Текст книги "Могильный червь (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Где же ее сотовый?

В сумочке?

Тара взяла себя в руки, отказываясь по-настоящему воспринимать это тело на кухне и то, что было написано кровью на холодильнике, и то, что все это будет значить для нее и ее жизни в целом. Она оставила это на потом.

Давай. Вызови полицию.

Медленно, с большим усилием, она начала двигаться. Она знала, что, вероятно, находится в шоке. Она нашла маленький столик в прихожей. Свой кошелек. Вытащила свой мобильник, оставляя на нем липкие красные пятна. Она нашла свои сигареты и попыталась взять одну в рот, пытаясь набрать 911, и уронила сначала сотовый, а потом сигарету. Она попробовала взять вторую и третью сигареты, выронила обе и швырнула пачку в стену.

Она взяла сотовый телефон.

Тара должна была воспользоваться им, потому что другой телефон был на кухне, а это означало бы вернуться туда, на эту гребаную бойню, и ничто на свете не могло заставить ее сделать это. Она все пыталась набрать номер, но ее пальцы онемели, и это было все равно, что пытаться печатать в боксерских перчатках. Она бросила мобильник, зная, что ей нужно добраться до соседей. До парня с оружием.

УПРАВЛЕНИЕ ОРУЖИЕМ – ЭТО ПОПАДАНИЕ В ТО, ВО ЧТО ВЫ ЦЕЛИТЕСЬ.

Так гласила наклейка на бампере ржавого "Форда F-150" Костелло. Тара всегда думала, что это парадигма обманутого правого консерватизма, тип мышления, который прочно укоренился в промытых мозгах, архаичных ценностях, поскольку мир двигался вперед, крепко стирая старую школу под своей пятой. Сумасшедшая мысль. Но иногда для победы в войне нужны сумасшедшие ублюдки. Или, по крайней мере, чтобы повести в первую битву.

Дверь.

Она схватилась за потускневшую медную ручку двери, чувствуя смертельную тяжесть в голове, уверенная, что плохой человек будет ждать снаружи.

Потом на кухне зазвонил телефон.

И продолжал звонить.

Не обращай внимания и убирайся отсюда, – подумала Тара.

Но затем она повернулась и побежала на кухню, перешагивая через кровь и видя разделанные останки Маргарет, ее голова была наполнена влажной, мясистой вонью сырого мяса. Потянувшись к телефону, она увидела то, чего раньше не замечала: задняя дверь была приоткрыта, от нее к крови и останкам тянулись грязные следы и царапины.

Она практически оторвала радиотелефон от стены.

– ПОСЛУШАЙТЕ МЕНЯ, КТО БЫ ЭТО НИ БЫЛ! – крикнула она в трубку. – ЗДЕСЬ ПРОИЗОШЛО УБИЙСТВО, И Я ДУМАЮ, ЧТО МОЮ СЕСТРУ ПОХИТИЛИ! ВЫ МЕНЯ ПОНИМАЕТЕ? ЭТО НЕ ГРЕБАНАЯ ШУТКА! ЗВОНИТЕ В ПОЛИЦИЮ! ЭТО ПО-НАСТОЯЩЕМУ! ПOЗВОНИТЕ B ЧЕРТОВУ ПОЛИЦИЮ!

И сквозь гром своего панического голоса она услышала низкий, ужасный, злой голос, говоривший ей из какого-то мертвого и темного места:

– Tвоя сестра у меня.

Возможно, она должна была сказать что-то важное. Но когда ее губы приоткрылись, все, что она смогла произнести, было:

– Какого черта ты только что сказал?

– Ты слышала меня, – пропел этот мерзкий голос. – Лиза у меня. Эта маленькая пизда, спрятанная далеко и надежно, у меня.

На мгновение Тара почувствовала себя безнадежной... глупой, тупой. Но это продолжалось недолго. Что-то грязное и ужасно злое вырвалось прямо из ее сердцевины.

– Послушай меня, больной урод! Если она у тебя, то лучше отпусти ее прямо сейчас! Ты меня слышишь? Потому что если ты этого не сделаешь, если ты этого не сделаешь...

– Заткнись!

– Ты заткнись! – крикнула Тара в трубку. – Заткни эту гребаную дырку, которую называешь ртом, или я, блядь, вырву твои яйца через твою гребаную глотку! Отпусти ее! Черт бы тебя побрал, отпусти ее!

– ЗАТКНИСЬ! – голос бушевал, как бритва с острыми краями. – ЗАТКНИСЬ НАХУЙ, ЧЕРТОВА ШЛЮХА, ПИЗДА, ГРЯЗНАЯ БОЛЬНАЯ БЛУДЛИВАЯ СУКА! ЗАТКНИСЬ К ЧЕРТОВОЙ МАТЕРИ, ПОКА Я НЕ ОТПРАВИЛ ТЕБЕ ЕЕ ГРЕБАНУЮ ГОЛОВУ В ШЛЯПНОЙ КОРОБКЕ! ТЫ ХОТЬ ПОНИМАЕШЬ, О ЧЕМ Я ГОВОРЮ? Я УБЬЮ ЕЕ! Я РАЗРЕЖУ ЕЕ НА КУСКИ! Я, БЛЯДЬ, ВЫРЕЖУ ЕЙ ЖИВОТ И ТРАХНУ ЕЕ ТРУП! ПОНЯЛА? ПОНЯЛА? ТЫ, БЛЯДЬ, ПОНИМАЕШЬ ЭТО, ПИЗДА?

Тара все поняла.

Смысл был совершенно ясен. Ее кожа стала горячей, потом холодной. Вспышки света, похожие на холодный тусклый неон, мерцали нерегулярно. Ее внутренности, казалось, хотели заползти ей в горло. Но она все поняла. Ей это так понравилось, что в груди возникла острая боль, и она чуть не потеряла сознание.

Она взглянула на определитель номера. Номер не определен. Значит, он умен.

– Чего ты хочешь? – всхлипнула она. – Боже милостивый, чего ты хочешь?

Затем наступила тишина. Затянувшееся невозможное молчание, которое, казалось, продолжалось вечность, как будто этот подонок, этот гребаный псих еще не решил, чего именно он хочет. Она слышала, как он тяжело дышит, как будто был взволнован. И это казалось совершенно неуместным, потому что дышали только живые существа, а он был чудовищем. Такие, как он, жили на кладбищах, в миазматических болотах, они шныряли по черным канализационным трубам. Но они не были настоящими. Они не были людьми.

– Чего я хочу?

Тара контролировала собственное дыхание. Заперла свой страх подальше.

– Да. Что тебе надо? – oна говорила спокойно, терпеливо, ровным голосом. – Чего же ты хочешь? Я сделаю все, что ты попросишь, только, пожалуйста, не трогай ее. Не трогай мою сестру. Я дам деньги, все что угодно. Ты даже можешь взять меня... но не делай ей больно. Пожалуйста, не делай ей больно.

Она слышала, как он причмокивает губами с влажным шлепающим звуком. Это сделало ей больно физически. Как будто кто-то набивал желудок.

– Мне не нужны деньги.

– Нет?

– Нет. И я чертовски уверен, что не хочу тебя.

– Тогда что? Просто скажи мне.

– Мы сыграем в игру, Тара. Я придумал особую игру. Только я знаю правила, и если ты не сделаешь в точности то, что я тебе скажу, ты проиграешь. И если ты проиграешь... если ты не будешь следовать правилам... Лиза умрет. Ты понимаешь, о чем я говорю?

Тара изо всех сил старалась не упасть в обморок. Ей пришлось крепко сжать зубы, чтобы удержаться от этого. Пульсация в ее горле была подобна ударам барабана.

– Да, да.

Больше дыхания.

– Во-первых, я хочу, чтобы ты делала именно то, что я тебе скажу.

– Да, да! Как скажешь!

– Не надо меня перебивать, сука.

– Мне очень жаль! Я...

– Просто заткнись и слушай. Потому что именно так это и работает, – oн снова причмокнул губами, и она закрыла глаза. Звук устрицы, высунувшей язык из раковины. – Во-первых, не звони в полицию. Это строго между тобой, мной и твоей сестрой. Никаких полицейских. И ни друзей, ни родственников тоже. Строго секретно. Ты понимаешь?

Тара сказала ему, что да.

– И даже не мечтай наебать меня, ладно? Я все время слежу за тобой. Если придут копы или я увижу тебя в полицейском участке, она умрет. Мы не торгуемся, она умрет. Это мило и просто?

– Да.

– И прежде чем у тебя появятся какие-то идеи насчет того, чтобы вызвать полицию и отследить этот звонок... подумай об этом дважды. Поняла?

– Конечно. Но моя сестра Лиза...

– Жива, пока ты делаешь то, что я говорю.

О, Боже, что этот зверь задумал? В какую игру он играет? Действительно ли Лиза в безопасности или он избивал ее? Насиловал ее? Мучил ее? Или он уже сделал что-то намного, намного хуже?

– Ты не причинил ей вреда?

– Нет. Ещё нет.

– А ты не собираешься?

Тут он рассмеялся. Холодное, горькое кудахтанье, бесплотный звук, похожий на эхо в пустом доме.

– Просто делай, что тебе говорят.

– Да, да. Я буду делать все, как мне сказали.

– Первое, что я хочу, чтобы ты сделала, это прибралась там. Очисти кровь, избавься от... тела. Упакуй его в мешок и закопай где-нибудь, где его никто никогда не найдет. Ты можешь это сделать?

Тара не думала, что сможет.

– Да.

– Вот так начинается игра.

– Лиза...

– Теперь иди. У твоей сестры осталось не так уж много времени.

– Но... – начала Тара.

– Не трать мое время. Не трать время Лизы впустую, – его тон был зловещим, даже хуже, чем раньше. – Тара, я похоронил твою сестру заживо.

13

Генри Борден лежал в подвале, где было прохладно и темно.

Он вспомнил другие времена в прохладной темноте. Он вспомнил человека, стоявшего над ним, человека, который застал его лежащим рядом с мертвецом. Человека, который был его отцом, который просто стоял там с тусклым, далеким взглядом в глазах, его лицо внезапно стало очень старым, очень изношенным, как что-то, что использовалось слишком много. Эти глаза были шокированы, потом они стали злыми... нет, не злыми, а полными отвращения. Брезгливыми. Разум позади них завращался лихорадочными кругами, когда ему было показано невыразимое, безымянное.

– Ради всего святого, что ты делаешь? – раздался голос с резким, гулким звуком, как будто нож воткнули в стену. – Ты... ты... ты не можешь этого делать... ты не можешь этого делать... это непристойно, это ужасно... это... это... это МЕРЗОСТЬ!

Дрожащий, голый, Генри просто лежал, прижимая к себе обескровленный белый труп девушки.

(она моя, вся моя, ты не можешь отнять ее у меня)

(моя... МОЯ)

Он хотел сказать: «Нет, нет... это не то, что ты думаешь...», потому что именно так поступали люди на телевидении, когда их обнаруживали в компрометирующем положении. Но он не сказал этого, потому что теперь, когда правда была раскрыта, он не хотел пачкать ее ложью, потому что это было именно то, о чем думал его отец.

Послышалось тихое шуршание, когда ремень его отца выскользнул из петель. Щелчок кожи. Затем ремень опускался снова и снова, оставляя на теле Генри багровые следы от ударов. Он не прекращался до тех пор, пока его отец не начал потеть и стонать, а по его покрасневшему лицу текли слезы.

(Я люблю ее, разве ты не видишь, что я люблю ее)

Его отец бросил его.

Генри вцепился в мертвую девушку, всхлипывая.

Три дня спустя его отец умер. Он не хотел говорить о позоре, который навлек на него сын. Опозоренный, униженный и возмущенный до глубины души, он сошел в могилу молча, с благодарностью.

14

Тара кричала, стонала или просто задыхалась; позже она не могла быть уверена. Только то, что она чувствовала себя так, будто все внутри нее выкачали за один раз. Ее колени ударились о пол, в голове раздался черный шум. Я похоронил твою сестру заживо.

У нее есть воздух, Тара. До тех пор, пока ты будешь сотрудничать. Но когда ты не... когда... ты... не... торопишься, Тара... часы тикают.

Связь оборвалась.

И Тара тоже.

15

Генри Борден сидел в своем доме, в темноте. Что-то черное и смертоносное скользило у него в животе. Он вытащил из кармана пальто цифровой диктофон с голосовым управлением и бросил его на стол. Он обнаружил, что не двигается, застыв от бездействия. На самом деле больше ничего не нужно было делать... во всяком случае, пока... но он все равно чувствовал, что должен что-то делать.

В темноте он все обдумал.

Хотя он в значительной степени полагал, что держит Тару Кумбс на коротком поводке, всегда был шанс, что она может нарушить правила. Запаниковать и позвонить в полицию. Он не очень-то об этом беспокоился, но, черт возьми, с женщинами никогда не знаешь наверняка.

(ты просто не можешь доверять им, Генри, злым до мозга костей, все они как змеи, просто как змеи, повернись к ним спиной, и они вонзят свои ядовитые клыки прямо тебе в шею! у них есть эта щель между ног, и это корень всего земного зла, они были изгнаны из Эдема из-за этой щели, Генри, из-за того, что им нравилось делать с ней)

Слова его матери. Она могла сделать с ним много ужасных вещей, но никогда не лгала. Ты мог бы дать королеве-суке столько же. Она была честна.

Отец Генри любил повторять, что самое опасное в мире – это дырка между ног женщины.

Генри совсем не понимал этого, когда был молод, но позже, да, позже это стало вполне понятно. Особенно когда девушки начали отворачиваться от него.

И тут он понял.

Он знал о девушках все.

Он чертовски хорошо знал, что эта дыра делает с ними.

(это колодезный носик позора, Генри, из этой раны вырастут цветы зла, Эдем был разрушен Евой, потому что она не могла держать свои ноги закрытыми)

В школе он был застенчивым и тихим. Никогда не делал ничего, чтобы привлечь к себе внимание. Не дурачился. Никаких оскорблений учителей за их спинами или обзываний других детей. Ничего подобного. Может быть, именно поэтому мальчики дразнили его, а может быть, именно поэтому девочки смеялись над ним или просто игнорировали его.

Главной причиной всего этого было то, что он был замкнутым, худым и бледным, а его старик просто оказался смотрителем кладбища Хиллсайд. Это просто дало детям повод для оскорблений (хе, хе). Они называли его «Mертвым Mальчиком» и «Mогильным Червем», и шептались за его спиной о том, какой он маленький подонок.

Когда Генри окончил среднюю школу, он уехал из города так быстро, как только смог. Его приняли в Юго-Западную Школу Морговедения, он получил отличный средний балл, а потом, да, потом эти ублюдки вышвырнули его пинком под задницу.

Просто уйдите тихо, мистер Борден. Мы не собираемся привлекать полицию к этому... э-э... делу. Но я бы посоветовал вам обратиться к психотерапевту...

Чушь. Вот что это было. Они не любили его, потому что он был одиночкой, поэтому они придумывали неприятные маленькие истории. Они сговорились против него, потому что он был умнее и эффективнее их. И вот он ушел. Он даже не потрудился вернуться домой. Он вступил в армию, служил в первой иракской войне в очень особом качестве... там тоже были проблемы. Его поместили в психушку на полгода, а потом с позором уволили. Находясь в заключении, он узнал, что его мать только что перенесла четвертый (или пятый?) нервный срыв, и она принимала так много лекарств, что в половине случаев обделывалась. А потом случилось самое плохое. Когда он наконец добрался до дома, то устроился сторожем в Хиллсайд. Они предложили ему это сразу же, ничего не зная о его прошлом. Смотритель, заменивший ему отца, – Сименс, хе-хе – умирал. Сорок тяжелых лет, проведенных в подпитии, наконец-то свалили его. Хозяевам было все равно, кто займет эту должность, лишь бы кто-то ее занял.

Генри был подходящим человеком для этой работы.

Он отпахал там четырнадцать лет. А потом они назначили этого придурка Спирса директором. Он был настоящим мудозвоном. Он сразу же нацелился на Генри, вечно из-за чего-то дергая его за задницу. Генри, я хочу, чтобы к понедельнику эти пластиковые флаги в День поминовения были сняты со всех могил. И эта трава становится лохматой в северо-восточном углу. Когда ты планируешь позаботиться об этом? И пусть каменщик посмотрит на каменную стену сзади, она рушится. И, ради бога, кованый забор перед домом ржавеет. Займись этим, ладно? О да, он был настоящим ублюдком. Все шло хорошо, пока этот сукин сын не начал везде совать свой нос. А потом этот маленький инцидент в мавзолее. Он тут же уволил Генри, велел ему убираться отсюда или...

Я прослежу, чтобы ты отсидел срок, больной извращенный сукин сын! В этом штате есть законы, Борден! Законы, запрещающие держать животных вроде тебя... законы, запрещающие... запрещающие то, что ты делаешь! Убирайся отсюда! Ты меня слышишь? Убирайся отсюда...

...какое-то параноидальное дерьмо. И ради чего? За что? Куча чепухи, которую наплел наглый пердун, чтобы избавиться от своего лучшего сотрудника.

И это было... четыре года назад? Пять? Шесть? Если бы не полисы страхования жизни и пожертвования, то не было бы и крошки, чтобы поесть. По крайней мере, дом был оплачен. Это уже кое-что.

И Тара Кумбс даст ему денег, если он захочет... хотя он и не думал, что хочет именно этих денег. Он хотел чего-то другого. Что это было, он не знал. Но это придет ему в голову. Вовремя.

(извращенный сукин сын)

(не позволяй им так с тобой разговаривать, мы их вылечим)

Он выбрал Кумбсов не из ненависти, не из мести и даже не из злобы. Он их даже не знал. Возможность просто представилась в виде Лизы, идущей по той дороге. Он ничего этого сознательно не планировал. Все это внезапно обрело форму, встало на свои места, как это часто бывает, когда так и должно быть. Давным-давно Генри научился прекращать борьбу, просто принимать вещи, верить в то, что судьба распорядилась его жизнью, нравится ему это или нет. Если ему было предначертано похитить Лизу Кумбс, то так тому и быть. Зачем чувствовать себя виноватым из-за того, что было совершенно не в твоей власти? Часть его действительно хотела пожалеть Тару Кумбс и ее младшую сестру – черт, у него была сестра, он знал, на что это похоже, – но он действительно ничего не мог с этим поделать. Они просто были избраны судьбой для того, чтобы стать объектом какого-то особенно уродливого дерьма. Это все. Судьба, возможно, запланировала на завтра что-то ужасное для Генри... автомобильная авария, смертельный сердечный приступ... но не было смысла восставать против этого. Когда это случится, так тому и быть. Ты просто должен был принять это.

Точно так же, как Лиза и Тара должны были принять это.

Генри был всего лишь орудием судьбы. Ничего больше.

Им придется смириться со своей участью.

(точно так же, как ты должен был принять свою собственную, Генри, а? люди гадят на тебя, бьют, как собаку, выжимая из тебя жизнь)

Он думал о старшей, Таре. Она была шлюхой, и он это знал. Иногда можно было просто сказать. То, как она говорила, слова, которые она использовала, сварливый тон в ее голосе, то, как она кричала на него, пока не поняла, что она была бессильна, а затем она стала застенчивой, милой, невинной маленькой нашкодившей девочкой. Потом она даже предложила ему свою щелку, как всегда делают пезды, думая, что у них есть что-то отдаленно уникальное, чего нет ни у одной другой пизды на планете.

Да, Тара Кумбс была пиздой.

(да, да, о да)

Генри знал многих из них, и они всегда были одинаковы, и, в конце концов, все они набросились на него, вонзили нож ему в спину и затеяли злые игры. Ну, на этот раз этого не случится. Тара была той, кто будет участвовать в играх разума.

У Генри были на нее свои планы.

(мама знает, что лучше делать то, что говорит мама)

Большие планы.

Когда он закончит с ней, эта наглая пизда будет такой же сумасшедшей, как и его мать. Такая же хреновая и без причуд.

Они будут играть в эту игру вместе.

Одно движение за раз.

И только он будет знать, что это за цель.

– Подожди, Тара, – сказал он себе под нос. – Ты даже не представляешь.

16

00:15

Есть вещи и похуже крови.

Вещи похуже, чем уборка после убийства.

Например, похищение твоей сестры.

Чтобы твою сестру похоронили заживо.

Гораздо худшие вещи.

Вот что говорила себе Тара, складывая в мешок останки Маргарет Стэплтон. Все, что Тара знала о подобных вещах, она почерпнула из романов и телешоу. Она вспомнила, что видела какой-то фильм про бандитов, где они разрезали тело, а затем завернули каждый кусок в черный пластик, аккуратно заклеив каждую упаковку, как рождественский подарок. И именно этим она сейчас и занималась. Она заперла все двери, достала здоровенные мешки, двадцатипятигаллоновые, размером с лужайку, и разрезала их, пока не нашла материал для работы.

Сначала, после того как этот чертов монстр повесил трубку, она набрала полицию. Повесила трубку, снова набрала номер. Затем бросила трубку на рычаг. Если бы все было так просто. Но он наблюдал за ней и сказал ей об этом, и ей придется играть в игру с этим ублюдком, если она хочет когда-нибудь снова увидеть Лизу.

Но голос, тот же самый голос твердил ей: Hе делай этого... вызови полицию. Не лезь еще глубже в эту паутину гребаного безумия. Он манипулирует тобой. Лиза, возможно, уже мертва. Hо она не была... Тара знала, что это не так. Лиза жива. Но она похоронена в гробу. И осознание этой самой ужасной формы похищения, которую она только могла вообразить, было подобно тому, как ножи вонзаются в нее, режут ее, разрезают и заставляют истекать кровью, заставляя все хорошее и чистое бежать от нее реками и оставляя внутри пустоту, которую можно будет заполнить только тогда, когда она снова увидит свою сестру, когда она будет держать Лизу в своих объятиях и знать, Дорогой Бог, что она в безопасности, в безопасности, в безопасности. Тара, похитители всегда советуют не обращаться в полицию. Они всегда утверждают, что следят за домом. Они всегда угрожают убить. Это их сила, их сила. Они держат тебя за яйца и знают это. Это садизм, но садизм – часть болезни... игра с близкими людьми. Нельзя доверять извращенному уму, который так думает. Ты видела эти настоящие криминальные шоу... очень часто похитители все равно убивают своих жертв, независимо от того, что они говорят.

– Пошел ты, – сказала Тара этому голосу, загоняя его в подвал своего сознания.

Закрыв его там.

Это был голос разума, да, голос здравого смысла и логики, только у этого голоса не было младшей сестры, которая жила в кошмаре, была в страшной опасности, балансируя на краю какой-то черной, голодной ямы с сумасшедшим психом, трахнутым уродом-похитителем, готовым столкнуть ее с края.

Это была битва воли... ее собственной и этого разумного голоса в ее голове.

Но она победила.

Она сделает то, что должна сделать, чтобы защитить свою сестру.

00:17

Когда она впервые вошла в кухню, этот ужасный мясной, сырой запах ударил ей в нос и в горло, она разрыдалась и упала на колени, ее рвало до тех пор, пока не осталось ничего, кроме болезненных сухих вздохов. Во второй раз она попыталась сделать то же самое. Но в третий раз... зная, что времени на брезгливую девчачью чушь просто нет... она обмотала ноги Маргарет. На ней были желтые перчатки Playtex, но даже так мертвый вес и жирное, холодное ощущение этих конечностей были отталкивающими. И когда она упаковала руки, одна из них – возможно, левая – выскользнула из ее рук, и холодная рука Маргарет коснулась ее запястья. Боже милостивый, это ощущение... как будто тебя ласкает мясо.

Она ахнула и упала, а мертвая рука шлепнулась на кафельный пол.

Во рту у нее была кровь, и она поняла, что это потому, что она только что прокусила нижнюю губу.

Ладно. Держись.

Она посмотрела на часы. Ей нужно было спешить.

– Ты можешь это сделать, – прошептала она себе под нос. – У тебя нет выбора.

00:19

Cнова за дело.

Мертвый груз. Да, тот, кто придумал этот термин, обращался с мясным ассорти подобным образом. Потому что каждая рука была тяжелой, а каждая нога словно наполнена свинцовыми шариками. Было нелегко завернуть их, заклеить эти непристойные черные пластиковые пакеты скотчем. Но она сделала это – каким-то образом, каким-то образом – ее кишки медленно и скользко ползли вверх по задней стенке горла все это время. Затем голова. Дыша так тяжело, что ей показалось, будто у нее начинается гипервентиляция, Тара протянула руку, которая так сильно дрожала, что практически хлестала ее по запястью. Она стиснула зубы и попыталась схватить ее за волосы... но как только она прикоснулась к ней, она вздрогнула.

Человеческая голова.

Это была человеческая голова.

– Сделай это, – сказала она. – Просто сделай это.

Она так крепко стиснула зубы, что ей показалось, будто челюсть вот-вот сломается. Тара протянула руку и схватила Маргарет за волосы. Иисусe! Это ощущение. Как горсть змей. Хуже, гораздо хуже. Даже сквозь латексную перчатку она чувствовала свернувшуюся кровь в этих седых локонах. Она схватила волосы, собрала их в пучок и вытащила голову из раковины. Сушилка для посуды вышла оттуда вместе с головой, потому что плохой человек не положил туда голову Маргарет, а с силой опустил ее вниз, пронзив зазубренными стойками, которые должны были удерживать тяжелые тарелки и сервировочные блюда на месте.

Голова была тяжелой.

Лицо было серо-белым, забрызганным засохшей кровью, которая казалась почти черной. Глаза были открыты, остекленевшие и с пристальным взглядом. Из перекошенного рта текла кровь, размазанная по подбородку.

Выпуская невольный, почти дико звучащий крик, Тара дернула за голову одной рукой, сжала сушилку другой, повернув ее яростно из стороны в сторону, и ее почти стошнило снова, когда она увидела лужу липкой крови в раковине и услышала мясистые, влажные звуки ножек сушилки, которые выходили из обрубка шеи.

Она чуть не отбросила ее в сторону, содрогнувшись от отвращения.

Но она не сдалась, бросила ее в здоровенный мешок и завязала.

Потом туловище.

00:39

Тара достала из гаража старый ковер, предназначенный для свалки, и расстелила его. Туловище было тяжелым. Единственный способ упаковать его в ковер – это скатать. Она толкнула его, и оно перевернулось, издавая липкий, чмокающий звук, когда отделилось от скользкой застывшей крови, приклеивающей его к полу. Туловище перевернулось с шлепающим глухим звуком. Она положила его на ковер, и что-то черное и зловонное вылетело из его задницы. Дерьмо. Зловоние заполнило кухню, и Тара чуть не потеряла сознание, когда оно заполнило ее ноздри, газообразное и отвратительное.

Она быстро скатала тело и туго перевязала ковер бечевкой.

Стараясь не думать и не чувствовать, все внутри нее запуталось в тугие узлы, она выбросила перчатки в мусорное ведро. Затем она загнала машину в гараж и расстелила пластик на полу багажника. Ей потребовалось около двадцати минут, чтобы все погрузить.

01:15

Bедра и горячая вода, швабра и отбеливатель.

Она скребла и мыла, ведра ее были наполнены грязной розовой водой, которая вскоре стала темнее, сгустки крови плавали на поверхности. Рыдая, всхлипывая, она принялась за дело, собрав все силы, которые у нее еще оставались. Она все мыла, мыла и мыла. В своем неистовстве уборщицы она перебрала все по меньшей мере четыре раза. Потом она избавилась от воды и сполоснула швабры и ведра в стоячей ванне внизу. Все это тоже отправилось в машину, потому что ни за что на свете она не могла оставить все это лежать здесь после того, для чего она его использовала.

Ты ведь знаешь, что ты только что сделала, не так ли? Ты не только скрыла преступление, но и замела его следы. Ты удалила вещественные доказательства, которые копы могли использовать, чтобы прижать это животное. ДНК, все... исчезло.

Тобой манипулировали.

Она отказывалась думать о таких вещах.

Хотя в кухне стоял резкий запах белизны, пропитанного аммиаком, все еще чувствовалась отвратительная вонь мяса и телесных жидкостей. Она зажгла свечи с благовониями. Курила сигарету за сигаретой.

Потом она пошла в ванную и привела себя в порядок.

Она не смотрела на себя в зеркало, и главным образом потому, что боялась того, что могло бы там увидеть. Потому что Тара знала одну вещь. Одно было неоспоримо: она уже не та, что прежде. Она уже никогда не будет прежней. Невозможно пройти через такой кошмар и остаться неизменным. Она была... осквернена. Как будто что-то хорошее, чистое, теплое и очень человеческое в ней было вырвано с корнем, обработано грязными пальцами, испачкано, осквернено и завернуто в дерьмо, а затем засунуто обратно в нее. И она чувствовала это, чувствовала мерзость того, что было внутри нее сейчас... прогорклую грязь, которую она никогда, никогда не сможет отмыть.

Я верну Лизу, – подумала она. – Я верну свою сестру, и да поможет Бог этому больному сукину сыну, который заставил ее пройти через это, заставил меня пройти через это.

Он будет страдать.

Познает боль.

И прямо тогда и прямо там Тара знала, что это не была какая-то расстроенная реакция, какая-то наполовину испеченная фантазия мести, которая никогда, никогда не произойдет. Это было по-настоящему. Человек, похитивший ее сестру, должен был умереть. И его смерть должна быть невероятно ужасной.

Осознание того, что она способна на нечто подобное, почти пугало ее.

Почти.

01:41

Когда она уже собралась уходить, зазвонил телефон.

Этот звук пронзил Тару насквозь, пронзив сердце ледяной иглой. Так скоро. Он уже перезванивал.

Она схватила трубку радиотелефона. Ее голос был ровным, бесстрастным:

– Да?

– Привет, леди, – ответили на другом конце провода. – Ты еще не спишь?

В течение одного сумасшедшего, шатающегося момента, Тара не могла вспомнить, кому принадлежал этот голос. Ее мозг был заполнен нечеткими образами, все они были разрозненными и ужасно не сфокусированными. А потом получилось. Стив. Стив Круз. Это Стив, дура. Твой парень. Она проглотила что-то похожее на страх и сказала совершенно спокойно:

– Я как раз собиралась ложиться спать.

– У меня есть идея.

Она замерла. Она не знала, как на это ответить. Сексуальные намеки. Игра.

– Звучит неплохо. Но я слишком устала. Напряженный, тяжелый день.

– Бедняжка. Когда же я увижу тебя снова?

– Не раньше конца недели. Может быть, в пятницу.

Он засмеялся.

– Так долго. Я умру.

– Держи хвост пистолетом.

На мгновение воцарилась тишина.

– Тара... ты в порядке? У тебя какой-то странный голос. Все в порядке?

– Да. Все хорошо. Действительно прекрасно, – oна вздохнула, пытаясь расслабиться. – Плохой день. Напряженная неделя. Я в порядке.

– Может быть, я проберусь туда как-нибудь ночью и...

– Ты не можешь этого сделать!

– Ого, леди! Я просто валяю дурака.

Она слишком тяжело дышала, и он, должно быть, услышал ее.

– Мне очень жаль, Стив. Просто я немного нервничаю.

Неужели она только что это сделала? Неужели она действительно заикалась? Все это время она думала, что это чушь собачья, когда люди так поступают в книгах и фильмах. Но слова вырывались как быстрый огонь.

– Я все тебе компенсирую. Мне просто нужно немного поспать.

– Ладно, я понимаю, – но по его голосу было ясно, что он ничего не понимает. – Ты уверена, что не хочешь, чтобы я приехал? Посидел вместе с тобой?

– Нет. Уже поздно. Мне нужно поспать. И тебе тоже.

– Хорошо, Тара. Увидимся.

Он повесил трубку, прежде чем она успела сказать что-то еще, и, возможно, это было к лучшему. Ее разум метался в слишком многих направлениях одновременно, мысли спотыкались сами о себя. Линия связи между ее мозгом и голосом была сильно нарушена. Тогда она поняла, что не может рассчитывать на то, что сама скажет то, о чем думает, или подумает о том, что говорит.

Боже милостивый, ничего не имело смысла.

Интересно, будет ли это когда-нибудь снова?

1:46

Она очень медленно вдыхала и выдыхала, стараясь удержать свой мир от того, чтобы он не вышел из-под контроля еще больше, чем сейчас.

Она мысленно видела лицо Стива, и там, где когда-то оно приносило огромную радость, теперь оно приносило печаль и боль.

– Я знаю, что люблю тебя, Стив. Я знаю, что ты мне поможешь. Ты сделаешь все для меня и для Лизы. Но я не могу рисковать и впутывать тебя в это дело. Привлечь полицию, ФБР. Никто не может сделать то, что должно быть сделано сейчас, кроме меня.

Зная это, она закрыла лицо руками и закричала так громко, как только могла.

Поторопись, Тара... часы тикают.

17

Стив попытался заснуть после разговора с Тарой, но сон никак не шел.

Он лежал, скрючившись от напряжения, все еще слыша голос Тары. У него было какое-то странное чувство, которое он раньше не испытывал и которому не мог дать названия. Он знал, что ее жизнь состояла их двух работ и она пыталась растить свою младшую сестру. Это было очень тяжело для любого человека. Она была измотана, только не замечала этого или не хотела замечать, и если ей говорили притормозить, она злилась, и Стив не раз убеждался в этом на собственном примере.