Текст книги "Дьявол по соседству (ЛП)"
Автор книги: Тим Каррэн
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)
Но вокруг никого не было.
– Эрл! – воскликнул он. – Господи Иисусе, что ты творишь?
Но Эрл либо не слышал его, либо ему бы все равно, что он говорит.
Он подошел к жене и крепко ударил ногой в бок. Та взвыла от боли, захлебываясь, задыхаясь и сплевывая кровавую слюну в траву.
Луис хотел, было, вмешаться, но услышал, что его зовет Мейси.
– Луис! Луис! Мистер Ширз!
Луис внезапно забыл обо всем, что только что увидел. Он резко развернулся и бросился к дому. Он слышал крики Мейси, и, судя по ее голосу, дела были плохи. Очень плохи. Он взбежал по ступенькам, влетел в дом и нашел Мейси довольно быстро.
Она была на кухне, но не одна.
Она стояла за кухонным столом, а напротив нее стоял сосед, Дик Старлинг. Но это был не тот Дик, которого знал Луис. Не тот Дик, который вручил ему снимок, на котором Луис держал на плече Джиллиан Мерчант, не тот веселый и острый на язык мужик, который помог Луису заложить фундамент для гаража или в футбольный сезон устраивал на заднем дворе воскресные барбекю.
Нет, это был не тот Дик Старлинг.
Этот Дик Старлинг был покрыт грязью, волосы взлохмачены. Он был совершенно голым, а его возбужденный член стоял колом. А его глаза... Боже, холодные и темные, словно подводные пещеры. От него исходил густой смрад крови, смерти и чернозема. В руках он держал окровавленный топор.
– Привет, Луис, – глухо произнес он. – Я хочу забрать себе эту маленькую "дырку", могу оставить и тебе немного. Это будет справедливо, как считаешь?
Дик Старлинг превратился в монстра...
31
В голове у Бенни Шора будто был зеркальный лабиринт, вроде тех, которые бывают на карнавале. Смотришь в одно зеркало, и ты – сплющенный маленький карлик, в другое – и ты тощий, как скелет. Поворачиваешься налево, и тебя уже десять, направо – и тебя уже пятьдесят Бенни Шоров. Иногда это – директора Гринлонской школы, иногда – маленькие мальчики с испуганными лицами, заблудившиеся в экспрессионистском беспорядке собственных мыслей.
Осторожно, осторожно, Бенни, эти мысли убьют тебя.
Видишь, как они сверкают?
Видишь, как отражают свет их острые, как бритва края?
Да, да, не торопись, потому что иначе эти мысли вскроют тебя, вывалят из тебя все кишки красной, влажной кучей.
Переехав Билли Суонсона, Шор направился домой. Он выбрал самый неторопливый маршрут по Тесслер-авеню, вдоль реки. Спешить ему было абсолютно некуда. Когда головная боль, наконец, добралась до него и перенесла его в далекое, первобытное место в глубинах его естества, с ним что-то случилось. Его потребности, желания и амбиции изменились.
То, что раньше имело смысл, утратило его.
Все стало другим.
Возможно, по сути своей, он так и остался все тем же суетливым насекомым, но природа колонии изменилась. Будто ставни поднялись, и в окна, наконец, проник благодарный свет.
Какое-то время Бенни Шор ощущал связь с миром, с сообществом, с самой природой. Нет, никакой чуши, вроде бюджетов, совещаний и календарных графиков... к чему все это? Нет, то, что он чувствовал, было более глубоким, более крупным, более гибким. Будто между ним и его собратом открылся какой-то психический канал, и он на него настроился. С тем, чем они есть, чем были, и чем скоро станут. Это было потрясающе. Действительно, настолько потрясающе, что Шор испытывал почти что отвращение к автомобилю, на котором ехал. Ему хотелось сорвать с себя одежду и носится по улицам голышом.
По крайней мере, это ощущение сохранялось какое-то время.
Затем оно исчезло так же внезапно, как и появилось.
То, что казалось теплым, мирным и манящим, стало холодным и отвратительным, декабрьским ветром, дующим у него в голове и превращающим все в белый лед. И тот голос, тот ужасный голос начал произносить слова, слова, напоминающие Шор о том, кем и чем он был. И в этом не было ничего хорошего. Бенни... Бенни, что ты натворил? – продолжал говорить он. Что с тобой случилось? Что, по-твоему, ты здесь делаешь? Ты только что переехал ребенка возле школы, клятого Билли Суонсона... переехал его, а затем еще и еще... это – убийство, чокнутый ты сукин сын! Разве ты не понимаешь, что ты только что натворил? Ты совершил УБИЙСТВО!
Боже всевышний, и почему этот голос не оставит его в покое?
Почему он не уйдет? Потому что этот голос обладал жестоким, несгибаемым авторитетом, а Шор не хотел быть частью мира календарных графиков, бюджетов и совещаний. Он хотел носиться, нюхая землю. Хотел задирать ногу и мочиться на деревья. Хотел найти самку и взобраться на нее. Хотел охотиться, добывать дичь собственными руками. Хотел почувствовать вкус мяса с кровью.
Он хотел, нуждался в этих вещах.
Живой, энергичный и свободный, лишенный скучных полномочий и бессмысленных целей.
Но этот голос вновь заявил о себе, и начал разговаривать с ним, как он разговаривал с детьми в школе. С детьми, которые пропускают занятия, курят в туалетах и устраивают драки. Голос продолжал его пилить. Убийство, убийство, убийство. И именно тогда в голове у него открылся лабиринт, показал ему, каким он был теперь – дрожащим, потеющим, напуганным и поседевшим – каким он был – безумным, хихикающим и кровожадным – и каким скоро будет – диким существом, охотящимся в полях и лесах.
Нет, пожалуйста, нет, нет, нет...
Да, открылся зеркальный лабиринт, вход в который не стоил ни цента. И Шор заблудился в его коридорах, видя себя, отражения того, кем и чем он был и того, кем он никогда больше не будет. Да, Бенни, Бенни, Бенни. И не только себя, но и качающиеся на ветру виселицы, холодные кладбища, вздымающиеся надгробия и зияющие, ждущие могилы. Все это было в зеркалах, все коварные сущности, вырвавшиеся на свободу, все они проявились. Грязные, уродливые, ползучие твари.
И все они походили на него.
Искаженные, тощие и раздутые, крадущиеся, скачущие и пляшущие. И все они были им.
О, Боже милостивый.
Он попытался зажмуриться, чтобы не видеть те лица, тех Бенни Шоров, показывающих ему язык, смеющихся, пускающих слюни и что-то невнятно тараторящих. Чтобы не видеть себя, переезжающим мальчишку по имени Билли Суонсон и хихикающим при этом, как сумасшедший.
Да, медленно и болезненно, все это начало исчезать.
Даже зеркала рассеивались, словно утренний туман. Последнее, что он увидел в их туманных, полированных поверхностях, это всех тех безумных Бенни Шоров, убегающих от него, ненавидящих того, кем он снова стал, ненавидящих его власть, внешний вид, его запах, и его прикосновение, такое же стерильное, как чистые бинты. Да, Бенни, Бенни, Бенни, маленький Бенни, Бенни-подросток, взрослый Бенни и школьный директор Бенни все бежали и бежали, а стук их шагов эхом отдавался в ночи. А затем все исчезло, даже отражение тепла и совершенства другого более простого и примитивного мира, которого Шор знал и любил, несмотря на то, что тот отверг его.
Остался лишь... Бенни Шор, директор Гринлонской школы. Просто мистер Шор и его строгий голос и неодобрительный взгляд. Никакой беготни по коридорам! Кто разрешал вам выйти из класса? Не кидаться едой в столовой! Да, что с вами, дети, такое? Вы, что животные? Дикари? Думает, что школа – это джунгли, по которым можно носиться? Да?
В квартале от своего дома Шор остановил джип и вздрогнул, увидев свое отражение. Глупый, потный, дрожащий мужчина средних лет, разбитый, развалившийся на части, как клятый Шалтай-Болтай. Ему нужно все обдумать и осознать.
Да, ему нужно попасть домой.
К Филлис и маленьким Стиву и Мелоди. Да, ему нужно попасть к ним, забрать их и выбраться из города, пока безумие не охватило и их тоже, и пока они не совершили нечто действительно ужасное. Он не позволит своей семье запачкаться. Он не мог этого допустить.
Езжай же, кретин.
Он добрался до Тесслер-авеню и увидел стоящих на улице людей, вид у них был то ли потерянный, то ли безумный. Какая-то женщина на тротуаре безудержно хохотала. Она явно была не в себе. Проезжая мимо нее, Шор понял, почему. Там был небольшой, поросший травой холмик, спускавшийся к реке. И в воде, в футах десяти от берега, покачивалась детская коляска, рядом с которой барахталось что-то маленькое и розовое. Женщина столкнула коляску с холма и смеялась, как сумасшедшая, когда та скатилась в реку.
Шор ускорился.
Все они спятили, как и он. Недалеко от его дома, прямо на лужайке пара мужчин насиловала какую-то девушку. Как и обезумевшая мать, та не только смеялась, но еще и кричала в диком экстазе. Да, это был мир, новый и вовсе не такой сверкающий.
Шор заехал на свою подъездную дорожку и взбежал по ступенькам.
Войдя в дверь, он почувствовал запах готовящегося ужина... запах специй и кулинарных трав. Филлис готовила вечернюю трапезу, как всегда напевая себе что-то под нос. Он слышал, как она нарезает что-то и шинкует на кухонной доске. Кипела вода, и из-за пара воздух в доме был тяжелее, чем обычно. Шор вытер пот с лица.
– Филлис! – позвал он. – Филлис!
Та продолжала напевать, и он бросился на кухню. На столе лежали нарезанные морковь, сельдерей и картофель. На плите кипели две большие кастрюли с водой. Нагревалась духовка. Господи, жара была просто невыносимая, неподвижная и поглощающая, как в полдень в тропических джунглях. Окна над раковиной полностью запотели. Из крана капала вода.
– Филлис! – снова позвал он.
– Что такое, Бенни? – раздался ее голос из дверного проема, ведущего в кладовую.
– Нам нужно уезжать! Нужно выбираться из города! – сказал он, стягивая с себя пальто и развязывая галстук. – Давай же, там что-то происходит! Нужно выбираться отсюда немедленно! Заберем детей и твою тетю Юну! Нужно уезжать прямо сейчас!
– О, не смеши меня, дорогой, – сказала Филлис. – Ты все преувеличиваешь. Мы поужинаем и поговорим об этом.
– Черт возьми, мы уезжаем! Уезжаем немедленно!
Прежде чем он смог добраться до двери кладовой, из нее появилась Филлис, полностью голая. Ее тело блестело от пота, глаза сверкали, как алмазы, и в них появился странный красноватый оттенок.
Голова была выбрита налысо.
– Какого черта ты делаешь? – спросил Шор, хотя в глубине души уже знал ответ на свой вопрос.
– Готовлю ужин, – сказала она, глядя на его широко раскрытыми, немигающими глазами.
Он продолжал мотать головой.
– Но твои волосы... Филлис, послушай меня, мы уезжаем...
– О, нет, нет, – сказала она и двинулась на него. Она добралась до него прежде, чем он успел что-то сделать. – Мы остаемся, Бенни, мы остаемся, остаемся, остаемся...
Говоря это, она снова и снова опускала блестящий разделочный нож, метя ему в горло, глаза, грудь, живот, пока он не упал к ее ногам. Нож продолжал опускаться, пока лысое безумное существо, некогда бывшее его женой, полностью не забрызгало себя кровью...
32
Майк Хэк связал девчонку и потащил по переулку, подгоняя ее ударами ноги. Он поймал ее, когда она рылась в перевернутом мусорном контейнере, и набросился, избив до бесчувствия. Как и он, она была голой. Падальщица. Пока она была без сознания, он затащил ее на задний двор Синклеров. Затем отрезал кусок от их бельевой веревки и связал ее.
Приведите мне какую-нибудь «дырку», хорошую молодую «дырку», и не возвращайтесь без нее.
Именно так сказал мистер Чалмерс.
Он будет доволен тем, что приведет ему Майк.
– Шевелись, свинка! – сказал девчонке Майк, увлекая ее за собой. – Шевелись, свинка, свинка, свинка!
Девчонка зарычал на нее. Она была голая, вымазанная грязью, волосы спадали на лицо, и от нее смердело отбросами, которыми она питалась. Майк не знал, кто она. Он никогда не видел ее раньше. Решил, что она из другого района, и появляется у них набегами.
Другие соседи попытаются отнять то, что у нас есть, поэтому мы должны ударить первыми. Мы должны отнять то, что у них есть. Их женщин, еду, оружие.
О, да, мистер Чалмерс будет доволен, что Майк захватил в плен одну из них. А еще такую молодую. Самку. Когда она была в отрубе, Майк погладил ее дерзко торчащие груди и влажную промежность. Ее запах заинтересовал его больше, чем что-либо.
Но он был голоден.
Боже, как же он был голоден.
Он думал о мясе с тех пор, как они с Мэттом пытались украсть его с того двора и попали в засаду. Теперь Мэтт мертв. Другие схватили его. Майк не испытывал ни капли сожаления по этому поводу. Его примитивный, рептильный мозг заложил практичные позывы: кормись, дерись, убегай, найди убежище.
Девчонка зашипела на него, и Майк ударил ее ногой, стараясь держаться на безопасном расстоянии, чтобы она не добралась до нее своими ногтями и зубами.
За пять или шесть часов до этого, ее звали Лесли Тауэрс. Отличница, член "клуба своего ключа" и президент совета первокурсников. Это было за пять-шесть часов до этого. Кем и чем она сейчас была, можно было только догадываться.
Майк снова ударил ее ногой и замер.
Он опять почувствовал запах мяса. Вкусного, сочного мяса. Только не сырого. А жаренного. Аппетитный, дразнящий запах копченого мяса. Восхитительный запах. Он тут же забыл про мистера Чалмерса и пошел на этот запах. Потащил девчонку по переулку, пока не достиг двора Кеннингов.
О, мясо.
На вертеле, на медленном огне жарился труп собаки, в воздухе стоял аромат сочного мяса. Мистер Кеннинг сидел на корточках и медленно вращал вертел. Он делал это терпеливо и с упоением. Его первобытный разум был заворожен жарящимся мясом и потрескивающим костром.
Майк понял, что должен заполучить немного этого мяса.
Во что бы то ни стало.
Но девчонка снова зарычала, и мистер Кеннинг повернулся. В руке у него был нож. Он поднялся над костром, тело у него блестело от желтого собачьего жира, которым он намазался, и который нанес себе на волосы.
– Хочешь есть, мальчик? – спросил он.
Майк кивнул.
– У меня есть вкусная собака. Очень вкусная. Я поделюсь с тобой ею, если ты поделишься со мной тем, что у тебя есть.
Первобытный разум Майк пытался осмыслить его слова, но это давалось ему все сложнее. Мистер Чалмерс разозлится, если он не приведет ему самку. Но Майку было все равно. Он хотел мяса. И он сможет получить его без драки, просто поделившись. Примитивное животное желание быстро взяло верх.
– Что ты принес мне? – спросил мистер Кеннинг. – Что ты мне предлагаешь?
– Вот это, – ответил Майк, дергая за веревку, которой были связаны запястья девчонки. Та упала в траву.
Мистер Кеннинг оценивающе посмотрел на нее.
– Положи ее рядом со мной.
Майк подтащил ее, и мистер Кеннинг принялся бить ее ногами, пока она не перестала шевелиться. Он обнюхал ее тело, лизнул шею, засунул в нее палец. Кивнул. Подношение ему понравилось.
Он отрезал от собаки жирный кусок мяса и протянул его Майку. Мясо было горячим и шипящим, но Майк стал рвать его зубами, наслаждаясь солоноватым, богатым вкусом.
Они поели вместе, не обмолвившись ни словом.
Закончив трапезу, Мистер Кеннинг надругался над девчонкой. Затем показал Майку, как сделать то же самое...
33
– Послушай, Дик, – сказал Луис покрытому грязью человеку с топором, который некогда был Диком Старлингом. – Просто послушай меня, Дик. Мы многие годы были друзьями, ты и я. Пожалуйста, положи топор, хорошо?
– Друзьями? – произнес Дик, будто пытаясь осмыслить это слово.
– Да, Дик. Мы – друзья. Я доверяю тебе, а ты – мне.
Дик наклонил голову набок, словно сбитое с толку животное и хрюкнул. Издал низкий, утробный звук, который был крайне неприятным. Покрытый грязью, кровью, сухими листьями и прилипшими веточками, он походил на первобытного дикаря.
– Дик? Ты понимаешь?
Дик Старлинг просто стоял на месте, заполнившая его глаза тьма будто готова была пролиться слезами. Рот у него изогнулся в кривой ухмылке. Он учащенно дышал, грудь вздымалась и опускалась. Он перевел взгляд с Мейси на Луиса. Казалось, он не мог решить, что хочет сделать.
Но он думал.
Почти было слышно, как скрежещет первобытными шестеренками его мозг. И Луис догадывался, что мозг, которым теперь обладал Дик Старлинг, был очень примитивным. Все те вещи, которые делали Дика Диком исчезли. То, что питало его мозг, не волновали ни Национальная футбольная лига, ни календари с девушками в купальниках, ни спортивные тотализаторы. Ни "Камаро" 66-ого года, стоящий под брезентом в гараже, тот, который прежний Дик холил и лелеял, полировал и тюнинговал, и на котором выезжал лишь на выставки винтажных машин. Для нового и более совершенного Дика Старлинга эти вещи не значили ничего. Ему было насрать даже на жену и двух своих дочерей.
Все это заменили более простые потребности... охотиться, убивать, совокупляться, есть. Возможно, Эрл Гулд был прав.
Все они... животные. Регрессируют до уровня животных, сбрасывают ярмо интеллекта и цивилизованности, возвращаются в джунгли, где выживает сильнейший…
– Дик, – произнес Луис очень спокойным голосом, хотя сердце было готово проделать дыру у него в груди. – Дик... послушай. Очень важно, чтобы ты услышал то, что я скажу.
Но Дик, казалось, совершенно не думал о том, что важно, а что нет.
Сейчас ему важно было заполучить эту юную добычу, изнасиловать ее, а затем, возможно, перерезать ей горло. Заставить ее горячую кровь литься себе в рот, поскольку это древнейшее в мире наслаждение. Запах, вкус и ощущение крови. Только этот целомудренный Луис Ширз, похоже, не понимает это, потому что... потому что все еще цепляется за такие устаревшие, пустяковые вещи, как мораль, этика и цивилизованность.
– Луис, – наконец, произнес Дик. Похоже, ему потребовались некоторые усилия, чтобы говорить связно. Он покачал головой и облизнулся. – Луис, черт побери, не устраивай тут гребаный концерт. Я забираю эту сучку. Ты либо можешь присоединиться, либо я сделаю это через твой труп. Как тебе такое, старина?
Луиса охватил страх.
Да, черт возьми. Все равно, что наблюдать, как твой лучший друг превращается у тебя на глазах в оборотня. Потому что, если честно, превращение уже закончилось. Дик был голодным, лохматым чудовищем, жаждущим мяса. Все, чему научили его цивилизация, родители, среда – так называемое приемлемое поведение – было выброшено в окно. То, что осталось, и что им управляло, было чем-то гораздо более древним, чем-то атавистическим и фундаментальным, чем-то со времен зарождения человеческой расы.
– Дик, ты не тронешь девчонку. Я тебе не позволю. Думаю, ты это понимаешь. Просто подумай, Дик. Попытайся быть рациональным, ладно? Ты всегда был хорошим человеком, и думаю, в тебе еще осталось кое-что хорошее.
– Пошел ты на хрен, Луис.
Но Луис стоял на своем.
– Не делай этого, Дик.
Не угрожай ему, – предупредил себя Луис. Это всего лишь зверь. Если он увидит в тебе угрозу своей территории, ему придется драться с тобой. У него не будет другого выбора. Если будешь загонять его в угол, он выпустит когти.
Это был дельный совет, но Луис догадывался, что Дик наглухо завис в режиме агрессии, и нападет в любом случае. Но дело в том, что нельзя показывает ему страх, и в то же время нельзя вести себя угрожающе. Приходилось относиться к Дику, как к бешеной собаке, не более того.
– Где Нэнси, Дик? Где твоя жена? Где девочки? – спросил Луис, надеясь, что это сработает для него, как пощечина.
– Нэнси... Нэнси мертва. Я убил ее, Луис. Она не понимала, каково это. Она сопротивлялась. Она не видела, каким... чистым сейчас все стало. Поэтому я взял топор и прикончил эту суку.
– Луис... – произнесла Мейси.
Но Луис даже на секунду не рискнул отвести взгляд с Дика. Он не был бойцом. Не был агрессивным. Но в глубине души он был таким же мужчиной, как и любой другой, и если потребуется, будет драться, чтобы защитить то, что принадлежит ему. Он не пожертвует Мейси Дику Старлингу. Он не может и не даст этому случиться.
– Прочь с дороги, Луис.
– Ты не сможешь сделать это, Дик. Ты знаешь, что не сможешь. – Он покачал головой. – Брось, Дик. Подумай, постарайся подумать...
– Не хочу я думать! Терпеть не могу думать!
– Пожалуйста, Дик, постарайся. Что-то происходит в этом городе. Какая-то болезнь поразила людей, и тебя тоже. Она заставляет тебя делать плохие вещи.
– Да, ты прав, Луис, – сказал он, – и я никогда еще не чувствовал себя таким живым.
Довольно разговоров, они оба знали это.
Луису проще было бы убедить гладильную доску, что она дверной доводчик, чем заставить Дика Старлинга передумать. Луис собрался с духом, и Дик бросился в атаку. Он снова издал хриплый гортанный звук и что было силы взмахнул топором. Луис пригнулся, и топор со звоном ударил по холодильнику, оставив вмятину и шестидюймовое отверстие. Мейси и Луис кричали, Дик рычал, размахивая топором. Один раз лезвие прошло всего в паре дюймов от его груди. При следующем взмахе Дик пошатнулся, и Луис бросился на него, схватился за ручку топора обеими руками и принялся вырывать, что было сил. В обычных обстоятельствах схватка закончилась бы вничью. Луис был выше Дика, но по весу Дик превосходил его на тридцать фунтов.
Но в данной ситуации не было ничего обычного. Дик Стрлинг был зверем, исполненным звериной ярости.
Собравшись с силами, Луис пытался вывести Дика из равновесия, но Дик не уступал. Не сумев высвободить топор от хватки Луиса, он принялся отбиваться ногами с поистине маниакальным рвением. Говорят же, что сумасшедшие люди бывают очень сильными. Луис не отпускал топор, и Дик продолжал размахивать им, швыряя Луиса на поверхность стола. Дик совершенно обезумел. Глаза у него были выпученными и блестящими, на губах пузырилась слюна, смрад крови и сырого мяса волнами исходил от него.
– Я убью тебя, Луис! – рычал он. – Я убью тебя, убью, убью...
Луис продолжал держаться за топор. Он нанес Дику несколько крепких пинков по ногам, но это лишь сильнее разъярило его. Он снова и снова приподнимал его и швырял спиной на стол, и Луис понимал, что ему ни за что не выиграть эту битву. Дик вымотает его, убьет, а потом... потом...
И в этот момент Мейси подошла к Дику сзади и ударила его пустой винной бутылкой. Удар был тяжелым. Раздался глухой стук, и Дик замер. Вид у него был совершенно озадаченный. Затем Мейси размахнулась и обрушила бутылку ему на голову с такой силой, что та разлетелась дождем зеленых осколков.
Дик тут же сложился пополам.
Ошеломленный и дезориентированный, стонущий и плюющийся, он пытался поползти по полу за Мейси. Луис спрыгнул со стола и со всей силы ударил его ногой по голове. Дик потерял сознание.
– Спасибо, малышка, – произнес Луис, пытаясь отдышаться.
– Он же не умер, верно? – спросила она.
Дик застонал. Нет, он был живее всех живых.
– Лучше нам что-нибудь с ним сделать, – сказала она.
Луис улыбнулся. Крошка Мейси не была трусливой тихоней, когда ее выводили из себя. Другие девочки-подростки убежали бы с криками, но только не она. С такой не страшно было оказаться посреди подобного кошмара.
Луис нагнулся и схватил Дика за лодыжки.
– Открой дверь, – сказал он.
Мейси открыла заднюю дверь, и Луис, кряхтя и отдуваясь, выволок Дика из кухни. Это было далеко не легко. Возможно, по телевизору казалось иначе, но в реальности волочь по полу взрослого человека было занятием не из простых. Дик был очень тяжелым.
Луис вытащил его на лестницу и дал скатиться вниз. Он слышал стук его головы об ступеньки, но не испытывал по этому поводу ни малейшего сожаления. С помощью Мейси он проволок его по траве к гаражу. Затащить его в дверь было нелегко, но они сделали это.
– Потом он будет благодарить нас за это, – задыхаясь, сказал Луис.
Он взял скотч и крепко связал им Дику руки за спиной. Он использовал такое количество скотча, что его не разорвал бы ни один сумасшедший. Затем он взял кусок цепи, один конец продел между связанных запястий Дика, а другой обвязал вокруг опорной балки, которая шла от пола до самых стропил. Затем закрепил цепь с помощью замка.
Мейси посмотрела на Дика.
– Ты слышал, что он сказал, Луис. Про свою жену. И Нэнси.
– Слышал.
Луис надеялся, что это неправда, но догадывался, что все Дик не солгал.
Нэнси, ради бога.
Она была самым приятным человеком, которого только можно было встретить. Когда они с Мишель переехали в этот район, она первой навестила их. Принесла плетеную корзинку с бутылкой вина и буханкой хлеба. Таким она была человеком.
Выйдя на улицу, Луис попытался дозвониться до Мишель. Тщетно.
– Может, она все еще на работе.
Луис пожал плечами.
– Она должна была быть дома час назад, даже если задержалась бы.
Но он все равно набрал номер Фермерского бюро. Это не помешает. Трубку взяли после четвертого звонка, и Луис немного повеселел.
– Алло? Кэрол? Кэрол, это ты?
Кэрол была начальницей Мишель.
– Кто это?
– Луис. Луис Ширз.
– Чего тебе надо?
Веселость тут же улетучилась. Он услышал это в голосе Кэрол: безумие. Оно еще не полностью захватило ее, но было близко к тому. Она балансировала на краю бездны.
– Мишель еще там?
– Нет, ее здесь нет. Только я.
– Кэрол, когда она ушла?
– Кого это волнует? Вообще, зачем она тебе? – На другом конце трубки раздался чмокающий звук, будто Кэрол облизнула губы. – Здесь только я, Луис. Почему бы тебе не приехать? Я буду тебя ждать.
Луис отключился.
– Идем, Мейси, давай выбираться отсюда.
Они побежали к машине, но у Луиса уже появилось чувство, что он опоздал...
34
– Я не хочу больше сходить с ума, – сказала Мейси, когда они отъезжали от дома. – Не хочу больше так себя чувствовать.
Луис облизнул губы, гадая, должен ли он спрашивать то, что хотел.
– Тебе было... очень плохо?
Мейси просто смотрела перед собой, но, казалось, что взгляд ее был направлен скорее вглубь себя, чем наружу. Она слегка кивнула головой.
– Это было ужасно. Раньше все казалось каким-то размытым, но сейчас я помню больше. То есть, я понимала, что делаю, помню это хорошо, но не могла понять, зачем это делаю.
– А теперь можешь?
Она кивнула.
– Да. Мне никогда не нравилась Челси... та девочка, на которую я напала... Не нравилась ни тогда, ни сейчас. Она просто чопорная, высокомерная сука. Знаю, я не должна так говорить, но она всегда была такой. Относилась ко мне как к дерьму. Всегда. Я никогда не делала ей ничего плохого, никогда не грубила ей... ничего такого. Но она ненавидела меня, всегда точила на меня зуб. Просто она такой человек, понимаешь? О, посмотрите на меня, посмотрите, какая я замечательная. Я популярная и особенная, и это дает мне право задирать нос и быть заносчивой, наглой сукой. Так что, да, думаю, я ненавидела ее. Как и большинство ребят, по-моему, кроме тех идиоток из их компашки и парней, которые пускали по ней слюни.
– Думаешь, твое отношение к ней как-то повлияло на все это?
Мейси обхватила себя руками.
– Да, думаю, так и есть. Какая-то часть меня всегда ненавидела ее, понимаешь?
Луис кивнул.
– Понимаю, поверь мне. Такие ребята, как Челси были всегда, Мейси. Всегда обращались с другими детьми, как с дерьмом. В моей школе тоже было полно таких. Большинству из них требуется крепкий пинок под зад или хорошая пощечина, но они всегда остаются безнаказанными. Социальная элита. У большинства из них есть деньги, и они считают себя лучше других. Эта ерунда начинается дома, и если родители не пресекают ее на корню, постепенно все становится только хуже, а потом из ребенка вырастает монстр.
Нет, у Луиса не было своих детей, но у многих его друзей были, и он видел все воочию. Избалованные, капризные, заносчивые паршивцы, которые в подростковом возрасте становятся просто невыносимыми. Родители обычно портят детей из-за любви, но это какая-то неправильная любовь. Они оказывали им медвежью услугу, позволяя думать, что они лучше других и что весь мир вращается только вокруг них. Луис не знал Челси Пэрис – и слава богу – но он знал много других похожих детей. Детей, настолько зацикленных на себе и на своей эфемерной подростковой иерархии, настолько избалованных, властных и капризных, что оказавшись после школы в реальном мире, они бывают совершенно к нему не готовы.
Ты была в школе самой популярной личностью, да? Королевой выпускного бала? Чирлидершей? Звездой школьной команды? Ты знала всех нужных людей и вращалась в правильных кругах?
И что с того?
Как только ты покидаешь стены школы, это становится никому не интересно. Мир существует не для удовлетворения твоего эго и не для поклонения тебе. В нем твои школьные связи не работают. Все это высокомерное, эгоистичное, нахальное поведение ударит по тебе бумерангом.
Покажите мне чванливую маленькую принцессу, – подумал Луис, – я покажу вам девушку, которую ждут серьезные неприятности и горькое разочарование.
– Да, такая вот эта Челси, – сказала Мейси. – Адский монстр. Она, Шэннон Киттери и все остальные.
– Киттери? Ее маму, должно быть, зовут Розмари Киттери. Я учился с ней в школе. Она потом вышла замуж за Рона Киттери. Тогда она была еще Розмари Саммерс. Приятная внешность, но характер, как у гремучей змеи. Чирлидерша, королева выпускного бала, и все такое. Миниатюрная блондинка с огромными... короче, очень нравилась парням. Рон Киттери был школьным хулиганом. Полный оторва. Розмари даже не подозревала о его существовании. После школы она оказалась в реальном мире. Родители Рона были при деньгах, а отец Розмари – дедушка Шэннон – обанкротился. Он был президентом Первого Федерального банка, но они жили не по средствам, и он начал присваивать банковские средства. Конечно же погорел на этом. Дело замяли, но городок маленький, поэтому все все знали. И что оставалось делать маленькой королеве школьного бала? Она стала гоняться за Роном, пока тот, наконец, не женился на ней. Вижу, теперь она получила полную собственную копию в лице Шэннон.
Мейси позволила себе рассмеяться.
– Миниатюрная блондинка с большими сиськами и характером гремучей змеи? Да, это – Шэннон Великолепная.
Они похихикали, и Луис в очередной раз был удивлен тем, как часто родителям удается воспроизвести свои хорошие и плохие черты в своих детях. Становилось даже немного страшно, если вдуматься.
Помолчав, Мейси сказала:
– В этом все и дело, Луис. В этом все и дело. Сейчас я знаю. Я многие годы ненавидела Челси. И что-то внутри меня решило, что все, хватит. Это нарастало, и я не могла его остановить. У всех нас бывают безумные мысли, но мы же не действуем в соответствии с ними, верно?
Луис кивнул.
– Поэтому ты думаешь, что это... так сказать, безумие... просто пробудило нечто внутри тебя? Сняло запреты? Освободило внутреннего зверя?
– Да! – воскликнула Мейси, резко выпрямившись, чем напугала Луиса. – Именно так! Возможно, я всегда хотела врезать ей по лицу, или вроде того, но не делала этого. Держала эти мысли в глубине своей головы, где им и место. Но это... чем бы оно не было... извлекло их на поверхность. И вместо того, чтобы сказать себе, нет, ты не можешь сделать это, я решила, а почему бы и нет? Почему бы не дать этой маленькой сучке то, на что она напрашивалась?
В ее словах был смысл. Эта штука освобождала всю тьму, все черные мысли жителей Гринлона. Запреты сняты, социальные ограничения размыты, мораль и этика превратились в пепел... не осталось ничего, что могло бы помешать твоим темнейшим, самым сокровенным и опасным мечтам. А когда ты отбрасываешь такие вещи, как цивилизованность и мораль... что остается? Лишь темная, злокачественная сторона человека-зверя. Варварство, кровожадность и дикость, унаследованные нами. Мы – звери... охотящиеся, убивающие и насилующие, уничтожающие все и вся, что встает у нас на пути.