Текст книги "Дьявол по соседству (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 21 страниц)

– Пол... Господи, Пол... весь гребаный город...

Макэби опустился рядом с ним на колени. От него смердело мертвечиной.

– Конечно, весь город, Рэй. Весь гребаный город. Перестань сопротивляться. Просто... расслабься... и дай этому случиться.

Хэнсел решил, что Макэби спятил, стал таким же, как все остальные. Но он устал, был совершенно вымотан увиденным. Сил к сопротивлению не осталось. Он закрыл глаза и позволил тьме наполнить его, пока та не полилась у него из глаз ручьями ночи. Когда он открыл глаза, Макэби по-прежнему сидел перед ним.

Хэнсел ухмыльнулся ему. Окровавленная шкура у него на плече источала смрад тухлятины. И запах этот был восхитительным...

43

Уоррен шел по улицам, в сопровождении Шоу и Коджозяна, размахивая своей дубинкой. Он перешагнул через обнаженный женский труп, и миновал пару собак, которые ели из перевернутого мусорного контейнера. Напротив, какая-то машина врезалась в пожарный гидрант, и улицу заливало водой. Коджозян встал на четвереньки и принялся лакать из канавы.

– Ты что? Животное? – спросил Уоррен, указывая дубиной на здоровяка.

Шоу сложил руки на груди и покачал головой.

– Слышал, Коджозян? Он хочет знать, не животное ли ты.

Уоррен слегка двинул Шоу дубинкой по затылку.

– А ты что? Мое эхо? Он слышал, что я спросил. Ты же слышал, что я спросил, верно?

Коджозян кивнул, мокрое лицо блестело, боевая раскраска немного смазалась.

– Я вас слышал. Я просто пил, вот и все.

– Не надо лакать, как собака, – предупредил Уоррен. – Помни, что ты коп. И что на тебе полицейская форма. Если хочешь попить из лужи, сложи ладони чашечкой. Но не лакай.

– Мне очень хотелось пить.

– Конечно, ему просто хотелось пить, – сказал Шоу.

Уоррен остановился.

– Видишь эти нашивки? – спросил он, указывая на сержантские полоски на своей грязной форменной рубашке. – Они указывают на опыт. Говорят, что я здесь главный. И когда я говорю, что коп не лакает воду, как собака, поверь, мне лучше знать.

Они двинулись дальше, не обращая внимания на окружающие их разрушения и хаос.

Да, это был город Уоррена. Он – коп, и он следит за порядком. Если носишь форму, люди чего-то ждут от тебя. Уоррена не беспокоило, что его форменная рубашка не заправлена, выпачкана в крови и грязи, он следил лишь за тем, чтобы его бейдж блестел, и чтобы шляпа была на нем. Правила. Если человек живет не по правилам, он живет зря.

Уоррен продолжил движение.

Солнце клонилось к горизонту. Хороший был денек, – подумал Уоррен. Продуктивный. Он посмотрел на небо, заметив, что над городом кружит огромное количество птиц... чайки, вороны. На почтовом ящике через улицу сидел канюк. Из клюва у него свисал какой-то лоскут.

Они наткнулись на лежащий посреди затопленной улицы белый труп какого-то толстяка. Если вода поднимется еще немного, он поплывет. Терьер с окровавленной мордой грыз его руку, тощая женщина в одной юбке жевала шею. Обоих, казалось, не волновало, что за ними наблюдают.

Уоррен приподнял шляпу.

– Добрый вечер, мэм.

Женщина зашипела на него.

Копы остановились прямо перед ней. Послышались крики. Уоррен посмотрел на коллег.

– Похоже, у кого-то вечеринка. Нам лучше прервать ее.

Они добежали до конца улицы, повернули за угол и увидели что-то, что заставило их замереть на месте. Уоррен постучал дубинкой по ноге. Шоу похлопал по круглому животу и вытащил из-за ремня "выживальщицкий" нож. Коджозян, с голой грудью, боевой раскраской и дикими глазами, сжал окровавленные руки в кулаки. Напротив них, у обочины дороги стояла патрульная машина полиции штата. На тротуаре сидели два офицера в штатском, которые показались Уоррену знакомыми. В руках у них были ножи. Кряхтя от усердия, они аккуратно снимали скальпы с двух трупов.

– Надо же! – сказал Уоррен. – Копы браконьерствуют на нашей территории.

В архаичных руинах его разума промелькнул смутный отголосок воспоминаний. Эти мужчины. Он почувствовал, что знал их. Он видел их... возле костра, да. Они жарили форель на сковороде. Пили пиво. Рыбалка. Да, Уоррен был с этими мужчинами на рыбалке. Рэй Хэнсел и Пол Макэби. Патрульный Хэнсел. Патрульный Макэби. Старые друзья Уоррена. Копы с большим стажем. Уоррен отлично их знал. Выпивал с ними. Рыбачил с ними. Господи, Рэй и Пол...

Затем все куда-то исчезло. Он уже не знал, кто они, и ему было все равно. Браконьеры. Клятые браконьеры.

Он вздохнул.

– Сукины дети, – произнес он.

– Ты видишь это, Коджозян? – спросил Шоу. – Видишь то же, что и я?

Здоровяк покачал головой.

– Вижу, но глазам своим не верю. Думаю, кто-то должен пойти и напомнить этим обезьянам, что это наш район патрулирования.

– Почему бы тебе это не сделать? – спросил Уоррен.

– Думаете, я должен?

– Я настаиваю.

– Ага, я тоже настаиваю, – сказал Шоу. – Надо же!

Коджозян снял с ремня кусок цепи. Она поблескивала в умирающем свете дня... в тех местах, где не была запачкана чем-то темным. Он двинулся через улицу, огромный, с длинными руками и ногами, его походка напоминала обезьянью. Один из патрульных поднял глаза. Вокруг шеи у него был повязан кожаный пояс с пришитыми к нему человеческими скальпами. Увидев приближающегося Коджозяна, он поднялся на ноги и угрожающе взмахнул окровавленным ножом.

Глаза у него вспыхнули диким огнем, и он бросился в атаку.

– У этого парня не все дома, – сказал Уоррен.

– Это точно, – согласился Шоу.

Патрульный нападал, стараясь ударить Коджозяна ножом, в то время как здоровяк размахивал цепью над головой. Он пытался резать и колоть, пытался подобраться ближе, чтобы пустить кровь. Коджозян стоял, не обращая на все его выпады внимания. Он ловил патрульного на приманку. Думая, что ему досталась легкая добыча, патрульный прыгнул вперед, чтобы нанести смертельный удар, и Коджозян обрушил на него цепь, что было силы. Цепь издала резкий свист и, соприкоснувшись с головой патрульного, рассекла ему скальп от лба до уха. Тот с визгом упал на одно колено. Коджозян снова обрушил на него цепь, раскроив ему макушку.

Патрульный еще конвульсировал, лежа на земле, хотя с ним было уже все кончено.

Коджозян стоял над ним, снова и снова опуская цепь, пока та не покраснела и покрылась волосами и кусочками мяса.

Тем временем другой парень подбежал к Коджозяну сзади.

– Эй, берегись! – крикнул Шоу.

Но Коджозян был слишком занят тем, что превращал свою жертву в двести футов сырого мяса.

Второй патрульный ударил ножом и попал Коджозяну по ребрам. Порезал ему лицо, руки, едва не достал до горла, но Коджозян двинул цепью его в висок, и тот упал. Видя, что Коджозян стоит, окровавленный, с остекленевшим взором, Уоррен решил, что пора прийти ему на помощь. Они с Шоу двинулись к коллеге.

– Могли бы помочь, – сказал Коджозян.

– Я думал, что ты справишься с обоими, – ответил Шоу. – Похоже, я ошибался.

Коджозян поморщился.

– Мне не нравится твой тон.

– Расслабься, – сказал ему Уоррен.

– Да пошли вы, – огрызнулся Коджозян и врезал Шоу в челюсть. Когда тот попытался встать, ударил еще раз.

Уоррен встал между ними со свой дубинкой. И это хорошо, потому что вид у Шоу был совершенно дикий.

– Послушайте, – сказал Уоррен. – Вы же, парни, носите бейджи. Так ведите себя, как копы. Воспользуйтесь ножами.

Оба вытащили ножи и принялись кружить друг вокруг друга. Коджозян продолжал вытирать с глаз кровь, а Шоу пытался держаться в его "слепой зоне". Когда Коджозян сделал выпад, Шоу резко взмахнул ножом и рассек ему руку. Коджозян взревел, как разъяренный медведь, и, пытаясь не дать крови залить глаза, дико размахивал ножом в разные стороны. Шоу обошел его, пригнулся и ударил его в ребра.

– Отлично, – сказал Уоррен, закуривая сигарету.

Теперь Коджозян сражался довольно небрежно, просто крутился и вслепую махал ножом, одновременно вытирая кровь с глаз. Шоу играл с ним, подпускал ближе, а затем отпрыгивал назад. Коджозян кинулся на него. Шоу отскочил, позволив здоровяку шатнуться по инерции. И когда кровь вновь залила Коджозяну глаза, Шоу проскользнул ему за спину и всадил нож между лопаток. Один раз. Затем второй. Коджозян с криком упал на колено и резанул Шоу по локтю, а тот ударил его в грудь.

Коджозян выронил нож... неуклюже попытался встать, но был слишком слаб из-за боли и большой кровопотери.

– Дай-ка мне нож, – сказал Уоррен.

Он взял его у Шоу, зашел Коджозяну за спину и перерезал ему горло.

Здоровяк рухнул, выкашливая струи крови и корчась в красном море, созданном им же самим.

– Идем, – сказал Уоррен. – У нас есть работа.

Они оставили Коджозяна умирать на тротуаре...

44

Мейси не кричала.

Когда они увидели, что произошло в полицейском участке, она не стала открывать рот, давая волю зародившемуся внутри крику. Ничего такого "голливудского" или драматичного. Не стала даже кусать себе кулачок, как несчастная девица в старом фильме. На самом деле, она ничего не стала делать. Просто стояла рядом с Луисом, обозревая представший перед ними кошмар. Казалось, будто между собакой и человеком началась некая безумная война, и теперь они наблюдали ее последствия. Но, возможно, все было еще хуже. Будто какой-то гигантский механизм засосал собак и людей, заполнив полицейский участок мясом и кровавой слизью, которая заливала стены и стекала на тротуар.

Луис стоял рядом с Мейси, охваченный тошнотой, шоком и ужасом. Пара изувеченных тел на месте происшествия – это уже плохо. Вы потрясены, но, по крайней мере, ваш мозг может с эти справиться. Две машины столкнулись, разбились в лепешку, те, кто сидел за рулем, превратились в кашу. Но как насчет чего-то подобного? Если б вы увидели такую бойню, что бы с вами стало? В зале инструктажа царил настоящий ужас. Трупы людей и собак были переплетены, разорваны, выпотрошены. На полу разлилась река комковатой жижи, вроде той, какая бывает в сточной яме скотобойни.

Мейси открыла рот и произнесла что-то невнятное, но Луис ее понял. Прекрасно понял. Что-то внутри нее, что-то доброе, важное и человечное, вскрылось и истекало кровью, словно от десятка порезов. Он взял ее за руку и повел из этого страшного места. От царящего там горячего смрада смерти выворачивало наизнанку.

Все становилось только хуже. С каждым часом.

В голове у Луиса непрестанно звучал голос Эрла Гулда. Все они... животные. Регрессируют до уровня животных, сбрасывают ярмо интеллекта и цивилизованности, возвращаются в джунгли, где выживает сильнейший…

Боже.

Это объясняло регресс человеческих существ здесь и по всему миру... но как насчет тех собак? Собаки, конечно, могут быть очень дикими, их инстинктивное поведение сдерживается лишь посредством выведения и дисциплины, устанавливаемой их владельцами... но как насчет этих собак? Судя по тому, что он увидел, они тоже регрессировали. Стали меньше похожи на домашних животных, и больше на волков, диких кровожадных волков.

У них тоже есть ген? У собак? Или все не так просто? Он считал, что регресс у людей был не просто психологическим. Может, они и не отращивали клыки и не превращались в волосатых дикарей, как в старых фильмах, но активация того гена... что ж, должно, быть, это вызвало биохимические изменения в человеческих существах. А если химия стала более простой, более примитивной, как у животных, то, очевидно, телесные выделения тоже изменились. Возможно, это была какая-то химическая подпись, которую учуяли собаки. Какой-нибудь запах, который вызвал у них агрессивное поведение.

Луис подозревал, что никогда это не узнает.

Оказавшись на улице, они перешагнули через трупы людей и собак, и в следующее мгновение Луис упал на одно колено, и его вырвало. О, это назревало уже какое-то время, и, наконец, случилось. Это было похоже на сильный удар ногой в живот. На лбу у него выступил холодный пот, все вокруг закружилось, и Луис рухнул, крепко ударившись коленом об бетон. Он успел подставить под себя руки, и ладони обожгло от боли. Содержимое желудка полилось теплым, почти благодатным потоком. Будто он выводил из своего организма токсины или испорченное мясо. Он понятия не имел, что ел в последний раз, но что бы то ни было, оно выплескивалось на тротуар.

Наконец, позывы прекратились, и кровь снова вернулась в голову.

– Мейси, – произнес он. – Мейси...

Та просто стояла, не обращая внимания на то, что он только что делал и на то, что окружало ее. Глаза у нее были широко открыты и наполнены слезами. Она мигнула. Грудь у нее поднималась и опускалась. Руки были сжаты в кулаки. Рот раскрыт. Но в остальном, она словно отсутствовала. Она слишком многое увидела, слишком многое впитала, и что-то в ней просо сказало: "К черту все", и отключилось.

Луис потянулся и схватил ее за левую лодыжку.

– Мейси? Ты в порядке, малышка?

Но она не ответила.

Похоже, она в шоке, – догадался Луис.

Поднявшись на ноги, он положил руки ей на плечи.

– Мейси? – произнес он успокаивающим голосом. – Послушай меня. Я знаю, насколько это плохо, но ты не должна поддаваться. Ты должна сопротивляться.

Но она прекратила сопротивление.

Луис взял ее руку в свою, она была холодной, влажной и липкой. Мейси прошла с ним футов десять, затем застонала, сложилась пополам, и упала на него. Хорошо, что он успел подхватить ее, иначе она расколола бы себе голову о тротуар. Тело у нее обмякло, и он тут же взял ее на руки. Роста она была небольшого, но Луис был поражен тем, насколько мало она весила. Он отнес ее на газон, подальше от окружающей их смерти и осторожно положил на траву. Мейси дышала, пульс был уверенным. Просто шок. Нервы. Обычный обморок.

– Все будет хорошо, – сказал он ей. – Все будет хорошо.

Хотя ему не нравилась идея находиться на открытом пространстве (а посреди Мэйн-стрит они были совершенно беззащитны), он понимал, что нужно кое-что сделать. Возможно, это нужно было сделать еще несколько часов назад.

Он вытащил сотовый и набрал "911".

Гудки все шли... но ответа не было.

 Ответа не было.

Это значило, что аварийно-спасательные службы не работают. Что не удивительно. Он взял Мейси на руки и понес к "Доджу", гадая, как это смотрится сверху. Трупы людей и собак, и какой-то сумасшедший парень несет на руках девочку-подростка. Господи, похоже на обложку какой-то книги или кино-плакат. Не хватало еще горящих зданий за спиной, клубящихся столбов дыма, и, может, парочки разбитых машин.

Прислонив к себе Мейси, он открыл дверь "Доджа" и посадил ее на сиденье. Лицо у нее было покрыто росинками пота. Веки несколько раз дрогнули, но она так и не очнулась. Луис пристегнул ее ремнем и закрыл дверь...

45

Тени удлинились.

Время почти что настало.

Охотница продолжала ждать в магазине секонд-хэнд, в котором было восхитительно темно, поскольку солнце закатилось за деревья, оставив кровавый мазок на горизонте. Настоящая ночь наступит через пятнадцать минут.

Члены клана начинали терять терпение.

Охотница тихо рыкнула на них, и те затихли.

Девчонка сидела в машине. Мужчина стоял рядом, со смущенным и озадаченным видом. Охотница чувствовала сквозь стекло окна его нерешительность, его слабость. Он созрел для заклания. Если они выскочат сейчас, он будет сражаться, но его сопротивление будет нерешительным и неубедительным.

 Охотница ждала, нюхая воздух.

Она чувствовала запах зеленой растительности, мускусный запах мочи, исходивший от стаи. Еще она уловила любопытный запах девчонки, сидящей в машине. Запах ее геля для душа, ее пота, аромат ее волос, запах зрелости между ног, который вызвал у Охотницы чувство голода.

Мужчины ее клана тоже почувствовали его.

Учитывая то, кем и чем они были, они хотели лишь найти источник этого запаха. Принять жертву в виде этой девчонки, сломать ее и наполнить своим семенем. Но Охотница не позволит им, и они знали это. Им хотелось лишь носиться дико и свободно. А она учила их дисциплине.

Когда ночной воздух, чистый и сладкий, начал свое неумолимое наступление, Охотница почувствовала, как затвердели у нее соски. Кровь будто наполнилась электричеством, биение сердца обрело ожидаемый ритм.

Она наблюдала за мужчиной.

Еще пара мгновений...

46

Ладно, герой, и что сейчас? – спросил себя Луис. Что будешь делать? Будешь торчать на этом гребаном кладбище в тщетной надежде, что на помощь прискачет кавалерия, или прибьешься, как овца, к какому-нибудь стаду и свалишь отсюда?

Он стоял возле машины, терзаясь сомнениями. Внутренний голос подсказывал ему бежать, убираться из города, но Луис понимал, что все не так просто. Где же они? Где все? Неужели все они мертвы? Он почти уже верил в это, стоя посреди этой пустынной улици. Тени удлинялись, ночь надвигалась, заполняя все тьмой, которая вскоре саваном опустится на город. Луис представлял их всех, в их домах, гаражах, машинах, повсюду, умерших от чего-то столь же необъяснимого, как и сам регресс.

Он огляделся, увидел тела и разоренный полицейский участок. Окна зданий и витрины магазинов на Мэйн-стрит были пусты и мертвы, будто все население эвакуировалось, а ему забыли сообщить ему об этом. Вокруг стояла жуткая, неподвижная тишина. Как в эпицентре испытания ядерной бомбы или в городе из фильма про пост-апокалипсис.

Луис стоял и с уверенностью чувствовал, что город вовсе не пуст. Чувствовал, как и раньше, что где-то рядом есть и другие. Прячущиеся за этими витринами, возможно, ждущие наступления тьмы, словно стая упырей. От этой мысли по телу у него пошли мурашки.

Да, он мог бы уехать из города и оставить этот бардак кому-то другому. А как же Мишель? Он не мог бросить свою жену. Возможно, она уже мертва, но пока он не увидит труп, он не сможет заставить себя в это поверить.

И что теперь?

И тут он понял. Основным механизмом выживания является защита, а у него в кармане был только складной нож. Ему нужно найти что-то получше. Пистолет. В полицейском участке было оружие, но он не собирался ползать среди тел, обыскивать их, а потом вытаскивать окровавленный пистолет из чьей-то окровавленной кобуры. Идея была отвратительной, но другого выбора не было.

И тут он увидел, меньше чем в квартале от него, припаркованную перед магазином спорттоваров патрульную машину. В полицейских машинах, на тех стойках всегда бывают дробовики. Он просто позаимствует один, вот и все. Он посмотрел на спящую в машине Мейси. За пару минут с ней ничего не должно случиться.

Луис повернулся и побежал трусцой по тротуару к патрульной машине. Стекла были опущены, но дробовика на стойке не было. На самом деле, не было никакой стойки, просто куча электроники и радарная пушка. Вот и все. Он повернулся, чтобы уйти, но тут заметил что-то краем глаза. Что-то, что заставило его замереть на месте. Сквозь витрины кафе "Шеллиз" он увидел фигуры.

 Люди.

Там были люди.

Люди, сидящие в кабинках. Они не двигались, просто сидели. Луис почувствовал как по спине у него стекает пот. Он был готов броситься бежать. Те люди, несомненно, видели его. Они могли бы напасть... но не напали. Луис быстро посмотрел на свою машину. Она казалась какой-то очень далекой. Сглотнув, он очень осторожно двинулся к кафе. Люди, сидящие там, по-прежнему не обращали на него внимания. Он подошел к стеклянной двери и заглянул внутрь. Да, в кабинках и за стойкой находились люди. Несколько за столиками. Человек десять, максимум. Никто не шевелился, все просто сидели.

 Лучше здесь оставить все, как есть, Луис.

Конечно же он знал это. Прекрасно знал. Поэтому, игнорируя голос разума и здравого смысла, он толкнул дверь и вошел внутрь. Он почувствовал запах кофе, бургеров и картошки фри. В животе у него зашевелился голод, но лишь на долю секунды. Потому что там был еще и другой запах. Запах крови и дерьма, запах смерти, отчего желудок у него скрутило в узел.

Люди не шевелились.

Многие лежали, упав со стульев. Дрожа и с трудом сдерживая крик, Луис двинулся между ними. Он должен был сделать это. Это были манекены и восковые фигуры, карнавальные куклы и соломенные чучела. По крайней мере, так подсказывал ему разум. Но правда была гораздо мрачнее. Они были вовсе не из воска, дерева или термоформованного пластика. Они были из плоти и крови, и все до одного были мертвы.

 Горло у всех было перерезано.

Да, толстяк с толстухой-женой в кабинке. За ними – двое чумазых мужчин в комбинезонах. Красотка в шортах со своей милой рыжеволосой дочуркой. Два парня и полицейский за стойкой. У всех было перерезано горло. На полу лежало еще несколько тел. Люди, упавшие со стульев. Кровь собралась в лужи на зеленом плиточном полу. Запеклась на стойке. Стекала ручьями по спинкам коричневых пластиковых сидений, на которых сидели, запрокинув головы назад, толстяк и его жена. Горло было перерезано у всех, как и у официантки, лежащей на полу за стойкой, и повара, сидящего в углу возле холодильника из нержавеющей стали.

Господи.

Это плохо. Ужасно, мерзко, отвратительно. Но страшнее всего было то, что казалось, будто они сами себе перерезали горло. Воспользовавшись для этого столовыми ножами из кафе. Доказательством этому служил тот факт, что большинство из них по-прежнему сжимали ножи в своих окровавленных, окостеневших руках. Другие ножи лежали на полу. Даже маленькая девчушка вскрыла себе горло... на что указывал нож для чистки овощей в ее пухлом мертвом кулачке.

Как и в полицейском участке, Луис испытал здесь шок, огромный, физически тяжелый и сокрушающий. Он едва не упал, однако вцепился в край стойки и, стиснув зубы, подождал, когда все не прошло.

Нет, здесь им не потребовались ни собаки, ни безумные убийцы. Они сделали всю работу сами, как и Джиллиан. Как все-таки это произошло, как это сработало? – задался вопросом Луис. Поразило их всех одновременно? Желание уничтожить себя? Это было каким-то невысказанным, бессознательным решением избежать регресса, умереть, пока человеческий облик еще не был полностью утрачен? Может, то же самое случилось с Джиллиан?

Луис смотрел на бойню и все сильнее убеждался в этом.

Он почти представлял себе всех этих людей в кафе, в своем собственном мирке, отделенном от резкого смрада первобытной деградации, разносящегося по улицам. От этого горячего звериного смрада. То человеческое, которое оставалось в них, вынырнуло на поверхность, словно пловец, отчаянно пытающийся сделать последний глоток свежего воздуха, прежде чем погрузиться в первобытные воды генетической памяти. Должно быть, это щелкнуло в голове у них всех, примерно в одно и то же время. Полное отрицание того заразного, древнего зла, поднимающегося изнутри. Необходимость сохранить нечто человеческое, пока они еще люди, а не слюнявые звери, бегающие голышом, убивающие и совокупляющиеся на улицах.

На самом деле, другого объяснения этому не было.

Официантка, должно быть, раздала ножи, а затем все, одновременно, перерезали себе горло. Некоторые сделали это чисто и почти профессионально, другие же – очень грязно и не с первого раза, а со второй или с третьей попытки. Шеи у них были изрезаны, искромсаны и истыканы. Но они сделали это. Все сделали это.

Убирайся отсюда, – сказал себе Луис. Все и так плохо, но это – несравнимо хуже, и ты прекрасно знаешь это, черт возьми.

Но он не уходил.

Не мог себя заставить.

Некоторые из этих бесконечных ужасов просто нуждались в исследовании, независимо от того, насколько ты болен или напуган. Возможно, человеческому разуму необходимо было знать причину. Возможно, на это нельзя было смотреть, не требуя объяснений. Возможно, человеческий разум не мог просто отвернуться от чего-то столь бессмысленного и отвратительного, не выяснив происхождения? Луис прислонился к стойке, от запаха крови голова у него была тяжелой. Он слышал жужжание мух и тиканье настенных часов. Это пугало его. Все это пугало его. А самое страшное было то, что все трупы ухмылялись. Лица у них были бледными, шеи и грудь – окрашены красным. И все они ухмылялись. Самыми жуткими ухмылками, которые только можно себе представить.

И глаза у всех были широко открыты...

47

Когда Мейси открыла глаза, то первым делом обратила внимание не на покрытое паутиной трещин стекло, выбитое и лежащее у нее на коленях. А на смрад. На смрад, исходящий от тех, кто окружил машину в меркнущем свете дня. Монстры. Именно так она подумала. Монстры. Это были монстры... орки, тролли, персонажи из книги сказок, выскользнувшие из темного, тайного леса, чтобы кормиться детьми при лунном свете. Ей казалось, что она вспомнила, что читала что-то подобное в детстве. Но возможно, это воспоминание было гораздо старше. Атавистическая память. Ибо истории про орков, троллей и ведьм, поедающих детей, были всего лишь древними воспоминаниями о первобытных ужасах, просочившихся в безобидную сказку. За всем этим пряталась по-настоящему мрачная правда.

Они просто стояли и смотрели на нее.

Мужчины, женщины, дети. Пару детей она знала по школе.

Желтокожие, грязные, полуголые, лица разрисованы под черепа, волосы сальные, либо с вплетенными в них прутьями и крошечными, костями грызунов.

Мужчина, стоящий перед машиной, держал в руках огромный мясницкий нож, размером почти с его предплечье. Он сделал им кому-то знак. Низко пролаял что-то.

Затем грязные, покрытые струпьями руки просунулись в машину, схватили Мейси. Сил сопротивляться у нее не было. Она рефлексивно стала отбиваться руками и ногами, но они вытащили ее через окно и бросили головой об крышу, чтобы лишить ее способности к сопротивлению. Она закричала, но это был глухой и жалкий звук.

Ее швырнули на землю.

Она подняла глаза на вырезанные из тьмы лики смерти. Глаза у них были пустыми и блестящими. Она открыла рот, чтобы сказать что-то, и на нее посыпался град ударов. Она свернулась в клубок, едва находясь в сознании. Когда она открыла рот, чтобы закричать, ей в него что-то впихнули. Какой-то комок с отвратительным солоноватым привкусом. Кусок рубашки, пропитанный их потом.

 Луис, Луис, Луис... пожалуйста, помоги мне...

 Помогите мне…

Но его нигде не было видно. И когда Мейси, содрогаясь, стала мысленно падать за черную стену страха, она почувствовала, как руки хватают ее за лодыжки и волокут по улице...

48

Уоррен стоял с сигаретой во рту в угасающем свете дня, размышляя о своей жизни в качестве копа, стоящего на страже закона, когда в Шоу вонзилась стрела. Попала ему прямо в горло с громким хлопком и вышла с другой стороны. На ярко-красном, блестящем кончике стрелы застрял кусочек плоти. Глаза у Шоу потускнели, как обожженный в печи горшок, и он рухнул головой вперед.

Уоррен просто стоял и смотрел, как тот корчится на земле. Со стрелой в горле Шоу выглядел совершенно нелепо. Вздохнув, Уоррен растоптал свой окурок и вытащил нож.

– Похоже, скоро у нас будет компания, – сказал он истекающему кровью мужчине.

Он был прав.

В угасающем свете дня мало что было видно. Машины у обочины дороги. Переулки. Деревья. Дома. Живые изгороди. Все это опутывала паутина теней, превращая местность в отличные охотничьи угодья, где добычей был он сам. Уоррен попятился от тела Шоу. Повернул в одну сторону. В другую. Да, они окружили его. Черт побери. Уоррен чувствовал исходящий от них запах мочи и мускуса, смрад диких зверей.

За машиной мелькнула какая-то тень.

Топот босых ног у него за спиной.

Уоррен повернулся, готовый к бою. Раздался странный свист, и новая стрела вонзилась ему прямо в живот. Насквозь она не прошла. От удара он упал на задницу, воздух из легких вышибло. Нож со звоном упал на бетон. А потом пришла боль. Острые, режущие волны боли. Из входного отверстия, казалось, выливались целые океаны крови. Обливаясь потом, Уоррен напрягся, издал сдавленный крик и вытащил стрелу из живота. Сердце у него в груди бешено колотилось. Из раны хлестала кровь. Голова кружилась, мысли путались.

Стрела имела широкий четырехлезвенный наконечник, оснащенный тремя зубцами – подобный использовался для охоты на медведя. Уоррен выронил ее. Попытался ползти по тротуару, но сил почти не осталось.

Зажимая окровавленный живот, он открыл глаза.

Они стояли вокруг него кольцом. Охотники.

Их было человек десять, с дубинками и ручками от метел с заточенными концами. Все грязные, разрисованные кровью и краской. Грудастая и зеленоглазая молодая женщина с луком в руках шагнула вперед. Она издала шипящий звук, и вперед вышла еще одна женщина. Старше первой, но при этом мускулистая, стройная, лицо и голое тело разрисованы красными и зелеными полосами. В волосы у нее были вплетены бусы, прутики и крошечные кости. В нос была вставлена костяная пластина, а губы она отрезала себе бритвой, так чтобы видны были десна и зубы. В одной руке она держала топор, а в другой – ручку от метлы, на заостренный конец которой была насажена голова мальчишки-подростка.

Уоррен смотрел на нее, щурясь от боли. Он узнал женщину. Они привезли ей на тележке труп мальчишки. Она принесла толпе жертву в виде лежавшей на второй этаже старухи.

Она не узнала его. Глаза у нее были остекленевшими, полупрозрачными.

Она стучала зубами, дрожа от ярости, в глазах у нее кипела черная, бескрайняя, тупая ненависть.

Уоррен не ждал пощады, и он ее не получил. Остальные набросились на него с дубинками и принялись избивать, пока у него не захрустели кости, пока ребра не вмялись внутрь тела, а нижняя челюсть не треснула. Сквозь разорванные форменные брюки торчали окровавленные осколки костей. Он извивался на земле, словно слизняк, и стонал.

Женщина с луком подошла к нему. От нее исходил горячий смрад крови и тлена. У нее были месячные, и все ноги были в крови, капавшей из нее. Пока остальные держали его, она присела над ним и потерлась своей мокрой красной вагиной об его лицо, пометив его грубым крестом менструальной крови.

– Сейчас, – сказала она.

Он был помечен для жатвы.

Другая женщина передала ей свою ручку от метлы с головой на конце. Обеими руками взяла свой длинный топор. Издав безумный вопль радости, она взмахнула топором и обезглавила Уоррена. Его искалеченное тело содрогнулось. Глаза моргнули пару раз и остекленели.

Один из охотников взял его голову и насадил на ручку метлы.

Поднял ее к темнеющему небу и издал пронзительный и леденящий кровь боевой клич...

49

Луис все ждал, что кто-то из мертвецов в кафе пошевелится.

Все ждал, что кто-то подмигнет ему и окликнет по имени. Возможно, схватит его своими холодными, липкими от крови руками, покажет ему, что именно происходило у них в голове, когда они прижали к горлу зазубренную сталь, и потребует, чтобы он сделал то же самое.

Ибо это было лучшей альтернативой, и он знал это.

Раздался шорох ткани, и он резко развернулся. Глаза у него были выпучены, рот перекошен в жуткой гримасе. Один из мужчин за стойкой соскользнул со стула и упал на пол. Маленькая девочка за столом повалилась вперед, ударившись лицом об стоящую перед ней тарелку. Толстуха содрогнулась и, выкатившись из кабинки, жестко упала на пол. Ее окровавленный нож со звоном проскользил по плитке и остановился у Луиса в ногах.