Текст книги "Штормовое предупреждение"

Автор книги: Тим Лотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 24 страниц)

Боже, она же вся перепачкалась! Посмотрев в окошко, она видит, что Чарли идет к дому. Морин в панике мчится в ванную и быстро стаскивает грязную одежду. Спустя несколько секунд шаги Чарли уже на крыльце. Морин совершенно не представляет, как объяснить, почему она голая разгуливает по дому. Ее взгляд случайно падает на пакет с фиолетовым платьем, законно оплаченным посредством кредитной карточки. Пара секунд – и оно уже на ней. Она смотрится в зеркало: очень идет, она безусловно неотразима. Морин приглаживает волосы, страх и волнение неожиданно сменяются непривычной уверенностью в себе, восхитительным ощущением собственного могущества.

Входит Чарли, увидев ее, останавливается.

– Сегодня показывают "Даллас"?

– Нет. – Морин пытается придумать сносное объяснение. – Это… это для тебя, Рок.

– Для меня? – Чарли в недоумении.

– Ведь это ты купил мне его. – Морин с кокетливой медлительностью перед ним крутится. Он замечает какую-то дразнящую удаль в ее взгляде и боится поверить собственным глазам. – Ну и что скажешь?

– Что скажу? – Чарли прерывисто вздыхает, ничего не понимая. – Скажу, что мне срочно требуется принять холодный душ, детка.

Он обнимает ее за талию. Она крепче прижимает его ладони, которые продолжают тихонько ласкать, поглаживать… Вдруг он видит на своем запястье серое пятно грязи. Эта грязь в соединении с роскошью нового изумительного платья почему-то страшно его возбуждает.

– А что это ты затеяла? – нежно бормочет он.

Морин слегка вздрагивает, но тут же успокаивается, вспомнив, что Чарли ничего не знает о ее выходке. Потом замечает, что Чарли смотрит на ее испачканные руки.

– Решила наконец разобраться в шкафах.

Чарли, кивнув, начинает целовать ее в шею. Его ладони медленно спускаются к ее бедрам. И тут раздается звонок в дверь.

– Господи ты боже мой! Пусть, плевать! – бормочет Чарли.

Он вдыхает запах ее кожи, запах пота и пыли. Эти запахи все больше распаляют Чарли, но Морин вдруг вырывается. Щеки ее горят, волосы спутаны.

– Нет, погоди. Вдруг это что-нибудь важное…

Пока Чарли приходит в себя, чтобы ответить, Морин убегает. Чарли слышит ее тяжелый топот. Он абсолютно не представляет, кого там принесло, но все равно – черт бы его подрал! Он поправляет брюки и рубашку, приглаживает волосы. Снизу доносится мужской голос. И тут Чарли вспоминает, кто к ним должен был зайти.

Глянув вниз, он видит в дверном проеме Питера Хорна – с бутылкой вина. Морин загораживает ему путь, вид у нее озадаченный. Услышав шаги Чарли, Морин оборачивается, в ее взгляде мольба о помощи. Но Чарли пока не в состоянии ни о чем думать, он еще не оправился от внезапного прилива желания. Наконец он произносит:

– Не бойся, Морин. Это наш сосед.

Питер тычет бутылкой в сторону Чарли.

– Я говорил. Я пытался ей объяснить. Понимаешь, твоя жена решила, что я псих, врываюсь без спроса в чужой дом.

– Ой, ну что вы, – говорит Морин. – Просто я не ожидала…

– Я сам попросил Питера к нам заскочить. Он хочет сделать тебе предложение.

Чарли подмигивает Питеру. Морин смущается, но не отходит.

– Ради бога, Морин, позволь наконец человеку войти.

Морин делает шаг в сторону, и Питер с улыбкой входит, немного ее задев. Он отдает бутылку Чарли и снова поворачивается к Морин:

– Меня зовут Питер Хорн. Живу на этой же улице.

– Это тот человек с мастерком в руках, помнишь?

– А-а… Садовник, – говорит Морин. – Помню-помню. И какое же у вас ко мне предложение?

– Это сюрприз, – поясняет Чарли.

Они проходят в гостиную, Питер и Чарли садятся за стол, а Морин, взяв бутылку, идет на кухню. Глянув в окошко, Питер замечает в саду железную дорогу.

– Как оригинально.

– Это ты про мои игрушки?

– Какие же это игрушки? Один мой друг делает такие же. По-моему, это настоящее искусство.

Чарли наклоняется к нему ближе. Он удивлен и тронут. Большинство знакомых воспринимают его увлечение как странную прихоть.

– А это что такое?

Питер показывает на локомотивчик, в одиночестве стоящий на каминной полке. Тот самый, подаренный Робертом на Рождество, четыре года назад.

– Это? Так, ничего особенного. – Сердце Чарли сжимается от боли. Где сейчас его сын? Непонятно. – Вообще-то есть такие фанатики, которые ничего вокруг не видят, кроме своих паровозов и вагончиков. Мы их называем "стрелочниками". А для меня это только приятное хобби.

– А не боишься, что все заржавеет, под дождем-то?

– Нет, эти сделаны специально для улицы.

– Здорово. Я смотрю, это страшно интересная штука.

– Мало кто это понимает. Главная прелесть в том, что это твой собственный мир. В нем ты можешь устроить все так, как считаешь нужным.

– То, чего не можешь позволить себе в реальной жизни, – говорит Питер.

– Вот-вот. Именно так.

Приходит Морин, на подносе откупоренная бутылка, два бокала и кружка с чаем.

– А разве вы с нами не выпьете, миссис Бак? – спрашивает Питер.

– Я-то как раз выпью, – говорит Морин. – А Чарли теперь пьет только сок.

– Это точно, – уныло подтверждает Чарли. – Я теперь балуюсь исключительно чайком.

– Хотите пирога? Сама пекла.

– С громадным удовольствием. Моя бывшая была способна лишь запихать в духовку замороженный полуфабрикат из "Теско".

– Это ее фирменный пирог с джемом. Тесто как пух, – хвастается Чарли.

– Вы в разводе, да? – спрашивает Морин, направляясь на кухню, через пару секунд она появляется с подносом, накрытым салфеткой.

Питер рассказывает про свою бывшую жену и про их троих детей. Морин пьет мелкими глоточками вино, изображая вежливое внимание. Крой лифа подчеркивает округлость ее грудей. Она замечает, что взгляд гостя вот уже второй раз задерживается на них, на глубоком декольте. Отпив еще немного вина, она отрезает Питеру и Чарли по куску пирога. И снова вдруг осознает, как она сегодня неотразима. И тут же вспоминает об украденном платье, наслаждаясь своей преступной тайной.

– Питер – инструктор по вождению, – сообщает Чарли. – Он готов давать тебе уроки. Частным образом.

– Да, я уже учитель со стажем, – говорит Питер. – Три года преподаю. Начальство меня ценит.

– А кто у тебя был самым бестолковым учеником? – любопытствует Чарли. – Наверняка какая-нибудь дамочка.

– Как ни странно, это был джентльмен.

– Я сразу так и подумала, – смеясь, говорит Морин, допивая бокал.

– Ухитрился сбить женщину с четырехлетним ребенком. Оба насмерть, – задумчиво продолжает Питер.

– Он сейчас в тюрьме? Или его пронесло? – спрашивает Чарли.

Секундное молчание – и Морин снова разбирает смех, к ней присоединяется Питер и, наконец, Чарли. У Морин смех звонкий и мелодичный, Чарли невольно подхихикивает, смешки Питера немного хриплые и резкие.

– Конечно, кошмарная история, – смущенно бормочет Морин, одолев приступ хохота.

Чарли подбирает крошки пирога, рассыпанные вокруг его тарелки.

– Ну и как ты на это смотришь, а, Морин? – спрашивает Чарли. – Согласна рискнуть?

– А почему бы и нет, – храбро заявляет Морин. – Риск благородное дело. Надо же когда-то начинать.

10

Год спустя. Морин срочно понадобилась ее шкатулка, таковой ей служит тридцатилетней давности жестяная коробочка из-под печенья. На крышке изображены два потешных и уже несколько облезлых скотч-терьера с огромными клетчатыми бантами на шее, таких псов обычно дарят на Валентинов день. Коробочка спрятана под половицей под кроватью, там она соседствует рядом с большим конвертом, полным разномастных купюр. Морин до сих пор не очень доверяет банкам. Сумма набралась значительная, тысяч десять, не меньше.

Жестянка набита всякими пустячками, памятками о самых ярких эпизодах в ее жизни. Чарли знает про эту коробочку, но редко ее видит и, разумеется, никогда не открывает. Морин не позволяет. Это ее личное, одна из немногих ее тайн, закрытых даже от мужа. Она все больше убеждается в том, что обладание тайной придает уверенности в себе, что между тайной и ощущением силы существует незримая связь.

Морин открывает коробочку. Вот несколько любовных писем, от тех, с кем она крутила романы до Чарли. Гарри Смит, толстый увалень, и в каждом слове по грамматической ошибке. Его все звали Ишаком из-за длинноватых ушей. Она только раз позволила ему себя поцеловать. Джек Томас, сын владельца овощной лавки, все время запускал руки куда не следует, красивый и жутко был обаятельный. Сбежал потом с Генриеттой Грин, они поженились.

Несколько чуть выцветших фотографий папы и мамы, они оба уже умерли. Автобусные билеты – память об их с Чарли походах в кинотеатры "Гомон" и "Эссолдо", когда он за ней еще только ухаживал. Свидетельство об окончании колледжа, там ее научили печатать на машинке. А совсем недавно к этому диплому прибавился еще один, выданный "Открытым университетом", в Милтон-Кейнз, слава богу, есть его филиал, теперь Морин профессиональный бухгалтер. Этот диплом оказался очень полезной бумажкой. Она устроилась бухгалтером в "Школу вождения", в ту самую, где работает Питер, на полставки, а еще подрабатывает на недавно открывшейся керамической фабрике, они выпускают забавные фигурки сельских жителей старой Англии. Одна такая лежит здесь же, в коробочке. Во время перерыва на чай Морин любит смотреть, как эти фигурки делают. Лента конвейера безостановочно переправляет заготовки к печи обжига, потом их охлаждают, а после этого ими занимаются художники, расписывают красками и покрывают лаком. Морин выбрала себе крестьянина в старой шляпе, присевшего на скамейку передохнуть и покурить трубочку. Этого старичка Морин просто украла, это оказалось так легко и так приятно…

Морин продолжает рыться в жестянке, докапываться до того, что ей нужно. Она сдвигает вбок свидетельство о браке, свидетельство о рождении Роберта и билеты на фильм "На юге Тихого океана", два были куплены в день их свадьбы, вторые два – в день двадцать второй ее годовщины. Иногда Морин задумывается о том, что будет с этой коробочкой, когда она умрет, будут ли эти вещицы дороги кому-то, кроме нее, и что еще прибавится к ним в следующие тридцать или примерно тридцать лет, какие свидетельства ее краткого и загадочно-непонятного пребывания на земле…

То, что она ищет, покоится на самом дне. Чернобелая фотография Рока Хадсона с его автографом. Отец Морин, на удивление часто менявший профессии и места службы, одно время работал швейцаром в гостинице "Дорчестер", в которой однажды – очень недолго – жил ее кумир, было это в начале пятидесятых. Когда он подарил Морин свое фото, она едва не хлопнулась в обморок. Это было сродни прикосновению божества. Это его дивная рука вывела все эти линии и крючочки синими чернилами.

Морин не верит тому, что пишут о нем сейчас в газетах. Все эти их "говорят" и "из достоверных источников" не имеют ничего общего с доказательствами. Нормальные мужчины тоже могут подцепить СПИД, такие уж времена. Ей становится грустно: если уж Рок Хадсон не уберегся, значит, никто не застрахован от этого кошмара.

Всякие россказни начались почти сразу после его смерти. Морин из принципа их не читала и выключала телевизор, как только кто-то начинал говорить гадости про Рока. Он, между прочим, был женат. И дружил с Роналдом Рейганом. Морин видела его в фильме "Макмиллан и жена", в "Династии", она продолжала любить его, даже когда на его лице появились морщины, все равно он был прекрасен. Ей вспомнилось, как он целовал Дорис Дэй, изображая роковую страсть, как он играл в "Гиганте" и как у нее тогда щекотало под ложечкой от любви.

Все эти разговоры насчет того, что он гомосексуалист, – просто идиотизм. Если он этот, как его… "гей", почему об этом раньше никто не обмолвился? Почему столько лет молчали, хотя он был так популярен? А теперь он мертв, теперь все кому не лень выдумывают про него разные пакости. Завистники, извращенцы, мелкие шавки.

Она вглядывается в автограф, пытаясь уловить хоть намек на женственность в этом почерке. Ничего подобного, твердая, крепкая рука, полная силы… мужской силы. Пошли они все к черту! Спрятав фотографию на прежнее место и закрыв коробочку, Морин решает забыть про эти грязные сплетни. Все только о сексе и болтают. Чарли правильно говорит, весь мир помешался на сексе. Секс со всех сторон, по телевизору, в рекламах, призывающих купить салфетки для лица и мазь от бородавок. Секс настигает тебя врасплох, как осколки бомб ирландских террористов в лондонском Уэст-Энде, как они, он вездсущ. "Вам достаточно? Вас давно? Или не очень?"

Она вдруг забеспокоилась: может быть, им с Питером все же стоит пользоваться презервативом? Годами она обходилась спиралью, но вдруг при ее новой жизни этого недостаточно? В последнее время месячные стали нерегулярными, цикл сбился. Она панически страшится утратить свое женское естество, и Питер просто спас ее, помог понять, что грядущая утрата не лишит ее женственности, напомнил, что не только материнство делает женщину счастливой. А они оба так одиноки.

Как это случилось? Уже во время четвертого их занятия он сжал рукой ее руку, вцепившуюся в рычаг переключения передач, и она не противилась. А после занятия они отправились не на стоянку автошколы, чтобы оставить там машину, а к нему домой. И он молча и, как ей показалось, со страхом сразу повел ее в спальню.

Происходящее казалось совершенно невероятным и невозможным, но только первые несколько минут. А после они уже воспринимали это как данность: что произошло, то произошло. Питер совсем не был половым гигантом и особым умом тоже не блистал. Но его тяга к ней, его желание были настолько очевидны и искренни, что для Морин они стали живительным эликсиром. Она чувствовала, как Питер заполняет собой каждую клеточку тела, от макушки до кончиков пальцев, изгоняя пустынную сушь, годами ее терзавшую. Здесь, в стенах его холостяцкой спальни, снова ожили, отозвались давно умолкнувшие струны…

Она возвращается на кухню, где на столике лежат наготове несколько гроссбухов.

В доме постоянный хаос из-за бесконечных строительных работ, последние полгода Чарли занят сооружением задней пристройки, над которой корпит один, без помощников. Это раздражает Морин. Сколько бы она ни убиралась, кругом грязь, и опилки, и древесная пыль, она проникает везде. Морин замечает желтоватый налет на кожаном переплете лежащего сверху гроссбуха.

Чтобы соорудить эту пристройку, Чарли истратил последние их сбережения, – кроме сакрального пакета с деньгами, спрятанного под половицей, у них больше нет ни пенни. Все вбухано в дом. Новый кухонный гарнитур с двойной полировкой. Морин не понимает, зачем все это нужно, зачем какие-то пристройки, если дом и так слишком для них велик, теперь им придется всю жизнь расплачиваться по горящим кредитам. Но Чарли упорно твердит, что он вкладывает деньги, умножает основной капитал. Как это ни парадоксально, стоимость дома действительно выросла вдвое, в сравнении с той суммой, которую они за него выплатили.

Да, на них вдруг мощным потоком хлынуло благосостояние. Едва Чарли купил акции компании "Бритиш телеком", как они тут же втрое подорожали. Фантастика. Но Морин часто вспоминает их скромную муниципальную квартирку, вспоминает Кэрол, и миссис Джексон, и Мари-Роз, делающую ей очередную новую прическу, которую Чарли наверняка не заметит.

Почти все свое свободное время Чарли пропадает в саду, и в дождь, и в солнце, колдует над пристройкой или гоняет свои поезда, постоянно покупает что-то новое, закупая иногда целые деревни со всей инфраструктурой. Неутомимо обустраивает свой искусственный мирок, тогда как их реальная жизнь его практически не интересует, как будто она вообще его не касается. Результаты своих строительных подвигов он еженедельно фотографирует, а под фотографиями пишет дату и название, для этих фотографий куплен особый альбом. Под первой черным маркером выведено: "Исторический момент! Начало великой стройки!"

Морин берет идеально круглый флоридский апельсин, режет его на четыре дольки, потом высасывает из каждой сок. Она каждый раз удивляется, что во рту ничего не щиплет и не саднит, вот уже несколько месяцев там нет ни одной язвочки. Тюбик с мазью лежит в ванной нераспечатанный. Зубы Морин перетирают сочную мякоть, добираясь постепенно до шкурки, потом она глотает кисловатую кашицу.

На вкус апельсин так себе. Не лучше остальных овощей и фруктов, продающихся в их гипермаркете. Вид у них соблазнительный: все ровненькие, без единого пятнышка, а попробуешь – сплошное разочарование.

Сегодня у нее экзамен по вождению. Это уже третий заход. Но она и в этот раз его завалит, не потому что бестолковая, а нарочно. Продолжение занятий – идеальный повод для их с Питером свиданий. Они уезжают подальше на лоно природы, иногда останавливаются в ухоженном лесочке и на заднем сиденье просторного "форда-фиесты" предаются любви. Питер вцепляется в ее волосы, она вся извивается, стараясь под него подладиться, уловить ритм толчков. Питер хочет, чтобы она ушла от Чарли. А она не знает, как ей быть. Разумеется, теперь разводом никого не удивишь, но для нее клятва, данная у алтаря, все еще что-то значит, она была верна ей долгие годы – пока они не переехали сюда.

Морин смотрит на часики. Скоро на работу. Фабрика "Наша история" освоила новый ассортимент. Помимо крытых соломой крестьянских лачуг они выпускают теперь сборные домики, напоминающие садовые сараи, только без окошек, оборудованные дешевыми неоновыми лампами. Их свет придает игрушечному интерьеру больничный вид. На фабрике человек пятьдесят персонала, формовщики, глазировщики, мастера обжига, художники, упаковщики. Продукция рассчитана на коллекционеров среднего достатка с непритязательным вкусом, гораздо менее качественный вариант популярной "Улочки лилипутов". Дешевые непрочные поделки, снабженные, однако, "индивидуальными" номерами и расписанные от руки кучкой домохозяек, сидящих в конце конвейера и за гроши "дорабатывающих" статуэтки. У них там ломовые лошадки, деревенские простаки, деревенские же пабы и, само собой, лачужки под соломенной крышей. Размалевывают они их с поразительной скоростью, поскольку оплата сдельная, за каждую фигурку. Торгуют ими в основном через почтовые заказы, 20–30 фунтов за штуку. Как ни странно, статуэтки пользуются спросом, особенно в новых жилых массивах, таких, как их Милтон-Кейнз.

Морин сидит в застекленном закутке в стороне от производственного цеха, она помощник бухгалтера. Сегодня ее целый день клонит в сон, она праздно шатается по цеху, рассматривая бесконечные ряды "исторических персонажей". Начальница ушла на ланч, а все ее задания Морин давно выполнила, все учла, все подсчитала. Время от времени она поглаживает лежащую в кармане фигурку: три улыбающихся малыша резвятся у деревенского пруда. Весьма сомнительное в смысле художественных достоинств творение, но, как всегда, сам процесс кражи доставляет ей странное удовольствие. Морин решила подарить эту веселую троицу Питеру.

Она никак не может уразуметь, зачем Чарли снова торчит в пикете, скорее бы они там все вернулись в типографию. Все-таки ужасно, когда мужчины не работают. Не потому, что они больше нуждаются в работе или больше ее заслуживают, просто для того же Чарли, вообще для всей мужской породы работа – самое главное, это их "я". Для Морин же работа лишь малая часть жизни, лишь одна из составляющих. Чарли – другое дело. Забери у него его профессию, и что от него останется? Она видит этот его постоянный страх, даже сейчас, страх, что он проиграет жизненную битву, что его выкинут на все растущую свалку человеческих отбросов, которые, собственно, и фигурируют в статистических бюллетенях по безработице.

Морин наблюдает сквозь стеклянную панель за толпой работающих. Это главным образом женщины с плохой кожей, закамуфлированной дешевой косметикой. Такие же женщины, как она сама. Одни ничего не замечают, кроме своих статуэток, низко склонили над ними бледные, в морщинках, лица, но есть и более бойкие, которые мимоходом успевают и посме-J яться и пошутить. Морин определенно женщины нравятся больше, чем мужчины. Мужчины сами загнали себя в тесные рамки и сами их не выдержали, в конечном итоге эти путы их искорежили. У них и власть, и деньги, но все равно они напоминают унылых призраков. Даже Питер. Но Морин уверена, что его она еще сумеет оживить. А Чарли уже безнадежен, слишком сильно в него въелась привычная рутина, вытравив то, что составляло личность.

Морин зевает и поглядывает на часы, заодно фиксируя периферическим зрением то, что происходит там, у конвейера. Все же эта ее работа не сравнится с "Чародейкой" Мари-Роз. Там было гораздо веселее. Но все равно лучше уж торчать здесь, чем слоняться целыми днями по дому и слушать, как Чарли непрерывно что-то пилит и приколачивает в этой дурацкой пристройке. Морин поправляет блузку и смотрится в зеркало. И что хорошего Питер находит в ее лице? Однако же он считает ее красавицей.

–

Морин возвращается в три. Питер ждет ее сегодня у себя дома. Она видит его машину на боковой аллее, значит, он уже на месте. В спальне наверняка стоит свежий букет цветов. Вещи в шкафах, раньше кое-как напиханные, теперь разложены ровными стопками. Все ее стараниями. Женское присутствие становится все более ощутимым в этом унылом и слишком рациональном мужском обиталище. Цветы – в вазах И горшках. Новые занавески. Морин просачивается в жизнь Питера, как вода, как свежая кровь. У нее в комоде есть собственный ящик, там запасное белье и кое-какие вещи.

Она входит, отперев дверь своим ключом. Питер прилег на диван с журналом "Механика для всех". Увидев ее, он не встает, только ласково улыбается.

– Ты сегодня раньше, чем обычно.

– Автобус сразу подошел. – Она лезет в сумочку. – Я купила тебе подарок.

Одной рукой она протягивает ему троицу у пруда, а другой стаскивает пальто.

– Какие они славные, Мо. Огромное тебе спасибо.

Он ставит статуэтку на каминную полку, затем возвращается на диван и снова берет в руки журнал.

– Приготовь нам чаю, хорошо? Пока ты еще не села.

Морин растерянно моргает. Ее язык привычно обследует рот в поисках язвочки, которую можно покусать от досады, но ничего не находит. Просьба Питера для нее удар, она воспринимает ее чуть ли не как пощечину. А он искоса на нее смотрит, с лукавой улыбочкой. Да, первые три месяца все было иначе: к ее приходу у Питера всегда была припасена бутылка вина и какие-нибудь симпатичные подарочки. Он изо всех сил старался ей угодить, он осыпал ее комплиментами, он тут же кидался ее обнимать, даже не дав войти в комнату. Но чем больше они друг к другу привыкали, тем менее восторженными и пылкими становились его ухаживания. И все-таки Морин не сомневается в его любви. У нее просто в голове не укладывается, что она решилась бы на подобные отношения с кем-то, кто ее даже не любит. Чаю ему… И с какой небрежностью он принял ее подарок. Это тоже ее бесит. Она чувствует, как улыбка его становится умоляющей, просительной. Он жаждет ответной улыбки, но при этом поудобнее располагается на диване. Морин отвечает почти той же фразой, с внезапной твердостью, которой она раньше за собой не замечала:

– Сам приготовь.

– Что?

– Что слышал. Сам приготовь чай. Я тебе что, Мандинго?

– Ну а кем, по-твоему, Мандинго бывает дома?

– Рабом.

Питер опускает журнал, глаза его полны печали.

Вместо того чтобы огрызнуться в ответ, он вскакивает и обнимает ее за талию:

– Прости, Морин. И как это я не додумался?

Она немного растерянна. Она и не подозревала, что не в силах устоять перед этой печальной улыбкой и искренним раскаяньем.

Выпив по бокалу вина, охлажденного в морозилке, они играют в шашки. Теперь их общение не ограничивается постелью, хотя чуть опьяневшая и разомлевшая Морин совсем не прочь подняться сейчас в спальню. Она случайно замечает на подоконнике вазу с поникшими цветами.

– Надо бы поменять воду, Пит.

– Вода им уже не поможет.

– Тогда я их выброшу.

Морин подходит к окну, расположенному в нише, берет в руки вазу и невольно смотрит на улицу.

Взгляд ее вдруг упирается в машину Чарли, приткнувшуюся в тупичке. Морин, вся покраснев, как ужаленная отскакивает от окна.

– Чарли вернулся.

Питер смеется:

– У тебя такое лицо, будто ты только что запустила руки в ящик кассы. Не волнуйся. Ты зашла по-соседски попить со мной чаю. Что тут такого?

– Но почему он вернулся? Наверное, что-то случилось.

– Не выдумывай. Наверное, снова решили побастовать, мало ли причин… Какой-нибудь журналист прихватил у них карандаш или точилку, по рассеянности.

– Но они уже давно бастуют. Сегодня он должен был весь день простоять в пикете. Я лучше пойду.

Питер, ни слова не говоря, подходит к ней сзади и кладет ладони на груди – прямо у окна, смотрите кто хочет.

– Но ведь ты можешь побыть со мной еще пять минут, правда?

Она со злостью скидывает его руки:

– Ты нарочно, да? Будто не знаешь, что всех наших соседей хлебом не корми, только дай посплетничать!

Питер делает шаг назад:

– Ну даже если он узнает? Давно пора. Пора все ему рассказать. Я чувствую какую-то безысходность. Ну что, что он может тебе еще дать? Тебе нужен кто-то, кто будет о тебе заботиться, обращаться с тобой по-человечески. А у него на уме только эти дурацкие паровозики. Паровозики и пристройка к дому… Половину своего свободного времени он проводит на складах стройматериалов, а оставшуюся корчит из себя Кейси Джонса[93]93
  Кейси Джонс (1864–1900) – герой американского песенного фольклора, легендарный машинист железной дороги «Иллинойс сентрал», героически погибший.


[Закрыть]. Ты сама говоришь, что тебе тошно притворяться, будто у вас все нормально, ты сама говоришь, что тебе противно, когда он к тебе прикасается, ты сама говоришь, что…

Морин, повернувшись к нему спиной, натягивает пальто, а он все тычет и тычет в ее сторону пальцем, обличая.

– Заткнись.

– Что?!

– Заткнись, Пит. Чарли мой муж. У нас с ним сын.

"И внук", – добавляет она про себя.

При мысли о маленьком Чарли сердце ее виновато сжимается. Роберт обещал, что он скоро все расскажет Чарли, теперь уже совсем скоро. Свои курсы он закончил, теперь у мальчика будет приличная работа.

– Невозможно выбросить из жизни двадцать пять лет, как какую-то тряпку.

– Двадцать пять лет, двадцать пять минут, какая разница? Прошлое… оно лишь в твоей голове, в памяти. Было и ушло. Его больше нет. А есть настоящее, и оно важнее всего. Вот эта самая минута. Когда мы вдвоем, ты и я, вот сейчас, в этой комнате.

– Да, конечно. Но мое настоящее таково: мой муж, мой законный муж, пришел домой, и я должна пойти и узнать, что же случилось.

– Уж ему-то ты приготовишь чаю, – мрачно говорит он.

Морин разворачивается.

– Да, я приготовлю ему чаю. И поставлю рядом тарелку с печеньем.

– Какая добренькая. Бросишь ему кость, как псу, да? Ты обращаешься с ним, как с домашним животным, черт возьми, а не как с мужем. Ты сама во многом виновата.

– До свидания, Питер.

– До свидания. – Он злобно, яростно молчит. – Ты настоящая блядь, вот ты кто.

Она хлопает дверью и какое-то время стоит, пытаясь перевести дух. Пит распахивает дверь и смотрит на Морин широко раскрытыми, полными ужаса и отчаянья глазами.

– Морин, прости. У меня вырвалось. Просто мне стало очень больно. Я ничего такого не имел в виду.

Но Морин решительным шагом удаляется. Пит бежит следом, хватает ее за рукав.

– Морин, я…

Сикх, живущий в доме напротив, который вкалывает – любимое словечко Чарли – где-то на фабрике в Блетчли, выходит на крыльцо. Он приветственно поднимает руку.

– Ради бога, Пит. Веди себя прилично.

– Прости меня, дурака.

Он, спохватившись, поднимает руку, отвечая на приветствие сикха, Морин тоже весело ему машет. Потом оборачивается к Питу и еле слышно шипит, хотя поблизости нет ни души:

– Я позже тебе позвоню, Пит. А теперь отпусти мой рукав и прекрати устраивать сцены.

Питер не сразу, но подчиняется, отступает, и Морин с пылающим лицом направляется к своему дому номер двенадцать.

Пройдя примерно сто ярдов, она вдруг открывает одну важную вещь. Несмотря на всю свою жуткую злобу на Пита, она вдруг осознает, что ее жизнь здорово смахивает на мыльную оперу, и в глубине души это ей скорее приятно. На нее кричат, ее хватают за руку. Наконец, это слово – блядь. В сущности, если взглянуть на ее жизнь с другого ракурса, в ней можно найти столько свежих красок, просто самой не верится. Эмоций хоть отбавляй. Стоило ей стать посмелее, насколько более ярким и полным стало ее существование. Она украла сердце Питера, она регулярно пополняет свой гардероб дорогими крадеными платьями, причем ее не останавливают все эти мощные магазинные подсветки, она приворовывает "историческое прошлое", воплощенное в статуэтках, она крадет само время. А теперь ее ждет какая-то очередная будоражащая драма. Словно яркий невидимый свет сияет в ее голове, пока она шаг за шагом приближается к дому.

Войдя в дверь, она понимает, что действительно произошло что-то серьезное. Чарли сидит за столом. Просто сидит, тупо уставившись в одну точку. Это что-то новенькое. Обычно он, как только входит, сразу хватается за пилу или за молоток или раскрашивает свои допотопные американские поезда. Если Чарли сидит, то либо с газетой, либо смотрит телевизор, или слушает своего Мантовани, включив проигрыватель почти на полную мощность. Но сейчас он просто сидит. В душе Морин уже возникает недоброе предчувствие…

Ведь она заметила и кое-что еще. Перед Чарли стоит стакан с прозрачной жидкостью, стакан высокий, и в нем наверняка не просто вода – ибо воду Чарли пьет из обычного стакана для сока. А если перед Чарли стакан для виски со льдом, значит, там – спиртное. Теперь она уже не сомневается, что там водка или джин. А ведь он уже два года не брал в рот ни капли. Чарли, все еще не заметивший ее появления, делает огромный – в половину стакана – глоток. Морин пытается подобрать подходящие слова. Она давно не смотрит мыльных опер, они кажутся ей теперь пустыми и никчемными, однако ей сейчас почему-то любопытно, что бы сказала Алексис Кэррингтон из "Династии" или Энджи из "Трущоб". Теперь она уже абсолютно уверена: Чарли догадался об ее шашнях с Питером. И опять-таки сквозь страх пробивается скорее приятное волнение: до чего многогранна теперь ее жизнь, до чего богата событиями! Чарли поднимает голову. Взгляд чуть-чуть затуманенный, но не обличающий. В этом взгляде лишь недоумение и печаль. Он тут же снова опускает глаза.

– Чарли. Что-то не так?

Она хотела сказать совсем не это. И эта неловкая фраза незримо повисает в воздухе. Морин ждет, что сейчас он начнет разносить в клочья всю их совместную жизнь. Может быть, и в самом деле эти двадцать пять лет ничего не значат, это всего лишь случайный набор прихотливо соединенных эпизодов, слабо мерцающих в темных глубинах памяти?

– Они меня вышвырнули.

– Кто они? О чем ты?

– Они вышвырнули меня, Морин, уволили. Они всех нас вышвырнули на улицу. Почти пять тысяч человек.

Морин чувствует облегчение, но в следующую секунду оно сменяется чувством вины. Подумать только… она радуется, что Чарли всего лишь уволен, что он не догадался об ее романчике.