Текст книги "Святой (ЛП)"

Автор книги: Тиффани Райз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 24 страниц)

Глава 23
Элеонор

Если бы Элеонор верила всему сказанному ей на занятиях по половому воспитанию в католической школе, она бы подумала, что ее жизнь пойдет по ужасной нисходящей спирали после того, как она раздвинет ноги перед мужчиной до брака. Ее учитель – Урсулинка¹⁰ подчеркивала, что любой сексуальный акт ведет к беременности, бедности, бушующим венерическим заболевания и смерти. Бедная Джордан попалась на крючок лжи, заглотила его и ушла на дно. Она не только решила не заниматься сексом до свадьбы, но и никогда не поцелует мужчину, пока они не будут обручены. Береженого Бог бережет. Но когда Элеонор вышла на крыльцо перед школой днем позже, после похорон отца Сорена, и увидела ожидающий ее серебристый «Роллс-Ройс», поняла, что обнажиться перед священником было ее лучшей идеей.

– Срань Господня, – сказала Джордан, заметив «Роллс-Ройс» одновременно с Элеонор. – Это что?

Элеонор пыталась не взорваться от смеха при виде «Роллс-Ройса», стоящего рядом с минивенами и бежевыми «Камри».

– Это мой водитель.

– Срань Господня, – повторилась Джордан. «Роллс» приближался до тех пор, пока не оказался у последней ступени крыльца. Из машины вышел мужчина в форме шофера. Он открыл пассажирскую дверь, и из салона появился никто иной, как сам Кингсли Эдж. Он обошел авто, облокотился на дверь, поднял руку и поманил Элли пальцем.

Он был в сапогах для верховой езды, в каком-то длинном сюртуке и блестящих современных солнечных очках. Кингсли выглядел как настоящий панк с длинными темными волосами, струящимися по плечам, и улыбкой на губах.

– Срань... – прошептала Джордан, забыв про «Господня». – Кто это?

– Говорила же. Мой водитель.

– А он может быть моим водителем?

Элеонор обняла Джордан и похлопала ее по спине.

– Джордан, с тобой еще не все потеряно.

Элеонор сбежала по ступенькам к «Роллс-Ройсу», и Кингсли открыл ей дверь.

– Вы забираете меня из школы? – спросила она, прежде чем сесть в машину.

– Теперь ты член клана. У членства есть свои привилегии. Allons-y.

Она понятия не имела что значит Allons-y, но ладонь на пояснице, направлявшая ее на заднее сиденье, дала четко понять, что это обозначает примерно «садись уже в чертову машину». Она с радостью подчинилась.

Кингсли сел после нее на сидение напротив. И машина быстро отъехала от школы.

– Значит, теперь я член клуба? – начала расспрашивать Элеонор, устроившись на роскошных кожаных сидениях темно-серого цвета.

Он улыбнулся, поднял солнечные очки на голову и посмотрел на нее своими мрачными мерцающими глазами.

– Ты принадлежишь ему, верно? Он тебе все рассказал?

– Это ответит на ваш вопрос? – Она оттянула воротник рубашки, демонстрируя ему синяки на шее. Кингсли изогнул бровь. – Как вы это делаете?

– Что? – спросил он.

– Так высоко поднимаете бровь.

– Это французская фишка.

– Вы действительно француз или делаете это ради привлечения внимания?

– И то, и другое.

– Так и думала. Мне нравится ваш акцент.

– А этот тебе еще больше нравится? – спросил он, и французский акцент полностью исчез из голоса. Он говорил как стопроцентный американец. Элеонор уставилась на него.

– Нет, это просто ужасно. Прекратите. Как вы это делаете?

– Моя мама была американкой, – объяснил он, возвращаясь к своему естественному голосу, дополненному сексуальным, как ад, французским говором. – Я могу говорить на английском без акцента. Но нужно сосредоточиться, и потом у меня болит голова.

– К тому же это не так сексуально.

– Exactement.

– Так какие именно у меня есть привилегии? То есть, кроме того, что меня будут забирать из школы на «Роллсе».

– Я расскажу, но сначала позволь взглянуть на ущерб.

Элеонор попыталась поднять бровь так же высоко, как и он. Она сдалась и пальцем подтянула ее, как было у Кингсли.

– Хотите посмотреть на мои синяки?

– Bien sûr.

Она подтянула бровь еще выше.

– Это «конечно» на французском.

– Мне придется раздеться.

– Не слышу возражений.

Она опустила бровь. Ей было интересно, что будет чувствовать Сорен, если она покажет синяки Кингсли. И есть только один способ узнать.

Она бросила рюкзак на пол и сняла пальто.

– На обратном пусти после похорон Сорен рассказал, что вы были во французском иностранном легионе.

– Да, я был капитаном.

– Может, вы мне ответите на вопрос.

– Какой?

Она расшнуровала ботинки и сбросила их. Он хотел видеть ее синяки на бедрах, значит, ей придется разуться и снять колготки. К счастью, холодная погода дала ей оправдание скрыть все синяки и даже больше. И если Кингсли хотел видеть синяки, ей придется раздеться. Она стянула колготки и вытянула ступню на колено Кингсли.

– У меня траншейная стопа?

Кингсли обхватил ее ногу за лодыжку и поднял. Он провел пальцем по подъему ее стопы.

– У тебя мозоль, а не траншейная стопа. Прекрати носить армейские ботинки без носков.

– Спасибо. Боялась, что мне ее ампутируют.

Она поставила босые ноги на пол, радуясь тому, что в «Роллсе» Кингсли было тепло и уютно. Должно быть, ему тоже стало тепло в его костюме, потому что он начал снимать жакет.

– Не могу поверить, что делаю это, – призналась она.

– Раздеваешься для меня на заднем сидении моего «Роллс-Ройса»?

– Именно. – Она расстегнула рубашку.

– Привыкай.

Она повернулась к нему спиной и опустила рубашку. Кингсли сел позади нее на сиденье. Его удивительно нежные пальцы скользили по линиям синяков, усыпающих ее кожу. Его прикосновения заставляли ее испытывать предательские ощущения в животе и между бедер.

– Где еще? – спросил он.

Она опустила рубашку и развернулась. Чувствуя себя неуютно, Элеонор закинула ногу ему на бедро и задрала юбку.

– Хорошо, что утром я побрила ноги, – пробормотала она, показывая синяки на бедрах.

– Как и я.

– Вы тоже бреете ноги? – Она опустила юбку и поставила ногу на пол.

Он прищурился на нее, пока она застегивала рубашку.

– Ты сообразительная.

– Вы так говорите, будто это плохо. – Она не стала надевать колготки и обулась. О своей траншейной ноге она подумает позже.

– Интеллект в женщине опасная штука. А потом мы узнаем, что ты считаешь брак ловушкой для женщин, превращающих их в бесплатных кухарок и домохозяек.

– Если бы я даже и была глупой, мне бы хватило мозгов, чтобы понять это.

Она повернулась к нему лицом и скрестила ноги на сидении. У нее было предчувствие, что под таким углом он видел ее нижнее белье, но по какой-то причине ей было все равно. Если Сорен доверял Кингсли, она тоже будет ему доверять.

– Ты интересная юная леди. Я думал, он спятил, когда впервые рассказал мне о тебе.

– Что он рассказывал?

– Этого я тебе не скажу. Важно то, что ты сейчас здесь, и есть вещи, которые ты должна знать.

– Я хочу знать все.

– Как только тебе исполниться восемнадцать, я отведу тебя в клуб.

– Почему восемнадцать?

– Потому что тебе должно быть восемнадцать, чтобы войти в БДСМ-клуб в этом штате.

– М-да, вижу, вы законопослушный гражданин. Я была в вашем доме, помните?

– Ты пришла без приглашения.

– Вы устроили оргию, в которой участвовали люди, делающие денежные ставки на секс.

– Дружеские ставки джентльменов. Хотя я никогда не играл.

– Почему нет?

– Не интересно. Я всегда выигрываю.

– До меня дошли слухи, что вы хороши в постели.

Кингсли смахнул несуществующую нить с брюк и улыбнулся чему-то в окно.

– Если бы я был на твоем месте, то поверил бы им.

От непринужденной уверенности в тоне Кингсли что-то внутри Элеонор сжалось.

– Я хочу им верить.

– Если бы это было возможным, я бы отвез тебя в клуб прямо сейчас. Но в данный момент я выполняю приказы. Je suis désolé.

– Блонди пока не разрешает мне играть?

– Не в клубе.

Она услышала что-то в его голосе, тонкий намек.

– Сорен сказал, что вам запрещено вести меня в клуб для извращенцев.

– Да. Но он не сказал, что я не могу отвести тебя в свой дом.

Кингсли улыбнулся, и на прекрасный, ужасающий момент Элеонор захотела поцеловать Кингсли так сильно, как хотела поцеловать Сорена.

– И что мы будем делать в вашем доме?

– Небольшая демонстрация БДСМ в действии.

– БДСМ?

– Бондаж. Доминирование или дисциплина. Садомазохизм. Или то, что я называю своими любимыми увлечениями.

– А вы можете забирать меня после школы каждый день?

Кингсли рассмеялся и притянул ее к себе на колени. Он быстро поцеловал ее в обе щеки, не приближаясь к губам.

Затем он посадил ее на сиденье, а сам пересел на сидение напротив.

– Достаточно игр, – произнес он с более серьезным выражением на лице. – Уверен, у тебя есть вопросы ко мне?

Элеонор расправила юбку, прижимая ее к бедрам.

– Сорен сказал, спросить вас, почему я должна бояться его. Я хочу знать ответ?

– Только ты мне можешь сказать.

Элеонор посмотрела на свои ботинки, на свои военные ботинки из «Гудвилл».

– Я хочу знать. Но Сорен сказал, вы не станете отвечать.

– Я не стану отвечать. По крайней мере, правду. Но могу рассказать полезную ложь.

– Думаю, она подойдет.

Кингсли пожал плечами, откинулся на спинку и улыбнулся ей.

– Он садист, chérie. Самый жестокий садист из всех знакомых мне садистов. В городе только четыре женщины, с которыми он поочередно играет. Один раз в неделю, если у него есть время. Чтобы полностью восстановиться после пары часов с ним, им может потребоваться более двух недель.

– Иисусе. Что он делает?

– Флаггеляция, плетки, трости, порезы, ожоги свечным воском, бастинадо... – Он перечислял термины, загибая пальцы. – Я забыл что-то. Что же?

Он постучал по лбу.

– О, унижение. – Кингсли щелкнул пальцами. – Всегда его забываю. Я не играю в унижение, поэтому всегда его забываю.

– А чем вы занимаетесь?

– Всем остальным. Моя специализация изнасилование.

Элеонор уставилась на него.

– Изнасилование?

– Игровое изнасилование. Это игра. Есть женщины, которые любят быть подавленными, когда с ними обращаются как с сексуальной собственностью. Они фантазируют о том, чтобы быть изнасилованными мужчиной, которого они хотят. Я воплощаю их фантазии в реальность. Все ради удовольствия. Хочешь попробовать?

– Как это происходит?

– Примерно вот так. – Он схватил ее за лодыжку и дернул так сильно, что она оказалась на спине, на полу. Прежде чем она поняла, что происходит, Кингсли навис над ней, его руки сжимали ее запястья, вес его тела удерживал ее неподвижно.

– Слезьте с меня, – сказала она, рыча от шока его веса на себе. – Вы мнете мне юбку.

– Она и так в складку.

– Ой. Точно. Тогда оставайтесь. – Очевидно, он пытался ее напугать. Она выросла с отцом мафиози. Ее не так просто напугать.

– Ты портишь все веселье. – Он продолжал ее удерживать, сжимая предплечья. Болезненно, но она отказывалась демонстрировать ему свою боль.

– Почему? Потому что я не боюсь вас?

– Ты прижата подо мной, и ты не нервничаешь?

– Простите. – Она улыбнулась ему и захлопала ресницами. Откровенно говоря, страх был последним в списке тех эмоций, что она чувствовала в данный момент. Перед страхом были: во-первых, наслаждение, во-вторых, желание, в-третьих, следовало любопытство, и, в-четвертых, смущение. Смущение было четвертым только потому, что она испытывала ощущения с первого по третье.

– У тебя когда-нибудь был секс на заднем сидении «Роллс-Ройса»? – поинтересовался он, широко раздвинув ее бедра. То, что прижималось к ней, заставило страх перепрыгнуть через весь список эмоций, испытываемых в данный момент. Страх и желание взлетели на первые места.

– У меня не было секса, то есть никогда.

– Бедняжка. Хочешь, я позабочусь о твоей небольшой проблеме?

– Я католичка, поэтому подожду.

– До замужества?

– Нет. Когда мой священник трахнет меня.

– Ты устала ждать?

– Да. Нет причин ждать. Он слишком опекает.

– Он заботится о тебе.

– Хотела бы я, чтобы он меньше заботился и больше трахал.

Кингсли рассмеялся, сел и отпустил ее.

– Он сказал, что мы подружимся. Сначала я ему не поверил. Думаю, он был прав.

Элеонор уселась на сиденье напротив Кингсли и расправила юбку по коленям. Небольшая дистанция между ними не помешает.

– Надеюсь, мы подружимся. Он сказал, что вы и я, мы его столпы. О, и Бог. Нельзя забывать о Нем.

– Мы будем, j’espère. Я хочу, чтобы ты доверяла мне. Есть вещи, которые ты должна услышать, чего ты не услышишь, если он скажет сам.

– Что вы имеете в виду?

– Ты влюбилась в короля трахателей мозгов.

– Трахателей мозгов? Так называется, когда вы тыкаете ей в ухо?

– Не совсем. Когда я тыкаю в ее мозг. Игра с разумом одна из многих игр доминанта. Я могу связать девушку, завязать ей глаза, затем провести пальцами так нежно по ее животу... – Он поднял руку и повел ею по воздуху. Что-то внутри Элеонор сжалось от такой эротической картинки. Она не могла не представить, как Кингсли делает подобное с ней. – А затем случайно упомянуть слово «змея» или «паук». Наблюдать за тем, как она напрягается. Слышать нервозность в ее смехе. Она знает, что это мои пальцы. Не змея. Не паук. Но теперь она сомневается... одна капля сомнения в голове.

– Это так отвратительно. – Элеонор широко улыбнулась. – Но вы же не кладете на самом деле пауков и змей на людей, верно?

– Non. Конечно, нет. Если только...

– Если только что?

– Если только она не попросила сама.

Глаза Элеонор распахнулись. Кингсли только улыбнулся.

– Понимаешь, игра с разумом проста – я беру твой мозг, играю с ним, заставляю тебя думать о вещах, о которых ты бы и не подумала, и затем, внезапно... ты думаешь о них.

– Вы не сделаете такого со мной.

– Non? Le prêtre уже играет с твоим разумом.

– Как?

– Заставляя тебе ждать его. Ты не хочешь его ждать, верно? Ты хочешь стать его любовницей прямо сейчас. Даже сегодня.

– Нет. Не сегодня. Я хотела быть его любовницей вчера. Нет причин ждать.

– Я знаю причину.

– Да?

– О, oui. Он манипулирует тобой. Вот ты. Такая молодая. Такая красивая. Такая спелая, готовая к тому, чтобы тебя сорвали. И все же ты сидишь тут... не сорванная. Он так доказывает, что владеет тобой, как собачкой на подводке. Рядом. Сидеть. Перевернись. Притворись мертвым. Ты не его любовница. Ты его щенок, и ты следуешь за ним повсюду. Он кормит тебя объедками, и ты ешь их с его руки.

Элеонор выпрямилась.

– Он не манипулирует мной, заставляя нас ждать, понятно? Мне семнадцать, а ему почти тридцать один. Он священник, а я учусь в средней школе. Я даже не принимаю противозачаточные, и, если бы принимала, и мама узнала бы об этом, мне был бы конец. Если его застукают со школьницей, ему будет конец. И в довершение ко всему он садист. Он заботится обо мне так сильно, потому что хочет, чтобы я знала, во что ввязываюсь. Так тому и быть. Мы подождем. Я выучу то, что мне нужно знать. Мы начнем заниматься сексом, когда он будет готов и когда будет знать, что я готова. Это не манипулирование. Это здравый смысл. И вы можете кое-чему научиться у него о здравом смысле.

– Moi? – Кингсли был по-доброму возмущен ее инсинуацией.

– Вы. Вы забрали меня из школы на «Роллс-Ройсе»? Вы знаете, сколько внимания привлекли ко мне? И вы с Сореном родственники, в своем роде. Вы должны быть осторожны. Мы должны быть осторожны. Мы не можем втянуть его в неприятности.

– Я буду более осторожным, – пообещал он.

– Хорошо.

– Мне нравится твоя страстная защита своей затянувшейся девственности.

– Я не хочу, чтобы вы думали, что Сорен манипулирует мной, хотя на самом деле это не так.

– Верно.

– Да, верно.

– Но я манипулирую. – Кингсли оперся ногой на ее сиденье и ухмыльнулся.

– Вы... вы заставили меня перечислять причины, почему Сорену и мне стоит подождать, хотя пять минут назад я сказала, что не хочу, и что на это нет причин.

– Это было слишком просто.

– Вы играли с моими мозгами.

– Твоим мозгам больно? Я старался быть нежным, поскольку это твой первый раз.

Элеонор взяла свой армейский ботинок и бросила его в голову Кингсли. Он поймал его и опустил окно.

– Не смейте. Я люблю эти чертовы ботинки.

– Обещаешь больше не бросать их в меня?

– Обещаю. Клянусь.

– Обещаешь весь вечер быть хорошей девочкой?

– Лучшей.

– Ты позволишь мне сейчас трахнуть тебя, если я отдам тебе ботинок?

Элеонор открыла рот и захлопнула его. Он серьезно? Серьезно или нет...

– Ни за какой армейский ботинок в мире.

Кингсли вытянул ботинок в окно и принялся ждать.

– Выбрасывайте, – сказала она. – Тут становится чертовски холодно.

Кингсли поднял окно и отдал ей ботинок.

– Вы возвращаете его? – Она быстро натянула его, пока Кингсли не передумал. В будущем ей придется быть умнее, оставаться начеку.

– Ты прошла тест.

– Какой тест?

– Я люблю проверять новых людей, приходящих в наш мир. Я сажаю их в мой «Роллс-Ройс» и пытаюсь соблазнить. Победители говорят нет. Проигравшие – да. Но так как я все равно их трахаю, побеждают все.

– Почему согласие – это проигрыш?

– Потому что, соглашаясь на секс с незнакомцем без обсуждения табу, желаний, защиты и безопасности, ты, скорее всего не готова к нашему миру. Сабмиссив чрезмерно стремящийся угодить доминанту, может быстро попасть в передрягу в моем мире.

– Значит, я прошла?

– Один тест.

– А есть еще?

– Много. Подожди, пока он наденет на тебя собачий ошейник. Не терпится увидеть, как ты отреагируешь на этот тест.

Элеонор уставилась на него.

– Я не буду носить собачий ошейник.

– Он уже выбрал один.

– Сорен?

– А кто же еще?

– Собачий ошейник? Вы издеваетесь?

– Зачем мне это? Ошейники играют важную роль в нашем мире. Знак принадлежности. Так что воспринимай это как комплимент. И после того, как ты примешь его как подарок, можешь помахать для него своим маленьким хвостиком.

– Он говорил, что вы дьявол.

– Он так говорит только потому, что знает, какой я настойчивый.

Он поднял руки к голове и двумя пальцами изобразил рога. Элеонор взорвалась от смеха.

– Кингсли, вы мне нравитесь. Как бы мне этого ни не хотелось.

Он поднес ее руку к губам и поцеловал центр ладони. В этот раз без обнюхивания пальцев.

– Это чувство, ma petite, полностью взаимно.

Они подъехали к особняку Кингсли, и он проводил ее внутрь.

– Кто это, Кинг? – Потрясающая латиноамериканка в облегающем белом платье спустилась по лестнице. Она быстро поцеловала Кингсли в щеку. – Милая униформа, – обратилась она к Элеонор. Это прозвучало как искренний комплимент, а не сарказм.

– У нас сегодня эдж-плей. Учитель и студент. Я позволю тебе смотреть, но это ее первая ролевая игра. – Кингсли провел ладонью по попке Элеонор.

– Может, в следующий раз? – предложила женщина, подмигнув и еще раз поцеловав Кингсли. – Я буду играть ее сестру, и вы можете наказать нас обоих за плохое поведение в классе, мистер Кинг.

Женщина ушла, соблазнительно покачивая бедрами на каждом шаге.

– Эдж-плей? – спросила она. – Это то самое?

– Здесь все то самое, – ответил он. Кингсли еще раз похлопал ее по попке.

Она думала о том, как найти нож и исполосовать эту болтающуюся, хватающую за задницу руку, но слово «сестра» напомнило ей о вопросе, который она хотела задать.

– Могу я задать странный вопрос?

– Я могу на него не ответить, но спрашивать можешь, что угодно.

– Это была Элизабет? – спросила она, и он взял ее под руку и повел вверх по лестнице.

– Элизабет? А что с ней?

– Сорен сказал, когда он был женат на вашей сестре, он изменял ей с кем-то. Ваша сестра увидела, как он целовал кого-то, и убежала, и тогда... – Элеонор чувствовала себя неловко, поднимая эту тему, но она должна была знать. – Сорен не сказал, с кем изменял, только то, что он любил ее.

– Он сказал, что любил ее?

– Вроде того. Я продолжала думать, почему он не сказал мне, кто она. А потом он рассказал о себе и Элизабет, когда они были детьми... и ваша сестра, приехала к вам в школу. Школа была только для мальчиков, но они позволили ей приехать. Почему?

– Потому что она была родственницей.

– Верно, – произнесла Элеонор и замолчала. Кингсли больше ничего не сказал. – Я спрашиваю, была ли Элизабет той, с кем Сорен изменял вашей сестре? У них было испорченное детство. Они были одинокими. Инцест или нет, мне все равно. Это единственный ответ, к которому я пришла. То есть, что еще могло шокировать вашу сестру так сильно, что она... понимаете.

– Покончила с собой?

– Да. То есть, увидев, как ее муж целует собственную сестру? Это кого угодно шокирует до смерти.

– Оui, может.

– Я хочу знать, кого он так любил, что изменял жене. Мне нужно знать, и я хочу знать.

– Понимаю, – ответил он.

– Но вы не ответите мне?

– Пока нет, – сказал он с улыбкой на губах. – Возможно, со временем. Но я скажу тебе вот что, ты на правильном пути. А теперь, пойдем со мной.

Кингсли сопроводил ее в комнату в конце коридора на втором этаже.

– Сегодня у моей подруги Блез день рождения, и мы устраиваем в честь нее небольшую вечеринку. Я подумал, тебе стоит прийти и посмотреть, в какие игры мы играем.

Он открыл дверь и проводил ее внутрь какой-то гостиной.

– Вот черт.

Везде, куда ни взгляни, Элеонор видела огонь. Высокие конусообразные свечи, все зажженные, покрывали каждую плоскую поверхность – столешницы, подоконники, и несколько дюжин стояло на полу в изящных серебряных подсвечниках. Пораженная представшей сценой Элеонор не заметила еще четырех людей в комнате, пока Кингсли не представил их ей.

Первой была Блез – именинница, на которой не было ничего кроме белой рубашки. Потом Батист, темнокожий и красивый, у которого был сексуальный акцент, не французский, но близко. Затем еще один мужчина – Свен, вроде бы. Она перестала слушать, потому что Блез теперь стояла обнаженная в центре комнаты.

– Начнем? – Кингсли взял свечу, и виновница праздника легла на пол на большую деревянную доску. Все в комнате поступили так же. Вскоре все, включая ее, держали в руках по свече.

Блез подняла руки за голову и улыбнулась Кингсли.

– С днем рождения, ma fille. – Он опустился на колени рядом с ней и поцеловал, и как только поцелуй прервался, он вылил свечной воск на центр ее груди.

Блез вздрогнула от боли. Элеонор вздрогнула от сочувствия. Остальные рассмеялись и зааплодировали. Музыка играла. Вино текло. И все один за одним по очереди капали воском на обнаженное тело Блез. Все, кроме Элеонор.

– Давай, chérie, – обратился к ней Кингсли, подбадривая ее.

– Я даже не знаю ее, – шепотом ответила Элеонор.

– Тогда у вас будет интересное знакомство. – Кингсли наклонил голову к Блез. Он бросал ей вызов, чтобы она обожгла Блез, и она понимала это. Кингсли стоял на противоположной стороне от Блез и улыбался ей. – Ты знаешь, что хочешь этого.

– Давление коллектива? Серьезно, Кинг?

– Мы все это делаем, – ответил он, его тон дразнил, но глаза были серьезными. И тогда она поняла, что это был не вызов, это был тест. И раз она хотела пройти тест, она обожгла ее.

Блез ахнула, когда горячий воск приземлился на внутреннюю сторону ее бедра.

Элеонор поднесла свечу к губам и потушила пламя.

Кингсли подмигнул ей, и она села в сторонке, чтобы наблюдать за шоу. Вскоре запястья Блез были прикованы застывшим воском к доске, а затем и ее лодыжки. Как только все ее тело было покрыто воском, Батист задул свечу и ввел ее во влагалище. Элеонор смотрела, не дыша, как он трахал ее свечой. Блез закрыла глаза и стонала от удовольствия. Кингсли навис над ее телом и поцеловал Батиста, долго и страстно.

Элеонор встала и едва не врезалась в балконную дверь. Она распахнула ее, вышла на балкон и закрыла за собой.

Она стояла там, на холодном ветру, наполняя легкие льдом.

– Ты так рано ушла, – заметил Кингсли. Она так тяжело дышала, что даже не услышала, как открылась дверь.

– Мне нужно было выйти на воздух.

– Слишком? – поинтересовался он. – Ты испугалась того, что там происходит?

– Не испугалась.

– Возбудилась?

Она усмехнулась.

– Немного.

– Завидуешь? – Он обнял ее и притянул ближе к себе. Несмотря на холод, она не вырывалась из объятий.

– Это выглядело довольно забавно.

– Я забыл, какая ты юная. Мы поиграем в эту игру снова, когда ты будешь готова.

– Вы поцеловали мужчину.

Кингсли с иронией посмотрел на нее.

– Да. Я люблю целовать и мужчин, и женщин. И трахать их. Удивлена?

– Я не ожидала этого.

– Ради твоего же блага, я дам тебе один совет – начни ожидать неожиданного. В раю и на земле гораздо больше вещей, о которых ты и не мечтала, chérie.

– Постараюсь запомнить.

– Пойдем. Отвезу тебя домой.

Он поцеловал ее в обе щеки, затем обнял за плечи и провел в дом.

Она забрала пальто, и Кингсли сопроводил ее к ожидающему их «Роллс-Ройсу».

– Думаю, домой доберусь обычной дорогой, – сказала она, глядя на машину. – Если вы не против.

Кингсли приподнял подбородок, изучая ее.

– Боишься в этот раз провалить тест в «Роллс-Ройсе»? – спросил он. Она покраснела, будто он озвучил страх, в котором девушка не хотела себе признаваться

– Мне нравится ходить пешком, – ответила она.

– Тогда уходи. – Кингсли поддел ее подбородок в гневной отцовской манере. – Ради твоего и моего блага.

Он быстро чмокнул ее в губы, и она зарычала. «Уходи», – приказала она себе. «Продолжай идти и не оглядывайся».

Через несколько кварталов ее голова прояснилась, сердцебиение успокоилось. Находиться рядом с Кингсли и его друзьями было опасно для ее здравомыслия и ее девственности.

Элеонор дошла до входа в метро, но остановилась, когда услышала, как кто-то зовет ее по имени.

Она обернулась и увидела мужчину, стоящего на тротуаре в десяти футах позади от нее. Она не могла осознать его реальность, его существование.

Но он был там. И впервые за этот вечер Элеонор испытала настоящий страх.