Текст книги "Штормовое предупреждение"

Автор книги: Тим Лотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

14

Адвокат, специализирующийся на разводах – у него грязные зализанные волосы, красная толстая физиономия и вечно мокрые губы, – старается смотреть на Чарли с предельной невозмутимостью. Но Чарли замечает проскальзывающую на лице законника жалость, и это пугает его. Он весь сжимается под броней своего «официального» костюма: ненавистная серая добротная гнусь, галстук, рубашка, которая ему великовата, начищенные ботинки. Чарли побаивается юристов, больно уж сообразительные, мигом все просекают, хотя весь мир сошел с рельсов, а в головах – хаос, ни черта не поймешь. Решившись наконец заговорить, Чарли едва узнает собственный голос. Тихий и чуть надтреснутый, как тогда у Морин…

– И что теперь будет?

– Полагаю, она приложит заявление о вашем неблагоразумном поведении.

– Неблагоразумном? А какое у нее самой поведение? Она, оказывается, давным-давно развлекается с нашим соседом. Вот уже… вот уже черт знает сколько времени…

– В сущности, суду не столь уж важны причины неблагоразумного поведения. Его не интересует, почему и за что.

– Но она изменяла мне… все это время.

– Мистер Бак, вы нанесли своей супруге серьезные телесные повреждения.

При этих словах Чарли еще больше съеживается, по-черепашьи втягивая шею в неплотно прилегающий воротник. Он стискивает руками голову.

– И что же, она все заберет, хотя все, что мы имеем, стоило мне кровавого пота. Все заберет? А я, выходит, ни гроша не заслужил. Нет, у меня в голове не укладывается, что…

Адвокат перебивает его. Он уже не раз и не два выслушивал подобные заявления. Он давно понял, что человек – существо почти всегда предсказуемое, по крайней мере в подобных обстоятельствах.

– Не стоит раньше времени расстраиваться. Будущее – категория протяженная. Ваша супруга будет настаивать на предъявлении обвинения?

– Это вряд ли.

– Уже кое-что. Правда, на судебном разбирательстве вы будете выглядеть не очень хорошо. Но будем уповать на Господа, может быть, к тому времени ссадины и синяки у нее на лице заживут. Должен сказать, разногласия супругов редко обретают столь острые формы. Далее. Никаких проблем с опекунством, поскольку у вас нет детей на иждивении. В вашем случае речь идет лишь о финансовом обеспечении.

– А с этим что? Что тут в конечном итоге получится?

– Тут есть два важных момента. Имеющийся капитал и доходы. Давайте сначала разберемся с доходами. Как у вас дела с трудовой занятостью? Вы, как я понимаю…

Он быстро зашуршал листочками в лежащей перед ним папке и состроил разочарованную гримасу.

– Вы работаете в полиграфической отрасли. И в настоящее время являетесь участником производственного спора. Каков ваш официальный статус в смысле занятости?

– Что вы имеете в виду?

– Вы состоите в штате?

– Думаю, вряд ли. Честно говоря, они нас всех выставили. Так что ничего хорошего.

– А как насчет пособия на основании сокращения штатов?

– Трудно сказать. Хотят выделить на это какие-то деньги. Но, как я слышал, совсем гроши.

– Ясно, тем не менее, если вы их все-таки получите, вы будете обязаны предоставить содержание вашей жене или, если угодно, вашей бывшей жене. Имейте это в виду. Когда трудовой конфликт будет утрясен. Разумеется, если вам ничего не выплатят, алименты вам платить не придется. Но если вы встанете на ноги и начнете получать какие-то деньги, она в любой момент может подать на вас в суд.

– Это что же получается? Она бросила меня ради своего любовника, который готов ее содержать, она будет теперь целыми днями бить баклуши, а я еще должен ей за все это платить?

– Боюсь, что именно так и получается. Обычно алименты составляют от двадцати до тридцати процентов доходов мужа.

Чарли обреченно кивает. Жесткий воротник противно царапает шею. Чарли не привык ходить в костюме и галстуке, он чувствует себя в них очень неуверенно, каждое слово дается ему с трудом, он все время боится сморозить какую-нибудь глупость.

– А как насчет… кхм… капитала? – спрашивает Чарли, деликатно покашливая.

– Каким вы на данный момент располагаете имуществом?

– Я? Имуществом?

– Давайте начнем с дома. Какова его стоимость?

Он немного взбадривается, даже испытывает легкую гордость, довольный тем, что наконец-то сможет разговаривать с адвокатом более или менее на равных, – хоть тот и корчит из себя неподкупного и справедливого законника, Чарли в каждом его слове ощущает презрительное снисхождение.

– Ну… сотня с лишним. Тысяч сто двадцать. Записан на меня, разумеется.

– Боюсь, – печально произносит адвокат, – в данной ситуации это не суть важно.

– Это почему же? – обижается Чарли. – Я вкалывал как проклятый, чтобы добыть деньги, вложить их в этот дом.

– И тем не менее. Суд будет рассматривать его как совместную собственность. Какова сумма ипотечного залога?

– Тридцать тысяч. Около того.

– А что кроме дома?

– Ничего существенного. Кое-какие акции и облигации. Но это так, мелочи.

Однако галстук уже не так сильно давит на шею Чарли, и костюм меньше действует на нервы. Он, Чарли, солидный человек, он держатель акций, владелец ценных бумаг, кто бы мог подумать, что он достигнет подобных финансовых высот!

– Часть прибыли, полученной от ваших вложений, по закону причитается вашей жене.

Вот когда его настигает прозрение, только сейчас он начинает ощущать всю тяжесть преследовавших его в последние месяцы бед. Что делать, некоторые вещи сразу понять невозможно, они проясняются постепенно, то одно, то другое, сплошные сюрпризы. Чарли смотрит в окно: на дереве сидят рядком какие-то три птицы, что за дерево, он тоже не знает. Птицы вертятся в разные стороны, и перескакивают одна за другую, и открывают клювы, что выглядит нелепо, поскольку их пенья не слышно. Внимание Чарли приковано к птицам, а голос адвоката звучит будто где-то в отдалении:

– А у вашей жены имеются какие-нибудь личные средства?

– У Морин? А что вы имеете в виду под личными средствами?

– Деньги или вещи, которые она может считать принадлежащими только ей.

– Нет, нет, – Чарли решительно мотает головой, – только то, что принадлежит нам обоим.

Адвокат изумленно поднимает брови:

– Боюсь, я не совсем хорошо вас понял.

– Морин никогда не доверяла банкам. Обычно я отдавал ей свою еженедельную зарплату. Часть она тратила, а часть складывала в шкатулку. По идее, там должна была скопиться кругленькая сумма.

– А поточнее?

– Точную цифру назвать не берусь. Но когда в последний раз зашел разговор, Морин сказала, что там двадцать пять тысяч. Это сбережения за всю нашу жизнь. Так сказать, на черный день, прибавка к пенсии.

– А как хранятся эти деньги?

– Как? Морин прячет их под половицей. Да-да. В шкатулке.

– Если я вас правильно понял, речь идет о денежных купюрах. У вас есть какое-нибудь доказательства того, что эти деньги существуют?

Теперь уже Чарли изумленно поднимает брови:

– Доказательства? А зачем мне нужно что-то доказывать?

Адвокат открывает объемистую папку из желтой кожи, изымает оттуда кипу бумаг и начинает их пролистывать.

– Полагаю, вам известно, что я получил от миссис Бак справки относительно всех имеющихся у нее средств, но в них названная вами сумма не фигурирует.

Чарли снова смотрит на дерево. Птицы улетели, все три. Он видит, как от ветки что-то отрывается и, проделав несколько "штопоров" и кувырков, на плавном вираже летит вниз. Двукрылый "самолетик" от платана, теперь он вспомнил, какое это дерево… Ум Чарли отчаянно анализирует полученную информацию о Морин, пытаясь найти объяснение.

– Наверное, она испугалась, что эту сумму включат в налоговую декларацию и заставят платить с нее налоги.

– Но, насколько я понял, вас насильственно отстранили от работы, однако формально вы еще в штате, стало быть, все налоги за вас уплачены.

– Я иногда делал кое-что на стороне, в другой типографии, не на Г'рейз-Инн. Ну и великая конспи-раторша Морин тоже изредка подрабатывает, на карманные расходы. Она никуда эти свои мелкие заработки не вписывает. Наверное, поэтому не указала и деньги в шкатулке. Скорее всего, именно так.

– Иными словами, относительно раздела наличных денег вы с женой договоритесь сами?

– Да, безусловно.

– Понятно.

Наступает неловкая пауза. Адвокат берет карандаш и начинает что-то подсчитывать в лежащем перед ним блокнотике. Секунд через тридцать он говорит:

– Ну что ж, мистер Бак. Я позволил себе подвести кое-какие итоги. Если мы с вами будем исходить из того, что вы верно определили стоимость дома, плюс добавим сюда остальные доходы, учтем конъюнктуру рынка недвижимости на сегодняшний день, присовокупим сюда расходы на судебные издержки и, разумеется, сумму моего гонорара…

Итак, с учетом того, что вам полагается сорок процентов от стоимости вашего дома…

– Как это сорок процентов? Почему?

– Видите ли… поскольку вы не в состоянии выплачивать вашей жене достаточное содержание, в качестве компенсации она получит большую долю совместно нажитого капитала. Боюсь, нормы нашего судопроизводства несколько устарели, но такова реальность. Представители закона исходят из того, что у женщины меньше возможностей заработать себе на жизнь, чем у ее бывшего супруга.

– Но у меня как раз безвыходная ситуация! Печатники больше никому не нужны! Везде вводят новые компьютерные технологии. Мне пятьдесят шесть лет. Меня уже никто не возьмет к себе на работу.

– Тем не менее судья непременно оценит ваше положение как более выгодное в сравнении с положением вашей супруги, и, соответственно, он обязан позаботиться о том, чтобы она получила иные средства к существованию, коль скоро вы не можете выплачивать ей алименты.

Чарли неловко ерзает на стуле. Будущее, и без того чрезвычайно зыбкое, тает прямо на глазах.

– Ну и с чем же я все-таки останусь?

– Хотите подвести окончательный итог? Думаю, вы можете рассчитывать примерно на сорок тысяч фунтов. Если, конечно, миссис Бак будет вести честную игру.

Чарли повторяет сумму, сохраняя при этом полное спокойствие. Покрутив эту цифру в уме, он с изумлением обнаруживает, что она, в сущности, не такая уж и маленькая. Он представляет ее в виде стопки однофунтовых бумажек, стопка получается огромная.

– И разумеется, еще плюс половина того, что Морин припрятала.

Адвокат улыбается. Неожиданно искренней, неформальной улыбкой, в первый раз за всю их беседу.

– Разумеется.

–

Чарли сидит в гостиной у Томми, в его чингфордском доме. Он только что приехал. Он печально озирается. Холл выкрашен желтой эмульсионкой. Обои в гостиной белые, с частыми синими полосками, тонкими, как паутинка. Пока Чарли шел к стулу, каблуки его громко цокали о голый пол.

– Когда вы наконец постелете ковры?

– Ковров у нас нынче не полагается.

– Брось трепаться…

– У нас теперь в почете голые доски. Так сказать, последний писк моды. Спроси у Лолли. Она скупает все журналы по этой части.

Он кивает на матово-черную полку для журналов. И теперь Чарли понимает, почему пухлые пальцы Томми все в порезах: у журнальной мелованной бумаги острые края. На полке высокая стопка журналов "В мире интерьеров".

В глубине дома раздается детский плач.

– Лоррейн! Успокой ребенка!

– Сам успокой!

Голос ее доносится сверху, из спальни. Там она в данный момент окунает губку в краску, цвет которой обозначен на банке как "Осенняя вербена", потом на секунду прижимает губку к стене, тут же убеждаясь, что достичь нужного эффекта не так-то просто. Что-то беззвучно шепча, она сдвигает в сторону всякий мусор, загораживающий разложенный на полу образец – картинку в журнале "Красота вашего дома". С оконного карниза свисают каскады персикового тюля, аккуратно обернутые прозрачной полиэтиленовой пленкой, чтобы на них случайно не попала краска.

– Чаю хочешь? – спрашивает Томми, направляясь в кухню, которая является частью гостиной, – Чарли так и не понял, зачем это нужно соединять. Даже чайник у них особый: матовый черный, а не хромированный, как у всех.

– Мы только что соорудили одну штуку, для гидромассажа. Хочешь взглянуть?

– Не все сразу, Томми.

– Пойдем. Посмотришь. Это обошлось мне…

– У меня правда нет настроения.

Томми, разочарованный, несет Чарли обещанный чай. Тот усаживается за столик у окна. Томми ставит на стол бутылку "Скотча" и стаканы. Чарли наливает свой почти до краев и отхлебывает огромный глоток. Окна перехвачены свинцовыми, под "старину", переплетами крест-накрест. Томми купил их на фабрике, что гораздо дешевле. Такие крестовины теперь у них на всех окнах. Над рамами – балки, как бы деревянные, чтобы стилизация под загородный дом была более убедительной. Ребенок надрывается все громче. Томми передергивает плечами и тоже наливает себе виски. Ему больно видеть брата в таком состоянии, хоть он всегда считал его лопухом и упрямым занудой. А сегодня он впервые увидел, как старший брат плачет! Такое случалось только в раннем детстве. Чарли пытался доходчиво объяснить, насколько ужасна его ситуация, но это обернулось лишь крепкими ругательствами и, разумеется, обвинениями в адрес коварного женского племени, которые Томми горячо поддержал. Выговорившись, Чарли впадает в угрюмое молчание. Серое небо за окном тяжело навалилось на одинаковые красные дома, будто пропитанная эфиром повязка на лицо страждущего калеки.

– Я всегда чуял, что он не наш человек, просек это с первого раза, – сказал Томми.

– Это ты о ком? – бормочет Чарли.

– О Питере Хорне, о ком же еще. У него такой был взгляд…

– Какой?

– Хитренький, вот какой. Глазками то туда, то сюда…

– Я не помню.

– Послушай, Чарли, – Томми наклоняется ближе и полушепотом говорит: – Я знаю одних деятелей…

– Деятелей? Каких?

– Ну, есть одни, крутые ребята… Сделай заказ, и они с ним разберутся, поучат его приличным манерам. Не бойся, меру они знают. Никакого криминала. Прочистят этому живчику мозги, и все дела. Чтобы не думал, что ему все позволено.

Чарли поднимает голову и выдавливает из себя улыбку:

– А с двоими они могут разобраться? Но платить буду как за одного, устроишь?

– Ну, брат… Я попробую. Может, за баб они поменьше берут. Но чтобы обработать двоих, а получить за одного… Не уверен.

– Томми, неужели ты думаешь, я серьезно?

– Томми! Ты успокоишь наконец Кайли?! – пронзительным голосом вопит сверху Лоррейн.

Томми даже не пошелохнулся, только наморщил лоб:

– А разве не серьезно?

– Конечно нет.

– Ну-у, ты даешь… Она же обчистила тебя до нитки. Сам я не знаю, что бы сделал, если бы меня так ободрали.

– В конце концов, она моя жена.

– Была, Чарли. Была, да сплыла. – Он кивком указывает на принесенный Чарли коричневый конверт, где лежит листок с постановлением суда. Все разрешилось очень быстро, Чарли не успел даже ничего толком осмыслить. Поразительно, итогом всей их жизни – больше двадцати пяти лет вместе! – стал этот жалкий тоненький конверт.

В дверях появляется Лоррейн. Волосы плотно стянуты шарфом, все лицо в мелких брызгах краски. На лодыжке эффектно поблескивает тонкая золотая цепочка, двадцать четыре карата. Ноги свежевыбритые и слегка пупырчатые, как кожа ощипанной индюшки.

– Ты, паразит, жиртрест проклятый! Тебе лень даже пальцем пошевелить!

– Ля-ля-ля. Гав-гав-гав. – Томми демонстративно зевает и одновременно похлопывает стиснутыми четырьмя пальцами о подушечку большого, изображая лающую собаку. – Это мне лень пошевелить пальцем? Ты слышал, Чарли? А весь этот дом, машина, все эти игрушки, кроватка, коляска, это все, значит, свалилось с неба, из огромной такой дыры, из дырищи.

– Может, хватит лодырничать, а?!

– Может, мне дадут спокойно поговорить со старшим братом, а? У него серьезные проблемы.

Кайли вдруг прекращает верещать. Лоррейн вслушивается, и лицо ее немного смягчается. Она все еще стоит в дверях, готовая сорваться при первом крике. Но чадо молчит. Она подходит к столику.

– Это не самый лучший помощник, мм? – Лоррейн кивает на бутылку с виски и пододвигает себе стул.

– Твоя правда, – соглашается Чарли, отхлебывая порядочный глоток.

– Ну и вид у тебя… как у мертвеца. Как у пьяного мертвеца.

– А у меня сегодня праздник! – парирует Чарли.

– Я правильно поняла, что Морин прикарманила ваши общие денежки, которые вы копили всю жизнь?

Лоррейн обнимает деверя за плечи и чувствует, что от него слегка несет потом, и, похоже, он пару дней не брился.

– Двадцать пять тысяч. Или около того. Все забрала. Вместе со шкатулкой.

– Никогда не поверю, что Морин сделала это ни с того ни с сего. Должна быть причина. А что она сказала?

– Она сказала, что я не могу ни на что претендовать после того, как… как я…

Чарли умолкает.

– После того, как ты что? – спрашивает Лоррейн.

– По-моему, Кайли опять бузит, – спешно вмешивается Томми.

– Так что ты? – не отстает Лоррейн.

Чарли барабанит пальцами по столу, под ногтями у него черные полоски. Без Морин он заметно опустился.

– Чарли слегка ей наподдал, – объясняет Томми.

Лоррейн убирает руку с плеч Чарли.

– Слегка – это как?

– Нет, не очень слегка, – с несчастным видом признается Чарли. Он смотрит Лоррейн в глаза, но почти сразу отводит их. – Избил я ее.

– Избил как?

Голос у Лоррейн, ледяной и колючий, впивается как осколок стекла.

– В каком смысле?

– В смысле – что конкретно ты с ней сделал?

– Ушибы на лице. Растяжение запястья.

– Это все?

– Нет. Еще… еще перелом ребра.

– И это у вас называется слегка, – холодно подытоживает Лоррейн.

– Он ничего не хотел ей ломать, – заступается за брата Томми. – Да ты пойми: человек дошел до ручки. Боже милостивый! Двуличная тварь! И нашим, и вашим! Два года наставляла мужу рога с этим хитрожопым соседом, с этим долбоебом Питером – как его? – Хорном? Точнее сказать, Хером. Тут всякий нормальный мужик забудет о приличиях.

– Прекрати его выгораживать. Если бы я делала с тобой все, что хочу, от тебя бы одни клочья остались.

Томми фыркает и отхлебывает виски.

– Она не собирается подавать на тебя в суд? – спрашивает Лоррейн.

– Нет, – говорит Чарли, не поднимая глаз.

– Ну и дура.

– Ты слишком ко мне сурова, Лол.

Теперь Кайли действительно решила поорать. Лоррейн страдальчески закатывает глаза, потом бросает на Томми свирепый взгляд и подбегает к двери. Чарли какое-то время сидят молча. Наконец он поднимает глаза, они опять полны слез.

– Томми, что же мне теперь, а?

Чарли поводит плечами, изображая целеустремленного героя, готового к новым стартам.

– Оставь этот цирк, Чарли. И ныть тоже не надо, ах, что мне делать, ах, как мне быть, сэр… Ничего, прорвемся. Все образуется. Как говорится, все лады, все без балды. Посмотрим, какие у нас "про" и "контра". Хватит рыдать над пролитым молоком. Прошлого не вернешь. Какие выводы? Первое: тебе надо подумать о жилье. Сколько ты получишь на руки после продажи дома?

– Примерно пятьдесят штук. Юристы говорят сорок, но я рассчитываю на пятьдесят.

– Останешься там, в "Эм-Ка"?

– Еще не думал. Наверное, придется. Назад в Лондон мне хода уже нет. Там цены на жилье запредельные.

– Так-так, раз ты там остаешься, сможешь внести задаток на небольшую квартиру и еще много останется.

– А остальное чем платить? Ссуду мне никто не даст, я ведь безработный, Томми.

– Да никто тебя не станет спрашивать. Кстати, ты получишь выходное пособие по сокращению?

– Да что они там дадут… Тыщонок десять, не больше.

– То есть в общем получается шестьдесят. Купи себе другой дом, сколько сумеешь – займешь. Цены на недвижимость растут, не успеешь оглянуться, как все окупится.

– Цены не будут расти до бесконечности, Томми.

– Но пока они не собираются падать, Чарли. Спрос увеличивается. Денег у всех тьма. Я в этом котле варюсь, парень, и знаю, что там и как. Тут верняк, никакого риска.

При этих словах лицо Чарли немного светлеет.

– Может, ты и прав.

– Смотри сам. Внесешь двадцать тысяч. Они с ходу дадут тебе в пять раз больше заявленного дохода, еще можешь прибавить, скажем, отпускные или еще что-нибудь. Для такого дела можешь наплести что угодно. Что-нибудь убедительное. Знаешь, есть такое понятие: сокрушительный довод?

– Да какой уж там сокрушительный. У меня нет сейчас реальных доходов.

Томми потер нос.

– Я тебе толкую не про реальные, а про те, которые ты напишешь в декларации, усек? В де-кла-ра-ции. Никто не просит тебя писать правду. У них есть такие формы ипотечных закладных. Просто под честное слово. "Нон-статус" это называется, когда не проверяют твоих возможностей, твоего финансового статуса. Я скажу им, что ты работаешь у меня на фирме. Консультантом или еще кем-нибудь, придумаем, не переживай. Скажешь им, что у тебя железно есть двадцать тысяч. Они тебе оформят сто тысяч ссуду. Они и так могут оформить, без предварительных вкладов. Я знаю одного ушлого малого, одно слово – еврей, он тебя проинструктирует. Будет тебе и домик что надо, и выплаты по минимуму, и еще куча денег останется, чтобы жить да радоваться. С какой-нибудь славной киской. И чтобы погорячее.

– С какой еще киской?

– Брось скулить и придуриваться, Чарли. Взгляни на все с другой стороны, не изображай из себя старую манду. Ты только представь, парень: ты отныне вольный орел.

Томми слегка понижает голос:

– Тебе, можно сказать, крупно повезло. Никто больше не будет целый день жужжать над ухом.

Теперь можешь вздохнуть свободно. Ты у нас еще ого-го, для своего-то возраста. Учти: мужчины с капиталом всегда нарасхват, найдешь себе какую-нибудь свеженькую глупышку, мало ли их.

Чарли снова немного мрачнеет:

– Безработный с капиталом, расхватали не берут.

– Да кто ж в наше время работает на государство? Все на себя. За собственниками будущее страны. И тебе устроим все в лучшем виде. Никаких закладных, никаких проверок доходов. У тебя останется тысяч сорок, а то и все пятьдесят, – вот и забацай какой-нибудь бизнес. Сейчас у многих туго с деньжатами. Но люди выкручиваются как могут. Все блефуют, Чарли, думаешь, ты один такой? Но это твой шанс, Чарли, великий шанс! Лет через пять твоя Морин будет рвать на себе волосы, что дала отставку такому парню. А ты будешь разъезжать по городу в шикарном "мерсе", и рядом будет сидеть аппетитная куколка, крепко ухватившись за твой рычаг зажигания, понимай как знаешь, брат. А твоя бывшая будет трястись на заднем сиденье тесного "мини-метро", когда этот шарлатан соизволит отвезти ее в гребаный паршивый магазинчик, где можно по дешевке затовариться перемороженной индюшатиной. Ты можешь открыть свое собственное дело, Чарли. Еще не вечер! Все только начинается!

– Кайли написала мне прямо на руку, – объявляет появившаяся на пороге Лоррейн и, картинно выставив вперед правую руку, подходит к раковине. Младенческий крик сотрясает воздух. Томми и Чарли молча ждут. Вымыв руки, Лоррейн смотрит на Томми испепеляющим взглядом и гордо удаляется.

Томми снова понижает голос:

– Ты понял, о чем я? От баб сплошная головная боль. Иногда мне тоже охота наподдать Лол, как ты своей Морин.

Чарли смотрит на круглое красное лицо:

– Так почему же ты этого не делаешь?

– Почему?

– Да, почему?

– Ну-у…

Томми морщится, пытаясь найти подходящее объяснение:

– Думаю, это был бы уже перебор.

Чарли кивает. Сосущая тяжесть под ложечкой, чуть было отпустившая, снова накатывает, это ощущение преследует его после отъезда Морин – с первой же минуты.

– Не бери в голову, Чарли. Мало ли что я. Ты – совсем другое дело. Ты будешь иметь все, что захочешь. Ты теперь свободен. От этого и будем плясать.

В самой глубине потухших глаз Чарли вспыхивает еле заметная искра. Слабый импульс надежды начинает биться в окаменевшем сердце.

– Подумай о будущем, Чарли. Что Бог ни делает, то к лучшему, как говорится.

– Но чем я могу заняться? Каким бизнесом?

– Да чем захочешь! Сейчас уйма возможностей, только не зевай. Кому-то деньги чересчур оттягивают карманы. И это очень кстати тем, кто сумеет правильно сориентироваться, сумеет вычислить этих толстосумов и добраться до этих самых кармашков. Главное – придумать что-то такое, что будет тебе в удовольствие и при этом окажется неплохой жилой, важно найти свою нишу на рынке. Таковы основные правила. Начала начал типа "сися-пися-заебися".

– На том, что мне нравится, бизнеса не построишь. Разве что открыть школу карточных шулеров или винный погребок.

– Или табачный ларек, – добавляет Томми, увидев, как Чарли тянется за очередной сигаретой.

– Ну да, табачный ларек на своем вокзальчике, – хохочет Чарли, впервые за весь этот долгий день.

Где-то наверху, собравшись с силами, снова надрывается Кайли. На улице громко лает собака.

– На своем вокзальчике, – задумчиво повторяет Томми. – А это идея.

Чарли перестает смеяться. Искра в его глазах вспыхивает ярче.

– Я имею в виду вокзал для моих поездов, – уточняет Чарли с легким изумлением в голосе. – Для моделей.

– Игры и увлечения… Это будь здоров какой рынок. У народа появилось больше денег на всякие придури. Миллионы всяких ублюдков будут с удовольствием изводить их на твои игрушки.

– Это модели, а не игрушки.

– Ты можешь открыть свой магазин, арендуешь помещение, деньги на закупку товара у тебя будут. При таком раскладе они, не пикнув, оформят тебе даже более крупные кредиты. Это отличный ход, Чарли. Я думаю, это может сработать.

– Страшновато. Я никогда в жизни не занимался бизнесом.

– Тоже мне проблема! У тебя никогда в жизни не было и своего дома, помнишь, как ты упирался и весь трясся, не хотел покупать его. А посмотри, что получилось? Прожил пять лет в своем собственном доме, и после всех этих разъездов у тебя на руках еще останется пятьдесят, а может, и все шестьдесят тыщ. А если бы ты не переехал? Если бы вы разбежались там, в вашей прежней муниципальной квартирке, а? Морин дали бы сносное жилье, в этих городских администрациях одни лесбиянки, ей бы они не стали гадить. А что бы получил ты? Тебя запихали бы в жалкую однокомнатную конуру в Эрлз-Корт[105]105
  Эрлз-Корт – район в западной части Лондона.


[Закрыть]. Торчал бы там среди разных желторожих китаез. Чарли, возьми себя в руки – и вперед. Это шанс, и будь здоров какой.

Чарли кивает, удивленный тем, как, в сущности, просто добиться успеха.

– Может, ты и прав, – признает он.

– Я тысячу раз прав, – говорит Томми.

– Томми! Оторвешь ты наконец от стула свою жирную задницу?! – кричит Лоррейн.

Томми слегка пошевельнулся, но лишь для того, чтобы плеснуть в стакан Чарли очередную порцию виски. И подбадривающе ему подмигнуть.

Чарли нужно в уборную; когда он выходит, заходит встревоженная Лоррейн, нервно покусывая губу:

– Что ты ему тут наплел?

– Посоветовал организовать свое дело.

– Что? Этот… неудачник?

– Быть неудачником еще не самое страшное в жизни.

– Но достаточно страшное. По крайней мере в наши дни. Когда на дворе восемьдесят седьмой год.

– С чего ты взяла, что мой брат неудачник? У него все еще будет отлично. Погоди, сама убедишься.

Лоррейн театрально зевает и, покачав головой, отправляется на кухню. Возвращается Чарли, на лице его слабая улыбка.

– A-а, наш дорогой мистер Отличник, – фыркнув, говорит Лоррейн.

– Это я-то? – недоуменно спрашивает Чарли.