Текст книги "Могильный червь (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Может быть, все было так, как она сказала.

Может быть, она просто устала, немного измотана.

Стив этого не знал. Это было вполне логично, но что-то в нем просто не укладывалось, и как он ни старался, оно не могло оставить его в покое. В окно светила луна. Он слушал, как листья взрываются на тротуаре, и удивлялся. Там что-то было. Что-то в ее голосе. И последующий эффект от разговора с ней был таким же, как если бы он подкрепился двумя чашками очень черного, очень крепкого кофе.

Уже почти два часа ночи, болван. Тебе не следовало звонить ей так поздно.

Нет, ему не следовало этого делать. Но всю ночь у него было странное ощущение... катастрофы. Он не мог ни понять его, ни опознать. Оно просто было. Прилипло к нему.

Все так, как она сказала, – снова сказал он себе. – Она устала. Это все.

Но это просто не укладывалось у него в голове.

Он встречался с Тарой уже два года, и за это время, помимо того, что влюбился и очень сильно хотел жениться на ней, он научился распознавать ее настроение. Он чувствовал ее инстинктивно. Он знал, что так всегда бывает с супружескими парами. И этот инстинкт кричал в его голове, говоря ему, что что-то было ужасно неправильно. По телефону ее голос звучал то подавленно, то раздраженно, то опустошенно, то почти головокружительно. Как будто ее мозг был настолько перегружен, что она беспорядочно перепрыгивала эмоциональные дорожки. Не только угрюмые вершины и долины, но и горные вершины и подземные трещины. Было что-то в ее голосе, что-то, что встревожило его, и он просто не мог пройти мимо этого.

Ты так думаешь только потому, что у тебя всю ночь было плохое предчувствие. Ты искажаешь факты, чтобы поддержать свою паранойю.

И все же... честно говоря, он так не думал.

Уже несколько раз он одевался и подходил к двери. Отступал и заходил внутрь. А однажды он добрался до своей машины. Ее голос не только выбил его из колеи, но и смутил. Что-то говорило ему, что он должен пойти к ней, и что-то еще говорило ему, что это очень плохая идея.

Она сказала, что устала.

Ей хотелось побыть одной.

Они не жили вместе, и Тара решительно отказалась обсуждать предложения в этом направлении. Но даже несмотря на то, что они не были под одной крышей, их души и умы вместе с их сердцами были очень близки, и они разделяли похожие ритмы. Каждый из них понимал, когда партнер нужен и когда ему нужно дать время для себя. И Стив ощущал флюиды, которые говорили ему идти туда без колебаний, и другие, которые говорили ему уважать ее частную жизнь.

Что же делать? Что же делать?

Его рассудительная сторона довольно твердо сказала ему, что если она просит его не приходить, то он должен сделать так, как она хочет. Но эмоциональная часть его чувствовала беду и требовала действий.

Боже, он любил ее, и она бесила его до бесконечности.

Иногда он не знал, чего от нее ожидать. Или от него самого, если уж на то пошло. Но он понимал, что хочет, чтобы она расслабилась, перестала превращать свою жизнь в такую чертовски сложную драму. Он знал, что у нее много дел, и Лиза не очень-то помогала, но пришло время скинуть с себя часть ответственности и расслабиться. Он знал, что она заботится о нем, но она отказывалась обсуждать брак. С его точки зрения, два любящих друг друга человека должны были пожениться и жить вместе, и это все исправило бы, потому что двое всегда лучше, чем один, верно? Если они поженятся, она сможет перестать беспокоиться о своих счетах и бросить одну из своих работ, а то и обе, если уж на то пошло. Стив был бухгалтером. ДИПЛОМИРОВАННЫM БУХГАЛТЕРOM. Он зарабатывал очень хорошие деньги. Он не был богат, но был вторым владельцем бухгалтерской фирмы и получал очень приличное жалованье, которое, по меркам Биттер-Лейк, было чертовски хорошим.

Но она не хотела выходить замуж.

Ее преследовал призрак смерти ее родителей, и она взвалила на свои плечи весь мир. Она все обеспечит. Она будет управлять домом. Она вырастит свою сестру. Потому что она действительно могла сделать все это, просто спросите ее, и если это превращало ее иногда в капризную, напряженную суку, тогда люди просто должны были понять, что это была их вина, а не ее.

Но это была Тара.

Как только она что-то вбила себе в голову, ее уже нельзя было ни согнуть, ни поколебать. Она будет жонглировать всем этим и добьется своего, даже если это приведет к физическому и психическому коллапсу.

Я действительно люблю тебя, Стив. Ты же знаешь, что люблю. Но с женитьбой придется подождать. У Лизы очень чувствительный и эмоциональный период жизни. Ее мама и папа умерли. Она все еще переживает, даже если не хочет в этом признаваться. Ее шрамы глубоки. Я думаю, что наша свадьба заставит ее думать, что она второстепенна в моей жизни, и я не могу этого допустить. Я не могу взвалить на нее больше, чем она уже взвалила. И если для этого придется пожертвовать своим счастьем, то поверь, я это сделаю. И я сделаю это, не задумываясь.

Тара.

Господи.

Она не допускала помех, даже если эти помехи были похожи на старую добрую руку помощи. Она позволяла Маргарет Стэплтон приходить и присматривать за домом, когда она работала по вечерам, но даже эта уступка давалась ей нелегко. Если бы не тот факт, что Лиза пила и курила наркотики, стремясь поскорее свалиться с обрыва, Тара никогда бы даже не подумала о чем-то подобном.

Она моя сестра.

Она моя кровь.

Моя семья и мои проблемы, и я справлюсь с ними.

Одержимая? Зацикленная? Даже маниакальная? – cкажете вы. Это была Тара. Она была за рулем, и если ты встанешь у нее на пути, она тебя переедет. Смерть родителей ранила их семью, и она зашьет эту рану и остановит кровотечение, даже если ей придется использовать свое собственное здравомыслие как средство свертывания крови, а свое собственное тело – как повязку.

Но сколько она выдержит, прежде чем сломает спину от тяжести и доведет себя до физического и умственного коллапса? Иногда она приходила в такое бешенство, что становилась эмоционально неуравновешенной. Казалось, она видит в зеркале не личность или существо со своими собственными потребностями, а удобство, инструмент, необходимый для выполнения работы, и она будет продолжать это делать, пока инструмент не потеряет свою остроту. А если это случится? Что же тогда? У нее не было настоящей семьи, только тетя и дядя в Милуоки и несколько кузенов в Индиане. Ни поддержки. Ни друзей. На них не было времени. У нее едва хватало времени на него.

А если она сломается?

Что тогда?

По крайней мере, если бы они поженились, он мог бы взять на себя часть этого, и у него была сестра, которая могла бы помочь. Он мог бы удержать Тару на ногах, прежде чем она сотрет эти ноги до пят, упадет лицом вниз и больше не сможет подняться.

Но что теперь? Прямо сейчас?

В ее голосе слышалась боль или отчаяние, и он ясно слышал это.

И все же она не хотела, чтобы он приходил, и было ли это потому, что она действительно не хотела или потому, что, будучи Тарой, бесконечно гордой и уверенной в себе Тарой, она не могла признать, что нуждается в ком-то или в чем-то? Опыт подсказывал ему, что когда эта девушка говорит "нет", это значит "нет". Не пытайтесь переубедить ее, взять за руку или защитить, дайте ей прийти к выводу, что она нуждается в ком-то. Если это была ее идея, то она не могла не признать, что она, как и все остальные, может сделать так много.

– Эта женщина, эта женщина, – пробормотал Стив себе под нос.

Не пытайся понять ее.

Просто прими ее.

Он знал, что как только она начинала что-то делать, она становилась просто неврастеничкой в своей преданности делу. Как, например, ее сестра. Но это также относилось практически ко всему. Когда он впервые встретил ее на деловом ланче с местными погонщиками, она показалась ему очень хорошенькой, очень сексуальной, с длинными каштановыми волосами и большими голубыми глазами. Она была длинноногой, ее взгляд был таким напряженным, что иногда просто нужно было отвернуться, чтобы ее взгляд не пробуравил тебя насквозь.

Стива это заинтересовало.

Но и более чем немного напугало.

До него дошли слухи, что она встречается с другим парнем, Фрэнком Дювалем, который был почти на двадцать лет старше ее и работал строительным подрядчиком. Стив решил, что это все. Он знал, что нельзя пытаться украсть женщину у других мужчин. За это можно хорошо получить по роже. Поэтому он оставил его в покое.

Но Тара не оставила его.

В течение следующих пяти или шести недель она неотступно преследовала его. Приглашала его на ужин. Посылала ему открытки. Появлялась в офисе. Она была настроена серьезно, и ничто не могло встать у нее на пути. Вот как они познакомились и как Фрэнка Дюваля вышвырнули на обочину. Фрэнк все еще сердито смотрел на Стива, но он был достаточно взрослым, чтобы не принимать это всерьез. За что Стив был ему благодарен, потому что Фрэнк – хотя и был средних лет, с брюшком – был суров от тяжелой работы на открытом воздухе, и он был мощный, как штангист.

Вот уже два года они держались в одном и том же режиме.

Когда они были вместе, Тара полностью отдавалась ему, будь то спокойная беседа во внутреннем дворике или еда, которую она готовила для него, или какой-нибудь особенно дикий секс в спальне. Но эти свидания были иногда еженедельными и очень часто только два или три раза в месяц.

Остальное время... работа Тары, дом и Лиза, Лиза, Лиза.

Стиву нравилась Лиза, и, будучи обычной сопливой маленькой девочкой-подростком, она терпела его, но не была особенно дружелюбной. Это был спектакль. Что-то, что девочки-подростки, похоже, несут в своих генах. Возможно, какой-то раздражительный защитный механизм. Но время от времени Лиза оттаивала и вела себя почти как нормальный человек. Однако Стив знал, что если они будут жить под одной крышей, то все изменится.

Потому что он думал, что Лиза хочет понравиться ему.

Но на пути стояла старшая сестра.

Он лежал и прокручивал все это в голове, пытаясь разобраться не только в своей жизни и жизни Тары, но и в том, что происходит с ней сейчас, он задавался вопросом, может быть, она достигла критической точки, и он должен быть готов подхватить ее, когда она упадет.

И все же он чувствовал, что дело не только в этом.

Что-то, чего он не мог понять или распознать, двигало ею.

Нет, он туда не пойдет. По крайней мере, не сегодня. Может быть, завтра. Тогда он так или иначе выяснит, в чем дело. С этими словами он позволил себе расслабиться и заснуть. Сон, измученный ужасом, в котором Тара бежала от него, направляясь к краю какой-то безымянной бездонной пропасти.

Наверно, хорошо, что он не пошел в дом Кумбсов.

Потому что ему не понравилось бы то, что он нашел.

Но в то же время, отказываясь ехать, он предавал не только свою любовь к Таре, но и самого себя. Игнорируя глубоко укоренившиеся инстинкты, которые вели войну внутри него, он оставлял Тару одну и уязвимой, когда она нуждалась в нем больше всего.

И что-то в нем это понимало.

18

02:11

Часы тикают...

Когда Тара вырыла глубокую яму на поляне у грунтовой дороги, ведущей к Биттер-Лейк, она вытащила пакеты из багажника своего маленького "Доджа Стратуса" и бросила их туда. Ковер с торсом, конечно, был немного больше ямы. Когда в звездном небе запели сверчки и закричали ночные птицы, она вытащила его и бросила на траву. Он издал тяжелый, твердый звук, от которого у нее похолодела кожа.

После этого ей пришлось прислониться к машине и отдышаться. И не из-за напряжения.

02:17

Она собралась с духом, схватила ковер за узловатую бечевку и потащила его по земле к дыре, а затем очень бесцеремонно втолкнула внутрь. И это было больно. Не напряжение от всего этого, от всего, что она сделала этой ночью, хотя ее конечности были тяжелыми, а спина болела... нет, это была психологическая боль, которая каким-то образом проявлялась физически. Внутри ее груди, внутри ее бьющегося сердца, она чувствовала боль. Больно оттого, что здесь, в лесу, она сбрасывает изуродованные останки Маргарет Стэплтон в безымянную могилу. Маргарет. Милая, милая, старомодная, рассудительная, с большим, как луна, сердцем Маргарет. Уложить ее на покой, даже не помолившись и не пожелав на прощание.

В этом было что-то почти преступное.

02:34

Тара засыпала могилу, обшарила ее, накидала листья, палки и суглинок, чтобы она выглядела нетронутой. Потом она вернулась к машине, бросила лопату в багажник и вытерла с рук черную могильную землю. Она стояла и курила сигарету, пытаясь что-то почувствовать, но ощущала только холодную пустоту внутри.

Мы сыграем в игру, Тара.

Это игра.

Вот что это было. Как дедовщина в студенческом братстве. Тайное общество с тайными правилами.

– Я вытащу тебя оттуда, Лиза, – сказала она. – Как-нибудь, как-нибудь я тебя вытащу.

Это была хорошая мысль, и она наполнила ее ободряющей силой, но этого было недостаточно, чтобы думать о таких вещах. Она должна им верить. И веря им, сделать их реальностью. Каким-то образом она должна добраться до Лизы, найти ее и освободить от этого безумца. Даже если это означало пожертвовать собой, даже если это означало...

Машина.

02:37

Bдали на дороге замелькали огни.

В животе у Тары запрыгала паника.

Она скрылась за деревьями и нырнула в траву. Полиция. Вот о чем она беспокоилась. Она только что похоронила тело, и если ее сейчас найдут и начнут задавать неправильные вопросы, она не сможет соврать.

Машина выехала на грунтовую дорогу.

Еe огни освещали ее убежище.

Они нашли ее "Стратус".

Машина замедлила ход. Живот Тары был наполнен легкими пернатыми существами.

Затем машина ускорила ход и исчезла, сделав вдалеке поворот. Она слушала, как та исчезает, и ночь подкрадывалась, накрывая ее, желая прижаться щекой к щеке, и она чувствовала себя единым целым с ней. С шелестом ветра в кронах деревьев. С добывающими пищу ночными тварями. Даже c длинноногим существом, которое двигалось по тыльной стороне ее ладони. Она чувствовала запах земли, черный, насыщенный и вечный. Ей хотелось уткнуться лицом в листья, попробовать их на вкус.

Угроза миновала.

02:39.

Она крабом поползла к своей машине и почувствовала, как пустота внутри нее начинает заполняться чем-то другим. Чем-то почти первобытным. Какой-то инстинктивной вещью, которая недвусмысленно говорила ей, что она способна выполнить поставленную задачу.

Найти Лизу.

И убить ее похитителя.

19

Она была у него.

Он овладел ею так, как хотел.

Прямо здесь, на грязном полу подвала. Он держал ее распростертой, обнаженной, и прижимался к ней, наслаждаясь холодом ее плоти, тем, как она не двигалась, как она принимала его власть над собой, как нечто сухое и мертвое, у которого не было выбора. Ее грязная блузка была наброшена на плечи, и он лизал ее белое горло, плечи, а потом кусал их. Не настолько сильно, чтобы прорвать кожу, но достаточно сильно, чтобы причинить боль. Его руки сжимали бледные холмики ее задницы, когда он вошел в нее, кусая, покусывая, показывая ей боль и наслаждаясь тем, что она все еще не двигалась. Что ее глаза они были широко раскрыты, темные и стеклянные, смотрели невидяще.

(вот именно, Генри: это единственный способ дисциплинировать пизду хорошо и правильно, меньшеe они не понимают)

Он толкался в нее все сильнее и сильнее. От нее пахло грязью и продолговатыми гробами, ночными и бездыханными местами, где слышались только царапанье крысы и мясистые ласки червяка. Да-да-да, она не двигалась, и ее кожа была такой холодной, и это было больше, чем он мог вынести, он не мог больше сдерживать свое возбуждение...

(сильнее, Генри, СИЛЬНЕЕ)

(мама... о... пожалуйста)

Иисусe.

Он опустошил себя в нее и лежал на ней, тяжело дыша, пот капал с его лица, а язык вываливался изо рта в сладком послевкусии всего этого.

Наконец она моргнула, прижавшись бедрами к его бедрам.

– Я такая хорошенькая, Генри. Такая хорошенькая штучка.

– Да, – сказал Генри. – Да.

– Где моя подругa? Куда ты дел мою хорошенькую подругу?

– Она в безопасном месте, Червь. Ты же помнишь.

– Сходи за ней и приведи сюда, – сказала она. – Я хочу поиграть с ней.

– Я так и сделаю. Но ты должна пообещать мне, что не сделаешь ей ничего плохого. Ещё нет.

– Не буду, Генри. Мне нравится делать то, что ты говоришь.

– Хорошая девочка.

(потому что если она этого не сделает, Генри преподаст ей урок)

– Генри... когда меня можно будет похоронить в гробу? Мне нравится, когда меня хоронят в гробу.

– Скоро, Червь. Скоро.

– Ладно, Генри.

С этими словами она закрыла свои темные глаза и увидела во сне погребение, узкие гробы, гниющий атлас и ползающих, кормящихся существ далеко-далеко внизу.

20

Через некоторое время... зазвонил телефон.

Тара открыла глаза и тут же впала в панику. Она не знала, где находится и что делает. Она растянулась на полу перед входной дверью, и в доме пахло белизной, и ее сильно тошнило. Ей приснился кошмар. Лиза. Маргарет. Могилы. Захоронение. Злые лунолицые бугимены, звонящие по телефону. Потом она вспомнила о том, что было, и почувствовала грязь на пальцах, боль в мышцах, и поняла, что сделала и что еще сделает.

Она не закричала.

Она даже не заплакала.

Она держала все это глубоко внутри себя, заколачивая в коробку, пока черный смех эхом отдавался в ее мозгу, а мучительные рыдания душили ее горло. Но она отключила их. Она закрыла все это, потому что были вещи, которые должны были быть сделаны, и она должна была надеть правильное лицо, чтобы сделать их.

Ты уже не та, кем была, – сказала себе Тара. – Ты кто-то другой, кто просто выглядит как Тара Кумбс, и ты должна помнить об этом. Ты должна вернуть Лизу, и это будет означать делать ужасные вещи, но ты будешь делать их. Я помогу тебе. Но мир, мир не должен ничего заподозрить. Ты должна быть похожа на Тару Кумбс. Даже если ты кто-то другая.

Даже если ты кто-то другая.

Телефон продолжал звонить.

Никто бы не позвонил так поздно. Никто, кроме слюнявого злого существа, которое похищает девочек-подростков, ночного призрака, который боится восходящего солнца, как и все подобные существа. Он не мог вернуться в свой гроб, пока не наполнит свое брюхо горьким рассолом страдания, пока не присосется к мягкому белому горлу Тары еще раз и не напьется досыта.

Тара вошла в кухню, и запах чистящих средств ударил ей в нос, заставив закружиться голову. Ее глаза наполнились слезами. Она потянулась к телефону в темноте, представляя монстра на другом конце провода: раздутого длинноногого паука, в чью паутину она попала. Окутанный шелком, паук любил время от времени разворачивать ее, чтобы глотнуть из горла, чтобы высосать последнюю пульсирующую артерию.

Мысленно она услышала хруст и хлюпанье, когда сапог раздавил паука, превратив его в кашицу. И она знала, чей это сапог – ее собственный.

Отключив все внутри себя, она подняла трубку радиотелефона.

– Алло?

– Тара? Тара? Тара, это ты?

– Да... кто это?

Это был не Бугимен. Она смутно узнала этот голос. Старик. Сосед.

– Это Бад Стэплтон, дорогая. Я на минуту подумал, что ты Лиза... вы, девочки, похожи.

Он замолчал, и она услышала напряжение в его голосе. Серьезная напряженность. Бад был добросердечен, но жесток и старомоден. Бывший коп, который чертовски гордился каждым из тех тридцати пяти лет, что он провел в полиции Биттер-Лейк, даже если девяносто процентов из них были чушью собачьей, как он любил говорить. Теперь он болтал без умолку. Парень, который редко говорил по телефону больше, чем "да" или "нет".

Все это промелькнуло в голове Тары одновременно с причиной его очень позднего или очень раннего звонка: Маргарет не вернулась домой. Бад, по словам Маргарет, любил пить пиво на диване перед телевизором, где он очень часто засыпал. Должно быть, он проснулся и обнаружил, что его жена не вернулась из дома Кумбсов.

Это была настоящая беда.

Это был угол, который Тара не рассматривала, так как все остальное шло со всех мыслимых направлений и сбивало ее с ног. Маргарет. Маргарет пропала. Это будет означать вызов полиции. Расследование. И если всего этого было недостаточно, чтобы доставить Лизе еще больше неприятностей, чем она уже испытывала, Бад не был дураком. Он был бывшим полицейским. Он знал, как все выяснить. Даже если полиция ничего не узнает, Бад не сдастся так легко. Он всегда жаловался на молодую современную полицию: Чертовы маленькие мальчики с ноутбуками, играющие в полицейских, едва оторвавшие рты от маминых сисек. Сеансы и гребаные группы поддержки. Электрошокеры и перцовый баллончик. Господи! В прежние времена мы убивали человека голыми руками, как настоящие копы. Мы были окровавлены, покрыты синяками, но нам платили за гребаную работу, и мы ее выполняли. Я и Бобби Стемик, Фрэнчи Левеск, Джиб Хэнлон, Майк Маккин... мы были настоящими полицейскими. Не то что сейчас, не то что сейчас...

Бад был стар, но в душе все еще оставался полицейским. Упрямым, как черт.

Таре не нужна была эта новая заморочка.

Подумай!

У нее должна быть своя история.

И тут она поняла.

– Извини, что звоню так поздно, Тара, но... дело в том, что Маргарет здесь нет. Она не ложилась в кровать. Прежде чем я начну поднимать шум по этому поводу, я просто хочу убедиться, что ее все еще нет.

Тара облизнула губы. Они были очень сухими. Как и ее руки. Сухая от могильной грязи, земля набилась под ногти.

– Нет, ее здесь нет, приятель. Я имею в виду, я могу пойти посмотреть вокруг, но никого не было дома, когда я вернулась домой прошлой ночью. Лиза на неделю уехала в Милуоки к дяде Джо и тете Клэр, так что я решила, что Маргарет не придет. У нее нет для этого причин.

Ложь слетела с ее губ идеально, как будто она читала по сценарию. Даже про дядю Джо и тетю Клэр в Милуоки. Они были вполне реальны, за исключением того, что они были в Бельгии в течение месяца, навещая племянника Клэр, который служил в армии и только что женился на бельгийской девушке там. Тара говорила с Клэр об этом по телефону три дня назад. Если полиция попытается связаться с ними, они будут недоступны. Да, да. Удивительно, как хорошо Тара умела лгать. До сих пор она ни черта в этом не смыслила. Но теперь... да, все изменилось, и она уже не была прежней.

Она будет лгать.

Она будет жульничать.

Она бы даже скрыла преступление или совершила убийство, если бы это означало вернуть Лизу, и да поможет бог любому, кто встанет у нее на пути.

– Ну, она пошла к вам около четырех, как обычно, Тара.

Тара ждала. Потом она спросила:

– А что она сказала? Должно быть, она знала, что Лиза уехала.

Все зависело от этого. Если бы Маргарет сказала, что будет присматривать за Лизой, то возникли бы вопросы. Неудобный вопрос.

– Я с ней не разговаривал, – сказал Бад. – Она просто ушла, пока я лакировал стул в гараже. Крикнула мне, что вернется поздно, как обычно. Я и подумал, что она пойдет к вам.

– Звучит забавно, приятель. Мне это не нравится.

– Ну да. Что ж. Я лучше еще раз осмотрю дом. Знаешь, она уже не так молода.

Другими словами, может быть, она упала и ударилась головой или у нее случился чертов инсульт, и мне лучше пойти поискать ее труп. Тара слышала страх и боль в его голосе, и что-то внутри нее потеплело от этого звука. Он клокотал у нее в горле, вызывал слезы на глазах, и ей хотелось во всем признаться, крикнуть ему по телефону, но она не осмеливалась.

Она не могла позволить себе жалости.

Ни для других.

Ни для себя.

– Я дам тебе знать, – сказал Бад и повесил трубку.

Тара положила трубку на рычаг. Она знала, что это еще не конец. Да, она знала, что время от времени пропадают люди. Даже в Биттер-Лейк. Но обычно это были молодые люди, спасающиеся от долгов или плохих отношений. Сбежавшие подростки. А иногда охотники исчезали в глубоких темных лесах во время сезона охоты на оленей, и никто их не находил. Это случалось. Чаще, чем хотелось бы признать властям.

Но не пожилые люди.

Подобно старым, прочно укоренившимся деревьям, они не исчезали.

И когда они это делали, то обычно потому, что падали замертво в отдаленном месте или жили одни, и никто не находил их тела в течение нескольких недель.

Таре не нравилось, что будет дальше.

Потому что, как бы она этого ни боялась, к ней приедет полиция. Они будут задавать вопросы. И даже не один раз. Это будет продолжаться, и ей придется с этим смириться. Она должна быть умнее их и не позволять им сомневаться в ней.

Да, именно так все и должно было получиться.

Тара повесила телефон в темноте, достала из шкафа свежую тряпку и принялась драить столешницы.

Она делала это больше часа.

21

– Давай посмотрим, улучшилось ли твое настроение, Лиза.

Генри молча шел, лавируя между надгробиями и крошащимися плитами, к старой части кладбища. Он двинулся вверх по заросшим сорняками холмам, увенчанным мрачными темными сводами и скалистыми деревьями. А дальше – заросшая тропинка, поросшая кедровыми надгробиями. Надгробия воткнуты в землю плашмя. Он знал, что когда-то здесь было что-то вроде гончарного поля, где хоронили бедных и обездоленных. Теперь оно было совершенно пусто.

Но только не для него.

Он бросил лопату и опустился на колени у свежей могилы.

Он выкапывал пригоршни холодной черной земли голыми руками.

Он прижал землю к лицу, наслаждаясь ее чистым насыщенным запахом. Глубоко вдохнул ее аромат, и его сердце забилось быстрее. Ему хотелось сорвать с себя одежду и закутаться в нее нагишом, почувствовать, как она накрывает его, зарыться в нее, как в старые добрые времена. Он нагишом копался бы под глазом луны, лихорадочно пробираясь вниз, пока пальцы не заскребли по полированной крышке гроба, а потом... а потом... Не сейчас.

Сейчас он не мог потерять контроль.

Сейчас самое главное – это контроль. Чтобы все обдумать, использовать свой мозг.

– Заткнись, – прошептал он.

(но я не заткнусь, я никогда не заткнусь)

– Я контролирую ситуацию. Я знаю, что делаю.

(ты никогда не будешь контролировать себя, Генри, ты извращенец... ползучий, крадущийся, страшный упырь, непослушный маленький мальчик, который мастурбирует на кладбищах и лишает девственности трупы, они посадят тебя в клетку)

(клетку)

– Тихо, – сказал он голосу в своей голове. – Кто-нибудь может услышать.

Солнце взойдет через несколько часов, а к этому времени он должен был закончить. Иногда этот засранец Спирс приходил в кладбищенскую контору рано утром, занимался своей работой и уходил оттуда. Генри знал, что к тому времени ему надо будет уйти.

Он схватил лопату и начал копать, укладывая землю на ту же самую простыню, на которую он укладывал ее раньше, чтобы ничего не попало на траву и тем самым выдать его. Гроб опустился всего на четыре фута, земля все еще была рыхлой. Он осторожно выгребал комья земли, тщательно расчищая могилу. Это заняло у него минут двадцать. Добравшись до гроба, он соскреб землю с его покрытой пятнами плесени поверхности.

(она обманет тебя)

(она использует свою щель)

Он слушал.

Там было тихо.

Он думал, что услышит, как она борется. Она пробыла там всего четыре или пять часов. В ящике должно было быть достаточно воздуха, а почва была настолько рыхлой, что его должно было быть больше. Он вспомнил, что однажды похоронил Червя на шесть часов, когда она была плохой девочкой.

Он ухватился за край крышки, щелкнул застежкой и открыл ее.

Лиза все еще была там.

Ее глаза были закрыты.

– Проснись, – сказал он ей, когда ветер зашевелил деревья наверху и несколько случайных листьев упали в могилу.

Она не шевелилась.

Он наклонился и обхватил ее. Ее плоть была прохладной. И все же она не двинулась с места, и Генри подумал, не ошибся ли он во времени. Это случилось в другой раз. Беглянка, которую он подобрал за городом, слишком долго лежала без сознания, и...

(сладкая роскошь этой женщины)

(плоть, как мрамор, когда мы вошли в нее)

(давай войдем в эту, Генри, давай научим ее)

Лиза вскочила из гроба с криком на губах.

Она прыгнула на Генри, царапая ему лицо, колотя кулаками, пинаясь и царапаясь. Он прижал руку к ее рту, чтобы заставить ее снова опуститься, и она сильно укусила его. Они боролись в могиле, и она почти вырвалась, но потом он схватил ее за белое горло и сжал большими пальцами, и она, наконец, безвольно упала в гроб.

– Сука, – выдохнул он, вытирая кровь с лица. – Чертова сука... я мог бы оставить тебя там... я мог бы...

Теперь она замолчала.

(не жалей розги и не балуй ребенка, Генри)

(накажи ее)

– Нет, – пробормотал он себе под нос.

Но дело было не в этом. Здесь он должен был сохранять хладнокровие. Он не хотел, чтобы это испортило работу.

Он вытащил ее из могилы и бросил на изношенную плиту, а сам быстро засыпал яму. Она не шевелилась. Он почти желал, чтобы она это сделала, потому что он раскроил бы ей голову лопатой. И как только ее кровь перестанет течь, а мозги, сочащиеся из черепа, начнут застывать, и ей станет холодно, холодно, холодно, тогда он начнет развлекаться с ней.

Он засыпал могилу.

(жалкий маленький мальчик, боящийся дисциплины)

– Заткнись, мама. У меня нет на это времени.

(хи-хи-хи, малыш, давай труби в свой рог)

Он закатал дерн на место и разбросал листья по поверхности. Никто никогда не узнает, что он там копал. Он свернул простыню и спрятал ее вместе с лопатой в давно не использовавшийся склеп, в котором играл ребенком и на котором до сих пор сохранились граффити, нацарапанные им на каменных стенах много лет назад.

Он подхватил неподвижное тело Лизы на руки и пошел назад через могилы, чувствуя, как ее безвольные руки болтаются, а голова свешивается на плечи при каждом шаге.

Он направился к низкой каменной стене позади дома.

И к своей машине, припаркованной на грязной дороге среди деревьев.

Веселье только начиналось.

22

Каким-то образом Таре удалось заснуть после телефонного разговора с Бадом Стэплтоном. Она приняла горячий душ, а затем легла голая на простыни и отключилась от холода. И пока она спала, ей снилось, что она нашла на кухне не расчлененное тело Маргарет, а тело Лизы. Она заглянула в шкафы. В холодильник. Ленивая Сьюзен^[1], шарящая среди банок. Она опустошила морозильник. И в порыве мрачной комедии проверила все пластиковые контейнеры. Потом она открыла духовку, и там на сковороде лежала голова Лизы. Ее губы были зашиты кухонным шпагатом, а в ноздри засунуты луковицы чеснока. Седая, вся в швах и ранах, с белокурыми волосами, свисающими жирными петлями, она выглядела как злобная сморщенная голова из старого фильма о вуду.

Тара стояла и смотрела на голову Лизы.

Она сунула руку в духовку и взяла голову. Она была намного светлее, чем у Маргарет, и какие-то скрытые мысли во сне напомнили ей об этом. Плоть была холодной и почти влажной, покрытой слизью. Черная кровь текла из нее, как охлажденная тушь. Она была ужасна, вся сморщенная, но она не отбросила ее в сторону. Вместо этого она приблизила к ней свое лицо, пока не почувствовала сладковатый, сильный запах смерти. Потом она заговорила с ней. Ты втянула нас обеих в это, Лиза. Я не знаю, как ты познакомилась с человеком, который похитил тебя, но разве ты не видела, что он был развратным существом, выползшим из самого грязного подвала ада? Разве ты не знала, что это Бугимен? Разве ты не видела яд в его глазах и не чувствовала запаха канализации его гниющего разума? А потом она заплакала, потому что это была ее сестра, единственная семья, которая у нее была. Лиза была мертва, рассеченная каким-то зловещим ночным чудовищем, и ее уже никогда нельзя было собрать воедино.