Текст книги "Четвертое сокровище"

Автор книги: Тодд Симода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 18 страниц)

– Нет страховки?

Годзэн покачал головой.

– Что же делать? – Он отхлебнул чаю.

– А как насчет его учеников? Они могут здесь дежурить по очереди.

– Хорошая идея. Я свяжусь с ними.

– Я тоже могу помочь. Запишите меня первой.

Сэнсэй Годзэн склонил голову:

– Спасибо.

^{Теменная доля большого мозга: начинается от центральной борозды (разделяющей зоны коры головного мозга) и доходит до затылочной доли. В этой зоне находятся нейроны, отвечающие за сенсорное восприятие, а также окончания болевых нервных каналов.}

^{Какая вообще польза от сознания? К примеру – боль. Мама осознает свою боль, когда ее тело нападает на самое себя. Тогда почему ее тело не может прекратить свои разрушительные действия? Сознание, видимо, способно лишь на переживание субъективного опыта, вроде «мне больно», но не способно ничего с этим опытом сделать – по крайней мере, оно не может изменить его непосредственным воздействием.}

^{Тетрадь по неврологии, Кристина Хона Судзуки}

Отдел хранения данных представлял собой чулан без окон. Тина взяла в руки одно изображение мозга – функциональный скан «МРТ. Каждая картинка была снабжена комментарием, разъясняющим результаты сканирования. Тина должна была назначить снимку номер, ввести аннотацию в базу данных и поместить снимок в архив.

На снимке, который она только что взяла, едва читалось следующее: «Обширное поражение зоны Вернике. Потеря способности понимания речи на 70–80 %. Трудности со связанным речепроизводством».

Тина зевнула – в тихой темной комнате ей хотелось вздремнуть. Она огляделась и уже стала искать, где бы прилечь, как вдруг вошла профессор Портер. Ее волосы были собраны на макушке и зажаты пластмассовой заколкой.

– Как продвигается архивация? – спросила она.

– Нормально. Даже интересно: смотреть на снимки и читать комментарии. – Тина показала рукой на стопку высотой в пару футов. – Начинаю больше понимать в проекте.

– Вот именно. Поэтому мы и даем эту работу аспирантам первого года.

Конечно, кто еще за такое возьмется? – подумала Тина.

Профессор уселась на стул у стола.

– Вы следите за состоянием учителя каллиграфии, о котором рассказывали?

– Он все еще в больнице. Пока не способен общаться.

– И родственников нет?

– Нет, – ответила Тина. – Пока не нашли.

– Я знаю, это может быть нелегко, но нужно постараться. Стоящий объект может сделать исследователю карьеру. Как это было в случае пациента Г. М., у которого после гриппа был поражен гиппокамп^[53] и в результате нарушилась способность трансформировать кратковременную память в долговременную. Каждая минута его жизни протекала так, как будто бы она была первой. пациент прославил не одного исследователя.

– Хорошо, – сказала Тина, – я буду продолжать.

Сан-Франциско

Было уже около десяти, когда Тина добралась до «Тэмпура-Хауса». Люди сидели только за двумя столиками. Тина подождала внутри, высматривая мать, но той нигде не было. К ней подошла Киёми – она держала пачку флаеров со скидками на ужин.

– Как дела у мамы, Хана?

– Я ее сегодня не видела. А что такое? Что случилось?

Киёми нахмурилась и посмотрела по сторонам.

– Расскажу в кабинете. Подойду, как только закрою кассы.

Тина прошла в кабинет управляющего, бросила рюкзак на пол и села на стул. На конторском шкафчике стояло какое-то растение из нефрита. На стене висел календарь компании «ВестКо – Импорт восточных продуктов»: натюрморт из бутылочек с соевым и рыбным соусами, пакетиков с мукой для тэмпуры, огромных банок с побегами бамбука и целлофановых пакетов сушеных креветок.

Тина устроилась на стуле поудобнее и уже приготовилась достать из рюкзака хрестоматию профессора Аламо, как вошла Киёми, держа свернутую и стянутую резинкой ленту кассовых чеков.

– Извини, что заставила ждать. – Она села в кресло за столом. – У нее начались боли – слишком сильные-она не могла работать.

– Вам пришлось отправить ее домой? – Тина не могла припомнить случая, чтобы мать пропустила смену.

– Она не могла нормально ходить, шаталась, как пьяная, – сказала Киёми и быстро добавила: – Конечно же, она не пила, это все болезнь.

Тина никогда не слышала, чтобы мать жаловалась – по крайней мере, на здоровье. Она, естественно, возмущалась по поводу мусора на улицах, которого с каждым годом становилось все больше, или шумных соседей сверху, или же граффити, изгадивших весь город. Но в ее собственной жизни, казалось, не было никаких проблем. Конечно, то была непритязательная жизнь: работа и Тина – вот и все. Именно этого она, казалось, хотела.

– У нее и настроение изменилось.

– Я тоже заметила.

– Какая-то угрюмая стала. Да, угрюмая. – Тина кивнула. – Она никогда не была такой. Всегда жизнерадостная. Трудолюбивая. – Киёми задумалась на секунду и спросила: – Это все из-за рассеянного склероза?

– Возможно. Не могу сказать точно. Поражение нервных клеток мозга может привести к изменению личного.

^{Рассеянный склероз: по непонятным причинам иммунная система человека поражает миелиновый щит вокруг аксонов некоторых нервных клеток, что приводит к образованию бляшек и рубцовых тканевых образований – склероза, – которые значительно ослабляют нервную восприимчивость организма. МРТ помогает обнаружить повреждения (рубцы) в мозгу и сокращения мозговой ткани. (Возникает следующий вопрос: Какого вида сокращения мозговой ткани? Где это происходит? Какие это может иметь последствия?)}

^{Аксон: тонкая, похожая на проволоку ткань, отходящая от тела клетки. Электрические нервные колебания передаются по аксону к другим нейронам. Миелин: жироподобное вещество, состоящее из холестерина, цереброзидов, фосфолипидов, гликопротеинов и воды. Миелин изолирует аксон, помогая сохранить электрический импульс. Этот щит не является постоянным – маленькие разрывы, именуемые узлами Ранвье, функционируют как ретрансляционные станции, усиливая сигнал. Миелин образуется, когда швановские клетки (леммоциты) обволакивают слоями аксоны, которые становятся похожи на свернутые суси.}

^{Тетрадь по неврологии, Кристина Хана Судзуки}

Обе задумались.

– Она ведь никогда не пропускала работу, правда, тетя Киёми? – прервала молчание Тина. Само слово «тетя» снимало напряжение. Конечно, Киёми не была ее родной тетей, но, называя ее так, Тина чувствовала близость и Киёми была членом их семьи вместе с «бабушками» – нянями Тины, опекавшими ее, пока она не подросла настолько, чтобы сидеть дома одна. В детстве бабушки казались древними, хотя обе они были до сих пор живы и коротали дни в доме престарелых в Японском квартале. Тине было не так уж важно, что бабушки или тетя Киёми – не настоящие родственники. Она могла показать на улице на одну из бабушек, или на детей тети Киёми и сказать: «Вот моя бабушка. Это мой двоюродный брат Джеймс. Это моя двоюродная сестра Энни».

– Нет, я не припомню, чтобы она даже день пропустила. Что с ней будет дальше?

Тина читала кое-что о рассеянном склерозе. Она знала, что болезнь делает с нервной системой, знала, что это необратимо, но сама по себе эта болезнь не убивает человека.

– Трудно сказать точно. Врачи ничего не знают. У каждого болезнь протекает по-своему.

Киёми пристально смотрела на календарь, рассматривая даты, словно там было начертано будущее Ханако.

– У нее наступит улучшение?

Тина не знала, что ответить.

– У большинства повторяются приступы. Можно принимать лекарства, чтобы не было ухудшения. Можно лечить симптомы. Но проблема в том, что поражение нервной системы исправить трудно.

– Твоя мама – такая красивая, она совсем не изменилась за все эти годы. – И Киёми тихо вздохнула, словно собиралась броситься в холодную воду.

Тина открыла дверь в материнскую квартиру.

– Ха-тян? Что ты здесь делаешь?

– Извини, что так поздно. Я зашла по дороге в «Тэмпура-Хаус».

Ханако смотрела телевизор в гостиной. Тина бросила рюкзак на пол и села у дивана, где лежала мать.

– Тетя Киёми сказала, что ты ушла домой.

– Клиентов почти не было.

– Она сказала, что тебе было больно.

– Немного.

Шла передача азиатского кабельного телевидения – показывали японскую телевикторину. После того как в их дом протянули кабель, Ханако смотрела только передачи из Японии. Кулинария, мыльные оперы, ток-шоу, путешествия. Много викторин. Тина понимала максимум четверть того японского, который пулеметными очередями звучал с экрана.

Они посмотрели телевизор, потом Тина спросила:

– Ты ужинала?

– Хай. А ты?

– Нет еще.

Ханако встала.

– Ничего, что остатки?

– Я собиралась перехватить что-нибудь по дороге ДОМОЙ.

Мать пошла на кухню, Тина за ней. Ханако стала подогревать жареный рис.

– Ты сейчас нормально себя чувствуешь? – Ханако кивнула. – Больше не смотрела рисунки сэнсэя?

Ханако помешала рис.

– Смотрела. Не могу понять, что они значат.

Закончив с рисом, Ханако подала его Тине в белосиней миске, поставила на стол соевый соус и положила палочки.

– Спасибо, ма.

Посмотрев немного, как Тина ест, Ханако сказала:

– Я устала.

– Я уберу.

– Хорошо. О-ясуминасай^[54].

– О-ясуминасай.

Закончив убираться на кухне, Тина вытащила две сигареты с марихуаной, которые дала ей Джиллиан, и положила на кухонный стол сверху на записку: «Ма, попробуй сделать пару затяжек (задержи дым в легких), если начнутся боли. Тина. P.S. Спрячь это от Мистера Роберта».

Тина открыла дверь своей квартиры. Телевизор светился голубоватым светом, звук был приглушен. Когда она закрывала дверь, из комнаты вышел Мистер Роберт.

– Еще один длинный день?

– Да. Извини. – Он зашел в ее кабинет следом за ней. Тина расстегнула рюкзак и вынула хрестоматию, книги и тетради и положила все на стул. – Я заглянула к маме по дороге.

– Как она?

– Нормально. Вроде бы. – Ей не хотелось говорить, что мама ушла с работы раньше.

– Хорошо. Я зайду к ней завтра.

Тина прошла мимо него в спальню.

– Я устала. – Она сняла куртку и повесила ее.

– Сэнсэй Годзэн сказал, что ты навещала сэнсэя Дзэндзэн.

– Да, пару раз. – Тина сняла черные джинсы и блузку и тоже повесила. Сняла лифчик, повесила на крючок в шкафу, стянула футболку с вешалки и просунула в нее голову.

– Как он? – Мистер Роберт последовал за ней в ванную.

– По-прежнему не может говорить и писать. – Тина вынула из ящика зубную щетку и выдавила на нее немного пасты.

– Сэнсэй Годзэн сказал, что ты вызвалась помочь сэнсэю, когда его перевезут домой.

– Угу, – промычала Тина сквозь пену зубной пасты и глянула на его отражение в зеркале.

– Очень мило с твоей стороны, – отметил Мистер Роберт. Он посмотрел, как она чистит зубы, и спросил: – Почему ты мне ничего об этом не рассказывала?

Тина выплюнула зубную пасту.

– Не рассказывала о чем?

– О его состоянии, о том, что ты навещала его, что вызвалась ему помогать.

Тина прополоскала рот.

– Извини, просто забегалась.

Мистер Роберт повернулся и оперся о косяк. В зеркале отражался его профиль. Тина положила щетку, и ей вдруг стало грустно.

Когда она подняла голову, Мистера Роберта уже не было.

Беркли

Тина стояла у сэнсэя в палате вместе с доктором Джеффри и физиотерапевтом сэнсэя Джорджиной – негритянкой, которая с неимоверной силой сдавила руку Тины, когда их знакомили. Сэнсэй Дзэндзэн сидел на краю кровати. Взгляд у него был отсутствующий, будто он не подозревал, что в палате еще кто-то есть.

– Вы уверены, что ему можно выписаться? – спросила Тина у врача.

– Пациенты после инсульта гораздо лучше поправляются дома. Он там быстрее вернется к нормальной жизни, раньше восстановятся когнитивные функции.

– В двигательной системе за последние несколько дней тоже появились улучшения, – добавила Джорджина. – С большинством задач он должен справиться, но для некоторых сложных, вроде готовки, ему потребуются помощники. Также он не должен выходить один из дома.

^{За ощущением полноты пребывания в мгновении последует сильное чувство целенаправленности, расслабления и концентрации. Только в такой момент возможно подняться до высот по-настоящему духовной каллиграфии.}

^{Дневник наставника, Школа японской каллиграфии Дзэндзэн}

Тина внимательно поглядела на сэнсэя – его глаза мягко смотрели на нее. Она обратилась к врачу и физиотерапевту:

– Он по-прежнему не может говорить?

– Да, – ответил врач. – Возможно, эта функция у него частично восстановится. Мозг постарается перестроиться. Тем не менее при повреждениях такого масштаба проблемы с речью останутся навсегда.

– Какова вероятность новых приступов? – спросила Тина.

– Конечно, это всегда возможно, – ответил доктор Джеффри. – Он должен принимать лекарства, соблюдать диету и делать упражнения, которые для него разработала Джорджина. Ему также необходимо регулярно проверяться.

Они помогли сэнсэю встать. Все трое вышли с ним из реабилитационного крыла и провели его через центральный корпус к выходу. Годзэн ждал их в машите. он выпрыгнул и открыл пассажирскую дверцу, избегая смотреть на сэнсэя. Они посадили наставника в машину, Джорджина пристегнула его и потрепала по плечу.

– Удачи. Скоро увидимся.

Сэнсэй смотрел прямо перед собой.

Почему всегда вверх

и только шаг

за один раз

В школе Дзэндзэн Годзэн и Тина помогли сэнсэю подняться по ступенькам и войти. В гостиной Годзэн поспешил вперед и подставил стул. Тина подвела к нему сэнсэя, но тот стал вырываться, и она отпустила его руку. Сэнсэй вышел из комнаты.

Они двинулись за ним в мастерскую. Сэнсэй просто остановился, глядя на свой рабочий стол и татами в пятнах. Затем, неуверенно качнувшись, сделал шаг вперед. Тина и Годзэн потянулись к нему, чтобы не упал, но сэнсэй удержался и подошел к своему столу. Встал на колени и опустился на пятки, словно готовился.

Потом взял кисть. Он держал ее робко, будто раненую птицу.

Годзэн упал на колени и подполз к сэнсэю. Тот держал кисть вертикально и без движения. Годзэн взялся за нее посередине – между кончиком и пальцами наставника – и потянул вверх, но кисть не шелохнулась. Годзэн дернул сильнее. Кисть не сдвинулась.

Он отпустил кисть. Сэнсэй Дзэндзэн положил кисть, оперев ее на подставку. Дотянулся до брусочка туши и фляжки с водой, тоже лежавших на столе. Налил воду и посмотрел на нее так, будто видел впервые. Годзэн помог ему развести тушь. Сэнсэй опустил кисть в тушь и нарисовал несколько абстрактных черт, водя кистью медленно и осмысленно.

Если бы

меня приручили,

научили

собрали в целое

хотя бы подержать

Тина оставалась с Годзэном и сэнсэем, пока не пришла пора идти на занятия. Сэнсэй рисовал, не прекращая, и они не могли оторваться.

^{Ключ «саку» – одна из базовых черт «эйдзи хаппо». При написании этой черты нажим на кисть должен быть пре дельно легким, особенно в начале, когда кисть смотрит в нижний левый угол листа. В конечной точке кисть направлена в правый верхний угол. Кончик должен двигаться по верхнему краю черты, иными словами – должен быть направлен на верхний обрез листа. «Саку» значит «кнут»; видимо, эта черта называется так потому, что лучше всего получается при «кнутообразном» движении кистью.}

^{Дневник наставника. Школа японской каллиграфии Дзэндзэн}

После занятий она зашла в кабинет к Уиджи. Перед ним на столе была раскрыта хрестоматия профессора Аламо. Тина посмотрела в окно:

– Прекрасный вид на холмы.

Уиджи схватил стул и придвинул его к столу.

– Ты действительно занимаешься? – спросила Тина. Она положила рюкзак на свободный стол и села.

– Трудно поверить, я знаю. Что нового?

– Только что закончилась нейроанатомия. Классификация нейронов. Ганглиозные, звездчатые, пирамидальные.

– Не забудь клетки переднего рога спинного мозга. Хорошо, что я все это уже учил в меде. – Уиджи открыл ящик стола и вытащил снимок. – Как ты думаешь, что это такое?

Он передал снимок Тине.

– Похоже на скан мозга из «Эйч-5100».

– Совершенно верно. Угадай, кто это и что это.

– Ты?

– Джиллиан. Помнишь тот вечер?

– Только не говори мне, что это, Джиллиан под кайфом.

Уиджи ухмыльнулся и подкатил свое кресло ближе.

– Мы пробрались туда в тот вечер, когда закончились последние эксперименты. Верхние два сделаны до раскурки, хотя она и курила за пару часов до сканирования. Нижние – через пять минут после выкуривания примерно половины косяка.

– Два нижних показывают гораздо более высокую активность. Процентов на пятьдесят.

– Посмотри вот на эту зону, – показал Уиджи. – Мозжечковая миндалина, центр эмоций. Он активен менее других. Каннабиноиды склонны снижать эмоциональную реакцию.

– Так вот почему это называют дурью.

Уиджи показал на другие светлые участки снимка:

– Эти зоны отвечают за голод и сексуальную активность.

– Жалко, что меня там не было, – сказала Тина и вернула снимок. – Знал бы Флориан…

Уиджи отодвинулся и положил снимок в стол.

– Да уж, мы нарушили одиннадцать из его десяти заповедей.

– По крайней мере. – Тина вытащила из рюкзака папку и подвинулась к столу Уиджи вместе со стулом. – У меня есть такой же. Что скажешь?

^{Ключ «рё» – одна из базовых черт «эйдзи хаппо». Начинается в правом верхнем углу и заканчивается в левом нижнем. Постепенно уменьшайте нажим на кисть. Не отрывайте резко кисть от бумаги, а заканчивайте черту движением кисти руки, сводя нажим на нет. «Рё» означает «прохладный»; черта называется так, видимо, потому, что внешне напоминает легкое дуновение ветерка.}

^{Дневник наставника. Школа японской каллиграфии Дзэндзэн}

Она открыла папку: сверху лежал один из снимков мозга сэнсэя, которые ей разрешил взять врач. Она вспомнила предупреждение Портер о неразглашении исследовательских программ, но сэнсэй пока не участвовал в их проекте. Кроме того, это всего лишь Уиджи…

Тот внимательно изучил снимок.

– Очевидное поражение височной и предлобной долей, вызванное кровоизлиянием. Это сэнсэй, о котором мне говорила?

– Да. – Она вынула один из абстрактных рисунков, нарисованных сэнсэем перед тем, как Тина отправилась в университет.

– Что это?

– То, что рисует сэнсэй.

– Его каллиграфия?

– Что-то вроде, только бессмысленная. Это вообще не «что-то». Куски японских иероглифов, а некоторые – даже не они. Просто случайные линии. Но бессмысленны ли они?

– Интересный вопрос. Очевидно, сильнее всего поражены зоны, отвечающие за язык. Я бы предположил, что эти знаки имеют него какой-то смысл, как будто он пытается общаться. Единственным доступным для него способом.

– Вот и я так думаю. Но как его понять?

Уиджи взял снимок мозга сэнсэя и его рисунок.

– Не знаю.

Здесь

обещание во мне

Сан-Франциско

Ханако опустила столовую ложку пасты мисо в горячий нежно-зеленый бульон, сваренный из водорослей комбу Кончиками палочек она медленно помешивала пасту сверху, пока та растворялась в бульоне. Потом бросила в бульон кубики тофу, соевого творога, налила две полные чашки и посыпала сверху зеленым луком.

Она поставила чашки на кухонный стол: одну перед Мистером Робертом, другую перед собой.

– Итадакимасу, – произнес он традиционное японское пожелание приятного аппетита.

Ханако ответила так же и взяла миску в руки, чтобы сопеть ладони. Поднесла миску к губам и сделала глоток. Проставив миску, палочками выудила из нее кубик тофу.

– Как преподавание? – спросила Ханако.

– Все вдет хорошо. – Мистер Роберт с шумом отхлебнул: это считалось для мужчин хорошим тоном, по крайней мере – не грубостью. – Дел много. Загрузка полная.

Ханако сделала еще глоток.

– Тине никогда не нравился суп мисо.

Она сама не понимает, чего себя лишает.

– Ей нравится «кэмпбелловская» лапша с курицей.

– И почему она предпочитает эту еду вашему прекрасному мисо?

Мистер Роберт положил в рот кубик тофу. Ханако смотрела, как он ждет, чтобы кубик растаял во рту, прежде чем проглотить. Затем отхлебнула еще и отставила миску. Вкуса она уже не ощущала. Мистер Роберт посмотрел на ее почти полную миску.

– Тина сказала, что вам пришлось уйти раньше с работы?

– Было мало клиентов.

Мистер Роберт снова громко отхлебнул.

– Извините меня, Роберт-сан. Могу ли я вам задать личный вопрос?

– Конечно.

– Вы не любите марихуану?

Он нахмурился.

– Я считаю, что это не очень вам подходит, если вы это имеете в виду.

– Друг Тины, доктор, сказал, что это может помочь лучше лекарств.

– Друг доктор?

– Доктор Крус. Уиджи. Он тоже студент. Они приходили недавно в «Тэмпура-Хаус».

– Тина и он?

Ханако смутилась:

– Ой, может, мне не стоило об этом говорить.

Мистер Роберт доел суп и сложил руки на столе.

– Она мне, наверное, говорила. Я просто забыл.

Ханако взяла миски и отнесла к раковине. Она плеснула воды в его миску и сполоснула оставшиеся кусочки соевого творога, приставшего к стенкам.

– Роберт-сан, – тихо произнесла она. – Вы не могли бы сделать мне одолжение?

– Конечно. Рэйки?

– Нет, спасибо. – Ханако обреченно вздохнула. Просить это было очень трудно. – Я бы хотела, чтобы вы держали Хану подальше от сэнсэя Дзэндзэн.

Руки Мистера Роберта упали на колени.

– Держать подальше?

– Очень вас прошу – Ханако пристально смотрела на него.

Похоже, он собирался спросить «почему?», но вместо этого лишь ответил:

– Хорошо, Ханако-сан.

Киото

Кандо стилетом вскрыл конверт с маркой «Окленд, Калифорния». Вынул письмо и нацепил на приплюснутый нос очки для чтения. Письмо было написано по-японски элегантным почерком.

Кандо-сан,

Вы меня не знаете, мы с Вами никогда не встречались. Я обращаюсь к Вам с крайне деликатной просьбой. Чтобы освежить Вашу память, скажу, что речь идет об инциденте, произошедшем несколько лет назад в школе каллиграфии Дайдзэн в Киото. Инцидент, который я имею в виду, связан с двадцать девятым сэнсэем Дайдзэн, который покинул пост главы школы Дайдзэн. В то же время обнаружилась и пропажа Тушечницы Дайдзэн. Я уверен, что нет необходимости напоминать Вам, что Тушечница Дайдзэн являлась наградой победителю в каллиграфических состязаниях между школами Дайдзэн и Курокава. Чтобы скорее перейти к делу, скажу, что, вероятнее всего, я видел Тушечницу Дайдзэн.

Я впервые наткнулся на нее, когда увидел каллиграфическую работу; выполненную одним из учеников и подписанную двадцать девятым сэнсэем Дайдзэн. Рядом с этим свитком я обнаружил крайне интересную тушечницу. Заинтригованный, я некоторое время внимательно изучал ее. Поначалу я не верил, что это и есть Тушечница Дайдзэн. Тем не менее мне удалось получить ее детальное описание. Основываясь на своих изысканиях, я могу с уверенностью утверждать, что видел именно Тушечницу Дайдзэн.

Как я уже упоминал в самом начале письма, я нахожусь в крайне деликатной ситуации. Я не хочу создавать неудобства тому, у кого сейчас находится Тушечница Дайдзэн, тому, кто, как Вы сами догадываетесь, наиболее вероятно и является двадцать девятым сэнсэем Дайдзэн. Этот человек, известный мне под другим именем, дал мне очень много за последние несколько лет. Я должен ему больше, чем когда-либо смогу вернуть.

Тем не менее его обстоятельства изменились. Я чувствую, что мой долг – способствовать возвращению тушечницы законному владельцу. Я окажу в этом содействие, если все будет сделано самым осмотрительным образом. Надеюсь, Вы сможете выступить в роли посредника между мной и школой Дайдзэн. Мне известно, что раньше Вы оказывали услуги двадцать девятому сэнсэю Дайдзэн. Если Вы хотите обсудить детали, пожалуйста, свяжитесь со мной в любое удобное для Вас время.

Письмо было подписано «Годзэн». На конверте – адрес, улица, номер дома и квартиры в Беркли, Калифорния, а также номер телефона.

Интерлюдия

Сыскные услуги Кандо

Июнь 1977 года

Киото, Япония

Информация о том, что Ханако Судзуки улетела в Сан-Франциско, была хорошим началом, ключом, но не более. Она ведь вполне могла переехать в другой город и даже в другой штат. И даже если осталась в Сан-Франциско, найти ее будет непросто. Это большой город, в нем слишком много мест, где можно жить или прятаться, если она этого хочет. Лететь туда с ее фотографией и показывать каждому встречному было бы бесполезной тратой своего времени и денег клиента. Ему нужно больше информации. Кто-нибудь ведь должен знать, где она и сколь долго собирается там пробыть. Надо сузить круг поисков. Например, она вполне могла остановиться у родственников или друзей. Нужно прежде всего выяснить, почему она вообще уехала.

Самая деликатная часть дела состояла в том, что Тэцуо Судзуки не должен ни о чем догадаться. Кандо решил начать с ее семьи.

Журналистские связи Кандо принесли ему некоторые данные, включая фотографии из газетных архивов. Используя их и сведения из открытого доступа (регистрация брака, деловые книги, школьные ежегодники), он уточнил некоторые данные. Ханако родилась 20 февраля 1952 года. Ее отец, Хидэюки Иида, был вице-президентом Кансайского центрального банка – заведения с долгой, хоть и ничем не примечательной историей, по крайней мере – до конца 60-х. В следующие пять лет Кансайский центробанк превратился в одно из пяти главных финансовых учреждений региона. Подъем совпал, по данным Кандо, с альянсом между банком и секцией промышленного развития компании Судзуки. Мать Ханако звали Рэми, ее девичья фамилия была Масатика – довольно знатный род, корни которого уходили в глубокое Средневековье.

Ханако училась в начальной и средней школах Осака. Ее приняли в Кансайскую женскую школу, престижное заведение высшей ступени, которую она окончила одной из лучших, попав в десять процентов первых учеников. Высшие баллы у нее были по английскому и японскому. После средней школы она некоторое время посещала неполный Женский колледж в Киото. Записи за первый и единственный полный семестр ее обучения там – информация, полученная Кандо под видом университетского секретаря, которому нужно было конвертировать ее диплом, – показывали, что успехи у нее были весьма средними. Следующим из документов, связанных с ее жизнью, было свидетельство о помолвке с Тэцуо Судзуки в 1974 году, пять лет спустя. Они поженились в 1975-м, незадолго до ее двадцать третьего дня рождения. Ее жизнь ничем особым не отличалась, и, само собой, там не было ничего, что позволяло бы предположить, что она окажется в Америке.

Кандо отправился в Осака, где медленно проехал мимо дома Иида. Припарковался в квартале оттуда, в каком-то переулке. Глядя в зеркало заднего вида, он растрепал волосы, добившись профессиональной взъерошенности. Закрыв уши седеющими волосами, он сразу постарел лет на десять.

К дому Иида он прошел через калитку, позвонил. К двери подошла женщина – глаза у нее припухли, будто она недавно проснулась. Кандо заметил сходство женщины с фотографией Ханако – высокий лоб и скулы, большие глаза.

– Извините за беспокойство. Это дом Иида?

– Да.

– Я преподавал у Ханако в Женском колледже в Киото. Оказался поблизости и решил навестить ее. – Он слегка, не переигрывая, улыбнулся.

Лицо женщины не изменилось – на нем не отразилось ни подозрительности, ни любопытства.

– Ханако здесь больше не живет, – сказала она.

– О, очень жаль. Ну что ж, я предполагал, что такое может случиться. Прошло уже много времени. – Он улыбнулся женщине. Та в ответ не улыбнулась. – Мне было очень жаль, что она ушла из колледжа. У меня не было возможности ей об этом сказать. Меня тогда не было в Японии, долгий творческий отпуск. Недавно вернулся вот. – Не услышав вопроса «откуда», он продолжил: – Я был в Штатах, как они там говорят. В Америке. В Сан-Франциско, если точнее.

– Сан-Франциско? Она как раз… – Женщина не закончила фразу.

– Она в Сан-Франциско?

Когда веки женщины опустились, Кандо уже знал, что прав.

– Как жаль, что я не знал об этом. Было бы прекрасно с ней увидеться. – Он уже собирался сказать «какое совпадение» и спросить, что Ханако делает в Сан-Франциско, когда ее мать вдруг произнесла:

– Извините, мне нужно идти. – Она сделала шаг назад и закрыла дверь.

Кандо шел от своего офиса – кабинета на втором этаже трехэтажного здания недалеко от железнодорожного вокзала Киото – пешком. Лапшевня, где он обычно обеда! находился в квартале, забитом закусочными и сувенирными лавками, предназначенными для толп туристов, приезжавших в Киото.

В ресторанчике почти никого не было: основная масса обедавших уже опорожнила с хлюпаньем свои миски и вернулась на работу. Он сел за стойку. Хозяйка, женщина неопределенного возраста, принесла ему стакан воды и спросила, заказывает ли он как обычно. Кандо кивнул.

Он знал, что ему придется хорошенько потрудиться, чтобы найти Ханако, даже если она все еще в Сан-Франциско. Но попытки узнать еще что-то от ее родителей или мужа были бы слишком рискованными. Даже с матерые Ханако он уже дошел до предела.

Если она уехала в США, ей понадобилась въездная виза. Он не был хорошо знаком с правилами выезда за границу, но знал точно, что на въездных документах требуется указать место проживания. Получить такую информацию было нелегко.

Перед ним появилась миска лапши со свиной котлетой и маринованными овощами. Бульон щекотал ему ноздри ароматным паром.

Все, однако, оказалось проще, чем он думал. Он позвонил в визовый отдел Посольства США в Токио и представился доктором таким-то. Родители Ханако, как он пояснил официальным тоном, попали в автокатастрофу и лежат в коме. Ему нужно немедленно получить разрешение на операцию. Их дочь, Ханако, является их единственным ребенком, и только она может дать такое разрешение. Кандо сообщил, что выяснил ее местонахождение – Сан-Франциско, но не имеет никакой контактной информации. Через пять минут у него был адрес Ханако Судзуки, указанный на ее въездной визе.

Еще полтора часа у него ушло, чтобы найти номер телефона. Он позвонил, и Ханако Судзуки взяла трубку. Он представился клерком из японского консульства, проверяющим адреса для архива. Ханако ответила, что адрес правильный. Кандо также поинтересовался ее местом работы. Ресторан «Тэмпура-Хаус» на Пауэлл-стрит, ответила она.

Киото

Арагаки только-только закончил занятия каллиграфией, Как позвонил Кандо. Детектив сообщил, что недавно наткнулся на информацию, которая представит для него исключительный интерес.

– Исключительный интерес? – повторил Арагаки. – Не могу даже представить, что бы это могло быть. – Возможно, это какой-то телефонный торговец, подумал он.

– Вас интересует Тушечница Дайдзэн?

В голове Арагаки завихрились противоречивые мысли: уловка, чтобы отвлечь его от предстоящих состязаний; это какая-то ловушка. Но если это правда…

– Конечно, она представляет интерес.

Они согласились встретиться в офисе у Кандо. По пути туда Арагаки по-прежнему был скептичен и заинтригован. Когда его предшественник Симано, двадцать девятый сэнсэй Дайдзэн, исчез вместе с тушечницей, Арагаки решил, что тот покончил с собой, возможно – в горах недалеко от приюта. Арагаки слышал от служителя, что Симано иногда бывал там. Арагаки предполагал, что Симано, ставший сэнсэем Дайдзэн в столь юном возрасте, не выдержал бремени ответственности. Он также предполагал, что Симано прихватил с собой Тушечницу Дайдзэн в надежде, что она останется с ним и после смерти. Главный наставник Арагаки, который как раз готовился стать тридцатым сэнсэем Дайдзэн, повел младших коллег в горы на поиски, но они не нашли и следа Симано.