Текст книги "Могильный червь (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Боже, теперь она давила на него. Она была умна, обладала интуицией. Она знала, что Стэплтон вернулся, и бросала ему вызов, чтобы он показал себя.

– Мы просто хотим поговорить с вашей сестрой. Если у ваc есть номер сотового телефона или...

– Если только ее в чем-то не обвиняют, ее местонахождение не ваше собачье дело.

– Я могу сделать это своим делом.

– Тогда сделайтe это. И если вы хотите что-то с меня взять, приступайте к этому уже сейчас. В противном случае этот маленький разговор окончен.

– Мисс Кумбс...

– Если вы будетe упорствовать, я подам на ваc в суд за домогательства.

Она была права, и он это знал. У них ничего на нее не было, и они, черт возьми, не имели права отзывать ее сестру из Милуоки только потому, что старый полицейский подумал, что происходит что-то странное. Если бы они попытались сделать что-то подобное, окружной прокурор засунул бы их задницы в плетеную корзину. Это была пустая трата времени. Тара Кумбс была абсолютно права. Но Уилкс решил попробовать другой такт.

– Ваша сестра... как ее зовут?

– Лиза, – произнесла Тара с легким тиком в уголках губ.

Ее глаза расширились, когда она произнесла это имя, как будто что-то в ней ослабло. Это было всего на секунду, но было. Ее глаза расширились, затем сузились, а затем снова стали пустыми, как голубое стекло.

Забавно.

У нее глаза, как у чертового манекена... кристально голубые, немигающие, вечно пристально смотрящие.

– Детектив?

– Да.

– Я сказала, что хотела бы уйти прямо сейчас. То есть, если только у мистера Стэплтона не хватит смелости противостоять мне, – oна уставилась на стакан. – Но я в этом сильно сомневаюсь.

Уилкс наблюдал за ней, а она за ним. В конце концов, с колотящимся сердцем и влажностью на затылке, именно он отвернулся.

57

– Попробуй зайти сзади, – сказал Фрэнк Дюваль.

– Нет, если бы она была дома, она бы нас услышала. У этой женщины уши, как у кошки, – сказал Стив. – Она практически слышит, как паук плетет паутину.

– Тогда давай проверим гараж.

– Ладно.

Бок о бок они обошли дом и направились к маленькому гаражу. Ее "Додж" все еще был там, как и раньше. Почту так и не забрали. В общем, это заставило неопределимого червя страха глубже скрутиться в животе Стива. Он вернулся к входной двери, и Фрэнк последовал за ним. Он подергал ручку. Она была открыта. Это был Биттер-Лейк. Люди обычно не запирали свои двери днем, и многие не делали это по ночам.

– Нам лучше взглянуть, – сказал он.

Но Фрэнк задержался. Крупный, ощетинившийся парень, но ему явно не нравилась идея вторгнуться в дом своей бывшей.

– Я не знаю, Стив. Она придет домой, а мы здесь... Я не знаю. Все обойдется для тебя. Но со мной все будет немного по-другому.

– Послушай, Фрэнк. Она не отвечала на звонки. Она не открывает дверь. Ее почта накапливается. Кто-то должен туда войти. Если хочешь остаться здесь, давай, но я пойду внутрь.

– Вот дерьмо, – сказал Фрэнк, следуя за ним.

Первое, что они, конечно, заметили, был этот подавляющий запах дезинфицирующих средств с ароматом сосны. Он был такой сильный, что у них обоих чуть не закружилась голова. Стив ожидал этого. Он повел Фрэнка по дому, и Фрэнк выглядел настолько неловко, насколько может быть неловко мужчине, независимо от того, пришел ли он без предупреждения или вспомнил о времени, проведенном с Тарой... он выглядел так, словно хотел вырваться и убежать.

В этом не было ничего необычного.

Никакого тела на полу или в кресле, – подумал Стив без тени юмора. – Никаких предсмертных записок, ничего не свисает с люстры. Ничего даже отдаленно подозрительного.

Правда... И все же, его кожа, казалось, была готова сползти с костей. В этом не было ничего плохого, но атмосфера этого места была почти... стерильной. Может быть, дело было в чистоте, взрывающей его мозг, или в навязчивой аккуратности, но дом выглядел как экспонат. Что-то из "Лучших Домов и Садов". Не было ощущения, что здесь кто-то действительно живет. Не дом, а шедевр журнального фотографа. Такой чистый, такой аккуратный, такой безупречный... как будто там никогда не было ничего живого.

Фрэнк нервничал перед тем, как войти на кухню.

Конечно, Стив это понимал. У него были отношения с Тарой, и мир Тары был ее кухней. Хотя она была слишком взвинчена, чтобы много есть, она готовила и пекла с остервенением. И это, вероятно, было потому, что так поступала ее мать, и она заботилась о том, чтобы Лиза ни в чем не нуждалась.

На кухне было так же чисто. Запах сосны был еще сильнее, смешанный с затхлым сигаретным дымом. Рядом с раковиной стояла пепельница, но она была пуста. Тара все вычистила.

Стив заглянул в мусор.

– Какого черта ты делаешь? – спросил его Фрэнк.

– Я хочу посмотреть, ела ли она.

– Неужели?

Он покачал головой.

– Ничего, кроме окурков.

Он подошел к холодильнику и увидел, что в нем полно молока, соков, воды в бутылках, фруктов и овощей, но нет мяса. Никаких остатков. Все было тщательно организовано на своих местах. Бутылки с водой стояли такими прямыми рядами, что их можно было поставить вровень, а сами стеклянные полки блестели.

– Блин, она стала еще более чистоплотной, чем раньше, – сказал Фрэнк.

– Она всегда была немного такая, – сказал Стив, хотя в этом не было необходимости. – Но... но это слишком даже для нее.

– О чем ты? – спросил его Фрэнк.

– Просто дело в том, что...

– Это место выглядит так, будто его хранили в коробке?

– Да.

Больше ничего не нужно было говорить об этом. Стив повел его наверх, и Фрэнк снова заколебался. Теперь они вторглись в самые укромные уголки дома. Стив знал, что именно здесь, наверху, они с Фрэнком должны были встречаться.

Нет, он не собирался думать о таком глупом ревнивом дерьме.

Фрэнк не хотел заходить в комнату Тары, поэтому Стив осмотрел ее сам. Ничего неуместного. Это была пустая трата времени. Она просто была занята, как обычно, вот почему ее не было дома. Он знал, что если будет говорить себе это достаточно долго, то, возможно, даже начнет в это верить.

Комната Лизы.

Теперь вот что было странно: комнату Лизы можно было бы назвать жилищем современной девочки-подростка. Кровать была не застелена. Корзину переполняла одежда. Диски и книги громоздились на столе, туалетное зеркало было завалено косметикой и лаком для ногтей, несколько журналов, пара пустых бутылок из-под воды, фен, жестянка в форме сердца, переполненная резинками для волос. Шкаф был приоткрыт, и это потому, что там было так много обуви, что дверь не закрывалась.

Фрэнк рассмеялся при виде всего этого.

– Ну, дети не меняются.

Стив попытался рассмеяться вместе с ним, но у него ничего не вышло. Тара стерилизовала весь дом... но оставила эту комнату нетронутой? Это казалось совершенно немыслимым. Тара всегда убирала комнату Лизы. Это стало кровавой точкой раздора между ними. Абсолютный словесный нокдаун, поражение. И, в конце концов, конечно, Лиза выигрывала, и Тара не могла этого вынести, поэтому она шла туда и убирала ее сама, и у Лизы случался приступ гнева из-за всего этого. Драма, драма.

Но теперь, в этом последнем маниакальном, навязчиво-ненормальном шквале уборки, она оставила эту комнату нетронутой?

– Это не имеет никакого смысла, – сказал Стив Фрэнку и объяснил ему почему.

– Может, ей это надоело.

Стив просто посмотрел на него.

– Тара? Признала поражение?

– Да, я понимаю твою точку зрения. Она обленилась?

Стив снова посмотрел на него.

– Ладно, думаю, что нет.

Что-то внутри шептало нехорошее Стиву, но, хоть убей, он не мог расслышать слов. Это что-то значило. Это не было отвлекающим маневром, это была большая подсказка, только он не мог ее определить.

– Давай уйдем отсюда, – наконец сказал он, постояв несколько минут в дверях комнаты Лизы.

Это было похоже на порог между порядком и хаосом, между этим миром и следующим.

– Звучит неплохо, – сказал Фрэнк. – Это место вызывает у меня мурашки, и я, честно говоря, не знаю почему.

И у Стива тоже. Только то, что он чувствовал это так глубоко, что ему было почти физически плохо от этого.

58

Трата времени, трата времени, трата времени... Неужели они не понимают, что зря тратят время? Тара чуть не рассмеялась при мысли о том, что они наблюдают за ней через зеркальное стекло. Она продолжала думать о том фильме с Шэрон Стоун, где она скрещивает и раздвигает ноги, ничего не имея под юбкой. Извините, ребята. На мне джинсы. Сегодня шоу не будет. Это заставило ее хихикнуть... но не внешне, только в ее голове, где иногда было много хихиканья, которое было лучше, чем другой звук: голос Бугимена скребся внутри ее черепа, как крысы в стенах старых домов.

Она уставилась на стакан.

Детектив сержант Уилкс сказал, что попросит кого-нибудь подвезти ее до дома. Вот что он сказал. Конечно, его истинной причиной было оставить ее в этой тесной маленькой комнате, наедине с ее мыслями, возможно, надеясь, что какие-то темные цветы вины начнут распускаться, и она закричит, признавшись во всем, крича во всю силу своих легких.

Но этого не произойдет.

У нее все было под контролем.

Полностью.

Комната не беспокоила ее, потому что она даже отдаленно не страдала клаустрофобией. Даже то, что ее похоронили в ящике – не думай так, чертова идиотка, не смей так думать, – не испугало ее. Пусть Бугимен возьмет ее и попытается похоронить в гребаном ящике, и она даже не закричит. Не то, чтобы она позволила бы ему зайти так далеко. Но она заманит его в ловушку. Использует все, что будет необходимо, чтобы втянуть его, заманить в ловушку, чтобы она могла показать ему, каково это – страдать, и, – о да, о да, – действительно, он узнает, когда окажется в ловушке ее паутины, и она поймает его там, где захочет. Тебе нравится моя жирная, сочная муха? Чувствуешь ли ты ужас и страх, когда я подкрадываюсь все ближе со своими многочисленными ногами и своими сосущими губами, сморщенными для твоего горла?

Тара поняла, что тяжело дышит.

Капелька пота скатилась по ее щеке.

Не вытирай ее, они увидят!

Успокойся, сохраняй спокойствие, как ты уже это сделала. Тем не менее, странные, искаженные и совершенно гротескные образы ее в виде паука, ползущего по своей паутине к пойманному в ловушку и визжащему Бугимену... это взволновало ее. Боже, ей стало жарко во всем теле. Ее соски были напряжены, прижимаясь к кружевному материалу лифчика. Там, где ее бедра соприкасались, было влажно, и у нее возникло безумное, самое непристойное желание расстегнуть молнию на брюках и просунуть в себя палец... нет, два пальца. Это именно то, чего она хотела, но она боролась с горячей животной похотью внутри и сосредоточилась на зеркале, потому что знала, что они наблюдают за ней.

Хорошенько присмотритесь, придурки.

Я знаю, что делаю.

Я доберусь до Лизы, а потом до того гребаного зверя, который ее похитил. Для него не будет ни суда, ни следствия, я отучу этого скользкого ползающего гребаного червя пачкать мою жизнь и класть свои грязные пальцы на мою сестру.

Тара сидела, скрестив ноги и распрямив их, пытаясь контролировать этот надоедливый тик в уголках губ, сжимая левую руку в кулак, потому что она сильно дрожала. Она так дрожала с тех пор, как она схватила прохладные, запекшиеся от крови волосы Маргарет и вытащила голову из сушилки. Она коснулась чего-то, что ей не нравилось, и поэтому не могла перестать дрожать.

Пусть все перевернется.

Каждую ночь игра.

И с каждой ночью все ближе.

Она чувствовала себя сильной, могущественной, непобедимой. Она чувствовала себя воином, взвинченным от жажды крови, берсеркером, вышибающим себе мозги жаждой смерти. Она была готова пролить кровь, искупаться в ее темных реках, и никто не должен был пытаться остановить ее. Слава будет принадлежать ей. Слава убийства. И ее левой руке лучше привыкнуть к этому, потому что голова Маргарет будет не единственной, которую она поднимет высоко.

О, этот запах, эта вонь.

Да, эта проклятая комната. Она действительно чувствовала ужасный запах страдания и вины, страха и тревоги. Они стекали со стен болезненным коричневым соком. Она чувствовала, как это сочится по ней, капает на нее, пытаясь проникнуть в ее поры. Уилкс думал, что сломает ее, но она была гибкой, эластичной, она не могла сломаться. Но запах... ну, да, это было тревожно, и это заставляло ее чувствовать себя грязной и липкой, как будто на ее коже была засохшая кровь, ее мембрана. Жаль, что у нее не было чистящих средств, она бы убрала за ними.

Они подумают, что ты сошла с ума.

Да, Тара знала, что должна сидеть там и быть спокойной, расслабленной, беззаботной... но ее разум продолжал блуждать в стольких темных направлениях, ползти по стольким извилистым темным улицам. Ей было трудно контролировать свои мысли. Было трудно сосредоточиться. Это зеркало. Они наблюдали за ней, эти гребаные уроды. Забавно. Окна. Зеркала. Отражения никогда не выглядели в них полностью реальными, вроде как мир Тары, который был немного кривым, как тот неопрятный мир, который Алиса подсмотрела в зазеркалье. Это было похоже на то. Все выглядело нормально... и все же это было не так, все было как-то не по центру, мрачно, призрачно, как будто между ней и реальностью был лист пожелтевшего целлофана.

Разве это не странно?

Ей нужно было перестать думать, как сумасшедшая, и сосредоточиться на том, что было здесь и сейчас. Она пожалела, что у нее нет бритвы. Она будет резать себе руки до крови, и это все прояснит. Так было всегда.

Ну же, Уилкс! Я не собираюсь торчать здесь весь гребаный день!

Достаточно скоро, достаточно скоро... Она все еще чувствовала тот ужасный запах в комнате, но это был ее собственный запах, который начинал беспокоить ее – это был пот из ее пор, ужасный запах смерти. Хорошо отделанные мрамором куски сырого мяса, свернутые жирные петли кишок, холодные окоченевшие конечности и головы... уставившиеся, остекленевшие головы, бородатые в засыхающей крови. Боже милостивый, какая вонь. Меня тошнит. Это было в ее волосах. На кончиках ее пальцев. Они почувствуют ее запах, когда войдут. Она знала, что это случится, потому что они были копами с носами копов, подергивающимися розовыми свиными носами с раздувающимися свиными ноздрями, которые могли чувствовать запах грязи, грязи, мусора и разложения. О, но если они учуют это на мне, я не позволю им дотронуться до меня своими грязными пальцами, я не позволю им, я закричу, я выцарапаю их гребаные глаза, им лучше не пытаться остановить меня, потому что я не позволю им, Я НЕ ПОЗВОЛЮ ИМ ВСТАТЬ МЕЖДУ МНОЙ И ЛИЗОЙ... Я НЕ МОГУ, НО... О, ЭТА ГРЕБАНАЯ ВОНЬ КЛАДБИЩЕНСКОЙ ГРЯЗИ И ГНИЕНИЯ ГРОБА... Я ЧУВСТВУЮ ЭТО... Я УБЬЮ ИХ, Я УСКОЛЬЗНУ, И ОНИ НЕ ДОБЕРУТСЯ ДО МЕНЯ, ОНИ НЕ ДОБЕРУТСЯ ДО МЕНЯ.

Дверь открылась, и вошел Уилкс.

– С вами все в порядке, мисс Кумбс?

Она вытерла холодный/горячий пот с лица.

– Лучше не бывает.

– У меня есть для вас машина.

– Самое время, – сказала она, отказываясь смотреть на него, когда он проходил мимо, потому что его лицо было похоже на бледный, влажный воск гробовщика.

59

Когда Уилкс закончил и Тара Кумбс ушла, он обнаружил, что Бад Стэплтон ждет его в маленьком кабинете, который в это время вечера был пуст. Он делал вид, что читает журнал, но крепкий старый коп нервничал, как будто его живот был набит котятами. Он едва мог усидеть на месте.

– Что думаешь? – сказал он, листая журнал.

– Я не уверен.

Уилкс сел на противоположную сторону стола и принялся изучать угасающие лучи вечернего солнца. Он наблюдал за Тарой, пока она была одна, и все, что она делала, это смотрела в зеркало и улыбалась. И было что-то ужасно неправильное в этой улыбке... И все же она казалась спокойной.

– По правде говоря, – сказал ему Уилкс. – Мне очень трудно понять эту женщину. Однако ее глаза беспокоят меня. Но это ничего не значит.

Бад Стэплтон кивнул.

– Я не вижу на данном этапе, где мы можем что-то сделать. Она сказала, что ее сестра вернется домой через несколько дней или около того, и тогда мы побеседуем с ней. И если она говорит, что не видела твою жену, значит, все это – колоссальный тупик, и у тебя теперь есть очень сердитая соседка.

Бад хмыкнул.

– Хочешь знать мое мнение? Держись от нее подальше.

– Не знаю, смогу ли я это сделать.

– Ну, тебе лучше научиться, – сказал ему Уилкс нехарактерно резко. – Эта женщина сыта тобой по горло, и я почти уверен, что тебе больше не рады в ее владениях. Если что-то и происходит, то ты можешь испортить расследование. Держись от нее подальше.

Он снова хмыкнул.

Уилкс немного смягчился.

– Я бы сказал, что пока все, приятель. Все, что мы можем сделать, это ждать, скрестить пальцы и надеяться на лучшее. Может быть, что-то изменится.

Бад посмотрел на него усталыми, слезящимися глазами.

– Она мертва, ты же знаешь. Она мертва с первого дня, и я думаю, что знаю это так же, как и ты.

Уилкс ничего не ответил. Это было правдой. Когда исчезает пожилой человек, полицейский думает о самом плохом. И он думал так с тех пор, как ввязался в это дело. Стэплтон был полицейским. Невозможно было приукрасить это для такого старого ветерана, как он.

– Нам придется подождать и посмотреть.

– Подожди и увидишь, – сказал Бад, отбрасывая журнал. – Я собираюсь это выяснить.

– Будь осторожен с этим, – предупредил его Уилкс. – Держись подальше от этой женщины. Похоже, она не из тех, кого можно злить.

Бад встал.

– Ты делай то, что ты должен, а я буду делать то, что я должен.

60

Фрэнк и Стив придумали план, согласно которому они по очереди будут наблюдать за домом Тары, пока она не появится. Что-то вроде засады полоумного телевизионного полицейского, но это было все, что они могли придумать. Когда она появится, тот, кто наблюдает, позвонит другому. Это было выполнимо.

Стив остался на дежурстве, поэтому Фрэнк проделал долгий путь до своей квартиры, проезжая мимо Лайман-парка, когда последние лучи солнца пробивались сквозь высокие вязы и тени густо изгибались на площадке для пикника. Он увидел вдалеке женщину, которая выгуливала свою собаку и возвращалась в город. В парке была пустота, которая странно беспокоила. В июле здесь было полно народу, музыка, ларьки мороженым, дети толпились на пляже... теперь он просто совершенно пуст.

Он поехал по извилистой дороге к пляжу только по той причине, что ему действительно было нечего делать. Он проверил свой сотовый. От Стива ничего. Ветер усилился, когда он приблизился к пляжу, листья шелестели, а ветви сгибались.

Он припарковался у пляжного домика, спустился к бетонному волнорезу и сел там, вспоминая все, но ничего особенного. Уже темнело, и он уставился на берег, на воду, прикуривая сигарету от зажженной спички и напоминая себе, что ему нужно бросить курить.

Он подумал о Стиве.

Он подумал о Таре.

Он трахает твою девушку, ты же знаешь. Эта мысль непроизвольно пришла ему в голову, и он усмехнулся себе под нос. Нет, не моя девушка. Уже нет. Если она вообще когда-нибудь была. Он так долго горевал из-за этого, что теперь его поразило, как легко было ее отпустить. Но такова природа жизни, предположил он, легко позволить чему-то выскользнуть из твоих пальцев, что ты никогда по-настоящему не держал в руках. Все, что тебе нужно было сделать, это признать, что это не твое.

Вдалеке он услышал собачий лай, низкий и похожий на волчий.

От ветра у него по спине и голым рукам пробежал холодок. Он смотрел, как вода вспенивается над пляжем, осыпая кусочки плавника и озерной травы.

Позади него треснула палка.

Оторвав взгляд от бурлящего серого озера, он повернулся и увидел силуэт, исчезающий в деревьях за пляжным домиком. Не его дело, кто это был, но он почему-то зациклился на том, чтобы разглядеть его. Его нервы все еще были немного натянутыми после дома Тары, и то, что кто-то был здесь с ним, когда он думал, что он один, заставляло его кишки сжиматься.

Он подошел к пляжному домику.

Он увидел темную дорогу, петляющую обратно в парк. Высокие, шелестящие на ветру деревья выстроились по обе стороны от него. Он увидел фигуру, движущуюся сквозь них, совсем рядом с кромкой воды.

Это была Тара.

Он понял это по тому, как она двигалась.

Зная, что ему следует позвонить Стиву, он бросил сигарету и побежал через стоянку по траве, провожая ее взглядом и крича:

– Тара! Тара!

Но она продолжала отдаляться от него. Пока он бежал, в лицо ему дул озерный ветерок, пахнущий сыростью, озерной грязью и заросшими сорняками. Тара двигалась между деревьями, как дрейфующий ангел с кладбища, ветер развевал ее волосы дикими противоречивыми потоками.

Он догнал ее и схватил за плечо.

– Тара, – сказал он, и она повернулась, лицо ее было белым, как мел, а глаза черными в угасающем свете.

Она казалась невероятно костлявой под его пальцами, хрупкой, как кукурузная шелуха, которая вот-вот рассыплется на мякину.

Сквозь оскаленные зубы, пронзительным шепотом она сказала:

– Убирайся. Ты не играешь в эту игру. Тебя никто не приглашал...

Но он не отпускал ее. Он попытался оттащить ее, когда она попыталась уйти, и она вырвалась из его хватки извилистым, змеиным движением, от которого его сердце пропустило удар. Глаза сверкали, как хром, она приготовилась к нападению.

– Тара... Подожди минутку...

Тара прыгнула на него, цепляясь пальцами за его глаза, с пеной на губах, как будто была бешеной. Он поймал ее запястья и повернул бедро, когда она попыталась ударить его коленом в пах. Она боролась и дрожала, ее запястья были горячими в его руках, ее тело двигалось с плавными, почти бескостными изгибами. Он бросил ее на землю, и она посмотрела на него, волосы упали ей на лицо, ленты слюны свисали с ее губ, которые были оттянуты от ровных белых зубов. Она выглядела абсолютно первобытной.

Она зашипела на него и подпрыгнула.

Фрэнк снова схватил ее за запястья, когда она потянулась к его глазам, и она отчаянно боролась в его хватке, голова моталась из стороны в сторону, слюна и пена пузырились у нее изо рта, сопли текли из левой ноздри по щеке, пряди волос прилипли к лицу. Она была сумасшедшей. Абсолютно блядское безумие.

– Господи, Тара, подожди... подожди минутку.

Но она не стала ждать. Ее запястья были жирными в его кулаках, и она высвободилась, зубы приближались к его лицу, скрежеща, кусая, пытаясь добраться до его горла. У него не было выбора: он вывел ее из равновесия и ударил в лицо коротким жестким ударом правой. Она вскрикнула и свернулась у его ног.

Потом она снова вскочила, и он закричал на нее, но она набросилась на него с новой яростью, и он увидел, как что-то серебряное блеснуло в ее кулаке, как электрическая дуга. Она полоснула его по руке и вонзилась в бок, царапая ребра... А потом она повернулась и убежала, растворившись в тени, а он упал на колени, наполненный не только ужасом, но и яростью от того, что она только что сделала. Он прижал руку к ребрам, и она стала красной от крови.

Она ударила его ножом.

Она действительно ударила его ножом.

На мгновение ему показалось, что он видит, как она бежит между деревьями, но он не был уверен. Только то, что он услышал, как что-то эхом разнеслось над озером: искаженный, истерический смех триумфа и ненависти.

Чувствуя, как кровь стекает по боку, он, спотыкаясь, побрел к своему грузовику, вдыхая прохладный ночной воздух.

61

Тара упала в сорняки на берегу озера. Они были толстыми и жадными, опутанными паутиной пауков. На животе она двигалась сквозь них, ползла, медленно продвигаясь вперед. Она кралась по траве, вдыхая запах земли и черной тьмы озера. Когда она добралась до воды и почувствовала, как ее сырость наполняет ее голову, она снова и снова погружала в нее лицо, пока жар не спал. Она смахнула листья с волос.

Она не помнила, как напала на Фрэнка Дюваля.

Было только озеро, трава, ночь.

– Мне пора возвращаться, – сказала она. – Скоро придет время играть в эту игру.

На животе она пробиралась сквозь сорняки, пока не нашла траву. Затем она побежала, сначала на четвереньках, потом прямо против ветра.

62

Стив уже дремал, когда Тара прошла мимо его машины. К тому времени луна уже начала всходить, и ее глаза мерцали, как блестящие новые четвертаки, когда она пересекла двор, поднялась по лестнице и вошла внутрь.

Сглотнув, Стив набрал номер Фрэнка, но ответа не последовало.

Давай, Фрэнк! Мы же договорились!

Он заставил себя расслабиться и подождал еще пять минут, потом десять. В доме по-прежнему не горел свет. Он снова набрал номер Фрэнка, но ответа по-прежнему не было. Может быть, он заснул. Может быть, он был в душе. Может быть, он и срал, если уж на то пошло. Как бы то ни было, Стив не собирался ждать.

– Да пошел он, – пробормотал он себе под нос и направился к дому Кумбсов.

Он легонько постучал в дверь и открыл ее.

– Тара? – позвал он в наступившей тишине. – Это я. Это Стив.

Темные комнаты были заполнены сгорбленными фигурами, и ему показалось, что несколько человек двинулись в его направлении. Затем голос, ее голос, плывущий вниз по лестнице, как летящее кружево:

– Я здесь, Стив.

Звука ее голоса было достаточно, чтобы заставить его сделать неуверенный шаг назад, его тело наклонилось к двери, к ночи и безопасности за ней. Он заставил себя идти вперед, каждый шаг был тяжелым, что-то похожее на головную боль, пульсирующую в его черепе, которая была не головной болью, а чем-то более древним, почти как ритмичная племенная песнь, говорящая ему убираться к черту, потому что ЗДЕСЬ ЕСТЬ МОНСТРЫ. Это был плоский, бескомпромиссный инстинкт выживания... грубо, даже больно, но это было в его интересах.

Он ухватился за перила.

Он сделал второй шаг, прежде чем у него закружилась голова, и реальность, казалось, разлетелась вокруг него на молотобойные, взрывающиеся пурпурно-черные точки. Именно тогда он понял, что не дышит, что его дыхательное горло закрыто до крошечного отверстия. Он понял это так же, как и то, что его тело боролось против него. Ему действительно не хотелось подниматься по этим ступенькам, поэтому он подтягивался, держась за перила лестницы, его сердце было таким тяжелым, что казалось, будто кирпич колотится в груди.

Ты хотел увидеть ее, придурок, и теперь увидишь.

Наверху, в коридоре, он увидел мерцающий свет и проследил его источник: комната Тары. Дверь была частично закрыта, и по качеству света, льющегося из-за ее края, он знал, что там горели свечи. Свечи обычно означали только одно для Тары, но он не смел позволить себе думать об этом, хотя его гормоны уже набирали обороты.

И сейчас.

И всегда.

Он открыл дверь. Да, горели свечи – три или четыре на комоде – и Тара сидела на полу, обхватив себя руками, и мягко раскачивалась взад-вперед. Она что-то бормотала себе под нос.

– Тара, – сказал он.

Она встала, совершенно голая, и он впился в нее взглядом. Его внутренности, казалось, втянулись в себя. На бедрах, животе, руках и даже на груди виднелись порезы. И, судя по их виду, совсем недавние. Так что – либо она проползла нагишом через кустарник, либо...

– Тара? – спросил он. – Что с тобой случилось?

Она шагнула вперед, и ее лицо было похоже на бледное пятно жира, глаза с красными ободками провалились в темноту. Она потянулась к нему, и что-то внутри него на мгновение сжалось, потому что длинноногая, колеблющаяся тень, которую она отбросила на стену, на мгновение стала похожа на какую-то высохшую старую ведьму – скрюченная и искривленная, руки, как искривленные ветви мертвого дерева. Но это было воображение, игра света, потому что женщина, идущая к нему, определенно была Тарой: высокая грудь, длинные ноги, темные волосы, ниспадающие на одно плечо, ее ненасытный сексуальный аппетит на полном показе.

– Раздевайся, – сказала она.

– Но, Тара...

– Давай же, – сказала она, и в ее голосе прозвучал намек на то, что она больше не будет просить, и ее голос... это было все равно, что окунуться в янтарь, раствориться в нем, быть заключенным в него.

Был момент странного, атавистического страха, но он быстро исчез.

Он сделал, как она просила, хотя и знал, что все это неправильно. Его разум прыгал от противоречивых, кружащихся темных мыслей, он был почти смущен, осознав, что у него эрекция. Было так много вопросов, на которые нужно было ответить, и так много вещей, которые нужно было решить, и все же он был здесь, позволяя легко соблазнить себя. Мысленно он увидел лицо Фрэнка и почувствовал себя виноватым. Затем Тара оказалась на нем, обвиваясь вокруг него, как вьющаяся лоза, паразитическая поросль, и он позволил этому случиться в шокирующем проявлении тепла и потребности. Она толкнула его обратно на кровать и взяла в рот, не столько губами или языком, сколько зубами. Покусывая, как будто она дразнила не его, а себя, просто немного попробовав, прежде чем вонзить зубы. И, несмотря на все страхи, тревоги и смятение в мозгу Стива, ему это нравилось. Затем она оседлала его, и не было ни нежности, ни любви, все было просто животной похотью, неистовой, дикой, даже болезненной. И когда это закончилось, он лежал там... потливость, боль и ещё раз боль. Она укусила его в плечо и до крови поцарапала его плоть. Его бедра были в синяках там, где ее бедра врезались в него.

Лежа в темноте, он знал, что это неправильно.

Тара могла быть очень изобретательной в постели.

Но она была не такой.

Он предположил, что это внутреннее смятение, проявляющееся вовне. Это звучало как полусумасшедший кабинетный психоанализ, но он ни на мгновение в этом не сомневался. Что-то было внутри нее, что-то темное, что-то неизвестное, что-то пугающее, и он только что взглянул на это. Он видел, как оно ухмыляется ему, пахнущее мясом существо с зубами, когтями и, да, аппетитом.

И я не слишком горд, чтобы признать, что эта женщина пугает меня до чертиков.

Он смотрел на нее в темноте. Ее плоть была горячей, потной и пульсирующей. Он попытался раз, а затем ещё раз заставить ее заговорить, но она ничего не сказала. Она крепко прижалась к нему, дыша тихо и ровно, и язык ее тела сказал ему, что она жаждет молчаливой, давящей физической связи, и не более того.

Он закрыл глаза.

Обнимая ее, он заснул.

63

Когда Фрэнк Дюваль вошел в отделение неотложной помощи клиники Мишн-Пойнт, его рубашка была вся в крови. Он был одурманен, его рука чувствовала себя так, словно была ободрана до крови. Но он не запаниковал, потому что это было не в его характере. Он подошел к окну и спокойно сказал:

– Думаю, мне нужно наложить пару швов.

Что заставило людей двигаться очень быстро. Как оказалось, ему нужно было больше, чем пара. Потребовалось восемь швов, чтобы закрыть рану на руке, и еще пятнадцать, чтобы закрыть рану на ребрах.

Они хотели знать, как это произошло, и он рассказал им какую-то сумасшедшую, запутанную историю о том, как он потерял равновесие и упал в мусорное ведро с металлоломом, что было полной чушью, и даже они это знали, но к тому времени он был накачан обезболивающими, и ничто не имело смысла, когда он то приходил в сознание, то выходил из него.