Текст книги "Штормовое предупреждение"

Автор книги: Тим Лотт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)

Знакомые звуки увертюры к "Далласу" доносятся из холла, мелодия достигает крещендо, потом затихает. Отскребывая от тарелок, расписанных синими васильками, остатки "пирога дровосека", Чарли представляет, как жена его, забыв обо всем на свете, смотрит на экран, погрузившись в мир нефтяных скважин, войн корпораций и любовных сцен. У этой Морин, у азартной телезрительницы, чувственно-влажные губы. Да, в его воображении она снова становится очень сексуальной, такой, какой она была раньше, пока привычка еще не заглушила желание, пока она окончательно не стала примерной матерью и добытчицей, ретивой домашней хозяйкой. Сам он "Даллас" не смотрит. Сплошное вранье. Эти янки ни в чем не знают меры.

Но Морин ни за что не оттащишь от экрана, пока там мелькают интерьеры "Саутфорка"[27]27
  «Саутфорк» – ранчо, где снимался еженедельный сериал «Даллас», ныне туристическая достопримечательность.


[Закрыть]. Ее вечерние занятия по понедельникам и средам, они же, так сказать, переходящие праздники, необязательные, которые просто помогают скрасить нудную рутину. Рисование натюрмортов и занятия йогой особого энтузиазма у нее не вызывают. То ли дело «Даллас». Несколько месяцев назад у Морин умер брат, так она готова была сбежать с похорон, чтобы не опоздать. Примчалась и всю серию просидела в черном костюме, до самых заключительных титров.

Однажды он спросил, чем ей этот "Даллас" так нравится.

– Не знаю, – вот что она сказала.

Потом была долгая пауза, и, когда он уже отошел, не надеясь на продолжение, она пробормотала:

– Наверное, тем, что он – про сущность всякой власти.

Больше они на эту тему не говорили.

Перемыв тарелки, Чарли насухо вытер их полотенцем, сувениром из Ирландии, на котором имелись и листочки клевера, и эльфы, и прочая нежить. Закончив, он тщательно его сложил и задумался о клевере. До сих пор, завидев полянку с клевером, он машинально ищет глазами лист с четырьмя листочками. Вообще-то он старается не потакать своим суевериям. Особенно когда есть опасность, что они сбудутся. Ну, например, когда проигрывает его команда, клуб "Фулем", ему часто кажется, что это он виноват: накануне матча что-то не то увидел. Иногда он замыкается в своей особой магической вселенной и совершенно искренне верит, что его мысли неким образом влияют на ход реальных событий реального мира.

Войдя в гостиную, он видит, что на экране Джей Ар собачится со Сью Эллен. Чарли смотрит на ее губы и пытается представить, хорошо ли экранная киска берет это в ротик. Морин такого варианта вообще не приемлет. А жаль, это одна из немногих претензий, которые он может предъявить своей жене. Джей Ар кричит, то нахмурится, то вскинет брови. Он вне себя. Он бьет Бобби по морде. Его можно понять, попал бедный малый в переплет, совсем как он, Чарли.

Чарли решил заглянуть в гостевую комнату. Он расстегивает ремень и перемещает штырек на дырочку дальше, потом присасывается к четвертой банке. "Дабл Даймонд" все же поганенькое пиво: сплошная пена. А перед этим хряком Сэмом он напрасно тогда стушевался.

Он распахивает дверь, которую ему пришлось перевесить, чтобы открывалась наружу, и, протянув руку, нащупывает выключатель. Здесь, внутри, целый мир в миниатюре. В углу серые с белыми вершинами горы, за которыми – синее небо и округлые холмы, нарисованные прямо на стенах. Чарли все-таки нарушил правила, надеясь, что городские чиновники не станут сюда заглядывать, в этот сотворенный им мирок.

Вокруг расположенного посреди комнаты вокзала с деревянной крышей толпятся фигурки пассажиров. Они одеты по викторианской моде. Молодая женщина в капоре держит желтый зонтик. Щеголь с высоким воротником и в цилиндре. Семья рабочих, городская чернь: пропитой глава семейства в полотняной кепке и его жена, абсолютная замухрышка. Дебелая матрона, священник, дед и бабка. Двое младенцев в колясках.

От этого центра тайный мирок распространяется вширь. В домиках есть электричество, окна весело вспыхивают, как только Чарли щелкает выключателем. Миниатюрные деревья из губки и проволоки, перекресток, тщательно выписанные дорожные знаки. Молочные цистерны, красные пожарные ведра. Крохотный мир заполонил всю комнату.

Через полчасика после того, как закончилась серия, Морин переоделась в ночную рубашку и халат. Вслушиваясь в глухие звуки музыки, доносящиеся из-за стены, она приготовила себе горячего какао, оно у нее вместо снотворного. Скоро уже надо укладываться. Вообще-то она собиралась сделать несколько упражнений, но не хочется – лучше она утром подольше позанимается, обязательно.

Морин слышит, как поворачивается ключ в замке, – Роберт. Сразу ее увидев, он подходит и садится на стул рядом.

– Мам, тебе принести печенье?

Морин молчит, осторожно нащупывая языком язвочку, маленький кратер на внутренней стороне нижней губы, она часто ее мучает.

– Что-нибудь случилось?

Морин поднимает глаза. Замечает на шее сына след губной помады и улыбается – самой затаенной из своих улыбок.

– И хорошо тебе было у соседки?

– Нормально. Так что-то случилось?

– Не знаю, как и сказать.

Роберт кивает:

– Это, что ль, из-за моего отъезда?

– В общем, да.

– Но папа прав. Не могу я вечно туг у вас торчать.

Она находит его руку и крепко сжимает. К удивлению Морин, сын не пытается ее вырвать.

– Что у вас с ним такое, Роб?

– С папой?

– Да, с папой.

– Ничего. Все нормально.

– Он уверен, что ты его ненавидишь.

– Скажешь тоже, ма. Просто он все время меня подкалывает. Из-за него я чувствую себя каким-то придурком. Он думает, что я размазня, великовозрастный кретин.

– Ты преувеличиваешь. Я абсолютно уверена, что он ничего такого не думает.

– Ему бы хотелось, чтобы я стал, как минимум, нейрохирургом. А я… сама знаешь… не из умников. А работа, она на дороге не валяется. Сам бы попробовал, что ли. Из-за него я чувствую себя… как… Он заставляет меня почувствовать, что я…

– Что ты – что?

– Ну… Что мне в этой жизни уже ничего не светит. Вот что, – говорит Роберт и вырывает руку.

– Глупости, Роб. Тебе всего восемнадцать. И папа очень тебя любит, ты же знаешь. Ему просто хочется, чтобы ты… использовал все свои способности.

– По-моему, он их слишком переоценивает, мои способности.

– Можно кое о чем тебя попросить?

– О чем?

– Будь с ним поласковей, хорошо? Тем более что ты уезжаешь.

Морин выжидает, надеясь, что Роберт начнет отнекиваться. Но он молчит.

– Ведь ты уезжаешь, да?

– Да. Собираюсь.

– Ну вот… Ты ведь не хочешь, чтобы между вами оставались какие-то обиды.

Роберт тяжко вздыхает.

– Мам, я попробую. Но он…

– Я знаю, знаю.

Газовая горелка вспыхивает ярче и шипит. Из комнаты Чарли доносится шум футбольного матча.

– Ну что, поговорили? – с улыбкой спрашивает Роберт.

– Поговорили.

– Тогда я пошел к себе. А то завтра рано вставать, обещал помочь дяде Томми.

– А чем ты там у него занимаешься?

– Так, чем придется. В основном всякой мурой, на что других не заманишь. То носилки с цементом таскаю. То чай организовываю. То чиню что-нибудь, по мелочам.

– А почему ты не расскажешь об этом Чарли?

– Ты же знаешь, как он относится к дяде Томми: он такой-сякой, плохо на меня влияет.

– Но он хотя бы будет знать, что ты проявляешь какую-то инициативу…

– Для него это никакая не инициатива. А предательство – раз я работаю на Томми.

Морин кивает, допивая какао.

– Мне неловко что-то утаивать от отца.

– Тогда я больше не буду ничего тебе рассказывать. Это тебя устроит?

– Нет-нет.

Роберт берет у нее пустую чашку, чтобы занести на кухню.

– Все как-нибудь образуется. Не переживай, мам. Спокойной ночи.

– Я знаю. Спокойной ночи, Роб.

–

Чарли подходит к одному из миниатюрных коттеджей в углу комнаты. Просовывает руку за крышу и нащупывает ряд выключателей. Нажимает один из них, и тут же из дальнего конца комнаты доносится легкое жужжание. Это локомотив тащит три коричнево-белых вагончика по круглящимся по углам и образующих восьмерку рельсам. Свистит мотор, появляются клубы дыма из трубы – результат действия маленького нагревательного элемента. Чарли нажимает еще одну кнопку – в середке – и наблюдает за пыхтящим составом. В его заранее известном до сантиметра маршруте есть что-то умиротворяющее, колеса поезда прикованы к узкой железнодорожной колее. На подходе к горам построен своеобразный пандус, чтобы поезд мог взобраться на Альпы, именно эти горы имелись в виду, хотя все остальное в этом мирке – исключительно британское. Красные почтовые ящики, британские вокзальные часы, блокпосты управления. Иногда Чарли переводит на рельсах стрелки, чтобы слегка изменить маршрут. Но на самом деле ему нравится, что путь следования всегда более или менее одинаков.

Он достает коробку с еще не раскрашенными фигурками, на крышке которой написано: "Американские туристы (сидящие)". Он вынимает мужчину в хомбургской шляпе[28]28
  Хомбургская шляпа (хомбург) – мужская фетровая шляпа с узкими, слегка загнутыми полями и продольной вмятиной на тулье.


[Закрыть] – с квадратным подбородком и уверенным взглядом. Потом с помощью отвертки открывает баночку с коричневой эмалью «Гамброл» и начинает аккуратно раскрашивать шляпу, слегка высунув от старания язык. Поезд продолжает посвистывать и погромыхивать на стыках рельсов, взбирается в гору и несется вниз. Викторианские фигурки безмолвно взирают на проносящийся мимо состав, но никогда им не сесть в эти вагончики.

В одиннадцатом часу в комнату заглядывает Морин. К этому моменту американский турист уже обрел голубовато-серый костюмчик, желтый галстук и белую рубашку. А Морин успела стереть помаду, пудру и тушь и нанести ночной крем, теперь она была похожа на бледное привидение.

– Тебе принести какао, Чарли?

Ему тут же представился темный кружок молочной пенки, совсем неаппетитный. Он отказывается, ему бы сейчас пивка, хоть бы и "Дабл Даймонд". Ему муторно, будто с перепоя. Опохмелиться бы. Но магазин уже закрыт. И лавчонки на углу – тоже, по средам они закрываются раньше, в пять.

– А печенье?

– Какое?

– "Ройал скот", есть еще несколько штучек "Ричти", но они черствые.

Чарли разочарованно мотает головой. Он надеялся, что она купила песочные "пальчики".

– Я еще немного посижу.

Морин уходит. Она всегда ложится раньше, и, когда Чарли в своей фланелевой пижаме в полоску цвета вареного ревеня укладывается рядом, она уже спит. Спит, легонько похрапывая, что ничуть не мешает ему засыпать, но почему-то раздражает. Вообще-то Чарли сегодня хотел дождаться двенадцати, посмотреть результаты выборов, но чувствует себя совершенно измотанным. Он закуривает очередную сигарету и снова гонит по рельсам поезд. Потом еще. 14 еще. Ну ладно, поиграл, и хватит…

Щелкнув выключателем, он выходит и заглядывает в кухню и холл, проверить, везде ли погашен свет. Везде. Только свет от оранжевых уличных фонарей заливает комнату. Глубокие, похожие на лужи, тени расплескались у подножья дивана. Чарли разворачивается и хочет затворить дверь, но не тут-то было: деревянный косяк разбух, но Чарли, чуть ее приоткрыв, снова и снова пытается втиснуть дверь в проем, он не удивится, если сейчас между деревянным косяком и дверью вдруг вспыхнет искра…

Чарли бредет в ванную. "Туалетный гарнитур", выписанный Морин по каталогу, совсем не в его вкусе, но тут ее королевство, ее территория, и он помалкивает. Раз ей нравится, пусть. Целый ярко-синий комплект из толстой лохматой синтетической пряжи, взъерошенные обрезки которой похожи на червяков. Чехол для крышки унитаза, ролик для бумаги, накидка для мусорного ведра, коврик перед стульчаком, который Морин запрещает называть стульчаком, только унитазом. И всякий раз поправляет Чарли, когда он оговаривается.

Ярко-синие червячки выглядят необыкновенно живыми, кажется, они сейчас расползутся по всему дому, по мебели в холле, по желто-рыжим тюлевым занавескам, по трехслойному стеганому пуховому одеялу, отделанному кокетливой оборкой из терилена, по соломенным шторкам, расписанным цветами – в китайском стиле. В один прекрасный день они будут копошиться всюду, эти синие червяки. И тогда вся эта разномастная, разностильная начинка квартиры наконец обретет абсолютную гармонию, и все эти еле уживающиеся друг с другом вещи утратят слегка агрессивную обособленность.

Чарли останавливается рядом с зеркалом и начинает искать свою зубную щетку. На поверхности ее нигде не было видно. Он открывает шкафчик. Флаконы с мужской туалетной водой: "Берли", "Хаи карате", "Натуральный табак". Они подарены ему несколько лет назад и, скорее всего, простоят закупоренные еще лет десять. Гигиенические прокладки Морин. Хорошо бы, конечно, она держала их отдельно. Но в браке, как и в жизни вообще, не все складывается, как хочешь. Запросы должны быть разумными.

Триптофан, Морин принимает эти таблетки от нервов. Каламин, мазь от сыпи у него на заднице, – это уже его. Таблетки Морин для сжигания жира. По мнению Чарли, от них не больше толку, чем от ее утренних пробежек и тщательного подсчета калорий. Впрочем, ему-то что, пусть себе бегает и голодает. Пузырек с болтушкой от бородавок, гель от язвочек во рту, которые Мо очень нервируют. На нижней полке валяются мази Роберта от прыщей и угрей. Но где же все-таки зубная щетка?

Чарли закрывает шкафчик и снова разглядывает себя в зеркале. Он еще ничего. Никаких залысин. Морщины, конечно, но их меньше, чем у многих его ровесников. Глаза чуть потускнели от выпивки, одна ко пока не выцвели, синие. Пожалуй, он выглядит не хуже своего младшего братца.

Тут Чарли случайно, боковым зрением замечает щетку. На коврике рядом с унитазом, она почти не видна под спутавшимися синтетическими червяками. Чарли вызволяет щетку, на щетину налипли синие волоски. Вполне вероятно, что в коврик впиталась моча, и теперь она попала на его щетку. Роберт мог и промахнуться мимо унитаза, это он запросто. Чарли с досадой выбрасывает щетку в ведро, утром придется купить новую.

Он усаживается на стульчак и тужится, но никакого результата. И во рту поганый привкус. В памяти его всплывает старая реклама пасты СР, фирмы Тиббс": тюбик протаскивают сквозь кусок льда, и он взрывается, исторгнув сияющую изморозью пасту; эх, хорошо бы и ему так прорваться сквозь ледяную кору жизни. Только с чего он взял, что жизнь у него ледяная? Она у него еще тепленькая. А это самая оптимальная для него температура.

Чарли поднимается и натягивает брюки, но не застегивает, все равно сейчас надевать пижаму. В правой руке он держит чашку с водой (ночью часто пересыхает во рту), в левой – недочитанный роман Сидни Шелдона.

Проходя по холлу, он чувствует, как брюки медленно, но неотвратимо сползают вниз. К тому моменту, когда он причаливает к двери спальни, где его ждет равнодушная спящая Морин, пригревшаяся под териленовым одеялом, брюки мотаются уже на уровне икр. Не дожидаясь, пока они свалятся окончательно, он продолжает идти мелкими шажками. Вид, конечно, дурацкий, но Чарли лень скидывать эти чертовы штаны. Он чувствует, как член его твердеет, не сказать, чтобы сильно, но ощутимо, это оттого что трусы при таком мелком шаге трутся о мошонку.

И в этот момент, как назло, из своей комнаты выходит Роберт в потрепанных джинсах, прямо на голое тело. Чарли старается не смотреть на сына, пока тот изучает его с головы до ног. Роберт ничего не говорит, просто с непроницаемым видом рассматривает Чарли, брюки которого успели сползти на лодыжки. Роберт открывает рот, чтобы достойно прокомментировать это зрелище, но, вспомнив просьбу матери наладить с отцом мирные отношения, сдерживается.

– Хочешь посмотреть результаты выборов? – небрежно спрашивает Чарли, чувствуя, как вспыхивают его щеки.

– Нет, – отвечает Роберт. – А ты голосовал?

– Разумеется. А ты?

– Очень мне нужны все эти придурки!

– По-моему, они рассчитывают как раз на таких, как ты.

Роберт опускает глаза. Чарли вдруг понимает, какой у него идиотский вид. Пожалуй, дебаты о выборах лучше отложить…

– А меня что-то совсем разморило, пойду лягу.

– Спокойной ночи, па.

– Спокойной ночи.

– И знаешь, папа…

Чарли чувствует, что меч войны вот-вот будет извлечен из ножен, и внутренне готовится к атаке. Он чувствует, как лодыжки его слегка саднят, натертые сползшими брюками. Роберт конечно же не упустит столь замечательный повод поиздеваться.

– Желаю тебе приятных снов.

– Хорошо бы.

Роберт уходит.

Почувствовав облегчение и даже благодарность, Чарли пытается открыть дверь, нажимая запястьем (поскольку пальцы его заняты стаканом) на ручку. После нескольких попыток это ему удается, и он входит в полутемную комнату, освещенную лишь маленьким белым ночником в изголовье кровати. Он ставит стакан на пластмассовую столешницу туалетного столика, потом кладет туда же книгу, потом быстро раздевается, запихнув трусы и майку в плетеную корзинку для грязного белья. Запихивая, замечает на трусах еле видные коричневые полоски, не хотелось бы, чтобы Морин тоже их приметила. Одна надежда: что она уже привыкла делать все автоматически, не вникая и ни на что не глядя.

Пижама свежая, тепленькая после сушильного шкафа. Это радует, потому что в комнате промозглый холод. Чарли мысленно клянет дармоедов чиновников, которые не в состоянии обеспечить исправность элементарного бойлера. Чиновники, начальство типографии и правительство – доблестная троица, которая портит ему жизнь.

Улегшись, Чарли нежно гладит волосы сладко посапывающей Морин, привычная, почти машинальная ласка. Его взгляд натыкается на аккуратно сложенное красное вечернее платье, надетое сегодня для просмотра "Далласа", и оно вдруг напоминает ему взятые крупным планом алые сочные губы Сью Эллен. И тут лоза его воображения вдруг порождает дивные цветы желания и полноценной эрекции, и его давно постящийся член вот-вот выплеснет семя прямо на простыню. Это теперь довольно редко случается, непредсказуемая капризная прихоть его естества, которую ему приходится удовлетворять самому, воровато мастурбируя под прикрытием простыни, правда, обычно он успевает заранее подстелить бумажное, в цветочек, аккуратно оторванное от ролика кухонное полотенце, которое потом спускает в унитаз. Есть еще вариант: он достает из-за ящичка с инструментами припрятанные от Морин журналы "Только для мужчин" и "Пентхаус", запирается в уборной – и понеслась душа в рай…

Но сейчас Чарли решил задействовать Морин, хотя она уже спит, ничего, он ее уже несколько месяцев не беспокоил. И вот результат – все сильнее давит растущее разочарование, бремя неудовлетворенности. Он даже подумывает иногда заскочить к проституткам, но трусит, боится подцепить герпес или показаться слишком стыдливым. Ведь теперь это как-то даже неприлично, теперь вокруг – полная вседозволенность. Нет, мир определенно помешался на сексе.

Чарли действует уверенно, почти машинально, ведь столько раз все отрепетировано. Сначала ласкает груди, довольно скромного размера, не больше чайных кексов, затем целует шею, еле слышно постанывая, чуть прихватывая губами и посасывая кожу. Он чует запах ночного крема Морин и запах мятной зубной пасты. Решив, что прелюдию можно и завершить, он протискивает руку между ног. Ладонь его была встречена абсолютной сушью, а ляжки ни на дюйм не разомкнулись. Морин опять начинает тихо похрапывать, очень похоже на мотор тягача где-то на дальней улице, притворяется, что ли? Наконец Морин слегка пошевелилась и начала вяло отзываться на его прикосновения, это уже хоть что-то, и он ей благодарен. Раньше, когда все было закончено, он чувствовал, что нужно что-то сказать, но вечно не мог найти подходящих слов, из-за этого всегда в душе оставался горький осадок потери.

Но сейчас проблема была в том, что ему никак не кончалось. Он начал снова думать о Сью Эллен: Сью Эллен и Люси Эвинг в его постели, Джей Ар и Бобби. Все эти персонажи даже не подозревают, восседая на своих сияющих высотах, что некий Чарли Бак затащил их, телевизионных кумиров, в свое любовное гнездышко в жалком муниципальном курятнике.

Он представляет, как вскарабкивается на Морин (она же Сью Эллен) и пытается ее взять, несмотря на то, что эта симулянтка притворяется спящей. Эрекция скоро совсем уже его доконает… надо что-то срочно предпринять, немедленно… Он должен почувствовать себя мужчиной, черт возьми…

Чарли продолжает поглаживать и теребить розовую промежность Морин, вообразив, что эти розовые припухлости и лепестки принадлежат взращенному Голливудом гомункулу, роскошной блондинке Люси Эвинг, что это ее точеное, упругое пышногрудое тело прижимается к его окаменевшему от напряжения телу… А Сью Эллен наблюдает за ними, завороженная накалом кипящей страсти. Чарли вдруг чувствует некоторую робость, а потом и стыд, оттого что до сих пор не постиг все тонкости причудливой женской анатомии. Лишь дважды на протяжении всей их совместной жизни, когда они были моложе и Морин щедрей ласкала его прежде такой мускулистый гладкий торс, он вроде бы угадывал, где оно, то заветное местечко в прихотливом бутоне розовой плоти… лишь тогда тело ее непроизвольно выгибалось и трепетало, а дыхание становилось неровным. Ему подумалось, что надо было бы спросить у нее, где именно нужно гладить, и заодно запомнить координаты, чтобы потом доставлять ей удовольствие, но вопрос застревал у него в горле, его душил стыд, который слишком часто сопровождал их интимные отношения.

Чарли снова принимается поглаживать груди Морин, воображая их более пышными и упругими, на этот раз он теребит соски, легонечко потискивая их большим и указательным пальцами, потом снова целует шею. Свежих идей по части любовной игры в голову не приходит, ответа же на его ласки по-прежнему никакого. Роскошная Люси вдруг тает на глазах, превратившись в неровно заломленную складку на простыне, и внимание воображаемой Сью переключается на что-то другое. Чарли нервничает еще больше. Эрекция не проходит. А Сью Эллен даже не смотрит в его сторону. Стараясь не пыхтеть, он усердно себя массирует, но неистово пульсирующая в паху кровь начинает мягко откатывать вспять, в океан тела, унося с собой восхитительное томление. Морин, сладко всхрапнув, переворачивается на спину, к уголку ее рта прилипла какая-то мошка.

Пока желание окончательно не ушло, Чарли усиленно разогревает себя более смелыми воображаемыми картинками. Он снова представляет Люси, на этот раз с ней развлекается стонущий Джей Ар, пристроившийся, как кобель, сзади, долбит своим нечеловеческих размеров болтом ее попку. Сам Чарли никогда не предлагал Морин анального секса, но попробовать хотелось, хотя одновременно при мысли о таком способе он чувствовал отвращение. Сью Эллен тоже тут, смотрит, устроившись на стуле рядом с туалетным столиком, ноги ее широко раздвинуты, она онанирует, лаская себя изящным указательным пальчиком с длинным красным ноготком. Восстановленная по крохам и дополненная картинка оказывается эффективной: опавший было член снова в боевой готовности. Джей Ар близок к оргазму, физиономия его пылает и лоснится от пота. Пугающе лохматые брови то вздымаются, то нависают над глазами. Люси дышит все надсадней. Ей мало, мало, ей нужно еще. Чарли тоже наддает себе жару, надеясь не упустить кульминационный момент, вовремя сжать пальцы. И очень скоро напряжение разряжается вожделенным взрывом. Вся воображаемая компания из "Далласа" растворяется в воздухе, слившись с фактурой одеяла. Он лежит и ждет, когда восстановится дыхание, а потом надо сходить на кухню за бумажным полотенцем.

И тут Морин внезапно потянулась, и рука ее легла на живот Чарли, прямо на лужицу спермы. Она сразу же, как будто вовсе и не спала, резко садится, в ужасе уставившись на свою ладонь, ничего не понимая… Стекающая к краю ладони жидкость каплями срывается вниз. Все сильнее ощущается специфический солоноватый запах.

Чарли остается только униженно оправдываться:

– Я… знаешь… такое иногда приснится. Это все из-за сна…

Смущение на лице Морин сменяется еле заметным отвращением, которое было бы более откровенным, если бы она не знала, что Чарли смотрит на нее – будто всеми брошенный несчастный подросток. Она с усилием выдавливает одну из своих фирменных улыбок, которой пользуется крайне редко: это сердитая и одновременно прощающая улыбка, их в принципе невозможно соединить, если ты не родился Морин… Но улыбка получилась не очень убедительной, Морин не удается скрыть отвращение.

– Прости меня, – говорит Чарли, не решаясь посмотреть ей в глаза.

Он продолжает лежать, не представляя, что же делать дальше, чувствуя, как лужица скатывается с живота в постель, как миллиарды несостоявшихся младенцев растекаются по бескрайней пустыне териленовой простыни.

Морин, ничего не ответив, вылезает из кровати. В этот момент свет фар проезжающей машины врывается в комнату, и Чарли видит ее лицо, напрягшееся и грустное, без тени улыбки. Она уходит. В ванную, наверное, куда же еще, идет отмывать руку. Он понимает, что она заодно дает ему шанс ликвидировать неловкость. Времени у Чарли не так много. Он вскакивает, откинув простыню, выхватывает из корзины грязные трусы и насухо вытирает живот. Потом трет простыню, заранее зная, что все равно останется пятно, которое к утру пожелтеет, непреложное доказательство его позора.

Это все блядские проделки Сью Эллен, как же он ее ненавидит! Он нащупывает полиэтиленовый пакет, лежащий в корзинке для мусора, слава богу, пустой. Он запихивает в него трусы, крепко завязывает верх и пихает пакет в карман куртки, висящей в шкафу. Утром он от него избавится.

Когда Морин возвращается, он лежит не шевелясь, делая вид, что уснул. Именно этого от него и ждали. Со временем (при условии тактичного молчания) этот позорный эпизод будет восприниматься не так остро. Жаль только, что всякие неприятные эпизоды накапливаются, оставляют на жизни грубые рубцы, неприятные минуты мало-помалу складываются в годы. Спустя какое-то время дыхание Морин делается более мерным и шумным. Чарли прислушивается до тех пор, пока не убеждается, что она действительно спит. Сам Чарли теперь точно не сомкнет глаз, где уж тут… все его тело ликует, переполненное эндорфинами, ему хорошо.

Но постепенно где-то в глубине груди начинает набухать комок злости. Чарли чувствует, что его унизили. Он нормальный мужчина с нормальными сексуальными потребностями. Что тут крамольного? В конце концов, он имеет право… Этого бы не произошло, если бы она вела себя по-другому. Если бы не эта безнадежная сухость. Не женщина, а ледышка. При слове "ледышка" ему снова вспоминается тюбик пасты, придавленный толщей льда. Только теперь он понял глубинный смысл этой рекламы, вот тебе и морозная свежесть.

Очень осторожно, стараясь не разбудить Морин, он выбирается из-под одеяла. Черт возьми, вся пижама промокла! Он тихонько подходит к двери и выскальзывает из спальни.

Пижама прилипла к животу, гнусновато. Он думает о том, как бездарно "обсопливился", о пережитом унижении, о том, что весь мир стал неуправляемым и летит в пропасть. Инфляция. Десятичная система. Чокнутые левые.

Потом он вдруг остро осознает, что только что оскорбил собственную жену. Ему хочется забыться.

Чарли закуривает и включает телевизор. Вот они, "Выборы-79", с Дэвидом Димблби и Робином Дэем. Надо же, никаких помех, абсолютно четкая картинка. Он открывает кухонный шкаф, пытаясь отыскать хоть какую-то выпивку. Нашлось только немного "Адвоката", остался с прошлого Рождества. Он противного желтого цвета и здорово загустел, но Чарли все равно. Он наливает себе в стакан, высоченный, разрисованный сценками из девятнадцатого века: кареты, запряженные лошадками, лошадки несутся куда-то. Лошади и ливрейные лакеи совсем как живые, с каким завидным азартом эти экипажи мчатся по дороге…

Чарли усаживается перед экраном. Публика в студии очень взбудоражена. Роберт Маккензи демонстрирует кривую роста своих результатов, на его лице написано торжество и прямо-таки детская радость. Ей-богу, как можно себя накрутить…

Два часа ночи, Чарли потягивает из стакана "Адвокат". Политики от каждой партии по очереди комментируют ситуацию, кто что думает. Время от времени показывают вчерашние кадры с Тэтчер, возле одной из школ в районе Финчли[29]29
  Финчли – административная единица, часть так называемого «Большого Лондона», в который помимо Лондона входят и части нескольких графств.


[Закрыть], она там баллотировалась.

Чарли нравится, как она прикрывает глаза, изображая предельное внимание, и по-птичьи склоняет голову набок. Смешная, чуть старомодная прическа придает ей обыденный вид, очень располагающий: вроде бы она самая обыкновенная женщина. Чарли нравится ее живая мимика, постоянно изменяющееся выражение лица – отличная деталь имиджа, бьет прямо в яблочко. Очень достойная и респектабельная дамочка. Но лучше бы она никуда не лезла, только бабы им не хватало…

Ее обступила свора других баб: пихают ее, норовят оттолкнуть, трясут плакатами, на которых написано: "Долой Тэтчер", "Мы за женские права, а не за правых женщин". Ах какие остроумные, какой тонкий каламбурчик![30]30
  Английское слово «правый» означает еще и «правильный».


[Закрыть] Сколько ж их набежало… сборище лесбиянок. Ярость на женских лицах пугает его. Как хорошо, что его жена нормальная баба, без всяких вывертов.

В три часа становится ясно, что лейбористы, на которых ставил он, проиграли. Причем в его собственном округе – с колоссальным отрывом. Представитель консерваторов набрал больше на полторы тысячи голосов. Доигрались, деятели, но Чарли не особо расстроен, он наслаждается разыгрывающимся спектаклем, теперь, кто бы что ни доказывал всему миру, правда стала явной. Но профсоюзные боссы с такими рожами позируют перед камерой, будто они уже прорвались в кабинет министров, почти не нервничают, уверены, что все скоро вернется на круги своя. Бодрячок Каллаген улыбается, как будто ничего особенного не происходит. Хотя кривая голосов Солнечного Джима продолжает ползти вниз.

Ладно, думает Чарли, этой стране действительно не помешают перемены, небольшая встряска. Он с удивлением замечает, что слегка захмелел. "Адвокат" приятно греет желудок. Он выкуривает три сигареты, одну за другой. В их квартире постоянно пахнет сигаретным пеплом, тушеными овощами, чаем и выхлопными газами. А в данный момент еще и разлагающимся на улице мусором, и, хотя окна плотно закрыты, вонь просачивается внутрь.

Снова на экране миссис Тэтчер – в своем округе. У нее вид строгой мамы, такая, конечно, не могла не понравиться. Дорогу другим, теперь их черед. Таковы законы равновесия. Она поворачивается и улыбается "на камеру". Она элегантна и приятно взбудоражена. Но Чарли знает, что жизнь еще собьет с этой дамочки весь ее гонор.

Он выключает телевизор, допивает "Адвокат" и бредет в спальню, надеясь, что Морин еще не проснулась. Ему не хочется, чтобы она учуяла, что от него пахнет спиртным. Она считает, что он слишком много пьет. В принципе он с ней согласен. Надо будет пореже прикладываться. Небольшие перемены и ему не повредят.