Текст книги "Дьявол по соседству (ЛП)"

Автор книги: Тим Каррэн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц)

– Да, у нас тут натуральное месиво, сержант, – сказал Шоу.

– Выкладывайте, – сказал Уоррэн, доставая из-за уха сигарету и закуривая.

Шоу принялся рассказывать, и все это время взгляд Уоррэна перемещался между трупом и Луисом, и не было похоже, что его волновал внешний вид обоих. Когда Шоу закончил, Уоррэн просто кивнул.

– Они хорошо с вами обращались, мистер Ширз? – спросил он.

И Луис принялся рассказывать. Пересказ истории звучал ничуть не лучше, чем другая версия, но доказательства были на ботинке и штанине Коджозяна.

– У него слабый желудок, – сказал Коджозян. – Его стошнило в траву.

Уоррэн ухмыльнулся.

– Не врешь? Успокойтесь, мистер Ширз. Мертвец есть мертвец. Вы можете сплясать на этом мальчишке или снять штаны и наложить ему в рот. Ему будет все равно.

Луис уставился на него, побледнев и выпучив глаза.

– Вы все сумасшедшие, – сказал он.

– О, у него действительно слабый желудок, – сказал Уоррэн, выдыхая дым через ноздри. – Без обид, мистер Ширз, но вы невысокого мнения о нашей профессии. Мы всегда имеем дело с большим количеством трупов.

– На прошлой неделе у нас был один парень, – сказал Шоу, – на Вест-Райдер-стрит. Скопилась почта и все такое. Соседи позвонили, и мы приехали. Пришлось залазить через боковое окно. А вонь была, когда мы его открыли... Господи Иисусе! "Жмура" нашли на "толчке". У старика случился сердечный приступ, когда он "откладывал личинку". Весь был в мухах. И весь дом был в мухах. Жужжали так громко, что даже заглушали твои мысли.

– Это ерунда, – сказал Уоррэн. – Когда я только начал работать в Управлении, мы получили вызов из аэропорта. Середина лета, а один парень спит в машине с закрытыми окнами. Тоже жесть была та еще. Какие-то дети катались вокруг на велосипедах, увидели лежащего там парня, сказали, что он весь в рисе. В рисе. Ха, вот это было месиво! Запах с ног сшибал, богом клянусь. Он пролежал в машине почти неделю, разваливался, как переваренный цыпленок, когда мы пытались его вытащить. Большая его часть прилипла к сиденью...

Луис вскочил и бросился к "Доджу". Голова наполнилась визжащим черным шумом, и он был уверен, что сошел с ума. Другого объяснения быть не могло.

– Эй, вы куда? – крикнул Коджозян.

– Пусть валит, – сказал Шоу. – Он нам не нужен. Что нам сейчас нужно, это пара лопат, чтобы отскрести этого мальчишку от тротуара...

Луис забрался в машину. Он почувствовал под собой сиденье и руль в руках. Он крепко вцепился в него, пытаясь унять головокружение. Потому что это начиналось, он знал, что это начиналось.

Он резко развернул "Додж" и увидел в зеркале заднего вида, как Уоррэн машет ему. Когда он уносился прочь по Тесслер-авеню, едва не задев припаркованную машину, его всего трясло, а лицо заливал пот. Ему очень хотелось остановиться и проблеваться, но он не решился. Просто не решился. Ему нужно добраться до Раш-стрит и вернуться домой. И самое безумное и невероятное было то, что копы не стали его преследовать.

 Не стали его преследовать...

6

Все началось в гринлонской школе.

Мейси Мерчант, одинадцатиклассница и отличница, сидела на пятом уроке СМИ и пыталась не обращать внимания на "мыльную оперу", ежедневно устраиваемую вокруг нее одноклассниками. Мейси не пользовалась популярностью. Она обладала смышленостью, амбициозностью и серьезностью – качествами, которыми она определенно не располагала к себе неофициальную элиту гринлонской школы.

Не то чтобы это как-то ее беспокоило.

По крайней мере, она не хотела признавать это публично. Некоторые из детей были "шутами", некоторые – "спортсменами", некоторые – "красавчиками", некоторые – "шпаной", а некоторые, как она, – просто "ботанами". Худенькая, светловолосая девочка, она знала, что ум – ее единственное истинное качество. И она была достаточно взрослой, чтобы понимать, что в реальном мире это будет учитываться в первую очередь. Иногда ей хотелось выглядеть как Шэннон Киттери, Челси Пэрис или другая красотка из выпускного класса, чтобы парни валялись у нее в ногах. Но не очень часто. Ибо она знала, что красота, как говорится, преходяща, и что и Шэннон и Челси, наверняка, будут жить в трейлерах с тремя орущими "спиногрызами" и непременно пьющим грубияном-муженьком, который когда-то был лучшим в забеге на сто ярдов, а теперь все его забеги ограничивались походами к холодильнику или телевизору, включить Чемпионат мира по рестлингу или ДиВиДи «Дикие девчонки».

В отличие от многих, кто носился по школьному лабиринту в поисках своего кусочка сыра, Мейси обладала амбициями. Учеба давалась ей легко, поэтому еще в первом классе она решила после школы поступать в юридический университет и начала планировать свои уроки соответствующим образом. Да, хороший юридический университет. Возможно, на факультет уголовного права, чтобы потом стать окружным прокурором или даже судьей. После этого прыжок в политику, и кто знает, чем все закончится?

Да, Мейси обладала большими амбициями, высокими устремлениями, но никто, кроме школьного психолога, не знал об этом. Никто из ее одноклассников не подозревал, что тихая, башковитая малышка Мейси нацеливается на вершины власти.

И причиной тому была сама Мейси.

К сожалению, она была застенчивой, интровертной и обделенной вниманием. Как бы она не мечтала стать "большой волчицей из зала суда", ей представлялось почти невозможным провести даже трехминутную презентацию перед классом или вообще заговорить, если только к ней не обращались напрямую. Она отлично понимала, что ей есть над чем работать.

По пути в класс СМИ она пролавировала среди толпящихся в коридоре учеников и скользнула на свое место. Никто не замечал ее. Для других учеников она была просто частью школьного инвентаря, чем-то вроде стула или парты. Сев в первом ряду, она разложила свои учебные материалы, пытаясь не обращать внимания на болтовню и сплетни вокруг нее. Иногда они казались ей невыносимо инфантильными, но ей приходилось терпеть.

– а если он сегодня не позвонит, то все...

– думает, что она охмурила меня, чувак, но ее ждет сюрприз...

– и они обвинили меня, можешь поверить? Всего лишь маленькая вмятина...

– топик обошелся мне в пятьдесят баксов, а эта тупая сучка сует его в сушилку...

– он сказал нам сдать завтра, как будто у меня есть время...

– если он так обо мне думает, пусть поцелует меня в задницу...

И так далее и тому подобное.

Мейси слышала, как Шэннон Китттери и ее компания с придыханием что-то обсуждают. Она догадывалась, что это наверняка как-то связано либо с краской для волос, либо с туфлями, либо еще с чем-то подобным.

– Тише, тише! – сказал мистер Бенц, когда вошел в класс, вальсируя и, как обычно, жуя большой комок жевательной резинки. – Все по местам, иначе сейчас я достану кнут.

Он открыл свой портфель и щелкнул "жвачкой". Все расселись по местам, и болтовня сменилась перешептываниями.

– Вы не должны жевать резинку, если не хотите делиться, – хихикнула Шэннон Киттери. Раздалось несколько приглушенных смешков, в основном – от членов ее компании.

Бенц с ухмылкой подошел к ней.

– Это все, что у меня есть, – сказал он, вытаскивая изо рта комок влажной "жвачки" и поднося ее к самому носу Шэннон. – Но ты можешь ее пожевать. Валяй.

Шэннон застонала от отвращения и замолчала.

– Кто-нибудь еще хочет? Нет? Ну, и черт с вами. – Он сунул "жвачку" обратно в рот и подошел к доске. Провел пальцами по лысой макушке и спросил: – У меня волосы в порядке?

Все рассмеялись.

– Отлично. Мои волосы – это моя жизнь. – Он стал перебирать у себя на столе какие-то бумаги. – Сегодня я хочу, чтобы все вы разбились по парам и приступили к работе над докладами. Да, да, знаю, что это всего лишь третий день занятий, но доклады нужны к следующей пятнице. Есть вопросы?

Вверх взметнулось несколько рук.

– Отлично. За работу.

Бенц сел за свой стол и принялся читать газету, не обращая ни на кого внимания.

Мейси почувствовала, как в ней зарождается медленный болезненный стон, ибо этого момента она боялась больше всего. По какой-то безбожной причине Бенц поставил ее в пару с Чэлси Пэрис, одной из подружек Шэннон. Челси была чирлидершей и второй после Шэннон "королевой улья". Челси терпеть не могла Мейси, и это чувство было взаимным. Челси подошла к ней с таким лицом, будто приблизилась к септик-танку, и села за соседнюю парту. Скрестила руки на внушительной груди, закатила глаза и попыталась изобразить невыносимую скуку.

– Мне нравится это не больше, чем тебе, – произнесла Мейси, удивившись, что вообще это сказала.

– О, не начинай, мелкое ничтожество, – отозвалась Челси, изучая свои ослепительные каштановые волосы на предмет секущихся кончиков. – Спэйси-Мейси. Все и так понятно.

– Я просто сказала...

Челси подняла вверх руку, ладонью к Мейси.

– Да, да. Только мне пофиг.

– Завязывай так себя вести, – сказала Мейси, чувствуя, будто в ней что-то закипает. – Сука.

Челси сделала лицо, будто ей влепили пощечину.

– Что ты сказала?

В ответ Мейси просто облизнулась.

Она поверить не могла, что только что сказала это.

Не то, чтобы это было неуместно. Только это было не в ее стиле, она никогда лишний раз не открывала рот... но почему-то сейчас ей это понравилось. Она уже давно хотела сказать Челси, Шэннон и остальной их компашке то, что она о них думает. И теперь сделала это. Это стало немалым потрясением для обеих девушек.

Мейси сидела и смотрела на Челси. Это было безумие, но в голове у нее будто звучал голос, говорящий ей, что делать, подначивающий ее. Только это был не мнимый голос, а настоящий, он шел откуда-то изнутри и звучал очень уверенно. Тебе еще не надоело это дерьмо? – обращался он к ней. Не надоело терпеть этих несносных, легкомысленных, недалеких сучек? Они постоянно тебя шпыняют, а ты все корчишь из себя добренькую. И всякий раз, когда подставляешь другую щеку, они платят тебе предательством. Сейчас самое время отплатить им, не так ли?

Мейси улыбнулась.

– Сука, – сказала она. – Гнилая, распутная гребаная сука.

У Челси был вид, будто она вот-вот расплачется.

– Ты, ты не можешь так со мной разговаривать, мелкая...

– Я буду разговаривать с "мандавошкой" вроде тебе так, как захочу.

Обе девочки поднялись на ноги, лицом друг к другу.

Все вокруг замерли, предвкушая кровопролитие.

Челси была более высокой и спортивной, но внутренне она была слабой и пугливой, как и вся остальная их компашка. Боявшейся непризнания, потери популярности. Боявшейся услышать правду, особенно от такого стоящего на более низкой социальной ступеньке ничтожества, как Мейси Мерчант. А Мейси? Впервые в жизни она не испытывала ни страха, ни колебаний. Стояла и улыбалась, глаза у нее были тускло-серыми, как кладбищенский мрамор. Она хотела причинить Челси боль, хотела пустить кровь и заставить эту шлюшку молить о пощаде.

Зверь, проснувшийся у нее внутри, был голоден.

– Манда, – сказала она.

– О, девочки... – сказал Бенц.

Челси прищурилась и влепила Мейси пощечину.

Раздались приглушенные одобрительные возгласы ее подружек

Мейси схватила Челси за горло, рывком наклонила ее над партой и дважды ударила лицом об столешницу. Челси издала сдавленный звук. Глаза у нее были выпучены, из носа бежала кровь. И прежде чем кто-либо успел вмешаться, Мейси схватила Челси за волосы, резко приподняла ей голову, схватила с парты заточенный карандаш и воткнула ей в левую щеку. Под охи и ахи Челси отшатнулась назад, с перекошенными от ужаса лицом, торчащим из щеки карандашом и кровавым ручьем, текущим по подбородку. Первоначальный шок прошел, и она раскрыла рот, чтобы закричать. Мейси увидела, что кончик карандаша проткнул ей язык, буквально прошел насквозь.

Челси поперхнулась, кровь хлынула у нее изо рта, прямо на розовую футболку "Олд Нэви".

– Гаааххх...

Звук был не из приятных.

Мейси почувствовала запах крови.

И рот у нее наполнился слюной...

7

В тот момент, когда Мейси Мерчант потеряла над собой контроль, Билли Суонсон ждал этажом выше, в биолаборатории мистера Каммингса.

Ждал.

Потому что даже лучшие планы требовали времени и хитрости. Новый Билли знал это, даже если прежний был слишком глуп, чтобы понимать такие основные законы. Поэтому он ждал, когда Каммингс разделит их на пары для лабораторного задания. Ждал, когда Каммингс попросит добровольца раздать мертвых лягушек для вскрытия.

– Я сделаю это, – предложил Билли, довольно ухмыляясь.

Каммингс был явно удивлен, но он просто пожал плечами.

– Приступай, – сказал он.

Томми Сидел рассмеялся, когда Билли проходил мимо.

– Думаешь, справишься, придурок?

Билли продолжал улыбаться.

– Я могу справиться с чем угодно, балбес. А ты не знал? – Он наклонился ближе. – Все еще встречаешься с Шэннон Киттери, Томми? Счастливчик. Думаю, я трахну эту сучку в рот.

Томми напрягся.

– Тебе капец, мать твою, – сказал он.

– Всем нам капец, Томми. Можешь мне поверить.

У Томми был вид, будто он готов был выпрыгнуть из штанов от злости. И Билли знал, что после уроков прежний Томми, эта футбольная звезда с маленьким членом, захочет ему отомстить, и это будет худшим решением, которое когда-либо приходило в его куриные мозги. Но с другой стороны, все знали, что высокомерный Томми Сидел коварен, как гиена. Да, он попытается отомстить, и Билли приготовит ему угощение, которое тот никогда не забудет. А когда он с ним разделается, то сотворит с трупом этого наглого урода такое, что даже его собственная мамаша проблюется.

Все они – засранцы.

Все заслужили смерть.

Как и в случае с Мейси Мерчант, что-то изменилось у него внутри. Тот, кем был Билли Суонсон все эти годы, исчез. Гусеница по имени Билли заползла в свой кокон и появилась в виде разозленной бабочки с совершенно новыми повадками, с отвращением глядящей на то недоразумение, которое прежний Билли сделал из своей жизни.

Настало время, как заверил его новый Билли, когда чаша терпения переполнилась. Когда ты перестал жевать чужое дерьмо и просить добавки.

И это время пришло.

Потому что дни прежнего пассивного говноеда Билли закончились. Канули в лету.

Над ним издевались, его унижали, гадили на него... но это в прошлом. Это удел слабаков. А Билли больше не слабак.

Лягушки содержались в большом вместительном холодильнике из нержавеющей стали, в хранилище, в которое вела дверь в дальнем конце класса. В помещении была еще одна смежная дверь, ведущая в класс химии. Она была закрыта, а находящийся за ней класс пустовал. В хранилище хранились химикаты, лабораторная посуда и приборы.

Каммингс и некоторые другие учителя еще оставляли там пакеты с ланчем и верхнюю одежду.

Билли увидел красный термос Каммингса.

Он улыбнулся.

На противоположной стене висел желтый металлический шкаф с ярко-красной надписью: "ОСТОРОЖНО! ОПАСНЫЕ ХИМИКАТЫ!". Ключ, как всегда, находился в замке. Спокойно и целенаправленно Билли открыл шкаф и извлек банку с серной кислотой. Натянул длинные защитные рукавицы из резины и сделал то, что было необходимо. Затем достал лягушек. Они находились в тяжелых полиэтиленовых пакетах. Он распределил их по одной на каждую лабораторную команду и бесцеремонно разложил на вощеные лотки для вскрытия.

Ничего сложного.

Обычно все проходило замечательно.

Затем он занял свое место. Его лабораторным партнером была Лиза Корн, еще одна "затюканная" ученица, которая постоянно выглядела слегка потрепанной. Она была нервной, плаксивой и склонной к внезапным обморокам. У нее присутствовали все признаки будущего невротика. Этому ее состоянию способствовала некомпетентная и слепая система школьного образования. Билли всегда жалел ее, потому что знал, как тяжело ей живется. Издевательства со стороны других учащихся преподаватели предпочитали игнорировать. Наиболее противные ученики и нахальные ублюдки вроде Томми Сидела и его "свиты", называли ее "Лиза -Жополиза".

Вид у нее, как всегда, был нервный. Возможно, она боялась, что сделает что-то неправильно, или скажет что-то не то, если посмеет открыть рот.

– Не переживай, Лиза, – сказал он ей. – Скоро все изменится.

Она молча посмотрела на него, и Билли улыбнулся.

Он почувствовал запах секса, шедший у нее из промежности, и у него закружилась голова.

– Давай сделаем это, – сказал он.

Взяв скальпель, он вскрыл живот лягушки так ловко, будто проделывал это тысячу раз. Когда лицо Лизы приняло забавный зеленоватый оттенок, он оттянул в стороны лягушачью кожу, закрепил ее с помощью иголок и приступил к работе.

Он ждал, когда все начнется.

Ждать пришлось недолго.

Мистер Каммингс ушел в хранилище и, вернувшись со своим термосом, налил себе кофе. Дойдя до своего стола, он сделал первый глоток. Каммингс всегда утверждал, что жить не может без кофеина, и сегодня был тот день, когда он напьется им вволю. Он поднес кружку ко рту, обвел учеников равнодушным взглядом и сделал большой глоток.

В тот момент никто особо не обращал на него внимания.

Никто, кроме Билли Суонсона.

Каммингс отвел чашку ото рта с перекошенным от ужаса лицом. Выражение отвращения вскоре сменилось гримасой боли. Кофейная чашка выскользнула из дрожащих пальцев и разбилась у его ног.

И тут вдруг все обратили на него внимание.

Каммингс шатался, хватаясь за горло, а изо рта у него вырывались облачка пара, похожие на сигаретный дым. Никто не произнес ни слова, все сразу же поняли, что с ним случилось что-то неладное. Очки слетели, глаза вылезли из орбит, а лицо стало цвета висконсинской вишни. По лбу струился пот.

– Что это с ним? – спросил Томми Сидел.

Каммингс упал на свой стол, уронив на пол стопку проверенных тестовых работ. Конвульсируя, он царапал скрюченными пальцами себя и все вокруг.

– Гггггхххх, – хрипел он, изо рта у него темными ручьями лилась кровь.

– Мистер Каммингс? – произнес Томми Сидел, первым вскочив на ноги. – Мистер Каммингс! С вами все... в порядке?

Каммингс рухнул на пол, раздирая ногтями себе рубашку и оставляя на горле глубокие красные борозды. Пронзительный, нечеловеческий вопль вырвался из него. Он бился на полу, стуча кулаками и скуля, после чего начал исторгать из себя большие сгустки дымящейся кровавой ткани.

– Мистер Каммингс, – сказал Томми. Он бросился, было, к нему, но когда в воздух брызнула кровь, с отвращением попятился прочь. – Мистер Каммингс! Черт возьми, кто-нибудь, вызовите скорую! Врача, мать вашу! Он же умирает...

Так оно и было.

Рот у него открылся в жутком протяжном крике, зубы скрипели и щелкали, разрывая губы в клочья. Лицо превратилось в красную маску ужаса, язык вывалился изо рта, и зубы буквально раскусили его надвое. Все ученики собрались в тесный круг и наблюдали за его агонией. Это был какой-то кошмарный "мультик", проигрываемый в ускоренном режиме. Зловещая карикатура на человека, одержимого дьяволом, который бился и выгибался с такой эпилептической скоростью и под такими невозможными углами, что было слышно, как лопаются сухожилия и смещаются суставы.

Никто из учеников не бросился ему на помощь.

Никто.

Что-то случилось с ними. Что-то, чего они не понимали, и о чем даже не задумывались. Это переходило от одного к другому как бациллы гриппа, и вскоре ученики биолаборатории были уже не теми, кем были всего пару минут назад. Они преобразовались, изменились. Они смотрели на мистера Камиминга, и в их взглядах не было ни капли жалости или сочувствия. Они испытывали лишь ярость, тупую, безумную ярость, поглощавшую их. Ярость, которую было необходимо выместить на чем-то. Или на ком-то.

Билли стоял у них за спиной, Лиза Корн – рядом с ним.

– Смотри, Лиза, – сказал он. – Сейчас ты увидишь их истинную сущность.

Лиза просто стояла, не говоря ни слова, и смотрела немигающими глазами. Рот у нее прекратился в прямую бесцветную линию.

Билли улыбался, чувствуя исходящий от толпы мощный запах регресса.

Это был вкусный запах.

Секунд двадцать-тридцать обступившие Каммингса ученики не шевелились. Они замерли в притворном изумлении от случившегося, глядя на умирающее существо у их ног. Затем начали двигаться. Медленно и неудержимо, словно некий единый механизм. Каммингс слабо шевелился, но это их не останавливало. То, что должно было случиться, было видно по их глазам и мрачному выражению их лиц.

Внезапно поднявшийся шквал голосов слился в сплошной гул.

– ... поставил мне тройку с плюсом за тот доклад...

– ... меня б не выкинули из команды, если бы не ты...

– ... мог бы не цеплять меня, урод...

– ... сказал моему "старику", что видел меня с сигаретой...

– ... всегда делал из меня посмешище...

– ... "завалил" меня на экзамене...

– ... настучал на меня, что я исправлял отметки...

Все продолжало выливаться, мелкие обиды, обвинения и подозрения, пока не превратилось в бессмысленную болтовню, нарастая в каждом и превращаясь в пульсирующее смертельное крещендо, пока воздух вокруг не пропитался горячей злобой.

Именно тогда случился первый в Гринлоне случай массового безумия. Ученики накинулись на мистера Каммингса, принялись пинать, царапать, колотить и кусать его. Накинулись на него с кровожадностью и жестокостью диких животных. Что-то внутри их требовало выхода, что-то нуждалось в общем враге, и они нашли его в своем умирающем учителе. Окружив его, они месили его, как тесто, пытались оторвать ему конечности и растоптать внутренности в кашу. Они даже не успокоились, когда пальцы у них стали красными, изо ртов потекли слюни, а одежда покрылась красными брызгами.

И только чей-то окрик вывел их из этого состояния:

 – Что, черт возьми, здесь происходит?

Голос принадлежал Говарду Салливану, школьному дворнику. Преподаватели и учащиеся звали его "Салли", он пользовался всеобщей любовью, работал в школе со времен президентства Кеннеди, и ему оставался всего год до пенсии. В разгневанном состоянии Салли видели не часто. Он любил детей, искренне любил. Ему нравились их увлечения, музыка и беззаботность. Он говорил, что с ними чувствует себя молодым, школа была для него тем местом, где никогда не нужно взрослеть.

Но сегодня Салли был в бешенстве.

От шока и отвращения он даже потерял дар речи. Он бросился в толпу учеников и принялся оттаскивать их от мистера Каммингса, фактически расшвыривать их в стороны.

Увидев, что стало с телом Каммингса, он посмотрел на окруживших его учеников. Увидел их пустые глаза, ухмыляющиеся рты, выпачканную в крови одежду... Из глаз у него покатились слезы.

– Дети... Господи Иисусе... что... что вы делаете? Что вы натворили? Что, черт возьми, вы натворили?

Ученики обступили его плотнее.

Салли переводил взгляд с одного лица на другое. Потом он понял, то его ждет, попытался вырваться, но было уже поздно.

Они накинулись на него.

Накинулись, как львы на антилопу.

А у них за спиной стоял и ухмылялся Билли Суонсон...

8

Луис Ширз добрался до дома и, входя в дверь, поклялся себе, что никогда больше выйдет за нее.

Мир сошел сума, и он был доволен, что вырвался из него. Захлопнув за собой дверь, он запер ее. Затем, подумав, задвинул засов. Прошел в гостиную, потом на кухню, ощущая себя заводным солдатиком, который сперва движется в одном направлении, затем в другом. Сел в кресло, встал, сел на диван, снова поднялся на ноги. Подошел к шкафчику над холодильником, достал бутылку "Чивас Ригал". Плеснул себе в стакан для воды, выпил, налил еще.

Тебе нужно взять себя в руки, – сказал он себе. В теории это звучало хорошо, но на практике... все было по-другому.

Он снова сел в кресло.

Отстранился от стакана и выглянул в панорамное окно. Мир, казалось, был в порядке. По улице проезжали машины, на деревьях тихо шелестели листья. Он слышал шум газонокосилки. Какой-то ребенок катился на скейтборде по тротуару.

То были обычные образы и звуки августовского дня.

Но что тогда случилось на Тесслер-авеню? Как все это вписывается в общую картину? Как он квалифицирует то, что видел сегодня? Два парня избили до полусмерти мальчишку бейсбольными битами, после чего тот напал на него, а затем появились те чокнутые копы. Как это вписывается в общую картину летнего дня? Где бы ты нашел такую коробку, куда все это можно положить, или какой бы ярлык ты на это повесил?

– Нет, – сказал Луис. – Даже не пытайся. Просто сиди и пей. Нажрись в говно и забудь обо всем.

Очень, очень хорошо.

Хотя не совсем практично.

Он подумал о стейках и вине на заднем сиденьи "Доджа". Мясо нужно убрать в холодильник, пока не испортилось. Стейки были почти два дюйма толщиной, нарезаны по заказу, и обошлись ему почти по пятнадцать долларов за штуку.

Их просто нельзя там оставлять.

Но именно это он и собирался сделать.

Сотовый в кармане его рубашки зазвонил, и Луис подпрыгнул, едва не пролив напиток. Он поднес телефон к уху, ожидая, что на другом конце окажется один из тех сумасшедших копов. Но это были не они. Это была Мишель.

– Впереди выходные, – сказала она. – Надеюсь, я тебя не разбудила.

Луис рассмеялся. Нет, дорогая, я вовсе не сплю. Сижу в кресле и потягиваю виски. Выдела бы ты меня. Пуговицы на рубашке оборваны, весь в пятнах крови, горло в синяках, после того, как какой-то смертельно раненный мальчишка решил задушить меня напоследок.

– В чем дело, Луис? – спросила Мишель. Даже находясь в офисе Фермерского Бюро, почти на другом конце города, она почувствовала, что с ним что-то не то. Что-то определенно не то.

– С чего мне начать?

– О, нет... ты же не нашел новых клиентов, верно?

– Как раз нашел. С этой половиной дня все в порядке. Просто город сошел с ума. И вот я гадаю, не сможешь ли ты купить партию смирительных рубашек, потому что нам их потребуется очень много.

– О, так ты слышал? – спросила Мишель.

– Слышал что?

– Про банк.

Луис почувствовал тяжесть в груди. Что на этот раз? Рассказывай, – произнес он.

– Я знаю только с чужих слов, – сказала она. – По-моему, с час назад какая-то пожилая дама пришла в банк через улицу, знаешь, "Первый Федеральный", и захотела закрыть счет. Кассир сказала, что для этого ей нужно заполнить бланк. И та старушка просто озверела. Только послушай, она выхватила из сумочки нож, большой нож, и ударила кассиршу. Нанесла ей пять или шесть ударов. По крайней мере, так говорят. Мы слышали сирены. Это было ужасно.

– Вот, дерьмо.

– Но это не самое страшное. Старушка, похоже, вышла на улицу прямо с окровавленным ножом, села на скамейку, а потом... перерезала себе запястья. Перерезала их, Луис, положила руки на колени и тихонько истекла кровью.

– Кто она?

– Не знаю. Но говорят, она улыбалась. Просто сидела, истекала кровью... и улыбалась.

Луис сглотнул.

– Кассирша выжила?

Мишель ответила, что не знает.

– По-моему, она потеряла много крови. Луис, это была Кэти Рамслэнд.

– Кэти? – спросил Луис. – О, господи, младшая сестренка Вика?

– По-моему, да.

Называть Кэти "сестренкой", возможно, было перебором, потому ей было почти тридцать. Но, черт, они росли вместе, а с Виком Луис дружил в школе.

Он вспомнил, какой она была в детстве. Как он учил ее кататься на велосипеде без опорных колес. Как наряжал ее "Невестой Франкенштейна" на Хеллоуин. Как они с Виком рассказывали ей страшные истории. Вспомнил, как у нее умер хомячок, и она похоронила его на заднем дворе в металлической коробке из-под "аптечки". А потом они с Виком выкопали его через неделю, чтобы проверить, как тот пахнет.

Только не Кэти, боже, только не Кэти.

– Луис? – произнесла Мишель. – Не знаю, что происходит, но в школе что-то случилось.

Луис сглотнул.

– Что именно? Стрельба? – поспешно предположил он, как делало большинство людей после "Колумбины" (В 1999 году в школе «Колумбина» произошло массовое убийство – прим. пер.).

– Не знаю. Но, похоже, там штук десять полицейских машин... городские власти, шериф, полиция штата. Видимо, что-то очень серьезное. Так сказала Кэрол. Она проезжала мимо.

Теперь Луис чувствовал тяжесть не только у себя внутри, что-то давило на него сверху, вминая в кресло. В голову полезли тревожные мысли. Можно было списать со счетов пару странностей, но когда они происходят пачками, начинаешь уже задумываться. Начинаешь видеть взаимосвязь, исключающую совпадения. Взаимосвязь, которая запускает в тебя паранойю.

– Что, черт возьми, происходит? – громко воскликнул он, хотя не собирался произносить это вслух.

– Не знаю, – ответила Мишель. – Но это как-то странно, да?

– Не то слово, – сказал он и принялся рассказывать свою историю. Про нападение. Про умирающего мальчишку. Про сумасшедших копов. Закончив и вновь осознав, что его рассказ звучит совершенно абсурдно, он стал прокручивать все произошедшее у себя в голове. То, что он видел. Резню в банке. Непонятный случай в школе. Конечно, это могла быть серия мрачных совпадений, только это не укладывалось у него в голове. Ибо в глубине души он был напуган. Напуган тем, что с Гринлоном что-то случилось.

Что-то очень масштабное.

Издалека донесся вой сирен. Их было очень много. Он стал гадать, что еще могло произойти, какие ужасные вещи могли случиться за запертыми дверями теснящихся соседних домов.

Но остановил себя.

В этих размышлениях не было ничего хорошего. То, что произошло несколько очень странных вещей, не значит, что весь город сошел с ума. Это паранойя заставляла его так думать. Он не собирался идти той дорогой. Сперва начинаешь думать всякую безумную чушь, а потом и вообще боишься выходить из дома. У Луиса тетя была такой. Затворницей, опасавшейся внешнего мира. Он не собирался становиться таким же.

И все же ощущение чего-то плохого, очень плохого, не отпускало его. Он не мог избавиться от него, как от неприятного привкуса во рту.

– Луис? Луис? Ты там?

– Да, здесь, – ответил он жене.

– Говоришь, тот коп действительно бил ногами тело мальчишки? Топтал его?

– Да, именно так.

– Это страшно. Очень страшно.

– Конечно, – сказал он. – И это клятый Гринлон, кто бы мог подумать.

– Тебе лучше написать заявление, – сказала Мишель. – Сейчас же позвонить в полицейский участок или сходить туда, и рассказать, что творили те психи. Боже милостивый. Это ужасно. – Ее дыхание в трубке участилось. – Луис? Ты в порядке?

– Да, в порядке.

– Нет, это не так.

– Я в порядке, уверяю тебя. – Он сделал паузу, изучая виски у себя в стакане. – Я хочу, чтобы ты приехала домой. Знаю, звучит глупо, но мне будет спокойнее, если ты приедешь.

– Приеду, как только смогу. Но сперва я должна закончить здесь кое-какие дела. Приеду через час-полтора.

Луису это не понравилось, но он не сказал ей. С каждой минутой ее отсутствия пустота все сильнее заполняла его. Но как он мог объяснить ей свои ощущения? Как он мог заставить ее понять, почувствовать то, что чувствует сам?

– Хорошо, – сказал он. – Возвращайся, как можно быстрее.

– Луис... ты уверен, что с тобой все хорошо? У тебя странный голос.

– Я в порядке.

– Уверен?

– Да.

– Ладно. Приеду, как только смогу.

– Хорошо. Я... – Он замолчал.