Текст книги "Могильный червь (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Стив вздохнул и сказал ему, что позже был с Тарой. Он не вдавался в подробности и не думал, что ему это нужно.

– Она сказала, что расскажет мне завтра.

– И тебя это устроило?

– Фрэнк, это самое большее, что я от нее узнал за последние дни.

– Наверно.

Но больше всего его беспокоило с тех пор, как он ушел от нее, то, что она сказала ему. Она велела ему уйти. Ты не захочешь быть здесь, когда я вернусь. Что это значит? Она будет вся в крови после какого-нибудь ночного пира? У нее будет голова в шляпной коробке? Что именно?

Он рассказал Фрэнку эту часть, и Фрэнк сказал:

– Ты можешь поверить мне на слово, Стив: когда она предупреждает тебя, тебе лучше послушать, – oн слегка прижал руку к ребрам. Не очень хорошая идея. Он подождал, пока боль утихнет. – Пришло время нам начать принимать решения, Стив. Хватит ходить вокруг да около и надеяться, что просто станет лучше. Я люблю сказочные концовки, как обычный болван, но я не верю в них, когда речь идет о Таре. Каким бы ни был тот телефонный звонок, который ты подслушал, это центр всего этого. Все это вращается вокруг него. Вся ложь Тары, уклонение, насилие и странное гребаное поведение – все это крутится вокруг этого телефонного звонка. Давай не будем глупить, ладно? Она пошла под откос. В этом мы можем согласиться. Но она добралась туда не сама – ее толкнули.

– И тот, кто говорил по телефону, был тем, кто толкнул ее первым?

– Вот именно.

В последнее время Стив был настолько ошеломлен всем происходящим, что даже самая простая логика казалась ему чуждой. Конечно, Фрэнк был прав. И то, что он сам не установил эту связь, было убедительным доказательством того, что его мозг в эти дни был не очень хорош. Потребовался парень, который был зашит и накачан наркотиками до седьмого жабра, чтобы понять смысл происходящего для него.

Но Фрэнк не безумен и не влюблен по уши в эту женщину. Имей это в виду. Так оно и есть, и именно поэтому я каждый раз хожу на цыпочках вокруг здравого смысла и игнорирую свои собственные внутренние чувства.

– Ладно. Она чокнутая. Она жестокая. Ее кто-то мучает, – сказал Стив. – Мы вызовем полицию?

– Конечно, нет. Мы сделаем то, что она велела тебе не делать.

Поэтому они отправились к Таре, чтобы дождаться ее.

70

В тени лицо Червя было холодно-желтым от лунного света, падающего на надгробие. Несмотря на ощутимый холод в воздухе, она была полностью обнажена. Она взяла немного косметики Генри – у него ее было много – и нарисовала толстые темные полосы на своем теле, чтобы замаскироваться в тени. Это было то, что они с Генри делали много раз, когда играли в игры на сельских кладбищах при лунном свете.

Сидя на корточках в высокой траве за живой изгородью, она наблюдала за мужчиной, стоящим у дома Тары. Генри сказал, что он будет там, и он был там. ПЛОХОЙ человек. ЛЮБОПЫТНЫЙ человек, который хотел все испортить.

Червь не любила ПЛОХИХ людей.

Она не позволит ему испортить веселье.

Когда он обошел дом, она последовала за ним, держась в тени, в темноте и ночи, влажный запах листьев вызывал у нее покалывающее эротическое возбуждение. Мужчина поднялся по ступенькам и постучал в дверь. Он долго стучал, а потом просто открыл дверь и вошел.

Он был не только ПЛОХИМ человеком, но и ПОДЛЫМ.

И очень невежливо то, что он сам себя пригласил.

Когда он оказался внутри и она услышала, как он ходит там, Червь взбежала по ступенькам, прижавшись лицом к сетчатой двери, цепляясь за нее, как паук.

Хихикая, она помочилась на крыльцо.

Затем скрылась в тени.

Она забралась на дерево во дворе и обвилась вокруг высокой ветки, притворяясь обезьяной. Она ждала. Дверь открылась, и мужчина вышел. Он стоял на крыльце, оглядываясь по сторонам.

Он был встревожен.

Она чувствовала исходящий от него запах. Он чувствовал запах ее мочи, и это беспокоило его, беспокоило, может быть, даже пугало.

Да, испугался.

Она чувствовала горячий мускусный запах его страха, и это заставляло ее хотеть мастурбировать. Более того, ей захотелось прыгнуть на мужчину и связать его. Затем помастурбировать ему в лицо и забрызгать его.

Он спустился с крыльца и прошел под ней. Она сорвала несколько листьев и позволила им упасть ему на голову. Затем она хихикнула.

Он остановился на тротуаре.

– Там кто-нибудь есть? – сказал он.

Но никто не ответил ему. Он отошел, оглядываясь по сторонам, теперь уже очень испуганный. Он думал, что был таким хитрым и таким умным, когда шел к дому Тары и осматривался, когда не должен был этого делать. Теперь он испугался. Он чувствовал, что не один. Что бы старуха ни чувствовала, прошлой ночью она была не одна.

Он ушел так быстро, как только мог, но этого было недостаточно.

Он был стар.

У него были больные колени.

Червь слышала, как они скрипят, как старые двери.

Она спрыгнула с дерева и поползла по траве на животе, ожидая. Пусть ПЛОХОЙ человек думает, что он в безопасности. Червь подождала, а затем прокралась в живую изгородь. Она достала то, что ей понадобится, из того места, где она его закопала.

Затем пошла за стариком.

Оказавшись в тени возле его дома, она размахивала рукой взад и вперед, наслаждаясь ощущением топора.

Гораздо лучше.

71

В пляжном домике стояла Тара, наблюдая за темным озером, раскатывающимся перед ней, луна отражалась в его водах.

– Позвони мне, – сказала она. – Пора заканчивать игру, и тебе пора расставить свою ловушку, чтобы я могла расставить свою. Так что звони.

Минуты тикали, и по мере того, как они шли, она чувствовала, как что-то поднимается в ней, как пустой и беззвучный крик, который нужно было выпустить.

Зазвонил телефон.

Она вдохнула и выдохнула.

Она подняла трубку.

– Я здесь.

– У тебя получилось? – спросил Бугимен. – Ты достала то, что мне нужно?

– Да.

Его дыхание участилось.

– Сегодня особенный вечер.

– Да, это так.

Больше дыхания.

– Я хочу, чтобы ты принесла мне эти вещи. Прямо к моей двери, Тара. Ты понимаешь?

– Я не знаю, где ты живешь.

– Я расскажу тебе. Но тебе лучше прийти одной, иначе ты никогда больше не увидишь свою сестру. Ты понимаешь? Никакой полиции. Никого. Только Тара. Только Тара и никто другой. Мы понимаем друг друга? – спросил он. – Не забывай, дорогая, что ты убийца.

– Да, я понимаю, – сказала Тара, пытаясь скрыть волнение в голосе.

Затем, без дальнейших церемоний, голосом, почти задыхающимся от волнения, он сказал ей, где именно его найти.

72

Что-то... Что-то позади него... Что-то преследовало его.

Бад Стэплтон с трудом контролировал дыхание. Холодный и скользкий пот покрывал его лицо паутиной. Его рот был горячим, сухим и сладким. В его груди бешено колотилось сердце. Он вдыхал и выдыхал, зная, что должен успокоиться, так же как в тот момент он знал, что он старик, которому нечего играть в полицейского.

Он встал, его спина ныла от боли, и подошел к окну.

Снаружи ничего не было. Абсолютно ничего. Только двор. Тротуар. Улица. Несколько припаркованных машин. Его грузовик. Лужица света, отбрасываемая уличным фонарем чуть выше по дороге. Он был дома уже больше пяти минут, с полдюжины раз выглядывал в окно и каждый раз видел одну и ту же невзрачную картину.

Но что-то преследовало его.

Он был в этом уверен.

За тобой не было ничего, кроме твоего воображения, играющего с тобой в прятки, старый дурак.

И ему отчаянно хотелось в это верить... но страх все еще не покидал его. Он покрывал его, как особенно изъеденный червями саван, и он не мог освободиться от него. От этого его дыхание участилось, а сердце забилось с бумажным шелестом.

Он снова сел, и его спина была благодарна за это, а колени почти сразу перестали болеть. Лучше. Он вытер платком пот с лица, сделал глоток воды и вздохнул. Просто нервы. Это все. Он знал, что старики иногда так поступают. Нервные. Испуганные. Просто испуганный старик. Совсем как маленькие дети. У самых маленьких это был страх перед неизвестностью и огромным черным ночным миром, открывающимся вокруг них каждый день перед сном. С очень старыми это было неприятное, нервирующее знание физической хрупкости. Они были карточным домиком, и не требовалось много ветра, чтобы их развеять.

Бад включил телевизор.

Ток-шоу. Дерьмовое реалити-шоу. Рекламные ролики. Господи, телевидение наверняка скатилось к черту. Он посмотрел несколько минут повтора "Закона и порядка", еще несколько минут какого-то старого фильма с Клодетт Кольбер, затем остановился на Погодном канале, как и большинство людей его возраста.

Он начал расслабляться.

Единственное, что заставило его нервы немного подскочить, это когда он посмотрел на блокнот на столе рядом с ним. Это очень беспокоило его раньше, когда он не мог вспомнить имя человека, которого видел у дома Тары Кумбс, но, когда он вернулся домой и сел в свое кресло, оно пришло к нему довольно легко.

Борден.

Этим человеком был Борден. Невозможно было ошибиться в этих вытянутых, мертвенно-бледных чертах. И в своем блокноте Бад написал единственное имя, которое, как он знал, должно было быть:

ГЕНРИ БОРДЕН.

Почему он околачивался возле дома Тары, Бад не знал. Но утром он должен позвонить Уилксу. Вероятно, это не значило абсолютно ничего... С другой стороны, кто мог знать? У Борденов было особенно темное прошлое, и они, без сомнения, были одним из многих скелетов, грохочущих в шкафу Биттер-Лейк. До службы в полиции Бад мало что знал об этой семье, кроме слухов, но за время службы в полиции он был сыт ими по горло. Еще в 80-х, может быть, в 83-м или 84-м, старик умер. Его звали Чарльз. Он был кем-то вроде смотрителя на кладбище Хиллсайд. Он умер вполне естественно, но после этого все стало странным. У него остался мальчик, Генри, дочь... Эллен? Элисса? Бад не был уверен. Но в чем он был уверен, так это в том, что незадолго до того, как Генри вернулся с первой войны в Персидском заливе – по-видимому, после безуспешного изучения науки о моргах – его мать, Роуз (по всем отзывам, настоящая злая старая сука), его дядя Олден и тетя Лили были вовлечены в договор о самоубийстве. Это было особенно уродливое, ужасное место преступления, и Бад хорошо его помнил.

Но это было гораздо больше, чем место преступления, и он знал это. Если в шкафу города и был настоящий дребезжащий скелет, то это был он. Им позвонила девушка. Дочь. Сестра Генри Бордена. Она сдала его, и это был один из самых ужасных аспектов этой ужасной маленькой истории. Тела лежали – точнее, сидели – в таком состоянии в течение нескольких дней в жаркие, вонючие собачьи дни конца лета. У девушки не было никакого реального объяснения, почему она не позвонила раньше или почему она не знала, что в доме с ней было три трупа.

Бад был одним из полицейских, которые вошли туда, в гостиную, с комом в горле. Когда они открыли дверь, на них обрушилась горячая волна трупного газа, и он чуть не упал на колени. Внутри этой комнаты – очень старомодной, от красных кожаных турецких кресел с высокими спинками до газовой арматуры и обоев в цветочек – была оболочка гниения, которая кипела на жаре в течение нескольких дней. Воздух был полон мух. Тела Роуз Борден, ее сестры Лили и мужа Лили, Олдена, были обнаружены сидящими на своих стульях, настолько раздутыми от газа, что их рубашки (или платья, в случае дам) разорвались, пуговицы разлетелись по всей комнате (одна из них, с груди Роуз, была выброшена с такой скоростью, что застряла в стене, и ее пришлось вытаскивать перочинным ножом).

Очевидно, все трое сели за милое маленькое чаепитие. Чайник был на месте, как и крекеры и чашки на маленьких салфеточках. Все трое умерли с ужасными искажениями, которые были очевидны по положению конечностей, но все же они остались сидеть на своих стульях, с опухшими и ярко-синими лицами, с открытыми ртами, с высохшей пеной на подбородках и шеях. В чае содержался крысиный яд – стрихнин, и, как оказалось, это было очень забавно. Потому что дом, как они позже узнали, кишел крысами. Под мебелью был обнаружен помет. Обшивка была изжевана. Тарелки были изгрызены.

Но самым ироничным и красноречивым было то, что было найдено в горле Олдена: дохлая крыса.

Хвост свисал с его губ, и коронер позже выяснил, что Олден выпил свой чай со стрихнином, а затем съел несколько крекеров. Он умер с ними в пищеводе. По-видимому, крыса отправилась за крекерами, а затем либо умерла от яда, либо попала в пищевод Олдена и не смогла освободиться.

Как бы то ни было, это было ужасное открытие.

После этого Генри вернулся, и они с сестрой поселились в семейном доме на Саммер-Лейн. И по сей день, насколько было известно Баду. Вот и все, за исключением того факта, что ходили особенно мрачные слухи о том, что Генри, который занял пост смотрителя в Хиллсайде, был обнаружен с трупом и был должным образом выдворен Спирсом, директором.

Что дало Баду неожиданный поворот, потому что теперь Спирс был убит.

Может быть, там была какая-то ниточка, а может, и нет.

Он обдумает это.

Хватит на сегодня. Бад взял пульт и выключил телевизор, и именно тогда он услышал что-то вроде медленных шаркающих шагов, доносящихся из кухни. Может быть, это снова было его воображение, но он так не думал.

Охваченный ужасом, он подумал о своем служебном револьвере в шкафу наверху.

Он знал, что у него ничего не получится.

Он встал и направился в коридор, который вел на кухню, остановившись. Его рука скользнула по выключателю, но он знал, что щелкать им бессмысленно: свет перегорел. Маргарет несколько недель добивалась, чтобы он починил его, но, как и многие другие вещи, он просто не удосужился это сделать. Это будет моя смерть или твоя, – сказала она, – в одну из ночей, если мы споткнемся в темноте. Мудрость ее слов вернулась к нему, преследуя его.

Ты можешь позвонить в 911. Вызвать сюда машину. Это может быть мудрым и практичным решением.

Но нет, это, вероятно, ничего не значило, и он не собирался становиться каким-то сумасшедшим стариком, который кричит каждый раз, когда ветка царапает окно.

Он сделал шаг в коридор, думая, что это ужасно долгий путь. В темноте. Забавно, но из кухни доносился холод, и он знал, что ни одно окно не было открыто, что означало, что это была дверь. Другого объяснения не было. Воздух был прохладным и свежим, но едва ли чистым. От него исходила вонь, черная и затхлая, как будто что-то заползло под заднее крыльцо и сгнило до червей.

Он сделал еще один неуверенный шаг.

Если что-то или кто-то действительно вошел, они ждут тебя там, внизу. Ты не зажжешь свет на кухне и не пороешься в ящике со столовым серебром в поисках ножа, прежде чем они набросятся на тебя.

Он сделал еще несколько шагов вперед.

Кухня была сводом движущихся теней. Холодный воздух поднялся по его спине и заставил его суставы заскрипеть. Вонь, которую он принес, была сильнее, газообразной, почти зеленой от разложения.

Это неправильно. Этот запах... разложение. Ничто живое не могло так пахнуть.

Это напомнило ему о новых мрачных возможностях, которые, как он думал, он оставил еще в начальной школе со своим пиратским костюмом, восковыми зубами и сумкой для угощений на Хэллоуин. Он сглотнул. Что бы там ни было, мертвым оно точно не было. Это был не закутанный в простыню призрак, волочащий свой тлеющий саван, и не какой-нибудь упырь с пустыми глазами, пришедший перекусить в полночь. Он был слишком стар, чтобы верить в подобные сказки.

То, что его ждало, было совершенно живым.

Живым, с запахом открытых могил и свежепережеванной падали.

– Ну, почему бы тебе не показаться? – сказал он, пытаясь скрыть ужас, который был густым, как смола, за его словами. – Выходи, чтобы я мог тебя видеть.

Хихикающий, отвратительный, почти безумный смех. Как какой-то отвратительный парнокопытный ночной призрак, имитирующий молодую девушку. Хотя его сердце подпрыгивало в груди, а горло, казалось, сжалось до крошечной дырочки, Бад сделал еще один шаг вперед. Сделать что-то меньшее было бы победой для того, что вошло в его дом.

– Покажись, – сказал он едва слышным шепотом.

Последовал шквал движения, и он отшатнулся назад, пытаясь избежать поступательного движения того, что надвигалось на него. Но его колено снова сжалось, одна нога запуталась в другой, и он упал, растянувшись в арке, ведущей в гостиную. Острая боль пронзила его позвоночник до самой шеи. Его левая нога онемела.

И эта тварь оказалась на нем.

Он видел, как она приближается, и это было отвратительно. Она была похожа на девочку-подростка, но грязная и покрытая струпьями и открытыми язвами. В ее волосах были листья и палки. Ее ухмыляющаяся пасть была полна длинных зубов, между которыми была набита темная грязь.

Затем он понял, что это была девушка: ненормальная, первобытная и дегенеративная. Ночной червь с призрачным лицом.

– Господи, – выдавил он.

– У меня есть кое-что для тебя, – сказала она.

– Отойди от меня! – крикнул он ей. – МЕРЗОСТЬ! ПРОКЛЯТАЯ ГРЯЗЬ!

Он издал крик, больше похожий на сдавленное хрипение, чем на что-либо еще, когда она прыгнула на него, принеся с собой отвратительный запах могил, фекалий, мочи, рвоты и тошноты.

– У меня есть кое-что для тебя, плохой человек, и теперь ты это получишь!

Ее позеленевшие ногти впились ему в лицо, но настоящий ущерб нанесла другая рука – та, что держала окровавленный топор. Она опустилась на его предплечье, врезавшись в кость.

– Вот так! – завопила она, когда топор отрубил ему три пальца на правой руке.

Он закричал, бешено извиваясь под ней, и этот звук, казалось, взбодрил и возбудил ее. Она издала высокий пронзительный вопль и вцепилась ему в глаза, царапая их ногтями, и снова и снова опускала топор.

– И вот! И вот! И вот! – завопила она, рассекая его перегородку, почти рассекая пополам его лицо.

Бад плевался желчью и зубами, дрожа и замирая, когда его сердце взорвалось в кармане крови. Топор продолжал опускаться с глухими, мясистыми звуками, пока его лицо не превратилось в неузнаваемую массу красной волокнистой ткани. Его череп раскололся, выплеснув лаву крови и мозгового вещества.

Девушка перестала рубить.

Ее обнаженное тело скользило в красном супе, она прыгала на нем снова и снова, каждый раз, когда из него брызгала жидкость, а его язык непристойно высовывался с пятном темной желчи.

Она продолжала это делать в течение некоторого времени, забавляясь и хихикая.

73

Это был дом, здесь, в конце неправильно названной Саммер-Лейн: несколько унылый участок гниющих старых домов. Тара специально проехала мимо, припарковавшись на некотором расстоянии от ворот кладбища Хиллсайд.

Тихо, крадучись, но зная, что ее ждут, она открыла багажник, а затем закрыла его. Он не получит останков, пока у меня не будет сестры. Вытащив пистолет Бугимена из-под пальто, она пересекла поросший травой пустырь к дому, который был темным и угрюмым, высоким и узким, квадратным. Это напомнило ей перевернутый гроб.

А вот и я.

Оказавшись в тени, отбрасываемой домом, она достала маленький фонарик, но не включила его. Ее разум внезапно наполнился образами ее сестры, играющей на заднем дворе в детстве, делающей пироги из грязи в песочнице и танцующей по двору с палкой, утверждая, что она колдует. Лиза. Боже милостивый, Лиза. Но нет. Тара не позволит себе сейчас ослабеть.

Она обошла дом сбоку.

Она сжала пистолет.

Она поднялась по ступенькам, зная, что идет в ловушку, но зная, что другого выхода действительно не было.

74

Как оказалось, Стив и Фрэнк не пошли прямо к Таре, чтобы подождать ее. Вместо этого они поехали по окрестностям, купили немного черного кофе в круглосуточном магазине. И пока они пили, они разговаривали. Они пытались пораскинуть своими мозгами о том, что они знали, и каким-то образом связать это с теми вещами, которые они чувствовали, которые были почти неопределимы.

Конечно, это было нелегко.

К тому моменту у Фрэнка не было проблем с тем, чтобы поверить, что Тара Кумбс, его давно потерянная любовь, стала маньяком, нуждающимся в четырех мягких стенах. Но для Стива все было по-другому. Интуиция подсказывала ему, что да, она опасна, неуравновешенна, отчаянно нуждается в профессиональном вмешательстве. Но в то же время... признать то же самое было почти равносильно нарушению некоторого доверия между ними. И все же, не признаться в этом – значило нарушить его дружбу с Фрэнком. Если только Фрэнк не был действительно хорошим актером, Тара напала на него, как какой-то зверь.

– Что ж, пойдем заплатим дудочнику, – сказал Фрэнк, когда Стив свернул на улицу Тары.

Фары внедорожника освещали спящие дома и припаркованные машины... в конце квартала стояла полицейская машина. Нет, Стив видел две из них. Это заставило что-то подняться к горлу.

– Во всяком случае, не в доме Тары, – сказал Фрэнк.

Стив подъехал к обочине.

– Это дом Бада Стэплтона.

– Парень, чья жена куда-то пропала?

– Да. Она присматривала за Лизой, когда Тара работала.

Фрэнк некоторое время обдумывал это, глядя на темную громаду дома Кумбcов.

– Забавно, как все, кажется, возвращается к Таре в эти дни.

Инсинуация в этом заявлении была густой, но он не стал вдаваться в подробности, да в этом и не было необходимости.

– Полагаю, это не наше дело, – сказал Стив.

– Думаю, что нет. Пойдем посмотрим, вернулась ли она.

Вместе они подошли к дому, и они были похожи на двух детей, приближающихся к печально известному дому с привидениями на тупиковой улице: нервные, ожидающие, наполненные необъяснимым холодом.

Стив постучал в дверь. Он подождал минуту или две и постучал снова.

– Думаю, нужно войти, – сказал он.

75

Когда Тара вошла в дом, она почувствовала, как ее охватывает острый, безжалостный страх, потому что в ее сознании она входила в пещеру людоеда, она тащилась в логово Бугимена, бледнолицего, призрачного, с рубиновыми глазами ночного охотника, который захватил не только ее сестру, но и саму ее жизнь... сжал ее в холодных, как могила, руках и выжал чистоту, порядочность и оптимизм, стирая их, как теплую воду с губки.

Ты боишься. Ты чертовски напугана. Это нормально – быть такой. Используй это. Сделай это частью себя.

Да, она знала, что должна это сделать. Но пока она стояла в дверях, дыша, ожидая, собирая то, что было внутри нее, заточая свой гнев, как лезвие на точильном камне, была неопределенность... и ясность. Она видела жизнь в ее самом утилитарном и пессимистическом состоянии: как серию уз, которые удерживают тебя, связывают, сжимают, никогда по-настоящему не отпускают. Твоими первыми оковами были твои родители, и как только ты освободился от них – если когда-либо действительно освободился – тогда появилось больше цепей – работа, отношения, брак, дети, любовь, ненависть, вина, желание, взаимные обвинения – обвивающихся вокруг тебя, сковывающих, удерживающих тебя, никогда по-настоящему не позволяющих тебе дышать свободно ни на мгновение. Кто-то всегда владел тобой так или иначе. И на конце каждой цепи был кто-то мстительный, жаждущий власти, тянущий их, тащащий тебя в нужном направлении, заставляющий тебя танцевать, корчиться, смеяться, плакать... И в этот момент, с ее ясным зрением, она увидела Бугимена как воплощение всех ее хранителей и повелителей.

Больше никаких колебаний не было.

Она прошла через прихожую в холл. В лунном свете, проникающем в окно, она увидела старомодный, но неухоженный дом, лестницу, поднимающуюся на второй этаж, коробки, сумки и стопки газет, наваленные вокруг. Запах был затхлый, заброшенный, червивый библиотечный запах... вещи гниют под тяжестью собственного возраста.

Она сделала еще шаг и услышала, как что-то шевельнулось в темноте. Может быть, расшатанная доска. Но, возможно, что-то гораздо худшее. Инстинктивный, парализующий страх прыгнул в ее живот и горло, почти удушая. Темнота, расстилавшаяся вокруг нее, была обитаемой. В этом не могло быть никаких сомнений. В этом ее убедила память миллионов поколений предков.

Я не одна. Он ждет.

Она почувствовала, что почти вынуждена избегать лестницы, и вместо этого свернула в короткий, полный теней коридор, который вел в комнату. Вонь здесь была химической вонью забальзамированных и чем-то еще хуже: просачивающейся чернотой склепа.

Она включила фонарик.

Столовая. Стены были завешены тяжелыми велюровыми шторами, вроде тех, что закрывают окна в мавзолее. И это было довольно уместно – за обеденным столом сидели фигуры, разинутые челюсти, мумии в полых носках, одетые в официальные наряды, вытянутые лица, похожие на тающий воск и осыпающуюся штукатурку, продырявленные червями и опустошенные насекомыми, губы сморщились и откинулись, как оконные шторы, обнажая зубы, торчащие из сморщенных десен, иссохшие руки, похожие на иссохших пауков, и скрюченные птичьи когти, сложенные на груди или разложенные на столе, собираясь рассыпаться. И все они были вплетены в толстую сеть паутины, которая тянулась от восьмирукой люстры наверху к мумиям и самому столу, тянулась от разрушенных мраморных лиц, от глазниц и искаженных смертью ртов к мраморным рукам, покрытым пылью столовым приборам, сервизу и лепной льняной скатерти. Извилистый лист филиграни склепа, похожий на миллион миллиардов пауков, пожирал ярды за ярдами погребений, перерабатывая их в тончайшие нити из гробового шелка, оплетая гостей за этим столом и удерживая их в вертикальном положении.

Луч фонарика Тары осветил все это, и неделю назад она бы закричала от этого ужаса... но теперь это вызвало в ней больше печали и жалости, чем чего-либо еще. Трупы были старыми, эксгумированными, за исключением одного без головы и другого, который теперь нашел ее луч... сгорбленная фигура, покрытая белой простыней.

Бугимен.

Ждал ее.

Сомнений не было. Она подняла пистолет.

– Покажи мне свое лицо, – сказала она.

– Я бы не стал стрелять в это, – сказал голос, доносящийся до нее из тени... тот же сухой, скрипучий голос, который она так хорошо знала к тому моменту. – Было бы не очень красиво, если бы ты это сделала.

Он поднялся из-за кресла, и тут Тара впервые увидела паразита, который перевернул ее мир вверх дном и вывернул наизнанку, выпотрошил его и пролил его кровь блестящими красными петлями. Это был высокий худой мужчина, одетый в темное пальто. Его лицо было бледным и лишенным солнца, как у существа, живущего ночью, которое ползает в подвалах и скользит по кладбищенским канавам. Угловатое, со впалыми щеками, тонкогубое лицо, глаза большие и блестящие, черные, как у совы, но покрытые глазурью слабоумия и паранойи, смотрящие из распухших красных глазниц.

Тара уставилась на него.

Он уставился на Тару.

– Мне нужна моя сестрa, – сказала она с жестокой, горькой ноткой в голосе. – И нужна прямо сейчас.

– Ну, Тара, кто ты такая, чтобы предъявлять требования?

Грязный, гребаный, слизистый кусок дерьма, гребаная пиявка.

– Человек, который собирается убить тебя, могильный червь, – сказала она.

– Не смей меня так называть!

– Моя сестра. Сейчас жe.

Бугимен протянул руку и стянул простыню с обмякшего тела, и на мгновение, на одно благословенное мгновение здравомыслия, Тара не знала, на кого она смотрит. Просто еще один труп... Только очень мясистый, недавний. Он был привязан к стулу, голова опущена вперед, лицо очень бледное, губы гротескно зашиты, как у сморщенной головы.

Потом она увидела светлые волосы.

Нет... нет...

Слепок лица, губы.

Нет, нет, нет, нет, этого не может быть...

И знала, знала, что смотрит на труп своей сестры.

Но он не станет... он обещал... он не причинит ей вреда... он бы ЭТОГО не сделал... грязное, грязное, ублюдочное животное, он бы не сделал НИЧЕГО ПОДОБНОГО...

Могильный Червь ухмыльнулся ей.

Тара закричала пронзительным, оглушительным звуком, который заставил даже его сделать неуверенный шаг назад. В каком-то отдаленном уголке сознания она чувствовала, что рядом с ней что-то движется, что запах горячего разложения поднялся совсем рядом с ней, как сквозняк из братской могилы.

Но ей было все равно.

Она подняла пистолет и выстрелила в упор.

Могильный Червь вскрикнул и отшатнулся назад, врезавшись в фарфоровый шкаф и ударившись о пол, издав высокий, прерывистый, скулящий звук.

А потом он закричал:

– ЧЕРВЬ! ЧЕРВЬ!!!

Тара повернулась, и что-то прыгнуло на нее, черная как ночь фигура с бледным размытым лицом, и она дернула спусковой крючок вправо, когда что-то столкнулось с ее головой, и она почувствовала, что падает, врезавшись в одну из этих штук в кресле, которая разбилась при ударе, как хрупкая посуда.

Затем она оказалась на полу.

И эта отвратительная, смердящая могилой личиночная форма была на ней, руки вокруг ее шеи, она колотила ее головой о пол, пока все не потемнело.

76

Детектив сержант Уилкс некоторое время рассматривал существо, распростертое на полу в гостиной Бада Стэплтона. По опыту он знал, что трагедия следует за трагедией, и никогда еще это не было так верно, как сейчас. Стены были забрызганы кровью, ковер пропитан свернувшейся лужей крови. И в центре этого бассейна были изрубленные останки Бада Стэплтона. Его левая рука была отрублена. Его голова была почти отрублена. Его череп был проломлен, а то, что находилось внутри, было разбрызгано по стенам. Его грудь и живот были вскрыты, органы выдернуты и разбросаны по комнате.

Отвернувшись, далеко за пределами простого физического отвращения, Уилкс вышел из гостиной и изучил кровавые следы, ведущие к черному ходу и в ночь.

Следы ребенка.

Может быть, подросткa.

И как бы отвратительна ни была эта возможность, она имела определенный извращенный смысл. Уилкс участвовал в своей доле сцен убийств, и через некоторое время стало почти легко собрать все это вместе, без мотива (хотя это всегда приходило вовремя). Но это было... это была настоящая бойня, и это было непонятно, пока не замечаешь эти следы и детское, почти озорное ликование, в котором были разбросаны останки Стэплтона. В этом было что-то почти не по годам развитое, злое, но не по годам развитое.

Он вышел на крыльцо.

Фингерман шел по дорожке. За ним шел полицейский в форме, ведя за собой двух мужчин.

– Тары Кумбс нет в ее доме, – сказал Фингерман. – Но мы нашли вон тех двоих. Я думаю, может быть, нам лучше поговорить с ними.

У Уилкса внезапно возникло неприятное чувство, что им лучше именно так и поступить.

77

Когда Тара пришла в себя, голая девушка тащила ее вниз по холодным ступенькам подвала. Она была связана: лодыжки и запястья связаны за спиной какой-то веревкой. К ней была привязана веревка, и девушка тащила ее за нее вниз по ступенькам, не пытаясь быть нежной... если бы такое было возможно.

Тара не сопротивлялась.

Она не окликнула ее.

Подвал был длинным и мрачным, с грязным полом, освещенным несколькими редкими оплывающими свечами. Воняло так же, как и от самой девушки. Но каким бы ужасным ни был запах, Тара даже не вздрогнула и не сморщила нос.