Текст книги "Могильный червь (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

С последним лихорадочным, яростным вздохом она взмахнула им.

– Ну, давай, – выдохнула она. – Ну же, мерзкая маленькая засранка! Подойди и получи свое!

Девушка зарычала.

Мужчина рассмеялся.

И когда эта мерзкая девчонка набросилась на нее, Маргарет изо всех сил ударила топором, что к тому моменту было бесполезно.

5

Вечер обещает быть спокойным, не так ли?

Просто кайфовый вечер, когда снимаешь обувь. Никакого стресса, никакого беспокойства, никакой чертовой драмы.

Тара Кумбс ехала по улице в своем маленьком "Стратусе", и она была полна надежд, честное слово, полна надежд.

Надеясь, что она не попадет в какую-нибудь историю.

Надеясь, что сегодня ее единственной заботой будет разогреть замороженную пиццу.

Конечно, она надеялась на это каждую ночь. После тринадцати часов работы, которые действительно казались ей солидными двадцатью четырьмя часами, она имела право на покой и тишину, не так ли? С девяти до пяти в Тимстер-холле печатали, подавали и принимали звонки от недовольных членов профсоюза, чьи боссы (как они утверждали) были нацистами-садистами. Затем быстрый час, чтобы собраться с силами и отправиться в "Звездный свет", чтобы подавать напитки еще четыре часа... то, что превратилось в пять часов сегодня вечером. Бог свидетель, после такой работы ей нужен перерыв. Просто хороший мирный час или два без каких-либо ссор, драк или драм.

Будет ли эта ночь такой сегодня?

Тара притормозила, вздохнула и вдруг поняла, что не торопится домой.

Она любила свою младшую сестру больше, чем большинство людей любят своих собственных детей. И, возможно, это было из-за несчастного случая, который убил их родителей, оставив ее в двадцать три года опекуном подростка, и, возможно, она просто наверстывала упущенное время, пока ее младшая сестра росла. Как бы то ни было, Лиза была для нее всем миром. И она была, по общему признанию, совсем ребенком. Очень умной. Но также и очень хитрой, какими могут быть девочки-подростки.

Семнадцатилетние – это не дети, – напомнила она себе.

Может, и нет, но Тара именно такой ее и считала. Между ними была разница почти в одиннадцать лет. С Лизой произошел небольшой несчастный случай со стороны ее матери, много позже того, как она решила, что ее дни воспитания детей закончились. К тому времени, когда Лиза стала достаточно взрослой, чтобы по-настоящему ценить наличие старшей сестры, Тара съехала. Сначала в Вестерн, чтобы получить диплом маркетолога, потом в Денвер. Для Лизы Тара была просто старшей сестрой, которая приезжала на Рождество... не совсем родная сестра.

А потом их родители нашли смерть на холодном участке шоссе. Лесовоз, ехавший без огней в туманную ночь с полным грузом бревен, выехал за белую линию. У его водителя была полная загрузка. И самое смешное во всем этом было то, что за два месяца до этого Тара приехала домой погостить, а мама усадила ее и завела самый серьезный разговор в их жизни.

– Тара, если что-то случится с твоим отцом и мной...

– Ой, мам, да ладно.

– Нет, Тара, правда. Если с нами что-то случится, я бы хотела, чтобы ты позаботилась о Лизе. Я знаю, что всегда называю ее своим маленьким несчастным случаем и все такое, но я беспокоюсь о ней. Я беспокоюсь, как бы она не осталась одна. Это... это не дает мне спать по ночам. Мне просто нужно знать, что о ней позаботятся.

– Конечно, я позабочусь о ней.

– Не говори так, не подумав, милая. Ребенок – это большая ответственность. Я хочу, чтобы ты очень серьезно подумала о том, что я говорю. Если что-то случится в ее нежном возрасте, ну... ей понадобится помощь.

– Я думаю, что она сильнее и выносливее, чем ты думаешь.

– Чем жестче они действуют, тем сильнее они становятся... тем больше ты должна беспокоиться. Подобные вещи – всего лишь барьеры, которые подростки ставят, чтобы скрыть неуверенность и тревогу под кожей.

– Теперь ты – аналитик.

– Все матери такие.

– Но она взяла себя в руки, мама.

– Мы тоже так думали, но... было много случаев, когда ты сама нуждалась в нашей помощи, в сочувствии, в ком-то, кто направлял бы на верный путь, и я не собираюсь вдаваться в подробности и смущать нас обеих, но было много случаев, когда твое суждение оставляло что-то, что нужно было учитывать. Достаточно сказанного. И Лиза ничем не отличается. Ей нужен кто-то, чтобы направлять ее. Так что, если что-то случится...

– Если что-то случится, я позабочусь о ней.

– Обещай мне.

И у Тары было какое-то странное ноющее чувство в затылке, сообщающее ей, что она только что заключила какое-то обязательное соглашение, что она только что принесла клятву на крови. Через два месяца она вернулась на похороны... и больше не уезжала. Лиза нуждалась в ком-то, а Тара не собиралась позволить, чтобы ее родную сестру бросили с родственниками в Индиане или Милуоки. Вот так шестизначная годовая зарплата в Денвере была заменена печатанием на машинке и выпивкой, а Тара была введена в удивительный мир родительских обязанностей. О, она могла бы увезти Лизу в Денвер, но это означало бы разрушить ее жизнь и потерять друзей, а Лиза уже потеряла достаточно.

И это было пять лет назад.

С тех пор Тара стала для Лизы каким-то странным гибридом матери, отца и сестры. Лиза была хорошим ребенком, но еще и подростком. Вместе с хорошими оценками пришло презрение к авторитетам, вероятно, спровоцированное смертью мамы и папы. Лиза встречалась не с теми парнями. Околачивалась не с той компанией. Экспериментировала с наркотиками. Алкоголем. По последним подсчетам, она даже дважды убегала. Она была умна, очень умна, но не слишком практична и слишком непослушна.

Но ты была такой же, – сказала себе Тара. – Лиза – точная копия тебя, и ты чертовски хорошо это знаешь. Ты выкуривала марихуану, ходила на пивные вечеринки и не забывай, что потеряла девственность на заднем сиденье «Камаро» Брэда Холлимана в десятом классе... не меньше. Мама знала. Она всегда знала. Вот почему ей нужно было твое обещание. Каким-то образом эта леди увидела впереди тяжелую судьбу.

Вздохнув (что она часто делала), Тара свернула на подъездную дорожку и заглушила двигатель. Тихо. Хм-м. Это было многообещающе. Лиза не выбежала со списком мелких обид, как делала это почти каждый вечер. Тара сочла это хорошим знаком. Когда она устроилась на работу в «Звездный свет» ради дополнительных денег (Боже, подростки – это дорого), поначалу все шло очень хорошо. Но вскоре соседи стали звонить ей на работу и говорить, что в старом доме творится что-то неладное. Сначала Тара не обратила на это внимания. У Лизы было несколько друзей, и они немного шумели... ну и что? Она была красивой и популярной девушкой, не так ли? У нее было много друзей и все такое. Только когда Тара начала находить следы сигаретных ожогов на ковре, бычки в пепельнице и пропажу пива из холодильника, она набросилась на сестру.

– Господи, неужели ты не понимаешь, что мне тоже тяжело? Разве ты не знаешь, что я бросила свою жизнь в Денвере и взялась за эту дерьмовую работу только для того, чтобы у тебя была обычная жизнь и тебе не нужно было уезжать от школы и друзей? Господи Иисусе, Лиза, помоги мне! Помоги мне справиться с этим!

– Ты только и делаешь, что кричишь на меня!

– Нет! Просто веди себя в своем возрасте адекватно!

– Я тебе даже не нравлюсь! Ты критикуешь все, что я делаю!

– Нет! Я просто действую ответственно! Господи, Лиза, я тоже веселилась, когда была в твоем возрасте, но, по крайней мере, у меня хватало ума вычищать эти чертовы пепельницы!

Но, несмотря на предупреждения, наставления, крики и угрозы телесных повреждений, Лиза продолжала делать свое. И так далее.

В конце концов, у Тары не было выбора: семнадцать или нет, но Лизе нужна няня. Кто-то должен был присматривать за домом и Лизой, пока ее не было. Она выбрала Маргарет Стэплтон из соседнего дома. Добрая, старая Маргарет. Крепкая, выносливая и вдобавок прирожденная христианка.

Лиза едва терпела ее, но была приятно напугана.

Тара обожала ее.

Маргарет вырастила трех дочерей и сына. Четверо хороших ребят... ну, может быть, ее старший, Ронни, продавал травку в старших классах, но теперь он стал адвокатом, так что с того? Под присмотром Маргарет не было никаких вечеринок. Никаких чрезмерных телефонных звонков. Никаких мальчиков в доме. Маргарет была суровой няней, но именно она была нужна Лизе.

– Тара! Она тиран! Она даже не разрешает нам смотреть фильмы ужасов! Она думает, что в моей музыке есть сатанинские послания! Она застряла в Средневековье!

Хе-хе-хе, старая добрая Маргарет!

Тара вышла из машины и потащилась в дом, все еще надеясь провести там ночь, как никто другой.

Она не будет разочарована.

6

Лизу тащили по траве.

Было прохладно и сыро. Листья липли к ней, а палки царапали руки. Она моргнула и открыла глаза, постанывая с кляпом во рту, сдерживая крики, которые так долго сдерживались. Чем больше она сопротивлялась, тем тяжелее дышала, а учитывая, что рот у нее был заклеен скотчем, ей было трудно дышать.

Теперь она знала больше, чем когда-либо, что должна найти что-то, за что можно было бы ухватиться, какую-то внутреннюю мантру, какую-то теплую священную корову, которую она могла бы назвать своей, потому что если она этого не сделает, если она позволит своему страху засосать ее в водоворот самого черного ужаса или позволит своему мозгу перейти в режим "О, Боже", ей конец.

Она должна держать себя в руках.

Потому что здесь происходит нечто большее, чем просто похищение парочкой психов, гораздо большее, и если она не успокоится, то проведет последние часы, посасывая темное молоко разврата.

Потому что она видела, что случилось с Маргарет. Может быть, она и потеряла сознание где-то во время этого зверства, но она видела достаточно, чтобы понять, что эти два могильщика, которые захватили ее, не были обычными в любом смысле этого слова.

О, Боже, Маргарет...

Как бы Лиза ни жаловалась на нее, как бы ни ненавидела ее, как бы ни бушевала против машины, которой была Маргарет, она на самом деле заботилась о старой леди. Пока Тара работала все это проклятое время, Маргарет заполняла пустоты и по-бабушкиному стала больше, чем сторожевой собакой или неонацисткой, как утверждала Лиза. Маргарет была старой закалки – черт возьми, она была из 19-го века, поддерживала свои традиционные ценности и несколько архаичную (и фанатичную) систему верований, но ее сердце было добрым.

Ей было не все равно.

Она не заслуживала того, чтобы оказаться расколотой тушей на кухонном полу, превращенной в базальную анатомию извращенным и творческим воображением этой ползучей, грязной, пахнущей могилой девушки.

Лиза попыталась выбросить это из головы. Позже будет время для травм, а сейчас ей нужно держать себя в руках.

Она знала, где находится.

И она попыталась побороть безумие, которое щекотало ее мозг.

Ее тащили вверх по травянистым склонам холмов, вниз через заросшие листвой лощины, ее руки и ноги отрывали от торчащих корней деревьев, узловатых стволов и покосившихся памятников.

Теперь она была здесь.

В этом ужасном месте.

Бледный лунный свет просачивался сквозь решетчатые ветви деревьев наверху, освещая надгробия, надгробные плиты, прямоугольные шахты погребальных склепов. Это было кладбище Хиллсайд, и человек, который притащил ее сюда, что-то напевал себе под нос. Дома среди надгробий, теней и кипящей кладбищенской сырости.

Он не был человеком.

Лиза была в этом уверена.

Он был чудовищем.

Он был упырем.

Позади нее, как ребенок, играющий в пятнашки, метнулась девушка между надгробиями. Прячется за ними. Ползет по ним. Взгромоздившись на некоторые из них, как стервятник, и глядя на луну над головой. Время от времени Лиза слышала, как стучат зубы девушки.

Как будто она была голодна.

И снова бессмертный вопрос в голове Лизы: Чего они хотят от меня? Чего они хотят? Какого черта им надо?

Мужчина протащил ее через отверстие между двумя гробницами, которые, казалось, погружались в землю, тонули в приторном гнезде теней. Надгробные плиты склонялись то в одну, то в другую сторону торжественными батальонами. Мужчина потянул ее вперед и бросил на кучу черной, гниющей земли, по которой ползали какие-то твари.

Выглянув из-за живой изгороди, на которой блестели капельки росы, девушка хихикнула.

Лиза посмотрела на нее, почувствовав ее мерзкий запах, и застонала. Девушка покачала головой, и грязные пряди упали ей на лицо. Она прижала палец к губам.

– Ш-ш-ш.

Могила.

Открытая могила.

Вот что это было.

Лиза снова посмотрела на мужчину. Он стоял на вершине холмика черной кладбищенской земли, обрамленного лунным светом и перекрещенными ветвями деревьев. С мертвенно-бледным лицом, в развевающемся черном пальто и с лопатой, крепко зажатой в кулаке, он был похож на какого-то старого могильщика.

Девочка на четвереньках подбежала к Лизе.

Она уткнулась лицом в лицо Лизы.

Лиза посмотрела в черные блестящие глаза, пробитые в этой бледной маске. Капелька слюны упала на щеку Лизы. Она извивалась и билась, вдыхая дыхание девушки, которое было черным от мух, дыхание животного, которое жевало штуки, давно умершие.

Мужчина что-то сказал, и девушка отскочила, как верный пес.

Он отложил лопату и потянулся к Лизе.

Его холодные руки сжали ее руки.

Он поднял ее на руки и продолжил напевать мрачную панихиду.

7

Было ужасно тихо.

Почти неестественно.

В доме горели все лампы, что было совсем не похоже на Маргарет, но очень похоже на Лизу. Тара поставила сумочку на пол, потягиваясь и пытаясь избавиться от боли в спине. Гостиная была безупречно чистой. Телевизор был выключен. Странно. На самом деле нигде не было слышно никаких звуков. Она слышала, как в коридоре журчит туалет. Юбилейные часы тикали на каминной полке. Ничего больше.

Неужели Лиза уже в постели? А Маргарет...

– Лиза? – Крикнула Тара. – Маргарет?

Ответа нет.

Ни малейшего намека на активность.

Тара стояла и смотрела в пустую гостиную, сама не зная зачем. Она словно приросла к месту. Она слышала, как бьется ее собственное сердце. Что же она чувствовала? Что-то вроде плоского ужаса в глубине живота, нервная пустота. Была ли это тишина? Это ужасное, задумчивое молчание, которое говорило ей, что она совершенно одна?

Она покачала головой.

Она просто устала и была измучена, правда.

Боже, но это было забавно, что ты можешь сделать с собой, если позволишь своему разуму блуждать. Все, что ей было нужно, это пиво, может быть, кусок пиццы, немного Леттермана и хороший ночной сон. Лиза обычно смотрела телевизор... какое-то реальное дерьмо. Маргарет этого не одобряла, но она всегда шла на некоторые уступки.

– Иногда надо позволять им вести себя немного распущенно, – всегда говорила она.

Тара закурила сигарету, хотя уже собиралась бросить курить. Она снова потянулась, ее шея и спина затрещали, как балки древнего дома.

– Хорошо, – крикнула она, становясь все более обеспокоенной, когда ее голос эхом разнесся по всему дому. – Люди? Вы двое играете в прятки, или как?

Покачав головой, она вытащила сигарету и пошла на кухню, изо всех сил стараясь не обращать внимания на мертвое, шуршащее ощущение в животе. Она завернула за угол, и именно в этот момент, когда ее ноги заскользили по чему-то мокрому и скользкому на линолеуме и она чуть не упала, все, что ей было дорого, все, чему она доверяла, развалилось вокруг нее. Крик застрял у нее в горле, и к тому времени, когда он достиг ее губ, она уже не могла открыть рот. Она ничего не могла поделать, только ошеломленно таращилась и слушала белый визг внутри своего черепа.

Пол был весь в крови.

Она была разбрызгана по стенам.

Это выглядело так, как будто там зарезали животное... только это было не животное.

Это была Маргарет.

Или что-то, что могло быть Маргарет.

Кожа, которая не была содрана, была цвета беленой муки, кровь, питавшая ее, собиралась в липкую лужу на полу, забрызгав стены, разбрызганная на мебель дикими завитушками. С Маргарет содрали кожу и расчленили.

Ее руки свисали из открытой, окровавленной дверцы шкафа, как будто кто-то пытался закрыть ее, но она сама распахнулась. Тара видела только обручальное кольцо на левой руке, блестящее от капель крови.

Ноги Маргарет были сложены на стуле.

Ее тело было брошено у плиты.

Ее голова лежала на сливной доске в раковине.

И хотя это лицо было залито кровью, выражение на нем было потрясающе ясным. И если Тара что-то вспомнит о той ночи, то это будет искаженное страданием выражение ее искаженного гримасой лица.

Комната закружилась, взгляд затуманился и Тара тяжело опустилась на пол.

Она не помнила ни рвоты, ни крика, но она сделала и то, и другое. На блузку спереди брызнула застывшая рвота. Капля ее была размазана по ее ярлычку с именем из "Звездного света". В этот конкретный момент все вокруг приобрело неясные оттенки сна. Она знала или помнила очень мало. Она видела свою собственную жизнь на расстоянии, и она не казалась реальной. Как в кино. Фильм о какой-то женщине, которая оставила хорошо оплачиваемую работу в Денвере, чтобы вернуться домой в Дерьмовилль, штат Висконсин, чтобы растить свою младшую сестру после смерти родителей. Она работала на двух работах, чтобы свести концы с концами, и у нее был парень по имени Стив, который был очень милым, но у нее никогда не было времени на него. И вот однажды теплой ночью та женщина по имени Тара вернулась домой, слушая пение сверчков, а луна была большая и очень желтая, и она нашла другую женщину, которую очень любила, изрубленной на куски, как кусок говядины. Да, должно быть, это был сюжет какого-то фильма ужасов, который она видела, потому что такие вещи не случаются в реальном, нормальном мире, и она хотела, чтобы сон/фильм закончился, чтобы она проснулась. Дорогой Бог на небесах, пожалуйста, позволь мне проснуться, потому что этого не может быть, этого не может быть, черт возьми...

Очнувшись, она поняла, что она все еще там... расчлененное тело, кровь.

Так много крови, что она слышала, как она капает, и она была в воздухе, как туман, и на ее губах с острым металлическим привкусом, как грязная медь. Тара сидела, дрожа, ее лицо было мокрым от слез, которые она не контролировала. Сидя на полу на четвереньках, она поняла, что находится в липкой луже густеющей крови.

Она снова закричала, держа перед лицом испачканные кровью ладони.

Она кричала до тех пор, пока в горле не пересохло и воздух не вышел из легких. Пока из носа не потекли сопли, а глаза не вылезли из орбит. Но не из-за крови или останков Маргарет. Потому что внезапно даже все это показалось почти приемлемым в каком-то безумном, пустом секторе ее мозга.

Нет, это было из-за чего-то другого.

На белом холодильнике кровью было написано:

ТВОЯ СЕСТРА У МЕНЯ.

8

Залитый бледным лунным светом, Генри Борден стоял над открытой могилой с девушкой на руках, и на лбу его выступили капельки кислого пота. Он слышал, как Червь играет в тени, обнюхивая надгробия. Воздух пах холодом и сыростью, и это безмерно возбуждало его... запах холодных вещей, похороненных вещей, мрамора и гранита. Девушка в его объятиях снова потеряла сознание. Глупая маленькая пизда. Как могла эта ночь не взволновать ее? Как могла ее кровь не течь горячей и сладкой в этом месте?

(потому что она не знает сладкой радости холодной земли)

(ты должен научить ее, научить ее)

Генри поднял голову.

Ветви деревьев, пересекавшие звездное небо, были сплошь дубовые, кленовые и вязовые, очень старые и очень тихие, как и все в этом месте. Листья падали с них на ветру.

Он сделал паузу, глубоко дыша.

Сырой воздух наполнил его легкие, как жимолость. Это было нестареющее место, вечная черная утроба и его любимое место в мире.

Только подумайтe об этой истории.

Люди здесь погибли в войнах, их последние вздохи были полны сражений и страданий – Хюэ и Тарава, Геттисберг и Белло-Вуд, Чосин, Кувейт и Ирак. Они умерли от детских эпидемий, дифтерии, гриппа и оспы. Они безмолвно умирали от старости, сотня душных воспоминаний застревала на их посиневших губах, или жестоко погибали в промышленных авариях или на шоссе. Некоторые даже были убиты. Некоторые из них покончили с собой.

О да, это место было музеем человеческого состояния.

Другого такого места не было.

Генри очень хотелось поговорить с ними, узнать, какие тайны они унесли с собой в могилу.

В этом месте он достиг совершеннолетия.

В детстве он помогал отцу расчищать могилы, подстригать сорняки и выкатывать дерн над недавно погребенными. Он вспомнил позвякивающее кольцо с ключами, которое отец носил на поясе. Ключи от каждой покрытой лишайником могилы и провисшего склепа. Болезненные радости тех дней принадлежали ему и только ему. Другие дети просто ничего не понимали.

Будучи подростком, Генри никогда не бегал за девушками и не забивал тачдауны. Не было ни танцев, ни оркестров, ни пятничных вечеров в кино. Нет, он был здесь. Среди упавших, изношенных надгробий и торчащих памятников. Под угрюмым погребальным сиянием крылатых серафимов и седеющих херувимов он видел тысячи холодных снов о смерти. Элизиум восхищает. А музыка? Там не было ни гранжа, ни металла, ни даже сорока лучших песен, его песни были элегиями и глухим звоном похоронных колоколов. Его хобби были не видеоигры и не игра на гитаре, а блуждание среди склепов и безмолвных могил. Кровь его кипела не от благоухания королевы бала, а от зловонной сырости могилы. Он прижимал свое обнаженное и тоскующее тело к сверкающим гробам и ледяному мрамору. И подобно другим подросткам, он потерял девственность, но так, что это было невыразимо.

А романтика?

О, это был грандиозный роман. Просто быть здесь означало быть заключенным в объятия давно потерянной возлюбленной... возлюбленной, которая носила саван и чье лицо было кожистой маской смерти. Ибо у смерти были поклонники, и одним из них был Генри Борден. Он преклонялся у ее ног, восхищался ее темной красотой и пел сонеты над ее обветшалыми гробницами.

– Доберись до нее, – наконец сказал себе Генри.

В отдалении Червь издала рычащий звук.

Он должен был что-то сделать. Нет времени для сладких, трусливых погребальных фантазий. Впервые за много лет, возможно, с тех пор, как он ушел из армии, у него был четкий график.

Но его мозг погрузился в воспоминания, как это часто случалось, и он оказался на складе в Кувейте во время операции «Буря в пустыне» специалистом по регистрации захоронений в 24-й пехотной дивизии. Сражение было жарким и тяжелым, и тела продолжали прибывать – американцы, кувейтцы, войска коалиции – так много, что их нельзя было должным образом обработать, и они были навалены, как дрова, и он был один с ними глубокой ночью: меловые лица, забрызганные кровью, спутанные конечности, разорванные тела, мозаика человеческой анатомии, которую нужно было отсортировать и идентифицировать, хотя последнее было практически невозможно, и многие останки, отправленные в Штаты, были сомнительными.

– Просто слепи что-нибудь, – сказал майор Кольбер. – Дай им что-нибудь похоронить. Что-нибудь.

Они просто продолжали прибывать, и процесс сортировки шел день за днем, пока система не была настолько перегружена, что начала разрушаться под собственным весом. Не имея достаточного количества людей, не имея достаточного предложения, оставалось только складывать мертвых солдат в кучи и разбирать их понемногу.

Генри работал в ночную смену, просеивая и сортируя, укладывая в мешки и опознавая... и вот однажды ночью, глядя на груду трупов, он почувствовал, как старые неестественные желания овладевают им, пока он не вспотел и не задрожал, возбужденный до боли. Никто ничего не узнает. Никто его не увидит. Он был совсем один.

Поэтому он пополз в море мертвых, скользя, как червь, по глубинам склепа, погружаясь в военный мусор, и был доволен. Он был счастлив. Это постоянно грызущее его брюхо было удовлетворено. Он был среди мертвых, которых так любил, спрятанный среди холодного мяса. Все это было так успокаивающе, что он, должно быть, уснул, потому что на следующее утро его нашли именно там...

Генри облизнул губы и опустил девушку на землю.

(что ты за животное, сынок? что, черт возьми, заставило тебя осквернять мертвых?)

Он прыгнул в могилу.

С лопатой в руке он начал копать, чтобы откопать гроб, который он украл и тайно закопал здесь при лунном свете под тонким слоем земли в открытой могиле.

Украл?

Вряд ли. Это было не совсем воровство, когда что-то уже находилось во владении семьи. В конце концов, это был гроб его бабушки, не так ли? Бабуля Риз, величайшая строптивица, которая свела в могилу не менее трех мужей. После тридцати лет, проведенных в семейном склепе, старая шлюха почти не нуждалась в гробу.

Генри усмехнулся, вспомнив ту ночь.

Эксгумация старой ведьмы под тусклым светом тонкой луны, разбрасывая ее кости, как джекстроу в ночи. Помочился на нее, помазав священную корову мочой. Позже он вернулся, собрал ее кости и бросил их обратно в склеп, чтобы собака-падальщик не сбежала с одной из бабушкиных бедер. Что-то вроде этого может вызвать проблемы... вызвать вопросы.

А Генри всегда был чертовски осторожен.

Конечно, бабушка Риз была не первой, кого он эксгумировал. И не последней. Их было много в старые добрые времена, когда все было просто хорошим, чистым весельем. Не так, как сейчас. Несерьезное дело.

Позади него Червь тревожно смотрела на девушку.

(ей снова понадобится дисциплина, твердая рука)

– Оставь ее в покое, – огрызнулся Генри.

Червь умела повиноваться. Ему не нравилось быть с ней суровым, но иногда приходилось. Оставшись без присмотра, Червь могла выйти из-под контроля. Она укусит девочку, а Генри этого не хотел.

– Вот чего мы ждали, Лиза, – похотливо прошептал он, распахивая откопанный гроб. – Хорошее тихое место для твоего отдыха.

9

Некоторое время спустя послышался звук постукивания, глухой стук

Лиза Кумбс открыла глаза, потом закрыла их. Открыв их снова, увидела только темноту. В голове пульсировала боль, а на затылке ощущалась липкая теплая влага. Мысли проносились в ее голове. Серые мысли, бесформенные мысли, лишенные как формы, так и содержания.

Глухой удар.

Звук был слышен, но не имел особого смысла. Кто-то стучит? Она спала... должно быть, спала.

Глухой удар.

Смутные воспоминания пронеслись в ее голове. Дорога. Мужчина. Врач. Машина. Маньяк. Эта сумасшедшая девчонка. Ее дом... потом... Потом она просто не могла вспомнить.

Едва сознавая это, она слепо протянула руку и коснулась... атласа. Заплесневелые складки атласа, связанные вместе, стеганые. Гниющий атлас, который разваливался в ее пальцах, как изъеденная молью ткань. Она не могла поднять колени выше, чем на пять или шесть дюймов. Когда она попыталась сесть, ее лицо уткнулось в непреклонную ласку влажного, рваного шелка.

И эта вонь... эта отвратительная вонь.

Ящик, – кричал ее разум сквозь туман, – ты в ящике... в гробу...

Ее губы раскрылись в горячем крике, а затем все снова стало черным, ее сотрясение взяло верх.

10

Через некоторое время Таре удалось выбраться из кухни.

Но, как и сохранить ее рассудок, это было нелегко.

Ничто больше не было легким или даже реальным. Этого не может быть. Ее мозг теперь был полностью заблокирован и отказывался принимать что-либо. Даже самые примитивные сенсорные реакции вылетали в окно.

Возможно, это был шок. Может быть, это было безумие. Может быть, и то и другое.

В голове у нее было короткое замыкание, мысли путались, когда она пыталась отреагировать на что-то подобное, что не могла должным образом обработать. Время от времени ей приходили в голову какие-нибудь ясные и логичные мысли... но их было немного, и они были далеко друг от друга. Она ползла на четвереньках, извиваясь, как слизняк, перепачканная кровью, рвотой, собственной мочой. Ее разум спотыкался, не имея никакого линейного смысла, и это в то время, когда она отчаянно нуждалась в структуре.

Рассуждать об этом было бессмысленно.

Лучше всего просто дышать.

Что мне нужно, так это пистолет, – решила она. – Просто на случай, если плохой человек вернется. Тогда я смогу пристрелить его. Пристрелить его хладнокровно... Холодная кровь. То, во что я сунула руку, конечно, не было холодным... Oхлаждённым, но не холодным. И не горячим. Не горячим, как летом, а горячим, горячим, горячим... Рада, что все уже закончилось. Какоe же онo былo длиннoe и горячee. У нас была забастовка в «Valve-Tec», механическом цехе. Это было очень плохо. Я была чертовски занята в Юнион-холле всякий раз, когда случалась забастовка, и как я должна была работать сверхурочно, когда почти каждую ночь пахала в «Звездном свете»? Пушка. Да, мне нужен пистолет. Плохой человек не использовал пистолет... может быть, нож или топор... Господи, еще один учебный год и школьная одежда для Лизы, и это будет стоить целое состояние... а что, если он все еще в доме, плохой человек? Смеется и смеется, и смеется, слушая, как сумасшедшая сука ползет, тащит свою задницу на ковер, как отравленная собака, которой должен перерезать глотку и вытащить ее голову, как пробку из бутылки, и поставить ее в сушилку с другой... он знает, что я ее сестра... она не поняла, что я собираюсь сделать, чтобы ее... о нет, о нет, все теряется в тёмной мгле... в тёмной мгле... Боже... Боже...

11

Генри похлопал землю, довольный хорошо проделанной работой.

Но в эту ночь у него не было времени бездельничать и наслаждаться своим особенным маленьким миром. Или тем, что было погребено под его ногами. Слишком много работы и слишком мало драгоценного времени.

Разве так было не всегда?

У человека просто никогда не было времени оценить свои великие дела.

Он взглянул на часы.

После полуночи.

(хватит болтаться без дела, слышишь? есть работа, которую нужно сделать, пока луна еще высоко, следи за ней!)

– Да, мама, – сказал Генри.

12

Когда глаза Тары снова открылись, она удивилась, почему ее кровать такая жесткая. Но это была не ее кровать. Ее щека была прижата к грубому ворсу пола гостиной. И тут она поняла.

Она все вспомнила.

Дрожа, как мокрый котенок, она заставила себя сесть. Комната мгновенно закружилась, и она снова упала, ударившись головой о подлокотник кресла. Раздался мучительный глухой хлопок, заставивший ее увидеть созвездия. По крайней мере, боль прояснила ее разум.

Она вспомнила все с кошмарной ясностью.

А в этом она не нуждалась.

Или нуждалась.

Но она знала, что должна действовать, должна что-то сделать, должна перестать теряться и соскальзывать в Страну Грез.

Вытерев губы тыльной стороной ладони, почувствовав на ладонях запекшуюся кровь, она подтянулась. Заставила себя встать. Она была не в лучшем состоянии ни физически, ни психологически. Первое, что ей нужно было сделать, это убраться отсюда к чертовой матери. Добраться до дома Кэрроллов или Петерсенов, а еще лучше – до дома Паули Костелло. Костелло был злобным старым ублюдком. Он был героем войны во Вьетнаме и до сих пор оставался крепким, как бычья шкура. Кроме того, у него было оружие. Много оружия.