Текст книги "Дьявол по соседству (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Это был ритуал.

Жертвоприношение.

 Они принесли ведьме жертву.

Мальчишка воткнул нож обратно в бедро ведьме, а затем вместе с остальными принялся раскрашивать себе тело кровью из лужи. И когда их лица и торсы заблестели красным, они нарисовали на зашитом животе ведьмы странный маленький символ.

Мейси, конечно же, испытывала отвращение, но вовсе не шок. К этому моменту она столько всего повидала, что была далека от таких пустяков, как заурядный шок. Та интеллектуальная часть ее мозга, которой все труднее было плыть против этого атавистического течения, пытающегося ее утопить, знала, что она только что стала свидетелем какого-то первобытного племенного обряда, который не практиковался в течение многих эонов.

И, возможно, Мейси была в некоторой степени очарована этим, в отличие от женщины рядом с ней.

Та кричала.

Кляп выпал у нее изо рта, и она кричала, как сумасшедшая. Мейси шепнула ей, чтобы она заткнулась, но было поздно. Мужчина и женщина, разделывавшие ранее мальчика, подошли к ним. Это были безумные дикари, покрытые подсыхающей кровью. Они зловеще нашептывали что-то себе под нос. Развязав кричащую женщину, они оттащили ее футов на пять в сторону. Мужчина взял ее за руки и силой посадил на каменный пол. Женщина схватила ее ноги и силой раздвинула, будто собиралась принимать роды.

Поднесла голову к ее промежности.

Она собирается лизать ей? – произнес в голове у Мейси какой-то безумный, полуистеричный голос. Но Мейси знала, что бы не случилось, это не будет иметь ничего общего со страстью, принудительной или нет. Она видела ухмылку дикарки. Зубы у нее были заточены под иглы и покрыты кровавыми пятнами.

Мейси ахнула.

Связанная женщина снова закричала.

 И Мейси увидела это, хотя знала, что должна была отвернуться. Дикарка открыла рот и укусила то, что было между ног, укусила, щелкнув челюстями. Пока ее жертва кричала высоким пронзительным голосом, она рвала и кромсала зубами то, что укусила, мотая головой, как собака, пытающаяся отделить от кости кусок вкусного мяса.

Женщина замолкла и обмякла. Возможно, у нее случился травматический шок. Мейси не знала. Она увидела дикарку. Лицо у нее блестело красным, в зубах торчал кусок мяса.

Мейси потеряла сознание…

65

Луис вошел в дом Содербергов. Едва он ступил туда, как сразу же почувствовал, что совершил очень серьезную ошибку. В доме пахло дерьмом, кровью и Бог знает, чем еще. Дымящийся смрад нечистот и потрохов. Луис двигался по дому, борясь с собственными страхами. Ему нужно найти тот оружейный шкаф. Нужно найти оружие, которое могло бы валить этих зверей на расстоянии.

Идеальный план.

Ему потребовалось некоторое время, чтобы сориентироваться. Он был дома у Содербергов лишь пару раз. Войдя в гостиную, он попытался вспомнить, где кабинет Майка Содерберга. Потому что оружейный шкаф находился именно там. Ему почему-то казалось, что он располагается в другой части дома, где-то рядом с кухней.

С бешено колотящимся сердцем Луис двинулся через столовую, ударился голенью об стул и ругнулся себе под нос. Вот тебе и скрытность. Когда он добрался до кухни, ему показалось, что он услышал что-то на заднем дворе. Какой-то глухой стук. Дрожа и потея, он наклонил голову набок и прислушался.

Ничего.

Нервы, наверное, это просто нервы, – сказал он себе.

Луис двинулся дальше. Лунный свет, проникающий в окна, был густым, как свернувшееся молоко.

И тут он почувствовал особенно мерзкий запах, который был настолько резким и отвратительным, что он мог ассоциировать его лишь с гниющим луком... или шкурами. Поскольку, когда он был еще мальчишкой, его класс ходил на экскурсию на норководческую ферму. Сваленные в груду норковые шкуры источали почти такой же едкий и невыносимо мускусный запах. Им сказали, что его выделяют пахучие железы норок. Именно его он чувствовал сейчас. Или что-то похожее.

Запах был слишком сильным, чтобы на него не обращать внимание.

И тут из-за холодильника вышел мужчина. В руке он держал предмет, похожий на топор. Запах исходил от него. Он издал тонкий пронзительный крик и попытался ударить предметом Луиса, но промахнулся. Луис не стал мешкать. Он изо всех сил ударил молотком и почувствовал, как тот с тошнотворным глухим звуком соприкоснулся с черепом парня.

Парень сложился пополам.

На заднем дворе внезапно вспыхнул свет, заливший кухню. Луис присел. Сперва он подумал, что это был какой-то взрыв, но по бликам на стенах понял, что это костер. Большой костер. Он встал и выглянул из окна над раковиной. Да, на заднем дворе горел костер. Вокруг него плясало пять или шесть обнаженных фигур, похожих на детей. К дереву было кто-то привязан, и вокруг был навален хворост.

И этот кто-то горел.

Дети радостно скакали вокруг. И судя по тому, как корчилась фигура, она, несомненно, была еще жива. Связанная, с кляпом во рту, но живая. В голове у Луиса что-то щелкнуло. Он не мог смотреть на это. Он бросился из задней двери с яростным криком. С боевым кличем, который рвался из глубины души. В одной руке он держал молоток, в другой – нож. Какая-то девчонка-подросток кинулась на него, и он разбил ей череп молотком, а мальчишку ударил ножом в живот. Девчонка упала к его ногам, а мальчишка, хромая, уковылял прочь.

Другие, подхватив девчонку, бросились бежать.

Тяжело дышащий, мокрый от пота, с окровавленными ножом и молотком в руках, он сам очень походил на дикаря. Луис резко развернулся, ожидая атаки с любой стороны. Но рядом никого не было. Дерево было хвачено пламенем, как и привязанный к нему человек. Помощь ему уже не требовалась. Пламя было таким высоким, что Луис едва различал его. Но смрад горящей плоти был густым и тошнотворным.

Луис упал на колени, ему хотелось расплакаться, дать выход эмоциям.

И тут из темноты раздался голос:

– Сюда, Луис. Я здесь...

66

Какое-то время тварь, которая некогда была Энджи Прин, и ее племя охотников тайно следили за мальчишкой-подростком и его самками. Они с восхищением наблюдали, как мальчишка водит их в набеги, убивая одиноких бродяг и собак, нападая на меньшие по численности стаи ради еды и оружия. Они не брали в плен. Убивали и поедали всех подряд. Но в основном убивали просто ради забавы.

Энджи тоже убивала ради забавы.

Но это только чтобы заставить членов племени почуять кровь. Привить у них вкус к мясу. Необходимо было привести их в ярость, сделать их голодными и агрессивными. На самом деле, ничто из этого не было осознанным решением со стороны Энджи. Теперь она действовала, целиком основываясь на инстинктах и генетической памяти. Она знала эти вещи, не задумываясь о них. Ибо в политике выживания важны были только две вещи: территория и превосходство. Мальчишка и его самки браконьерствовали там, где, по мнению Энджи, была ее территория. И раз она проявляла свое превосходство над племенем, племя должно было проявлять свое превосходство над захватчиками, чтобы защищать свои охотничьи угодья.

Сейчас мальчишка и его самки отдыхали.

Они остановились на пустыре и развели костер. Их блестящие от крови тела лежали в траве. Некоторые самки зализывали друг другу раны. Двое из них лежали с мальчишкой, их руки покоились на его обнаженных чреслах. Одна самка стояла на часах и настороженно вглядывалась во тьму. Она была в состоянии боевой готовности.

Разрисованная кровью и краской, Энджи поднялась из-за изгороди и натянула свой лук. Прицелилась в часовую. Окинув взглядом поле, Энджи втянула в себя воздух. Затем медленно выдохнула сквозь стиснутые зубы, одновременно выпуская стрелу.

Раздался едва слышный свист.

Стрела вонзилась самке прямо в центр спины, пробив тело насквозь. Кончик вышел между грудей вместе со всплеском крови. Самка ахнула и упала лицом в костер.

К тому времени члены племени Энджи – тела которых были украшены боевой раскраской в виде красных и зеленых полос – бросились из укрытия, воя и потрясая оружием.

Кэтлин Сомс первая вступила в бой. Вонзила заостренный конец метлы в шею какой-то самке, а затем повернулась к мальчишке. Прежде чем тот успел вытащить нож, она взмахнула топором, держа его обеими руками, и раскроила ему череп.

Затем началась война копий, ножей и тесаков. Смертельный ближний бой. Племя Энджи имело численное преимущество, плюс в их нападении был элемент неожиданности. Они сразили полдюжины врагов, прежде чем те успели предпринять контратаку.

Одна из самок, белокурая мускулистая дикарка, прикончила двух лучших охотников Энджи, выпустив им кишки молниеносными режущими ударами. Затем сама пала, пронзенная тремя копьями.

К тому времени Энджи уже вступила в бой, издавая пронзительный боевой клич. Одна из самок выпрыгнула ей на встречу с разделочным ножом в каждой руке. В ней не было страха. Одна лишь жажда крови. Она билась великолепно, едва не снесла Энджи голову, но тут чей-то тесак вонзился ей в шею, и Энджи воспользовалась моментом. Подпрыгнула и с силой ударила самку ногой по коленной чашечке. Раздался приятный хруст, женщина вскрикнула и тут же захромала. Энджи резанула ей по груди своим мясницким ножом, затем воткнула его ей между ног и одновременно дернула вверх, вскрыв живот. Брызнувшая на Энджи кровь подействовала бодряще.

Еще одна самка с темными блестящими волосами сразила наповал двух охотников Энджи.

Когда Энджи приблизилась к ней, она только что выпотрошила одного из них – мужчину, и тот присел на колени, держа в руках мотки собственных внутренностей. Самка ударила его ножом по глазам, повернулась и принялась колоть другого охотника – женщину – в лицо, горло и грудь.

Энджи прыгнула на нее, сбив с ног и ранив в горло. Самка сопротивлялась и кричала. Почувствовав, как ее зубы впились ей в руку, Энджи резко дернула ее голову назад, и перерезала ей горло. Перепилив трахею и сонную артерию, стала рубить мясо и мышцы, пока лезвие не впилось в шейный позвонок. Исполненная боли, ярости и дикой звериной жажды убийства, она переломила позвонок и отсекла голову. С триумф подняла ее к небу и к матери-луне. Кровь хлестала из обрубка шеи ей на лицо, отчего она чувствовала себя еще более живой, чем прежде.

Это продолжалось, может, минут десять. А может, меньше. Ножи резали, топоры рубили. Лезвия впивались в кость, дубинки сокрушали ребра, копья пронзали мягкую плоть животов.

А потом наступила... тишина.

Вокруг лежали трупы и их части.

Раненные продолжали корчиться на земле.

А победители, мокрые от крови и пахнущие мясом, вставали над своими жертвами и начинали выть на висящую высоко в небе луну. Энджи выплюнула кровь и осмотрела место кровавой бойни. Трое из мальчишкиной стаи спаслись бегством, но остальные были убиты. Энджи заметила, что шестеро ее людей тоже погибли, еще пятеро были смертельно ранены.

Кэтлин Сомс уже съела гениталии мальчишки. Затем выпотрошила его и теперь каталась в его крови и внутренностях, наполняясь запахом жертвы. Остальные члены племени последовали ее примеру.

Сердце они не трогали.

Энджи вскрыла грудную клетку мальчишки ножом, рассекла мышцы и голыми руками сломала ребра. Отрезав артерии, извлекла сердце из защитной мембраны. Пока остальные наблюдали за ней с почти религиозным благоговением, она вонзила в него зубы, чувствуя, как сила его владельца становится ее силой.

Хитрость мальчишки тоже перешла к ней.

 Как охотник, пожирающий мясо волка, чтобы впитать в себя его жестокость, она ела окровавленное сердце мальчишки, отрывая от него куски своими заостренным зубами, наслаждаясь его вкусом и строением ткани. Она поедала его с мистическим энтузиазмом, чувствуя, как дух мальчишки проникает в нее с каждым укусом.

Закончив трапезу, она подошла к смертельно раненным и перерезала горло одному за другим. Такой должна быть смерть война. Не медленной, как у свиньи на вертеле, а с кровью во рту и пылающим напоминанием об убийстве.

Когда она стояла перед своим племенем, следя, чтобы другие стаи не попытались отнять их добычу, ее охотники собирали трофеи в виде костей, ушей и частей тел. Одна женщина сделала себе на шею ожерелье из влагалищ. Отрезанные головы насаживались на ручки метел.

Кэтлин Сомс, чье покрытое красно-зелеными полосами тело теперь стало полностью красным, стояла рядом с Энджи, оценивая результаты этой ночи. В убийствах она находила не только что-то ритуальное и необходимое, но и что-то сексуальное. Отнимая жизни, она обретала силу, черпала ее из крови жертвы, омывающей ее тело, из отборных останков, которыми она кормилась. Она представляла собой жуткое зрелище, с все еще капающей с нее кровью. Лунный свет поблескивал на прутьях и косточках грызунов, вплетенных в ее волосы, на костяной пластине, вставленной в нос.

Губы у нее были давно отрезаны, и она ухмылялась деснами и зубами.

– Довольно, – сказала Энджи своему племени, и те поднялись с поля, залитого кровью и усеянного костями, конечностями и торсами.

Мужчины мочились на останки, чтобы все знали о неизбежности наказания за вторжение на территорию племени. Женщины присели рядом с мужчинами и тоже окропляли землю.

Затем Кэтлин Сомс двинулась впереди всех с гниющей головой на ручке метлы, и они растворились в ночи, насытившиеся и довольные дарами матери-луны...

67

 Не трогай меня. Не смей меня трогать.

Один из них обратил внимание на Мейси. Это было громадное существо, смердящее экскрементами, чье продолговатое лицо было покрыто коркой грязи, засохшей крови и застывшего жира. В мерцающем свете костра она видела лишь блеск его обнаженных зубов и его глаза, похожие на две кровоточащих дыры.

Он смотрел на нее, стоя прямо в луже крови, которая осталась от кричавшей женщины, после того, как ее тело утащили прочь. Мейси понимала, что это будет недолго продолжаться. Они не будут игнорировать ее вечно. Она старалась вести себя тихо, не привлекать к себе внимание, но этого было недостаточно. В лучшем случае, ее изнасилуют. В худшем – заставят испытать невообразимые муки, после чего отправят на вертел.

Тип присел на одно колено, опустил руки, погрузив растопыренные пальцы в лужу крови. Он походил на бегуна, ожидающего старта гонки. Его рот растянулся в ухмылке. Он знал, что она напугана, возможно, чувствовал исходящий от нее запах страха, как она чувствовала исходящий от него запах грязи. И самым ужасным было то, что он наслаждался этим запахом. Она видела это. Наслаждался ее дискомфортом, ловил от него кайф, получал садистское возбуждение.

Изо рта у него вырвался негромкий, хриплый смех.

Мейси стала выходить из себя.

То, что этот варвар, вырожденец, этот кусок дерьма наслаждается ее страданиями, было для нее слишком. Да, ей хотелось убежать от него как можно быстрее и как можно дальше. Но какая-то ее часть хотела остаться и сражаться. Раскроить чем-нибудь ему башку, стереть с его морды эту насмешливую, злобную ухмылку.

Тип медленно двинулся вперед. Она отпрянула.

Он отступил назад и рассмеялся.

Игра. Только и всего. Она не сомневалась, что это закончится для нее чем-то страшным, но пока это была всего лишь игра. Запястья были все еще связаны у нее за спиной, но узлы уже успели ослабнуть. Мейси знала, останься она всего на несколько секунд без внимания, и она сможет освободиться.

Тип снова начал приближаться. Пахло от него так, будто он питался падалью и мусором.

Мейси ждала. Она не будет дергаться.

Мужчина протянул руку, чтобы схватить ее за лодыжку, и она инстинктивно отшатнулась. Вскинула правую ногу и ударила его пяткой в лицо. Он вскрикнул и упал.

Мейси не стала стоять на месте.

Последние три года она занималась гимнастикой, и теперь это дало о себе знать. Она перекатилась на спину, опустила связанные руки вниз, принялась корчится и извиваться, пока они не проскользнули мимо ягодиц. Напрягая каждую мышцу и связку, она завела руки за колени, потом вытащила из образовавшегося кольца ноги.

Мужчина таращился на нее. Еще не оправившийся от удара ногой в лицо, но уже готовый отплатить Мейси тем же.

 Сейчас или никогда!

Мейси вскочила на ноги, и когда этот пещерный сукин сын попытался схватить ее за лодыжку, отпрыгнула и ударила его ногой по ребрам. Он крякнул и упал. Мейси бросилась бежать, хотя понимала, что шансов на спасение у нее нет. На пути у нее встал какой-то мальчишка, и она отбросила его в сторону, потом оттолкнула женщину, и оббежала мужчину с топором в руках. И тут что-то ударило ее сзади. Она полетела на каменный пол, ободрав колени. Это был он. Тот грязный тип. Он схватил ее, и она принялась отбиваться руками и ногами. Она почти освободилась...

И тут чей-то кулак ударил ее по затылку.

Перед глазами у нее заплясали звездочки, и снова упала в лапы своего соперника. На этот раз это были уже не игры. Он ударил ее в лицо, по макушке. Врезал ей по животу, схватил за волосы и двинул коленом по ребрам. Она упала, и он потянулся к ней.

 Его покрытые грязью и струпьями руки схватили ее.

Она стала сопротивляться, не понимая даже, откуда у нее взялись силы. Дикарь был огромным, с мускулистым и жирным телом. Весил фунтов на сто больше ее. Она царапала ему лицо, давили пальцами на глаза, пыталась заехать ему коленом между ног. И он ударил ее снова, на этот раз рассек ей нижнюю губу и выбил зуб. Мейси упала, выплюнув кровавый сгусток.

Задыхающаяся и ошеломленная, она ждала возмездия.

Ее обступила толпа дикарей, ожидающих того же. Словно гиены, окружившие свежую добычу льва, они пребывали в возбужденном состоянии, что-то бормотали, рычали и поскуливали. Они хотели отведать ее, но не трогали, пока главный хищник не развлечется первым. Главным хищником в данном случае был высокий тяжеловес, покрытый грязью, кровью и животным жиром, который засох и превратился в потрескавшуюся корку, отчего тот походил на зловещую мумию, забальзамированного зверя, вернувшегося к жизни здесь, в выпотрошенных недрах оскверненной церкви.

Он возвышался над Мейси в мерцающем свете костра, темная тварь, исполненная первобытных желаний. Он тяжело дышал, скрипел зубами, напрягая мускулы, отчего покрывающая его корка продолжала трескаться и осыпаться. Его дикие глаза блестели.

Она ненавидела его. Жаждала увидеть его страдающим. Если б в руке у нее оказался нож, она перерезала бы ему горло.

Казалось, он все понимал, и это его возбуждало.

 Глядя на Мейси сверху вниз, он схватился за пенис. Сжал его окровавленной рукой. Тот уже был твердым. Хрюкая, как свинья, он принялся мастурбировать, решительно и уверено. При этом смотрел на нее своими черными, звериными безумными глазами. И он знал, что она тоже смотрит на него. Затем он вскрикнул и кончил, его семя брызнула Мейси на щеку и стекло по лицу горячей струей.

Еще день назад, или неделю, она бы закричала.

Ее бы стошнило.

Но сейчас она даже не вздрогнула. Она уже прошла через такие унижения, что ее уже ничего не брало. Она уже не чувствовала себя человеком. Потому что это происходило. Она знала об этом и хотела этого. Регресс. Цивилизованный, разумный, интеллигентный человек не мог надеяться выжить или противостоять им. Вы не смогли бы обратиться к их разуму. Логика была для них чуждым понятием. Они защищали свою территорию. Вели себя, как звери. Это были лохматые, безумные, смердящие дерьмом ужасы, выползшие прямиком из плейстоцена. Они понимали лишь законы племени, технику охоты, анатомию убийства, выживания и кровавых битв. То были их печень, легкие и душа. Регресс захватывал Мейси горячей волной генетического импульса, медленно топил ее, погружал в черную бездну доисторической эпохи, в первобытную землю, где она чувствовала прохладную влажную почву атавизма, ощущала звериный мускусный запах племени, сладкий вкус крови изначальной пустоты.

Теперь она была одним целым со всем этим.

И когда дикарь с обмякшим пенисом посмотрел на нее с едва ослабшим аппетитом, она почувствовала, как падает в оглушительную металлическую тишину.

 Но иногда, чтобы убить змею, требуется другая змея...

68

Она наблюдала за мужчиной у костра.

Он был высоким, стройным и мускулистым. В лунном свете, с окровавленным молотком в одной руке и ножом в другой, он походил на первобытного человека, которого можно было бояться, понимать и желать одновременно.

Кайли Синклер дрожала.

В темноте кустов лунный свет едва касался ее. На голове у нее был венец из прутьев и листьев, который служил не украшением, а маскировкой. Древний охотничий прием. Ее сестра и мать ждали неподалеку.

Мужчина просто стоял там.

Она чувствовала запах жарящейся на костре свиньи. Жирные, пузырящиеся куски мяса роняли в огонь манящий горячий сок. Она ждала, когда мужчина снимет тушу с вертела и начнет есть. Возможно, срежет мясо с костей и возьмет с собой.

Нет.

 Он не стал делать ни то, и ни другое.

Он опустился на колени в траву, его била дрожь. Кайли пребывала в замешательстве. Конечно, это была его добыча, порезанная на куски и насаженная на вертел. Он первым пустил кровь и первым отведает сладкую награду. Но он не хватал ее и не заявлял на нее права.

Кайли ждала.

Она чувствовала едкий смрад, исходящий от своего тела... запах листьев, глины и чернозема, мускуса и животного жира, который едва перебивал насыщенный запах ее тела. Хороший земляной запах. Запах, который не смущал, а воодушевлял и вселял уверенность. Она провела пальцами по церемониальным рубцам и шрамам, которые покрывали ее кожу. Как и украшающие ее тело рисунки краской, сделанной из крови и костного мозга, они были символами того, кем или чем она являлась, символами ее племенной принадлежности.

Она понюхала свои пальцы, лизнула их, заинтригованная собственными вкусом и запахом.

Коснулась пальцами подмышек, вагины, ануса. Каждый запах и вкус был еще более пьянящим и органичным, каждый все сильнее кружил ей голову.

Мужчина сдвинулся с места.

Он что-то услышал. Кайли была уверена в этом, ибо исходящий от него запах изменился. Стал резче. Запах страха. Да, он услышал что-то. Голос. Взяв в руки оружие, он взволнованно огляделся.

Кайли, покрытая пятнами лунного света, и глядящая сквозь кусты глазами, похожими на блестящие черные камни, замерла. Ее мышцы были напряжены. Она чувствовала исходящий от мужчины запах насилия. Он вызвал дрожь в ее чреслах.

 Глубоко в темном сундуке ее разума, активировались биохимические сигналы. И Кайли инстинктивно поняла, что зенит цикла стремительно наступает. Она чувствовала на себе этот запах. Этот вкус. Возможно, завтра у нее наступит течка, и она уже жаждала наполнения и высвобождения. Надеялась, что мать даст ей мужчину. Приманит его запахом ее женского естества, привлечет его, даст ему пролить в нее свое молоко. И тогда цикл будет завершен.

К мужчине обратился какой-то голос.

И он не понравился Кайли. По его тону она поняла, что говорящий не похож на нее, он не был ни охотником, ни жертвой. Не то, что можно пожать вместе со всем остальным. Ветерок донес до нее запах. И то был запах, духов, мыла и синтетических волокон, с легким оттенком пота и животной чистоты.

Пора.

Кайли вернулась, чтобы присоединиться к сестре и матери. Они нашли ведро, наполненное белым пеплом от костра. Налили в него воду, перемешали, получив белую краску. Кайли наблюдала, как мать и сестра покрывают себя ею. Она стала делать то же самое. Теперь все трое походили на мраморно-белых призраков. Когда краска высохла, мать взяла красную помаду и принялась красить дочерей. Покрасила им уши, затем нарисовала широкую красную ленту от уха до уха и закрасила, чтобы глаза глядели из ярко-алого пояса. Нарисовала подобные красные ленты вокруг ртов, протянувшиеся от одного края нижней челюсти до другого.

Когда она закончила с этим, настало время охоты.

Схватив копье, Кайли повела их вперед...

69

– Молодец, Луис, – произнес голос. – Как ловко ты отпугнул тех маленьких дикарей. Похвально. Можно подумать, будто ты сам дикарь.

Эрл Гулд.

Луис подошел к нему.

– Какого черта ты здесь делаешь, Эрл?

– Меня похитили эти маленькие монстры.

Он лежал, связанный, в траве. Луис освободил его, гадая, правильно ли он поступает. – Сразу скажу тебе, Эрл. Я через многое уже прошел, ясно? Если попробуешь напасть, богом клянусь, я надеру тебе задницу.

Потирая запястья, Эрл выдавил смешок.

– Я в порядке, Луис. А ты как?

Луис не счел нужным отвечать. Что он мог сказать? Он держал в руках окровавленные молоток и нож.

– Спасибо, что освободил меня... – сказал Эрл. – Я был следующим претендентом на барбекю. Кстати, хорошее проявление агрессии. Ты напугал их до чертиков.

– Я думал, они будут драться.

Эрл покачал головой.

– Большинство зверей редко делают это. Когда они сталкиваются с опасным для жизни проявлением агрессии, даже медведь-гризли подумает дважды.

– Мы здесь находимся в адском положении, Эрл.

– Да, это так, Луис. Мы в джунглях, – согласился Эрл. – Вот куда привели нас семьдесят миллионов лет развития. К самому началу.

Луис проводил его в дом и заставил сесть в кресло в гостиной. Свет включать не стал. Прошел в ванную и умыл лицо, попил воды из-под крана. Выйдя, он схватил из камина кочергу и сел на диван. Он отлично видел Эрла в лунном свете, просачивающемся сквозь панорамное окно. Тот ухмылялся, но эта ухмылка была жуткой. Безумной, но едва ли опасной. Просто ухмылка человека, раздвинувшего черные велюровые шторы реальности и заглянувшего в огненные глубины ада, возможно, увидевшего, как нечто тоже смотрит оттуда на него. Нечто знакомое.

Как бывший профессор колледжа, одевался Эрл очень аккуратно, был всегда опрятен и подтянут. Но не сегодня. Его белые волосы были растрепаны, одежда – грязной и мятой. На лице были синяки, на одной щеке – пятно крови. Он то и дело снимал очки и протирал их рубашкой. Снова надевал их и повторял процесс.

– Ладно, Эрл, – произнес Луис усталым голосом. – Расскажи мне об этом. Расскажи мне, что ты сделал.

Эрл просто продолжал ухмыляться. Глаза у него влажно поблескивали в темноте.

– Я... я убил, Луис. Убил Морин.

Луис, наверное, должен был как-то проявить потрясение, но этого не произошло. Если он рассказал Луису, что купил новую газонокосилку, реакция была бы такой же.

– Ты уверен?

– Я ударил ее.

– Я видел.

– Но ты же убежал, Луис! Убежал!

– Мне пришлось, Эрл.

Хотя Луис не видел его глаз, он почти чувствовал сквозящую из них боль. Хотя догадывался, что там была не только боль. Возможно, встречное обвинение.

– Но ты позволил мне ударить ее, Луис.

– Нет, Эрл, я ничего тебе не позволял. Просто я не успел остановить тебя. Кто-то напал на Мейси. И я не смог помочь тебе. – Луис сидел на диване и смотрел на него. – Ты ударил ее, Эрл. Ты причинил ей боль. А не я. Ты. Это ты позволил этому гребаному безумию одолеть тебя.

Эрл резко встал и подошел к Луису, будто собирался атаковать его.

– У меня не было выбора! – Он схватил Луиса за рубашку и принялся трясти. – Я не мог сопротивляться этому. Не мог сопротивляться этому. Оно просто захватывает тебя, и ты принадлежишь ему, и ни хрена не можешь с этим поделать! Понимаешь? Вот почему я ударил ее, и вот почему продолжал ее бить!

Луис влепил ему пощечину. Ударил его так, что голова у того запрокинулась назад, и ему захотелось бить его снова и снова. Просто его уже тошнило от всего. Тошнило от того дерьма, которое его соседи делали друг с другом, с собой, со всем клятым городом. Он не понимал, почему безумие не проникло в него, но начинал думать, что все инфицированные были слабыми людьми. Чертовски слабыми. Поэтому он ударил старика и хотел продолжать бить, пока его рука не покраснела и не онемела, а Эрл не оказался на полу, истекающий кровью, всхлипывающий и обмочившийся. Для Луиса этот старик был воплощением их всех. Их слабости. Их бесчеловечности.

Эрл стоял на одном колене, продолжая ухмыляться, только глаза у него были наполнены слезами.

– Расскажи мне, что ты сделал, Эрл. Расскажи, что за хрень ты сделал со своей женой, и что чувствовал при этом? – спросил Луис, ему хотелось ткнуть старика лицом в его же дерьмо. – Давай, расскажи мне об этом.

Эрл разрыдался. Он был вне себя от чувства вины и печали. И Луис на самом деле находил в этом удовлетворение, поскольку хотел видеть их всех такими, стоящими на коленях и ощущающими боль от своих действий. Особенно, Мишель. Женщину, которую он любил. Женщину, которая предала его такими способами, которые Луис даже не мог никак классифицировать.

 Господи Иисусе, ну, ты и идиот! Она же больна! Они все больны! Винить их в этом, это все равно, что винить алкоголика за то, что он прикладывается к бутылке, или наркомана за то, что он втыкает иглу себе в руку. Больные! Больные! Больные!

Луис знал это. Он знал, что так оно и есть, но это мало чем ему помогало. После всего того, что он видел. После всего того, что он испытал. После всего того, что его собственная жена сделала с ним. Он вздохнул.

– Извини, Эрл. Правда, извини. Расскажи мне, что случилось. Не торопись.

Не сразу, но Эрл начал рассказывать. Он открыл дымоход, и все страдания вырвались из его души вместе с дымом и жаром. Он часами испытывал в затылке этот зуд. Безумие, желание носиться, словно дикий зверь, страшное необъяснимое влечение осуществить свои самые низкие фантазии и побуждения. Он отказался говорить Луису, какие именно, но тот мог себе представить. Нет ничего более отвратительного и наполненного ползучими тварями, чем человеческое подсознание. Эта бездна страхов и желаний, стремлений и потребностей, подавленных чувств и тревог, которые рациональное сознание просто не в состоянии выразить. Луис понимал, о чем говорит Эрл, поскольку почти то же самое говорила ему Мейси. Эрл утверждал, что все дело в гене. Так или иначе, сперва оно заразило подсознание, высвободило образы, мысли и первобытные желания, наполнило ими разум. К тому моменту, таких вещей, как запреты и ограничения, уже не существовало. Зараженный становился, по сути, зверем с человеческим мозгом, хотя и крайне деградировавшим, примитивным. Это полностью захватило Эрла, когда он разговаривал с Луисом из-за изгороди. Крики Морин сработали, как некий пусковой механизм, и пути назад не было. Он ударил Морин, сбил ее с ног. Пинал ее, не останавливаясь. Она была старой и хрупкой. Но она не умерла, хотя должна была.

– Поэтому я продолжал бить ее, – сказал Эрл. В лунном свете, проникавшем в окно, его глаза казались неестественно большими. Походили на зеркала, отражающие ужасы, творящиеся у него в голове. – Но она не умирала, Луис. Не умирала.

– Успокойся, Эрл.

Тот издал прохладный, стерильный смешок.

– Конечно, успокойся. Как я могу успокоиться, Луис? Как я могу успокоиться? Она не умирала! Не умирала, поэтому я пошел в гараж и взял молоток. Знаешь, что? Я помню, как делал это. Помню, что хотел делать это. Понимаешь? Нет, ты не можешь это понять. Не можешь понять, на что это похоже, Луис! Я пошел и взял тот гребаный молоток, и все время насвистывал! Насвистывал! Будто я собирался починить заднюю дверь! Когда я вернулся туда, когда я вернулся к ней...