей. Однажды мы сидели за завтраком с Ловласом и обсуждали наши планы на вечер, когда мне доложили о приходе Шелли. Я поднялся и радостно приветствовал его. Шелли ответил мне тем же, но сразу приступил к цели визита. Он объяснил мне, что его попросила приехать сюда Клер, потому что она беспокоится об Аллегре. Я попытался унять его тревоги. Мы поговорили об Аллегре, о ее здоровье, ее будущем. Шелли, казалось, успокоился, но я так настойчиво пытался убедить его, что он несколько удивился. Ловлас наблюдал за мной своими изумрудными глазами с легкой улыбкой на устах, и, когда я предложил Шелли остаться у меня на лето, Ловлас прыснул от смеха. Шелли повернулся и с враждебностью посмотрел на него. Он взглянул на завтрак Ловласа – кровавый бифштекс,– вздрогнул и отвернулся.

– В чем дело? – спросил Ловлас.– Вам не нравится вкус мяса? – Он ухмыльнулся в мою сторону.– Байрон не говорил, что вы вегетарианец!