Текст книги "Штормовое предупреждение"

Автор книги: Тим Лотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)

– Да ничего особенного. Слегка поспорил с представителем администрации. Пойдем чего-нибудь слопаем.

– Отлично. После всех этих свежих фруктов и рыбы на углях жутко хочется жареной картошки.

– С подливочкой.

– С брюссельской капусткой и с вареной фасолью.

– Как отдохнул? Куда ездил?

– Лидо-ди-Джесоло. Фантастика, честное слово. Эти итальянцы умеют жить. Съездили в Венецию. На целый день. Бог ты мой, сплошная вода. На гондоле катались. Как Морин?

– Нормально. Вся в хлопотах. Вы с Гиацинтой должны к нам обязательно зайти. Сегодня Морин приготовит "кордон блю"[37]37
  Кордон блю – телячий эскалоп с ветчиной и сыром.


[Закрыть].

– A-а, ну ты же знаешь Гиацинту. Не любит ходить в гости, ей бы только торчать в своей церкви.

– Когда-нибудь она просечет, что ты заядлый картежник.

– Не просечет. Пока не проиграюсь. А я слишком хорошо играю, чтобы проиграться, парень.

– Нам нужно найти парочку лопухов для партии.

– Да, по-моему, их и искать не надо. Гэз и Бэз очень любят отдавать свои денежки. Будем считать их нашим благотворительным фондом.

Гэри и Барри Филморы – близнецы, работают на складе. Чарли иногда встречает их в пивной "Типографский мальчик". Оба азартные игроки и транжиры, не раз бывали задействованы в играх, которые раз в месяц позволял себе Чарли.

Чарли качает головой:

– Гэри перевели из Лондона, а без него Барри никуда. Надо искать новеньких.

– Есть идеи?

Чарли пожимает плечами:

– Есть, но не очень…. Мой братец Томми всегда готов поиграть, но думаю, он слишком шустрый. И еще…

– И еще ты его не любишь.

– Да ладно, пускай. Но он будет плутовать, вот в чем проблема.

– Ну а твой сын? Он славный парнишка.

– Мо всегда просит, чтобы я после привел его домой. А это уже смахивает на заклание агнца.

– Для того агнцы и существуют. И потом: кто тебя научит лучше собственного отца?

Пройдя сквозь вертящуюся дверь, они оказываются в столовке. И тут же на глаза им попадается Майк Сандерленд, он один за столиком, перед ним огромное блюдо с лазаньей, он энергично жует и одновременно читает толстенную книгу. Он помощник редактора, иногда они вдвоем с Чарли "доводят" форму полосы. А все втроем часто стояли в пикете, болтали от нечего делать. Чарли и Ллойд относятся к нему с настороженностью. Слишком растягивает слова, жеманничает, слишком длинные патлы, слишком старательно изображает из себя циника. Майк поднимает голову и замечает, что Чарли на него смотрит, он приветственно машет рукой, Чарли не остается ничего другого, как махнуть ему в ответ. Майк жестом приглашает их сесть с ним. Чарли качает головой и подходит к Ллойду, уже вставшему в очередь за едой.

– Ну вот, проблема решена, – говорит Чарли.

– Не самый плохой вариант, – отвечает Ллойд.

– Вообще-то мальчик себе на уме, – сомневается Чарли. – Из тех, кто любит изображать из себя благодетеля.

– Смирение, говорит Господь. Смирись, и тебе воздастся. Примерно это я прочел в одной хорошей книжке.

– Пока мы торчим в очереди, он уже смоется.

– А не поучить ли его? Чтобы знал, чем пахнут азартные игры?

– Ему – урок? Да ты посмотри на него. Джинсы старые и заношенные. Ботинки не лучше, будто он их нашел в мусорном бачке. По ботинкам всегда видно, кто чего стоит.

– Ну не скажи… Часики у него потянут на несколько сотен фунтов. И эта манера тянуть слова… поверь мне, денежки у него водятся. И совсем дурачок, еще не битый жизнью. Но постоянно напрашивается.

– Нет, не верю я, что с ним стоит связываться.

– Сам рассуди, чудак. Он у нас социалист. Почитывает "Гардиан", и прочее, и прочее. Хочет завести себе карманного дружка среди черных, меня то есть. А заодно узнать, как живут люди в муниципальных домах, ты то есть. Чтобы все сразу. Хочет купить двух негров по цене одного. Так давай поучим этого прыткого, молодца, покажем ему, что такое "передел частной собственности" на практике.

– Меня от него трясет. Привет, Конни. Мне, будь добра, картофельную запеканку с мясом, горошек с морковью и фасоль. И, смотри, не жадничай. Я умираю от голода.

– Я всем кладу одинаково, – говорит Конни, стоящая на раздаче.

– Ну а тебе чего, Гарри Белафонте?[38]38
  Гарри Белафонте – американский актер, певец и телеведущий (р. 1927). Широкую известность получил как исполнитель лирических баллад с использованием традиционных мотивов Карибского региона.


[Закрыть] – Конни, отгороженная стойкой, оборачивается к Ллойду. Она очень бледная и вся на взводе – судя по тому, с каким остервенением она ложкой с длинным черенком перемешивает в бачке тушеную фасоль, взламывая застывшую коричневую пленку.

– А мне сосиску и пюре, – говорит Ллойд, подмигивая Чарли. – Толстую свиную сосиску. – Тебе нравятся толстые сосиски, а, Конни? Чтобы толстую длинную сосиску воткнули в твое пышное пюре?

Конни сует Чарли его тарелку, даже на него не взглянув, и начинает с любовным усердием накладывать картофельное пюре для Ллойда.

– Хорошие сосиски все любят, лапонька, но мне что-то в последнее время попадается всякая мелочь, смотреть не на что.

– Надо знать, с кем водиться, моя девочка. Ставь на Снежка, не промахнешься. Я люблю, чтобы была в теле. Чтобы было за что подержаться.

– Одна запеканка… одна сосиска и пюре… Дальше, пожалуйста!

Расплатившись за еду, оба дружно гогочут; теперь еще надо найти свободный столик. К досаде Чарли, Майк все еще тут, сидит и сидит. Недавно этот сопляк отрастил бороду и выглядит теперь лет на десять старше. Видимо, хотел изобразить из себя настоящего революционера, но на самом деле стал похож на Дейва Ли Трейвиса[39]39
  Дейв Ли Трейвис (р. 1945) – популярный радиоведущий, с молодых еще лет постоянно носит короткую бородку и усы.


[Закрыть].

Ллойд и Чарли пробираются со своими подносами к его столу. Майк захлопывает книжку, и Чарли видит название: "Основы политической экономии".

– Все читаешь? Ты прямо как машина, – говорит Чарли, – которая у нас полосы переворачивает.

У самого Чарли в заднем кармане лежит очередная книжонка Джеффри Арчера[40]40
  Джеффри Арчер (р.1942) – английский писатель и политический деятель. В 1986 г. из-за обвинения в аморальных связях покинул пост председателя консервативной партии.


[Закрыть]. Майк с улыбочкой прячет книгу в портфель. Чарли ставит тарелку на белый пластик столешницы.

– Как дела наверху? – спрашивает Ллойд.

– Ходят всякие слухи, – говорит Майк.

– И какие же? – интересуется Чарли.

– Продавать собираются нашу лавочку, – чуть понизив голос, сообщает Майк.

– Ну это я уже сто раз слышал, – говорит Чарли.

– На этот раз, похоже, не врут. Я тут произвел кое-какую разведку. Ребята из "Гардиан" очень заинтересованы. Очень.

– Ну-ну, как говорится, браки совершаются на небесах.

– Есть кое-какие проблемы.

– А платить-то сколько будут? – спросил Чарли.

– Ну ты и циник, – усмехнулся Майк.

– Это еще не самое страшное, – говорит Чарли.

– Смирись, говорит Господь, – громко повторяет Ллойд, специально для Чарли. Кажется, вопрос насчет привлечения Майка к игре решен окончательно.

– Как дела, Чарли? Вид у тебя не очень.

– Чарли просто немного расстроился. Пришлось выяснять отношения с чиновниками. Из городской администрации, – поясняет Ллойд.

– Нуда? – Майк наклоняется и даже вытягивает шею, будто прозвучало нечто невероятное.

– Было дело, – говорит Чарли, разворачивая вилку и нож. – Устроили мне выволочку, сообщили, на что я имею право, а на что нет…

Майк сочувственно кивает и поворачивается к Ллойду:

– Как отдохнул, Ллойд?

– Нормально, – говорит Ллойд, поднося ко рту вилку с целой горкой пюре.

Майк опять энергично кивает, и наступает долгое молчание. Усы его влажно поблескивают – это от чая.

– Раздали им всякие планшетки, ручечки, и теперь они ходят важничают, воображают себя Наполеонами, – раздраженно говорит Чарли.

Майк улыбается и снова оборачивается к Чарли:

– Могу я тебя спросить… Как тебе в муниципальной квартире?

Чарли пожимает плечами.

– Жить можно.

– Не верю я этой Тэтчер. Ломает налаженную систему хозяйствования. Растранжиривает социальные фонды. Спрашивается, на черта?

Чарли, хмыкнув, достает из кармана "Дейли миррор" и пролистывает ее до пятой страницы.

– Она играет на самых пакостных свойствах человеческой натуры. А люди – в общем и целом – гораздо лучше. Поэтому ее ненавидят.

Чарли кивает, исследуя очередное фото. Эта Кэролайн из Шератона ему не очень. Никакой стервозности в улыбке. Такие его не заводят.

– У вас хороший район?

– Так себе, – говорит Чарли. – Полно всякой швали. Наркоманы и бездельники. Вроде моего сыночка.

– Не знал, что у тебя есть сын.

– Одно название. Ползучий плющ. Размазня вроде этого пюре, жалкая личность. Живет на пособие. В какой-то норе.

– В норе? – откровенно ужасается Майк.

Заметив неодобрительный взгляд Чарли, он делает нейтрально-благостное лицо.

– Передай соль, Снежок, – говорит Чарли.

При этих словах Майк хмурится и покусывает губу. Усы у него чересчур длинные, и в них застряли какие-то крошки.

– И как ты это терпишь? – очень ласково и вежливо спрашивает он у Ллойда.

Тот делает вид, что не слышит, и снова подносит ко рту вилку с горкой пюре.

– Ты полагаешь, что Ллойда можно так обижать? – спрашивает Майк теперь уже у самого Чарли.

– Так – это как, Майк? – говорит Чарли, переворачивая очередную страницу "Дейли миррор".

– Сам знаешь, – говорит Майк, – Снежком.

– Я обидел тебя, Снежок?

– Нисколько, Чарли.

– Ну… – уже менее уверенно тянет Майк, – не знаю… По-моему, это оскорбительно.

Он достает пачку папиросной бумаги, затем пачку табак и начинает сосредоточенно сворачивать самокрутку.

Чарли со вздохом сожаления отрывается от газеты и смотрит на Майка.

– Плохо ты знаешь людей, Майк. Живешь в другом измерении.

– Но это несправедливо.

Чарли вздыхает еще более скорбно.

– Ты хочешь сказать, что я расист?

Майк докрутил свою сигарету. Он берет ее в рот, раскуривает и затягивается.

– Это неизбежно.

– Неужели?

– Иногда человек в этом не виноват.

– И ты тоже?

– В каком смысле?

– Ты тоже расист?

– Я стараюсь им не быть. Я очень стараюсь, серьезно.

– Ты слышишь, Снежуля? Мы все расисты. Один Майк у нас чистый и пушистый.

– Да брось ты… Я тоже поганый расист. Сказать, кого я просто не выношу?

– И кого же?

– Вы когда-нибудь были на острове Гернси?[41]41
  Гернси – один из Нормандских островов, принадлежащих Великобритании.


[Закрыть] Ненавижу этих ублюдков с их синими шерстяными фуфайками.

Ллойд и Чарли хохочут. Майк несколько удивлен. Потом с улыбкой им кивает.

– Мне нужно в персональный кабинет.

– Куда-куда? – спрашивает Чарли.

Майк слегка округляет глаза:

– В кабинет. Ну, в общем, туда, в уборную.

Ллойд и Чарли снова громко гогочут.

– Я быстро.

Когда он уходит, приятели начинают спешно доедать.

– Ну и фрукт! У меня от него уже оскомина, – говорит Чарли.

– Давай смоемся, пока он не втравил нас в какой-нибудь марш протеста.

Буквально за минуту они опустошают тарелки, но сбежать не удается: навстречу со стороны туалета уже надвигается Майк. Они пытаются его обогнать, но он идет по самой середке маленького холла, и обойти его нереально.

– Как вам бокс? Уважаете? – спрашивает Майк.

– Бокс – нам? – переспрашивает Ллойд. – Я же старый боксер. Когда я только сюда пришел, тут было полно любителей бокса. Я чуть не заделался профессионалом. Не хуже маркиза Куинзберри, сочинившего правила[42]42
  Имеются в виду «Правила Куинзберри» – свод правил профессионального бокса, составленный маркизом Куинзберри в 1867 г.


[Закрыть].

Ллойд принимает классическую стойку: чуть расставляет ноги и поднимает сжатые кулаки, прикрывая физиономию.

– Но потом мне надоело портить мое пригожее личико. Знаешь, как они меня называли?

– Рисовый пудинг, – предполагает Чарли. – Это такая пакость, которую не проткнешь пальцем.

– Желтый Дьявол. Из-за цвета кожи, понял? Очень светлой, ха-ха-ха. Да, парень, этим забиякам было на что посмотреть. Я был коварным как змея, я нутром чувствовал ринг.

Ллойд начинает приплясывать на маленьком пятаке пола, яростно атакуя невидимого противника. Чарли картинно зевает.

– Ну вот что ты натворил. Теперь Снежок будет долго-долго вспоминать о старом добром времени.

Ллойд продолжает подпрыгивать и лупить противника. Он еще хоть куда, хотя и немного отяжелел.

– Бах-бах, бэмц! Я всех их знаю как облупленных, парень. Джонни Эдж. Гангстеры. Пижоны с пушками. Никто не хотел связываться с Ллойдом Джорджем.

Майк явно слегка оторопел.

– Ллойд Джордж?[43]43
  Ллойд Джордж Дэвид (1863–1945) – государственный деятель Великобритании, один из крупнейших лидеров либеральной партии, 55 лет был представителем этой партии в парламенте. Ввел пенсии по старости и по инвалидности и выплату пособий по безработице.


[Закрыть]

– Ну да, фамилия у него такая. А иначе какого бы хрена человеку становиться Снежком?

Ллойд берет Чарли в воображаемый клинч и едва не сбивает с ног.

– Полегче, ты… старый петушок, полегче, говорю, – усмехается Чарли.

Майк смущенно фыркает:

– Я вот что хотел сказать… Мне иногда перепадают билеты на бокс… у меня есть приятель в отделе спорта. Ну я и подумал… подумал, может, вам интересно.

Ллойд и Чарли сразу забывают о своем клинче.

– Я тебя слушаю, – говорит Ллойд.

– Это, так сказать, неофициальная встреча. Из незаявленных турниров. В "Астории", это на Финсбе-ри-парк. Отборочный вариант, так сказать. Если я раздобуду билеты, то мог бы и вас провести.

Ллойд смотрит на Чарли. Чарли – на него.

– Нам пора, – говорит Чарли.

– А я бы сходил, – говорит Ллойд.

На физиономии Майка расплывается широченная улыбка:

– Классно! Грандиозно!

– Да-а. Грандиозно. Увидимся, Майк.

– Увидимся… ребята.

Майк двинулся к себе на третий этаж почти вприпрыжку.

– Такие субъекты… – заводит Чарли.

– Зато, – перебивает его Ллойд, – билеты бесплатные.

Он снова встает в боксерскую стойку, пританцовывает и – хоп-хоп – лупит кулаками воздух.

4

Грядет Рождество, завершая первый год нового десятилетия. Но семидесятые еще здесь, они сильны, как и замшелая привычная самонадеянность, коварны, как невидимый прибрежный риф.

Пророчество Майка Сандерленда сбылось: концерн "Таймс" со всеми своими изданиями выставлен на продажу. Крайний срок – первое декабря. Но покупателей пока не нашлось. Уильям Рис-Могг, главред самой "Таймс", отказал Роберту Максвеллу, поскольку это "не самый подходящий человек", так он, Рис-Могг, считает.

Чарли твердо уверен, что он-то без работы и, соответственно, без зарплаты, не останется. В его голове не укладывается, что может быть иначе. Статичность. Вот привычное и понятное ему состояние, вот то, чего он ждет, что в глубине души любит. Причина этой любви – тайный страх перед выбором.

Новое правительство только укрепляет веру Чарли в незыблемость существующих в мире порядков – своими попытками доказать обратное. Месть жаждущих незыблемости страшна. Миссис Тэтчер всем ненавистна, ее старательно "топят" на выборах. Безработица достигает послевоенной отметки: больше двух миллионов. Инфляция вырвалась на волю и скачет во весь опор. Все эти обстоятельства несколько утишают столь эффектную мировую скорбь Майка Сандерленда. Для него чем хуже, тем лучше – потому что получается, что он был прав по всем пунктам. Лидером лейбористов избран Майкл Фут[44]44
  Майкл Фут – английский политический деятель, глава левой группы «Трибьюн».


[Закрыть]. Кончики поникших было усов Майка Сандерленда лихо поднялись на пару миллиметров вверх. Чарли кажется, что Фут этот – не лучший вариант: старый шут, корчит из себя демократа. То ли дело Дэнис Хили, у него даже на физиономии написана решимость.

Морин пытается вычислить, кто стрелял в Джея Ара в очередной серии. Тем временем в параллельной телевизионному миру вселенной Марк Чапман угробил в Нью-Йорке Джона Леннона. Эта смерть затмила ту, что пережил Чарли девять месяцев назад, смерть Аннунцио Паоло Мантовани.

Та потеря еще и сейчас отзывалась в душе болью, ну а вся молодежь планеты молится на Леннона, можно сказать, сразу его канонизировала… Скорбь Чарли по Леннону была скорее сродни развлечению. Он наслаждался значимостью события. Для него Джон Леннон был ливерпульским Гербертом[45]45
  Герберт Джордж (1563–1633) – английский поэт, автор религиозных стихов, умер от чахотки.


[Закрыть], тот в свое время тоже не сумел придумать такой мелодии, чтобы вымолить себе жизнь.

Сегодня, в ночь накануне Рождества, Чарли мирно спит рядом со своей женой. Внизу, в гостиной, – красиво упакованные подарки. Завтра на праздничный обед приглашен братец Томми со своей женой Лоррейн. Роберт тоже обещал прийти, когда однажды звонил из этой своей норы в Бэттерси, надо сказать, звонками он их почти не балует. С тех пор как уехал, дома практически не появляется, и что он, как он – неизвестно. У Морин осталась в душе рваная рана, куда все больше просачивается пустота.

Чарли тихонько сопит, за окнами начинает брезжить рождественский рассвет. Чарли кружит в танце жену на паркетном полу, над их головами вращается зеркальный шар, от которого по всей комнате разлетаются разноцветные зайчики. Комната – огромная, такая огромная, что стены теряются где-то вдали, почти невидные. На Морин платье, которое она надевает при просмотре очередной серии "Далласа", но на ногах – почему-то кроссовки.

Чарли смотрит на них, и ему досадно, что кроссовки совсем не подходят к платью, тут он замечает, что пол не паркетный, а ледяной. На нем вдруг появляются тонкие, в волос толщиной, трещины и лужи. Он нервничает, но продолжает танцевать. Звучит "Тот волшебный вечер", в аранжировке Мантовани, но в плавную мелодию почему-то врываются громкие ритмичные перебивки. Это сбивает его, мешает двигаться в нужном темпе. А музыка снова меняется.

Что это… Что они там поставили, черт возьми?

Но почти сразу он узнает этот гимн, который старательно поют детские голоса, надрывающие душу. Это же "Приди, приди, Эммануил"[46]46
  Эммануил (др. – евр. – букв.: с нами Бог). В Библии – второе имя Иисуса Христа.


[Закрыть]. Чарли сам пел его когда-то в школе, на рождественских утренниках. Он очень любил этот гимн, полный светлой печали и предвкушения чуда.

Приди, приди, Эммануил,

Избавь от скорби Израиль.

Теперь уже весь пол залит водой, но Морин и Чарли продолжают танцевать, отчаянно стараясь не сбиться с шага. Потом, очень медленно, они оба начинают погружаться в воду, и вот уже не видно даже их макушек. Чарли не может дышать. Он хочет схватить Морин за руку, но не находит ее руки. От ужаса он пытается кричать, но захлебывается.

…Чарли открывает глаза, пытаясь понять, где он и что происходит. Чуть прищурившись, он видит пластиковые жалюзи, сквозь которые пробивается утренний свет, светлые, под дерево, обои, когда-то белые, но теперь они скорее цвета желтой магнолии. Значит, он не спит.

Всего несколько секунд уходит на то, чтобы стряхнуть остатки дремоты, потом Чарли вылезает из постели. Кошмарный сон уже забыт. Из радиоприемника доносятся позывные, мелодия гимна: "Приди, приди, Эммануил…" В спальне чересчур тепло. Чарли накидывает халат и открывает окна. Стекла сильно запотели, и множество ручейков катится вниз, к подоконнику, оставляя на нем множество лужиц. В комнату сочится серо-коричневый свет. Раннее утро, только-только рассвело. Чарли всегда был "жаворонком".

Он вытирает лоб фланелевым рукавом, на ткани остается влажная полоса. Очень заметная. Батареи шпарят на полную мощность, и по-прежнему на них нет вентилей, и по-прежнему их невозможно отключить. А на улице – теплынь, будто и не Рождество сегодня.

Чарли оборачивается и смотрит на спящую жену, раскинувшуюся на огромном двуспальном раскладном диване. Она слегка посапывает, на голове туго накрученные бигуди. Под левой ноздрей набухла капелька то ли пота, то ли какой-то еще телесной субстанции. Голова упирается в спинку, обитую золотистым винилом. Слева на столике кипятильник "Гоблин"[47]47
  Имеется в виду электрический кипятильник-автомат фирмы «Гоблин», готовящий чай к определенному времени.


[Закрыть] уже цедит кипяток в приготовленные чашки.

Чарли подходит к жене и целомудренно целует ее в щеку. Прошлой ночью они занимались любовью. Может, это был ее рождественский подарок? Или это из-за запарки в "Чародейке", куда он все-таки – ох, зря! – разрешил ей пристроиться? Несколько месяцев после того, как она туда нанялась, ее было не узнать: заводилась в постели мгновенно. А потом все пошло на убыль, но редкие вспышки все же случались, особенно после того, как ей приходилось заполнять огромный гроссбух или долго сводить все дебеты-кредиты.

Прошлой ночью все кончилось очень быстро, и он почувствовал, с каким облегчением Морин выскользнула из его объятий. Чарли смотрит, как она легонько крутится под одеялом. И вдруг в голове его возникает потрясающая мысль, которую он, впрочем, тут же старательно отгоняет прочь: "Я люблю свою жену".

Проходит несколько секунд. Чарли чувствует, как ему распирает кишки, и направляется в туалет. Идет он очень медленно, неуклюже переставляя ноги. Он всегда чувствовал себя каким-то чужаком в собственном теле, как будто оно было создано не для него, а для кого-то еще. Он чувствовал, что голова его слишком мала для тех грандиозных мыслей, которые иногда его посещают. Ноги тонкие и бледные, на икрах какие-то проплешины, вестники грядущего распада. Он пробовал накачать мышцы, используя модернизированный комплекс упражнений, и тебе изометрические, и изотонические – никакого эффекта. Во-первых, очень скучное занятие, во-вторых, стала болеть спина. И как только Морин все это выдерживает? Непостижимо…

Он испражняется, потом изучает то, что из него исторглось. Кто-то ему рассказы вал, что у немцев в унитазе даже есть специальная палочка для этих целей. С них станется… Чарли всегда знал, что немцы опасная нация, слишком умные, на грани помешательства.

Стул странный, похож на кроличьи "орешки". Подтеревшись, он встает и моет руки, заодно изучая в зеркале свою физиономию. Настроение почему-то паршивое. Странно, чем сильнее предвкушаешь приятный денек, тем более он бывает грустным. Вечно одно и то же. Лицо, смотрящее на него из зеркала, точно такое же, как всегда: какое-то невнятное, слегка веснушчатое, странно-виноватое. Знакомая грива волос, кое-где чешуйки перхоти. Да, еще одного года как не бывало. Томми всегда обвинял его в чрезмерной осторожности. Может, он прав. Может, это правда. Живет в каком-то болоте. Но в болоте ему спокойней, ничего не поделаешь.

Чарли возвращается в спальню. Морин уже встала и с виноватым видом бродит по комнате, похожая на зверька в стеганой, в ромбиках, алой шкурке.

– Привет, детка.

Морин в ответ улыбается:

– С Рождеством, Рок.

Он чмокает ее в щечку и молча простирает руку в сторону огромной коробки, стоящей в углу. На Морин ее банный халат. Тапочки розовые, с белыми, похожими на пуховку для пудры, помпонами. Он подарил ей эти тапочки в прошлом году, в придачу к той штуковине, которая уже пол года праздно стоит в другом углу: электрический вибромассажер, "Трим ю Фит". Чарли обидно, что она так быстро охладела к этому агрегату. Ему даже кажется, что она вообще его не хотела, хотя в момент вручения подарка изобразила невероятное восхищение. Но теперешний его сюрприз попадет в самое яблочко наверняка.

– Сейчас еще слишком рано открывать подарки.

– Для рождественских подарков никогда не рано.

Морин посматривает на неловко обернутую коробку с легким лукавством.

– Что-то огромное.

– А ты открой, ну, смелее…

Морин подходит к коробке и пытается ее поднять.

– Очень тяжелая.

– Угадай, что там?

– Нет, я не смогу.

– А ты попробуй.

– О, Чарли, я не знаю.

– Давай-давай.

От нетерпения Чарли начинает покачиваться с пятки на носок и с носка на пятку, предвкушая изумленные восторги.

– Неужели микроволновка?

Чарли чувствует, как в душе всколыхнулась темная волна досады.

– Ну, открывай же!

– Ведь это не она, а, Чарли?

Морин чувствует, что ляпнула что-то не то, и торопится развернуть подарок.

– Да, точно! Ах, Чарли, ну зачем ты. Она же такая дорогая…

– Не переживай. Ты заслужила. Столько со мной возилась.

Он делает паузу, надеясь, что она возразит, но она молчит. Тогда он продолжает:

– Посмотри. Это же фирма! "Креда 40131". Немыслимая штука! Всего за десять минут можно приготовить обед, представляешь? Есть даже специальный поднос, чтобы получилась хрустящая корочка.

– Ну и как она работает? – спрашивает Морин, аккуратно снимая последний листок оберточной бумаги и аккуратно его складывая, чтобы можно было при случае снова использовать.

– Это специальные волны, которые воздействуют на пищу. Изнутри.

Чарли взволнованно тычет пальцем в металлический каркас.

– Величайшее изобретение для облегчения домашнего труда, величайшее после стиральной машины. Лучи, направленные на продукт, воздействуют на его… ээ… протоны.

– А что такое протоны, Чарли? – озадаченно спрашивает Морин.

– Протоны… это протоны. – Он в изумлении покачивает головой. И как только Морин справляется со своей новой работой? – Это такая частица. Как атом, только гораздо меньше. А сама печь вообще не нагревается. В ней можно даже жарить, говорю же, есть специальный поднос. Еще можно размораживать. Например, масло, чтобы не было твердым. Видишь внутри круглое блюдо? Оно крутится, чтобы все равномерно прогревалось.

Морин читает приложенную к печке открытку. На ней выпуклое тиснение – букет роз, а в окошечке для текста золотыми буквами выведено:

Моей любимой в этот светлый день.

Той, что мне дарит счастье жизни всей,

Надеюсь быть навеки с ней.

Под стихом неразборчивые каракули. Подпись: Чарли. Прочесть ее невозможно, но Морин знает, что там написано: Ч. Бак. Чарли тем временем изучает руководство по эксплуатации.

– Просто, как апельсин. Сегодня же и опробуем, детка.

– Отлично.

Морин ставит открытку на полку в нише, дополнив композицию из шелковых цветов и павлиньих перьев.

Помолчав, она чуть оборачивается и искоса смотрит на Чарли:

– А как ты хочешь опробовать?

Чарли продолжает читать руководство и осматривать печь. Потом смотрит на Морин и берет чашку с почти остывшим чаем, все еще стоящую рядом с "Гоблином". Брови Чарли слегка нахмурены.

– Теперь тебе не придется тратить столько времени на праздничный обед. Эта штуковина приготовит индюшку в два счета.

Морин вспыхивает и начинает теребить пуговицы на халате.

– Не знаю, Чарли. Я думаю, мне нужно сначала к ней немного привыкнуть…

– Да что тут привыкать-то…

Чарли осекся, прикусив губу. Он смотрит на Морин. Она чудесная женщина, мысленно уговаривает он себя. Чудесная. Родила ему сына. Идеальная хозяйка. Ему не на что жаловаться. Ни единой претензии. Но как было бы замечательно, если бы она иногда была более… инициативной. Раз-два – и вперед. Да, в семейной жизни ему явно не хватало смелых импровизаций.

– Не бойся. Я сделаю все, что надо. Нужна специальная розетка с заземлением.

– Чарли. Это все очень здорово. Но знаешь… Я думаю, нам лучше начать с маленьких порций. Я не очень привыкла ко всем этим… новым штучкам.

– Это не штучка. Это чудо техники.

– Суть одна.

– Ах, Морин, как же ты отстала от жизни!

Второй раз за сегодняшнее утро он чувствует себя немного обманутым. Проклятое Рождество. Придется выложить козырную карту.

– Между прочим, эта "штучка" стоит двести пятьдесят фунтов.

– Шутишь!

– И не думаю.

– Но мы не можем себе этого позволить…

– Для тебя, детка, ничего не жаль. Ты полюбишь ее, вот увидишь. Смелее. Я хочу сейчас же ее испробовать.

Похоже, Чарли радуется больше самой Морин. Он поднимает печку, бережно обхватив ее руками, будто младенца.

– Погоди, Чарли, а разве ты не хочешь получить мой подарок?

– Дай я сначала все сделаю, чтобы ты сразу могла пользоваться. Я сейчас, мигом.

Чарли осторожно ковыляет в кухню, он ставит микроволновку на разделочный столик, потом достает из ящика отвертку и прилаживает розетку с заземляющим контактом. Пока он возится с розеткой, успевает весь вспотеть. Как же все-таки жарко…

В кухню входит Морин. В руках у нее сверточек и открытка. Она протягивает их Чарли.

– Я не знала, что тебе больше понравится, поэтому…

– Посмотри на эту красоту, Морин. Налей в кружку воды. И положи туда чайный пакетик. Давай-давай.

Морин слегка сникла, но Чарли ничего не замечает. Она кладет сверток и открытку на столик, подходит к крану и наполняет кружку, расписанную стеблями кукурузы. Вода льется через розовую резиновую насадку, прикрепленную к носику крана. Морин опускает в кружку пакетик чая и протягивает ее Чарли. Тот ставит ее в печку, захлопывает дверцу и поворачивает пластмассовый рычажок на панели, справа. Потом он поворачивает второй рычажок, против часовой стрелки, до отметки "Сильно". Внутри вспыхивает свет и раздается легкое жужжанье. Видно, как кружка вращается.

– Ты только посмотри, Морин! Кружится! А вокруг мечутся протоны, носятся внутри со страшной силой. Потоки чистой энергии.

Через минуту печка издает громкое "дзынь". Чарли открывает дверцу и осторожно достает кружку. Над ней клубится парок.

– Видишь? За одну минуту можно сделать себе чаю.

Он берет чайную ложку, чтобы размешать чай. При соприкосновении с холодным металлом вода вдруг немного поднимается, и кипяток переливается через край.

– Вот с-сука, – цедит Чарли, чувствуя, что весь эффект испорчен. Он не любит выражаться при жене. Он хватает чайное полотенце и вытирает лужу на столе.

Морин удаляется из кухни, она подходит к елке и кладет под нее подарок и открытку. Нужный момент уже упущен.

В середине дня раздается стук в дверь. Чарли в модной курточке, в рубашке, при галстуке, в немнущихся коричневых брюках, идет открывать. Но на пороге никого нет. И вдруг с левой стороны выскакивает краснолицый верзила. На нем адидасовский лыжный свитер, рэнглеровские джинсы, яркие голубые кроссовки фирмы "Данлоп", свободная кожаная куртка на застежках-липучках и с воротником "стоечкой". Длинная белая борода, на лоб низко надвинут красный колпак Санта-Клауса. Через плечо перекинут увесистый мешок с подарками.

– Хо-хо-хо, старый блядун! – Томми Бак громко хохочет, его огромное пузо сотрясается от хохота. Жена его, Лоррейн, очень стройная и очень миниатюрная, выныривает справа и стреляет в Чарли глазками, полными кокетливого отчаянья.

– Ну же, Чарли. Изобрази улыбочку, долбоеб несчастный.

Томми срывает бороду, сияя всей своей круглой розовой физиономией. Он на десять лет младше Чарли, а Лоррейн намного моложе его. Детей у них нет. Чарли даже не знает, сколько его невестке лет, но вряд ли намного больше тридцати. На ней тесные эластичные джинсы "Глория Вандербильт", цвет среднесиний, индиго. Сквозь тоненькую белую блузку просвечивает бюстгальтер.

– Заходи, Томми. Лоррейн!

Томми сдергивает красный колпак с коротко подстриженных волос и вручает брату мешок со словами:

– Пристрой его куда-нибудь. Я хочу показать те-бе один мой рождественский подарочек.

– Подарочек от кого?

– От меня мне.

Он кричит над головой Чарли, чтобы было слышно в кухне:

– Эгей, Мо! С Рождеством, дорогая!

Но в ответ – ни слова. У Морин громко включено радио, и она ничего не слышит. Лоррейн чмокает Чарли в щеку. Томми манит Чарли к себе.

– Давай выползай, "гуси-гуси, топ-топ-топ"[48]48
  Начальная строчка одного из стишков «Стихов Матушки Гусыни».


[Закрыть].

– Я без ботинок.

– Но тапочки же на тебе есть? Пойдем, ну что ты как старая манда, которой уже ни до чего.

Чарли нехотя спускается к подъезду. В двадцати футах от двери стоит новенькое авто, сверкает голубыми боками.

– Что это?

– "Астра". Когда я был копом, мы как раз на таких гоняли. Не мотор у них, а зверь! А с той поры, как я завязал с полицией и подал в отставку, появились новые модели, улучшенные. Да, были денечки, когда я разгуливал по округе в синей форме, нарядный, как зимородок.

Чарли молча кивает, рядом сопит запыхавшийся Томми. Чарли прикинул в уме, что братец его потянет на пятнадцать, а то и на все шестнадцать стоунов[49]49
  Стоун равен 14 фунтам, или 6,35 кг.


[Закрыть].

– Наверное, цена запредельная.

– Три с половиной тысячи. Со всякими наворотами.

– Что ты имеешь в виду?

– Чтобы стойка передней подвески была тип-топ. Фосфоресцирующий кузов.

Чарли не понимает, что все это значит, но с умным видом кивает. Рядом по тротуару грациозно фланирует туда-сюда Лоррейн, с опаской поглядывая на двух черных парней, которые проходят мимо. Проходят молча, но сама их походка действует Лоррейн на нервы, слишком вызывающая. Один из этих нахалов оборачивается и с улыбочкой смотрит на машину. Лоррейн слышит их реплики: