Текст книги "Космаец"

Автор книги: Тихомир Ачимович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)

– Ха-ха-ха… тебя еще не женили? – закричала старуха, увидев Штефека, и ускорила шаг. – Какие они дураки, что не женили тебя… Ха-ха-ха… Знаю, знаю, ты хочешь Гитлера взять в невесты… Да ты Гитлер, я тебя давно знаю…

Старуха метнулась к плетню, вытащила кол и бросилась к Владе. Он не двигался. Даже страха не чувствовал. Стоял истуканом, вытаращив глаза, смотрел на безумную старуху, а из глаз у него катились слезы. Когда старуха подбежала ближе, он узнал в ней соседку Стано́йку. Когда-то у нее было четыре сына. Двое еще до войны отправились в Америку на поиски счастья, и с тех пор о них ничего не было известно, третий погиб в партизанах, и только самый младший, парнишка лет пятнадцати, жил с матерью. Станойка не добежала до Влады нескольких шагов, споткнулась и растянулась на дороге.

– Зачем ты убил мое золотое яблоко? – начала причитать Станойка, как причитают по мертвым на кладбище. – Ой сынок, ой кормилец мой, пусть бог так сделает, чтобы всюду, где прошли швабы, вырос терновник, пусть их жены терновник растят, пусть терновником их глаза зарастут, пусть их матери камни рождают, на пасху пусть их змеи жалят…

Крики и проклятия убитой горем женщины неслись над селом.

Влада не выдержал. Он подошел к старушке, взял ее за руку и хотел поднять.

– Вставай, тетя Станойка, вставай, пойдем домой, – и, глотая слезы, спросил: – Скажи, где мои отец и мать? Что с ними?

Станойка устремила на него налитые кровью глаза.

– Ах-ах-ха… А у тебя разве были отец и мать? У тебя никого нет. Вот ты кто, – она протянула руку туда, где над станцией еще поднимались клубы дыма. – Это ты сделал. Я все знаю. Я все сама видела. Я видела, как ты бежал и стрелял… Ты поджег поезд. Б-у-ум… – Она подняла в воздух руки и закричала: – Стреляй, стреляй, ха-ха-ха.

Штефек вздрогнул. Его обуял страх. Нестерпимо было видеть безумную Станойку, с растрепанными волосами, рассыпавшимися по плечам, невыносим был ее взгляд, полный кровавого ужаса. Штефек еще долго стоял перед домом, не зная, что делать и куда идти. Начало смеркаться. Землю придавила тоска.

В горах раздавались залпы, словно манили к себе, им отвечали вопли Станойки. Холодный ветерок забрался Штефеку под рубаху. Он зашагал по убаюканным одиночеством улицам села. И опять перед ним появилась безумная Станойка. Она бежала с факелом и поджигала соломенные кровли домов. Заколыхались языка огня, горизонт оделся в кровавый багрянец, словно среди ночи всходило солнце.

Дома быстро рушились, все село вспыхнуло, как один большой факел, а Штефек не оглядывался назад, он спешил по петляющей тропинке вверх, в горы, будто хотел убежать из одного огня в другой. Где-то над его головой посвистывали гроздья трассирующих пуль, шипели осколки, а в пропастях рыкали взрывы гранат. И теперь он не знал, было ли все это на самом деле, или он только видел тяжелый короткий сон. Все перепуталось в памяти. Он не мог отделить настоящее от прошлого. Чувствовал, что кто-то трясет его за плечо, но боялся открыть глаза.

– Штефек… Штефек… да буди ты его, парень, колонна выступает…

– Дядя Влада, дяденька, вставай, – позвал его Остойич.

Штефек проснулся, встал, торопливо забросил легкий пулемет за плечо и быстро затерялся в колонне, где вместе с боевыми частями двигался и госпиталь: тяжелораненые на носилках, с забинтованными марлей головами, руками, ногами, согнувшиеся люди на тощих клячах и на маленьких боснийских лошаденках с печальными гноящимися глазами. Вместе с санчастью шел и обоз. На вьюках бренчали пустые закопченные котлы, ящики с патронами, запасные пулеметы, прикрытые пятнистыми плащ-палатками, горные пушки, притороченные к седлам длинные противотанковые ружья и английские «джон були»[34]34
  «Джон Буль» – английское противотанковое ружье.


[Закрыть] без снарядов. Боевые части спешили, вырывались куда-то вперед и продвигались, твердо веря, что это последние усилия и страдания, поднимались на плоскогорье, не зная, что ждет их там, по ту сторону густого соснового леса, который чернел, как ворон в ночи, посеребренной лунным светом.

XIV

– Добровольцы, три шага вперед! – крикнул Божич во весь голос. Он стоял перед ротой, широко расставив ноги. Его воспаленные глаза угадывали в пелене тумана знакомые фигуры: Космаец с автоматом наготове, Штефек с легким пулеметом на груди, Катица, обвешанная гранатами, Звонара, держащий палец на курке карабина. Милович… Строй колебался, из него один за другим выходили бойцы, они бросали настороженные взгляды на противоположный берег Дрины, скрытый утренним туманом.

– Я тоже, я добровольно, – послышался детский голос с левого фланга, и из строя выбежал, прихрамывая, Младен Остойич. В куртке без рукавов, с широким ремнем, на котором болтался тесак, мальчик вызвал смех.

– Ну куда ты пойдешь в таком виде, ты нас осрамишь перед сербскими четниками, – закричал Звонара.

Младен надул тонкие губы, хмуро взглянул на Звонару и молча показал ему язык.

– Ого, какой он у тебя длинный, наверное, и до задницы достать может, – нашелся Звонара.

Партизаны такой народ, дай им только возможность посмеяться – они не станут задумываться, что их ждет через полчаса. Даже комиссар не удержался от смеха.

– Тише вы, чтоб вас черти съели. Ишь, разоржались, небось и на том берегу четникам слышно, – едва удерживаясь от смеха, прикрикнул на бойцов командир роты.

– Как бы не так, услышат, Дрина вон как шумит, – ответил ему Космаец. – Слышишь, как воет, будто голодный зверь.

Все посмотрели на Дрину так внимательно и настороженно, словно раньше не слышали и не замечали ее. Сквозь ветви видны были беспокойные волны, они бешено неслись по камням, пенились и завывали голодными волчьими голосами. Вот она, Дрина, в которой нашли вечное успокоение тысячи сербов и боснийцев, турок и австрийцев, Дрина, о бешенстве которой сложены бесчисленные легенды и сказки.

Бойцы спустились к воде, несколько минут молча смотрели. Уже светало, из темноты выступали контуры берега, поросшего густым лесом. И все мертво, никаких признаков жизни, только река клокочет, скачет по каменистым порогам, злобно воет, извивается как змея, бьется о берега, подмывает и увлекает за собой камни. Все свои сто пятьдесят километров Дрина пробивается сквозь скалы и только иногда вырывается на равнину, которая занимает не более сотни метров. Здесь река словно собирает силы, отдыхает, потом снова кружится в водоворотах и продолжает свой путь по камням, меж скал, стиснутая огромными глыбами, закованная в каменные кандалы, рычит, словно требует свободы. Кое-где над рекой краснеют кровли крестьянских домов, окруженных садами и густыми рощами. Иногда села тянутся цепью на несколько километров, не поймешь, где кончается одно и начинается другое. У кривых тропинок лепятся корчмы, где в хорошие времена пили вино мелкие торговцы, лавки с закрытыми витринами, запертые на засовы кузницы.

Сейчас от всего этого веет тоской и запустением. Не слышно ни лая собак, ни заливистого петушиного пения, которое так звонко и тепло раздается в лесу. Все тихо, мирно, все уснуло. По приказу командира четников петухам свернули головы, собак перестреляли, а люди… О них никто не заботился, они ушли подальше от Дрины, где всю войну шли кровавые бои.

– Товарищи, – командир роты собрал вокруг себя добровольцев, они присели в кустах у реки. – Мы не знаем, что ждет нас на том берегу. Мы должны туда перебраться первыми как разведчики, занять плацдарм, обеспечить высадку батальона и бригады… Надеюсь, что мы выполним приказ командования, только будьте осторожны, не попадитесь четникам в лапы… Поторопитесь, уже светает, мы должны переправиться, пока над рекой туман. Когда выйдет солнце, туман разойдется… Четники наверняка ожидают нас.

– Сербы, когда ждут гостей, обязательно жарят поросенка на вертеле, – пошутил Космаец.

– И ракию гонят, – добавил Стева.

– Хватит трепаться, – оборвал их Божич, – вы здесь не на базаре… Быстрей собирайтесь. Возьмите только оружие и патроны. Гранат побольше. Штефек, не забудь ножницы, вдруг там попадется проволока.

Пока добровольцы готовились к переправе через реку, вся рота помогала им: комиссар и несколько партизан отдирали доски от старой развалившейся мельницы и делали плоты, некоторые бойцы связывали циновки, тащили к берегу хворост, доски, даже двери с мельницы, плетни. Но стоило опустить все это на воду, как река тут же проглатывала добычу. Ристич понимал, что переправиться без лодок невозможно, но где их теперь найдешь, когда сам черт где-то спрятался, и только они, величайшие в свете неудачники, должны прорваться туда, куда надумали. Время торопит их.

– Товарищи, да ведь жили же здесь когда-то люди, должна где-нибудь найтись лодка хоть для разведчиков, – обратился комиссар к бойцам, – а мы уж за ними. Должны быть лодки на берегу Дрины.

– Нет нигде, товарищ комиссар, я под каждый куст заглядывал, – ответил Мрконич и развел руками.

– Нет, не может этого быть, что-нибудь да должно найтись! – взволнованно воскликнул Ристич, – идите, ищите.

И опять, разделившись на две группы, партизаны рассыпались по берегу реки.

– Ратко, ты осмотри этот заливчик, а я поднимусь вверх, – распорядился Мрконич, – если найдешь что-нибудь, жди меня здесь.

Обшаривая кусты, Ратко часто оглядывался, испуганный одиночеством и беснованием воды. Шаг за шагом он отходил от берега, чтобы дождаться Мрконича в условленном месте. Но Мрконич не возвращался. Отойдя от берега, он сел на пень, вытащил кусок хлеба и сала, припасенные ночью в деревне, и с аппетитом принялся завтракать. Он решил, что за это время разведчики переправятся на другой берег, перебросят канат и тогда и ему нетрудно будет переплыть. Правда, его удивляла тишина. Не может быть, чтобы в Сербии не было четников и они не обороняли Дрину. Аккуратно вытерев рот ладонью, Мрконич уже хотел возвращаться, но в этот момент на узкой тропинке показалась незнакомая фигура. Он вскинул винтовку и спрятался за дерево. Фигура быстро приближалась к нему, и теперь он хорошо рассмотрел мальчишку с козой на веревке.

– Что ты здесь делаешь, сопляк? – крикнул Мрконич, выходя из укрытия.

Мальчишка остановился, взглянул на бойца, но, заметив звезду на фуражке, дерзко ответил:

– А ты что – слепой? Гоню козу, траву пощипать. – Он облизал пухлые губы, улыбнулся и добавил: – Я знаю, ты ищешь лодку, чтобы переправиться в Сербию… Партизаны здесь часто переправляются. Мой дядя Лука их перевозит. Если тебе нужна лодка, я знаю, где она спрятана, только до темноты на тот берег нельзя…

– Марш отсюда, босяк, вместе со своей лодкой и со своим дядькой, пока я тебя не пришиб, – цыкнул на него Мрконич.

Мальчишка испуганно вздрогнул, выпустил козу и бросился за ней.

– Назад, назад, сволочь! – крикнул Мрконич и, испугавшись своего голоса, поспешил за мальчишкой.

Он пробежал всего несколько шагов и опять увидел паренька, который стоял рядом с Ратко и что-то рассказывал ему.

– Ратко, ты слышал, этот сопляк говорит, что где-то здесь спрятана лодка, – не глядя на пастушка, сказал Мрконич. – Я не знаю, можно ли этому верить. – Он повернулся к пастушку и пригрозил:

– Смотри, если наврал, голову тебе сверну… Ну, что губы надул, обиделся, что ли?.. Я тебе не сразу поверил, потому что здесь много всяких негодяев – четников, усташей…

– Я ненавижу четников, – глядя исподлобья, ответил мальчишка. – Мама говорит, что все они разбойники. А вас я сразу узнал. Вы партизаны, у вас красные звезды.

Лодку нашли быстро. Она лежала в узкой расщелине между скалами, заваленная ветками и наполненная водой. Мрконич поспешил отрапортовать комиссару:

– Товарищ комиссар, я нашел лодку, но мы не можем ее вытащить, дайте нескольких человек на помощь.

– Лодку? Ну, что я говорил? – Ристич обрадовался так, словно был уже на противоположном берегу, и сам побежал за Мрконичем.

– Ну, теперь мы спасены…

Солнце окрасило восток жарким румянцем, словно пролило чашу крови. Вспыхнул лес, убранный багряной листвой, он раньше времени пожелтел от жары. Стали ясно видны очертания долины, где должна была высадиться разведка. Даже в бинокль не видно колючей проволоки, не видно черных пастей окопов, сторожевых вышек, патрулей. Скорее лодку на воду. В нее могут сесть только четыре человека, а остальные поплывут за ними на плотах. Нет, не на плотах. Вниз с кручи спускается командир батальона, а за ним бойцы первой роты везут на колесах большую лодку. В ней может уместиться весь взвод Космайца. Ее нашли у крестьян в двух километрах от реки. Бойцы тащат квашни, корыта, двери сараев и амбаров, целые стены домов, доски – все, что можно использовать для переправы. Прибежали крестьяне с веревками, цепями, топорами. На берегу закипела жизнь.

– Да, конечно, там есть четники, – размахивая руками, рассказывал командиру старый крестьянин в бараньей шапке и рубахе, перетянутой красным тканым поясом. – Вот там, вверху, на пригорке, посмотрите, там, где лес вырублен, там есть пушки, вот, когда напьются – палят… Берегитесь, когда перейдете реку, – тут сразу проволока и мины. Вы сегодня удачно попали. Четники вчера кутили. За короля пили. Верно, и сегодня еще отсыпаются с похмелья.

– Ты так думаешь?

– Вот те крест, точно. Возьмете их горяченькими. Вы только поскорей. И вот что еще, натяните поперек реки канаты, тогда люди смогут за них держаться. Весной тут партизаны переправлялись, они так делали… Только вы поторопитесь, пока эти сволочи спят.

Все готово: веревки и канаты привязаны за деревья и свернуты в лодках, пулеметы на местах, винтовки заряжены. Бойцы, которые должны прикрывать переправу, держат пальцы на спусковых крючках, глаза на прицеле. По узкой тропинке крестьяне и партизаны принесли лодки, чтобы спустить их в беснующуюся воду. Но как раз в тот момент, когда первая волна ударила о борт лодки, комиссар Ристич, который стоял на берегу как старший наблюдатель, вдруг закричал:

– Стойте! Стойте! Назад, отступайте в кусты, черт вас побери!

– Вперед! – гаркнул Божич, и разведчики мигом оказались в лодках, гребцы схватились за весла…

– Назад! – еще громче крикнул Ристич. – Лодки в кусты!

– Что орешь? – испуганно спросил Иво и вдруг увидел длинную, как ящерица, патрульную лодку, которая колыхалась на волнах Дрины.

Лодка приближалась. В ней сидели солдаты в черных мундирах, с пулеметными лентами на груди, в высоких черных шапках. Играла гармошка, кто-то пел сиплым пьяным голосом.

– Они каждый раз подплывают к этому месту, – прошептал один из крестьян на ухо Космайцу, – и начинают палить по нашей деревне. Ты небось видел, у нас вся черепица разбита.

– Потерпи немного, товарищ, больше не будут, – пообещал ему партизан и обернулся к Божичу: – Товарищ командир, я думаю, не грех бы дать по этой лодке пулеметную очередь. Клянусь, сразу пойдет на дно.

– Оставь ты эти глупости, – охладил его пыл Божич, – если мы это сделаем, нам самим несдобровать.

– Смотрите, сейчас будут стрелять, – крикнул крестьянин и уткнулся носом в землю.

Офицер четников с черной бородой и длинными волосами, осматривая левый берег реки, поднял вверх руку и крикнул:

– Братья сербы, за короля и дядьку Дра́же[35]35
  Дра́же Михайлович – главарь четников.


[Закрыть], по коммунистической Боснии – пли! – С патрульной лодки зарокотал пулемет. Светящиеся полосы пролетели над партизанами и рассыпались в горах.

– Будь проклят их род и племя, – прошептал крестьянин, лежавший рядом с Космайцем, – опять кого-нибудь убили в деревне. Господи боже, и так каждый день.

Когда лодка скрылась за мысом, партизаны без команды бросились к берегу. Спокойно спустили лодки на воду и двинулись вперед. Все смешалось: тяжелые удары весел, скрип уключин, журчание воды, которая пробиралась в рассохшиеся лодки, рев реки, холодные брызги, прелесть солнечных лучей.

Катица и Милович гребут. Штефек застыл у прицела, Божич во все глаза следит, как бы не налететь на камень. Космаец тянет и разматывает канат, который каждую минуту грозит выбросить его из глубокого деревянного корыта. Он не видит берега, но спиной чувствует, что берег близко.

Теперь засуетились бойцы, которые остались на берегу. Из кустов они вытаскивают доски и плоты, спускают их на воду и нетерпеливо ждут… Ристич первый входит в воду и плывет с закинутым на спину автоматом, за ним устремляются бойцы. Их подхватывают волны и тянут в сторону. Космаец хотел что-то им крикнуть, но в этот момент посреди реки взметнулся вверх столб воды и рявкнул взрыв. Река завыла, как раненый тигр, еще сильнее забурлила, заволновалась, запенилась вода. За первым взрывом прогремел второй, третий… Могучие волны выбросили лодку на берег. Партизаны почувствовали под ногами землю и бросились вперед. С голого холма забормотали пушки.

– Вперед, товарищи, – крикнул взводный и наугад бросился через лесок. Над его головой затрещали разрывные пули. Это был момент, когда даже самого храброго бойца пробирает дрожь. Но Космаец больше не думал о возвращении туда, откуда пришел. Под его ногами горела родная земля Сербии. Он вдыхал ее воздух, видел ее затуманенные горы, дома с красными кровлями, высокие белые трубы.

Продираясь сквозь чащу ветвей, перебегая от укрытия к укрытию, он выбежал на опушку. От взрывов снарядов заколебался воздух. Один снаряд взорвался метрах в тридцати за спиной Космайца. Он растянулся на земле и скрылся в дыму. А когда открыл глаза, в нескольких шагах от себя увидел проволочную изгородь, увешанную пустыми консервными банками. Слева и справа скрежетали ножницы, проволока падала в траву. Бойцы тянули ее окровавленными руками, вырывали колья, ползли вперед, а над их головами жужжали пули, поднимались облачка пыли. Космаец пополз вперед и почувствовал под руками что-то мягкое, похожее на печенку; в нос ударил тяжелый кровавый смрад – перед ним лежали трупы. Сквозь истлевшую плоть проглядывали белые кости, оскаленные челюсти, глубокие черные глазницы, проросшие травой. Невдалеке виднелись длинные стволы разбитых орудий, перевернутые телеги, разбросанные ящики, немецкие шлемы и партизанские шайкачи, сломанные винтовки и заржавевшие пулеметы, пустые диски и обоймы. Космайцу некогда было думать, что теперь будет, смогут ли они пробиться и не ожидает ли их такая же трагедия, как тех, кто остались, вечно лежать здесь, на горе.

– Космаец, вперед! – хлестнул его голос командира роты. Он сжал автомат и бросился к опушке. Где-то впереди слышались крики, ругательства. Около пятидесяти фигур в черных крестьянских гунях шли в атаку. Они были обмотаны пулеметными лентами, косматые бороды и длинные волосы до плеч делали их похожими на дикарей.

Горстка партизан залегла в старых осыпавшихся окопах, которые, вероятно, выкопала еще старая армия. Готовились к обороне.

– Не стрелять без моего приказа, – закричал Божич. Длинная очередь из пулемета, выпущенная четником, сбила с дерева ветку, она упала перед Божичем. Четники шли очертя голову, поливая землю свинцом. Космаец вспомнил о трупах, что остались позади: наверное, пропустили за проволочные заграждения, а потом смяли. Уже прошло больше получаса, как они высадились на берегу. Продвинулись на триста шагов, а подкрепления все еще нет. Чего они копаются там, на реке? Разве не понимают, что разведке дальше не пройти?

Космаец не видел, как батальон карабкался вверх по склону. Мокрые до нитки бойцы пробирались через лесок и молча занимали окопы, а пули повизгивали над головой, отскакивали от камней, и их светящиеся следы повисали над Дриной, где еще продолжалась переправа.

Бормотание взбешенной реки, стрельба, крики людей и ржание лошадей – все смешалось. Люди форсировали реку и сейчас же окунались в пекло боя. Не ожидая команды, они бросались в шумный водоворот, втягивали в него друг друга.

Павлович схватился за гриву коня, отпустил поводья и закачался на волнах. Немного впереди он увидел повара Васу. Захваченный общим порывом, повар продвигался вперед, сидя в глубоком котле. Одной рукой он держался за веревку, привязанную к мулу, а другой греб черпаком. Котел колыхался на волнах, отталкивался от мула, рвался куда-то в сторону, но, во всяком случае, приближался к цели. Берег был уже недалеко, когда перед поваром вырос столб воды. Мул испуганно рванулся. Котел потерял равновесие и перевернулся. Повар исчез под водой. Испуганное животное повернуло назад, но его подхватил водоворот, швырнул на какого-то бойца и потянул их к быстрине у камней. Блеснули на солнце подковы, все исчезло и успокоилось.

– Эх, братец, кто переплыл Дрину, тот и в Дунае не потонет, – вздохнул Павлович, когда ощутил под ногами твердый камень, – да и вообще никогда не потонет…

Посреди реки взорвался снаряд, и командир увидел, как лопнул канат, протянутый от берега до берега. На канате, словно нанизанные, висели бойцы. Две длинные черные линии потянулись вниз по течению и устремились к берегу, только в середине темнели мертвые тела, их быстро поглотила река.

Разъяренная Дрина осталась позади. Нет, никогда больше не будут партизаны с таким трудом форсировать ее, никогда больше не будут люди так отчаянно гибнуть в ее мутных волнах, умирать на ее берегах.

Ведя коня за узду, чувствуя, как заплетаются мокрые ноги, командир двинулся в ту сторону, откуда доносилось уханье гранат и бешеные крики людей. Мимо командира пробежала Здравкица с санитарной сумкой. Из кобуры пистолета текла вода, длинная черная мокрая коса обвилась вокруг шеи. За девушкой спешил паренек, в куртке без рукавов, с длинным тесаком на ремне, тесак мешал ему двигаться. Все рвутся вперед, и никто не возвращается. Все сильнее стрельба. Ухают глухие залпы, горы вздрагивают и отвечают воем, как голодные волки.