Текст книги "Святой (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
Глава 14
Элеонор
Наступили каникулы в честь Дня Благодарения, и Элеонор едва не заплакала от облегчения. Наконец, она получит несколько ответов от Сорена. Она поливала эту проклятую палку в земле шесть месяцев подряд, не пропустив ни единого дня. И даже когда ей нездоровилось, она все равно ходила ее поливать. На улице бушевал ураган, и она поливала ее. На прошлой неделе даже снег пошел, а она пробиралась сквозь шестидюймовый слой белой пудры в своих истоптанных военный ботинках и поливала ее. В тот день было так неестественно холодно, что вода превратилась в лед, как только соприкоснулась с землей. На следующий день после Дня Благодарения прошло ровно полгода с тех пор, как она начала. У нее было заготовлены двенадцать вопросов к Сорену. И ему лучше быть готовым ответить на них.
1. Какая вторая причина, по которой вы мне помогаете?
2. Какая третья причина, почему нахождение со мной вызывает проблемы?
3. Почему ваш друг поможет мне?
4. Откуда у священника собственный ключ от наручников?
5. У чьих ног я должна сидеть?
6. Почему все в церкви думают, что вас зовут Маркус Стернс, а в вашей Библии написано Сорен Магнуссен?
7. Почему вы хотите, чтобы я подчинялась вам вечно?
8. Вы девственник?
9. Я девственница. Вы ничего не имеет против?
10. Когда вы выполните свою часть сделки?
11. Кто вы?
12. Вы влюблены в меня?
Если у нее будут ответы на все вопросы, она была уверена, что будет знать все необходимое о Сорене.
Она провела День Благодарения с мамой. Они приготовили индейку и картофельное пюре, и шоколадный пирог, о котором умоляла Элеонор маму. Девушка проспала четыре часа подряд после ужина. Она винила индейку в своей коме, но понимала, что это было просто истощение. Ходить в школу пять дней в неделю и проводить семь дней в неделю в церкви выматывало. Однако она не могла жаловаться. Лучше, чем колония.
Следующий день после Дня Благодарения выдался солнечным и холодным, и мучительно красивым. Ей приходилось щуриться, чтобы увидеть небо в ярком свете лучей и их отражений от снега. В тот день ее маме пришлось работать, поэтому Элеонор осталась дома одна. Блаженство. Чистое блаженство. Она ела остатки вчерашней еды, писала, читала и пыталась не зацикливаться на ответах, которые Сорен ей даст. Сегодня вечером она поедет в Пресвятое сердце под предлогом работы над чем-нибудь. Она польет эту чертову палку в последний раз, пойдет в кабинет Сорена и протянет ему листок со списком вопросов. И тогда у нее будет за что благодарить.
Она прилегла вздремнуть. Что, если их беседа затянется до поздней ночи? Ей нужно приготовиться. Но как только она легла на постель, зазвонил телефон.
С проклятиями и стоном она потащилась к нему.
– Алло? – сказала она, пытаясь скрыть раздражение.
– Счастливого Дня Благодарения, Малышка.
– Пап? – Сердце Элеонор рухнуло.
– Конечно, это твой папа. – Он рассмеялся, но Элеонор не смогла.
– Зачем ты мне звонишь?
– Ох, я не знаю. Может, потому, что я люблю свою дочку и соскучился по ней? Может, потому, что я не слышал ее голоса несколько месяцев и знал, что ее мама будет работать сегодня.
– Пап, нам запрещено разговаривать друг с другом.
– Кто сказал?
– Мама. Мой адвокат. Мой... все. – Ее отцу определенно не нужно было знать о Сорене.
– Мы не нарушаем никаких законов. Мужчина имеет право видеть собственную дочь.
– Что значит видеть?
– Я хочу, чтобы ты пришла ко мне, Элли. Пожалуйста? Мне скоро вынесут приговор, – сказал он, его голос был лишен всякого легкомыслия. – Я бы с удовольствием увидел тебя еще раз, прежде чем уйду.
– Куда? – спросила она.
– У меня есть небольшое местечко в Вашингтон Хайтс. Ты можешь приехать туда, скажем, через полтора часа? Мы поужинаем и немного поговорим. Ты вернешься задолго до возвращения мамы. Как насчет этого?
– Это не очень хорошая идея, – ответила она, даже ее сердце сжималось от мысли о том, что отец попадет в тюрьму. Она так и не простила его за то, что он бросил ее в ночь, когда ее арестовали. Но правда в том, что она и не ждала, что он придет и спасет ее, словно рыцарь на белом коне. Это было не в его стиле. Он все еще был ее отцом, и она знала, насколько жестокой может быть настоящая тюрьма.
– Малышка, это, может быть, наш последний шанс увидеть друг друга. Ты же знаешь это, верно? Несколько лет. Твоя мама никогда не разрешит тебе навестить меня в тюрьме. Она всегда работает по ночам в пятницу, верно?
Верно. Элеонор была одна. И ее отец был прав – ее собственный адвокат сказал, что отца, скорее всего, посадят в тюрьму в другом штате.
– Я не знаю...
– Все хорошо. Я понимаю. – По его тону она могла сказать, насколько он был обижен и разочарован. – Но все-таки запиши мой адрес? На случай, если передумаешь?
– Хорошо. Диктуй. – Она подумала, что он ей не навредит. Она записала адрес на клочке бумаги.
– Надеюсь, ты передумаешь. Я так сильно по тебе соскучился. Ты как?
– Хорошо, – ответила она. – Со мной, правда, все хорошо.
– Это здорово, Малышка, – мягко ответил он, с такой нежностью в голосе, что ее глаза наполнились слезами, а к горлу подступил ком. – Я хочу, чтобы ты была счастлива.
– Я счастлива. Клянусь.
– Хорошо. И ты знаешь, как мне жаль за то, что втянул тебя в мои проблемы.
– Знаю. Знаю, тебе жаль.
– Скучаю по тебе. Я дома весь день, если передумаешь.
– Договорились. Счастливого Дня Благодарения. – Она не знала, что еще сказать.
– Я люблю тебя, Элли. Всегда любил и всегда буду.
Элеонор едва могла глотать из-за боли в горле.
– И я тебя люблю, – прошептала она.
И он повесил трубку.
В этом же нет ничего страшного? Встретиться с ним на час? Вот только Сорен запретил ей говорить или видеться с отцом. Может, он разрешит ей, если она попросит? Может, он поймет, что она не увидит отца в следующие несколько лет, и что это, возможно, ее последний шанс.
Она взяла трубку снова и позвонила в Пресвятое сердце. У нее был номер телефона, который стоял непосредственно в кабинете Сорена. Но не Сорен поднял трубку.
– Католическая церковь Пресвятого сердца, – на другом конце линии ответил женский голос.
– Привет, Диана, это Элли, – поздоровалась она с секретарем Сорена. – Отец С там? У меня вопрос к нему по поводу моих часов.
– Нет, милая. Он уехал за город к семье на праздники. Отец Джим О'Нил из Непорочного ведет мессы, пока он не вернется. Я могу тебе помочь?
Сначала Элеонор не нашлась, что ответить. Сорена не было в городе на праздники? Но у них были планы. Он пообещал ей ответить на вопросы, как только она закончит поливать палку. Это должно было быть сегодня. Он даже не сказал ей, что уезжает.
– Элли?
– Нет, все супер. Пустяки.
Ее охватило чувство предательства. Как Сорен мог забыть о ней? Забыл даже предупредить, что уезжает на четыре дня? Он был бы в ярости, если бы она исчезла, не сказав ему, куда направляется. А он сделал это, словно ее чувства и их планы для него ничего не значили.
Она посмотрела на клочок бумаги с адресом.
Если Сорен не считает нужным выполнять свою часть сделки, почему она должна?
Она быстро приняла душ и выбрала лучшую одежду – новую пару джинсов и черный свитер с глубоким вырезом и лейблом на груди, который нашла в Гудвилле, с оригинальным ярлыком на нем. Вашингтон-Хайтс был не самым благополучным районом, но она хотела выглядеть хорошо. Она засунула ноги в ботинки и схватила пальто. Она накопила около ста долларов одной купюрой и еще пять были обмотанны вокруг визитки «Эдж Интерпрайзис» и перевязанные резинкой, которые хранились в ее шкафу. Этого было более чем достаточно, чтобы добраться до города и обратно.
Элли доехала на автобусе до Вестпорта, где села на поезд до Манхеттена, и затем на метро до Вашингтон-Хайтс. Последние три часа она бежала от гнева, но теперь, когда она приехала к зданию ее отца, новое чувство страха угрожало занять его место. Здание выглядело, как будто было в одном шаге от приговоренного к сносу. Мимо нее проходили люди, бросая на нее подозрительные взгляды. Но она не поддастся страху. Она позвонила в квартиру отца. Когда она услышала его голос, тот был почти самодовольным.
Он с деловым видом впустил ее, и она поднялась на четыре ступени вверх в его квартиру. Он открыл дверь, и прежде чем она успела поздороваться, схватил ее и крепко обнял.
– Рада видеть тебя, пап, – сказала она, едва не задыхаясь.
– Черт, не могу поверить, что ты здесь. – Он отстранился и посмотрел на нее. – Кто ты? И что сделала с моей дочкой?
– Я – твоя дочь.
– Не похоже. Ты выглядишь на двадцать лет старше. Когда это произошло?
– Это все одежда и макияж.
– Супермодель.
– Прекрати. – Она закатила глаза. – Я слишком низкая.
– И слишком красивая. От меня не дождешься. – Он, наконец, отпустил ее, и она взглянула на обстановку внутри. Маленькая студия, она могла быть милой, если бы кто-нибудь прибрался в ней и поставил приличную мебель. У отца явно отсутствовал ген декоратора.
– Знаю, здесь не на что смотреть, – ответил он и ушел на крошечную кухню. – Понимал, что надолго здесь не задержусь. Но раз ты здесь, снимай пальто. Располагайся.
Она сомневалась, что ей здесь вообще будет уютно. Грязная посуда беспорядочными стопками стояла по всей квартире, на полу валялась одежда. Все помещение пропахло сигаретным дымом и гниющей едой. Она сняла пальто и положила его на спинку стула, вокруг которого было меньше всего мусора.
– Значит... ты знаешь, что произойдет? – спросила она.
– Я отправляюсь в тюрьму, – ответил он и взял пиво из холодильника. – Хочешь?
– Ты помнишь, что мне шестнадцать, верно?
– Ты же не за рулем?
– Нет, – ответила она и взяла бутылку. Она уже пила алкоголь, но не перед одним из родителей. Церковное вино не считается. Она сделала глоток и посчитала его отвратительным и одновременно чудесным.
– Как тебе на общественных работах? – спросил папа, и она услышала нотку горечи в его голосе.
– Неплохо. Выполняю много офисной работы для благотворительности. Зависаю в приюте для бездомных и помогаю им. Этим летом была в дневном лагере. Было забавно.
– Хорошо, что так сложилось. Звучит лучше, чем тюрьма.
Она поморщилась. – Прости, пап. Хотела бы...
– Что? Что бы ты хотела?
– Хотела бы, чтобы тебе не пришлось уходить.
– Ага, мы оба этого хотим.
Он быстро и жадно выпил свое пиво. У мужчины была неестественная устойчивость к алкоголю, она называла ее «эффект католика».
– До сих пор пытаюсь понять, как тебе удалось так легко отделаться. То есть рад, что тебе удалось. Не хотел, чтобы моя Малышка попала в колонию или типа того, но все же. Общественные работы за пять угонов?
– У меня был милый судья. И хороший адвокат.
– Откуда адвокат?
– Церковь оплатила его. Я работаю в церкви, чтобы вернуть долг.
– Это хорошо. Очень хорошо.
– Итак... ты говорил, что хочешь поужинать? – Она отчаянно хотела сменить тему. Девушка была уверена, что этим предложением не впечатлила папу.
– Да, конечно. Но сначала позволь спросить тебя кое о чем.
– Конечно. Что?
– У меня тоже новый адвокат. Умный парень. Жесткий парень. Акула, с которой тебе не захочется встретиться в океане. Тем не менее, он считает, что может выбить мне новое слушание.
– Новое слушание? Зачем?
– Какая-то херня с уликами. Какой-то тупой коп напутал ярлыки на файлах, или что-то вроде того, не уверен. Но если он сумеет провернуть все, и мне назначат новое слушание, будет шанс избежать тюрьмы.
– Ты думаешь, против тебя недостаточно улик?
– Если бы у меня был свидетель, который мог бы отказаться от своих показаний, тогда у меня появился бы шанс.
Элеонор могла только смотреть на отца в тишине. Он открыл еще одну бутылку пива. А она едва пригубила свое.
– Ты хочешь, чтобы я лжесвидетельствовала? Я полностью призналась. Я сразу же отправлюсь в колонию, если начну говорить, что солгала полиции. Я на испытательном сроке и думаю, достаточно смотрела телевизор, чтобы знать, что лжесвидетельство – преступление. Серьезное.
– Детка, тебе шестнадцать. Даже если ты и окажешься в колонии, то выйдешь до того, как тебе исполнится восемнадцать. Год или полтора. Элли, мне светит десять лет, если не больше.
– Я не собираюсь лгать ради тебя.
– Десять лет. Пятнадцать лет. Тебе все равно? Тебе плевать на собственного отца?
– Для меня это не просто полтора года. Это может испортить мне всю жизнь. Я должна отправлять заявки в колледж с обратным адресом колонии? Не думаю, что Нью-Йоркский университет принимает преступников.
– Нью-Йоркский? – Он рассмеялся. – Ты, правда, думаешь, что поступишь в такое учреждение?
– Я умная, пап, если ты не заметил. Я хожу на подготовительные занятия. У меня хорошие оценки. Я набираю высокие баллы в этих тупых IQ-тестах, которые они заставляют нас проходить.
– И как ты планируешь платить за него? Проституцией?
– Слышал когда-нибудь о стипендиях?
– Не обманывай себя. Ты ходишь в школу в захолустье, и никакие подготовительные занятия тебе не помогут.
– Я в это не верю. Мой священник говорит, что я умная, а он самый умный человек, которого я когда-либо встречала.
– Если он такой умный, почему тогда священник?
– Ты мудак.
– Не я сдал своего отца ради спасения собственной задницы.
– Ты сам виноват, – отрезала она. – Никто не просил тебя быть преступником. Мама работает на двух работах. Почему ты не можешь найти настоящую работу?
– Хочешь, чтобы я работал на двух работах, как твоя мама, и был фригидной жалкой сукой, как она?
– Лучше так, чем быть куском дерьма, который позволил собственной дочери принять удар на себя, так?
Рука ее отца взметнулась и ударила так быстро, что она вздрогнула скорее от шока, чем от боли.
Она ошеломлено уставилась на него с широко распахнутыми глазами.
– Надеюсь, ты сгниешь в тюрьме, – сказала она. Отец поднял руку, чтобы ударить ее снова. Она увернулась и попыталась проскользнуть мимо него. Он схватил ее и толкнул спиной к холодильнику. Она оттолкнула его со всей силы и сумела обойти, хотя он пытался ее схватить.
Она побежала к двери и спустилась по четырем ступенькам так быстро, как только могла, слыша догоняющие шаги отца. Она вырвалась на улицу и снова побежала. Она завернула за угол и нашла вход в метро. Когда она потянулась за деньгами, то осознала ужасающий факт – она оставила пальто в квартире отца. И вместе с ним все деньги.
– Черт... – прошептала она. У нее ничего не было. Ничего, кроме тупого списка вопросов к Сорену. Ни денег. Ни ключей. Ни билета на поезд. Все, что было важно, осталось в пальто.
В отчаянии девушка изучала карту метро, надеясь вспомнить кого-то, хоть кого-нибудь, кого она знала в городе, и кто мог бы ей помочь. Название одной улицы заманило ее. С первого взгляда Риверсайд Драйв была не так далеко. Может быть, три мили? Она доберется до нее за сорок пять минут, если поторопится. Сорен дал ей ту визитку, эту чертову визитку, которая осталась в пальто, его друга, который жил на Риверсайд Драйв. Он сказал идти туда в экстренной ситуации. Застрять в городе без денег для нее было похоже на экстренную ситуацию.
Она сориентировалась и поспешила на улицу, оглядываясь вокруг, чтобы убедиться, что отец не наблюдает за ней или не преследует ее. Казалось, она в безопасности, поэтому Элеонор вышла, идя так быстро, как только могла в своих ботинках. Она засунула руки в карманы джинсов, чтобы согреться, и старалась не расплакаться. В глубине души она всегда знала, что ее отец был именно тем, кем она назвала его – куском дерьма, жалким преступником. Но она так отчаянно хотела верить, что он заботился о ней, что скучал по ней, что любил ее. Она ругала себя квартал за кварталом за веру во все то дерьмо, что он ей подсовывал. Все, чего он хотел, это подлизаться к ней, вернуть расположение, заставить думать, что ему не наплевать на нее, и затем заставить лгать.
Температура понизилась, и воздух обжигал ее легкие и нос. Слезы катились из глаз, пока она шла. Она усердно молилась, чтобы друг Сорена сжалился над ней и помог вернуться домой. А если нет, она украдет бумажный стаканчик из магазина и будет просить милостыню, как прижимающиеся к грязным одеялам бездомные люди, мимо которых она проходила.
Наконец, она нашла адрес, который запомнила с визитки. Дом из белого камня с черной металлической отделкой сиял как солнце в свете уличных фонарей.
– Вот черт... – прошептала она. Дом? Это не дом. Это Нью-Йоркский дворец. Она добрых пять минут изучала его, пытаясь запомнить детали. Высотой в три этажа, если не больше. С того места, где она стояла, девушка разглядела смотровое окно в крыше, может, это один из тех причудливых домов с обсерваторией или теплицей или чем-то еще на крыше. Лицевая часть дома была белой, но вся отделка на арочных окнах была черной. На втором этаже был черный балкон, и люди в вечерних нарядах, платьях и костюмах, сновали туда-сюда. Она подошла ближе, набираясь храбрости, и постучала в дверь. Затем она увидела его. В тени дома она заметила черный мотоцикл Дукати.
Сорен? Она не могла поверить, что он был здесь. Диана сказала, что он отправился отмечать День Благодарения с семьей и не вернется до воскресенья. Что он делал на этой вечеринки на Риверсайд Драйв? Она не знала, но, конечно же, выяснит. Подъехал лимузин, и группа девушек в коротких стильных пальто и на шпильках вышли из него и направились прямо к парадной двери. Элеонор последовала за ними, и когда человек у двери впустил их толпу, она проскользнула с ними.
Целых пять минут Элеонор просто стояла в роскошном мраморном фойе и смотрела. Слева от нее в передней комнате дома она увидела женщину в серебряном платье, стоящей перед мужчиной в костюме. Он бросил пачку наличных на низкий кофейный столик. Дюжина людей вокруг них тоже побросали деньги. Женщина стянула платье с плеч, и оно заскользило на пол. Под ним ничего не было. Мужчина в костюме притянул ее на свои колени и проник пальцами между ее ног, покусывая ее шею и плечи. Элеонор старалась не смотреть, но она не могла оторваться от сцены. Он толкнул ее на колени и руки, расстегнул брюки и начал поглаживать себя. Что-то начало напрягаться в ее животе, когда он проник в женщину сзади.
Никто не заметил, как она смотрит из коридора. Да и с чего бы? Трахающиеся люди были слегка заняты трахом. И дюжина людей в комнате с ними лишь подбадривали их и подбрасывали еще больше налички. Люди проверяли свои часы, но не от скуки. Трое, казалось, делали ставки на то, как долго продержится парень. Элеонор наблюдала за девушкой. Ее лицо было пассивным, будто ей было наплевать на то, что она была обнаженной в центре комнаты полной людей, и ее трахали. Элеонор никогда раньше не видела, как кто-то занимается сексом. Она читала об этом в книгах, видела на фотографиях в журналах. Но никогда не видела такого – вживую в реальных цветах и так близко, что смогла рассмотреть голубые глаза женщины.
Мужчина зарычал и вышел из нее. Женщина засмеялась и смела все деньги со стола. Все еще обнаженная в одних черных туфлях она встала и взяла бокал чего-то, вероятно, вина, и выпила его, небрежно вытирая влагу между бедер льняной салфеткой. Казалось, она не спешила надевать платье.
Другая женщина в красном платье закричала, что теперь ее очередь. Она легла на кофейный столик, задрала юбку на талию и прижала колени к груди. Другой мужчина расстегнул брюки и проник в нее прямо на столе. И опять ставки были сделаны.
Элеонор услышала позади себя шаги и обернулась. Пара, на этот раз двое мужчин, вошли в фойе, целуясь и смеясь, вертя что-то в руках. Они не обратили на нее никакого внимания, проходя в коридор мимо главной лестницы. Она последовала за ними, держась на расстоянии, когда они вошли в кухню. Пока она шла за мужчинами, то заглянула в огромную столовую. Обнаженный мужчина лежал животом на огромном резном столе. Женщина, одетая с головы до пят в кожу, ходила вокруг стола и периодически шлепала мужчину по спине какой-то тонкой длинной тростью. Он вздрагивал, и она смеялась. Он кричал от боли, и она смеялась еще сильнее. Она приказала ему перевернуться на спину, и, когда он подчинился, кончил на себя. Женщина в коже забралась на стол между его бедер и начала слизывать сперму с его живота и бедер с наигранной тщательностью, словно кошка лакающая молоко из блюдца.
– Вот черт, – прошептала она себе. – Тотошка, мы больше не в Канзасе...
Глава 15
Элеонор
Элеонор пробралась по коридору к главной лестнице. В другой комнате, в которой был рояль, стояла женщина, закинув ногу на спинку кожаного кресла. Перед ней на коленях находился мужчина и прижимался лицом к ее промежности, пока другой мужчина позади нее играл с ее грудью и сосками. И все это происходило, пока она разговаривала с другой хорошо одетой женщиной, сидящей на изящной черно-белой софе. В каждой комнате этого дома кто-то занимался сексом с кем-то. Элеонор едва могла дышать. Жар наполнял ее живот и стекал по ногам. И даже несмотря на то, что Элеонор была возбуждена увиденным, звуками и ароматами, она не забыла о своей миссии. Она пришла сюда найти Сорена. Она видела его мотоцикл, но здесь ли он? И какого черта католический священник делает на такой вечеринке? И почему ее не пригласили?
Она поднималась по лестнице, пытаясь вести себя так, будто знала куда направляется. Никто не обращал внимания на ее присутствие в доме. Никто не остановил и не попросил показать паспорт или приглашение. Наверху первого пролета Элеонор обнаружила еще больше людей в различных стадиях обнажения, участвующих в различных актах разврата. В кожаном кресле сидела женщина, прижимая рукой ногу к груди и позволяя мужчине, как минимум на двадцать лет старше ее, медленно проникать рукой в ее тело. Женщина хихикала и ерзала, но приподнимала бедра, помогая ему. Двое мужчин в спущенных трусах участвовали в каком-то взаимном минете, оба лежали на полу на боку. Они перегородили дорогу, и Элеонор пришлось перешагнуть через них. Казалось, они ничего не заметили.
Наконец, Элеонор нашла пустую комнату. Нырнув внутрь, она прижала руку к животу, закрыла глаза и вдохнула через нос. Она находилась в доме почти двадцать минут, судя по ее часам, и так и не нашла Сорена. Ее сердце колотилось так сильно, что едва не выпрыгивало из груди. Она никогда не была настолько возбужденной, и это пугало. Она даже не могла определить разницу. Билось ли ее сердце так сильно от страха или желания? Ей захотелось закрыть дверь, запереть ее, лечь на постель и подарить себе оргазм, который так требовало тело.
Дверь в спальню открылась. Из ванной комнаты появился мужчина в одном белом полотенце на талии и капельках воды на коже.
– Привет, – поприветствовал он ее, и на его лице появилась широкая улыбка. Он говорил с акцентом, возможно, австралиец, и, похоже, он не был удивлен, обнаружив странную, задыхающуюся девушку в своей комнате.
– Простите. Я не хотела...
– Все хорошо, дорогая. Как тебя зовут? – Он закрыл дверь и запер ее.
– Эмм. Элли.
– Элли. Красивое имя. Красивая девушка. Я Лаклан. Все называют меня Локи. Все, кроме тебя. Ты будешь обращаться ко мне «сэр». – Он подмигнул, и Элеонор едва не рухнула на колени от эротической силы этого подмигивания.
– Конечно. То есть, да, сэр.
– Тебя прислал Кинг?
Она не знала правильного ответа, поэтому солгала, ответив: – Да.
– Боже, обожаю его. Что предпочитаешь, красавица?
Элеонор понятия не имела о чем вопрос.
– Всё? – спросила она. Так казалось безопасно.
Он рассмеялся, и глубокий теплый звук вызвал волны некого голода в ее животе. Он был порочно привлекателен, и его обнаженное тело состояло почти из одних мышц. На вид ему было около двадцати восьми. У нее пересохло во рту, пока она говорила с ним, и ей пришлось облизнуть губы.
– Очень хороший ответ.
Он положил руки на стену по обеим сторонам от нее и прижался к ее губам. Элеонор замерла на месте, пока он ее целовал. Напор поцелуя вскоре одолел ее страх, и она поняла, что отвечает ему. В восьмом классе у нее был парень, почти две недели. Они ничего не делали, кроме как сбегали из школы при каждой возможности. Ничего подобного. Сейчас ее целовал взрослый мужчина. Достаточно взрослый, чтобы он мог встречаться с ее мамой без недоумевающих взглядов. Он проскользнул руками под ее свитер и обхватил груди. Он потер сосок большим пальцем, и Элеонор едва не кончила от одного прикосновения. Она таяла под его твердым, теплым телом и проникающим поцелуем.
Одной рукой он сжал ее попку, а вторая рука расстегнула бюстгальтер. Он резко ущипнул ее за правый сосок, и она ахнула. Рефлекторно она потерлась о него бедрами, словно что-то искала у него.
– Я буду пороть тебя до полуночи и трахать до рассвета, – прошептал он ей в губы.
– Пороть? – спросила она, и его единственным ответом был смех.
Он обхватил обе груди и сжал их почти до боли. Она крепко зажмурилась, наслаждаясь болью так же сильно, как и удовольствием. Его большие пальцы щелкали по соскам, и его эрекция дергалась у ее живота. Мысленно она представила, как он обнаженный прижимает ее к стене этой штуковиной. Боже, откуда взялись эти мысли?
– У тебя идеальные сиськи, – сообщил он, щипая и перекатывая ее соски. – Идеальный размер.
– Правда?
– Безусловно, – прорычал он ей на ухо. – И идеальная задница, идеальные изгибы. Мне нравятся такие малышки. Крошки.
Он вставлял слова между сильными укусами за шею, достаточно резкими, чтобы она поняла, что завтра будут синяки. Когда он расстегнул пуговицу и молнию на ее джинсах, она вдохнула и забыла выдохнуть.
Стоп. Все, что ей нужно было сказать. Стоп. Она могла. Одно короткое слово.
Стоп.
Она не сказала.
Он засунул руку ей в трусики и прижал подушечку пальца к клитору.
– Хорошая девочка, – Локи шептал ей на ухо. Хорошая девочка? Они встретились минуту назад, и теперь она позволила ему засунуть руку себе в трусики, и он называл ее хорошей девочкой? Это определение «хорошего» ей нравилось гораздо больше словарного. – Хочешь кончить для меня? Будешь паинькой и расслабишься, когда я буду пороть тебя флоггером. Можешь, крошка?
– Стоя?
– Я тебя держу. – Он отвечал низким голосом, его слова были мягкими и обжигающими. И он был таким приятным. Она так долго этого хотела, ощущать прикосновения мужчины постарше. Конечно, не этого мужчину она хотела, но получит то, что имеет.
Палец Локи порхал по ее клитору, дразнил, массировал, ласкал, пока она не обмякла в его руках. Но она не упала. Он крепко и надежно удерживал ее между стеной и своим мускулистым телом.
– Вот оно, крошка. Почти...
Он осыпал ее поцелуями и шептал ободрения. Сейчас она чувствовала, что скажет ему остановиться, скажет отпустить ее. В любую секунду...
Она задыхалась от удовольствия, дрожала от потребности. Все от кончиков пальцев на ногах до зубов, казалось, напряглось и сжалось. Все, что ей нужно было сказать это «стоп», и этот невероятно красивый австралиец отпустит ее. И она хотела, чтобы он остановился.
– Не останавливайся, – прошептала она, когда ощутила, как мышцы сократились внутри.
– Никогда-никогда. – Он снова усмехнулся.
Его палец выписывал маленькие круги по ее плоти. Меньше... меньше... пока, наконец, Элеонор не замерла в его руках, и сильнейший оргазм, который она когда-либо испытывала, сотряс ее до самого основания.
– Вот это моя девочка, – сказал он и снова ее поцеловал.
Локи вытащил руку из ее трусиков.
– Раздевайся. Ложись на постель. Я хочу видеть тебя целиком. – Эти слова прозвучали как приказ, приказ, которому она отчаянно хотел подчиниться.
Он отошел от нее и сорвал полотенце. Она уставилась на него полностью обнаженного и возбужденного. Никогда прежде она не видела голого мужчину так близко. Она почти подчинилась его приказу, когда вспомнила, что пришла сюда из-за Сорена, а не для секса с незнакомцем. Она была девственницей. Она не принимала таблетки. И она была влюблена в другого.
– Эм... Коки. Локи, не важно. Мне нужно в ванную.
– Диафрагма? – Он задумчиво кивнул. – Ванная там, крошка. Не задерживайся.
– Мои, эм, вещи внизу. – Она подтянула джинсы и застегнула их. – Я сейчас вернусь. Держи эту эрекцию. То есть, концепцию.
Она отперла дверь и выскользнула в коридор. Она дала себе три секунды на то, чтобы застегнуть бюстгальтер и тихо офигеть, прежде чем двинуться к лестнице. И за эти три секунды она почти решила развернуться и вернуться в комнату. Если Сорен не собирался трахать ее, может, ей стоит найти того, кто сможет.
Рядом с ней открылась дверь, и в коридор вышла женщина. Она с легкостью могла быть самой красивой женщиной в доме – роскошные темно-красные волосы, искристо-голубые глаза. На ней было элегантное черное коктейльное платье, и все в ней кричало о деньгах и привилегиях. И при всем этом ее вид был подавленный, почти покорный, хотя ее раскрасневшееся лицо светилось каким-то тайным видом удовольствия.
Женщина едва не столкнулась с Элеонор. Она поспешно извинилась и аккуратно спустилась по лестнице. Элеонор заметила движение и повернула голову. В той же комнате, из которой вышла женщина, стоял Сорен.
Он заметил ее в ту же секунду, как и она заметила его. Они молча смотрели друг на друга. В руках Сорена было что-то, черная ткань, которая походила на обычный шелковый платок. Но каким-то образом она поняла, что это было нечто большее.
Из комнаты, из которой она сбежала, появился Лаклан в одних джинсах, на половину застегнутых.
– Крошка? – спросил Лаклан.
Лаклан посмотрел на Сорена. Сорен посмотрел на Лаклана и затем на нее.
– Элеонор? – спросил Сорен.
– Пошел к черту... – выдохнула она. И прежде чем Сорен или Лаклан успели что-нибудь сказать, она убежала. Она сбежала по лестнице и резко остановилась, когда перед ней остановился мужчина. Он перегородил ей путь, и мгновение она просто смотрела на него. У него были темные глаза, оливковая кожа и небрежно вьющиеся волосы длиной до плеч. В другом месте, в другое время, она бы несколько часов пялилась на него, настолько он был красив.
Он улыбнулся ей, но не дружественно. Медленная, холодная и опасная улыбка была на его губах.
Он поднял палец и покачал им в классическом «ц-ц-ц» жесте.
– Детям вход запрещен. – Он практически промурлыкал слова, но она четко услышала угрозу. На мгновение она представила, как царапает его лицо. Но она просто прошла мимо него, ощущая, будто дом позади нее сгорает дотла. Она была раздавлена горем и стыдом, смущением и яростью – внутренней боли, едкой злости. За всю свою жизнь она не чувствовала себя такой дурой. Все это время она целовала землю, по которой ходил Сорен. Она предложила ему свое тело, а он отказал ей из-за этого колоратки на шее. И все это было ложью. Он не был святым. Он был еще одним грешником, как и все остальные. И он трахал эту прекрасную женщину, а почему бы и нет? Кто бы не стал? Элеонор чувствовала себя такой глупой, что почти поверила, что ее отец был прав.
