Текст книги "Могильный червь (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

Но Генри уже шел по коридору, и голод вспыхнул в нем, как кровь, брызнувшая на острый клинок.

– Если ты что-нибудь скажешь, старый хрен, я верну тебя туда, где нашел...

(Аха-ха-ха)

Из столовой он слышал, как мать Роуз и тетя Лили – теперь уже освобожденные отсутствием Олдена – обсуждали, как им нравится чувствовать на себе мужские руки, какая темная и греховная радость в этом ощущении.

(лицо, Генри, лицо)

Когда он вернулся туда, он стянул лицо матери Роуз, которое было ничем иным, как кожистой маской мертвой кожи с прикрепленным скальпом. Без него она превратилась в ухмыляющуюся мумию с полым носом, челюсти которой распахнулись, словно в крике.

Натянув маску, он сказал голосом своей матери:

– Итак... на чем мы остановились?

33

После двух рюмок и трех кружек пива Стив Круз начал ощущать, как боль и неуверенность слоями оседают, словно лед. Он был в спорт-баре "Веселый Роджер" на Элм-стрит, почти задыхаясь после того, как "Тигры" обрушились на "Кардиналов", а Верландер нанес еще один удар. Bсе места в Комерика-Парк были распроданы, и он не видел такого в последние годы, начиная со славных дней 1984 года на Тайгер-Стадиум. Казалось, что Детройт просто может сделать это в этом году, что надежды и молитвы болельщиков просто могут быть услышаны, и с Кабрерой на борту это просто может случиться.

Вот и повод для праздника.

И хотя Стив втайне был доволен, и алкоголь смазал его полозья, его мысли все еще были сосредоточены на Таре. Кем она была. И, возможно, то, во что она превратилась.

Вот почему он пришел в "Веселый Роджер".

Эскапизм.

И не было более чистой формы эскапизма, чем пиво и бейсбол. В баре было немного светло, и если не считать нескольких шумных фанатов "Тигров", которые в тот день ушли с работы и пришли в бар за пиццей, бейсболом и хорошей выпивкой, было довольно тихо. Что вполне устраивало Стива. Всякий раз, когда у него что-то было на уме, его рот не работал так хорошо, и потерянное искусство разговора было действительно потеряно. Только он в конце бара, хулиганы в задней комнате. Несколько брызнули между ними. Чак Финчли ухаживает за баром. А старый добрый Финч вообще почти ничего не говорил, что делало его отличным барменом.

Теперь, когда игра закончилась, оставалось только думать.

Именно этого Стив и хотел избежать в "Веселом Роджере".

Вот он, тридцатитрехлетний мужчина, преуспевающий в карьере. Хорошая машина. Хорошие игрушки. Деньги в банке. Он решил, что может многое предложить парню, который появился в городе шесть лет назад в ржавой "Тойоте" без горшка для мочи и окна, чтобы выбросить его. Он получил работу в "Northern Financial", укрепил свое положение потом и решимостью, и теперь он был партнером. Все шло хорошо. И до сегодняшнего дня он был совершенно уверен, что влюблен в прекрасную девушку, а она в него, и со временем они поженятся, заведут хозяйство, и будут жить долго и счастливо. О, он все еще был влюблен в нее, но не имел ни малейшего представления о том, что она чувствует или даже думает, и начинал сомневаться в своих планах относительно маленького розового домика с белым забором и всеми сопутствующими аксессуарами.

Потому что, честно говоря, он больше не знал, кто такая Тара.

И какая-то его часть думала, что он не хочет этого знать.

Какой-то сумасшедший, полусумасшедший механизм выживания включился, желая, чтобы он спас свою жизнь, прежде чем она сгорит. Он чуял беду, опасность и пытался отвлечься от всего этого, пытался заставить вспомнить жизнь, когда бейсбола, пива и пиццы было достаточно. Но также и мир, который давным-давно был затоплен, очищен поднимающимися водами эмоций и привязанностей.

– Я не уйду, – сказал он, чувствуя, как его голос проникает прямо в грудь. – Я никуда не поеду. Только не после такого долгого перерыва.

– Что? – cказал Финч, глядя на рекламу "Курс".

– Говорю, что мне не помешает еще одно.

Финч принес пиво "Бутон", открыл крышку и забрал деньги.

Стив поблагодарил его.

Так много он вложил в эти отношения с Тарой. Туго натянутую проволоку, по которой он иногда ходил вокруг нее, перепады настроения и упрямое упорство, когда дело касалось правильного воспитания ее младшей сестры. Стив мирился со всем этим, зная, что рано или поздно Лиза уйдет со сцены и уедет в колледж или найдет где-нибудь работу, и тогда они останутся вдвоем. Это стоило того дерьма, – подумал он. Потому что он был не из тех парней, которые легко влюбляются, но когда он влюбляется – берегись. Тара ухаживала за ним изначально с решимостью, которая напугала его больше чем немного. Но когда пыль улеглась, он решил, что ему чертовски повезло с ней.

Хотя даже сейчас такая привязанность откровенно пугала его.

Возможно, это была вина Меган.

Потому что до того, как он бросился в Биттер-Лейк, поджав хвост, в Милуоки жила девушка по имени Меган. Она была полной противоположностью Таре: маленькая, миниатюрная, светловолосая. Нужно было хорошенько пнуть ее, чтобы она сказала "бу"... в отличие от Тары, которая ежечасно кипела от дюжины противоречивых эмоций. Меган была сильно закрыта. Так плотно, что даже не было видно, что происходит внутри. И вот однажды, казалось бы, без всякой причины, Меган сдалась. Она упала на пол круглосуточного магазина, и ее пришлось вытаскивать двум парамедикам. Физически с ней все было в порядке. Она просто была матерью всех панических атак и потеряла контроль. После этого она не выносила толпы людей. Потом она отказалась выходить на улицу. Затем отказалась выходить из своей спальни. В какой-то момент она перестала есть и мыться, и у нее случился полный нервный срыв.

Стив держался там все это время.

Целый год он висел там.

Но Меган так и не пришла в себя. Не совсем. Все тайные страхи и тревоги, которые она так старательно скрывала всю свою жизнь, вырвались наружу. И они больше не вернулись обратно. В последний раз Стив видел ее, когда ее отец отвез ее в частную психиатрическую клинику в Иллинойсе.

И сидя там, в "Веселом Роджере", Стив все еще видел этот взгляд в ее глазах. Как будто она заглянула прямо во внутреннее, неистовое смятение своей собственной души, увидела свое истинное лицо, и оно уже никогда не будет прежним.

Что действительно пугало его, так это то, что у Тары был такой же взгляд, когда он посетил ее сегодня.

И что именно он думает по этому поводу? Он не знал наверняка, только то, что это слишком сильно напоминало ему ситуацию с Меган, и мысль о том, что это безумие случится с Тарой, была винтом, медленно вращающимся в его животе. Он не думал, что сможет снова пройти через такое. И какова вероятность, что он влюбится в двух разных женщин и они обе сойдут с ума? Шансы, казалось, были полностью против этого. И все же у него было ужасное, неотвратимое чувство, что это происходит.

И судя по словам Тары, на этот раз все может быть еще хуже.

Меган потеряла его, став совершенно нефункциональной во всех смыслах этого слова. Но с Тарой это был немного по-другому. Она казалась функциональной, возможно, слишком функциональной, слишком целеустремленной, слишком зацикленной. Как будто было что-то, на что она нацелилась, и ничто в этом мире или вне его не могло помешать ей достичь этого.

Господи.

Но Стив знал, что в ее глазах читается смертельная напряженность. Она могла смотреть на тебя, но не видела. Она смотрела сквозь тебя, сквозь стены, мебель и весь мир в целом... смотрела на что-то там, снаружи. Что-то такое, от чего она не осмеливалась отвернуться, если можно было поверить в эту чушь, которую она несла.

Она сказала несколько вещей, которые не только не имели смысла, но и были совершенно тревожными. Там были существа, утверждала она, которые ждали, когда ты расслабишься, чтобы они могли подкрасться и схватить тебя, застать врасплох. Нельзя ослабить бдительность. Она казалась почти воинственной по этому поводу.

Монстры, – сказала она.

Что, черт возьми, это значит? Может быть, это какая-то символическая или метафорическая вещь, воплощение жизненной чепухи? Монстры?

Монстры, Стив. Гребаные монстры. Когда гаснет свет, появляются монстры.

Боже правый!

Стив одним глотком проглотил пиво, никогда в жизни не чувствуя себя таким беспомощным. Даже история с Меган не поразила его так сильно. Потому что, честно говоря, это исходило изнутри Меган, но эта история с Тарой... он не думал, что это не было столько внешним влиянием, сколько внутренним.

Он был в отчаянии.

Нервный.

Слепой человек, шарящий в темноте. Он хотел помочь Таре, помочь ей пройти через все это, но с чего начать? Ему что-то было нужно. Точка отсчета, а у него даже ее не было.

Никто не может мне помочь, Стив. Это джунгли. И там темно.

– Эй, Финч, – сказал он.

– Что-нибудь еще, приятель?

– Еще одно пиво.

– Ладно.

Когда сомневаешься, – подумал Стив, – будь умницей и облажайся.

34

Телефонная будка.

Тара стояла и ждала, холодный ветерок дул с Биттер-Лейк и шелестел опавшими листьями вокруг пляжного домика. Она посмотрела на часы. Она пришла вовремя. Он сказал, что в 21.30. Без сомнения, он заставит ее ждать, немного покрутит нож в ней, потому что это доставляет ему удовольствие.

Звони, – подумала она.

Пляжный домик стоял на поросшем деревьями клочке земли, который вдавался в озеро. Там не было ничего, кроме пляжа, дома, холодной воды, плещущейся о песок. Она не могла представить себе более пустынного места, чем это. Летом здесь было многолюдно, но как только осень придавала листве румянец, становилось пустынно. Мертвенно.

Она закурила, свет от ее зажигалки почти ослеплял в темноте.

Она прислушалась к шуму воды, разбивающейся о песок, услышала далекий крик какой-то озерной птицы. Это прозвучало печально, как-то странно. Подул ветер, и по спине у нее пробежал холодок.

Позади нее вилась дорога, соединявшая пляж с парком Лайман. Она могла видеть его там, несколько уличных фонарей отбрасывали пятнистый свет в пещеристую, угрюмую темноту. Пустые скамейки. Заброшенная детская площадка. Военный мемориал. Все столы для пикника были убраны. Там не было ничего, кроме фонарей вдали, больших дубов и вязов, поскрипывающих на ветру, листьев, шелестящих в пожелтевшей траве. Крючки на веревке флагштока отбивали глухой ритм. Одинокий звук.

Тара затянулась сигаретой, начиная ощущать нетерпение, словно зубы, которые грызут ее изнутри.

Зазвонил телефон.

Она потянулась к нему почти рефлекторным движением... затем остановила руку.

Пусть подождет... пусть понервничает.

Голос в ее голове требовал точно знать, что она делает, ставя на карту жизнь Лизы, но она не знала. Только то, что теперь это было больше, чем хищник и жертва, больше, чем жертва и жертва... границы медленно размывались. Может быть, пришло время Бугимену узнать это.

Но Лиза... Господи, у него же твоя гребаная сестра!

Тара подняла трубку. Трубка холодно прижалась к ее щеке.

– Я здесь, – сказала она без малейшего намека на нервозность в голосе.

– Почему ты долго не отвечала? – спросил Бугимен, и она почти почувствовала его горячее и зловонное дыхание на линии. – Когда я звоню, ты должна быстро отвечать. Тебе лучше даже не думать о том, чтобы ебать мне мозги, Тара. Это моя игра, а не твоя. Я устанавливаю правила. Делай, как я говорю.

– Я так и делаю, – сказала она, выдыхая дым в ночь.

– Смотри, чтобы это продолжалось, – oн помолчал. Раздался резиноподобный звук, как будто он прикусил губу. – Все дело в доверии, Тара. Насчет выполнения обещаний... ты это понимаешь?

– Да. Я понимаю. Я всегда держу свои обещания. Всегда. И я ожидаю, что другие сдержат свое обещание.

Как и раньше, его дыхание участилось. Животное, почуявшее опасность.

– Послушай меня, сука. Не смей мне угрожать. Если ты меня разозлишь, я убью твою сестру. Я отрежу ей сиськи и пришлю их тебе. Ты меня понимаешь?

Тара ощетинилась, но не вздрогнула.

– Да. Я только хочу, чтобы ты меня понял. Ты сказал, что если я буду играть в эту игру так, как ты хочешь, ты вернешь мне мою сестру. Я буду играть. Именно так, как ты скажешь. Я сдержу свое обещание. И тебе лучше сдержать свое. Я сделаю все, что ты хочешь, чтобы это ни было, но я хочу, чтобы моя сестра вернулась живой и невредимой. Вот в чем дело. Я не отступлю от своего обещания, и тебе лучше не отступать от своего.

Это потрясло его, дыхание стало очень тяжелым, почти хриплым. Он издавал влажные, хриплые звуки, как будто во рту у него было слишком много слюны.

– Ты мне не угрожай, сука! Ты гребаная тупая пизда! У меня твоя сестра! Я здесь главный! Это я командую!

– Заткнись, – сказала она, и он повиновался.

Немедленно.

Возможно, дело было в ее тоне, но его кнопки наверняка были нажаты, и он действовал соответственно. В ней поднялся страх, что он может повесить трубку, но он этого не сделал.

– Я тебе не угрожаю. У нас игра. И мне нужна моя сестра. Ты отдашь ее мне. Если ты не... – Тара замолчала, чувствуя, как внутри нее закипает что-то горячее и черное. – ...если ты этого не сделаешь, я приду за тобой. Я очень терпелива. Я могу ждать годы, чтобы найти тебя, но я найду тебя. Я не буду обращаться в полицию. Только ты и я. Это мое обещание. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Она ожидала, что он будет разглагольствовать и бредить, и несколько раз в наступившей тишине он начинал очень тяжело дышать, скрипя зубами и издавая что-то вроде низкого рычащего звука в горле... но он не разглагольствовал.

– Я понимаю, – сказал он почти обиженным голосом. – Теперь мы понимаем друг друга.

Тара не сомневалась, что именно тон ее голоса подрезал ему крылья и вывел из равновесия. Человек, который привык к тому, что его отчитывает женщина. Может быть, его мать. Может быть, его жена или сестра. Было что-то в этом резком, непреклонном, но женственном тоне ее голоса, что остановило его. Тара сделала мысленную пометку.

– Ты ведь сейчас в оркестровой яме, не так ли?

– Нет, это не так.

Тара знала, что он лжет. Теперь в его голосе звучал слабый, почти детский оттенок, как у маленького мальчика, которого поймали за игрой с самим собой. Она посмотрела через озеро в сторону парка. Темная громада оркестровой скорлупы.

– Да, это так. Ты вон там. Я почти чувствую тебя.

– Если ты будешь продолжать в том же духе, Тара, – сказал он, пытаясь вернуть себе самообладание, – твоя сестра тоже что-то почувствует. Она почувствует, как мой нож перережет ей горло.

– Этого достаточно.

Ах, он нашел слабое место и теперь атаковал ее.

– Я могу перекрыть ей гребаный воздух в любое время, когда захочу, Тара. Я могу заставить ее задохнуться там, внизу. Ты хоть представляешь, каково это – задыхаться в гробу под землей? Ты знаешь, как она будет страдать... хватая ртом воздух?

Он должен был заставить ее упасть в обморок от ужаса, заставить молить его о прощении. Но она не умоляла. Она интуитивно чувствовала, знала, кем он был и кем не был, и понимала, что, как и у любой марионетки, есть определенные ниточки, за которые можно дергать, а за другие – нет.

– Расскажи мне об игре.

– На сцене у оркестровой ямы ты найдешь коробку. Внутри коробки находится то, что тебе нужно, чтобы начать играть в игру. Подойди и возьми ее. Подожди у телефона. Я тебе позвоню.

– А что в коробке?

Он захихикал и повесил трубку.

Тара прислонилась к белой дощатой стене пляжного домика и попыталась отдышаться. Было что-то внутри нее, что наслаждалось этим слишком сильно, что утверждало свое господство немного больше с каждым проходящим часом. Но она все еще была женщиной, смертельно боявшейся за жизнь своей сестры, и время от времени это просто сбивало ее с толку. Она чувствовала себя так, словно на нее наступили.

– Соберись, – сказала она. – Мы должны сыграть в игру.

И самое страшное, что он даже не был похож на ее собственный голос.

35

Фрэнк Дюваль вошел в "Веселый Роджер" в плохом настроении.

Это был один из тех дней, когда хочется прыгнуть в самую глубокую яму, какую только можно найти, а потом утонуть в ее грязи.

Фрэнк был строительным подрядчиком. Парень, которому вы звоните, когда строите дом и не хотите проходить через всю эту чушь с отдельными подрядчиками – плотниками, сантехниками, электриками и всеми прочими. Вы звоните Фрэнку, и Фрэнк все организовывает. Ты имеешь дело не с двадцатью людьми, а с одним – Фрэнком.

Дело в том, что рынок жилья уже много лет находился в состоянии спада, и снижение процентных ставок и первичное кредитование не сделали ни хрена, чтобы оживить его. Он был так низко, что его брюхо оставляло следы на земле, а это означало, что все подрядчики, строительные фирмы и торговцы делали все, что угодно, только не продавали своих конкурентов, чтобы получить любую работу, какую только могли. Каждый из них был низкопробным, торгуясь в подвале, и не один подрядчик пытался перекупить своего конкурента. Такова была реальность кризиса. Ничто не сравнится с хорошими, жирными днями, когда было так много рабочих мест, что приходилось буквально отключать телефон, чтобы остановить поток предложений.

Теперь он торговался.

Ты делал тайные, запечатанные ставки, а потом грыз ногти до самых кончиков и надеялся, клялся Богом и святыми, что твоя ставка самая низкая, потому что, если ты не заработаешь немного денег и довольно скоро, банки отберут у тебя не только ферму, но и сам воздух, которым ты дышишь.

На этой неделе он сделал три ставки. Одна из них была посвящена участку малоимущего жилья на восточной стороне Биттер-Лейк. Другая предназначалась для комплекса вспомогательных жилых помещений при клинике Мишн-Пойнт. И третья – за дом для чиновников на дальнем берегу озера, который хотел построить какой-то богатый кот из Чикаго. Это были три хорошие сделки, если их можно было заключить. Они свернутся у тебя на коленях, как уютные толстые полосатые кошки, и будут мурлыкать от удовольствия, пока ты мурлычешь себе. Жилье с низкими доходами финансировалось из федерального бюджета, что означало стабильный денежный поток; жилой комплекс для престарелых был строго корпоративным, большие деньги; а дом для руководителей... ну, у таких парней, как этот богатый феллах, были деньги, чтобы сорить ими.

Значит, Фрэнк был взволнован.

Он видел зеленый цвет. Проблема заключалась в том, что на них претендовали не только местные фирмы, но и подрядчики и фирмы из таких отдаленных мест, как Грин-Бей и Милуоки. Большие, общегосударственные компании, которые могли позволить себе делать низкие ставки, потому что они могли компенсировать это за счет огромного объема бизнеса, которым они занимались. Итак, в этих пирогах было ужасно много больших пальцев. Проект строительства жилья для малообеспеченных семей перешел к строительному кооперативу в Расине. Первый удар. Затем комплекс вспомогательных жилых помещений перешел к крупному подрядчику из Эпплтона. Второй удар. Фрэнку это уже не очень нравилось, а пальцы немного побаливали от того, что он постоянно грыз ногти.

Но он все еще был на коне.

Исполнительный дом мог бы переправить его в Ниццу.

БАМ! Он перешел к одному торговому агентству из Калумет-Сити, которое, как Фрэнк слышал, принадлежало шурину богача, шурин которого, возможно, был связан с очень неприятными людьми в Чикаго, а может, и нет. Конечно, это был всего лишь слух. Но если вы занимались контрактным бизнесом, то слышали много подобных слухов, особенно когда следили за крупными фирмами в Чикаго и Милуоки.

Как бы то ни было, провал три раза подряд.

Вот какой это был день. Мог бы пойти дождь, хотя Фрэнк и так уже отсосал. После того, как он узнал, что провалился, он ехал в течение двух часов в своем пикапе, задаваясь вопросом, нужна ли им фритюрница в "Дейри Куин", полностью осознавая, что в этом мире действительно есть два типа людей: те, у кого это происходит, и те, у кого этого нет.

Поскольку бензин стоил недешево, а федералы еще не успели обложить выпивку налогом, как это было с табаком, он зашел в "Веселый Роджер", взял табурет у стойки, заказал "Пабст" с длинным горлышком и приготовился плакать в свое пиво. Судьба распорядилась так, что он заглянул в бар и увидел там Стива Круза, который, по-видимому, был сильно пьян. Он наслаждался "Дикой индейкой", как будто это было материнское молоко, и громко разговаривал с австралийским футбольным матчем на ESPN.

Ну что ж, разве это не замечательно?

Фрэнк не только лишился сегодня средств к существованию, но и столкнулся с тем парнем, который отбил у него девушку. Мистер Гребаный Бухгалтер Уайтшоу. Фрэнк решил, что он был очень терпелив с этим парнем. Все, о чем он просил, это чтобы Стив и Тара держались подальше от него, потому что они оба возглавляли его список дерьма, который был довольно длинным и довольно исчерпывающим.

Фрэнк допил пиво, подумал о своем и всерьез подумывал о том, чтобы отправиться в новое место, например, к Полли или во французский дом по соседству.

И тут он скорее почувствовал, чем увидел, как глаза мистера Стива Круза остановились на нем.

– Ну вот, блин, и приехали, – пробормотал он себе под нос.

Стив продолжал пристально смотреть на него, но Фрэнк отказывался признавать это, потому что ему просто хотелось выпить в одиночестве и погрузиться в депрессию, что, как он полагал, было дарованным Богом правом каждого американца.

Подошел Финч. Он налил порцию "Дикой индейки" и поставил ее на стойку.

– Вон тот парень, – сказал Финч. – Сказал, что это для тебя.

Фрэнк отхлебнул пиво.

– Я не хочу.

– Он заплатил за это.

– Вылей его.

Финч сделал, как ему было сказано. Так или иначе, для него это не имело особого значения, если за это заплатили. Он отошел, сказал Стиву и вернулся к игре.

Фрэнк почувствовал, как внутри у него все напряглось, потому что он чувствовал, что старый Стив действительно наблюдает за ним. У парня не хватало ума понять, когда надо уйти. Некоторые парни были такими же. И тут Фрэнк подумал, что он был очень добр ко всему этому. Стив забрал Тару, или Тара забрала Стива, как бы там ни было, но он не взбесился по этому поводу и не избил парня или что-то вроде этого.

Теперь Стив понял, что этого недостаточно.

Фрэнк сделал еще один глоток, чувствуя, как напряжение между ними нарастает, словно кто-то только что воткнул вилку в стену. На мгновение ему вспомнилось, как днем он видел Стива на Кросс-стрит, как будто в его глазах происходило что-то плохое.

Стив уже подходил.

Конечно, он был спокойным парнем, но алкоголь все изменил. Он вырастил целый набор и хотел, чтобы Фрэнк увидел, насколько велики эти сосунки.

Фрэнк закурил сигарету и выпустил дым через ноздри.

– Брось, Стив, – сказал он. – Я оставил тебя в покое. Просто сделай то же самое.

– Я только что купил тебе рюмку, Фрэнк. Это не было проклятым оскорблением.

Фрэнк по-прежнему не смотрел на него.

– Просто по-дружески?

– Конечно.

– Ну, я не просил этого.

Стив не шевельнулся. Фрэнк чувствовал исходящий от него запах спиртного и еще что-то другое. Что-то подлое ждало, чтобы это случилось.

– Ты просто засранец, Фрэнк.

– Бывает.

– Неудивительно, что Тара от тебя устала.

Наконец Фрэнк посмотрел на него.

– Так же, как она устала от тебя, Стив?

– Ты не знаешь, о чем говоришь.

В его глазах снова было то же выражение, что и сегодня на Кросс-стрит: боль. Настоящая глубокая боль, как будто его лучший друг не просто умер, а покончил с собой и заставил Стива смотреть.

– Я пришел, я пытаюсь быть дружелюбным, я пытаюсь быть взрослым, а ты... ты должен играть в эту многострадальную чушь. Я не отбивал у тебя Тару, ты гребаный засранец. Тара бросила тебя. Вот и все. Почему ты не можешь просто принять это и идти дальше?

– Да пошел ты, Стив, – сказал он ему. – А теперь повернись и отойди от меня, потому что от одного твоего вида меня тошнит.

Фрэнк сразу понял, что на самом деле он не ненавидит Стива. Нет, его рот говорил разные вещи, и его гордость была задета, и проблемы давили на него, и он просто вымещал свою злость на бедняге. Он понимал это, но не мог заставить себя сказать об этом Стиву. Он просто хотел, чтобы его оставили в покое. Больше он ничего не хотел.

Теперь Финч наблюдал за ними очень внимательно. "Веселый Роджер" имел свою долю драк в далеком прошлом. Ничего нового. Он видел много кулачных боев, и не всегда это делали парни. Однажды он видел, как девушка использовала голову другой женщины, чтобы открыть дверь ванной. Люди напивались, иногда сходили с ума. Но Финч с этим не смирился. Драки означали поломку, а поломка означала деньги, и если кто-то действительно получал увечья, то приходилось иметь дело с полицией, а иногда даже с судебными исками.

– Ну, если ты не уйдешь, то уйду я.

Это была довольно хорошая идея, но что-то внутри кроткого и мягкого Стива Круза усилилось, и это было не так просто. Когда Фрэнк попытался пройти мимо, Стив схватил его за локоть и развернул, и Фрэнк увидел, что тот покраснел, и ударил его тыльной стороной ладони по лицу. Раздался громкий хлопающий звук. Стив привалился спиной к стойке бара, но не упал.

– Эй! – Сказал Финч. – Только не здесь! Хотите надрать друг другу задницы – пиздуйте на улицу!

Старый добрый Финч. Он сказал больше, чем обычно говорил за целую неделю.

– Мы никуда не пойдем, – сказал Фрэнк. – Драка заканчивается прямо здесь. Я ухожу, и это все.

Он натянул пальто, не сводя глаз со Стива, и вышел на улицу. Холодный воздух, подгоняемый усиливающимся северным бризом, пронизывал его насквозь, словно был сделан из заточенной стали. Там стоял его грузовик. Двадцать секунд, и он сядет за руль и уедет подальше от этого сборища, а это все, чего он хотел. И это было именно то, что он знал, что случится. Он шел по усыпанной гравием площадке, прислушиваясь к шелесту листьев на улице, странно осознавая, насколько темным было ночное небо.

И тут он услышал, как открылась дверь "Веселого Роджера".

И в этот момент Стив пронесся через стоянку.

– Я слишком стар для этого, – пробормотал Фрэнк себе под нос, давя сигарету сапогом.

– Эй, – сказал Стив. – Я хочу поговорить с тобой.

– Мы закончили разговор, Стив. Я очень устал. Я еду домой. Ты должен сделать то же самое.

Фрэнк почувствовал это: что-то внутри него готовилось к действию, готовилось к бою, как это было много раз в его прошлом... во флоте, на строительных площадках, в тот раз в Чи, когда тот тощий маленький говнюк пытался забрать его бумажник. Ему казалось, что его грудь расширяется, руки утолщаются, кожа туго обтягивает то, что находится внизу. Он только хотел, чтобы Стив Круз пошел своей веселой пьяной дорогой и оставил его в покое.

Это все, чего он хотел.

– Слушай, черт возьми, – сказал Стив ледяным тоном, – я хочу поговорить с тобой.

Фрэнк повернулся к нему.

– Хватит болтать, Стив. Ты мне не нравишься и никогда не нравился. Ты забрал мою девушку и уж точно не заберешь мое гребаное достоинство. А теперь убирайся отсюда к чертовой матери, маленький гребаный педик, или, клянусь богом, ты будешь выковыривать зубы из гравия.

Стив, вероятно, не знал, что на него нашло. Как только алкоголь глубоко оседал и начинал гореть, запреты превращались в золу, а примитивные побуждения усиливались и наполняли живот холодным металлом, вы редко это делали. Стив что-то крикнул, сделал два быстрых шага и замахнулся на Фрэнка. Он не был бойцом, но ничто не смогло бы убедить его в этом в тот конкретный момент.

Он сильно замахнулся.

Его кулак едва не попал Фрэнку в кончик носа, и сила удара чуть не сбила его с ног. Фрэнк поднял кулак по почти идеальной дуге и ударил Стива в скулу, развернув его и уложив прямо на гравий.

– Ты гребаный придурок! – сказал он. – Ты меня ударил, мать твою!

– И я не хочу бить тебя снова, – ответил ему Фрэнк.

Стив был так жалок, тяжело дыша, выкашливая клубы пара, что Фрэнку стало его жалко. Господи, они оба были взрослыми мужчинами и занимались этим, как гребаные дети после школы. Это было просто неправильно. Совсем не правильно. Он подошел к ней, что-то в нем смягчилось, и помог Стиву подняться.

А потом Стив снова замахнулся.

Фрэнк получил скользящий удар по подбородку, который был достаточно сильным, чтобы заставить его увидеть несколько звезд, а затем он быстро ударил Стива в живот, который сложил его, поставил на четвереньки, где он продолжил извергаться в пенистый, хлещущий поток, который дымился на холоде. Фрэнк оглянулся на "Веселый Роджер" и увидел Финча, стоявшего в дверях и наблюдавшего за ним, возможно, записывая, что произошло, на случай, если вмешается закон. Фрэнк не винил его. Бар был его средством к существованию, и он должен был защищать его.

Стив лежал на земле, задыхаясь от сухости во рту.

Когда он остановился, Фрэнк помог ему подняться на ноги.

Он думал, что Стив сделает еще один тычок, но вместо этого сказал:

– Черт возьми, я так облажался.

Потом случилось то, что Фрэнк позже счел невероятным, – он помог Стиву добраться до грузовика и посадил его внутрь. Потом сел сам, и они поехали.

– Ты сильно меня ударил, – сказал Стив.

– Ты не оставил мне особого выбора.

Стив не стал спорить. Они вместе подъехали к Элм-стрит, не говоря ни слова, и теперь, оглядываясь назад, все это казалось почти нереальным. Но Фрэнк поймал себя на том, что ему нравится этот парень. И для этого потребовалась драка на парковке.

Но иногда дружба начиналась на более странных нотах.

36

Коробка.

Тара.

Ночь.

Вот и все, что там было. После недолгих поисков на сцене, где городской оркестр обычно выступал летними вечерами, она нашла коробку. Она была маленькая и серебристая. Она открыла ее, и внутри оказался пистолет. Не большой пистолет, а маленький, легко помещающийся в ладони. Она принесла его в телефонную будку и посмотрела на него при свете. Это была синяя сталь с черной рукояткой, с курносым стволом.

Она стояла, держа его в руках.

Всю свою жизнь она не любила оружие и первой начала громко спорить о контроле над оружием. Владельцы оружия всегда говорили, что не оружие убивает людей, а люди. Они наклеивали это на бамперы рядом с наклейками НCА^[4]. Но Тара всегда была с этим не согласна. Нет, пистолеты не убивают людей, они просто делают это намного проще.

Но сейчас... да, ей почти нравилось это ощущение.

На первый взгляд он выглядел почти игрушкой... такой маленькой, что ее можно было держать в кармане рубашки, но она чувствовала тяжесть этой вещи, чувствовала смертельное обещание, которое она давала. Сила. Вот, что это было. Пистолет давал ей силу, трепет необузданной мощи.

Зазвонил телефон.

Она сняла трубку. Без колебаний.

– Да?

– Он у тебя?

– Да.

– Ты знаешь, как им пользоваться?

– Нет.

Бугимен явно был сведущ в таких вещах. Он объяснил ей, что то, что она держала в руках, было "Беретта" .25-го калибра с семизарядным магазином. Он объяснил ей, как отодвинуть затвор, чтобы вставить патрон в патронник. Вот и все, кроме наведения и нажатия на спусковой крючок.