Текст книги "Четвертое сокровище"

Автор книги: Тодд Симода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

– Почту за честь, – ответил сэнсэй Курокава.

Пятнадцатый сэнсэй Дайдзэн покинул храм; за ним с мрачным видом семенили его ученики.

Сэнсэй Курокава прошел в свой угол, где его ученики убирались и мыли кисти. Зрители ходили кругами, наслаждаясь каллиграфией и шумно обсуждая неожиданную победу Новой школы. Он преподнес две свои работы монастырю. А третью оставил для чайной старухи Курокава.

Беркли

После встречи исследовательской группы Тина и профессор Портер поехали к школе Дзэндзэн. На встрече Тина доложила, что пока не добилась успеха в коммуникации с сэнсэем, при этом не удалось обнаружить и каких-либо родственников, которые могли бы дать согласие на его участие в исследованиях. Она ничего не сказала об эксперименте, проведенном ею и Уиджи.

– Значит, я должна сама увидеть его, – сказала профессор Портер. Перед выходом из института Тина позвонила в школу и спросила, удобно ли будет, если они приедут вдвоем. Ответил Годзэн и после объяснений Тины сказал, что не возражает.

Тина и профессор Портер припарковались перед школой.

– Это и есть то место? Не очень похоже на школу, не так ли?

– Это маленькая школа. – Тина пожалела, что не солгала и не сказала, что сэнсэя увезли, например, обратно в больницу. Или что он вернулся в Японию.

Годзэн открыл им дверь. Тина представила их друг другу.

– Это доктор Портер. Я говорила вам о ней по телефону. Это сэнсэй Годзэн, старший наставник школы.

Годзэн и профессор пожали друг другу руки, после чего все прошли в комнату для групповых занятий. Тина заметила, как профессор Портер глазеет на каллиграфические свитки на стенах, японскую мебель и татами.

– Интересно, очень интересно, – отметила профессор Портер. – Я никогда раньше не была в школе каллиграфии. Хотя, разумеется, восточную каллиграфию видела.

Тина заметила, что голос профессора звучит слишком громко. Она прежде не осознавала, что сама в школе всегда говорит полушепотом.

– Как сэнсэй? – спросила Тина Годзэна, когда они Уселись.

– Работает уже несколько часов без передышки.

– После того, как его выписали из больницы. – пояснила Тина профессору Портер, – он беспрерывно рисует.

– Обычно после повреждений головного мозга, – начала профессор Портер, будто читала лекцию, – наблюдаются изменения в поведении. Клиническая депрессия, по вполне понятным причинам, является наиболее типичным случаем. Маниакальная одержимость – один из самых заметных симптомов, она возникает, скорее всего, из-за нарушения связи между рационачьным мышлением, локализованным большей частью в предлобной доле мозга, и повторяющимися схемами поведения, локализованными главным образом в двигательных полях и стволе головного мозга.

– Вот как? – быстро поморгав, спросил Годзэн.

– Сэнсэй сейчас работает? – уточнила профессор.

– Да.

– Я бы хотела взглянуть.

Из дверного проема они понаблюдали за сэнсэем, который сидел за столиком и то и дело макал кисть в тушечницу. Тушь бежала по бумаге жидкими чертами иероглифов.

– Его рисунки не имеют смысла? – спросила Портер.

Тина внимательно пригляделась.

– На первый взгляд трудно сказать, но, думаю, что нет.

Она посмотрела на Годзэна, и тот покачал головой.

– Давайте подойдем и посмотрим, – предложила профессор Портер. Она подошла к сэнсэю и протянула руку: – Здравствуйте, я доктор Карин Портер.

Сэнсэй, не прерываясь, закончил черту и посмотрел на профессора. Отложил кисть и поклонился почти до земли. Профессор Портер опустила руку и слегка кивнула. Сэнсэй выпрямился и посмотрел через плечо профессора на Тину. Лицо его оживилось, рот дернулся, словно он пытался улыбнуться или заговорить. Отодвинувшись назад, он снова сел и положил на стол чистый лист бумаги. Несколько секунд вглядывался в бумагу, а затем обмакнул кисть в тушь. Быстрыми движениями нарисовал на бумаге несколько черт и протянул рисунок Тине.

Профессор Портер, стоявшая ближе к сэнсэю, протянула руку к рисунку, но тот отвел свою. Тина шагнула вперед и взяла рисунок: на нем были изображены три длинные черты, образовывавшие треугольник. Стороны треугольника пересекали два коротких изогнутых мазка.

– Интересно, – сказала профессор Портер. – Могу я взглянуть?

Тина передала ей рисунок. Профессор, изучив его, показала на стопку других листов.

– А все те тоже без смысла?

– Это не кандзи, – пояснила Тина, – не японские иероглифы, но для сэнсэя они могут нести определенный смысл.

– Они просто обязаны быть для него осмысленными, – сказала профессор Портер. Она склонилась ниже над стопкой и оказалась совсем близко от сэнсэя.

– Они великолепны. И они нас очень интересуют. Вы не согласитесь участвовать в нашем исследовательском проекте?

Когда сэнсэй не ответил, профессор повернулась к Тине:

– Не могли бы вы спросить его по-японски?

– Мой японский не настолько хорош. – Тина повернулась к Годзэну.

Тот кивнул, встал на колени рядом с сэнсэем и повторил вопрос по-японски. Наставник посмотрел на него невидящим взором и вернулся к своим занятиям.

– Сожалею, – сказал Годзэн.

– Спасибо за попытку, – поблагодарила профессор Портер. – Насколько я понимаю, у него нет родственников, которые могли бы с ним поговорить? Исследование пойдет на пользу ему и другим людям, оказавшимся в подобном положении.

– Он никогда не упоминал о родственниках, – ответил Годзэн с явной неохотой. – Сколько я его знаю, он никогда не ездил в Японию, и его никто не навещал. Но мне кажется, что у него в Японии есть семья.

– Я могла бы это выяснить, – сказала Тина, отвлекая внимание профессора от Годзэна.

– Хорошо, – заключила профессор Портер. – Но это нужно сделать незамедлительно. Мы не может терять такое золотое время.

Улыбка

окаймленная

клыками

Сан-Франциско

За чтением Тина заснула прямо на полу домашнего кабинета. Она проснулась, когда Мистер Роберт мыл посуду после завтрака.

– Доброе утро, – сказала она.

– Доброе утро. – ответил Мистер Роберт, но даже не взглянул на нее. Когда Тина сделала к нему шаг, он выключил воду и вышел.

Тина постояла над раковиной, наблюдая, как лопаются мыльные пузырьки. Потом вернулась в спальню. Мистер Роберт что-то искал в шкафу.

– Что-нибудь не так?

– Я собирался спросить тебя о том же, – ответил он. Голос его звучал глухо из-за рядов рубашек, брюк и экипировки для восточных единоборств. – Ты даже не пришла вчера в спальню. – Он выбрал рубашку и начал одеваться.

– Извини, я просто заснула за чтением. Ничего личного.

^{Дорсомедиальное ядро: небольшая группа нейронов в гипоталамусе, которая отвечает за эякуляцию.}

^{Возможно ли подсознательное удовольствие, или что-нибудь в этом роде? Как гипотеза: должны существовать ощущения и чувства на уровне ниже поверхности сознания. Такие ощущения, без всякого сомнения. необходимы для того, чтобы сохранять теле в равновесии. Когда мы ощущаем боль, мы также чувствуем и удовольствие. Точно так же действуют симпатическая и парасимпатическая нервные системы: одна усиливает некоторую реакцию или функцию организма. другая ее ослабляет.}

^{Тетрадь по неврологии, Кристина Хана Судзуки}

Мистер Роберт пожал плечами, застегивая рубашку. Он заправил ее в брюки и застегнул на них молнию.

– Это неважно, потому что я отступаю.

– Перед чем?

Он повернулся к ней, воздев руки, будто сдаваясь.

– Уступаю твоей новой жизни, новым друзьям, они выиграли.

Выиграли? Это слово вызвало в ней раздражение. Выиграли что?

В ее мысли проникли слова Мистера Роберта:

– Или, лучше сказать, выиграл этот твой Уиджи.

Уиджи? Неужели мистер Роберт узнал о том, что произошло в лаборатории МРТ? Но он никак не мог этого узнать. Кроме того, инцидент – секс – был шуточным, почти смешным. И, конечно, в нем не было ничего эротического. Ну. может, только чуть-чуть. Принять правильную позицию, любую позицию, на том столе было физически невозможно. Да еще кто-то должен был сидеть в контрольной будке и производить сканирование.

Ее оргазм был долгой волной удовольствия. Скан ее мозга не показал того же рисунка, что скан Уиджи: его мозг был как минимум на пятьдесят процентов активнее. На ее снимке появилось лишь несколько ярких точек.

– Единственное, чего я хочу, – сказал Мистер Роберт, – это получить обратно свою жизнь, чтобы продолжать занятия сёдо.

– Что? – переспросила Тина. – Я никогда не брала его из твоей жизни.

– А как насчет сэнсэя Дзэндзэн?

– Я ни у кого его не забирала. У него случился удар. Я пытаюсь понять, что его состояние значит для него самого, что может с ним случиться в дальнейшем. Если когда-нибудь у него вообще восстановится способность общаться.

– Ты забираешь его. И я хочу это обратно. Ничего больше.

– О чем ты говоришь? – Тина повысила голос. – Я ни у кого его не отбираю. Я пытаюсь помочь.

Тон Мистера Роберта стал ледяным:

– Я бы предпочел, чтобы ты оставила его в покое. Пожалуйста, держись от него подальше.

– Ты не понимаешь. Я ничего не сделала с сэнсэем. И ничего с ним не делаю.

Мистер Роберт взял со стола свои конспекты и поломал в рюкзак.

– Пожалуйста, оставь его в покое. – Он надел рюкзак и вышел из квартиры.

Тина открыла дверь в материнскую квартиру; руки дрожали, когда она пыталась вставить ключ.

– Эй, ма?

– Ха-тян. Я здесь.

Ханако была в ее чулане – она рассматривала открытый ящик, в котором раньше хранилось галлонов шесть соевого соуса «Киккоман».

– Что ты здесь делаешь?

– Убираюсь. – Она копалась в коробке. – А ты чем сегодня занимаешься?

– Учеба в университете и работа. Я уже отстаю по всем предметам.

– Отстаешь? Из-за меня?

– Нет, ма. Из-за того, что очень медленно читаю.

Тина стояла в дверях своей комнаты и наблюдала, как мать укладывает старые счета и чеки в коробку Тина хотела сказать матери, что они с Мистером Робертом расстались. Ей хотелось свернуться калачиком на своей постели в этой комнате, закрыв двери, – так, чтобы стало совершенно темно.

Но она могла лишь наблюдать, как мама закрывает коробку и ставит ее в угол.

Киото

Кандо уже собирался к поезду до нового аэропорта Кансай – того, который построили на дамбе, и он теперь опускался под воду и увязал в илистом дне в три раза быстрее. чем предполагалось, служа тем самым наглядным символом японской экономики, – как позвонил Тэцуо Судзуки. Кандо почувствовал легкий холодок, когда взял трубку и услышал его голос. Неужели он узнал, что Кандо едет в Сан-Франциско по делу, связанному с его бывшей женой?

Но у Судзуки для него было другое предложение.

– Извините, – ответил Кандо. – Меня не будет в городе пару дней, у меня одно дело.

– Это может несколько дней подождать, – уточнил Судзуки, – но не дольше.

– Я позвоню вам, как только вернусь.

– Хорошо. А куда вы направляетесь?

– Вы в курсе, что всю работу, которую я выполняю для вас, я держу в секрете? Поэтому вы, надеюсь, извините меня, если я сохраню конфиденциальность информации других клиентов?

Судзуки хихикнул:

– Разумеется, если вам так угодно.

Интерлюдия

Ничего не стоит

Июнь 1977 года

Кобэ, Япония

По дороге домой Кандо остановился в крошечном «номия»^[62], где подавали сакэ, «сётю»^[63] и маленькие блюдечки с киотосскими деликатесами: в основном это тофу и слегка пропеченная на гриле рыба. Хозяином номия был старик с лицом цвета «умэбоси»^[64], что особенно бросалось в глаза, когда его что-нибудь возбуждало. Кандо заказал бутылочку остуженного сакэ и попросил хозяина выбрать закуску на свой вкус.

День был долгим и досадно непродуктивным. Необходима была далеко не одна бутылочка хорошего сакэ, чтобы он смог отнести неудачи на счет злой судьбы и начать все сначала утром следующего дня. Три дела, которыми он занимался, – а именно исчезновение человека. – возможное хищение и проверка связей на стороне. – ничего сверхсекретного из себя не представляли, но но каким-то необъяснимым причинам все три клиента особо попросили его соблюдать строгую конфиденциальность. словно эти дела были связана с вопросами национальной безопасности. Теперь люди подозревали всех и каждого.

День провалился по его вине. Он постоянно отвлекался: у него из головы не выходили сэнсэй и Ханако Судзуки. Он закрыл это дело две недели назад: разузнал, где живет и работает Ханако Судзуки, написал отчет, выставил счет и вручил все это сэнсэю с грустными глазами. Закончено.

А неделей позже достоянием гласности стало исчезновение сэнсэя: особенно настойчиво выдвигалась гипотеза самоубийства на почве нервного расстройства; любовная история не упоминалось вообще. Новость о том, что вместе с ним исчезла и Тушечница Дайдзэн, произвела настоящий фурор. Почему всех так волновала тушечница, просто кусок камня? Кандо это было совершенно непонятно.

По собственной инициативе он принялся наводить справки. Время у него имелось, но даже если бы он был загружен, то все равно бросил бы остальные дела. Учитывая любознательность сэнсэя, он предположил, что тот не наложил на себя руки после того, как ознакомился с результатами его расследования. Он предполагал – точнее, был практически уверен, – что сэнсэй отправился в Сан-Франциско. Однако ему хотелось лично в этом удостовериться.

В поисках источника слухов он поспрашивал соседей сэнсэя, но ничего не выяснил. Навел справки в родном городе Симано, но никто в последнее время его там не видел.

Следующим шагом стало выяснение ситуации в школе Дайдзэн. Как ему сообщили в банке, финансовые дела школы – в прекрасном состоянии. Сэнсэй не взял с собой никаких казенных денег.

Наиболее вероятным кандидатом на пост нового сэнсэя Дайдзэн был старший наставник Арагаки – по крайне мере, так утверждали те, кто был сведущ в делах школы. Поскольку Арагаки был на десять лет старше Симано, он, очевидно, чувствовал себя обиженным, когда его обошли при повышении. Кандо казалось маловероятным, что исчезновение предшественника имеет какое-то отношение к Арагаки.

Наиболее интригующим фактом из обнаруженных Кандо оказалось существование в горах уединенного приюта, принадлежащего школе. На следующий день детектив сел на поезд до Дзюдзу-мура. Дорогу туда Кандо счел вполне приятной – хороший отдых от повседневной рутины. Он устроился поудобнее и наслаждался видами из окна, пока не задремал. Делая пересадку, купил «бэнто» – обед в коробке, достаточно вкусный и даже свежий.

Когда поезд ранним вечером прибыл в Дзюдзу-мура, Кандо обрадовался, что наконец можно размять ноги. Горный воздух был свеж и чист, сдобрен легким запахом сосен и последних сугробов – зимой снег заваливал городок полностью. Кандо прошелся из одного его конца в другой – это заняло у него всего десять минут. Он снял номер в гостинице и принял освежающую ванну под открытым небом, откуда открывался вид на пробегавшую через городок реку. Тяжесть жизни в большом городе, против которой, как он полагал, у него выработался иммунитет, растворилась в горячей воде.

Поужинав в гостинице, он пошел в местный кабачок, который заприметил еще на первой прогулке. Там у парочки местных стариков, которых он угостил выпивкой, Кандо разузнал имя смотрителя приюта. Они также сообщили, что последний раз видели там сэнсэя несколько месяцев назад. Один упомянул вскользь, что последний раз сэнсэй был там с кем-то из своих учеников. Женщиной.

Утром Кандо нашел смотрителя. Старик, поразительно проворный, несмотря на короткие и кривые ноги, подтвердил правдивость историй, рассказанных детективу в кабачке. Он провел Кандо по участку, когда детектив объявил, что он – страховой агент школы, который выясняет обстоятельства исчезновения сэнсэя. Старик пожал плечами, всем своим видом показывая, что ему нет дела до мира за пределами деревни.

Если бы я жил в этой деревне, подумал детектив, мне тоже бы не было дела до внешнего мира.

Старик открыл Кандо приют и удалился, показав, как запереть дом. Кандо сделал все, как и полагается сыщикам, – облазил все углы этого уютного строения. Не было никаких следов того, что здесь недавно жили, но даже если бы кто-нибудь и был, старик бы убрал за ними. Кандо мог себе представить сэнсэя и Ханако в этом доме – он. тоже ощутил легкую сексуальность, разлитую в здешнем горном воздухе.

По дороге к деревне он не переставал удивляться сэнсэю и его ученице: два человека обладали всем, один – на вершине своего искусства, другая – в верхнем слое общества. Они с легкостью отказались от всего ради того, что, как в конце концов выяснилось, ничего не стоит.

Сан-Франциско

В самолете из Токио до Сан-Франциско Кандо проспал всю дорогу, кроме пары часов. Приземлившись, прошел иммиграционный контроль, таможню. Сел в такси до отеля «Мияко» в Японском квартале. На дорогу ушло двадцать пять минут. Он ополоснулся под душем, переоделся и вышел на улицу размять ноги.

Японский квартал занимал всего четыре-пять жилых кварталов. В нем выделялись торговый центр, театр и кегельбан. Кандо представлял его себе намного больше.

Детектив сверился с картой и сел на автобус к центру, до которого ехать было минут десять. Кварталы, тянувшиеся вдоль улицы, были застроены четырех-пятиэтажными домами, в которых на первых этажах размещались магазинчики, а на остальных – жилые квартиры. было несколько зданий в викторианском стиле – выкрашенные в различные оттенки серого и отделанные цветами поярче.

Кандо вышел на Юнион-сквер, забитой толпами туристов. Оглядел собравшиеся здесь известные универмаги: «Тиффани», «Дисней», «Мэйсиз», «Найки». Сверившись с картой, он уточнил адрес «Тэмпура-Хауса». Ресторан находился в квартале от него, на улице, по которой проходил фуникулер. Нужно убить два-три часа, прежде чем отправляться туда: Кандо хотел подождать, пока схлынет толпа.

Чувствуя себя глупым туристом, он выскочил на середину дороги и сел в вагончик до Рыбацкой Пристани.

Беркли

Выходя из института, Тина наткнулась на Джиллиан.

– Как дела? – спросила та.

– Как всегда. Учусь. Работаю. А ты?

– То же самое. Куда собралась?

– Встречаюсь с Уиджи выпить кофе.

– Что у вас с ним? – спросила Джиллиан. – Еще какой-нибудь эксперимент? Я слыхала о вашем последнем.

Тина вспыхнула:

– Он не мог…

– Он показал мне скан своего мозга при оргазме. Полная иллюминация! Впечатляет.

– Это мы под влиянием момента. У нас был тяжелый день, мы выпили шампанского…

– Господи, Тина. Не извиняйся. Это была прекрасная идея! – Джиллиан обняла ее. – Мне тоже нужно идти. Давай встретимся попозже.

В кофейне «Полунота» Тина заказала латтэ и села за столик. Когда вошел Уиджи, она помахала.

– Возьму кофе, сейчас вернусь.

Он бросил рюкзак на пол рядом с ней. Тина видела, какой расплачивается. Усевшись, Уиджи сделал глоток.

– Вот мне чего не хватало. – Посмотрев на нее, он спросил: – С тобой все в порядке? Ты чем-то расстроена.

– Только что наткнулась на Джиллиан.

– Ой. Не надо было показывать ей сканы. – Тина отмахнулась. – Ты ведь на меня не сердишься, правда? Не мог удержаться.

– Забудь. Я поначалу смутилась, но это же Джиллиан.

Уиджи с благодарностью кивнул и вытащил папку из рюкзака.

– Вот копии сканов мозга сэнсэя.

Тина проехала на своем стуле вокруг стола. Уиджи положил два снимка рядом с распечаткой одного из рисунков.

– Прослеживаются четкие конфигурации, заметные даже на такой маленькой выборке. – Он показал. – Смотри, оба эти скана были сделаны во время просмотра рисунка номер пять.

Тина заметила одинаковые зоны активности на обоих снимках – не абсолютно идентичные, конечно, но схожие.

– Что это за зоны? – спросила она.

– Вообще-то я не специалист, но вот эта… – Он провел пальцем круг над одним сканом. – Эта похожа на мозжечковую миндалину.

^{Амигдало (мозжечковая миндалина): миндалевидная масса серого вещества, состоящая из клеточных тел нейронов. Мозжечковая миндалина считается источником негативных эмоций – гнева, страха, печали. Удовольствие и ощущение счастья в равной степени являются как результатом отсутствия этих эмоции, так и вызываются притоком допамина и ощущением «значимости» (что подтверждается фактом активности вентромедиальной зоны предлобной части коры головного мозга – области, которая сравнительно менее активна у тех, кто страдает от депрессии, и более активна у страдающих любого рода манией.}

^{Допамин: нейромедиатор аминовой группы (C₈H₁₁NO₂₁), активизируется при различных реакциях возбуждения и моторной активности.}

^{Тетрадь по неврологии, Кристина Хана Судзуки}

– Эмоции?

– Верно. А вот эта зона сзади – очевидно, зрительная зона коры головного мозга.

Тина кивнула:

– Все сходится – он же смотрит на рисунок.

– Ну. – Уиджи показал на другой яркий участок. – Это зона моторных рефлексов. Точно не знаю, но думаю, это активность его правой руки.

– Зона моторных рефлексов? Но он не двигался, когда мы делали снимок.

– Точно – он, похоже, совершал мысленно те же движения, что и тогда, когда его рисовал. – Уиджи сделал большой глоток кофе. – Но наибольший интерес представляет предлобная зона.

Он показал одну зону на снимке. Тина присмотрелась.

– Но тут же нет никакой активности.

– Совершенно верно. Обычно в этой зоне всегда что-то есть – это место, где происходит сознательный анализ. Это говорит о том, что его рисунки – чистой воды движение и эмоции.

Тина откинулась на спинку стула, сжав в руках теплую кружку с латтэ.

Уиджи купил еще по кофе. Когда он принес кружки, Тина сказала:

– Если честно, мне совсем не кажется, что мы добились нашим экспериментом многого.

– Почему?

– Во-первых, у него такие обширные повреждения. Кроме того, рисунки кажутся бессмысленными. Как у ребенка.

– Знаю. А я в восторге. Думаю, здесь все-таки что-то есть. – Уиджи показал на пачку сканов. – Я моту поговорить об этом с Аламо. Думаю, он очень заинтересуется.

– Профессор Аламо? Да он наверняка только посмеется.

– Нет, он-то уж точно не смеялся.

– Уже?

– Извини, но я не мог сдержаться – хотелось проверить его реакцию. Получить ценные указания, и все такое. – Уиджи слабо улыбнулся. – На самом деле я подал ему мысль, что ты можешь стать прекрасным дополнением к нашей исследовательском группе, особенно если приведешь с собой таком ценным объект.

– А как же профессор Портер? Она меня убьет. Ей тоже нужен сэнсэй.

– У Портер нет перспективы.

– Перспективы? То есть?

– То есть перспективы оказаться среди суперзвезд научного мира. Аламо метит на Нобелевку.

– Правда? – Тина пристально посмотрела на Уиджи. – Ты серьезно?

– Еще как.

– Но я только начала работать с профессором Портер.

– Самое время перейти.

Тина сделала большой глоток.

– Не знаю… похоже на предательство.

Уиджи похлопал ее по руке:

– Обещай мне, что подумаешь об этом.

– Хорошо.

Сан-Франциско

Вечером, возвращаясь домой на электричке, Тина вышла на станции Пауэлл-стрит. Протиснулась сквозь толпу, прошла мимо Юнион-сквер и бездомных, оккупировавших скамейки до первого полицейского патруля, миновала книжный магазин «Границы» с потоками входящих и выходящих покупателей, оставила позади кафе-мороженое «Двойная радуга».

В «Тэмпура-Хаусе», насквозь пропитавшемся запахом масла и жареного теста, было полно клиентов. Киёми заметила Тину и подошла к ней. Выбившаяся из прически прядь лезла ей в глаза, отчего Киёми то и дело мигала.

– Много работы? – спросила Тина.

– Очень. Вон твоя мама. – Киёми показала через весь ресторан.

Ханако улыбнулась Тине, неся поднос с суси к одному из столиков.

– Есть хочешь? – спросила Киёми.

– Просто заглянула посмотреть, как она. Но поесть не помешает – можно мне овощную тэмпуру?

– Без креветок?

– Ну, одной хватит.

– Можешь сесть за тот столик в глубине, – бросила Киёми, спеша к клиентам.

Тина села и стала наблюдать, как ее мать и другая официанта бегают взад-вперед. Клиенты всегда улыбались, когда Ханако подходила к ним, – они, похоже, были довольны.

После того как мама подошла, чтобы коротко поздороваться, Тина вынула хрестоматию и начала читать статью для семинара профессора Аламо. Она понимала крайне мало про нерепрезентативную память: что мозг не хранит жестко закодированные символы, которые легко всплывают в памяти.

Когда последний посетитель – седоватый и сутулый японец – расплатился и вышел, Ханако села за столик Тины. И как бы обмякла на стуле. Тина уже собиралась прочесть обычную проповедь, что она не должна так много работать, ей нельзя так уставать и нужно сократить время работы, когда Киёми поставила на их стол чайник с чаем и три чашки.

Они потягивали чай молча, изредка глядя по сторонам, словно еще остались клиенты, о которых они не позаботились.

Краем глаза Кандо наблюдал, как Ханако берет заказ у соседнего столика. Он узнал ее по фотографии, сделанной двадцать три года назад: ее он использовал в первом деле. Ханако выглядела моложе своего возраста, на который намекали лишь проседь и морщинки в уголках глаз. Жаль, что он не мог сказать того же о себе.

Его удивило, что она до сих пор работает в том же ресторане. Не так уж много изменилось в ее жизни. Официанткой она была веселой и расторопной; она нашла свое место в жизни.

Его обслуживала девушка, похожая на японку, – она гордо щеголяла татуировкой на лодыжке. Он попытался вспомнить несколько английских слов и вздохнул с облегчением, когда та заговорила по-японски. Для начала он заказал пиво и суси.

Когда в ресторан вошла девушка с рюкзаком – студентка, подумал он, – и села за столик недалеко от него.

Кандо понял, что жизнь Ханако все-таки изменилась в одном отношении: теперь у нее была дочь.

За едой Кандо наблюдал за девушкой и Ханако. Ее дочь читала какую-то статью, медленно жуя свою порцию тэмпуры. Ханако подходила к ней в свободные минуты. Наблюдая за ними, Кандо был уверен, что видит мать и дочь. Дочь унаследовала характерные черты матери. От сэнсэя она взяла рост и угловатое телосложение.

Доев, он расплатился и вышел из ресторана. У входа в одежный магазин напротив он нашел укромное место, где его не было видно. Минут через двадцать пара, интересовавшая его, вышла из ресторана. Он пошел за ними по другой стороне улицы, надеясь, что они не сядут в машину.

Когда они свернули на Буш-стрит, детектив поспешил на другую сторону. Он шел сзади приблизительно в полуквартале от них: прохожих было мало. Через три квартала они вошли в жилое здание, адрес которого совпадал с найденным им в 1977 году.

Тина и Ханако прошли мимо сломанного лифта. На нем висела табличка: «Приносим извинения за продолжающиеся неудобства. Запчастей нет на складе».

Ханако приходилось делать короткую остановку на каждом этаже.

– Может, они дадут тебе квартиру на первом этаже, пока не починят лифт? – спросила Тина.

– Свободных нет, – ответила Ханако перед штурмом последнего пролета.

Войдя в дом, Тина спросила:

– Тебе что-нибудь нужно?

– Ииэ, сумимасэн^[65]. У меня все есть. – Она прошла в спальню, пока Тина что-то искала в своей комнате. Той хотелось попроситься к матери ночевать, но тогда мать узнала бы о проблемах с Мистером Робертом.

Тина пошла в гостиную и села на полу рядом со своим рюкзаком. Вошла Ханако, сменившая рабочее кимоно на простое домашнее платье. Села на диван и спросила:

– Ну что у вас с Робертом-сан? Проблемы?

– Он тебе рассказал.

Ханако молча кивнула.

– Не хочу об этом говорить. – Она просто не знала, что сказать. В электричке по дороге в город ей пришло в голову, разлюбил он ее потому, что она недостаточно японка для него. Хотя она выглядела как японка, но не говорила и не читала по-японски, как он, ничего не понимала в икэбане, и не по-японски себя вела.

Ханако откинулась на диване.

– Ты поэтому приходила сегодня утром? И зашла в ресторан сегодня вечером?

– Разве я не могу проведать свою мать?

Ханако поправила подушку под ногами.

– Ты уже съехала от него?

– Думаю, да. Пока не знаю.

Ханако потерла ноги.

– Можешь жить здесь.

– Спасибо, – сказала Тина. Она открыла рюкзак и вынула папку. – У меня еще есть такие. – Она протянула Ханако новую пачку рисунков сэнсэя.

Ханако взяла их и стала смотреть.

– На прежние не похожи.

– Мне тоже так показалось. Более абстрактные.

– Можно, я их оставлю у себя на некоторое время?

– Конечно. Дай мне знать, если поймешь что-нибудь.

Рассматривая верхний рисунок, Ханако заметила:

– Я думала, ты больше не будешь видеться с сэнсэем.

Фраза показалась Тине знакомой.

– Это тебе сказал Мистер Роберт? Он мне советовал тоже самое. «Не ходи больше к сэнсэю».

– Я не пытаюсь советовать, что тебе делать, Ха-тян.

– Мистер Роберт рассказал тебе что-нибудь про сэнсэя?

– Мы разговаривали об этом, – ответила Ханако.

– Так в чем проблема с сэнсэем? – спросила Тина. – Откуда ты его вообще знаешь? Ведь это ты рассказала о нем Мистеру Роберту.

– Я слышала о его школе.

– Ты знаешь что-нибудь о нем? О его семье? Нам нужно найти члена семьи, чтобы профессор Портер получила разрешение работать с ним. – Тина умолкла. Лицо Ханако побледнело и исказилось от боли. – Ма?

Ханако встала с дивана, хотя по ее медленным, неуклюжим движениям можно было подумать, что она падает. Встав, она выбежала из комнаты. Тина встала с пола и двинулась за ней в коридор. Ханако вышла из квартиры: дверь была еще открыта. Тина поспешила за ней.

С лестницы до нее донесся пронзительный вскрик – это определенно был голос ее матери – и глухой удар.

Потом – тишина. Тина подбежала к перилам и посмотрела вниз. Ханако распласталась на лестничной площадке. Тина бросилась вниз к матери.

– Ты ушиблась?

Зажмурившись от боли, Ханако застонала и потянулась к ногам. Тина коснулась их, Ханако вздрогнула. Ее лодыжки уже начали опухать.

– Что случилось? – спросила Тина.

– Мои ноги. Я не смогла ими двигать и упала.

– Где-нибудь еще болит? Голова? Шея?

Ханако покачала головой, и гримаса боли снова исказила ее лицо.

– Не двигайся. Я вызову неотложку.

– Иэ. Это всего лишь лодыжка.

– У тебя может быть перелом.

Ханако посмотрела на лодыжку.

– Я просто хочу вернуться к себе наверх.

– Ты можешь идти?

Ханако попыталась приподняться, но сморщилась и снова села.

– Я не донесу тебя. Я позову кого-нибудь из соседей на помощь.

– Ииэ, не надо соседей. Позови Киёми, – простонала Ханако сквозь стиснутые зубы.

– Она тебе не поможет.

– Пусть придет ее муж. Он сможет отнести меня домой.

– Ма, уже поздно, давай я вызову «скорую».

Я верю в некоторые

вещи

они раскрываются

как раз достаточно

часто

чтобы напоминать

Киёми и ее муж помогли Ханако подняться по лестнице и уложили ее в постель. Они положили ей лёд на распух-и покрасневшую лодыжку. Тина поблагодарила за помощь и вежливо отказалась от предложения посидеть подольше или вызвать неотложку, заверив, что все будет нормально.

В спальне Тина предложила матери аспирин. Та покачала головой. Тина смотрела на мать, откинувшуюся на подушки.

– Есть идея. Я позову Уиджи.

– Не стоит его беспокоить.

– Он не будет против.

Тина дотянулась до рюкзака. Найдя в блокноте номер Уиджи, она его набрала.