Текст книги "Святой (ЛП)"
Автор книги: Тиффани Райз
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)
Глава 8
Элеанор
В течение двух часов копы держали ее в патрульной машине, пока допрашивали и переговаривались по рации. Она изо всех сил старалась придерживаться своей легенды. «Простите. Я хотела прокатиться по кварталу. Понимаете – ради удовольствия». Но по какой-то причине, копы не купились на это. Очевидно, получатели удовольствия обычно владели ключами от машины, и им не приходилось взламывать замки и заводить машины замыканием проводов.
Два копа – один белый, второй – чернокожий, оба молодые, казались слишком рады тому, что остановили ее. По всему городу сновала мафия, насильники и убийцы, а офицер Феррелл и офицер Хэмптон не могли перестать гладить себя по головке за то, что поймали пятнадцатилетнего угонщика.
– Мы позвонили твоей маме, – сказал офицер Хэмптон, подмигивая ей.
– О, нет, только не маме.
– Она встретит нас в участке, – добавил офицер Феррелл.
– Участке? Нам нужно ехать в участок?
– Безусловно. – Офицер Хэмптон махнул рукой, приказывая ей встать. Она вышла с заднего сидения патрульной машины под проливной дождь. – Туда мы и отвозим всех, кого арестовали.
– Арестовали?
Феррелл и Хэмптон усмехнулись, когда завели ее руки за спину и надели на запястья наручники. Холодный металл врезался в кожу. Она никогда не носила наручники. Их вес удивил ее. Она никогда не думала, что они будут такими тяжелыми и холодными.
Белый коп, Феррелл, положил руку на ее макушку и направил на заднее сиденье патрульной машины.
– Ты, девочка, – начал офицер Хэмптон, – имеешь право хранить молчание.
– Воспользуйся этим советом, девочка, – добавил офицер Феррелл, когда она поставила ноги в машину.
Элеонор посмотрела на его широкое, гладкое и высокомерное лицо.
– Не называйте меня девочкой.
Ее бравада закончилась, когда захлопнулась дверь. В одиночестве на заднем сидении патрульной машины ее начало трясти. Температура упала. Дождь промочил насквозь ее одежду и волосы. Ее кожа была липкой и холодной. Но не поэтому она не могла унять дрожь.
Как только они подъехали к участку, офицер Феррелл открыл дверцу и приказал ей выходить. Направившись к двери, в десяти ярдах от входа она заметила две фигуры, под зонтами. Одна принадлежала ее матери. Она где угодно узнает этот потрепанный розовый зонт. Мать стояла и наблюдала за ней, ее лицо было таким же мокрым от слез, как и лицо Элеонор от дождя. За ней, под черным зонтом, выглядывал кто-то еще. Высокий, суровый и наблюдательный, его взгляд следил за каждым ее шагом. Она подняла голову, не желая показывать ему свой страх и стыд. Что-то в ее виде должно быть забавляло его, потому что его взгляд метнулся к ее запястьям в наручниках, прежде чем посмотреть на нее с намеком на улыбку на губах. Офицер Хэмптон повел ее внутрь и усадил на пластиковый стул.
– Я могу увидеть маму? – спросила она, пока офицер за столом делал ее фото, а второй начал печатать за компьютером.
– Скоро. Мы переведем тебя в комнату. Кто-нибудь придет поговорить с тобой.
– Мне нужен адвокат? – спросила она, давным-давно узнав от отца, что в их мире слово на А имело волшебную силу.
– Ты можешь об этом поговорить с мамой, но позже, – ответил офицер Хэмптон, записывая что-то небрежно на планшете. Она задумалась, рисовал ли он динозавриков, пока его рука парила над листком. Все файлы и формы были тактикой запугивания. Они пятнадцать раз допросили ее в машине по дороге сюда, где она планировала угон. Девушка понимала, что они хотели добраться до ее отца и его гаража, но они не вытянут из нее никакой информации.
– Как долго мне придется носить эти наручники? – Металл оков стучал по пластику стула и создавал такой звук, словно ногти скрипели по школьной доске.
– Через минуту мы их снимем, – ответил офицер Феррелл. – Как только вспомню, куда положил ключи.
– Пойдем, Гонщица. – Офицер Хэмптон щелкнул пальцами перед ее лицом. – У нас есть для тебя комната.
Он аккуратно взял ее под локоть и провел по грязному бежевому коридору в комнату, где стояли только стол в центре и два стула.
– Вы собираетесь меня допрашивать? – спросила Элеонор, садясь на стул.
– Простая дружеская беседа. Кто-нибудь скоро придет.
Он закрыл дверь и оставил ее наедине со страхами. «Успокойся», – приказала она себе. «Все будет хорошо. Папа узнает и приедет прямо сюда и скажет, что это он во всем виноват, это он попросил меня помочь ему, потому что он задолжал мафии много денег». Он никогда не позволит ей взять всю вину на себя. Она же его родная дочь, его единственный ребенок. Верно?
Но в глубине души она знала, что он не придет за ней.
Время текло так медленно, как замороженный мед из бутылки. Адреналин покинул ее тело, как только Элеонор почувствовала под страхом усталость. Ее голова пульсировала, запястья ныли. Она бы все отдала за то, чтобы выбраться из этих наручников и вытянуть руки.
В конце концов, ее подбородок упал на грудь. Она даже заснула на несколько минут.
Звук открывающейся двери предупредил, что в комнату кто-то входит. Она держала голову опущенной, а глаза закрытыми.
Что-то прикоснулось к ее рукам, закованным в наручники. Пальцы скользнули по ее ладони, приласкали запястья. Она услышала щелчок, и наручники слетели. В любой другой комнате, при любых других обстоятельствах, она бы насладилась прикосновением больших рук к ее холодной коже. Какой-то коп прикасался к ней так интимно, что ее начало тошнить.
Она услышала скрежет стула по полу и лязг наручников на столе.
Если она откроет глаза и поднимет голову, все начнется. Начнется все дерьмо. Допрос, расследование, обвинения... Ее глаза были стеной, и пока она не откроет их, мир будет за этой стеной. Но она не могла вечно прятаться.
Она открыла глаза, ожидая увидеть копа или адвоката, или даже маму.
Но нет, это был ее священник. Он молчал, не проронив ни слова. Она вытянула руки перед собой и начала растирать запястья. Это он прикасался к ее пальцам и растирал ее кожу, когда снял наручники, а не какой-то мерзкий коп.
Элеонор ненавидела тот факт, что втащила его в это дерьмо. Должно быть, мать позвонила ему в панике, после звонка копов ей. В любое время, когда случалось что-либо плохое, первому кому звонила мать – был отец Грег. Если бы она позвонила отцу Грегу, старый священник помолился бы с ней по телефону, посоветовал что-то и успокоил. Он никогда бы не вытащил себя из постели среди ночи, чтобы отправиться в полицейский участок. Но это сделал Сорен. Почему?
Он продолжал молча смотреть на нее, и Элеонор поняла, что невольно начала играть в гляделки. Что же. Тогда гляделки. Она знала, как заставить его моргнуть.
– Итак, – начала она, – после нашей последней беседы о правилах и священниках, сексе и прочем, я хотела задать вопрос. Вы один из тех священников, которые любят трахать детей из прихода?
Она ждала.
Он не моргнул.
– Нет.
Ладно, он хорош в этой игре. Но она еще лучше.
Она подняла подбородок и улыбнулась так, как мечтала улыбнуться привлекательному мужчине постарше, но не выпадало ни шанса, ни смелости попробовать.
– Как жаль.
– Элеонор, нам нужно обсудить ситуацию, в которой ты оказалась.
Она кивнула соглашаясь.
– Я в трудном положении.
Улыбка? Смех? Испепеляющий взгляд? Ничего.
– Тебя арестовали за подозрение в угоне авто. Сегодня были угнаны несколько роскошных машин общей стоимостью в четверть миллиона долларов. Ты ведь ничего об этом не знаешь, верно?
– Я отказываюсь давать показания, – ответила она, гордясь своими знаниями в юриспруденции. – Это я должна ответить?
А теперь она получила испепеляющий взгляд, на который надеялась.
– В суде – да. Мне – никогда. Мне ты всегда будешь говорить правду.
– Не думаю, что вы хотите знать всю правду обо мне, Сорен. – Она понизила голос до шепота в тот момент, когда произнесла его имя. Его имя казалось ей магическим словом. Будто то, что она знала его имя, означало что-то особенное, как в сказках.
– Элеонор, нет ничего, что бы я не хотел знать о тебе. Ничего из того, что ты мне расскажешь, не повергнет меня в шок и не вызовет отвращение. Ничто не заставит меня изменить мое мнение о тебе.
– Изменить мнение? Вы уже сложили обо мне мнение? И каков вердикт? – Она подобралась, не желая знать ответа. У них не было ничего общего, у нее и ее священника. Он выглядел как богатей, говорил как богатей. У него были самые белые ногти, которые она когда-либо видела у мужчины. Белые ногти, идеальные руки, как у мраморной скульптуры греческого Бога. А она? Она была ходячей катастрофой. Сколотый черный лак на ногтях, мокрая одежда, мокрые волосы, и вся ее жизнь закончилась всего за одну ночь.
– Вердикт таков – я готов и могу помочь тебе выбраться из этого кошмара, в который ты сама себя затащила.
– Мы можем назвать это «трудным положением»? «Положение» звучит не так страшно, как «кошмар».
– Это катастрофа, юная леди. Машина, которую ты угнала, принадлежит очень влиятельному человеку. Он уже потребовал от полиции, чтобы тебя судили как взрослого, и дали максимальное наказание. Ты можешь провести годы в тюрьме для несовершеннолетних, или хуже того – в учреждении для взрослых. По крайней мере, этот человек хочет, чтобы ты не видела солнечного света, пока тебе не исполниться двадцать один. К счастью, в этой области у меня есть связи. Или, если быть точнее, у меня есть кое-кто, у кого есть связи в этой области.
Впервые с начала их разговора он отвел взгляд. Он посмотрел в угол комнаты. На его лице было самое странное выражение. Кем бы ни был этот влиятельный человек, Сорен, казалось, не был рад просить его об этом. На самом деле, если бы ей пришлось угадывать, она бы сказала, что он боялся этого.
– Вы собираетесь ввязаться в эту проблему из-за меня. Почему?
Сорен снова посмотрел на нее и улыбнулся так, что эта улыбка обнажила ее душу и поставила на колени.
– Потому что я бы сделал все, что в моих силах, чтобы защитить тебя, Элеонор. Все, чтобы помочь тебе и все, чтобы спасти тебя. Всё.
От того, как он произнес последнее «всё», по ее телу пробежал холодок. Это напугало ее, вместо того чтобы успокоить. Он был серьезен. Вот почему это пугало ее.
– Это не ответ. Вы говорите, что помогаете мне, потому что помогаете.
– Так и есть.
– И нет никакой другой причины?
– Есть, но пока я не могу тебе ее назвать.
– Но скажете?
– В свое время. Но сначала, Элеонор, есть кое-что, что ты должна знать.
Элеонор выпрямилась на стуле, и все ее внимание было обращено к нему.
– Что?
– Есть цена, которую придется заплатить.
– О, ладненько, – ответила она и широко улыбнулась ему. – А теперь мы вернулись к моему первому вопросу о трахе с детьми в церкви. Если вы так настаиваете.
– Ты так низко оцениваешь свою ценность дитя Божьего, что предполагаешь, что я помогаю только в обмен на секс?
Он задал этот вопрос спокойно с одним лишь любопытством в голосе, но, тем не менее, слова били так сильно, словно кулаком в живот.
– Значит, все не так?
Сорен изогнул бровь, и Элеонор разразилась смехом. Ей начинал нравиться этот парень. Она влюбилась в тот момент, когда впервые увидела, и будет любить его отныне до конца света. Но она и подумать не могла, что он будет ей так сильно нравиться.
– Нет, не так, – ответил он. – Так или иначе, я потребую кое-что от тебя.
– Вы всегда так говорите?
– Ты имеешь в виду артикуляцию?
– Да.
– Да.
– Странно. И чем же я заплачу за вашу помощь? Надеюсь, не моим первенцем или чем-то таким. Я не хочу детей. – Она не была уверена насчет последней части, но прозвучало довольно грубо.
– Моя цена проста – в обмен на мое содействие, я прошу тебя делать отныне то, что я говорю.
– Делать то, что вы мне говорите?
– Да. Я хочу, чтобы ты подчинялась мне.
– Отныне? – она не могла поверить, что верно его расслышала. – И как долго?
Сорен снова посмотрел на нее, посмотрел, не улыбаясь, не моргая, не шутя, не веселясь. Он смотрел на нее так, словно следующее сказанное им слово будет самым важным словом, которое он когда-либо произносил, и самым важным словом, которое она когда-либо слышала.
– Навсегда.
Слово повисло в воздухе между ними, прежде чем опуститься на нее и проникнуть сквозь кожу.
– Навсегда, – повторила она. – Вы хотите, чтобы я всегда подчинялась каждому вашему приказу?
– Да.
– И что вы прикажете мне делать?
– Как только ты согласишься с моими условиями, ты узнаешь свое первое поручение.
– Вы же понимаете, навсегда – это очень большой период. На самом деле, самый большой. Не бывает больше, чем навсегда.
– Я в курсе.
– До двадцати одного я могу быть в колонии для несовершеннолетних. Навсегда – это дольше, чем шесть лет.
– Верно.
– Тогда я выбираю колонию. – Нелепое решение, но она была серьезна.
– Ты предпочтешь отправиться в колонию, а не подчиняться мне? – с ужасом спросил Сорен. Может, даже испугался. Его страх заставил ее бояться. Но не настолько, как поражения, пока нет.
– Если я отдам тебе вечность, – начала она, выше поднимая подбородок, – кое-что я хочу взамен.
– Я уже предложил тебе помощь выбраться из этого кошмара. Чего еще ты хочешь?
Элеонора обдумывала свои требования. Он казался открытым к предложениям, что было хорошо, потому что у нее было предложение.
– Всё.
– Всё? – повторил он. – Как...?
– В.С.Ё. – Она уставилась на него, и на этот раз была ее очередь не моргать. – Я даю вам вечность, а вы, по крайней мере, можете дать всё.
– Полагаю, ты понимаешь, о чем просишь, и должна понимать, что это проблематично, раз это касается меня.
– Потому что вы католический священник, и вы старше меня?
– Это две из трех причин.
– И какая третья?
– Я назову тебе третью причину тогда же, когда назову вторую причину, почему я предлагаю тебе помощь.
– Господи Иисусе, столько вопросов. Мне нужно записать все это дерьмо?
Сорен запустил руку в карман пальто и вытащил его потрепанную Библию в кожаном переплете, ту, в которой было его настоящее имя.
Он перелистнул страницы и взглянул на обрывки листов внутри нее. Оказалось, все они были исписаны, но не на английском языке. Наконец, он перелистнул в самый конец, вырвал последнюю страницу и положил ее перед ней на стол. Из внутреннего кармана пальто он достал ручку, черную и тяжелую.
– Пиши.
Элеонор уставилась на ручку и листок. Затем посмотрела на Сорена.
– Я отвечу на твои вопросы, – сказал он. – Со временем. Но сейчас я бы не хотел, чтобы кто-то из нас забыл о них.
На последней странице она записала «Какая третья причина вызывает проблеммы?» и «Какая вторая причина, из-за которой вы помогаете мне?». Она нахмурилась, изучая листок бумаги.
– Что-то не так? – спросил Сорен.
– Думаю, ошиблась в слове «проблема». – Она передала ему записку, и Сорен прищурился.
– Одна м.
– Могу я ответить на два ваших возражения? – спросила она, исправляя слово «проблемы», на этот раз с одной м. – Мне плевать католический вы священник или нет. Заставлять священников хранить целибат – тупейшее правило. Зачем Богу изобретать секс, а потом говорить людям, что им нельзя заниматься? И второе – и что? Вы старше меня. Через пару дней мне будет шестнадцать.
– Не могу поверить, что обсуждаю это с тобой, Элеонор, – ответил Сорен.
Она улыбнулась ему.
– А я могу.
Сорен отвернулся, на мгновение уставившись в никуда. Он ухмыльнулся и снова посмотрел на нее.
– Что же, очень хорошо.
– Очень хорошо, что?
Он протянул свою руку, ожидая, когда она пожмет ее.
Она уставилась на его ладонь, его идеальную ладонь.
– Вы шутите, да?
– Я хочу, чтобы ты вечность подчинялась мне. Это высокая цена, и я понимаю это. Если нам нужно обсудить условия, тогда мы их и обсудим. Я принимаю твои условия. Ты принимаешь мои?
Элеонор медленно подняла руку над столом и вложила в его ладонь свою.
– Хорошо, – ответила она. – Вы получили меня. Я ваша.
Он обернул свою мощную ладонь вокруг ее. По какой-то причине она ожидала, что его рука будет холодной. У него были такие холодные глаза, такое холодное поведение, но нет, его кожа была теплой, и Элли не могла не представить, как он прикасается к ней в более интимных местах, чем ее рука.
– Навсегда, – сказала она.
– Всё, – добавил он.
Сделка была заключена. Они отпустили руки друг друга, и Сорен встал.
– А сейчас я тебя оставлю. Не отвечай ни на какие вопросы, пока не поговоришь с адвокатом. Церковь оплатит судебные издержки. Будь уверена, в свое время ты вернешь эти деньги.
– Хорошо. – И страх вернулся. Она не хотела, чтобы он уходил. Не сейчас. Никогда.
– Когда приедет твой адвокат, расскажи ему всю правду и ничего не скрывай. Несомненно, сюда был вовлечен твой отец. Ты должна рассказать адвокату, насколько серьезно он замешан.
– Сдать отца? Ни за что.
– Элеонор, меньше минуты назад ты пообещала подчиняться мне. Это приказы. Твой отец – причина, по которой ты здесь, в этом полицейском участке, среди ночи, и все твое будущее висит на волоске. Ты здесь. Не он. Ты скажешь адвокату и суду все, что знаешь об отце и его нелегальных промыслах. У тебя должна быть возможность заключить сделку о признании вины или о минимальном наказании. Тем временем, я встречусь с другом, у которого есть полезные связи. Во всем, что касается тебя, я не буду полагаться на удачу.
Он сделал два шага к двери.
– Элеонор?
– Да?
Он улыбнулся ей, на этот раз с добротой и заботой.
– Я буду заботиться о тебе. Всегда.
Она улыбнулась ему в ответ.
– Этот ваш друг он, правда, поможет мне?
– Да.
– Как?
– Добавь этот вопрос в свой список.
Элеонор закатила глаза и тяжело выдохнула, когда писала: «Почему ваш друг поможет мне?»
– Для этого списка мне понадобится лист побольше. Что-нибудь еще?
– Да. Ты пропустила один вопрос в своем списке.
– Я все записала. Что я пропустила?
Сорен вернулся к столу, взял ручку и листок и записал девять слов. Больше не произнося ничего, он застегнул на ее запястьях наручники и оставил одну в комнате.
Элеонор посмотрела на листок и прочитала вопрос, который он написал элегантным мужским почерком.
«Зачем священнику носить с собой собственный ключ от наручников?»
Глава 9
Нора
Нико опустил голову и рассмеялся, от пробирающего мурашками веселья растирая шею. Нора положила палец под его подбородок и подняла его.
Нора надела свое лучшее доминирующее выражение лица.
– Молодой человек, вас забавляет тот факт, что я угоняла машины для отца и меня арестовали? Готова поспорить, тебе было бы не до смеха.
– Не это забавно. Тебе было пятнадцать, и ты заставляла молодого священника переспать с тобой – вот что смешно.
– Признаюсь, я была чертовски горда своими навыками ведения переговоров.
– Больше похоже на захват заложников. Если бы ты не подчинилась ему...
– Пока-пока, католическая школа. Привет, колония.
– Он не напугал тебя? Ведь тебе было пятнадцать. А ему двадцать девять.
– Если бы это был другой мужчина, вероятно, напугал бы. Но с Сореном все казалось предначертанным. Когда мы познакомились, он сказал: «Рад, наконец, встретиться с тобой». Мы оба ждали друг друга, словно наша встреча и любовь была уготована нам. Мы принадлежим друг другу – я, Сорен, Кингсли. Мой арест свел всех нас.
– Значит, о Кингсли говорит твой священник? – Нико протянул ей руку и помог встать с кресла. Она могла бы это сделать и сама. Но она не собиралась отказываться от возможности позволить Нико прикасаться к ней так, как он захочет.
– Да. Друг Сорена, у которого были связи и который мог вытащить мою задницу из затруднительного положения? Это был твой отец.
Нико взял их бокалы и бутылку вина, и повел ее наверх. Несмотря на камин, с приближением полуночи внизу становилось прохладнее, но еще ей было трудно думать и говорить перед серебряной шкатулкой на каминной полке, содержимое той было одновременно и драгоценным, и ужасающим.
– У Кингсли интересные друзья, – сказал Нико, когда они вошли в комнату. Он поставил бокалы и вино на прикроватный столик и подошел к камину.
– И еще более интересные враги. У нас с Кинсгли есть кое-что общее – мы оба очаровываемся другими людьми, – ответила Нора, стягивая покрывала. – Мы отличаемся в одном – когда я кем-то восхищена, я трахаю его. Когда Кингсли кем-то восхищен, он трахается с ним.
Нико усмехнулся и вернулся в постель. Он поцеловал ее в шею и прикусил кожу на плече.
– Поэтому ты позволила мне войти в тебя? – прошептал он ей на ухо. – Ты восхищена мною?
– Да, частично. Ты мой первый фермер. – Она отстранилась и улыбнулась ему.
– Ты моя первая Домина.
– Но не твоя первая бесстыдно взрослая женщина? – спросила она, опустившись на постель и упав на подушки. Нико снял с себя рубашку. Какая совершенная мужская фигура. Где же фотоаппарат, когда он так нужен?
– Моей последней девушке было сорок три, – ответил он.
– Сорок три? Боже, у тебя же нет комплекса миссис Робинсон?
– Это выбор, а не комплекс, – ответил он. – Жизнь коротка. Я не хочу тратить ее с кем-то моего возраста, кто знает о жизни не больше меня. У меня есть подруга, она моя ровесница. Она забавная, красивая, умная. Все считают, что мы должны быть вместе. Но у нее постоянно проблемы с деньгами, всегда на мели. Всегда просит своего отца о помощи. Она не знает, что делать со своей жизнью. Я люблю ее, но с кем-то подобным быть не могу. Я владею успешным виноградником. У меня есть работники, люди, которые зависят от меня. Моя последняя девушка была владелицей замка, и у нее в подчинении было десять человек. Даже несмотря на разницу в возрасте, у нас было больше общего, чем с девушкой моего возраста, которая меняла работы и парней каждые шесть месяцев.
– У меня нет замка, только дом. Огромный чертов дом, но на меня никто не работает. Хотя, однажды у меня был стажер. Без зарплаты. – На поверхность всплыло небольшое воспоминание, и Нора держала его на ладони. Она улыбнулась, мгновение любила его, а затем отпустила.
– Женщины и вино с годами становятся лучше, – сказал Нико.
– Хотелось бы верить в это. Так или иначе, с годами я становлюсь богаче. Я в той точке, где у меня столько денег, что не знаю, как ими распорядиться.
– Тогда купи больше времени со мной?
Нора прищурилась.
– Это взрослая женщина научила тебя так разговаривать? Если да, то мне нужно ее имя и адрес, чтобы отправить благодарственную записку.
Нико улыбнулся.
– Каждая женщина, с которой я был, рассказывала мне что-то о женщинах. Как целоваться, как трахать, как одеваться. Моя первая любовница сказала, что женщины всегда наблюдают. Если ты груб с официантом, она видит это и запоминает. – Нико постучал по виску.
– У тебя хорошее образование.
– Я и от тебя хочу все узнать. И о тебе.
– Все?
– Все. – Он оседлал ее бедра и обхватил ладонью затылок. – Какие тебе нравятся прикосновения. Какой тебе нравится секс. Какую яичницу ты любишь по утрам. Какой любишь чай по вечерам. Какие тебе нравятся поцелуи.
Она подняла голову, желая еще его опьяняющих поцелуев. Когда он целовал и ласкал ее, она почти могла убедить себя, что он и был причиной, по которой она сбежала в Европу и спряталась среди Черного Леса, где никто, кроме Нико, не мог ее найти.
– Мне нравится, как ты прикасаешься ко мне, – ответила она. – Мне нравится, как ты трахаешь меня. Я люблю омлет с сыром. Я люблю чай такой же, как и мужчину – горячий, крепкий и в моей руке. И люблю, как ты меня целуешь, потому что это помогает мне забыть, почему я здесь. – Ее голос дрогнул на последнем слове, и Нико обнял ее за плечи.
– Можешь забыть?
– Нет, – ответила она и задрожала. – Я хочу. Я так зла на произошедшее, что даже не могу... не могу дышать, когда думаю об этом.
– Я тоже был зол. Зол на всех. Особенно на мать. Она переехала в Париж через пять дней после похорон папы. Потом я понял, что она тоже скорбит. Находясь рядом с виноградниками, работой всей его жизни – все это напоминало ей о нем. Я никогда не думал, что она настолько любила его. Но потом я понял. Она тоже не могла дышать.
– Помоги мне дышать, – сказала она, ощущая, как гнев, словно тиски, сжимал ее легкие.
Он притянул ее ближе и прижал голову к своему плечу.
– Дыши со мной, – сказал он. – Повторяй за мной.
Он глубоко вдохнул и надавил на ее спину обеими руками. Она заставила себя втянуть воздух через нос и задержала дыхание.
– А теперь выдыхай, – сказал Нико. Нора заставила себя выдохнуть. – Хорошо. И опять.
Поддерживая ее за спину, он контролировал ее дыхание. Вдох и выдох. Глубокий и долгий. Давление на спину означало «вдыхай». Ласковое скольжение пальцев вниз по спине – «выдыхай». Спустя несколько минут она ощутила, как ярость и паника отступили.
Нора чувствовала головокружение от благодарности Нико за его присутствие. Она впилась в его руки, пока он держал ее и целовал шею.
– Хочешь, я заставлю тебя снова кончить? – тихо спросил он.
– Да, – без стыда ответила она. – Это отвлечет меня, это меньшее о чем я могу просить сейчас.
Нико снова опустил бретельки ее сорочки, склонил голову и обхватил губами ее сосок. Нора ахнула и расслабилась на подушке. Его язык кружил по ареоле, а ладони обхватывали и согревали обе груди. Она опустила руку и погладила его, но он схватил ее за запястье и прижал его над ее головой.
– Моя игра, – подразнила она, и он вдавил ее в кровать.
– Никаких игр. Сегодня я забочусь о тебе. – Нико целовал ее по краю ключицы. – Всю ночь, если ты позволишь.
– Я позволю тебе, – выдохнула она и подчинилась ему. Отпускать было приятно, немного расслабиться, позволить ему удовлетворить ее без необходимости дать ему что-то взамен. Он продолжил целовать ее груди, а она просто лежала под ним. Он щипал ее соски и нежно покусывал их, пока они не набухли и не болели – именно так, как ей нравилось.
Нико проскользнул рукой между ее ног и нашел колечко, продетое в капюшон клитора.
– Украшение? – спросил Нико.
– По большей части, – призналась она. – Но оно может быть полезным, если знаешь, что делаешь.
– Я не знаю, что делаю, но ты можешь научить меня. – Нико шаловливо улыбнулся.
Учитывая все, что с ней произошло, через что ей пришлось пройти, и что она потеряла, ее даже не должно было быть в постели с Нико, а тем более не следовало наслаждаться каждой секундой его компании. Неужели то, что она потеряла, создало такой вакуум, что ей нужно было заполнить его сыном Кингсли? Очевидно, да.
– В ванной есть сумка, – сказала она. – Черная шелковая.
Нико вопросительно изогнул бровь.
– Доверься, – ответила она.
Нора расправила сорочку и поправила подушки, пока Нико ходил в ванную, чтобы взять ее сумку. Она подмигнула ему, прежде чем развязать шнур и открыть ее. В ней были только несколько украшений, с которыми она всегда путешествовала: две пары сережек, браслет и кольца, которые Сорен подарил ей на Рождество. Две недели назад она сняла кольца, но не оставила их. Она никогда не сможет оставить их.
Из сумки она выбрала восемнадцатидюймовую серебряную цепочку с бусинами. Она сняла кулон из камарного стекла в форме королевской лилии, подарок на день рождения от Кингсли, и отложила сумку в сторону.
– У тебя есть идея? – спросила она, держа цепочку и позволяя ей скользить между пальцами.
Нико взял цепочку из ее рук.
– Ложись на спину, – сказал он. – Раздвинь ноги.
– Пять самых лучших слов в английском языке.
– Couche-toi. Écarte les cuisses, – сказал Нико.
– Пять самых лучших слов во французском языке.
Нора легла на спину, как он приказал, и широко развела ноги. Он попытался, но у него не получилось расстегнуть замок на цепочке. Она забрала ее из его руки и открыла.
– Пальцы поменьше, – ответила она. Он взял цепочку и продел ее в кольцо. На этот раз ему удалось закрыть замочек. Он натянул цепочку, и Нора вздрогнула от удовольствия.
– А теперь потяни за цепочку.
Нико сделал, как было велено. Бусины серебряной цепочки стучали по кольцу. Нора задрожала от создаваемого ощущения – словно вибратор, но более интимный и сосредоточенный. Она впилась пальцами в кровать, а Нико снова и снова прокручивал цепочку сквозь кольцо, сначала медленно, затем быстрее в такт ее участившемуся дыханию.
С цепью в левой руке он тянул и дразнил ее пирсинг. Он проник в нее тремя, а затем четырьмя пальцами правой руки. Нора широко раскрылась для Нико, его ладонь исследовала ее влагалище. Он массировал ее точку G, проникал глубже и давил на стенку возле матки. Ее внутренние мышцы сократились и напряглись вокруг его пальцев. Она ахнула, когда он надавил на мягкую точку, и удовольствие усилилось настолько, что она вздрогнула.
Нико усмехнулся, двигая цепочкой. Ее клитор пульсировал, а живот напрягся. Ее бедра двигались в собственном ритме, а внутренние мышцы сжимались и разжимались вокруг пальцев Нико.
Она кончила с внезапной дрожью, которая охватила ее от плеч до колен, прежде чем рухнула на спину и усмехнулась.
– Вот это, – сказал Нико и вытащил ладонь и отстегнул цепочку, – хороший трюк.
– Один из козырей в моем рукаве, – ответила Нора, взяла цепочку из его рук и вернула в мешочек с украшениями. Нико провел ладонью по ее бедрам и животу.
– Где ты научилась всем этим трюкам? – спросил он, целуя ее.
– Ты не захочешь знать.
– Кингсли?
– И Сорен. И мое собственное извращенное воображение.
Она отстранилась от его губ и подмигнула ему.
– Ты удивляешь меня.
– Это говорит твой стояк.
– И сердце, – добавил он.
Она прижала ладонь к его щеке. Такое юное, такое красивое лицо. Но в нем не было и толики невинности. Он слишком усердно работал, жил слишком тяжело, видел многое в этом мире, чтобы в его глазах появился этот блеск. Хорошо. Ей нравились, какими были его глаза сейчас – теплые и голодные. В нем не было отцовского цинизма и всех его секретов. Но секреты Нико не пугали ее так, как секреты Кингсли. Она знала один, который он скрывал от нее ради ее же блага.
– Я знаю, ты влюблен в меня, – сказала она, лаская изгиб его ключицы кончиками пальцев.
– Это не важно, – ответил он. – Мои чувства принадлежат мне. Они не должны беспокоить тебя.
– Боже, ты такой француз.
Нико усмехнулся и прижал голову к ее груди.
– Ничего не могу поделать, – ответил он. – Это у меня от отца.
– Какого именно? – спросила она.
– Того, кто вырастил меня. Моего настоящего отца. А не Кингсли.
– Если бы Кингсли знал о тебе, он бы тоже тебя вырастил и любил.
– Позволь мне любить тебя, раз я не могу любить его, – сказал Нико.
Она провела пальцами по его темным вьющимся волосам. В молодости она никогда бы не оценила такого мужчину как Нико, тихого, трудолюбивого, сдержанного. Он обладал внутренним стержнем и интеллектом, но не показывал себя. Ему не нужно было овладевать каждой комнатой, в которую он входил. Он настолько владел собой, что не испытывал нужды овладевать чем-то еще или кем-то еще.
– Нико, посмотри на меня. – Он поднял голову и посмотрел ей в глаза, он больше не улыбался. – Я знаю твоего отца двадцать лет. Двадцать. Подумай об этом.
– Если я это принимаю, почему ты не можешь?
