Текст книги "Космаец"

Автор книги: Тихомир Ачимович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 24 страниц)

XI

Сто бойцов, опаленных летним горным солнцем, сто бойцов – и никого больше. А сколько врагов идет на них? Рота, батальон, полк? Никто не знает. Только всем уже известно, что Вышеград пал, и поэтому предполагают, что здесь весь Вышеградский гарнизон. Ему приходится отступать через горы Боснии, без артиллерии, без автомобилей – все это уже в руках Первой пролетерской. Немцы все сделают, чтобы пробиться, а партизаны – чтобы удержаться, хотя бы это и стоило им жизни. Отступать нельзя – таков приказ.

Три часа пополудни. Солнце раскалило землю и камни. Нагретый воздух не шелохнется. Все замерло, окаменело. Пропахшие дымом и порохом, потные и усталые, бойцы отбивали шестую атаку.

Иво Божич, и без того больной, похудел еще больше, глаза у него совсем ввалились. Он долго пил воду из фляги, которую принесла ему Здравкица.

– Много раненых? – спросил он, возвращая флягу.

– Четверо… Пе́ка Ма́рич умер, от потери крови умер.

Божич взглянул в долину, там немцы и усташи готовились к новой атаке.

– Нехорошо, ей-богу, нехорошо, – прошептал он, заряжая автоматный диск. – Последние двадцать четыре патрона, а что потом делать, а, Здравкица?

– У каждого бойца столько же, до темноты продержимся, – вяло ответила девушка. – Батальон большой, не отступим же мы. Да и нельзя отступать, у нас много раненых. Мы ведь еще не отправили в санчасть бригады тех, кто был ранен позавчера.

Божич помолчал, внимательно наблюдая за леском, где копошились фашисты.

– Милое мое дитя, – Божич тяжело вздохнул, – а ты знаешь, что, кроме нашей роты, здесь никого нет… Да, да, не пугайся… Батальон отвел две роты, чтобы окружить немцев… Иди, голубка, к раненым и, если эти прорвутся, держись, пока хватит сил и патронов.

В скалу перед ним ударилась мина и, разорвалась. Воздух наполнился вонючим пороховым дымом. С деревьев посыпались веточки и листья. На правом фланге заговорила немецкая «Зо́рка»[25]25
  «Зо́рка» – немецкий скорострельный пулемет.


[Закрыть], ей тут же ответила партизанская «Збро́евка»[26]26
  «Збро́евка» – пулемет чешского производства, которым в большинстве были вооружены партизаны.


[Закрыть].

Молча, будто завороженный, стоял на холмике Божич и озабоченно наблюдал за тем, что делается на правом фланге. Хотел было помочь, но и в центре готовилась атака. Взгляд ротного пробежал по всей линии. Он знал, что они должны выдержать натиск врага, потому что батальона здесь уже нет. Сейчас он поспешно пробивается через лес, чтобы окружить немцев и неожиданно ударить им в тыл. Только так можно было добиться победы. Иначе всем грозила смерть. Но где же они, думал Божич, напряженно ища взглядом батальон. Теперь он заметил перед собой зеленый муравейник, враги двигались осторожно, боясь неожиданностей, подвохов, они катились, как грозная волна, вверх, в гору. Где-то за позициями партизан ложились мины. Скалы дрожали, камни с воплем и свистом крошили деревья. Кое-где дымилась подожженная осколками высохшая летняя трава. Вонючий дым стелился по земле, медленно полз в лес и скрывал из виду взвод Космайца, который уже несколько минут отбивал жестокую атаку. Солнце то и дело исчезало в облаках дыма, и в эти минуты терялось ощущение пространства, словно наступала ночь, тяжелая и испуганная. В эти мгновения никто не видел, что делается впереди. Но когда дым рассеивался, партизаны снова видели серые согнувшиеся фигуры, которые приближались к ним. Немцы стреляли только для того, чтобы стрелять, потому что взвод был хорошо укрыт.

– Есть у тебя граната? – спросил Космаец Миловича, который лежал слева от него. – Лежи и жди моей команды. Не стреляй.

– Как это не стрелять, когда вот они!

– Подпусти их ближе… Влада, держи на прицеле пулеметчика и помощника… Звонара, ты целься в этого, без шлема… Катица, ты возьми этих двоих, в черном, – распоряжался Космаец. – Без моей команды не стрелять. Мрконич и Ратко, вы держите левый фланг…

– Пусть будет так, – послышался голос Звонары, – потяни кота за хвост!

– Космаец, мне не нравится, что ты подпускаешь этих чертей слишком близко, хватит ли у нас сил отбить атаку? – спросил взводного комиссар. – Пора бы уже ударить.

– Приготовь гранаты… Ишь, как они вольно чувствуют себя…

Немцы и усташи ускорили шаг. Почти не стреляя, они бросились вперед. Вероятно, считали, что партизаны отступили. И как раз в тот момент, когда они подошли уже на тридцать метров, из-за голой скалы раздался залп, полетели гранаты. Рявкнул взрыв. Первая волна полегла, как зрелая пшеница под взмахом косы, рассыпалась по земле, но вслед за нею, будто из-под земли, поднялась новая волна. На солнце блестели стальные шлемы.

– Товарищи, надо переменить позицию, – крикнул комиссар. – Штефек, отползай назад… Береги патроны.

Вокруг стали рваться мины.

Немцы точно вырастали из травы, мчались вперед, как бешеные псы. Град пуль засыпал позиции взвода, пули звенели по камням, впивались в деревья. Ристич понимал, что здесь больше нельзя оставаться. Нужно отходить, но как и куда? Если бы хоть на минуту прекратилась эта огненная метель.

– Космаец, отходи незаметно на резервную позицию, – приказал ему комиссар, – я останусь здесь с двумя бойцами. Мы отойдем позднее. Постарайся зайти с фланга и перейти в контратаку…

– Товарищ комиссар, я останусь с вами, – прошептал Мрконич и почувствовал, как его охватывает страх. Что-то задрожало в нем. Ему показалось, что сердце оторвалось и покатилось куда-то. Он посмотрел на комиссара, взгляды их встретились.

– А мы сможем удержаться? – спросил Ристич.

– Должны как-нибудь, у меня есть еще две гранаты, – ответил Мрконич, метнув на него злобный взгляд. «Собака проклятая, не дождешься, чтобы я тебя защищал», – мелькнуло у него в голове, но в этот момент он увидел фигуры в серо-зеленой одежде, которые медленно двигались к ним.

– Приготовь гранаты, – приказал ему комиссар, – и опять их взгляды встретились.

– Помни, нас здесь только двое, я и ты.

– Не беспокойся, комиссар…

«Откуда я его знаю? – подумал опять Ристич. – Так хладнокровно воевать может только пролетер… Хорошо, когда рядом такой человек…»

Немцы приближались. Вот осталось пятьдесят, сорок, тридцать шагов…

– Гранаты! – крикнул Ристич, и его голос потонул в грохоте взрыва.

Мрконич бросил последнюю гранату и пополз к каменной осыпи. Слева ударил пулемет. Это стреляли партизаны. Вероятно, батальон пошел в контратаку. Над оврагами повисли крики, рыдания винтовок и треск автоматов. Немцы всполошились. Они не понимали, откуда в них стреляют, как отбиваться. Все вокруг пылало, как в аду. Ничего нельзя было разобрать. Замолкли минометы, слабее сделалась стрельба с немецкой стороны. Те, что шли на прорыв, теперь лежали, кто ничком, кто навзничь, перед позициями второй роты с лицами, искаженными смертной гримасой. Казалось, они смеялись. Над ними уже вились мухи. Пахло запекшейся кровью.

Ристич не мог подняться, сжимая пистолет в руке, он лежал на горячем плоском камне и смотрел в небесное марево. Мучила боль в висках. Все тело покрылось потом. Он очнулся, когда кто-то потянул его за руку. Подняв голову, он увидел Космайца. Грязный, закопченный взводный сидел на корточках рядом с ним. Тонкая красная струйка сбегала по левой щеке. Ристичу почему-то бросилась в глаза большая, как ягода крыжовника, пуговица на рукаве взводного.

– Все кончено, батальон обошел их, – прошептал Космаец и только теперь почувствовал, как у него пересохло в горле.

– Одолжи мне несколько патронов, – попросил комиссар, вкладывая пистолет в кобуру. – Я не помню, как бросил последнюю гранату… Не будь Мрконича, я пропал бы.

Они уселись на камень и закурили. Голубоватые дымки медленно поднимались над их головами. Курили молча, смотрели, как какие-то пестрые птицы прыгают по веткам и жалобно щебечут. В воздухе висел запах дыма и пороха. Внезапная тишина пугала. Но она длилась недолго. Где-то в стороне раздалась пальба, послышались крики, засвистали пули. Все закончилось быстро и так же неожиданно, как и началось. Не прошло минуты, как из лесочка появились Штефек, Милович и Катица, ведя перед собой трех пленных: одного немца и двух усташей, со связанными руками, в разорванной одежде. Пленные были нагружены трофейным оружием и патронами.

– Двоих мы уложили, эти тоже чуть от нас не удрали, – ругался Штефек. – Гады, уже отвинтили гранаты, хотели нас подорвать. Если бы не Катица, мы бы сегодня трепыхались, как цыплята.

Пленных окружили бойцы. Ощупали их карманы, вытащили сигареты. В ранцах усташей нашли продукты, там же были шелковые женские чулки, кружевные блузки, смятые комбинации, серьги, кольца, старые часы. Из одного ранца вытащили семь узелков – завернутые в платки побрякушки, в другом ранце оказались немецкие ордена и две дюжины кун[27]27
  Ку́на – оккупационные деньги в Хорватии.


[Закрыть].

– Неплохо воевал парень, – озоровато воскликнул Милович, разглядывая трофеи.

– За такие дела ему не миновать виселицы, – вяло заметил Мрконич, оказавшийся рядом. – Не время цацкаться с ними. Мне не жаль свинца заткнуть им глотки.

– Я тоже так думаю, – согласился Космаец и подмигнул Мрконичу. – Они это заслужили.

Испуганные, простоволосые, потные, жалко съежившиеся, враги не могли сопротивляться, они только волчьими глазами следили за каждым взглядом, за каждым движением партизан, жадно ловили их слова, чувствуя в каждом слове свой приговор.

– Как ты думаешь, товарищ комиссар, истратим три патрона или?.. – спросил взводный Ристича и поднял ладонь к горлу, показывая, что он готов удавить пленных.

– Нет, расстреливать не будем. Передадим в штаб, пусть там решают, – комиссар обернулся: – Мрконич, веди их с глаз моих долой. Передай заместителю командира. И это барахло пускай заберут, – он пнул ранец ногой.

– Катица, возьми хоть шелковые чулки, черт побери, – улыбаясь крикнул Штефек. – Ты таких небось никогда не носила.

– Мрконич, смотри, чтобы они у тебя не сбежали, – крикнул Стева им вслед.

Мрконич только крепче сжал винтовку и с облегчением вздохнул. Он никогда не думал, что могут быть такие встречи. Ладони у него вспотели. Все чаще чувствовал он на себе испытующий взгляд одного из пленных и читал в нем вопрос: «Ты узнал меня, мародер?»

– Вперед, вперед, – торопливо покрикивал Мрконич, подталкивая пленных винтовкой в спину, – ну, что застыли, как деревянные.

Когда они отошли подальше от партизан и скрылись в небольшом леске, один из усташей замедлил шаг и, с усмешкой глядя в лицо Мрконича, спросил:

– Что, приятель, не узнал меня?

Мрконич приставил винтовку к его груди.

– Вперед, сволочь, если не хочешь копыта вытянуть.

– Да, Анте, не думал я, что мы так встретимся, – выдержав враждебный взгляд Мрконича, продолжал пленный. – А ловко ты к ним примазался… Ну, это хорошо, когда среди врагов находятся друзья.

Мрконич почувствовал озноб.

– Замолчи, пока я не заткнул тебе глотку свинцом, – взвизгнул он. – За кого ты меня принял?

– За своего товарища, за кого же еще. Я думаю, что ты меня еще не забыл.

Усташа замедлил шаг, намеренно отставая от двух других.

– Ты, Анте, только развяжи меня, – усташа протянул ему посиневшие руки, – никто не узнает, ей-богу… Помнишь, как ты сбежал от меня? Ведь как раз из-за тебя меня и послали в Вышеград, и я там чуть было не засыпался… Меня отпусти, а этих гони дальше, скажешь, что я убежал… Антон, ради бога, мы ведь свои люди…

– Послушай, ты, падаль, – оскорбленно выкрикнул Мрконич, – что ты там лаешь, я тебя и в глаза не видал.

– Брось дурачиться, Антон, ты что, забыл ту кафа́ну[28]28
  Кафа́на – трактир, кафе.


[Закрыть], где мы пили пиво, а ты схватил мою винтовку?

– Замолчи, скотина, пока я тебе все зубы не пересчитал.

– Ну, ладно, ты всегда был сволочью… Давай, гони нас, я как-нибудь вывернусь, только не знаю, каково тебе придется. Ты ведь, наверное, не все сказал, когда явился сюда, к ним? Не рассказал небось своему комиссару, как резал партизанских детей и вешал женщин?

Мрконич бросил на него пронзительный злой взгляд. Сердце его сжалось, он стиснул кулаки, замахнулся и тяжело ударил усташу в лицо.

– Ну, что же, и за это спасибо тебе, Мрко, – промычал усташа, он даже не мог утереть кровь, которая лилась из носа и рта. – Только я ничего не забываю. И это я тебе тоже припомню.

Мрконич дрожал как в лихорадке, у него постукивали челюсти, вздрагивала каждая жилка. Перед глазами потемнело. Спины пленных показались ему огромными, как у великанов, они едва помещались среди деревьев. Он уже не сомневался, что Нене́за выдаст его. В самом деле, они вместе служили в усташах, вместе отправлялись «охотиться» на партизан, жгли их дома, расстреливали родителей, резали детей и вешали жен. Если партизаны узнают все это, ему не миновать виселицы. Жизнь показалась ему отвратительной. Мелькнула мысль сбежать вместе с Ненезой, но ее сменила другая, пришло на память, почему он бежал от усташей.

Это было прошлой весной. Мрко так отличился в борьбе против партизан, что его перевели в небольшой городок в штаб са́тнии[29]29
  Са́тния – полк (хорв.).


[Закрыть]. Сделали его чиновником и пообещали офицерский чин. Но время шло. Операциями штаб не занимался, поэтому не было ни женского барахла, ни денег, ни золотых вещей, которые можно было отнять. А деньги в городе еще нужнее, чем в отряде. Что делать? Из каждого положения можно найти выход, если человек умеет воровать. Нашел Мрко выход, да попался.

– Вот и дурак, – говорил ему тогда Ненеза, ведя Мрконича в тюрьму. – Ты что, по-другому денег достать не сумел, у офицера украл. Ты бы меня спросил, где я деньги добываю. Лучше всего это получается, когда делаешь обыск в домах коммунистов. Я в первую очередь требую показать золотые вещи, соглашаюсь и на серебро. На пасху я получил от одной пресвятой мадонны бриллианты и продал за двести тысяч кун.

– Пока меня не перевели в штаб, я тоже так делал, – нехотя ответил ему Мрко, – а сейчас меня в дело не посылают.

– Дурак, меня тоже никто не посылает, я сам иду… Понадобятся мне деньги, беру с собой еще одного парня, автомат на шею, гранаты на пояс, шлем на голову. Шлема люди боятся больше, чем винтовки. Вваливаемся в первый попавшийся дом. Всех, кого застанем, в один угол, и начинаем обыск. – Ненеза зевнул, почесал затылок и продолжал: – Только вчера нам не повезло. Чуть было в западню не попали… Идем, видим хороший дом, ну, думаем, тут найдется чем поживиться, а там, оказалось, живет немецкий офицер. Мы в двери, а он за пистолет… Бедный Крле Воделяча, ты его знал, ездовой из рабочей роты, так и остался на мостовой… В городе суматоха. Немцы, как ищейки, окружили целый квартал. Нас форма спасла, мы сделали вид, что прибежали на помощь, так и удалось замешаться среди них… Знаешь, я должен пятьдесят тысяч кун. Одолжи мне денег, я тебя отпущу, скажу, что ты сбежал… Вчера у одного нашего часового сбежало двое коммунистов. И ты бы мог удрать. Раз украсть мог, значит, и сбежать можешь. У меня в кармане ни крейцера, а мне как раз захотелось выпить кружечку пива.

– У меня в башмаках спрятано пять тысяч, давай зайдем в кафану, я бы тоже выпил.

– Не лукавь, Мрко, где есть пять, там и пятьдесят найдется.

– Клянусь тебе, больше нет. Неужели я не заплатил бы пятьдесят тысяч за свободу? Я бы и сто заплатил, если бы было. Поверь мне в долг.

– В долг я и в постель со шлюхой не лягу… Хорошо, что хоть пять тысяч есть, можно немножко закусить.

В кафане было тихо. Давно миновали мирные счастливые времена, когда здесь кипела жизнь, как в улье, когда подвыпившие крестьяне разбивали кружки, ломали стулья и стреляли в потолок – там и сейчас еще видны следы пуль. Старик хозяин дремал у окошка, дожидаясь вечера, когда нагрянут немецкие и усташские офицеры с девками, приведут певичек с голыми спинами и всю ночь будут слоняться по углам, пить и гулять.

Когда открылась дверь и на пороге показались Мрко и Ненеза, хозяин нехотя встал, недовольный тем, что перебили его сладкий сон, и в сердцах подвинул стулья.

– Чего изволит ваше величество? – ядовито спросил хозяин, когда они уселись за стол.

– Смотри, старый осел еще брыкаться может, – улыбаясь кривыми желтыми зубами, заметил Ненеза и приказал: – Давай, черт гнедой, принеси нам две кружки пива. Только поживей поворачивайся, а то как дам сапогом в толстый зад.

Мрко не спешил, пил пиво маленькими глотками, тянул время, надеясь улучить момент и обезоружить Ненезу.

– Из тюрьмы меня уже, наверное, отправят на бойню в эту проклятую Боснию, – жаловался он, хотя хорошо знал, что за кражу денег у своего офицера его ожидает военно-полевой суд. – Ну и пусть, пусть посылают. Там жизнь веселее, чем здесь. Люблю видеть результаты своей работы. Подожжешь, бывало, какую-нибудь партизанскую хибару и греешься, словно дома у печки. А повезет, поймаешь красного, сразу тебе награда – десять тысяч немецких марок. Вот это деньги! Три дня сатния кутит. Там умные люди и хозяйством обзаводятся… Ничего ты, Ненеза, не знаешь, сидишь здесь всю войну, как крыса в подвале. И не надоело тебе с бабами воевать… Ну, давай выпьем еще по одной.

Осушив третью кружку, Ненеза прислонил винтовку к пустому стулу, расстегнулся, снял пояс с патронами, вытащил сигарету, но спичек у него не оказалось.

Мрко с готовностью вытащил зажигалку, перегнулся через стол, поднес Ненезе огонька и, улучив момент, схватил винтовку.

– Оставь, нечего шутки шутить, не мальчишка ведь, – выпуская кольца дыма, сказал Ненеза и потянулся за оружием.

– Назад! Руки вверх! – гаркнул Мрко и взглянул на дверь. – Иди вперед, а если пикнешь, получишь горяченькую.

…Через час Мрко уже был далеко от городка. Он бежал по лесу, пугаясь собственных шагов, вздрагивал от громкого треска валежника под ногами. Страх гнал его вперед, он перепрыгивал ограды, плетни и не останавливался до тех пор, пока не выбился из сил. Бежать он уже больше не мог. Каждая жилка, каждый нерв были напряжены, как струна. Что дальше делать? Раньше он не успел подумать об этом, но теперь? Домой идти нельзя. Там опасность грозит с двух сторон. Поймают его партизаны – не миновать висеть на столбе, свод, усташи, тоже не помилуют.

Что делать? В голове не было ни одной путной мысли. Голодный, без сил, он свалился рядом со стогом сена на небольшой полянке, Окруженной лесом. И увидел, как над головой мерцают звезды. Была весенняя ночь, наполненная мраком, безмолвием и непонятным страхом. Только где-то вдали проносились поезда. Их испуганные гудки разрывали тишину. Прижавшись к стогу сена, он боялся пошевельнуться. Каждый шорох казался ему звуком шагов, тени деревьев он принимал за партизан. Если его поймают, да еще в усташской форме, пощады не жди. Он никак не мог найти выход. Не сомневался, что партизаны не поверят ни одному его слову, хоть бы он поклялся, что стрелял в самого Паве́лича. И тут его все же сморил беспокойный сон, полный тревоги и страха.

Проснулся он от гулкого взрыва, прервался короткий сон, и он снова оказался в лесу, один со своими мыслями. Сзади, где-то в стороне железной дороги, поднимался огненный столб, как гейзер, от которого во все стороны разлетались искры. Ночь проснулась. С деревьев слетели сонные птицы, закаркали вороны, а небо зарумянилось, словно его вдруг окрасили нежной красной краской. Мрко подумал, что, видно, партизаны провели какую-то операцию и, если он останется здесь еще хоть полчаса, его схватят. Удастся скрыться от партизан – напорешься на немцев или на своих, которые, верно, уже мчатся сюда.

Как загнанный охотниками волк, снова понесся Мрко по лесу, крепко сжимая в руках винтовку. Было трудно бежать по скользкой от обильной ночной росы земле. На рассвете он очутился у размытого водой оврага и спустился в него. Несколько раз падал, поднимался и опять продолжал путь. Ноги подгибались, в руках он сжимал винтовку, глаза бегали по сторонам. И хотя был он насторожен, как волк, все же не заметил, откуда навстречу ему вышел незнакомый человек в форме железнодорожника с коротким итальянским карабином.

– Стой! – крикнул неизвестный, держа палец на спусковом крючке. – Что ты здесь бродишь? Ты усташа?

Мрко испуганно вздрогнул, понял, что выстрелить не успеет, и опустил винтовку. Без обмоток и зловещего «U»[30]30
  «U» – уста́ша – знак на головном уборе.


[Закрыть] на шайкаче, он больше походил на партизана, чем на усташу.

– Говори, кто ты? Партизан?

– А что ты со мной сделаешь, если не партизан, – притворяясь оскорбленным, вопросом на вопрос ответил он неизвестному.

Железнодорожник, прищурив один глаз, оглядел его с головы до ног.

– Не сказал бы я, что ты усташа, но и на партизана не очень похож, – не снимая пальца со спускового крючка, заключил железнодорожник. – Усташи не бродят в одиночку по лесу, да еще в таком виде, а партизаны носят звезду.

Мрко не спеша снял шайкачу, поглядел на нее и пожал плечами, словно говоря: и вправду, где это я ее потерял.

– Не люблю, когда мне дуло в глаза смотрит, – глядя на железнодорожника, заметил Мрко, – убери карабин. Обидно погибнуть от своих. – Он забросил свою винтовку за плечо, ощупал карманы, вытащил сигарету и закурил. – Ты куришь, товарищ?

– Нет, не курю, – ответил неизвестный и в последний раз спросил его: – Да кто ты?

– А ты и сам не видишь? Кто теперь по лесам бродит.

Железнодорожник поколебался, но винтовку опустил.

– Я тоже так подумал, но должен же человек быть осторожным. – Он помолчал и спросил: – А далеко ваш отряд?

– А тебе это знать необязательно, – отрезал Мрко.

– У меня есть дело к вашему командиру. Срочное сообщение.

– Оставь ты свое срочное сообщение. – Теперь Мрко понял, что это не настоящий партизан, он только ищет отряд, – У всех шпионов всегда находятся дела к командиру, придут, все высмотрят и опять исчезнут, как тень.

– Иди ты к черту со своим шпионажем. – И, убедившись, что Мрко не собирается его никуда вести, объяснил: – Ты ведь слышал взрыв? Это я сделал. Я был начальником станции. Вчера эти проклятые усташи арестовали мою жену – заметили, что она связана с партизанами. А я решил отомстить. И мне сразу повезло. К вечеру пришел поезд с пехотой. Я его задержал. Знаю, следом идет товарный с танками. Я дал ему семафор, а стрелку не перевел. Слышал взрыв? Там не меньше сотни убитых, пусть разбираются. Бросились небось искать меня, да только ищи ветра в поле. Теперь они облаву устроят. Надо предупредить вашего командира.

Мрко заметно повеселел, кивнул головой железнодорожнику и свернул в сторону, в лес.

«Это счастье мне сам господь бог и мадонна послали… За это в отряде меня будут считать лучшим человеком».

– Командир недалеко, – объяснил Мрко, когда они вышли на узкую тропинку, и пропустил железнодорожника вперед. – Да, нам сейчас и не время ввязываться в бой…

«Партизаны скорей поверят в рабочую одежду, чем в рассказ о подвиге… Если выстрелить, все будет в крови, да и выстрел могут услышать». Он вскинул винтовку на плечо, держа ее за ствол, как обычно носят винтовки партизаны, которым еще не удалось достать ремень.

Они бежали быстро, продирались сквозь низко опущенные ветки, перепрыгивали ручейки, далеко обходили опушки. У родника железнодорожник опустился на колени, чтобы напиться, наклонился к воде, отхлебнул первый глоток студеной воды и почувствовал удар в затылок. Он даже не вскрикнул.

В одно мгновение Мрко вытряхнул его из одежды, надел на него свой мундир и сбросил в воду. Ему было жаль, что здесь нет четников. Вот бы хорошо получилось. Ну, да ладно, партизаны тоже любят людей, которые взрывают немецкие поезда.

…А теперь, как назло, эта встреча с Ненезой. «Черт побери! Кто победит – еще не ясно… Немцы готовят тайное оружие против России… Самое главное – сберечь голову… а Ненеза за свою шкуру и родную мать продать готов…» За леском показались первые домишки деревни. Надо что-то делать. Но что? Времени для размышления остается все меньше, каждый шаг приближает дело к развязке. И вдруг у него словно с глаз пелена спала. Мрконич приказал пленным свернуть с тропинки.

– Я знал, что ты, Мрко, наш… – Ненеза не успел договорить. Раздался выстрел, его резко укололо. Какое-то незнакомое тепло разлилось в груди. Он хотел крикнуть, но силы изменили ему раньше, чем голос. Раздалось еще два выстрела таких же коротких и неожиданных, как и первый, и вслед за Ненезой свалились два других пленных, корчась в последних судорогах.

– Черт бы их побрал, псы этакие, – ругался Мрконич, вернувшись в роту. – Если бы я немного зазевался, отняли бы у меня винтовку. И пели бы вы сейчас надо мной… «упокой господи».

Ристич словно хлестнул его недоверчивым взглядом.

– Как? Они были связаны.

– Какого там черта, связаны. Этот пес немец как-то развязался – и на меня. Схватился за винтовку, а усташи в лес побежали.

– Ну, ты им сплел веночек? – спросил Космаец и, получив ответ, прибавил: – Правильно сделал. Я тоже думаю, что не время с пленными возиться… Эх, жаль, не сняли мы с них сапоги. Обули бы своих.

– Беда мне с вами, – комиссар сердито взглянул на Космайца. – Я удивляюсь, как вы не понимаете, раз солдат попал в плен, он больше не враг. И никто не имеет права лишать его жизни.

– Немцы и усташи даже мертвые – враги нам.

– Пока я здесь комиссар, – вспыхнул Ристич, – ни одного пленного не разрешаю расстреливать. Я буду наказывать самым строгим образом…

– Смотри, ей-богу, откуда ты взялся такой жалостливый, – улыбаясь спросил Космаец. – Словно ты всю войну на печке спал и не видел, что они творят.

– Это неважно, воевал я или на печке спал, а мой приказ тебя тоже касается… Все мы воевали, все мы…

– Воевали с бабами в тылу, – разозлился Космаец и налившимися кровью глазами взглянул на комиссара. – Да что ты говоришь, товарищ, пусть немцы и усташи убивают наших матерей и детей, пусть жгут наши дома, а мы будем брать их в плен и на курорт посылать. Да ты издавай хоть тысячу приказов, а у меня есть свой приказ, и мои бойцы должны его выполнять. – Он тяжело вздохнул и прибавил: – Вот если бы они у тебя кого-нибудь убили, посмотрел бы я тогда на твою гуманность.

Ристич бросил на него тоскливый взгляд.

– А знаешь ты, парень, что у меня усташи зарезали жену и сына? – помолчав, сказал комиссар, и его густые ресницы опустились. – Это не месть – расстреливать связанных пленных. Мстить надо в бою.

– Я… я… извини, что я тебя обидел, – прошептал Космаец.

Наступило гнетущее молчание.

Комиссар молча глотал дым папиросы. Неподалеку курили бойцы, щелкали трофейными зажигалками, весело смеялись и вспоминали о событиях дня. Воздух, нагретый солнцем, пропитанный запахом порохового дыма и хвои, никак не мог остыть, хотя солнце уже склонялось к закату и на землю падали пестрые тени.

Опустив голову, тяжело задумавшись, сидел Космаец перед комиссаром, не зная куда девать глаза. Ему было неприятно, что так получилось.

Взглянул в сторону и заметил толстое поваленное дерево с короткими корнями. Рядом с ним лежал мертвый боец, заложив руки под голову так, словно прилег отдохнуть. Только в углу его губ запеклась капля крови. На груди лежала разбитая винтовка.

Вдоль всего гребня, где стояли в обороне партизаны, виднелись воронки от мин, иссеченные пулями и осколками деревья, пустые обоймы. Под ногами звенели еще теплые гильзы. Здесь все уже стихло, только где-то в горах еще раздавались взрывы.

– Здорово им сегодня досталось, – заговорил Божич, встретясь с комиссаром. Он довольным взглядом окинул пригорки, где кучами лежали трупы в серых мундирах. – Они не рассчитывали на такое угощение… В первой роте взяли сорок усташей и семь немцев… Рота, знаешь, зашла в тыл и неожиданно атаковала.

– Взвод Космайца тоже взял троих, да Мрконич их расстрелял.

– Не велика беда.

– Ты тоже на это смотришь, как Космаец.

– Да Космаец родного брата расстрелял бы, если бы тот ему попался. У него брат в четниках.

– У Космайца?

– Не у меня, конечно. Да, Влайо, на то и гражданская война, народная революция, когда брат встает против брата и отец против сына.