Текст книги "Четвертое сокровище"

Автор книги: Тодд Симода

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– А твой отец? – спросил Уиджи, помешивая суп кончиками палочек. – Он тоже здесь работает?

– Вообще-то я никогда его не видела.

– Ой… извини.

– Ничего.

Когда она росла, вокруг было столько детей с одинокими родителями, родителями-геями, разведенными или женившимися вторично, или же вообще без родителей, что никто не считал ее особенной. Когда она поняла, что мать может никогда и не рассказать ей об отце, она перестала интересоваться и ждать этого. Тина думала, что мать рассчитывает на подходящий момент: может, когда она чуть подрастет, или пойдет в школу, или окончит школу. Все эти поворотные моменты в ее судьбе пришли и прошли, не отмеченные ни единым словом.

– Ты ладишь с родителями? – спросила Тина.

– У нас прекрасные отношения. Особенно теперь, кода я далеко.

– А что так?

– Обычная дрянь между детьми и родителями. Они не имеют понятия, зачем я опять пошел учиться. «Тебе недостаточно титулов?» Так отреагировал отец, когда я ему сказал.

Ханако подошла к ним и забрала миски из-под супа и тарелки.

– Прекрасный суп, – сказал Уиджи.

– Вам нравится мисо? – спросила Ханако.

– Великолепный.

– Он и полезный тоже, – заметила Ханако. – Ваш ужин сейчас будет. – И она ушла, забрав тарелки.

– Каково быть студентом Аламо? – спросила Тина.

– Пока трудно сказать. Он несколько замкнут, но когда он здесь – он здесь, если ты меня понимаешь.

– Сосредоточен?

– Весьма. Как будто все без исключения важно до энной степени. Похож на шахматного гроссмейстера, способного мыслить на несколько ходов вперед. Только поднимаешь какую-то тему, вроде будущего исследования, а он тебя уже обогнал и говорит, что, скорее всего, из этого получится. Он гений, но с людьми не может совершенно.

– Похоже, только гениальность и имеет тут значение. – После паузы Тина произнесла: – У меня к тебе вопрос.

– Валяй.

– Я занимаюсь случаем с сэнсэем сёдо – учителем японской каллиграфии, у которого случилось кровоизлияние. Обширное поражение височной доли. Самое интересное, что он потерял способность соединять вместе элементы иероглифов: например, вот этот, «вода». Тина макнула палец в стакан и нарисовала иероглиф из столе. – Похоже, он может написать только одну черту. Или же комбинирует их неправильным образом. Профессор Портер сказала, что это называется аграфией.

Уиджи кивнул:

– Слышал об этом, что-то вроде графической афазии. Правда, никогда не сталкивался.

– Мне бы хотелось выяснить, восстановится ли у него способность комбинировать черты в правильном порядке.

Уиджи покачал головой:

– При таком серьезном повреждении, что ты описала? Сомневаюсь. Нельзя исключать возможного улучшения в будущем, но он никогда не восстановится полностью до того состояния, что было до удара.

Тина откинулась на спинку, когда принесли ужин. Киёми помогла Ханако с подносом.

– Три вида морского окуня, – объявила Ханако. Киёми показала одно из блюд. – Мне больше всего нравится вот это: морской окунь с имбирным соусом. Конечно, сасими из морского окуня тоже превосходно.

– Ты любишь сырую рыбу? – спросила Тина.

– Только если она еще дрыгается.

Ханако рассмеялась. Но когда она ставила блюдо перед Уиджи, лицо ее вдруг исказилось. Блюдо выпало из рук и тяжело ударилось о стол, задев бутылку. Уиджи поймал бутылку, и опрокинуться она не успела.

– Ма, тебе нехорошо?

Ханако попробовала улыбнуться, но боль взяла верх. Она качнулась назад, и начала так медленно падать, что Казалось, будто ей не дает рухнуть невидимая веревка. Уиджи быстро вскочил и поддержал ее одной рукой под руку, а другой обхватив за поясницу Тина встала и поддержала мать с другой стороны.

– Гомэн насай, – прошептала Ханако.

– Ханако, что случилось? – спросила Киёми.

– Давайте отведем ее в кабинет, – предложила Тина.

Под взглядами малочисленной компании едоков они провели Ханако в заднюю часть ресторана. В кабинете управляющего ее посадили на стул. Уиджи присел на корточки и спросил:

– У вас спазмы в ногах?

Лицо Ханако сморщилось от боли, глаза плотно закрылись, губы сжались так плотно, что побелели.

– Ты знаешь, что с ней? – прошептала Киёми Тине.

Та взглянула на мать, когда Уиджи заговорил с ней.

– У нее рассеянный склероз. Стало проявляться с начала года, – прошептала Тина.

На лице Киёми сначала изобразилось удивление, потом замешательство.

– Она никогда мне не говорила. Она сказала, что просто стареет. Это опасно?

Ханако слабо застонала, и Тина тоже присела около нее на корточки.

– У вас есть какие-нибудь лекарства? Прописал врач что-нибудь от этого? – спросил Уиджи у Ханако.

Та кивнула:

– Всё дома.

– Давай отведем ее домой, – сказал Уиджи. – Где она живет?

– Недалеко. Пара кварталов отсюда, но я не думаю, что она сможет идти.

– Мне тоже так кажется, – согласился Уиджи.

– Я сама пойду… через минутку, – сказала Ханако.

– Я не знала, – снова заговорила Киёми. Ладонью она прикрывала рот, а другую руку тянула к подруге.

– За лекарствами я могу сбегать, – вызвался Уиджи.

– Нет, я сама, – сказала Тина и похлопала мать по руке. – Где лекарства?

– В ящике с палочками для еды.

Тина быстро прошла через ресторан на улицу, свернула налево и побежала вверх по Пауэлл-стрит. Она вспомнила детство, когда бегала домой от «Тэмпура-Хауса», где навещала мать перед вечерней суматохой. Тина любила смотреть, как шеф-повар с белой повязкой на голове размешивает массу для тэмпуры. Обычно он готовил небольшую миску массы с сахаром и обмазывал ею ломтики мускусной дыни или целые ягоды клубники, а потом ставил все это в духовку. Через минуту-другую вытаскивал блюдо, дул на него, а затем посыпал сахарным порошком. «Вкусненько», – говорила обычно она, а шеф смеялся и повторял за ней: «Вкусненько».

Тина повернула налево, на Буш-стрит; улица шла под уклон, и она побежала быстрее. Пронеслась мимо «Театра Ноб-Хилл», ресторана «Суси-Мэн», супермаркета «Ад Зевз» и вбежала в дом. Она взлетела по лестнице, слегка притормозив на третьем этаже – легкие и ноги буквально горели. Оставшиеся два этажа пришлось идти медленнее. Добравшись до пятого, она вбежала в квартиру, ринулась на кухню и нашла в шкафчике пузырьки таблеток. Видимо, непочатые. Тина открыла их – мать ничего не принимала.

Тина выбежала из дома, сжимая в руках пузырьки. Дорога до «Тэмпура-Хауса», по крайней мере, все время шла вниз.

Когда Тина вошла, мать сидела по-прежнему, но выглядела уже лучше.

– Вот. – Тина отдала пузырьки Уиджи. – Я не знаю, какие здесь для чего.

Уиджи посмотрел на этикетки.

– «Занафлекс». Вот этот. – Он открутил крышку. Киёми принесла стакан воды. Ханако взяла таблетку и проглотила ее, запив.

– Я никогда не видела, чтобы она принимала что-то. кроме аспирина, – заметила Тина.

– Подействует минут через двадцать, – сказал Уиджи.

Тина села на стул и спросила:

– А марихуана не подействует быстрее?

– Я никогда не видел, но, говорят, действует мгновенно.

Они подождали в кабинете управляющего, пока Ханако не стало лучше. Она хотела остаться и закончить смену, но Киёми настояла, чтобы на оставшийся вечер она взяла отгул. Киёми упаковала ужины Тины и Уиджи и дополнительную порцию для Ханако в коробочки «с собой» и пластиковые пакеты. Тина понесла пакеты.³ Уиджи держат руки свободными, чтобы помочь Хана' ко, если вдруг опять случится приступ.

По лестнице в квартиру они поднимались медленно.

– Я буду жаловаться управляющему насчет лифта, – сказала Тина.

– Не надо, – ответила Ханако.

– Почему это?

– Он не виноват.

На пятом они вошли в квартиру Ханако. Тина отнесла коробки на кухню, а Уиджи проводил Ханако в гостиную. Тина разложила еду по тарелкам, принесла их в гостиную и поставила на маленький столик. Все уселись на пол.

Ханако попробовала.

– Извините, морской окунь уже не дрыгается.

– Очень вкусно, – оценил Уиджи. – Самая свежая рыба, которую я когда-либо пробовал.

Ханако встала.

– Извините, я не очень голодна. – Она взяла свою тарелку и пошла на кухню.

Тина, как бы извиняясь, улыбнулась Уиджи.

Тина попрощалась с Уиджи за дверью квартиры.

– Спасибо за помощь.

– За всем этим забыл тебе сказать. Завтра вечером у меня вечеринка для нас, аспирантов. Джиллиан обещала прийти. Еще кое-кто.

– Звучит заманчиво. Постараюсь быть.

– Хорошо. – Он посмотрел на лестницу. – Побегу я на электричку.

Он снова повернулся к ней и развел руки. Тина обняла его и стала отстраняться, но он мягко притянул ее к себе, и они быстро поцеловались. Его рука осталась на ее спине, и они поцеловались снова, на этот раз – значительно дольше.

– Извини, – сказал Уиджи, сделав шаг назад. – Наверное, это морской окунь. Всегда на меня так действует.

– Приятного аппетита.

Телефон в материнской квартире позвонил на следующее утро в семь. Тина открыла глаза и повернулась на диване. Села, прикидывая, что уже опоздала на занятия, когда вдруг вспомнила, что сегодня пятница и занятий нет. Телефон умолк после второго звонка. Тина встала, разгладила футболку и натянула джинсы.

Дверь в спальню матери была открыта.

– Ха-тян? Ты еще здесь?

– Да. – Тина подошла к комнате матери.

– Это Роберт-сан.

– Ты не могла бы ему сказать, что я уже еду домой? Ханако посмотрела на дочь, затем показала на телефон в ее комнате:

– Вот ты и скажи.

Тина вошла в спальню и подняла трубку.

– Извини, я не позвонила.

– Я уже начал волноваться, – сказал Мистер Роберт.

– Было слишком поздно. У мамы на работе были проблемы. Я ей помогла.

– Проблемы?

– У нее был приступ.

– Рэйки нужен?

Тина долго не отвечала.

– Подожди. – Она закрыла трубку рукой и громко спросила: – Он хочет знать, нужен ли тебе рэйки.

Ханако зашла в комнату в халате:

– Да, пожалуйста. Перед работой.

Тина протянула ей телефон:

– Сама скажи ему. Если он спросит, я поехала домой.

Ханако нахмурилась и взяла трубку.

– Хай, Роберт-сан. О-хаё годзаимас^[49].

Дома Тина сбросила рюкзак на полу в кабинете. Мистер Роберт вышел из спальни с еще мокрыми волосами. Он вытирал затылок ручным полотенцем.

– Ты бы хоть позвонила.

– Знаю.

– Ей действительно было плохо?

– Упала посреди ресторана.

– Хорошо, что ты там оказалась.

Хорошо, что я там оказалась вместе с Уиджи, подумала Тина.

– Она ничего не сказала тете Киёми.

– О болезни?

– Теперь та знает. – Тина прошла на кухню и стала готовить кофе. – Мне пришлось бежать домой за лекарствами. Знаешь, она не их принимала.

– Но ей не нравится, как они на нее действуют.

– Почему она рассказала все тебе? Она ничего не говорила мне, пока я насильно не вытянула.

– Не знаю… но сказала. – Он как раз вытирал макушку, и полотенце закрыло лицо. Мистер Роберт повернулся и зашел в ванную. Оттуда донеслось: – Я ей говорил, что рэйки подействует так же, но без побочных эффектов.

Тина следила за кофеваркой, которая булькала уже целую вечность.

– Зачем ты ей это сказал? Ты же не знаешь точно.

– Знаю. Кроме того, она сама в это верит. Ее тело ответит на ее веру и пошлет ей энергию «ки» в те места, которые в ней нуждаются.

Тина появилась в дверях ванной:

– О чем ты говоришь? Она пошла к врачу, который сказал ей, чтó с нею не так, и выписал лекарства, которые должны ей помочь. Вот и всё, во что она должна верить.

Мистер Роберт откинул волосы назад и завязал в хвост.

– Чем эта ядовитая медицина может помочь? Она же ее не лечит, разве не так? Она лишь убирает симптомы, правда?

– Эти лекарства могут сократить частоту припадков. Могут ослабить серьезность симптомов.

– А ты не думаешь, что твоя мать лучше знает, что ей больше подходит? – Мистер Роберт несколько раз тряхнул хвостом, чтобы уложить его на место. – Может, дадим ей право решать? – Он прошел мимо нее в кухню. – Рэйки лечит симптомы болезни без всяких побочных эффектов.

Тина не двигалась.

– Вчера вечером она приняла лекарства, и они помогли.

Мистер Роберт пожал плечами:

– Это еще ни о чем не говорит. Токсичность накапливается в организме. Раньше или позже лекарства перестанут действовать. Это факт, можешь проконсультироваться у любого врача. – Он начал убирать посуду.

Тина ушла в свой кабинет и закрыла дверь. Шлепнулась на пол, подтянула к себе рюкзак и стала в нем копаться, пока не нашла хрестоматию для чтения к занятиям Аламо. Открыла то место, на котором остановилась, и начала читать. После нескольких минут безуспешных попыток вчитаться, когда глаза переместились в самый низ страницы, Тина услышала, как стукнула входная дверь. Она встала и вышла на кухню.

На столе лежала записка: «Извини. Удачного дня». Она дописала внизу: «Ты тоже извини». И добавила: «Еду в университет учиться, потом на вечеринку аспирантов. Ложись спать, не жди меня».

Беркли

Тина занималась в своем институтском кабинете. Никто из ее соседей не появился – наверное, что-нибудь исследовали или занимались дома, где, конечно, удобнее, чем в тесном и обшарпанном кабинете. К пяти часам она прочла лишь половину материалов по курсу профессора Аламо. Насыщенность статей была умопомрачительной.

Дочитав одну из статей – вторую из пяти необходимых, – она закрыла хрестоматию и положила в рюкзак.

Проверила электронную почту. Только спам: студенты ищут жилье, информация по занятиям и расписанию. Только одно было стоящим: Уиджи напоминал ей о вечеринке и сообщал, что прекрасно провел вчера вечером время. Тина написала краткий ответ: «Я тоже! Увидимся на вечеринке».

Она закинула рюкзак за плечо и вышла из кабинета. В холлах института было тихо, большинство студентов и профессоров уже ушли. Работали только несколько человек из обслуги.

Она прошлась вниз по Телеграф-авеню; под ярким полуденным солнцем уличные торговцы предлагали товар – вручную выкрашенные рубашки и майки, стикеры на бамперы («Питайся лапшой – вырастешь большой», «Добро пожаловать в Полицейское государство Беркли, Калифорния»), ювелирные украшения ручной работы, благовония. Тротуары были забиты в основном студентами с их полиэфирной мешаниной старого и нового стилей: кто в мешковатых штанах, кто в джинсах и футболках. Кучка уличных мальчишек с торчащими в разные стороны волосами, утыканных пирсингом, и щенки грелись на солнце перед «Интермеццо», где подавали супы и салаты, и ожидали, когда посетители вынесут им остатки своих трапез или поделятся сдачей.

Тина завернула за угол и вошла в полупустую кофейню «Полунота». Взяла латтэ и села за тот же столик, который облюбовала еще в первый день занятий. Она разложила на коленях хрестоматию профессора Аламо. Если продвигаться с такой скоростью, к концу семестра она все еще будет на материалах первой недели. Она сделала два глотка и углубилась в статью, где высказывалась гипотеза о нахождении сознания в синапсах головного мозга, в самой передаче нейрохимического вещества. Автор выдвигал гипотезу, что когда синапс возбуждается, это и есть вспышка сознания, и правильная комбинация таких вспышек создает особый вид субъективного опыта.

Прочитав несколько страниц – где-то четверть статьи, – Тина подняла голову. Она осталась одна, персонал кофейни сосредоточился на уборке. Тина допила латтэ и закрыла хрестоматию. До вечеринки оставалось еще часа два, но она не могла прочесть больше ни слова. Тина отнесла свою чашку к мойке и вышла на улицу.

Она бесцельно бродила по основному кампусу мимо магазинов, заваленных майками, теннисками, бейсболками с символикой университета. Посмотрела на книги, выставленные в витрине студенческого магазина, и пошла вдоль Земляничного ручья, петлявшего по кампусу и исчезавшего в подземной трубе.

В центре Беркли Тина села на поезд до Эшби. Оттуда – двадцать минут пешком до больницы. В реабилитационном крыле она спросила дежурную сестру, можно ли ей посетить сэнсэя. Тот лежал на спине с открытыми глазами.

Он моргнул, когда Тина наклонилась над ним и произнесла:

– Сэнсэй.

Она не могла определить, моргнул ли он, отреагировав на ее появление, или просто моргнул. Его взгляд был сфокусирован не на ней, и даже не на потолке, но далеко за его пределами. Тина села на стул рядом с кроватью.

– Как вы себя чувствуете? – спросила она. – O-гэн-ки дэс ка?^[50]

Сэнсэй долго оставался без движения. Затем его рот открылся, словно он хотел что-то сказать. Но сразу же закрылся. Голова повернулась к Тине – или, по крайней мере, на звук ее голоса. Когда его взгляд нашел ее, левая часть его рта приподнялась, будто он пытался улыбнуться.

– Сэнсэй?

Его рот открылся и снова закрылся. Будто у рыбы, что попалась в сеть, – ее подняли на борт и теперь она медленно тонет в воздухе.

Что ты

видишь такого

что не вижу я?

много чего

ничего

Тина наблюдала за сэнсэем, иногда разговаривала с ним, когда вошел доктор Джеффри.

– Ну как мы сегодня? – поинтересовался он.

– Пока не разговаривает. Как вы думаете, он понимает, что мы говорим?

– Возможно. Иногда кажется, что он понимает слово-другое. Но пока он не сообщит нам, что понимает, мы этого не узнаем.

Сэнсэй пристально смотрел сквозь потолок. Врач наклонился над кроватью и посмотрел в его глаза.

– Вы помните его рисунки? – спросила Тина.

– Да.

– Один из его учеников сказал, что они состоят из частей японских иероглифов – ключей, – но как целое бессмысленны. Вроде аграфии.

Врач достал фонарик и посветил в глаза сэнсэю.

– Аграфия – конечно, это похоже на правду.

– Возможно, он пытается общаться с нами через рисунки, но не может правильно начертать знаки.

– Вероятно. – Доктор сделал запись в своей папке. Тина запустила руку в рюкзак, вынула тетрадь и нащупала маркер.

– Можно мне кое-что попробовать? – спросила она У врача. Не поднимая глаз, тот ответил:

– Конечно.

Тина положила тетрадь, открытую на чистом листе, кровать рядом с сэнсэем и протянула ему маркер.

Он сосредоточился сначала на ней, затем на маркере. Принял его и перевернулся на бок. На чистой странице сделал несколько движений маркером. Потом выронил маркер, перевернулся на спину и закрыл глаза.

Тина взяла тетрадь. Она не могла распознать здесь никаких иероглифических элементов. Штрихи не походили ни на что. Она показала рисунок врачу.

– Говорит это вам что-нибудь? – спросил он.

– Нет. Интересно, тем не менее. Веет какой-то грустной красотой.

Доктор отметил что-то еще в своих записках.

– Мне нужно к другому пациенту.

Перед тем как покинуть палату вслед за врачом, Тина бросила последний взгляд на сэнсэя. Казалось, он уснул.

Живот

сожаления

мягок

переходит в ноги

– Только не говори, что я пришла первой, – сказала Тина; когда Уиджи провел ее из прихожей на кухню.

– Самой первой. Поможешь мне все приготовить.

Уиджи открыл бутылку белого вина и наполнил два бокала. Выпив, Тина принялась резать морковку, сельдерей и сладкий перец – красный, зеленый и желтый, – пока Уиджи жарил кукурузные тортильи, обернутые вокруг кусочков сыра.

– Как твоя мама сегодня?

– Утром выглядела неплохо.

– Это хорошо. – Уиджи начал давить авокадо гуакамоле. – Мне кажется, ей лучше еще раз сходить к лечащему врачу. Нужно скорректировать курс лечения, он для нее не эффективен.

– Я сказала ей об этом.

– Она не любит врачей? – Уиджи попробовал гуакамоле и добавил щепотку соли. – Или просто не хочет от них зависеть?

– И то, и другое. Мне кажется, главным образом, дело в деньгах. Она никогда не любила тратить деньги.

– Никакой медицинской страховки?

– Она говорила, что у нее была какая-то, но, скорее всего, давно уже просрочена. – Тина столкнула ломтики нарезанного перца с доски в тарелку – Но она могла бы позволить себе это. Я не совсем уверена, в чем главная проблема.

Тина и Уиджи уже успели опустошить по два бокала вина, когда стали подтягиваться остальные. Джиллиан и Тина стояли на террасе, примыкавшей к гостиной.

– Что это за белиберда насчет «искр сознания», а? – вопрошала Джиллиан. – Ты поняла?

– Я не особенно далеко продвинулась в этой статье. Но я представляю себе это как фейерверк. Когда у тебя достаточное количество искр, они способны создать изображение. Искра сознания – это то, что происходит, когда нерв выбрасывает медиаторы, и этот выброс наблюдаем, или переживаем мозгом. Выбрасывается достаточное количество искр – и у нас сознательное осознание.

– Ни фига себе. Я понимаю, о чем ты. Круто. – Джиллиан залезла в карман платья из батика и достала косяк. – Затянешься?

– Может, разок.

Джиллиан передала самокрутку Тине и вынула зажигалку. Тина взяла косяк, и Джиллиан, щелкнув зажигалкой, поднесла пламя. Тина быстро передала Джиллиан самокрутку, чтобы та не успела потухнуть. Джиллиан сделала длинную затяжку, Тина же едва затянулась.

– Я попыталась дать маме тот косяк, что ты мне дала.

– Она в обморок не упала?

– Назвала меня торчком.

Джиллиан расхохоталась. Тина тоже.

– Потом мой бойфренд увидел сигарету и спустит ее в туалет.

– Что? Зачем?

Тина пожала плечами и снова передала косяк Джиллиан. Та еще раз затянулась и предложила Тине, но та отмахнулась.

– Не знаю, – ответила она. – Он занимается рэйки, системами самоисцеления и тому подобным.

– Вот свинство. Смыть в унитаз! – Она залезла в карман и вынула еще два косяка. – Держи эти подальше от него.

Тина положила подарок в карман рубашки.

– Есть один вопрос, – сказала Джиллиан. – Но как осознается сама искра? Другой искрой?

– Наверное, должен быть какой-то механизм обратной связи, часть ассоциативной зоны коры головного мозга, которая ощущает, что делают или испытывают другие нервы.

– Своего рода метауровень мозговой активности. – Джиллиан прошла го веранде и отдала косяк первому попавшемуся в доме.

– Наверное, так и есть. Другой уровень, метауровень.

– Я есть хочу, – сказала Джиллиан. – Это гуакамоле выглядит вполне аппетитно.

Сан-Франциско

Тина встала в полдесятого. Мистер Роберт уже давно встал и сделал свои упражнения, помедитировал, позанимался сёдо и уже ел перед выходом на свои субботние занятия: он преподавал английский японским ученикам в одной из школ Японского квартала. Тина лежала в постели, слушая щебет птиц во дворе.

Вечеринка закончилась, когда электрички уже не ходили, поэтому Уиджи сам отвез ее в город. Джиллиан сказала, что хочет пойти в один из ночных клубов в городе, поэтому ее тоже взяли. Джиллиан убедила Уиджи оттянуться вместе с ней. Тина отказалась, сославшись на дела утром. Кроме того, создавалось впечатление, что Уиджи хочет провести время с Джиллиан.

Тина встала, ополоснулась под душем и стала набирать ванну. Когда она наполнилась, Тина пошла на кухню и стала готовить кофе. Затем взяла чашечку с собой в ванную и захватила еще одну статью, которую нужно было прочесть к занятиям Аламо. Немного полежала в горячей воде с закрытыми глазами, держась на поверхности, без всяких мыслей.

Но она не могла перестать думать о вечеринке, об их разговоре о сознании и мозге, о заявлении Уиджи, будто сознание – лишь эмерджентное свойство, не обладающее правом на первичность в функциональном мире. Мы могли бы прекрасно обойтись без всякого сознания, будьте любезны. Джиллиан согласилась: мы пытаемся настолько же умертвить наше сознание, насколько и улучшить. Боль, страдания, депрессия. Кому все это нужно?

Тина сделала большой глоток кофе и взялась за статью. Прочла реферат: статья была посвящена проблеме резонансных циклов мозга – в какой степени они могут стать источником сознания. Она положила статью на пол, сделала еще глоток кофе и включила горячую воду, чтобы подогреть ванну. Потом выключила и погрузилась в блаженство.

Электричкой Тина доехала до станции Пауэлл-стрит И пошла вверх по холму к материнскому дому. День был солнечным, ярким и совершенно безветренным. Туристы высыпали наружу, бóльшая часть – в шортах, хотя Тина знала, что они пожалеют об этом позже, когда наползет летний туман. Туристы стояли и в очереди на фуникулер до пиццерии «Блондинка» в квартале отсюда. Со скучным или озабоченным видом, готовые кинуться в бегство, если к ним пристанут попрошайки.

В вестибюле по расстеленному на полу брезенту были разложены внутренности лифта. Тина поднялась по лестнице и открыла дверь.

– Я здесь, Ха-тян. – Голос Ханако доносился из комнаты. Сгорбившись, мать сидела в кресле и надевала носок.

– С тобой все в порядке?

– Хай^[51].

– Как дела на работе?

– Хорошо. Некогда.

– Что скажешь, если я тебе приглашу на бранч?

– Бранч?

– Ну, знаешь, это еда между завтраком и ланчем.

– Это я знаю. Я не очень хочу есть.

– Давай пойдем в «Сент-Фран».

– Там так дорого.

– Я плачу. Прошу тебя.

Убедив мать пойти, она повела ее вниз по лестнице.

– Когда только они починят лифт? – спросила Тина.

– Управляющий сказал, что нужна еще неделя.

– У него уже три недели «одна неделя».

– Они его починят.

Тина решила больше об этом не говорить. Она давала множество подобных обетов. Не спрашивать, нельзя ли переехать в другое место, где у нее будет настоящая спальня, не просить мать прекратить работать официанткой, не спрашивать об отце, не упоминать Японию.

В результате оставалось не так уж много тем для разговоров.

Тина и Ханако прошли вниз по Буш-стрит к Пауэлл, повернули к «Вестин-Сент-Фрэнсис» на Юнион-сквер. В ресторане им тут же нашли места. Официант был примерно ровесником Тины, пряди волос у него были модно обесцвечены.

– Привет, меня зовут Джереми. Я буду сегодня вас обслуживать.

Тина заказала газированную воду с лимоном. Ханако выбрала зеленый чай. Тина закатила глаза: хоть бы мама заказала что-нибудь другое, не то, что она и так пьет каждый день дома или на работе. Кроме того, может, у них вообще нет зеленого чая. Джереми улыбнулся и сказал:

– Прекрасный выбор, мэм.

Ханако, видимо, обрадовал комплимент официанта Она оглядела ресторан с его массивными люстрами и старыми картинами в позолоченных рамках.

– Мы не были здесь очень давно. Последний раз – когда ты окончила школу.

Слово «школа» напомнило о статьях, которые нужно было прочесть. Она еще не начала ничего для другого семинара. Живот стянулся узлом беспокойства. Завтра придется читать весь день. Скорее всего – в библиотеке или кофейне. При этой мысли она успокоилась, с удовольствием предвкушая день наедине с книгами.

Ханако изучила меню.

– Что ты будешь заказывать?

Тина взяла свое.

– Пока не знаю.

Джереми принес им напитки и спросил, готовы ли они сделать заказ.

– Сначала ты, Ха-тян.

Тина выбрала семгу, сваренную на медленном огне в белом «совиньоне» с травами. Когда официант заметил, что и это прекрасный выбор, Ханако заказала то же самое. Когда он отошел, Тина сказала:

– У меня есть кое-что, и я хочу тебе это показать. – Она достала несколько рисунков сэнсэя Дзэндзэн. – Что ты об этом думаешь?

Ханако взяла рисунки.

– Нани^[52]?

– Ты знаешь сэнсэя Мистера Роберта по сёдо?

Ханако взглянула на дочь:

– Сэнсэя Дзэндзэн?

Тина показала на рисунки.

– У него случился удар и кровоизлияние в мозг, и теперь он не может писать. Он, однако, нарисовал вот это. Один из наставников школы сказал, что изображения напоминают иероглифы.

Ханако пролистнула страницы.

– Они ничего не значат.

– У сэнсэя – то, что называется аграфией. Повреждение мозга, после которого он потерял способность писать иероглифы. Как если бы ты писала букву «t» и забыла перечеркнуть ее сверху, или если бы написала половину буквы «О».

– Ты видела его?

– Сэнсэя? – Ханако кивнула. – Видела пару раз в больнице, совсем недавно. Большая часть тех исследований, которыми я планирую заниматься, связана с людьми, у которых поврежден мозг. Инсульты, кровоизлияния, опухоли, последствия хирургического вмешательства. – Тина показала на рисунки. – Ты можешь в них разобраться?

– Как он выглядит?

– А? Как выглядит?

– Ладно, – ответила Ханако и вновь переключилась на рисунки. – Нет. Не могу. Можно я оставлю их у себя?

– Конечно, – ответила Тина в тот момент, когда Джереми принес их семгу. Ханако положила рисунки на колени, прижав их плотно рукой, словно они могли улететь.

Бабочка

прекрасна

в своей

свободе

– Вот, мам, что ты думаешь? – Тина держала набор полотенец, взятых из отдела льняных изделий «Мэйсиз». Ханако провела рукой по ткани. – Ну как?

– Мне не нужны новые полотенца.

– У тебя же старым уже десять лет. Они рассыпаются на части.

Ханако сжала материю, словно пробуя на крепость мускусную дыню.

– Тебе виднее, Ха-тян. Ты знаешь, что делаешь.

– Я ничего не делаю, я просто пытаюсь купить тебе полотенца.

– Тебе кажется, я трачу мало денег. Потому что я коплю их для тебя.

– Ма, это же просто несколько полотенец.

Ханако вернула полотенца на полку. Похлопала по ним и сказала:

– Это хорошие полотенца. Может, они когда-нибудь мне понадобятся.

Ханако провела пальцем по следам от маркера сэнсэя Дзэндзэн. Черты были сильными, в них узнавался стиль сэнсэя, хоть они и были написаны маркером, а не кистью. Некоторые были явно иероглифическими – частями иероглифов, – но, как и сказала Хана, вместе складывались лишь в бессмыслицу. Она подержана бумагу на просвет, словно целиком иероглиф можно было распознать лишь так.

Ничего. Ни в одном никакого смысла.

И в то же время в них угадывалось какое-то чувство. Ощущение смысла. Она долго смотрела на один, пытаясь уловить смысл без размышления, как это они часто делали на занятиях с сэнсэем. Так много лет тому назад.

Но ничего не пришло. Никакого значения. Никаких ощущений. Она закрыла глаза – рисунок негативом отпечатался на внутренней стороне ее век. Белое на черном. Но все равно никакого смысла.

Она держала рисунки, не выпуская из рук, пока не пришло время надевать кимоно для вечерней смены.

Равновесие

через

противоположность

В разбавленном сознании сэнсэя пронесся молниеносный поток знания, буря осознанности, миллиард синапсов взорвался, превратившись в новую звезду осмысленности. Столько еще нужно решить, но времени практически не осталось.

Но что должно быть решено? Его свет не доходил так далеко. Он лишь освещал вероятность конечной цели. Чем бы она ни была.

Краткая вспышка света растворилась во мраке.

Я не уверен

в этом

пока

но

мне есть

что сказать

Часть вторая

Пути боли

Беркли

– Не знаю, что и делать, – сказал Годзэн. Он только что сообщил Тине, что сэнсэя Дзэндзэн через день выписывают. Ему еще предстоит восстановительный период – придется наблюдаться в клинике, но к обычной повседневной жизни он уже вполне готов.

– Вы не можете быть здесь вместе с ним? – спросила Тина.

Он встал и заходил кругами по комнате.

– К сожалению, я не смогу быть с ним постоянно. У меня еще работа по совместительству Переводы.

– У сэнсэя есть семья?

– Не здесь.

– В Японии?

– В этом-то и проблема. – Годзэн замедлил шаг. – Не думаю, что его семья может нам сейчас чем-то помочь.

– А как насчет сиделки?

– Сиделка. Вот что нам нужно. – Годзэн остановился. – Вы знаете, как это устроить?

– Больница может найти кого-нибудь. И его страховая компания… они должны позаботиться об уходе на дому.

Годзэн опять заходил.

– Страховка. С этим проблема.