Текст книги "Лунные Всадницы"

Автор книги: Тереза Томлинсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Тереза Томлинсон
ЛУННЫЕ ВСАДНИЦЫ

Памяти моей прабабушки Мириам Бир посвящается.

От автора

Ребенком я на протяжении едва ли не полугода тщетно пыталась овладеть латынью, но в конце концов учительница сдалась, и меня перевели в другой класс. Там мы изучали греческую литературу, переведенную на современный английский язык. И очень скоро под руководством нашей учительницы, монахини весьма широких взглядов, наделенной к тому же завидным чувством юмора, я открыла для себя волнующий и довольно жестокий мир приключений, магии, любви и трагедии. Мы прочли «Одиссею», «Илиаду», трилогию об Эдипе, «Историю» Геродота. Именно там я впервые обнаружила легенды о женщинах-воительницах, именуемых амазонками.

Много лет спустя, в 1997 году, я посмотрела по «Би-би-си-2» в программе «Горизонт» передачу под названием «Снегурочка». В ней рассказывалось о том, что археолог Наталия Поласмак обнаружила во льдах Алтая мумифицированное тело молодой женщины, погребенное с великими почестями. Ее туловище, предплечья и руки были покрыты великолепными татуировками. Затаив дыхание, я слушала, как женщины-археологи рассуждали о том, что эта находка и другие похожие захоронения женщин с оружием непосредственно соотносятся с «Историей» Геродота. И что прототипом легенд об амазонках стали женщины кочевых племен, что в стародавние времена жили, разъезжали верхом и сражались в землях к северу от Черного моря и на его побережье.

Я заинтересовалась этой темой еще больше, когда мне в руки попала увлекательная, содержащая много информации книга Лин Уэбстер Уайльд «Тропою воительниц». Мне сразу же захотелось написать роман для юношества, основанный на легендах об амазонках, но чем больше я узнавала о мифологии и истории амазонок, тем больше погружалась в материал, конца и края которому не предвиделось. Памятуя о школьных уроках греческой литературы, я вновь сосредоточилась на неодолимо притягательной и трагической истории Трои.

Я с головой ушла в исследования. Работа Майкла Вуда «В поисках троянской войны» изобиловала ясными, доступными, полезными сведениями и гипотезами. Благодаря этой работе Троянская война вдруг показалась осязаемой реальностью. Удивительно гуманная, увлекательная книга Нила Аскерсона «Черное море» помогла мне составить представление о народах и ландшафте к северу от Трои. Из эпической поэмы «Падение Трои» Квинта Смирнейского я заимствовала историю о поединке Пентесилеи с Ахиллом.

Несмотря на все эти замечательные источники информации, я по-прежнему чувствовала, будто чего-то недостает. В сознании не складывалось четкой картины красок, растительности, пейзажа. В конце концов, мне ничего не оставалось делать, кроме как поехать посмотреть на руины Трои своими глазами. Холодным ветреным днем в начале мая 2000 года мы с мужем обошли развалины на склоне холма Гиссарлык в сопровождении местного гида, писателя Мустафы Аскина. Мустафа оказался бесценным кладезем всевозможных сведений об истории Трои. Его восторженная любовь к этому месту передавалась и нам по мере того, как он терпеливо отвечал на все наши вопросы.

Ближе к вечеру распогодилось, вышло солнце. Я стояла среди разрушенных, но все еще прочных стен Трои из золотистого известняка, глядела сверху вниз на ярко-синее Эгейское море; правее виднелся Геллеспонт, слева и сзади – гора Ида. И вдруг я почувствовала, что вернулась в исходную точку: круг замкнулся. А ведь, пожалуй, тот день, когда меня выгнали с урока латыни, обернулся одной из величайших удач в моей жизни!

Тереза Томлинсон, 2002

www.theresatomlinson.com

Часть I
ЗМЕЙКА

Глава 1
Плясунья

Ночь на травянистых равнинах у южного побережья Черного моря выдалась прохладная. Мать и бабушка, закутавшись в мягкие тканые плащи, устроились бок о бок перед круглым шатром. Они мерно отбивали ритм на небольших барабанах и пели. Абен, пригнувшись к огню и раздувая от напряжения щеки, выводил простенькую мелодию на у де – инструменте вроде лютни; струнный перезвон дрожал в воздухе над камнями и травами.

Мирина в красивых развевающихся просторных одеждах танцевала босиком у самого костра. Нет, мерзнуть она не мерзла: спасибо пляске! Руки и запястья ее волнообразно изгибались, словно змеи, мерно позвякивали браслетами, бедра двигались в лад древней музыке племени. Но вот, наконец, танец закончился, и плясунья застыла в обворожительной позе.

Гюль понизила голос до еле слышного шепота.

– Готова ли дочь моя?

Бабушка Хати просияла широкой улыбкой.

– Еще бы! Я и не сомневалась.

Она обернулась к юной девушке, и лицо ее сразу же стало серьезным, ибо слова заключали в себе глубокую важность.

– Мирина, дочь моей дочери! В месяц Молодых Листьев Атиша-Ведунья увезет тебя с собою!

– Спасибо, бабушка, – тихо отозвалась очень довольная Мирина.

На время весенних празднеств племена сходились к святилищу у подножия горы Ида, неподалеку от обнесенного высокими стенами города Трои. И развеселые игрища, и бойкая торговля лошадьми всегда сулят немало радости, но нынешний год – это нечто совсем особенное. Она, Мирина, названная в честь одной из самых знаменитых плясуний древности, распрощается с семьей и станет почитаемой жрицей Матери-Земли Маа – этих жриц еще называют Лунными Всадницами.

– А теперь всем спать, – объявил Абен, – завтра нам к ночи надо встать лагерем близ озера Кус.

Но прежде чем устроиться на покой, Мирина выскользнула из шатра и побежала к отгороженному веревкой загону для лошадей. Исатис, восьмилетняя иссиня-черная кобылка, почуяв хозяйку, с ласковым ржанием резво подбежала к девушке.

– Исатис, а мы уезжаем, – прошептала Мирина, поглаживая бархатистую лошадиную шею. – Я буду Лунной Всадницей, а ты – моим верным скакуном.

Мысль о том, чтобы покинуть родительский шатер, пугала Мирину, и вместе с тем у девушки дух захватывало от волнующего предвкушения. Она пойдет по стопам своей матери и бабушки, и старшей сестрицы Резеды.

Резеда вот-вот вернется домой: семь лет путешествовала она от места к месту, исполняя священные танцы и песни для тех, кто чтит Великую Мать Маа. Теперь Мирине предстояло занять ее место.

Скакать верхом Мирина выучилась еще в младенчестве, как все дети племени мазагарди: сколько девушка себя помнила, она переезжала от лагеря к лагерю, перегоняя стада овец и коз и конские табуны. Но покидать семью и родное племя ей еще не доводилось, и сердце заранее холодело от страха.

А еще ей придется расстаться с закадычным другом Томи: а ведь они всегда скакали бок о бок с тех самых пор, как еще детьми вместе постигали искусство охоты и слали вдогонку дичи острые, быстрые, легкие стрелы. Вечерами у костра они жались друг к дружке, стараясь согреться, но ведь и Томи уже исполнилось четырнадцать зим, так что и ему предстоит уезжать из племени на долгие месяцы вместе с другими юношами – покупать жеребят, продавать коней. Слава богам, что Исатис останется с ней!

С самого своего рождения Исатис принадлежала Мирине и только ей. Однажды холодным весенним утром Мирина забрела в сторону от шатров – ей в ту пору только пять зим исполнилось – и увидела отца: тот озабоченно склонился над своей любимой кобылой по кличке Полночь. Кобыла была в тягости, последние дни дохаживала, а теперь вот ушла от табуна подальше и прилегла под тенистой оливой в дальнем конце лагеря.

Полночь лежала совсем неподвижно, на губах ее выступила пена. Высунутый язык посерел, раздутый живот увлажнился холодным потом. Мирина, даром, что еще совсем дитя, сразу поняла: с кобылой что-то не так.

Отец в отчаянии обернулся к девочке: до взрослых-то было не докричаться. «Держись-ка, – велел он, вкладывая в детские ручки тонкую черную ножонку, что высовывалась из туго растянутого отверстия между могучими бедрами Полночи. – Держи крепче и тяни – но только осторожно».

Сама еще кроха, Мирина взялась за ножку с миниатюрным, безупречной формы копытцем и потянула на себя, как велел отец, Абен же между тем пытался высвободить жеребенка, что с таким трудом рождался на свет. И вдруг махонькое, наполовину покрытое влажной пленочкой, но совсем настоящее тонконогое существо выскользнуло в руки девочки.

– Молодец, дочка! – похвалил ее отец. – Если жеребенок выживет – он твой.

И жеребенок, и Полночь выжили, и Мирина с тех пор нарадоваться не могла на иссиня-черную кобылку. А вот теперь Исатис девятый год пошел, но девушка по-прежнему предпочитала свою любимицу всем прочим лошадям.

* * *

С утра мазагарди снялись с лагеря, весь день скакали, не останавливаясь, и уже в густых сумерках, когда в небесах зажглась вечерняя звезда, вновь разбили лагерь у темно-синих вод озера Кус.

А на следующий день Мирина уже сидела перед входом в шатер в ярком свете полуденного солнца, стараясь не шевелиться, в то время как Хати накалывала ей на коже рисунок острой костяной иголкой.

– Не чешись! – резко одернула Гюль, шлепая дочь по руке, едва та потянулась к серебряному кольцу в носу, что вставили семью днями раньше.

– Зудит, точно скорпионий укус, – пожаловалась Мирина, – а теперь еще и это…

– Сиди смирно! И глаза закрой! – предостерегла Хати. – Чем больше ерзаешь, тем больнее будет! Зажмурься… и представь себя животным!

Мирина крепко зажмурилась, затем медленно расправила плечи, стараясь расслабить сведенные мускулы и вообразить себя каким-нибудь зверем. Надо убедить себя, будто она неспешно ползет себе сквозь траву на животе, скользя из стороны в сторону, а теплый ветерок задувает ей в глаза. Глядишь, и получится – если и впрямь расслабиться, отрешиться от мыслей и отослать их далеко прочь от острых уколов иглы.

По части рисования картинок на теле Хати не знала себе равных: работала она споро, втирала сажу, смешанную с соками трав, в наколотую кожу – и проступал четкий рисунок, штрих за штрихом. Всех юных девушек, предназначенных в Лунные Всадницы, украшали такими татуировками: трудиться над ними начинали, едва девочке исполнялось восемь лет от роду. Последние пять лет Хати каждую весну добавляла к стремительно растущей коллекции Мирины очередную картинку. На каждой ступне красовался застывший в прыжке иссиня-черный олень с витыми рогами: он одаривал девушку звериной гибкостью и грацией. По плечам дождем струились цветы и листья, спускаясь на предплечья: они символизировали живую силу растения. На скулах было вытатуировано по острому наконечнику стрелы, говорящему о скрытой силе – предостережение тому, кто непрошеным подойдет слишком близко. Щеки и предплечья самой Хати украшали скорпионы, хотя краски давно поблекли и с трудом просматривались под морщинами. На щеках у Гюль цвели розы, в честь которых она и получила свое имя: нежный символ замечательно подходил к ее мягкому, ласковому нраву.

А теперь вот, в этот теплый солнечный день, Мирину украшали последней и самой важной из татуировок: на правом предплечье постепенно возникал ее собственный избранный символ.

– Почти готово, – успокоила Гюль, заглядывая матери через плечо. – Пойду схожу за молоком. Знак подобран в самый раз: вылитая ты, Мирина.

Наконец Хати отложила иголку и приняла из рук Гюль небольшую чашу с драгоценным кобыльим молоком, смешанным с медом. Благоговейно отлила немного на землю, в жертву богам, и передала чашу Мирине.

По-прежнему не открывая глаз, Мирина с облегчением отхлебнула теплый, пряный напиток. Острая боль осталась в прошлом, татуировка обрела форму.

Чашу у девушки забрали, и Гюль с Хати, одна за другой, брали покрасневшую ладошку Мирины, ласково целовали ее и прикладывали к щекам.

– Пусть магия знаков одарит тебя силой и грацией самих образов, – шептали они.

– Открой глаза, – приказала Хати.

Мирина опасливо открыла глаза, скользнула взглядом по руке. Кожа покраснела и припухла, но рисунок просматривался ясно и четко. Вниз по ее предплечью, извиваясь, ползла змея: изукрашенная головка покоилась на большом пальце девушки, а изогнутый хвост доходил до локтя.

– Спасибо, бабушка, – тихо проговорила Мирина. – Думается, это и вправду я!

Внезапно Гюль затаила дыхание и указала куда-то за их спины, на груду камней.

– Что такое? – не поняла Хати.

Гюль, разом утратив дар речи, по-прежнему указывала пальцем в ту сторону.

Мирина обернулась к камням – ах, вот в чем дело! Крохотная золотисто-коричневая гадюка, извиваясь, выползла на солнце – и скользнула к самым ее ногам.

Все три женщины на мгновение застыли недвижно, затем Хати молниеносно схватила палку и занесла ее над головой.

– Не бей! – шепнула Мирина. – Она не причинит мне вреда.

Змейка замерла, изогнувшись, приподнялась над землей, поглядела прямо в глаза Мирине, затем грациозно пригнула головку – и повернула прочь.

Рассмеявшись, Хати опустила палку.

– Да нет, конечно же, тебя-то она не тронет! Другое дело, посчитает ли она нас за друзей юной сестрицы-змеи?

Неуловимо-текучим движением гадюка скрылась в тени камней.

Гюль облегченно выдохнула.

– Это знамение? Да наверняка! Вот только что оно значит?

– Не знаю. – Хати широко улыбнулась. – Но непременно что-то хорошее. Уж здесь вы мне поверьте.

Глава 2
Бабушка-воительница

Луна постепенно прибывала и, наконец, вновь пошла на убыль, а мазагарди всё еще жили у озера Кус. Припухлость на руке Мирины спала, боль ушла, и змея-символ выглядела совсем как живая. Много толковали о троянском царе Приаме: тот всякий год приезжал на сход племен покупать лошадей.

– Говорят, Приам сказочно разбогател, – рассказывала Гюль Абену. – Царь взимает пошлину со всех торговых судов, что идут через Геллеспонт, а с ахейцев дерет вдвое против того, что требует с племен и союзников-хеттов.

Абен улыбнулся.

– Приам и впрямь богатеет с каждой новой луной, и для нашей с ним торговли это во благо. Но… – он покачал головой, – помяни мои слова, царь сам ищет неприятностей на свою голову!

– Что еще за неприятности? – заинтересовалась Мирина.

Отец ненадолго задумался.

– Ахейским царствам нужно скифское олово – бронзовое оружие делать, и еще этот новый металл, они его железом зовут. Корабли везут все это с севера и идут через Геллеспонт: другого пути нет. И, конечно же, недолго будут они мириться с растущими поборами. Если терпение у ахейцев лопнет – боюсь и думать, что ждет нас всех.

Мирина кивнула. Все они страшились яростных набегов ахейцев: свирепые отряды с севера то и дело вторгались в мирные земли, отбирали золото и олово, убивали мужчин и угоняли в рабство женщин. Народ Мирины насчитывал не одно поколение отважных женщин-воительниц, что в любой момент готовы были с оружием в руках встать на защиту тех, кого любят.

– Если ахейцы придут к нам с войной, я стану биться с ними, – заявила девушка.

Родители улыбнулись на пылкие слова дочери.

– Ну что ж… Вот бабушке, например, и впрямь довелось повоевать! Она была в числе тех Лунных Всадниц, что, проскакав через всю Фракию, бросили вызов Тезею… правда?

Гюль кивнула.

– Да, Ипполита повела их в Афины выручать похищенную Тезеем Антиопу.

– Какие смелые, – вздохнула Мирина.

– Да, смелые, – согласилась Гюль, но в лице ее читалось сомнение. – Они-то смелые, да только неумная то была затея. Эта битва стоила Ипполите жизни: и ей, и многим другим. А что до Антиопы, так; она отказалась возвращаться, вот спроси хоть у самой Хати, она подтвердит.

– Антиопе хотелось остаться у ахейцев? – нахмурилась Мирина.

– Ну, не то чтобы так уж хотелось… но так Антиопа в конце концов решила. Она, понимаешь ли, только что родила Тезею сына.

– Ушам своим не верю! – возмутилась Мирина. – Этот негодяй ее похитил, сделал своей рабыней! Как она могла остаться с ним по доброй воле?

Гюль пожала плечами.

– На войне всякое случается, – проговорил Абен: кто-кто, а он не был склонен судить людей слишком строго. – Мы даже представить себе не можем, сколь тяжел удел таких, как Антиопа.

А Мирина между тем все восхищалась дерзкой вылазкой.

– Хати с подругами поскакали верхом, в то время как Тезей плыл морем, а когда наши Лунные Всадницы окружили Афины, перепуганные ахейцы прозвали их амазонками, так?

Но Гюль лишь покачала головой.

– Столько людей погибло, – напомнила она.

– Но если бабушка воевала, значит, смогу и я! – не отступалась Мирина.

– Что такое? Чего ты там еще сможешь? – полюбопытствовала Хати, выходя из шатра.

– Мы тут как раз вспоминали твои бурные приключения, матушка, – вновь улыбнулась Гюль.

* * *

Луна шла на убыль, пора было сворачивать шатры и перебираться к горе Ида, к Месту Текучих Вод. Там к мазагарди вернется Резеда и выберет себе мужа.

Ночью, накануне отъезда, Мирина сидела на подушке в шатре, рассматривая свое новое походное снаряжение, когда к ней заглянул Томи.

– Дождаться не могу, когда наконец-то все это опробую, – прошептала Мирина.

Тут была и чаша для питья из резного рога, и надежный кожаный мешочек со сборным походным столиком: полированный деревянный кругляш и три отдельные деревянные ножки. Мягкие сапоги из оленьей кожи стояли рядышком с легким луком из рога и конских жил, и тут же – колчан, полный новехоньких острых стрел.

Томи провел ладонью по глянцевому кожаному колчану.

– Когда будешь охотиться с волшебными Лунными Всадницами, ты уж вспоминай обо мне, – прошептал он.

Мирина подняла взгляд: ей вдруг стало ужасно грустно при мысли о том, что больше им не гоняться вместе за дичью.

– Когда я вернусь, ты уж, верно, женишься, – сказала она.

– Может, и нет. – Томи упорно глядел вниз, на колчан со стрелами.

– Если ты подождешь, – прошептала Мирина, вдруг оробев, – если ты подождешь, а всем прочим откажешь, тогда спустя семь лет я вернусь и выберу в мужья тебя.

При этих словах Томи улыбнулся и наклонился совсем близко, так что губы их едва не соприкоснулись. Но в этот момент раздался голос отца Томи – тот громко звал сына задать корму лошадям. Услышав его, Мирина и Томи рассмеялись.

Томи покорно встал.

– Отец, как всегда, кстати. – Юноша изогнул брови. – Но думаю, ради того, чтобы жениться на всеми почитаемой волшебной Лунной Всаднице, семь лет я как-нибудь да перетерплю.

Он церемонно поклонился и вышел.

Поулыбавшись про себя, Мирина взялась за серебряное зеркальце изящной работы, по ободку украшенное извивающимися змеями: в верхней его части две головки с раздвоенными язычками соприкасались. Лунной Всаднице не след покидать дом с пустыми руками, словно нищенке, так что Абен долго трудился не покладая рук над замечательным волшебным зеркальцем для младшей дочки. Отныне Мирина будет носить его, не снимая, у пояса. Зеркало – священный символ тех, кто разъезжает по свету под началом Ведуньи, а когда девушке придет срок покинуть Лунных Всадниц, зеркало расплавят и откуют из него брачный браслет.

– Красивое, – прошептала Мирина. – Да только я ж не привыкла часами на себя любоваться!

При этих словах в шатер вошла Гюль.

– Это верно, ты не из таких, – согласилась она. – Но зеркальце Лунной Всадницы – не только для того, чтобы глядеться в него да губки бантиком складывать, верно, матушка?

Хати переступила порог вслед за дочерью, тихонько посмеиваясь про себя.

– А для чего ж еще? – насторожилась Мирина.

Хати и Гюль таинственно заулыбались, но не ответили.

– В свой срок Атиша все сама скажет, – заверила Гюль.

И сколько бы ни умоляла девушка, те словно воды в рот набрали. Мирина глядела, как мать скатывает войлочные настилы, и в глубине души знала: грядет время слез – но оно еще не пришло, нет, сейчас Мирину снедало лишь неуемное нетерпение.

– Хотелось бы мне побыть с Резедой подольше, – промолвила она, и в голосе ее послышалось сожаление.

– Ты пробудешь с сестрой семь ночей. Этого достаточно.

– А мне так хотелось танцевать на ее свадьбе!

Гюль поцокала языком.

– Госпожа Атиша не станет ждать, пока девица наконец-то надумает, кто из парней ей по сердцу. Резеду торопить с выбором нельзя, так что поезжай-ка ты с Лунными Всадницами – и будешь счастлива.

– Конечно, буду! – На этот счет у Мирины никаких сомнений не было.

* * *

Мазагарди поднялись до рассвета и принялись сворачивать шатры. Все люди племени исполняли свои обязанности на совесть, даже малые дети. Все это проделывалось так часто, что споров никаких не возникало, да и в словах необходимости не было. Ведь с каждой народившейся луной племя перебиралось на новые пастбища вместе со всеми своими козами, овцами и лошадьми.

С круглых шатров снимались войлочные и полотняные покрытия, и взгляду открывались крепкие деревянные каркасы. Именно они и служили для шатров надежной основой и опорой: ведь те, кто почитают Великую Мать Маа, не станут оскорблять богиню, загоняя в землю колышки, как, по слухам, делают иные.

Последнее, что оставалось сделать, – это разобрать и сложить каркасы и привязать их к полозьям. Затем мужчины и женщины племени вскочили на коней, и даже совсем маленькие дети уверенно восседали верхом. И вот, поклонившись и вполголоса пробормотав благословение земле, что кормила их весь прошедший месяц, племя стремительно умчалось прочь.

Мирина и Томи скакали бок о бок, непривычно примолкшие, лишь переглядываясь да улыбаясь друг другу: никогда в жизни они себя так не вели. Мазагарди ехали быстро; через реку Скамандер переправились вброд. Унылые дни Снежных месяцев остались в прошлом, все с нетерпением ждали возвращения солнца.

С высоких скал в Месте Текучих Вод сбегали ручьи: там били теплые и холодные ключи. Речные берега поросли высокими тенистыми деревьями, повсюду зеленела свежая молодая травка – будет где попастись и козам, и лошадям.

«Отчего мы не живем здесь всегда?» – спросила некогда бабушку Мирина, тогда еще совсем крошка Хати, помнится, лишь рассмеялась в ответ.

«Ах, как бы мне того хотелось, моя сладкая! Место здесь просто чудесное, лучше в целом свете не сыщешь, да только надолго ли оно сохранит свою красоту, если мы здесь поселимся? Ручьи пересохнут, скот вытопчет пастбища, земля замусорится, мы сами уничтожим то, что дарит нам столько радости».

«Значит, нам нужно давать этому местечку отдохнуть от нас, чтобы потом вернуться снова!» – догадалась девочка. Хати улыбнулась и одобрительно погладила ее по щеке. «Ты быстро перенимаешь нашу мудрость, маленькая».