Текст книги "Дьявол по соседству (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 21 страниц)

Дорис видела, что они делают, ощущала давление и рывки, но боли не чувствовала. Была отделена от нее. Они широко растянули рану, разрывая желтый жир и розовые нити соединительной ткани. Дорис видела блестящий ком ее желудка, мотки внутренностей. Она ощущала лишь давление и рывки, когда кряхтящие и пускающие слюни существа вырывали из нее какие-то куски, копались у нее в животе, выискивали, рылись, ощупывали.

Они нашли что-то.

Встрепенулись от возбуждения, клацая зубами, издавая низкие, почти оргазмические стоны. Теперь все трое запустили в нее руки, рвали, выдергивали что-то, резали это ножом, наконец, извлекли, издав общий пронзительный вопль. Дорис увидела это. Увидела ту большую мясистую массу, которую они вырвали из нее... тяжелый, красновато-коричневый кусок кровоточащего мяса, который мог быть лишь ее печенью.

Они держали его, словно некий приз.

Рыча и кряхтя, подносили его ко рту и кусали.

Это было последнее, что Дорис увидела, прежде чем тьма забрала ее...

56

А затем в Гринлон пришла ночь.

Она опустилась на крыши домов, выползла из подвалов, из темных углов и переулков, из погребов и кладбищ... из всех тех мест, где пряталась в дневные часы. Хищная, настойчивая, несущая вырождение. Тьма скрывала тысячи грехов, тысячи страшных деяний, развалины, трупы, стаи мужчин, женщин и детей, которые уже не были людьми, а были ночными тварями, мерзкими и безумными, дико носящимися по узким улочкам и заросшим сорняками пустырям, по темным артериям города. Они были теми, кто приветствовал ночь, понимал ее, поклонялся ей и считал своей собственностью. С неподвижными глазами, первобытными аппетитами и зияющей злобой, занявшей место их душ, после пробуждения того самого спящего гена, они вернулись к доисторическим временам. Подавляемые ранее демоны и паразитические желания, давно обитавшие в темных глубинах их психики, были выпущены на свободу с пугающим энтузиазмом. В Гринлоне с атавистическим злом было заключено соглашение, ему было позволено приносить свои гнусные плоды. И урожай был богатым.

Следующие первобытному зову дикой природы, движимые архаичным инстинктом убийства, рожденным в докембрийской жиже, переполняемые радостью от возвращения в джунгли, они вышли на улицы волчьими стаями, охотящимися, калечащими и пожирающими.

И эта ночь длилась вечно...

57

Хотя Лесли Тауэрс было нестерпимо больно после многократного изнасилования, она ни на минуту не теряла связи с действительностью. При том, что она была связана и брошена в траву, Лесли, как и любой зверь, оставалась бдительной, чувствовала окружающую ее ночь и охотившихся в ней существ. Так что, пока мистер Кеннинг и Майк Хэк – покрытые пленкой желтого собачьего жира, с прилипшей к ней шерстью и листьями – отсыпались после трапезы, Лесли слышала, как в темноте, в стороне от костра, кружат охотники. Они были там уже какое-то время.

И теперь приближались.

Лесли была напряжена и готова ко всему. Руки у нее были связаны за спиной, так что возможности перегрызть веревку не было. Поэтому она могла лишь лежать, как невольная жертва. Ей хотелось свободно носиться сквозь темную, тихую ночь. А еще ей хотелось раздобыть нож, чтобы защищать себя.

Охотники подбирались все ближе.

Мистер Кеннинг продолжал спать, как и Майк Хэк.

Тишина.

Тяжелая, полная предчувствий и страхов.

 Теперь уже скоро.

 Они все ближе.

 Она чувствовала их запах. Насыщенный, богатый, горячий. Среди них были как самцы, так и самки.

Теперь она видела их... нескладные, но маленькие и проворные фигуры. Дети. Дети во главе с взрослым лохматым мужчиной, который двигался осторожно. Лица у них были покрыты тигровой раскраской, тела разрисованы коричневыми и синими полосами. Издав пронзительный боевой клич, они бросились в атаку. Мистер Кеннинг вскочил на ноги, и в него тут же вонзилось два копья, одно – в живот, другое – в спину. Взмах ножа превратил его глаза в кровоточащие щели. На череп с тошнотворным хлопком обрушился молоток. Он упал на колени, пораженный новыми копьями. Кровь лилась из него, из перекошенного рта рвался безумный собачий вой. Майк попытался помочь, но рухнул под ударами кулаков и дубинок.

Охотники принялись разорять лагерь в поисках оружия и пищи. Сбили ногами вертел, на котором жарился пес. Рассыпали угли из костра на кучу хвороста, которая тут же вспыхнула.

Лесли думала, что они не заметят ее в траве, в стороне от костра. Но вновь разгоревшийся огонь осветил двор оранжевым и желтым мерцающим светом. Затем какая-то фигура прыгнула к ней, девчонка с длинными волосами, в которые были вплетены дикие цветы и прутья. Ее разрисованное лицо походило на морду дикого кабана... пухлое, вымазанное жиром, с блестящими черными глазами. От нее пахло кровью и дерьмом.

Схватив Лесли за лодыжку, она потащила ее к костру.

 Другие девчонки зарычали, принялись щипать ее, бить ногами, и плевать на нее. Подбежавшие мальчишки стали хватать за груди и ягодицы. Один из них укусил ее в плечо. Они начали драться за нее, дергая ее в разные стороны и царапая грязными ногтями ей спину. Все были возбуждены, и Лесли чувствовала запах их немытых яиц.

Она кричала.

Шипела.

Пальцы хватали ее за лицо, и она укусила один из них сильно, до кости.

Затем огромная лохматая фигура подлетела, раскидав мальчишек в стороны и хриплым криком отогнала остальных. Лесли подняла на нее глаза. Это был крупный мужчина, с блестящим от пота телом. Белые и торчащие ежиком волосы, усеянное глубокими морщинами лицо. На нем была лохматая шуба с оторванными рукавами, под которой проглядывала голая грудь. Тело было покрыто множеством татуировок. На поясе висели тесак и нож. С шеи свисало ожерелье из почерневших ушей.

Лесли узнала в нем предводителя стаи.

Он поднял ее на ноги, понюхал ее лицо, лизнул. Дыхание у него было зловонным, будто он жевал тухлое мясо.

– Они похитили тебя, детка? – спросил он.

Она кивнула.

– Насиловали?

Она кивнула.

– Будешь охотиться с нами? Убивать для нас? Жить с нами?

– Да, – произнесла она сухим, скрипучим голосом.

Мужчина развернул ее, вытащил нож и разрезал веревки, которыми были связаны ее запястья и лодыжки. Затем подтолкнул ее к другим девчонкам. Те стали трогать ее волосы и лицо. Нюхать ее груди, между ног, и, особенно, зад. Именно так они узнавали, сможет ли она быть одной из них. Пытались учуять характерный запах адреналина, указывающий на страх. Но тщетно.

В руки ей сунули копье.

Ей понравилось ощущать его. Она воспользуется им. Будет убивать им жертву, и ее примитивный, маленький звериный мозг не хотел больше ничего другого.

Забытый в траве Майк Хэк вскочил на ноги и попытался убежать. Трое девчонок напрыгнули на него и уложили на землю. Он сопротивлялся, как бешенный, но они кусали, царапали, били его, пока он не сдался. Царапали ему глаза, терзали яички, пока у него не осталось сил на борьбу. Потом подняли его на ноги. Эта стая не любила "бегунов". Уважала тех, кто вставал и сражался. Презирала трусов. Пока пять или шесть ее членов держали его, другие перерезали сухожилия у него в сгибах коленей и над пятками. Он беспомощно плюхнулся в траву, из ран хлестала кровь.

Мистер Кеннинг был поднят на ноги, удерживаемый примерно полудюжиной вонзенных в него копий. Едва способный стоять, он был мокрым от собственной крови, давился и кряхтел, подбородок был выпачкан в рвоте. Его подтолкнули к дереву, где он ранее повесил труп своего ирландского сеттера, Либби. Веревка с петлей по-прежнему висела там. Ее накинули ему на шею, крепко затянули. Затем вытащили из него копья, из ран тут же хлынула кровь. Шестеро членов стаи взяли веревку и стали тянуть, пока он не оторвался от земли.

Предводитель вытащил нож и с диким энтузиазмом принялся резать мистера Кеннинга, рубить и кромсать, пока кожа у того не превратилась в лохмотья, куски мяса не повисли на красных хрящевых нитях, а внутренности не вывалились скользкими мотками. Даже в таком состоянии мистер Кеннинг был все еще жив.

Лесли, возбужденная зрелищем, принялась тереться об девчонку, стоящую рядом с ней, чья плоть была горячей и скользкой.

Все наблюдали, затаив дыхание, все испытывали сексуальное возбуждение.

Несколькими ловкими движениями большого ножа, предводитель отрезал мистеру Кеннингу яйца, затем пенис. Бросил их в траву, и девчонки накинулись на них, стали драться из-за обрубков, кусая и царапая друг друга. Мальчишки набросились на внутренности, стали выдергивать их и жевать.

Предводитель повернулся к Майку Хэку. Убрал нож и вытащил тесак. Истекающий кровью и искалеченный, Майк корчился в траве, а Предводитель смотрел на него сверху вниз исполненными первобытной злобой глазами.

– Мистер Чалмерс, – простонал Майк. – Пожалуйста, мистер Чалмерс...

Предводитель издал пронзительный крик, вскинул и опустил тесак. Потом еще раз, еще и еще. Таким было наказание за нарушение правил стаи...

58

Он побежал, потому что их было слишком много. Застрелил двоих, третьего ранил. А когда остальные принялись их поедать, и еще трое накинулись на Дорис, Луис бросился в заднюю часть магазина и выбежал через черную дверь. Миновал тенистый переулок, ожидая, когда лохматые, пахнущие мясом фигуры, едва напоминающие людей, напрыгнут на него... но этого не произошло.

Он добрался до улицы.

Повсюду лежали трупы.

Неужели раньше их было так много? Двое или трое лежали возле машины. Луис не помнил, были ли они там раньше. Он осторожно двинулся вперед, и потом понял. Может, пара трупов и лежала здесь, но не больше. В противном случае он наехал бы на них. Эти тела были грязными, одетыми в лохмотья, но это были не трупы. Безумцы притворились мертвыми и устроили ловушку.

 Очень умно.

Луис просканировал взглядом темные здания, крыши домов и витрины магазинов. Даже если б уличные фонари горели, основные силы могли бы прятаться где угодно. Для засады мест было полно. Луис двинулся вперед, делая вид, что не замечает тех, кто лежит на тротуаре... мужчина, женщина, мальчик-подросток. Но старался держаться от них на почтительном расстоянии. Он услышал, как один из них пошевелился у него за спиной, и резко развернулся, держа пистолет наготове.

– Можете вставать, – сказал он, – тихий час закончился.

Сперва на ноги поднялся мальчишка, вытаскивая разделочный нож. Луис спустил курок, и парень, получив пулю в грудь, рухнул на тротуар. Он корчился, бился, шипя и задыхаясь, а потом затих. Мужчина убежал, но женщина бросилась в атаку. Луис выстрелил в нее в упор. Женщина упала, держась руками за живот, сквозь пальцы ручьем лилась кровь. Оружия у нее не было. Только ногти и зубы. Лицо у нее было вымазано в грязи, огромные глаза напоминали блестящие черные дыры. Дикарка получила пулю в живот, и шансов у нее не было. Она ползала по земле, оставляя кровавый след, кашляла и хрипела.

Луиса тошнило от совершенных им убийств, и все же он был доволен. Пистолет давал ему ощущение силы. Потом он почувствовал, как тьма переполняет его. Нечто огромное, органическое и цепкое. Сидевший внутри зверь, царапаясь, пытался выбраться наружу и овладеть им. Ему нравились убийства. Этот зверь кормился ими, как раздутая пиявка, присосавшаяся к артерии.

Луис старался загнать его обратно.

 Он убивал, чтобы выжить. А не ради удовольствия. В этом была разница, разница между цивилизацией и первобытным зовом джунглей.

Луис посмотрел на трупы. Эти дикари считали его легкой добычей, и теперь он доказал им другое. Это было своего рода удовлетворением.

– Ладно! – крикнул он, его голос эхом отразился от зданий. – Хотите заполучить меня, так вот он я! Придите и возьмите! Слышите? Придите и возьмите!

Из пространств между магазинами, из переулков и темных кустов послышались звуки. Шорохи. Они были там, но не хотели показываться.

Да, они мало чем отличались от зверей, но тупыми, определенно, не были.

– СЛЫШИТЕ МЕНЯ, МАТЬ ВАШУ? – крикнул Луис. – ПОКАЖИТЕСЬ! ГДЕ ДЕВЧОНКА? ЧТО ВЫ С НЕЙ СДЕЛАЛИ? ЕСЛИ ВЫ ЕЕ ОТПУСТИТЕ, МЫ УЕДЕМ! МОЖЕТЕ ЗАБРАТЬ СЕБЕ ЭТОТ СРАНЫЙ ГОРОД!

Снова шорох, приглушенные голоса, и больше ничего.

Лежащая на земле женщина продолжала корчиться. Луис внезапно наполнился неведомой ему раньше ненавистью. Кровь, резня, ничто не трогало его. Мейси, боже милостивый, бедная Мейси. Он подошел к женщин и ударил ее ногой. Та хрюкнула и перевернулась на бок. Когда она попыталась уползти, он пнут ей под зад. Она повернулась к нему, оскалив окровавленные зубы, и он ударил ее ногой в лицо. Глаза у нее закатились, и она упала на землю.

Это задело их.

Он оскорбил члена стаи, и они просто не могли допустить такого. Что бы ни испортило их умы и не выбросило 7000 лет цивилизации в мусорное ведро, оно не стерло такие человеческие качества, как преданность и привязанность. Может, они и были зверями и безумцами, но они были кланом, и жили и умирали ради клана.

Они выбежали из своих укрытий. Сперва пятеро или шестеро, затем вдвое больше, а потом еще вдвое больше. Появлялись по двое и по трое, присоединяясь к толпе. В руках у них были топоры и трубы, ножи и осколки битого стекла. Но большинство было с пустыми руками. Мужчины, женщины, дети. Одна женщина даже держала ребенка на руках. Грязные, одетые в лохмотья, они больше походили не на современных людей, а на дикарей каменного века. Охотники и добытчики. И разве не это было самым удивительным? То, что они деградировали так быстро, за считанные часы? Может, это говорило что-то о человеческой расе, а может, о заразе, которая их поразила. Единственное, что шло в разрез с их первобытным образом, это кроссовки "Найк", шорты-карго и футболки "Ует Сил" на некоторых женщинах. Хотя многие были без рубашек и босыми, немало было и тех, кто были полностью голыми и в боевой раскраске.

 Как охотники за головами из Новой Гвинеи.

Они собрались с другой стороны от "Доджа" и остановились. Луис слышал, как они дышат, чувствовал запах их тел и крови, что была на них, смрад мочи, фекалий и чего-то, похожего на рвоту.

Позади них раздался топот ног, и какой-то рыжеволосый парень лет семнадцати-восемнадцати, выскочил вперед с ручкой от метлы в руках. Он был голым, между ног болтались гениталии. Он раскрасил свое тело синими и серыми полосами, как кельтский воин, полосы были под глазами, губы покрашены белым гримом.

Луис выстрелил и промахнулся.

Выстрелил снова и попал ему в руку. Он отчетливо услышал, как плечевая кость парня щелкнула, словно ветка. Тот упал на колени, крича и плюясь, губы у него были в розовой пене.

Луис направил пистолет на остальных.

– Мне нужна девчонка, – сказал он. – Нужна девчонка немедленно, и если я не получу ее, то начну вас, сукиных детей, убивать.

Они просто стояли, держа оружие, сжимая и разжимая кулаки. Изо ртов у них текли слюни, лица перекошены в ухмылке. Остекленевшие глаза широко раскрыты. Казалось, в них не было ни капли интеллекта. Только голод, желание и ненависть, и больше ничего. Луис поверить не мог, что у кого-то из них хватило ума организовать эту маленькую ловушку.

– Привет, – раздался голос.

Из-за толпы вышла Мишель. На ней по-прежнему был деловой юбочный костюм, хотя колготки были порваны. Обычно аккуратно причесанные длинные темные волосы растрепаны, и в них застряли листья. А еще в них, похоже, были вплетены цветы и прутья. От совершенных убийств вся ее рубашка была в крови. Даже несмотря на деловой костюм, вид у нее был дикий и злобный. Это был ее клан, ее стая. Луис понял это, когда в нем открылась зияющая пустота. Она была их королевой-воительницей. Все они были ритуально раскрашены извивающимися лентами, символами и тигровыми полосами. Но их лица... да, все они несли знаки принадлежности к этому племени, церемониальные символы дикой охоты. Некое подобие черепов. Каждое лицо было раскрашено одинаково. Мраморно-белая основа, покрывающая лицо, уши и горло, черные перевернутые полумесяцы вокруг глаз, черный овал вокруг рта, и вытянутый черный треугольник вокруг носа.

Зрелище было пугающим.

Мишель имела такую же раскраску, из этой мрачной маски смерти смотрели темные мерцающие алмазы глаз. Она больше не была человеком. Она была зверем.

– Мишель... детка, подойди ко мне, – сказал Луис. Внутри него, будто, все рухнуло, на глаза навернулись слезы. Взгляд у нее был свирепым, голодным, смертоносным... и все же Луис не был напуган. Просто ее вид, с этой раскраской и кровью, сломал его, вызвал у него желание разрыдаться у ее ног. Он жалел ее, жалел себя. Что их любовь была разрушена вот так, разорвана в клочья каким-то первобытным ужасом из доисторических времен. Это было отвратительно.

– Пожалуйста, Мишель, пожалуйста...

Она молча смотрела на него. В глазах у нее не было никаких признаков узнавания... и все же, там было... что-то. Она казалась загипнотизированной, когда, не мигая, смотрела на него. Внутри, глубоко внутри, она знала его, и это знание заставляло ее кровь течь по венам, сердце – биться, а химию ее тела – стремиться воссоединиться с его.

– Они... они все сумасшедшие, Мишель. Идем со мной. Не знаю, что за чертовщина случилась с тобой и остальными, но мы разберемся. Ну же, детка. Я люблю тебя, и ты знаешь, что я люблю тебя. Не делай этого.

Он чувствовал, как по щекам у него бегут слезы, чувствовал, как горло у него перехватило, отчего голос звучал, как у хнычущего маленького мальчика. Он не мог справиться с переполняющими его эмоциями. Они проходили маршем у него в голове вместе с воспоминаниями, оставляя незаживающие раны. Он протянул трясущуюся руку.

– Подойди сюда, Мишель. Я – твой муж. Я люблю тебя. Я не дам им обидеть тебя.

Она просто смотрела. Может, рассудок у нее был чуть целее, чем у остальных, но что-то важное в ней сгорело. В тех глазах не было любви. Манипуляция, безумие, средство для достижения цели, но только не тепло. Это были глаза паука, выслеживающего добычу, готовящегося высосать кровь из мухи, попавшей к нему в паутину....

 Потом она ухмыльнулась, и он впервые увидел ее зубы... У Мишель всегда были очень длинные зубы, идеально ровные и идеально белые... Сейчас же эти прекрасные зубы были заточены до смертоносных игл. Поэтому ее ухмылка напоминала оскал волка... волка, чьи клыки были розовыми от недавней трапезы.

Луис едва не потерял сознание.

Мишель исчезла. Она не только убивала, но и рвала жертву зубами, насыщаясь ее окровавленным мясом.

 О, Мишель, о, детка... о, боже милостивый...

 Возвращение в первобытное состояние.

Он слышал того парня по радио, и теперь прекрасно понимал его. Тебе нужно было увидеть, как кто-то, кого ты любишь, превратился в зверя, чтобы постичь смысл тех слов:

 Костры и каменные ножи. А на следующей неделе на улицах будут охотиться звери... причем, большинство из них – двуногие. Наступает время возвращения в первобытное состояние...

Он издал сдавленный стон, выражающий отчасти отвращение, отчасти глубоко проникшую боль.

На мгновение это остановило Мишель. Казалось, бессвязные звуки она понимает лучше слов. Внутренне она чувствовала их и понимала. Наклонив голову на бок, она, будто, смягчилась, но это длилось не долго. Она закрыла рот, поджала губы, затем яростно замотала головой, словно собака, пытающаяся отогнать назойливых мух.

– Идем с... нами, – выдавила она. – Идем с... нами... ночь, ночь... ночь... – произнесла она хриплым, напоминающим лай голосом.

О, это было бы легко, но он не хотел быть одним из них.

– Нет, – громко ответил он.

На ее лицо упала тень, отчего грим еще больше усилил ее сходство с трупом. Ее глаза кипели бездонной тьмой. Она подняла руку и указала на него длинным, окровавленным пальцем. А затем сказала. Сказала без капли жалости в голосе:

 – Убейте его!

Она была их королевой, а они – бездушными дронами и солдатами. Ступор, охвативший толпу, спал, словно по щелчку пальцев, и они кинулись вперед. Некоторые бросились в обход машины, но большинство стало карабкаться прямо через нее.

Луис трижды выстрелил в толпу и побежал. Останавливался и стрелял, останавливался и стрелял, уложив с полдесятка. Затем пистолет сухо щелкнул – обойма была пуста. Преследователи неслись за ним, словно голодные насекомые, ищущие, что бы разорвать на части и сожрать. Позади них, возле машины, осталась стоять Мишель. Величественная, злобная и безумная, ухмыляющаяся при мысли о страшной смерти, ждущей ее мужа.

Луис убегал...

59

 Они не справились... никто из них не справился! А задание было таким простым!

Мужчина убежал и сделал это с потрясающей скоростью. Все произошло так быстро, что прошло несколько секунд, прежде чем кто-то догадался броситься в погоню. Охотница была в бешенстве. Она оскалила зубы. Ее хриплый визг огласил ночь.

– ЗА НИМ! – крикнула она во все горло, так громко, что ее голос, казалось, отразился от самого лика луны. – УБЕЙТЕ ЕГО!

Они уже знали, на что она способна. Знали, что она сделает с ними. Она не любила терпеть неудачу. Не понимала этого. Тех, кто не справился, ждал нож и обряд кровопускания. За те несколько драгоценных часов, что они были вместе, она уже содрала кожу с двух охотников.

Она наблюдала, как они рассеиваются по улице, проникая в тени, словно черви в мясо, и каждый из них жаждал быть тем, кто принесет ей кожу мужчины. Отличившийся мог рассчитывать на преимущества: право выбора самки, лучшая еда и лучшее оружие.

 Охотница вскинула нож к луне и завыла, как волк.

Это же просто, разве нет? Девчонка использовалась в качестве наживки, чтобы заманить мужчину в ловушку, затем остальные должны были схватить его, связать и бросить к ногам Охотницы. Тем не менее ... он оказался умным, смертельно-опасным и коварным.

Растворяясь во тьме, она знала, что они убьют его.

В этих охотничьих угодьях было множество укрытий, но членам клана был уже известен его запах. Они будут искать его, найдут, выгонят из укрытия и будут гнать, как дикие собаки оленя.

 Ты можешь бежать, но тебе не спрятаться.

Она остановилась... эти слова почему-то показались ей знакомыми. Они нравились ей. Она воспользуется ими снова. Когда мужчину найдут, она устроит спектакль с его участием...

60

Плакать, просить и умолять было бессмысленно. Это Мейси очень быстро узнала от своих похитителей. Они больше не были людьми. Только человеческому разуму, цивилизованному разуму было знакомо высокое понятие сострадания. Но эти существа были не людьми, а зверями. Грязными, вонючими, мерзкими зверями.

Поэтому она не стала сопротивляться.

Не стала умолять.

Позволила тащить себя голой по улицам, по тайным ночным каналам. Руки у нее были связаны. Обнаженное тело вымазано в крови, и смердело мочой и потом. На шею ей накинули петлю, и теперь она была их домашним животным, их рабыней. Она не знала, почему они просто не убили ее. Но молилась об этом.

Молилась о смерти.

В те редкие минуты, когда Мейси не была охвачена ужасом и отвращением, она поражалась тем, насколько ее мир, мир, который еще двадцать четыре часа назад был совершенно обычным, напоминал сейчас доисторические времена. Когда голова у нее была достаточно ясной, чтобы объективно смотреть на вещи, ее поражала абсурдность происходящего. Этого не может быть. Просто не может быть. Но это было. И как бы не пыталась, она не могла пробудиться от этого кошмара. Ее мир, до скучного однообразный, и все же пестрящий возможностями, превратился в узкую, безымянную пустоту, где она была жертвой, игрушкой, домашним животным и добычей семейства первобытных дикарей. Каннибалы. Убийцы. Звери. Гребаные чудовища.

А Луис? Где же Луис?

Больно было думать о нем, поскольку пару дней назад он был всего лишь мужем ее соседки, Мишель Ширз. Но сегодня, после всего, через что они прошли, он стал чем-то еще. Защитником, другом, наставником... Боже, он стал слишком многим для нее. При воспоминании о нем, сердце у нее учащенно забилось.

Странно, но до этого, она максимум говорила ему "привет", когда видела его моющим машину или подметающим опавшую листву. Каждое лето они с Мишель устраивали вечеринки у себя на заднем дворе, но мама всегда выставляла себя такой дурой, поэтому Мейси ускользала оттуда при первой же возможности. Так что до сегодняшнего дня Мейси его не знала. Знала, но плохо. Но вместе они через много прошли, и теперь ей страшно его не хватало, будто между ними образовалась некая крепкая эмоциональная связь. Она переживала за него всем сердцем, не потому что испытывала к нему влечение, или вроде того. А потому что он был единственным, на кого она смогла положиться в этот ужасный день. Он пошел туда ради нее. Рисковал жизнью ради нее. Делал все без колебаний, без каких-либо скрытых мотивов. Она мысленно представляла себе его лицо, и это ее успокаивало. Она знала, что, будь Луис жив, он сделал бы все возможное, чтобы спасти ее.

 Будь он жив.

Размышляя об этом, она начала понимать, что он нравится ей не совсем платонически. Хотя знала, что это глупо. Очень, очень глупо. Господи, ей – всего шестнадцать, а ему – сорок, или вроде того. Он женат на Мишель, на высокой, стройной красавице с длинными, темными волосами, струящимися по спине. В ее манере поведения было столько уверенности и достоинства, что Мейси просто не могла с ней равняться. Луис даже на секунду не задумался бы об этом...

Но, что если задумался, Мейси? – спросила она себя. Что если задумался? Что если, будь они по-прежнему вместе, он обнял бы ее... что тогда?

Она знала. Она чувствовала внутри себя тепло. Так было всего пару раз до этого, и никогда с мальчишками из школы, а только со взрослыми мужчинами. Мальчишки из школы были неуклюжими, глупыми и незрелыми. Они не были мужчинами. В отличие от Луиса. Конечно же, если б он попробовал что-то такое, она растаяла бы у него в руках. Позволила бы ему лечь с ней. Позволила бы ему войти в нее. Теперь она знала это. Возможно, она пыталась притворяться, что это не так, с того дня, когда они объединились, но теперь уже не сомневалась в этом. Чувствовала, как в ней разгорается этот огонь, с того момента, как они сидели у него на крыльце, и он смотрел на нее с таким... таким голодом.

Потом она это почувствовала. В школе из мальчишек ее мало кто интересовал, но мужчины постарше интриговали ее. И Луис заинтриговал ее, как никто другой. Она хотела, чтобы в первый раз это случилось у нее именно с ним. Не с потным, лапающим, неопытным мальчишкой... а с мужчиной. Взрослым мужчиной.

 Возьми себя в руки!

Да, да, ей нужно это сделать. Откуда взялась вся эта чушь? Должно быть, это все из-за стресса, странности происходящего и страха. Должно быть, так и есть. Потому что она никогда не думала ни о чем подобном. Так могли рассуждать Челси, Шэннон или одна из тех распутных чирлидерш. Они фантазировали о таких вещах, о сексе со взрослыми мужчинами. О том, как они раздвигают ноги и чувствуют, как кто-то начинает проникать в них медленно и осторожно, затем все ускоряется и ускоряется до тех пор, пока ты уже не можешь терпеть. Ощущение плоти, соприкасающейся с плотью, языка, играющего с языком...

Мейси тяжело дышала, тело у нее стало горячим на ощупь. Будь рядом с ней Луис, она бы покраснела.

 А может, ты просто опустилась бы на колени...

О, боже милостивый, опять это.

Она снова теряет контроль над собой. После ее нападения на Челси, она весь день беспокоилась, что это вернется, вернется и захватит ее... та кипящая тьма. Что тот злокачественный цветок, который расцвел у нее голове и закрылся, снова расцветет и перенесет ее в то ужасное место. В то первобытное, деструктивное место, где ты даешь волю всем своим порывам, со зловещей радостью. Теперь она помнила это. Каково это было, насколько это

 (возбудило)

оскорбило ее. Помнила, как все грязные и темные желания выскочили из глубин ее разума на передний план, и она не могла себя контролировать. Честно говоря, ей был не нужен этот контроль, и она даже не знала, что это такое. Неужели это снова происходит? Неужели это снова захватывает ее? Если так, то она была просто рада, что Луиса нет рядом, потому что... иначе, она захотела бы его. Прижалась бы своим ртом к его, обняла бы его и потребовала, чтобы он тоже обнял ее, чтобы делал с ней всякое, использовал ее снова и снова.

Продолжая тяжело дышать и дрожать, Мейси поняла, что ничего такого с ней не происходит. По крайней мере, такого, что было раньше. Когда безумие захватило ее, она почувствовала себя свободной, хотя никогда не призналась бы в этом. Сейчас у нее было подобное ощущение. Только в этом не было ничего опасного. Она просто чувствовала волнующие ее вещи. Чувствовала желание и страсть, и, честно говоря, не испытывала при этом неловкость. Живущая в ней женщина заявляла о себе. И хотя это пугало ее до определенной степени, она чувствовала облегчение. Потому что давно уже ждала этого, и это, наконец, пришло.

Здесь ей пришлось быть реалистом.

 Но если Луис не умрет, и мы найдем друг друга, то... то...

Она лишь надеялась, что если он умрет, это случится для него быстро и относительно безболезненно. Сейчас она почерствела до такой степени, что стала безразличной почти ко всему. Ее не волновало, что они сделают с ней, она лишь надеялась, что Луис Ширз умрет быстро.

Девчонка, которая вела ее, остановилась.

Мейси вдруг осознала, что давно уже шла, спотыкаясь, совершенно оторванная от реальности. Она хорошо знала Гринлон. Но в темноте не могла сказать, где именно они находятся. Мужчина, кажется, тоже не был уверен. Он стоял и озирался вокруг. Потом сказал что-то женщине, и та опустилась на четвереньки, стала ползать по траве чьего-то двора и нюхать. Нюхать, как собака. Затем возбужденно подпрыгнула, начала хрюкать и оживленно жестикулировать. Мужчина, похоже, понимал, что она говорит. В отличие от Мейси. То хрюканье и фырканье... напоминало утробные звуки диких кабанов.

Мужчина подошел к древу и помочился на него, помечая территорию. Мальчишка подбежал и начал делать то же самое, но мужчина ударил его, шлепнул по голове, сбив с ног. Мальчишка не выглядел рассерженным. Лучше быть избитым, чем попасть на вертел.

Они двинулись дальше.

Девчонка дернула за аркан, и Мейси заковыляла вперед. Мальчишка продолжал наблюдать за ней. Ему было не больше десяти-одиннадцати, но всякий раз, когда он смотрел на нее своими мертвыми аметистовыми глазами, лицо у него принимало похотливое, порочное выражение. В те моменты он начинал трогать себя.

Всякий раз, когда женщина ловила его за этим занятием, она давала ему пинка.

Мужчина же плелся рядом. Он нес переброшенный через плечо черный полиэтиленовый мешок, из которого что-то выпирало. То, что там находилось, то и дело смещалось, издавая влажные звуки.

Останки убитой ими женщины.

Мейси отведала ее крови и мяса. Другого выбора не было, и во рту у нее все еще стоял этот вкус, насыщенный, сладковатый и тошнотворный. И все же... все же, одной ее половине он почти понравился. Той темной половине, которая продолжала попытки захватить ее разум. Мейси не хотела этого, но на самом деле у нее не было сил сопротивляться. Да и какой смысл в сопротивлении? Понемногу эта тьма захватывала ее. Что-то отключилось у нее внутри, и что-то другое пробуждалось.