Текст книги "Комната Наверху и другие истории"
Автор книги: Терри Бэллантин Биссон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)
Благоговейная интонация его голоса всколыхнула в душе Эмиля теплое чувство. Одна только Кей поняла, что сейчас произойдет. Даже Дети не были готовы к тому, что Магнат протянул руку и пальцами затушил пламя, как свечку.
– А теперь страница перевернута!
– Mon Dieu!О Боже!
– Господи Боже мой! – беззвучно прошептал Эмиль и бросился на Магната – зубы оскалены, кулаки сжаты, но тот уже бежал к двери, опрокидывая цистерны с маслом. Дети рухнули на колени и завыли. Выла и Кей.
Снаружи Клод и Эмиль окружили Магната. Он был словно не в себе, но глаза сверкали яростно и решительно. Клод подобрал с земли камень.
А наверху, в небе, одна за другой беззвучно гасли звезды.
На земле пока никто ничего не заметил.
В ЦЕРКОВЬ – ТОЛЬКО ВОВРЕМЯ!
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
До Бруклина лучше всего добираться по воздуху. Конечно, Бруклинский мост красив, но давайте признаем, что ехать по нему на машине (или на велосипеде, или, упаси Господи, идти пешком) к старому доброму Бруклину прямо от сверкающих башен нижнего Манхэттена – это прямая дорога к дефляции, унынию и даже депрессии. Сабвей тоже не лучше. Вы несетесь из одной дыры в другую: ни промежуточного состояния, ни чувства приближения, ни драмы прибытия. Мост Костюшко над Ньютаунской бухтой, конечно, о’кей, ибо даже серый и скучный Уильямсберг выглядит жизнерадостно после бесконечных и упорядоченных кладбищ Квинса. Однако едва вы начинаете привыкать и даже принимать душой крытые толем многоэтажные хибары Бруклина, как справа опять возникает он.Абрис Манхэттена на фоне неба врывается в вашу беседу с городом, как стройная и высокая девица с волшебными волосами и глубоким вырезом, которой, чтобы произвести впечатление, не требуется произносить ни слова. Так не должно быть! Это несправедливо, но так это и есть.
Нет уж, в самолете самое лучшее то, что вы смотрите только в одну сторону. Лично мне нравится сидеть справа. Самолеты с юга приземляются над обширными темными пространствами Пайн-Бэрренс – Сосновой пустоши, над крошечными жалкими городками побережья Джерси, над скорбной, таинственной бухтой, пока шапка огней Кони-Айленда не возникнет из мрака ночи, изрезанной пустыми бульварами. Манхэттен остается слева, ненаблюдаемый и невидимый, как глава из другой книги или девушка с другой вечеринки. Погромыхав напоследок, смолкают турбины, и вот вы уже бредете по усыпанным огоньками склонам и закоулкам родного города, пропитанного легендой Бруклина!
– Вот он, смотри! – И я подтолкнул Кэнди.
– Да ладно, – вяло отозвалась она. Кэнди терпеть не может самолеты, ей наплевать на живописные виды, за всю дорогу от Хантсвилла она на них и не взглянула. Я пытался рассмотреть что-нибудь через нее, заметил сырые болота бухты Ямайки, потом яркие, вызывающие Канары, потом Проспект-парк и Грейт-Арми-плаза и вот теперь – башню в Уильямсберге с ее всегда точными часами. Поразительно, но мы прилетали вовремя.
Разумеется, я уже пожалел, что уступил Кэнди место у окна, но, в конце концов, у нас ведь медовый месяц. Мне казалось, она так вернее полюбит самолеты.
– Как красиво! – воскликнул я.
– Да-да, – пробормотала Кэнди.
Я предвкушал обычное долгое кружение над аэропортом, которое уносит вас прочь к Лонг-Айленду, но не успел и глазом моргнуть, как мы выполнили один из тех разворотов над Бронксом, когда душа уходит в пятки и кажется, что у вашего лайнера сейчас отвалятся крылья. Потом самолет резко нырнул вниз над островом Рикере. Моторы рыдали, гидравлика ревела, пока мятые закрылки и видавшее виды шасси с лязгом въезжали на место, наверное, в десятитысячный (по крайней мере) раз. Эти подержанные «семьсот седьмые» – компания «Самолеты б/у», – мягко говоря, повидали мир, и не в одних руках. На ремнях безопасности стояло клеймо «Истерн», подушки говорили «Пан-Ам», на санитарных пакетах было написано «Бранифф», на пакетиках с арахисом – «Пипл экспресс». Все это некоторым образом вселяло уверенность. Я так понимаю, что, если уж им суждено попасть в переделку, это случилось бы давным-давно.
За стеклом иллюминатора грязная вода уступила место грязному бетону, колеса стукнулись о взлетную полосу с тем счастливым «буммм!», которое знакомо всякому, кто хоть раз видел это в кино, однако в жизни такой звук нам слышать не приходится никогда.
А это была реальная жизнь. Нью-Йорк!
– Можешь открыть глаза, – сказал я, и Кэнди их открыла – в первый раз с того момента, когда пилот прибавил газу в Хантсвилле. Над Аппалачами мне даже пришлось кормить ее с рук, она боялась, что если откроет глаза взглянуть на поднос, то может случайно выглянуть из окна. К счастью, обед состоял из арахиса и сухариков (обед из двух блюд!).
Мы уже подъезжали к терминалу, как огромный, жирный автобус, когда Кэнди наконец открыла глаза и выглянула из окна. И даже попробовала улыбнуться. Самолет чуть-чуть перекосило (что-то с шасси?), однако этой заключительной стадией полета Кэнди как раз наслаждалась.
– По крайней мере ты не задерживала дыхание, – прокомментировал я.
– Что?
– Ладно, это я шучу.
Дзинь! Мы у самых ворот, и вовремя. Я стал шарить под сиденьем впереди себя, отыскивая туфли. Обычно проходит масса времени, прежде чем все начинают выбираться из самолета. Но тут вдруг, к моему удивлению, быстро подошла наша очередь. Кэнди тащила меня за руку, столпившиеся в проходе пассажиры начинали бросать на меня мрачные взгляды.
Я вытащил туфли в руках и надел их уже в терминале. Вот бездельники! Я ведь все еще юрист, хотя и не совсем практикующий.
– Нью-Йорк, Нью-Йорк, – ворковал я в ушко Кэнди, пока мы шли по туннелю к багажной секции. Это было ее первое путешествие в мой родной город, вообще наше первое совместное путешествие. Она настояла на том, чтобы лететь в форменном костюме хантсвиллского Департамента озеленения, чтобы в случае авиакатастрофы им (интересно, кого она имеет в виду?) было легче опознать ее тело; но надо сказать, что Кэнди своей ухоженной красотой и так выделялась бы среди любой толпы.
Не то чтобы ньюйоркцы были неухоженны. Или некрасивы. Одетые в черное, с серьезными лицами, эти люди, пробегая мимо нас с обеих сторон, составляли приятный контраст с пастельной голубизной и вечно солнечными улыбками Юга. Я был рад вернуться домой, пусть даже и в отпуск. Ньюйоркцы, такие враждебные и чуждые многим, казались мне знакомыми и приветливыми.
Один из них и правда выглядел оченьзнакомым.
– Стадс!
Это был Артур Блиц по кличке Стадс, мой давний сосед. Мы со Стадсом дружили до старших классов, а потом наши пути разошлись. Я отправился в Линкольн-колледж на Кони-Айленд, а он поступил в «Карусель» – школу подготовки специалистов по работе с багажом на авиатранспорте. Похоже, дела у него шли неплохо. Его черно-зеленая униформа багажной секции была изукрашена медалями, которые позвякивали и бренчали, пока он, согнувшись над защитной панелью под багажной каруселью, менял батарейки в сотовом телефоне. Странное место для телефона.
– Стадс! Это я, Ирвинг, Ирв!
– Ирв, старый чертяка! – Стадс выпрямился, уронив новую батарейку, которая покатилась в сторону. Я остановил ее ногой, пока мы обменивались рукопожатиями – довольно неловкими.
– В детстве мы были соседями, – объяснил я Кэнди, нагибаясь за батарейкой и передавая ее Стадсу. Это была батарейка AXR на 5,211 вольта. Странная батарейка для сотового телефона. – Стадс – один из плейбоев Дитмаса.
– Плейбоев? – Ее всегда было (да и сейчас тоже) очень легко шокировать. – Развратников?
– Да нет, в буквальном смысле плейбоев, играющих мальчишек. Нас было только двое, – объяснил я. – И мы построили дом на дереве.
– Дом на дереве в Бруклине? Но я думала…
– Так все думают, – ухмыльнулся я. – Из-за той дурацкой книги.
– Какой книги?
– Ну, из-за фильма. Но на самом деле в Бруклине полно деревьев. Они растут за домами, с улицы их не видно. Правда, Стадс?
Стадс кивнул, сунул батарейку в телефон и повторил:
– Ирв, старый черт!
– Кэнди – моя невеста. Мы только что прилетели из Алабамы, – сообщил я. – У нас медовый месяц.
– Невеста? Медовый месяц? Алабама? – Стадс слушал меня вполуха. Пока он включал телефон и набирал номер, я рассказал ему, как мы с Кэнди познакомились (пропустив историю с путешествием на Луну, о которой идет речь в «Дырке в отверстии»). Пока он совал телефон под карусель и ставил панель на место, я рассказал ему, как перебрался в Алабаму (пропустив историю про красное смещение и больницу, о которой речь в «Конце Вселенной»), и как раз собирался рассказать, почему у нас медовый месяц до свадьбы, но тут багажная карусель пришла в движение.
– Мне пора, – сообщил Стадс, махнул мне особым, тайным, жестом плейбоев Дитмаса и исчез за дверью «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА».
– Красивая форма, – проговорила Кэнди, разглаживая рукой свою собственную. – А ты заметил большой золотой медальон у него на шее? Это не Нобелевская медаль? То есть премия?
– Нобелевская премия за багаж? Маловероятно.
Наши сумки уже ползли к нам, прямо в первом витке.
Выглядит как добрый знак.
– Интересно, почему это под панелью карусели спрятан телефон? – пробормотала Кэнди, когда мы подобрали свои сумки и направились с ними к выходу.
– Наверняка какой-нибудь особый трюк багажных служащих, – бездумно ответил я.
Как же много я тогда не еще знал!
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Прилететь в Нью-Йорк – все равно что из двадцатого века окунуться в девятнадцатый. Кругом толпы народу, яркие краски, все старое и… медленное. Например, дорога из аэропорта Ла-Гуардиа в Бруклин требует обычно больше времени, чем из Хантсвилла в Ла-Гуардиа.
Обычно! Однако в это путешествие – свадебное – мы с Кэнди проделали этот путь в рекордный срок, попав на остановку тридцать третьего автобуса, как раз когда он собирался тронуться, и вскочив в поезд на Рузвельт-авеню, когда двери уже закрывались. Ни минуты не ждали ни на остановке, ни на платформе. Даже не верится, что вернулся домой. Не подумайте только, что я жалуюсь!
После короткой прогулки от метро мы обнаружили тетушку Минни на ступеньках маленького домика на Дитмас-авеню, который они с дядюшкой Мортом купили за семь с половиной тысяч долларов пятьдесят лет назад, сразу после Второй мировой войны. Тетушка курила сигарету. Она – единственная из моих близких, кто до сих пор курит «Кент».
– Ты все еще выходишь на улицу, чтобы выкурить сигарету? – спросил я.
– Ну, ты же знаешь своего дядю Морта, – с улыбкой проговорила она. Когда я был маленьким, тетя Минни и дядя Морт были для меня все равно что вторые родители. Они жили в полутора кварталах от нас. Когда мои родители умерли, тетя и дядя стали моими ближайшими родственниками. – Плюс к тому так записано в закладной: КУРИТЬ ЗАПРЕЩАЕТСЯ. Такие у них правила.
Рожденная, в отличие от своей младшей сестры – моей матери, в Старом Свете, она до сих пор сохранила странную особенность интонации в конце высказывания – нечто вроде вербального пожимания плечами. Поцеловав меня в щеку и обдав ароматом табака, тетка спросила:
– Так что же привело тебя снова в Нью-Йорк?
Я был поражен.
– Разве ты не получила моего письма? Мы собираемся пожениться.
Тетя Минни взглянула на Кэнди с новым интересом.
– Ты собираешься жениться на летчице?
– Кэнди не летчица, – объяснил я. – Она работает в хантсвиллском Департаменте озеленения. Ты что, не получала моих сообщений?
Мы с Кэнди втащили вещи в дом, сели перекусить за дубовый стол, который дядя Морт сделал много лет назад в подвальной мастерской этого дома, и я как сумел рассказал о событиях последних шести месяцев.
– Вот мы и приехали сюда в свадебное путешествие, тетя Минни, – закончил я, а Кэнди покраснела.
– Сначала медовый месяц, а потом свадьба? – Тетя Минни повела глазами в сторону полочки над газовым камином, где хранился пепел дяди Морта. Он по крайней мере совсем не выглядел удивленным. Изображение глаза на урне с прахом разве что не подмигнуло.
– По-другому у нас не получалось, – объяснил я. – Поставщик не брался сделать ледяную скульптуру до четверга, а Кэнди должна использовать свои отгулы раньше, иначе они пропадут. К тому же мой свидетель сейчас в Южной Америке. Или в Центральной? Я не помню. До среды он не вернется.
– Ты только представь себе, Морт, – проговорила тетя Минни, опять поднимая глаза к полке над камином. – Маленький Ирвинг женится! А нас даже не пригласил!
– Тетя Минни! – с упреком произнес я. – Вы едете на свадьбу! Вот ваш билет на самолет. – Я подтолкнул к ней билет, и она воззрилась на него с изумлением.
– Довольно недорого, – с сомнением пробормотала она.
– Подержанные самолеты, – пояснил я. – Компания «Самолеты б/у». – Тетя Минни непонимающе смотрела на меня, тогда я напел рекламный слоган: – «Пусть птичка – не блеск, но дешев билет!»
– Вам, наверное, попадалась реклама, – предположила Кэнди.
– Мы не смотрим телевизор, дорогая, – ответила тетя Минни и похлопала ее по руке. – Ты хочешь, чтобы мы отправились в Миссисипи? Сегодня?
– В Алабаму, – поправил я. – И не сегодня, а не раньше среды. Нам надо пробыть здесь ночь вторника, чтобы получить бонус – бесплатный льготный билет для молодоженов в середине недели. Свадьба состоится в четверг в полдень. Значит, завтра мы займемся достопримечательностями Нью-Йорка, а из этого следует, что сейчас надо ложиться спать. Тетя Минни, вы читали мои письма?
Она махнула рукой в сторону нераспечатанной почты на каминной полке рядом с урной, где покоился прах дяди Морта.
– Вообще-то нет, – ответила тетя Минни. – С тех пор как умер твой дядя, я вроде как бросила это дело. Он ведь делал ножи для открывания конвертов, помнишь?
Разумеется, я помнил. К бармицве дядя Морт подарил мне такой нож (что весьма раздосадовало моих родителей, получивших точно такой же нож для открывания писем в качестве свадебного подарка). Когда я окончил школу, то получил от него еще один. Городской колледж – следующий нож. Дядя Морт хотел, чтобы я пошел в юридическую школу, и следовательно, подарил мне точно такой же нож к ее окончанию. Все они до сих пор у меня, абсолютно новые. На самом деле ими никто никогда не пользовался, ведь чтобы открыть конверт, специальный инструмент вовсе не нужен.
– Тетя Минни, я вам писал, а когда не получил ответа, несколько раз звонил, но вы никогда не берете трубку.
– Должно быть, я выходила выкурить сигаретку, – отозвалась она. – Ты же знаешь, как твой дядя относится к пассивному курению.
– Вы могли бы поставить автоответчик, – предложила Кэнди.
– У меня есть, – с достоинством ответила тетя Минни. – Морт купил его в «Фотографии» на Сорок седьмой улице, как раз перед тем, как она закрылась. – Она указала на маленький столик. И точно! Рядом с телефоном стояла маленькая черная коробочка. Мигал красный огонек.
– Там есть какие-то сообщения, – заметил я. – Видите, там мигает индикатор? Наверное, это от меня.
– Сообщения? – спросила тетя. – Никто не говорил мне про какие-то сообщения. Это же автоответчик. Я так понимаю, он должен отвечать на звонки. Я-то здесь при чем?
– А если кто-нибудь хочет с вами поговорить? – возмутился я.
Тетя Минни развела руками. Говорит-то она по-английски, а вот жестикулирует на идише.
– Кому нужно разговаривать со старой, одинокой женщиной?
Когда тетя Минни увела Кэнди наверх показать нашу спальню, я проверил автоответчик. Там было одиннадцать сообщений. Все от меня. И во всех говорилось, что мы с Кэнди прилетим в Нью-Йорк в свадебное путешествие и заберем ее с собой в Алабаму на свадьбу. И во всех была просьба перезвонить.
Я их стер.
Комната для гостей находилась в задней части дома, и из окна открывался вид на узкие дворы, где я играл в детстве. Казалось, я оглядывался на свою жизнь с высот среднего возраста (ну, почти среднего) и в буквальном смысле видел ее наяву. Вон заборы, по которым я лазил, виноград, который я воровал, закутки, в которых прятался. Вон там, через два дома, двор Стадса со старым кленом в углу. Домик, который мы на нем построили, все еще там. Вроде бы я даже вижу сквозь щели странный голубоватый свет. Там кто-то живет?
Распаковав вещи, мы с Кэнди отправились на прогулку, и я показал ей окрестности. Все выглядело как прежде, изменились только люди. Вместо ирландских и итальянских семей появились филиппинцы и мексиканцы. У родителей Стадса через два дома от тети Минни было темно, только в нижнем этаже горел огонек. Дом моих родителей в полутора кварталах на Четвертой Восточной стал теперь общежитием для таксистов из Бангладеш. Квартиры на Оушен-Парквей заполняли русские.
Когда мы вернулись к дому, тетя Минни сидела на крыльце и покуривала свой «Кент».
– Видели, как у нас здесь все захирело? А все эти иностранцы.
– Тетя Минни! – Я был шокирован. – Вы ведь с дядей Мортом тоже были иностранцами.
– Это другое дело.
– Почему же?
– Тебе не понять.
Я решил сменить тему.
– Угадай, кого я встретил вчера в аэропорту? Стадса Блица из соседнего дома. Помнишь его?
– Ты имеешь в виду молодого Артура, – уточнила тетя Минни. – Он по-прежнему живет дома. Его отец умер пару лет назад. А мать, Мэвис, пускает квартирантов. Иностранцев. Слава Богу, доходы дяди Морта избавили меня хоть от этого.
Она похлопала по урне с прахом, жизнерадостно сверкнул кошачий глаз.
Той ночью мы с Кэнди начали свой медовый месяц, взявшись за руки над проходом между нашими отдельными кроватями. Кэнди хотела дождаться следующей ночи, когда мы покончим с «туристской программой», и лишь тогда «пуститься во все тяжкие». К тому же она еще нервничала после перелета.
Я не возражал. Волнующее и романтическое состояние. Ну или как-то так.
– Твоя тетя Минни очень милая, – сказала Кэнди, когда мы уже готовы были уснуть. – А можно мне кое-что спросить?
– Валяй.
– Как может прах возражать против курения?
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Обратные билеты были у нас на среду. Значит, оставался один полный день, вторник медового месяца, чтобы осмотреть достопримечательности Нью-Йорка, основная часть которых (а если честно, то и все они) расположена на Манхэттене. Мы с Кэнди встали пораньше и сели в поезд F в Дитмасе. Ждать не пришлось. Мы вышли на предпоследней остановке на Манхэттене, на Пятой авеню, и прошли до Тиффани, Диснея, Трамп-Тауэр, потом все так же пешком до Центрального парка и «Плазы», магнитом привлекающей всех новобрачных. Увидев всю эту толпу на ступенях, мы было решили, что там пожар. Однако они просто курили. Совсем как в Бруклине.
Мы побродили по вестибюлю, заглянули в «Палм-Корт» и «Дубовый зал», потом отправились в деловой центр. Все еще держась за руки. Кэнди оказалась самой красивой девушкой на Пятой авеню (некоторые тоже были в форме), и мне нравилось видеть, как она смотрит на мой сумасшедший город. Нью-Йорк! Следующая станция – Рокфеллер-Центр. Мы встали в толпе, наблюдающей за теми, кто катался на коньках, и тайно мечтающей, чтобы кто-нибудь упал. Кэнди с любопытством смотрела на ледовый бар, где официанты на роликовых коньках подавали капучино и сливки. Это чисто туристское развлечение. Ньюйоркцы не станут строиться в очередь, во всяком случае, не за кофе. Однако когда я увидел, как быстро идет очередь, то решил плюнуть на все. Мы сели за столик, нас обслужили, и расходы (мы взяли четырехдолларовые круассаны) того стоили.
– А что теперь? – спросила Кэнди. На подобных бутону розы губах остались забавные крошки пирожных. Медовый месяц в Нью-Йорке! Только с ней.
– Разумеется, Эмпайр-Стейт-Билдинг.
Кэнди скорчила смешную гримасу.
– Я боюсь высоты. К тому же там наверху кого-то застрелили.
– Глупенькая. Мы не пойдем наверх, – улыбнулся я. – Это для туристов.
Взяв ее за руку, я провел свою личную экскурсию по Эмпайр-Стейт-Билдинг. Игра состоит в том, что надо обойти его вокруг, а потом смотреть на него с разных точек: между домами в центре города – за домами, над домами, сквозь дома… И стараться застать его врасплох. Мы начали возле «Лорд-энд-Тейлор» на Пятой авеню, потом срезали угол на Сороковые улицы вдоль Брайант-парка, поймав неожиданный ракурс сквозь заднюю решетку узкой парковки возле «Америкэн стандарт». Потом прошли по Шестой, насладившись видом со стороны Геральд-сквер (пришлось пренебречь маршрутом, чтобы проехаться на деревянных ступеньках эскалатора у Маки). Потом вернулись на запад через «маленькую Корею», сумев поймать пару драматических ракурсов в воздушных столбах пустого пространства и еще один – сквозь крутые уступы пожарных лестниц. В одиночестве Эмпайр-Стейт-Билдинг выглядит довольно глупо, как гигантская игрушка или декорация для фильма о Супермене. Но в своей среде обитания он излучает достоинство, становясь величественным, как Эверест, то возникающий, то пропадающий за хребтами других гор и дразнящий своей недоступностью. Мы кружили по сужающейся спирали вокруг этого массива почти целый час и закончили эту охоту снова на Пятой авеню под фасадом в стиле «артдеко». На остановке было полно туристов, выстроившихся в очередь за футболками. Продавцы футболок выглядели мрачно: автобусы подходили почти непрерывно, и никто не хотел ждать.
Лучший вид я приберег напоследок – с середины Пятой авеню, если смотреть прямо вверх. Разумеется, надо правильно подгадать со светофорами. Мы с Кэнди, взявшись за руки, уже собирались сойти с обочины, когда меня вдруг окликнул посыльный в желто-черных обтягивающих штанах – один из самых живописных персонажей нашего города, – который сидел на велосипеде у ряда таксофонов на углу Тридцать третьей улицы.
– Эй!
Я остановился – вот как долго пробыл в Алабаме.
– Тебя зовут Ирв?
Я кивнул. Вот как долго пробыл в Алабаме!
Он вручил мне телефон, вроде как подмигнул, вроде как пожал плечами и тут же умчался на своем велосипеде. Я не успел сунуть ему телефон назад, что было моим первым побуждением, а потому поднес трубку к уху. Как вы понимаете, довольно осторожно.
– Алло!
– Ирв? Наконец-то.
– By?
У каждого должен быть такой друг, как Вилсон By – мой свидетель на свадьбе. By изучал физику в Школе естественных наук Бронкса, кондитерское искусство – в Париже, математику – в Принстоне, лекарственные травы – в Гонконге, юриспруденцию – то ли в Гарварде, то ли в Йеле (я все время их путаю), а искусство работы с караванами – в караван-сарае в Гоби. Я говорил, что он американец китайского происхождения, может за минуту настроить двенадцатиструнную гитару с помощью логарифмической линейки и росту в нем больше шести футов? Мы с ним познакомились, когда работали в юридической консультации, ездили на «вольво» и путешествовали на Луну – но это совсем другая история. Потом он отправился на Гавайи и нашел Край Вселенной – снова другая история. Теперь он работает метеорологом-энтомологом (что бы это могло означать?) в джунглях Квецалькана (еще одно непонятное слово).
– А ты кого ждал? – спросил By. – Я рад, что ты наконец-то взял трубку. Твоя тетя Минни сказала мне, что вы с Кэнди уехали в центр с туристическими целями.
– У нас медовый месяц.
– Не может быть! Только не говори, что я пропустил свадьбу!
– Разумеется, нет, – ответил я. – Нам пришлось сначала устроить свадебное путешествие, чтобы Кэнди могла воспользоваться своими отгулами. Как ты уговорил тетю Минни взять трубку? А кстати, и меня? Ты уже в Хантсвилле?
– В этом-то и проблема, Ирв. Я пока в Квецалькане. Дождевой лес или, если точнее, облачный лес. Просто водяная крыша. Мы называем это Водный лагерь.
– Но ведь свадьба в четверг, а ты – свидетель, By! Я уже взял тебе смокинг напрокат. Он дожидается тебя в «Вечерней одежде» у «Пяти углов».
– Да я знаю, – ответил By. – Но у меня проблемы с отъездом. Я потому и звоню узнать, не можешь ли ты отложить свадьбу на неделю.
– На неделю? By, это невозможно. Мы уже заплатили Синди за ледяную скульптуру.
Синди, жена By, поставляла продукты для свадьбы.
– У нас тут сезон ураганов, – рассказывал By. – И у меня непорядок с цифрами. Нужно время.
– При чем тут ураганы и твои цифры? – спросил я. – А жуки и метеоры при чем?
– Ирвинг! – By всегда называет меня полным именем, если ему приходится мне что-нибудь объяснять, что, на его взгляд, и так ясно. – Метеорология – это погода, а не метеоры. А жуки связаны с эффектом бабочки. Мы уже это обсуждали.
– Ах да. Я помню, – согласился я и действительно вспомнил. Вроде бы. Но By все равно объяснил еще раз, как взмах крыла бабочки в лесу, где идет дождь, может вызвать ураган в двух тысячах миль от этого места.
– Вопрос только во времени, – продолжал он, – прежде чем кто-нибудь определит этот участок леса, а мы как раз здесь, и решит клонировать бабочку. На самом деле это моль. У нас их двадцать две, хватит на весь сезон ураганов. Мы не можем прекратить ураган, но можем отсрочить, направить, отклонить от курса. Потому Эй-би-си на нас и накинулась.
– Эй-би-си?
– Они купили телевизионные права на период ураганов, Ирв. Ты что, не читаешь рекламу? Си-би-эс получила НБА, а Эн-би-си достался суперкубок. Эй-би-си выбила Теда Тернера. Мне это на руку. Кому нужен ураган «Джейн», даже если его повысить из тропического шторма в ураганы? Нас наняли, чтобы приурочить ураганы к концу недели, когда у телевидения не хватает новостей. Ну и Дядя Сэм тоже подсуетился, потому что любое уменьшение ущерба – это оставшиеся у него в кармане денежки. Фактически правительство-то и платит по счету за этот «подвесной Хилтон». Подвесной – в прямом смысле, я уже три недели не ступал на землю.
– Я когда-то построил домик на дереве. Вместе со Стадсом. У них во дворе, еще в детстве.
– Дом на дереве в Бруклине? – влез чей-то голос со странным акцентом.
– Кто это? – спросил я.
– Дмитрий, не лезь в разговор! – пролаял By. – Я потом объясню, – это уже мне. – Сигнал уходит. Куда вы сейчас направляетесь, голубки?
А направлялись мы в деловой центр. Первая остановка в «Приятных мелочах» – бутике для новобрачных в нью-йоркском районе, где исторически сгрудились магазины дамского белья и прочей подобной мелочи. Кэнди отправилась за покупками, а я остался ждать снаружи, но, вдохновившись ее примером, зашел в «Галерею восточных новинок» и купил «Сюрприз для новобрачных». («Что это?» – недоуменно спросила Кэнди; я обещал объяснить ей попозже.) Почувствовав прилив романтического настроения, я взял ее маленькую ладошку в свою и провел Кэнди через Шестую авеню, подарив ей самый большой в мире интерактивный букет – прогулку по цветочному рынку длиной в три квартала. Мы как раз покидали туннель из цветущих папоротников у Двадцать шестой улицы, когда на углу зазвонил телефон. Я по наитию схватил трубку.
Если наития у вас бывают так же редко, как у меня, вы будете им следовать.
– Ирвинг, почему ты так долго не отвечаешь?
– Я взял трубку после первого звонка, By. Как тебе удалась эта штука с телефонами?
– Программа такая, – ответил By. – Я спер алгоритмы распознавания почерка из «Эппл Ньютон», связал их программой обслуживания спутника GPS – глобальной системой локализации, – потом прогнал твой почтовый потребительский профиль (похищенный пиратским образом) через макроколлатор неявной логики, украденный с пиратского сидишника, и сделал поправку на то, что последние шесть месяцев ты провел в Алабаме. Мой приятель в ЦУПе станции «Мир» прокачивал поисковые поля через спутник связи до тех пор, пока поле вероятности «Ирв» не сузилось и не зазвонил ближайший к тебе телефон. И ты взял трубку. Voila!
– Я не об этом. – Черт бы побрал этих ученых. – Как ты заставил тетю Минни ответить на твой звонок?
– Изменил звонок! – самодовольно ответил By. – Пришлось, конечно, повозиться, но я сумел влезть в макросистему идентификации и маленько поправил сигнал ее аппарата. Он теперь звонит в точности как дверной звонок. И она почему-то отвечает. Я пошлю тебе расчеты.
– Нет уж, спасибо, – быстро ответил я. – Мне и так есть на что посмотреть, вернее, на кого. Ну, ты понимаешь. Особенно когда она в только что купленных «приятных мелочах». – Кэнди, которая притворялась, что не слушает, вдруг покраснела. – Или, скажем, на тебя в белом смокинге в четверг в полдень. Изменить дату свадьбы мы не можем, так и знай.
– Нельзя ли отложить ее хотя бы на пару дней, Ирв? У меня проблемы с формулой.
– Это невозможно, – отрезал я. – Ледяная скульптура ждать не станет. Отпускай своих бабочек и возвращайся в Хантсвилл. Одним ураганом больше, одним меньше – какая разница?
– Не бабочек, а моль, – обиженно поправил меня By. – И дело не только в ураганах. А если в день твоей свадьбы случится дождь?
– Не случится, – уверенно заявил я. – Не может быть никакого дождя. Синди гарантировала чистое небо. Это включено в счет за обслуживание.
– Разумеется, включено. Но что ты думаешь, оно происходит само собой, Ирвинг? Синди покупает страховку погоды у «Айдо-Айдо» – японского концерна по проведению свадеб, а он, в свою очередь, заключает контракт с компанией «Энтомологические и метеорологические расчеты», то есть с нами, которая составляет расписание церемоний на открытом воздухе по всему миру. Разумеется, для нашей компании ЭМР – это только побочный бизнес. Мелочь. Однако я не могу отпустить первую моль без правильных координат. А мои цифры что-то мудрят.
– Мудрят?
– Математика не работает, Ирв. Ось времени не выстраивается. В такой хаотичной системе, как погода, может быть только одна константа – время, а когда оно не…
Но тут сигнал стал затухать. Кэнди смотрела на меня с подозрением, и я повесил трубку.
– Что означают все эти звонки от By? – спросила она, когда мы снова пустились в дорогу. – Что-то не так с нашими свадебными планами?
– Вовсе нет, – уверенным тоном солгал я. Зачем портить ей медовый месяц (и себе тоже)? – Просто он хочет, чтобы я помог ему с… э-э… математической проблемой.
– Я думала, математический гений у нас – он. И даже не знала, что ты изучал математику.
Я и не изучал. Во всяком случае, после того как окончил среднюю школу. Моим главным увлечением была история, которую преподавала любимая учительница – Гражданка Типограф. Она хотела, чтобы мы называли ее «товарищ», но директор наложил вето. С ней мы отправлялись на экскурсии, например, в Геттисберг и в Харперз-Ферри. Любой курс, который читала Г.Т., будь то «История женского рабочего движения», «История рабочего движения негров», «История еврейского рабочего движения» или бесхитростная «История американского рабочего движения», обязательно включал в себя по крайней мере один поход на Юнион-сквер, и я со временем полюбил этот запущенный, хилый парк, где мне до сих пор слышится цокот лошадиных копыт, крики казаков (так Г.Т. называла полицейских) и волнующие аккорды «Интернационала». Я пытался донести драму этих воспоминаний до Кэнди, но понимал, что, вежливо слушая, она видит только жухлую траву, дремлющих бродяг и обнаглевших белок.
