Текст книги "Штормовое предупреждение"

Автор книги: Тим Лотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

3

Тридцать первое марта 1980 года. Чарли снова на работе. Битва между армией начальников и армией профсоюза длилась целый год. Под конец бой велся на маленьком пространстве, как говорится, на переднем фланге. Многие из его коллег лишились работы, но мощной волны увольнений не последовало, так, шторм в три балла, не больше. Чарли получил деньги за простой и прибавку к зарплате на двадцать процентов. Теперь он получает двести фунтов в неделю, что значительно превышает средний заработок по стране, но это мало что дает, поскольку инфляция продолжает расти. Деньги выдают в коричневом конвертике, который он сразу вручает Морин, изъяв оттуда некоторое количество купюр на выпивку. Морин продолжает делать запасы на немощную старость, пряча их под оторванной половицей. Оба они понимают, что вообще-то деньги бы лучше не транжирить. Ясно, что экономия сберегает жизненную энергию, а траты – наоборот. К тому же Морин вносит часть денег за жилищный кооператив. Тем самым достигается двойная подстраховка. Она нашла банк с хорошими процентами, девятнадцать. Она представляет, как хорошо было бы отложить эти деньки впрок, но проклятая инфляция сжирает все…

Еще год борьбы. Газета выходит несколько недель, потом опять начинается стихийная забастовка. Наконец договорились, что горячий набор постепенно заменят компьютерным, но осталась еще куча всяких претензий. Профсоюзы типографских рабочих в очередной раз продемонстрировали свое упрямство и агрессивность.

Чарли успел здорово разлениться и привык допоздна валяться в постели. Сегодня Морин с утра пораньше ускакала в салон-парихмахерскую "Чародейка", это тот, что у самого шоссе. Ей, понимаешь ли, захотелось "в корне изменить свой стиль". Роберт все же уехал в свою нору, это где-то на юге Лондона. Полгода прошло с того дня, как Морин стояла на пороге, глядя, как он выносит за порог свои пожитки, пытаясь не выдать охватившего ее чувства осиротелости. Она делала храброе лицо. И даже изобрела новую улыбку по такому случаю. Однако как только Роберт уехал, все ее диеты и утренние пробежки сошли на нет. Отвращение к себе росло, это была внешняя реакция, реакция женщины, привыкшей к определенному ритму жизни, на утрату. Морин начала раздуваться, как шарик, набирая вес.

Потом все же нашла в себе силы приспособиться к существованию в образовавшейся пустыне, как это делают жесткие и колючие кактусы. Снова стала бегать, сначала три раза в неделю, потом четыре, хотя ее мучили бородавки на подошвах, жутко противные, она регулярно соскребала сухую ороговевшую кожу вокруг нежных кратеров с торчащими внутри черными пупырышками. Иногда ей казалось, что пятки ее состоят только из кратеров и выемок между ними… Вместо аэробики она и по пятницам теперь писала натюрморты. Но йогой заниматься продолжала, ведь это помогает освободить разум, но Роберт снова и снова прокрадывался в ее мысли, вспоминалось вдруг, как он делает первые шаги, как она подбрасывает его вверх и снова ловит…

Когда Чарли в этот день поднялся с кровати, в комнате была дикая жара. Опять что-то не то с батареями. Стояли-стояли совсем холодные, теперь шпарят так, что не дотронешься. Начальнички, само собой, отделываются общими фразами, не желая ударить палец о палец… Им с Морин скоро поставят телефон, но до этого придется до бесконечности воевать с местными чиновниками, которые спят и видят, как бы побольше с тебя содрать и прикарманить. А в телефонную будку не набегаешься, да еще там потом стой и жди, когда все эти соплюшки наговорятся со своими дружками, не пойми о чем, просто уши вянут… Все же телефон штука хорошая, надо будет повоевать.

Почувствовав, что он весь вспотел, Чарли хватает полотенце. Вода, как всегда, едва льется, вытекает печальной струйкой, подчиняясь исключительно закону земного тяготения. Он намыливается простым, без отдушек, мылом; смыв пену, вытирается канареечным полотенцем; потом снова аккуратно распяливает его на горячей сушилке. Он бреется одноразовым станком, в мусорном ведре валяются шесть или семь уже использованных. Да… нет на него Роберта, который всегда твердил, что одноразовым лезвием можно бриться несколько раз. Большеглазая крошка с котенком на руках пронизывает его задушевным взглядом. Картина называется "Невинность", творение какого-то Мойра. Это Морин ее выбрала.

Чарлз возвращается в спальню и, сбросив бордовый халат с окантованными обшлагами и подолом, надевает тонкую, пшеничного цвета рубашку, темносиние, чуть лоснящиеся брюки и "шведский" вязаный кардиган, отделанный спереди замшей, но спинка и рукава – из синтетики.

На коврике в передней (из коричневой копры, с надписью "Добро пожаловать!") он подбирает "Дейли миррор". Новости, прямо скажем, не слишком приятные. Четырнадцатилетний сопляк укокошил собственного деда. Сталевары все еще бастуют. Чарли Дрейк благоденствует в Уэст-Энде. Этот Йоркширский Потрошитель по-прежнему у всех на языке, ходячий позор для полиции. Все больше женщин заявляет при опросах: "Все мужчины – насильники". Футболки с этим свеженьким дамским откровением раскупают вмиг. Чарли невольно прикидывает, смог бы он сам кого-нибудь изнасиловать, потом решает, что это бредовая мысль. Инфляция и безработица продолжают расти как на дрожжах. Машинисты лондонской подземки тоже бастуют – после того, как две сотни подростков разгромили нисденский поезд.

Еще пришла платежка за прошлую неделю. Теперь Морин нужен целый фунт на ее триптофан. Городские власти повысили квартплату после того, как Майкл Хелетин урезал дотации. Такие вот дела. Поговаривают, будут драть по пятьдесят фунтов в неделю. Чарли оскорблен до глубины души тем, что забастовщикам сняли социальное пособие. Почему его семья должна нести наказание за то, что власти не в состоянии нормально управлять страной? Майк Сандерленд как в воду тогда глядел: Маргарет Тэтчер еще хлебнет ненависти, это она устроила всю эту свистопляску.

Несмотря на все эти неприятности, милашка в бикини выглядит очень веселой и соблазнительной, Чарли немного воспрянул духом, изучая ее потрясающие сиськи и помешивая ложечкой чай.

Типографские все более или менее друг друга знают. Чарли кажется, что он знаком с этим наборщиком, который формировал пятую страницу, сначала превращая манящую девичью плоть в твердый металл, а потом в оттиск, состоящий из десяти тысяч крошечных черных точек, повторенный потом в пяти тысячах экземпляров. Эта мысль о тайном братстве приятна и вызывает примерно то же ощущение, что прикосновение к нежной мякоти, которую он сейчас разорвет своими почерневшими от типографской краски пальцами, а потом он положит нежный кусочек на тост, намазанный маргарином.

Он нетерпеливо вскрывает пакетик с копченой лососиной. Чарли ее обожает, ест прямо с горьковатой серебристо-черной кожицей. Чарли поливает оранжевую пятнистую тушку маслом. Пахнет потрясающе… Он отрезает первый ломтик, вкуснота, просто тает на языке. И вдруг Чарли застывает с полуоткрытым ртом, не дожевав. Уже на седьмой странице на глаза ему попадается маленькая, в две колонки заметка под заголовком "Прощайте, мистер Музыка". Чарли, не жуя, проглатывает хлеб с лососиной, на кончике языка остается лишь немного масла. Над заметкой небольшое фото человека с седыми, почти белыми волосами, с ослепительной эстрадной улыбкой и с черными, задорно вскинутыми бровями. Чарли читает:

Вчера вечером после продолжительной болезни, на семьдесят четвертом году, скончался Аннунцио Мантовани, признанный король легкой музыки. Широкую известность ему принесла в 1951 году пьеса "Кармен", где использовано "каскадное звучание" струнных, находка, Мантовани был первым из представителей музыкального бизнеса, чьи пластинки по объему продаж превысили миллионную отметку. То есть он намного опередил своего творческого соперника Семприни.

До того, как в каждом доме зазвучали его пластинки, Мантовани работал звукорежиссером, благодаря его таланту были восстановлены многие давно забытые произведения английских композиторов, в том числе и несколько шедевров Ноэла Кауарда[31]31
  Ноэл Кауард (1899–1973) – английский драматург, режиссер, актер и композитор, автор ряда известных мюзиклов и песен.


[Закрыть].

У Чарли пересохло в горле. Он снова перечитывает заметку, как будто это что-то может изменить. Потом откладывает в сторону недоеденный тост с лососиной. Чай стынет, а Чарли минут пять сидит в кресле, почти не шевелясь.

Наконец он встает и плетется на кухню. В холодильнике, в самой глубине, стояла бутылка с "Асти Спуманте", он бережет эту шипучку для дня рождения Морин, они собрались отметить в эти выходные. Решив, что купит потом еще, Чарли разматывает проволочки на пробке. На часах – 10.30. Из горлышка вырывается пенистый фонтанчик и растекается по зеленой шее бутылки. Чарли находит широкий и приземистый, похожий на блюдце бокал, из которого, по его разумению, положено пить игристые вина, он видел такие на рекламной акции "Бэбичем", детского шампанского. Прихватив бокал и бутылку, Чарли возвращается в гостиную, ставит их на стол, где стоит его стынущий чай, из которого вылетают невидимые молекулы, унося с собой энергию. Подойдя к проигрывателю, он благоговейно вытаскивает из пакета пластинку с "Кармен" и ставит ее на вертушку, потом сдвигает регулятор звука на отметку "громко". Нежнейшие голоса скрипок и альтов наполняют комнату. Чарли поднимает бокал в сторону колонок, источающих законсервированные шедевры мертвого уже человека, мысленно произносит тост и залпом выпивает шампанское, потом снова наполняет бокал.

Чарли нажимает на рычажок "повтор", и снова звучит тема "Кармен", второй раз, третий… Второй бокал настроил его на мрачный лад, подобного состояния он не испытывал со времени смерти родителей, оба покинули этот мир, когда им было за семьдесят, однако для Чарли они так и оставались живыми. Но теперь, пока он вырезал заметку и запихивал ее в бумажник, боль давних утрат накатила снова. Он отчетливо представил, как стоял сначала над одним, потом над другим гробом, вдруг с ужасом осознав, что жизнь гораздо более непредсказуема и коротка, чем ему казалось раньше. Смерть Мантовани, чья теплая, обволакивающая музыка была фоном, можно сказать, аккомпанементом ко всей его взрослой жизни, потрясла его не меньше.

Он наливает третий бокал, облизывает губы, вытирает их рукавом; тут раздается звонок. Ясно: это вернулась Морин, наверное, забыла взять утром ключи. Но когда он открывает дверь, на пороге стоят двое каких-то типов – один в синем комбинезоне и куртке, на втором костюм, дешевенький, плечи обсыпаны перхотью. А в руках этого второго – планшетка с блокнотом. Лица у типов невозмутимо спокойны, но властность во всей их повадке заставляет Чарли насторожиться.

– Мистер Бак? – резким высоким голосом спросил тот, что в костюме.

– Мы по поручению городской администрации.

– Д-да-а?

Чарли немного запинался, поскольку был в легком меланхолическом подпитии.

– Мы бы хотели взглянуть на ваши батареи, – вступает в разговор тот, что в спецовке, голос у него хриплый, и, судя по выговору, он обитатель Южного Лондона.

Чарли кивает, вдруг сообразив, в чем дело.

– Действительно, вы тут кое-что проморгали, – заявляет он, осмелев от шампанского. В трезвом состоянии он вряд ли стал бы раздражать представителей администрации. Как-никак власть, начальство. Тип в костюме просто окаменел, потом несколько воинственно расправил плечи, став даже на полдюйма выше. Чарли отступает, пропуская визитеров. Входя внутрь, тип в костюмчике, похоже, учуял, что от Чарли несет спиртным. Он слегка отшатывается и, вытащив из кармана платок, сморкается. Потом аккуратно его складывает и снова запихивает в карман. И все это происходит при гробовом молчании. Наконец он соизволил обернуться в сторону Чарли, но при этом все равно на него не смотрит, обшныривая взглядом квартиру.

– Я так понимаю, у вас неисправность.

– Так точно, – говорит Чарли.

– И как давно полетел блок?

– А разве он полетел?

Малый в комбинезоне нервно дергает плечами, очень мощными, это заметно даже под свободной курткой. Потом смотрит на малого в костюме, задрав голову, поскольку тот дюйма на три выше ростом, и продолжает:

– Но там ясно написано, что имеется утечка тепла, – даже не спросив разрешения, он приступает к осмотру батарей, выудив из нагрудного кармана гаечный ключ.

– По-вашему, тут очень холодно? – спрашивает Чарли у длинного.

– Простите?

– Я говорю, здесь сейчас как на Гавайях.

– Что-что?

– Как в разгар сезона в Испании, на Коста-дель-Соль.

По спине Чарли в этот момент катится струйка пота. "Кармен" продолжает звучать. Пузырьки в бутылке продолжают играть, но уже довольно вяло. Глаза Чарли на миг задерживаются на гитаре барометра: стрелка замерла на "тепло и ясно".

Длинный явно раздосадован и смущен.

– Мистер Бак, вы сообщили о неисправности. Я у себя пометил. А теперь вы утверждаете, что все исправно.

– Это было в прошлый раз, – напоминает Чарли. – Тогда батареи не работали.

– Он прав, мистер Хакстейбл, – говорит малый в комбинезоне. – Сейчас они работают на все сто и даже на все сто десять.

– Отлично, Стен. – Мистер Хакстейбл что-то черкает в своей планшетке.

– Между прочим, я тоже тут присутствую, – говорит Чарли, поворачиваясь к Стену. – И нечего строить из себя милостивого владельца замка. Проблема не в том, что они не работают…

Стен, опять же не спросив разрешения, прется в коридорчик между спальнями.

…а в том, что эти чертовы батареи нельзя отключить, – сокрушается Чарли.

– Может, все-таки не будем скандалить, – говорит Хакстейбл и поджимает губы.

Повисает неловкая пауза. Чарли с опаской ждет, что они еще придумают. Сквозь праведный гнев и обиду вдруг пробивается волна страха.

В поле зрения снова возникает Стен.

– Я обязан отчитаться, – говорит он.

– По текущему ремонту или по состоянию всей отопительной системы? – спрашивает Хакстейбл.

– По всему, – говорит Стен.

– А чинить-то кто будет? – не выдерживает Чарли.

– Мое дело доложить, – небрежно, почти грубо произносит Стен, причем не совсем ясно, к кому он обращается, по крайней мере на Чарли он не смотрит.

– А почему вы не можете приделать вентиль прямо сейчас? – допытывается Чарли.

Стен опять обращается скорее к Хакстейблу, чем к нему:

– Мы можем послать письмо в котельную.

– Таков порядок? – спрашивает Хакстейбл. – Вы уверены, что действуете в соответствии с инструкцией?

– Почему вы обсуждаете это с ним, а не со мной?! – кричит Чарли. – Бюрократы проклятые!

Чарли тут же прикусил язык, понимая, что слишком осмелел и расхорохорился, а все из-за пары бокалов шампанского, будь оно неладно…

– Виноват. Я немного погорячился…

Но теперь Стен смотрит именно на него, причем с откровенной злобой. И кладет на правую ладонь гаечный ключ, с выразительным шлепком: бамц.

– Одну минутку, мистер Хакстейбл. Думаю, вам следует глянуть. Тут что-то в переходнике, где тройное соединение.

Стен разворачивает и снова прется в коридорчик. Хакстейбл покорно трусит следом.

– Это же мой дом, – в отчаянии напоминает Чарли.

– Это муниципальная собственность, – уточняет Хакстейбл, не оборачиваясь.

Стен уже у двери гостевой комнаты. Он входит внутрь, Хакстейбл – за ним.

И вот они уже все втроем стоят на "островке" внутри рельсовой петли. Стен делает резкий шаг, и викторианская леди с зонтиком исчезает под его резиновой подошвой, раздается едва различимый хруст.

– Что же вы делаете? – лепечет Чарли.

– Вам придется возместить убытки за порчу имущества, – говорит Хакстейбл, изучая любовно нарисованные на стене деревья и долины. – Это нарушение правил. Однозначно.

Стен хватает электровоз фирмы "Эндрю Барклей"[32]32
  Ныне корпорация «Эндрю Барклей и сыновья»; речь идет о паровозах, выпускавшихся более века назад.


[Закрыть] и тепловоз узкоколейки.

– Неужели все это действует?

– Разумеется, – говорит Чарли.

– Это что же, настоящий паровой двигатель?

– Нет, – говорит Чарли, и в голосе его проскальзывает еле заметное сожаление. – Хотя можно было бы. Но я не могу себе позволить. То, что называют "насыщенным паром". Натуральный миниатюрный двигатель, работает на бутане. Но один он, даже без корпуса, стоит почти пятьсот фунтов. Мне это не по карману. Ну а если вы хотите посмотреть, как действуют эти двигатели…

– С насыщенным паром или без пара, все равно существует опасность возгорания, – говорит Стен, переворачивая моторчик.

– Если брать всю систему в целом, то да, риск пожара налицо, – вторит ему Хакстейбл. – Это ваше сооружение слишком… слишком… – Он хмурится и вопрошающе смотрит на Стена.

– …большое, – с важным невозмутимым видом подсказывает тот.

– Большое, – вторит ему Хакстейбл. – Именно. Игрушки, конечно, дело хорошее, мы не против, но…

– Это не игрушка, – перебивает его Чарли.

– Игрушки, – повторяет Хакстейбл, – мы допускаем, в разумных пределах, разумеется…

– Это мой дом, – снова напоминает Чарли. – И прошу немедленно его покинуть, – добавляет он, хватая Хакстейбла за лацкан, но этот нахал тут же его отшвыривает.

– Мы с вами еще разберемся, – обещает Хакстейбл.

Уходить он явно не собирается и что-то усердно строчит в своем блокноте. Стен загораживает коллегу от Чарли собственным могучим телом. В руке его снова со знакомым шлепком – бамц! – оказывается гаечный ключ.

– Вы напрасно побеспокоили администрацию, – говорит Стен, – У вас тут никаких поломок.

– Убирайтесь! – грозно рычит Чарли.

Хакстейбл и Стен уходят, всем своим видом демонстрируя, что они делают это по собственной инициативе, Чарли идет за ними. На глаза ему попадается искореженная викторианская леди и разодранный в клочья зонтик. Хакстейбл оборачивается.

– Я смотрю, вы перевесили дверь. Вам придется возместить…

– …убытки, – заканчивает фразу по-прежнему невозмутимый Стен.

Чарли рассматривает изувеченную фигурку.

– Я потратил на нее два дня, – говорит он скорее себе, чем этим типчикам, которые наконец перестали мозолить ему глаза. Он выжидающе прислушивается: вскоре хлопает входная дверь.

Чарли кладет в согнутую ковшиком ладонь крохотные останки и бредет в спальню. По дороге нечаянно наступает на рельс, и снова раздается слабый хруст. Но он не обращает внимания. Оказавшись в коридорчике, он взмахивает стиснутым кулаком.

– Это мой дом!

Автомат на вертушке все это время исправно повторял изумительные каскады обволакивающих звуков, снова и снова.

Чарли идет в гостиную, там он аккуратно кладет пассажирку на стол, рядом с выдохшимся "Асти Спуманте". Потом хватает бутылку и прямо из горлышка допивает остаток. Спина у бедной леди разлетелась на мелкие кусочки, о починке не может быть и речи.

Морин сидит в среднем кресле, всего их в салоне пять. В руках у нее три журнальчика, чтобы нескучно было потом ждать, пока подействует краска. "Она", "Женщина" и "Космополитен".

Усевшись в это кресло, Морин вдруг остро осознала, что сотворило с ней время, прошлось по ней, как грубый наждак. Ярко освещенные зеркала безжалостны. Только сегодня она отчетливо увидела, какой дряблой стала ее кожа, надо же, вся серая. Рассматривая себя, она нащупала новую язвочку на языке и слегка прикусила ее зубами. А Мари-Роз – Морин ходит к ней уже десять лет – все болтает и болтает. Вообще-то ее зовут Элси. Обновление и освежение облика должны совершиться с помощью розоватого месива, которое невероятно напоминало салат-коктейль из креветок. Вообще-то Морин просила Мари-Роз постричь и покрасить ее под Сью Эллен из "Далласа".

Морин сидит на строжайшей диете, но Мари-Роз говорит, что лучше диеты комбинировать. Говорит, весь фокус в том, чтобы соблюдать баланс между белками и углеводами. Продуктами с грубой клетчаткой уже никого не удивишь, все эти игры с калориями – вчерашний день. Сама Мари-Роз похудела за неделю на пять фунтов, Морин считает, что это – невероятное достижение. А от ее собственного сидения на диете толку почти никакого – только сводит от голода живот. Сама она похудела на три фунта, но ее постоянно мучают газы, перепады пульса, и еще ей жутко опостылела вареная фасоль. Чарли тоже уже ворчит.

После своего страстного пассажа о пользе смешанных диет Мари-Роз умолкает. Она совсем на чуть-чуть моложе Морин, но одевается как девчонка. Сегодня на ней плотно облегающее боди, юбочка в складку, белые мокасины, отделанные цветными стеклянными бусинами. Сексуальность прямо-таки хлещет из нее, окутывает дразнящим облаком.

Вот это женщина! Запросто управляется с салоном, который, между прочим, ее собственность, и такая милая, дружелюбная. Морин все это страшно нравится, но она и представить не может, что и сама могла бы стать такой же деловой. Мари-Роз направляется к другой клиентке, покончив с волосами Морин, которые теперь у нее не каштановые, а почти красные, мокрые пряди зачесаны вверх, к макушке.

Положив руки на подлокотники, Морин изучает журналы. " Женщину" она уже прочла, а "Космополитен", пожалуй, не для нее. Она начинает листать журнальчик "Она".

Этот крупноформатный журнал здорово преобразился: с памятных ей невинных кулинарных рецептов и коротеньких любовных рассказов он переключился на проблему оргазма и способы его достижения… А способы самые экстравагантные. Среди прочих – оральный вариант. Морин прочла свой гороскоп. Так, какие-то сильно запоздавшие перемены. Самый лучший друг здорово ее разочарует. Главное – сохранять самообладание, несмотря на теперешние проблемы, ибо постепенно они разрешатся. На этой строчке к ней подошла Мари-Роз.

– Как там Мэг?

Мэг – владелица мотеля "Перекресток".

– По-моему, зря она так обиделась на Сэнди, – говорит Морин. Сэнди – это сын Мэг, он инвалид. – Он просто сказал то, что думает.

– Ты тоже иногда чересчур честная, – говорит Мари-Роз, изучая корни ее волос.

– Он что, правда инвалид? – спрашивает Морин.

– Кто? Сэнди? – переспрашивает Мари-Роз.

– Ну да. Ведет-то он себя нормально?

– He знаю, – отвечает Мари-Роз. – Думаю, вполне.

– Мэг нужно держаться, не раскисать, правда? – говорит Морин.

– И нам с тобой тоже, а? – усмехается Мари-Роз. – Таков наш женский удел. По-моему, можно смывать.

– Я ее обожаю, – продолжает Морин. – Наверное, это здорово – иметь собственный бизнес.

– Учти, это отнюдь не всегда шампанское и деликатесы в банкетном зале, – говорит Мари-Роз, мягко закидывая голову Морин назад, над раковиной.

– Вот и у тебя все получилось, ведь так, Элси?

Она умолкает, почувствовав, как пальцы Элси напряглись и стали более жесткими.

– …Мари-Роз?

– Не скажу, что это было просто, – говорит Мари-Роз, направляя струю воды за ухо Морин. Вода слишком горячая, Но Морин стесняется пожаловаться. Когда тебе запрокидывают голову, почему-то делаешься очень покладистой.

– Я понимаю. Но все равно…

Морин вдруг замечает, что Мари стоит выпрямившись, воинственно упершись кулаками в бока.

– Почему ты не найдешь себе работу, ведь Роберт с вами больше не живет?

Она наклоняется над Морин и смазывает ее волосы бальзамом "Эльсэв".

– Не думаю, что это понравится Чарли.

– Ну и что с того?

– Ты не знаешь, какой он у меня. И вообще, что я смогу делать?

– Что-нибудь да сможешь. Ты ведь не дура какая-то, мм?

– О, не думаю, что я могу рассчитывать на что-то приличное…

– Чушь собачья.

– Иногда я просто умираю от тоски, – признается Морин.

– У тебя слишком много свободного времени.

– Вообще-то всегда есть чем заняться. Ты не представляешь, сколько дома всяких дел…

– Можешь сесть прямо. Только не дергай головой. Отличненько. То что надо. Как тебе?

Оттенок получился более яркий, чем ожидала Морин, но вполне симпатичный. Седые подпалины, которые все больше и больше бросались в глаза, совершенно исчезли. Она одобрительно кивнула.

Мари-Роз молча начинает укладывать ее волосы феном. Морин снова берет в руки журнал "Она", который раскрывается как раз на статье про оргазм. Мари-Роз наклоняется над ее плечом.

– Решила немного подучиться? – Она лукаво подмигивает.

– Да где уж, мы с Чарли уже старые для всего этого, – говорит Морин, подумав о надвигающемся климаксе с таким ужасом, будто это рак, неотвратимый.

– Да брось ты… тоже мне, нашлась старуха.

– Ты-то – совсем другое дело, – роняет в ответ Морин.

– Ты не представляешь, чего ты себя лишаешь.

Вдруг мелькает мысль: "А ведь Элси права". Она действительно никогда не понимала, чем уж так хорош секс, хотя теперь ей казалось, что он так или иначе влияет решительно на все, на любую житейскую мелочь. Будь то каша на завтрак, кухонный ножик, даже к пенсионным делам проблемы пола имеют самое прямое отношение.

Морин вспоминает, что Чарли никогда не удавалось определить, где у нее клитор, он промахивался. А она молчала. Этот бугорок не желал, чтобы его обнаружили, совсем как Шангри-Ла[33]33
  Шангри-Ла – бывшее название загородной резиденции президентов США, современное название – Кемп-Дэвид.


[Закрыть]. Кто-то, возможно, ловко играет на этом райском инструменте, ну а ее муж даже не смог его обнаружить… А теперь Чарли ко всему этому уже охладел, поиски давно прекращены.

– У тебя бывало, чтобы сразу несколько?

Морин озадачена:

– Сразу несколько чего?

– Оргазмов, конечно.

Морин громко хохочет:

– Мне и один-то не всегда обламывается, так, если повезет.

Мари-Роз тоже начинает хохотать. Но Морин чувствует, как у нее самой в ответ сжимается сердце, будто его сдавила чья-то невидимая рука.

– Ну вот, почти готово, – говорит Мари-Роз и чуть пятится назад, чтобы полюбоваться своей работой.

Волосы Морин выглядят почти по-прежнему, просто стали более ухоженными и нет седины. Морин побаивается более радикальных перемен.

– Ты могла бы и мне помогать, – предлагает Мари-Роз.

– На твоем месте я бы в жизни не доверила ножницы такой растяпе. И недели не пройдет, как я непременно отхвачу у какой-нибудь несчастной кусок уха. Чарли говорит, что у меня не руки, а крюки.

– Мне нужен помощник, чтобы вести учет. Как у тебя с арифметикой?

Морин припоминает, что школьницей довольно лихо считала в уме, ответ всегда получался правильный, и ее каждый раз распирало от гордости.

– Считаю я нормально. Но вести записи, это я не знаю…

– Проще простого, – небрежно говорит Мари-Роз. – Рисуй себе столбики из цифр. Ты же понимаешь, мне нужен кто-то, кому я могу доверять.

– Ты это о чем?

– Прекрати, Морин. О "сокрытии наличности". Это же все делают.

Перспектива обвести вокруг пальца налогового инспектора приятно будоражит Морин. Это здорово – отплатить чиновникам, которые всю жизнь ее терроризируют.

– Подумай.

– Я должна посоветоваться с Чарли.

– С Чарли? – Она удивленно вскидывает брови. – Никогда не позволяй мужчинам все за тебя решать.

– Но Чарли мой муж.

Для Мари это, похоже, не аргумент.

– Подумай, – повторяет она.

– Возможно, я и рискну, Элс… Мари-Роз.

Мари-Роз эффектным жестом срывает с плеч Морин розовую накидку. Морин чувствует себя совершенно обновленной, хотя стиль прически не слишком изменился. Она думает о том, как встретит ее Чарли, но совсем не уверена, что тот вообще заметит какую-то перемену.

Четвертый этаж здания "Санди тайме". Чарли стоит, склонившись над формой, подчищая металлические полоски, и привычно читает справа налево: "Экономики спад нам пророки сулят". Слово "спад" набрано крупно – семьдесят два пункта, шрифт "романский".

Неподалеку сидят линотиписты, горячий набор, металл каплями стекает в отливной котел, снабженный пуансоном. Расплавленный металл с шумом заливается в матрицы, постоянный грохот и гул оглушает. Рядом с линотипами стоят несколько станков "Лудлоу"[34]34
  «Лудлоу» – название фирмы, производящей шрифтолитейные машины для отливки слов, написанных крупными буквами.


[Закрыть] – для отливки заголовков.

Линотиписты – аристократы в печатном деле. У них даже есть кое-какие сбережения, у этих немолодых уже толстячков, у них есть машины и загородные домики. В их клан без протекции не пробьешься. У Чарли связей там никаких не водится, так что он просто делает свое дело и вполне доволен, в конце концов, специалистов его уровня не так уж много.

За стенкой суетятся корректоры: корректоры-подчитчики и ревизионные корректоры проверяют гранки, сверстанные полосы после читают корректоры, отвечающие за текст. Тут везде предельно четкое разделение труда. Сюда приходят и журналисты, и горе тому, кто посмеет взять не тот листочек или тронуть какой-нибудь агрегат. Профсоюзы – и Национальная полиграфическая ассоциация, и профсоюз печатников и работников смежных профессий всегда на страже – следят, чтобы сопредельные цеха не переступили демаркационную линию. Из-за любого нарушения неписаных правил может разразиться забастовка. Зато если она начинается и газета не выходит вовремя, руководство часто само старается все уладить: вносит определенную сумму в "общий котел", чтобы подмазать профсоюз. А потом, глядишь, и тебя порадуют перераспределенными среди типографской братии деньжатами.

Еще Чарли нравится так называемый "день папы", это когда к тебе подходит типографский папочка, то есть главарь какой-нибудь профсоюзной секции, и говорит, что завтра тебе неплохо было бы отдохнуть. Но это все цветочки в сравнении с тем, что творится на складах по всей Флит-стрит, или у водителей грузовиков, или у грузчиков. Часть из них – профессиональные лодыри, в основном из смежников, почти не работают или прирабатывают шоферами такси, для Чарли это один черт. Здоровые, со свирепыми физиономиями, они в основном из Орпингтона или из Бекслихита, даже расписываются не своими фамилиями. Эти как бы не существующие рабочие могут написать что угодно: Микки-Маус, птичка Дики или Чарли Чаплин. Изворотливые дельцы выманивают этих так называемых рабочих вечерком из пивнушек, заносят их в списки, а потом те идут пить дальше, на полученные от деляги семьдесят пять фунтов.

Чарли все эти фокусы теперь не волнуют, это в порядке вещей, так уж повелось. Он смотрит на часы. Пора устроить перерыв. С утра Чарли мучает легкое похмелье и одолевает злость на этих деятелей из городской администрации. Перед глазами так и стоит викторианская леди с разорванным зонтиком, это угнетает Чарли. Он поднимает голову и натыкается взглядом на Джорджа Снежка, грызущего карандаш. Ну хоть что-то приятное. Снежок, их главный механик, только что из трехнедельного отпуска. Выглядит здорово посвежевшим, намного моложе своих пятидесяти трех. Высокий, слегка сутулится, он темнокожий, но не очень, скорее цветной, в аккуратно подстриженной шевелюре седые прядки. Он вынимает изо рта карандаш и расплывается в улыбке.

– Снежок! – зовет Чарли, однако из-за грохота машин его голоса даже не слышно.

Снежок выразительно открывает и закрывает рот, призывая пойти подкрепиться и выпить. Чарли кивает, жестом приглашая его выйти на лестничную клетку. Настоящее имя Снежка – Ллойд, но практически все называют его Снежком. Покончив с полосой, Чарли спешит за Ллойдом на лестницу. Нагнав приятеля, он хлопает его по спине измазанной в типографской краске пятерней.

– Выглядишь потрясающе, парень. Вылитый Сидни… мм… как его там?

– Джеймс[35]35
  Сидни Джеймс – комический актер, уроженец Южно-Африканской Республики, приехал в Англию в 1946 г.


[Закрыть]?

– Пуатье[36]36
  Сидни Пуатье – известный американский актер и режиссер (р. 1924), стал первым негром, удостоенным премии «Оскар» (1963 г.).


[Закрыть].

– А у тебя, Чарли, такой вид, будто тебя только что выкопали из могилы. – Он крепко треплет его по щеке. – И что же так тебя гнетет?